Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Библиотека мировой фантастики - Мир птаввов

ModernLib.Net / Нивен Ларри / Мир птаввов - Чтение (Весь текст)
Автор: Нивен Ларри
Жанр:
Серия: Библиотека мировой фантастики

 

 


Ларри Нивен
Мир птаввов

      Миг был настолько кратким, что его никогда не удалось бы измерить, и все же, как всегда, бесконечно долгим. В этот момент казалось, что каждый разум во вселенной, каждый разум, когда-либо существовавший или который будет существовать, с пронзительным криком изливал на него свои самые глубокие чувства.
      Потом все кончилось.
      Звезды снова изменились.
      Даже для Кзанола, который был хорошим астронавигатором, не было смысла хотя бы пытаться определить, где сейчас находится его корабль.
      При 93 парсеках — скорости, когда средняя масса вселенной становится достаточно большой, чтобы позволить кораблю войти в гиперпространство, — звезды делаются неузнаваемыми.
      Впереди они сияли болезненным бело-голубым светом. Позади были тускло-красными, как рассыпанные в ночи угольки. Поэтому Кзанол просто сосал гнал до тех пор, пока бортовой компьютер не издал глухой щелчок.
      На дисплее появилась надпись:
      «Ориентировочное время полета до Тринтума: 1,72 дня».
      Нехорошо, решил Кзанол. Он должен был выйти гораздо ближе к Тринтуму. Но то место, где корабль вынырнет из гиперпространства, определял скорее случай, а не умение. Принцип Неопределенности — закон гиперпространства. Не нужно быть нетерпеливым. Пройдет всего несколько часов, и реактор перезарядит батареи.
      Кзанол развернулся на вращающемся стуле, чтобы видеть звездную карту на задней стене. Казалось, что сапфировая булавка на карте сияет, и сияние постепенно заполняет всю каюту. Несколько мгновений он наслаждался им. Светом безграничного богатства. Потом Кзанол вскочил и стал набирать что-то на клавиатуре компьютера.
      Разумеется, у него была причина быть нетерпеливым!
      Уже сейчас кто-нибудь с булавкой и такой же картой, как та, в которую Кзанол вонзил свой темно-синий знак, мог мчаться на Тринтум, чтобы предъявить свои права.
      Пожизненная власть над целым миром рабов будет принадлежать ему по закону, но только… если он доберется до Тринтума первым.
      Кзанол запросил компьютер:
      «Вычислить время на подзарядку батарей».
      Компьютер отозвался почти сразу, но Кзанолу не суждено было узнать ответ.
      Ослепительный свет внезапно полыхнул в иллюминаторе заднего вида. Кресло Кзанола мгновенно пришло в горизонтальное положение, прозвучал сигнал: тревоги, и Кзанол почувствовал, как нарастает давление.
      Ужасное давление.
      Корабль не был рассчитан на такие чудовищные перегрузки. Это длилось около пяти секунд. Затем…
      Послышался такой грохот, будто лязгнули, ударившись друг о друга, две свинцовые двери, зажав между собой его корабль.
      Давление ослабло так же резко, как возросло. Когда Кзанол поднялся на ноги и взглянул в задний иллюминатор, он увидел только раскаленное облако, которое минуту назад было его реактором.
      У машины нет мыслей, которые можно прочесть; никогда не узнаешь, когда она собирается тебя предать…
      Компьютер снова глухо щелкнул.
      Кзанол прочитал:
      «Время на подзарядку батарей…»
      Дальше следовал спиральный иероглиф — знак бесконечности.
      Прижав лицо к алмазному стеклу, Кзанол наблюдал, как распадающаяся энергетическая установка постепенно исчезает среди звезд. Компьютер, должно быть, отдал приказ сбросить ее в момент, когда реактор стал опасным. Поэтому-то она и растянулась на полмили от места сброса — реакторы иногда взрываются. Как раз перед тем как Кзанол окончательно потерял установку из вида, огонь снова вспыхнул, превратившись в нечто более яркое, чем солнце.
      Глухой звук. Кзанол прочитал:
      «Переоценка времени полета до Тринтума…»
      Дальше опять следовал спиральный иероглиф.
      Ударная волна далекого взрыва достигла корабля. В каюте Кзанола взрыв прозвучал, как дверь, которую захлопнули где-то очень далеко.
      Теперь спешить не имело смысла. Кзанол долго стоял перед картой, висящей на стене, и глядел на свою темно-синюю булавку.
      Крошечная звезда в крошечном драгоценном камне подмигнула ему, словно дразнила. Казалось, она напоминала о двух миллиардах рабов и промышленно развитом мире, готовом служить Кзанолу. Напоминала о богатстве и славе, большей, чем знал даже его дед — великий владыка раккарлиу. Звездочка напоминала о сотнях жен и о десятках тысяч слуг, готовых выполнить любую его прихоть на протяжении всей его долгой и праздной жизни…
      Кзанол был заядлым любителем гнала, поэтому вкусовые усики в уголках его рта корчились сами собой, как воинственные земляные черви. Бессмысленная злоба на всех и все отравляла мысли.
      Его деду следовало продать плантацию, когда рабы-тнактипы, принадлежащие Плорну, изобрели антигравитацию. Самого Плорна можно было и нужно было вовремя убить. Кзанолу стоило остаться на Тринтуме, даже если бы ему пришлось работать как простому рабу, ради куска хлеба. Ему нужно было купить запасной реактор вместо этого лишнего костюма, роскошного аварийного кресла и приобретенной на последний коммерс сапфировой булавки.
      Был день, когда Кзанол сидел, сжимая в руке сине-зеленую веревочку, которая могла в один момент сделать его владельцем космического корабля или нищим. Вокруг него носился и носился, не зная усталости, похожий на оживший скелет изогнутый белый силуэт — подвергнутый мутации беговой виприн, самое быстрое животное в галактике. Но, клянусь Силой! Тот, что принадлежал Кзанолу, был быстрее, чем остальные. Если бы только он бросил эту веревочку…
      На время Кзанол облегчил свою жизнь, перебравшись на обширную плантацию топливных стволов, где он вырос. Компания Пусковые Стволы Кзанит, с ее фактической монополией на твердотопливные взлетные стержни, навсегда исчезла. О, если бы только он мог сейчас вернуться в те времена…
      Но на месте плантаций компании Пусковые Стволы Кзанит вот уже почти десять лет раскинулось посадочное поле космопорта.
      Кзанол подошел к отсеку для одежды и надел костюм. В отсеке висело два костюма — один из них запасной, который он купил на случай, если первый костюм вдруг перестанет действовать. Глупо. Если бы первый костюм отказал, он в любом случае не узнал бы об этом. Он был бы уже мертв.
      Кзанол обвел крупным корявым пальцем вокруг красной кнопки у себя на груди. Скоро ему придется воспользоваться ею, но не сейчас. Сначала нужно было кое-что сделать. Кзанолу необходим был лучший из вариантов выживания.
      Он запросил бортовой компьютер:
      "Вычислить курс на любую цивилизованную планету.
      Минимальное время полета.
      Вычислить время полета".
      Мозг компьютера счастливо замурлыкал.
      Иногда Кзанолу казалось, что машина счастлива только тогда, когда загружена работой. Кзанол часто пытался постичь бесчувственные мысли машины. Его раздражало, что он не может прочитать их. Иногда его даже тревожила невозможность отдавать ей приказы иначе, как через клавиатуру. Быть может, мозг машины слишком чужд нашему мышлению, — думал Кзанол.
      Тринты никогда не вступали в контакт ни с какой формой жизни, кроме протоплазменной.
      Пока готовился ответ, он ради эксперимента попытался дотянуться до спасательной кнопки на спине.
      Дотянуться не удалось, но это меньше всего беспокоило Кзанола. Когда он нажмет на красную кнопку, в костюме начнет действовать поле стасиса, а время внутри поля перестанет течь. Вне этого поля будет находиться только спасательный выключатель. Он был специально помещен так, чтобы дотронуться до кнопки мог только будущий спасатель Кзанола, а не сам Кзанол.
      Гррм… м! На экране появилось:
      «Не имеет решения».
      Ерунда! У батареи огромный потенциал. Даже после прыжка в гиперпространство у нее должно оставаться вполне достаточно энергии, чтобы направить его корабль к какой-нибудь цивилизованной планете. Почему же компьютер?..
      Потом Кзанол понял. У корабля хватит энергии, чтобы достичь, возможно, даже нескольких миров, но ее не хватит, чтобы затормозить до скорости движения любого из них. Что ж, с этим все в порядке. В его поле стасиса Кзанолу будет безразлично, насколько сильным окажется столкновение.
      Он набрал:
      "Не учитывать снижение скорости по прибытии.
      Проложить курс до любой цивилизованной планеты.
      Свести к минимуму время полета".
      Ответ занял всего несколько секунд.
      "Время полета до Отпрана 72 года.
      По времени Тринтума 100,48 дней".
      Отпран. Ладно. Неважно, где он приземлится: он сможет вскочить в корабль, летящий к Тринтуму, как только отключат генератор его поля стасиса. А не найдет ли какой-нибудь другой разведчик планету Раккарливан за 72 года? Возможно…
      Дух Силы! Кзанол поспешно набрал:
      «Отменить курс на Отпран».
      Потом откинулся в своем кресле, напуганный тем, насколько слабы его шансы спастись.
      Если бы он влетел в зону Отпрана на скорости более девяти десятых парсека, он мог бы уничтожить более миллиарда разумных существ! Скорее всего он упал бы в океан. Ударная волна сбила бы в воздухе все летающие объекты в радиусе тысяч миль, смела бы все с суши, утопила острова и в клочья разнесла все постройки на целом полушарии.
      За такую грубую ошибку Кзанола приговорили бы к смерти только после года пыток. А пытка в высокоразвитом телепатическом обществе была ужасной вещью. Студенты-биологи будут лихорадочно записывать, глядя, как члены Трибунала тщательно обследуют его нервную систему, вскрывают содержимое мозга с помощью стимуляторов…
      Постепенно до Кзанола дошло существо проблемы. Мало того, что он не может приземлиться на цивилизованной планете. Сила с ней! Но он не может приземлиться и на рабской планете. Своим кораблем он наверняка снесет несколько дворцов надсмотрщиков и, вдобавок, уничтожит ценную и живую частную собственность на миллиарды коммерсов.
      Может, ему пройти через какую-нибудь планетарную систему в надежде, что чудовищно увеличившаяся масса его корабля будет замечена? Но Кзанол не мог отважиться на это. Остаться в космосе было буквально немыслимо. Да он же может просто выйти за границы галактики! Кзанол вдруг представил себя навсегда затерявшимся среди вселенных, оторванных друг от друга. Он ясно увидел, как вокруг него разрушается корабль, как спасательная кнопка стирается космической пылью до размеров маленькой сияющей точки… Нет!
      Кзанол мягко потер вкусовым усиком свои закрытые глаза. Может ли он приземлиться на спутник? Если он ударится о спутник достаточно сильно, вспышку могут заметить. Но компьютер был не так совершенен, чтобы доставить Кзанола туда. Орбита спутника — закрученная штука, а Кзанолу нужно попасть непременно в спутник цивилизованной планеты. Отпран был ближайшим, но и Отпран был слишком далек.
      В довершение ко всему, подумал Кзанол, он сосет свой последний гнал…
      Так он сидел, жалея себя, пока гнал не закончился.
      Конечно!
      Кзанол встал как вкопанный посередине каюты, продумывая до конца свою идею, ища в ней хоть какой-нибудь изъян.
      Не найдя ни одного, он поспешно набрал на клавиатуре компьютера:
      "Вычислить курс на ближайшую кормовую планету.
      Свести к минимуму время полета.
      Не учитывать торможение корабля по прибытии.
      Дать подробности".
      Его вкусовые усики обвисли, расслабились. Все будет в порядке, решил Кзанол, и он действительно так думал.
      В галактике не так уж много планет, пригодных для существования протоплазменных форм жизни. Природа ставит перед жизнью неразумное количество условий. Чтобы обеспечить правильный состав атмосферы, планета должна находиться точно на необходимом расстоянии от солнца G-типа. При этом планета должна быть правильной величины и должна иметь на своем небосклоне сверхъестественных размеров спутник. Назначение спутника — оттягивать основную часть атмосферы, окружающей планету. Обычно около процентов ее.
      Без спутника подходящий для жизни мир становится непригодным для обитания: его воздух приобретает сокрушительную тяжесть, а поверхность становится раскаленной, как плавильная печь.
      Из двухсот девятнадцати пригодных для жизни планет, обнаруженных тринтами, на шестидесяти четырех была жизнь. На семнадцати была разумная жизнь, или на восемнадцати, если у вас широкие взгляды. Сто пятьдесят пять бесплодных миров не будут готовы для использования Тринтумом до тех пор, пока не пройдет длительный процесс засеивания.
      Тем временем их использовали по-другому.
      Их засеивали кормовыми дрожжами, которые вывели тнактипы. Обычно после нескольких веков структура дрожжей подвергалась мутации, но до этого мир служил продовольственной планетой. Его поверхность была скрыта под океанами", полными самой дешевой пищи в галактике.
      Конечно, только раб станет ее есть, но ведь у Тринтума достаточно рабов.
      По всей галактике были разбросаны такие продовольственные планеты, чтобы кормить планеты рабов. Дворец надсмотрщика всегда находился на спутнике.
      Кто захочет жить на планете с клочками бесплодной земли и пенистыми морями? Не говоря уже об угрозе бактериального заражения от веществ, разлагающих дрожжи. Так что со спутников велось бдительное наблюдение за продовольственными планетами.
      После того как содержимое океанов мутировало до такой степени, что становилось несъедобным даже для рабов, мир заселялся стадами белокормов. Белокормы ели все и сами служили отличным источником мяса.
      Наблюдение продолжалось.
      На своей скорости Кзанол ударит в такую планету настолько сильно, что произойдет возгорание газа. Взорвавшаяся горная порода в клочьях пламени поднимется в космос. Взрыв будет ярким и пугающее мощным. Его заметит даже наблюдатель на спутнике. Воронка, оставленная кораблем Кзанола, будет светиться оранжевым сиянием несколько дней.
      Кзанол, возможно, окажется под землей. Раскаленный воздух и порода, которые движутся впереди метеорита, обычно выталкивают сам метеорит обратно в воздух и обрушиваются на обширную территорию. Кзанол, надежно окутанный полем стасиса, не должен был, по его расчетам, зарыться при втором падении слишком глубоко. Надсмотрщик сразу же найдет его с помощью любого камнепроходческого инструмента. Поле стасиса — единственный безупречный отражатель.
      Компьютер прервал раздумья Кзанола:
      "Ближайшая доступная продовольственная планета — F-124.
      Расчетное время полета 202 года 91,4 дня".
      Кзанол набрал:
      «Показать F-124 и систему».
      На экране появились огоньки. Одна за другой увеличивались основные планеты и их спутники. F-124 представляла собой быстро крутящийся шар, окутанный паром. Типичная продовольственная планета.
      Ее спутник почти не вращался. Он и вообще казался слишком большим и слишком удаленным. Внешний вид планеты заставил Кзанола задохнуться от восхищения. Она была окружена кольцом!
      Великолепным кольцом!
      Кзанол подождал, пока на дисплее по очереди появились все основные планеты этой системы, а когда в порядке увеличения начали появляться астероиды, он набрал:
      «Прекратить текущий курс. Следовать курсом F-124».
      Кзанол был без шлема. Не считая этого, он был полностью экипирован для анабиоза. Он почувствовал, как корабль ускоряется, почувствовал, как от работы двигателей задрожал металл. Противоперегрузочное поле его каюты работало нормально. Кзанол поднял шлем и приладил его к кольцу у себя на шее, потом передумал и, сняв шлем, подошел к стене. Здесь он рывком содрал звездную карту, свернул и просунул ее через кольцо на шее за пазуху. Он уже приготовился снова надеть шлем, когда неожиданно задумался.
      Спаситель мог потребовать большую сумму за альтруистический акт его спасения. Но, предположим, вознаграждение не удовлетворило его? Если спасителем окажется кто-нибудь из тринтов, он возьмет себе карту сразу, как только увидит. В конце концов, нет закона, запрещающего это делать. Уж лучше Кзанолу запомнить карту.
      Внезапно ему в голову пришло лучшее решение.
      Верно!
      Кзанол поспешно подошел к отсеку для одежды, вытащил второй костюм и засунул карту в рукав. Его обрадовала эта возможность использовать новый костюм. В пустой оболочке оставалось еще много места. Кзанол проворно двигался по каюте, собирая свои сокровища. Шлем Власти — всеобщий символ Силы и величия, который когда-то принадлежал его деду. Это был легкий и простой в обращении инструмент, способный развивать природную Силу тринтов до возможности повелевать целой планетой рабов. Прощальный подарок его брата — дезинтегратор с причудливой резьбой на рукоятке. Кзанол неожиданно вспомнил о том, что заставило его отложить дезинтегратор. Статуэтка его самок — Птуры и Максиломаты.
      Да не позволит Сила им когда-нибудь встретиться друг с другом!
      Но обе будут мертвы, прежде чем Кзанол вернется на Тринтум, разве что кто-нибудь из друзей поместит их в стасис до его возвращения. Часы с алмазным механизмом, сверхпрочным корпусом и криогенными шестеренками, которые всегда отставали, сколько бы раз их не отлаживали. Он не мог надеть эти часы на F-124 — эта модель предназначалась только для официальных случаев. Кзанол завернул каждую ценность в один из запасных комбинезонов, прежде чем поместить свертки в костюм.
      Место еще оставалось.
      Черт знает, что на него нашло он позвал маленького раба-раккарлиу из кладовой и заставил забраться туда же. Потом завинтил шлем и нажал на красную кнопку.
      Костюм с включенным полем выглядел, как потрескавшееся зеркало. Остались все складки, но внезапно костюм сделался тверже, чем алмаз или обшивка корабля. Кзанол поставил костюм в угол, нежно погладил по шлему и отошел.
      "Аннулировать прежний курс на F-124.
      Вычислить и следовать кратчайшим курсом на F-124.
      Использовать только половину оставшейся энергии.
      Завершить все необходимые маневры двигателями в течение следующего дня".
      Днем позже Кзанол чувствовал легкие симптомы нехватки гнала. Он делал все, что только приходило в голову, чтобы отвлечься от мыслей о том, как сильно ему хочется пососать гнал.
      Кзанол только что закончил эксперимент. Он отключил поле стасиса внутри второго костюма, вложил дезинтегратор в перчатку и снова включил поле. Поле стасиса сохранило форму дезинтегратора. Инструмент, служивший для разрушения крепчайших горных пород, вошел в стасис вместе со всем, что хранилось в костюме.
      Двигатель завершил маневры и отключился. Чувствуя значительное облегчение, Кзанол подошел к клавиатуре и набрал:
      "Вычислить быстрейший курс до восьмой планеты системы F-124.
      Выждать 1,5 дня, потом следовать курсом…"
      Кзанол надел костюм, достал дезинтегратор и вышел в шлюзовую камеру. Там Кзанол принял неподвижное положение.
      Последние мысли?
      Он сделал для себя все, что мог. Он летит к F-124. Корабль достигнет беспризорной, необитаемой восьмой планеты спустя годы после того, как сам Кзанол упадет на третью. Должен получиться большой, красивый кратер, который легко будет найти.
      Есть риск, думал Кзанол, в том, что спасательный выключатель выйдет из строя при вхождении в плотные слои атмосферы. Если это случится, он проснется под землей, потому что потребуется время для того, чтобы поле исчезло. Но он сможет разрушить завал и освободить себя из под толщи с помощью дезинтегратора.
      Кзанол держал толстый, неуклюжий палец над красной кнопкой.
      Последние мысли?
      К сожалению, ни одной.
      Кзанол нажал на красную кнопку.
      Ларри Гринберг выбрался из контактного поля и поднялся на ноги. Его шаги гулко отдавались в большой комнате с дельфинарием. На этот раз не было потери ориентации, не было проблем с дыханием и непроизвольного желания двигать несуществующими плавниками и хвостом. Что было вполне естественно, так как «послание» ушло в обратную сторону.
      Дельфин по кличке Чарли лежал на дне искусственного водоема. Он только что вынырнул из-под своего контактного шлема, специально сконструированного для головы дельфина. Ларри подошел и остановился в том месте, где Чарли мог видеть его через стекло, но глаза Чарли никуда не смотрели.
      Тело дельфина судорожно подергивалось. Ларри смотрел с беспокойством, чувствуя, что два морских биолога, которые тоже подошли к аквариуму, встревожены ничуть не меньше. Наконец тело дельфина перестало вздрагивать, и Чарли всплыл на поверхность.
      — Это былло дикко, — проговорил Чарли со своим милым утиным акцентом.
      — Ты в порядке? — озабоченно спросил один из докторов. — Мы старались, поддерживать поле на самом низком уровне.
      — Конеччно, Билл. Я в поррядке. Но это было дикко. Такое ощущение, что у меня отросли рукки, ногги и длинный нос, нависающий над зуббами, вместо дырки в голове. — Какой бы у Чарли ни был акцент, с его словарем было все в порядке. — И потом, это ужасное желание переспать с женой Ларри…
      — У меня тоже, — пробормотал доктор Билл Слейтер себе под нос.
      Ларри засмеялся, повернувшись к Чарли:
      — Ах ты, распутная рыба! Только посмей! Я совращу всех твоих дельфиних!
      — Меняемся жженами? — Чарли зажужжал, как взлетающий «Миг», потом с бешеной скоростью пронесся по бассейну. Смех дельфина Чарли завершил представление. Он выпрыгнул из воды на пологий бортик бассейна.
      — Мое произношение улучшилось?
      — Надо думать, улучшилось… — сказал Ларри.
      Чарли переключился на дельфиний… или, точнее, на дельфиний-пиджин, то есть дельфиний, воспринимаемый человеческим ухом. Остаток разговора был смешением попискиваний, похрюкиваний, оглушительных свистков и прочих крайне резких звуков.
      — Когда наше следующее занятие, приятель?
      Ларри выжимал волосы.
      — Я не знаю точно, Чарли. Возможно, через несколько недель. Меня попросили заняться другим делом. У тебя будет время поговорить с коллегами, передать им, что ты узнал о нас, ходячих, читая мои мысли.
      — Ты, правда, хочешь, чтобы я это сделал? — дельфин помолчал. Потом сказал:
      — Мне нужно с тобой кое-что обсудить.
      — Тогда — пищи.
      Чарли намеренно ускорил свою речь. Никто, кроме Ларри Гринберга, не мог бы теперь уследить за высокочастотным хором неприличных звуков.
      — Какие шансы у дельфина попасть на борт Лейзи-Восемь-3?
      — На Джинкс? Ты забыл, что океан Джинкса состоит из пены в фут глубиной!
      — О, верно. Ладно, тогда на какую-нибудь другую планету.
      — С чего это вдруг дельфин интересуется сверхдальними космическими полетами?
      — А с какой стати ими интересуется ходячий? Нет, это не тот вопрос. Я думаю, все дело в том, что ты заразил меня космосом, Ларри.
      Легкая усмешка появилась на моложавом лице Ларри. Как ни странно, ему было трудно что-либо сказать дельфину.
      — Да, это чертовски заразная болезнь, от которой трудно избавиться.
      — Да уж…
      — Ладно, подумаю, Чарли. В любом случае тебе нужно будет связаться с ООН, но сначала дай мне время. Понимаешь, нам придется взять для дельфина очень много воды, а она гораздо тяжелее воздуха.
      — Мне так и говорили…
      — Дай мне время, Чарли. А сейчас… я должен уходить.
      — Но…
      — Извини, Чарли, — долг зовет! Доктор Джански называет это чуть ли не шансом десятилетия. Ну, хватит разговоров, перевернись-ка… — и Ларри похлопал дельфина по спине.
      — Ттирран, — пророкотал Чарли, что было весьма непросто, и перекатился на спину.
      Три человека несколько минут вытирали брюхо дельфина. После этого Ларри ушел.
      В какой-то момент он задумался над тем, не будет ли у Чарли проблем из-за ассимиляции воспоминаний. Но здесь не было опасности: на том низком энергетическом уровне контакта, который они использовали, Чарли смог бы без труда забыть все, если бы потребовалось. Включая завоевание космоса…
      Что было бы досадно…
      В тот вечер он и Джуди обедали с доктором Джански и миссис Доркас Джански. Доктор Доркас Джански был крупнотелым немцем из Западного Берлина со светлой бородкой и слишком живым, энергичным характером. Из-за этого темперамента доктора Ларри всегда неловко чувствовал себя в его присутствии. Ларри был человеком такого же склада, хотя вряд ли знал об этом. Миссис Джански была примерно одного роста с Джуди и почти такая же красивая. Эта женщина любила помолчать, по крайней мере, когда говорили по-английски.
      Разговор за обедом получился очень горячим. Как позже сказал Ларри: «Забавно встретить кого-нибудь, кто любит спорить о тех же вещах, что и ты».
      Они сравнивали рост Лос-Анджелеса вширь с бурно растущими вверх небоскребами Западного Берлина.
      — Стремление достичь звезд, — сказал Джански.
      — Вы окружены Восточной Германией, — заявил Ларри. — Вам попросту больше некуда расти. Только вверх.
      Они впустую потратили время, споря о том, какая из одиннадцати форм коммунизма больше всего похожа на ортодоксальный марксизм и, наконец, решили подождать и посмотреть, какое правительство быстрее свалится. Они поговорили о смоге — откуда он берется теперь, когда в Лос-Анджелесе нет ни промышленных концернов, ни транспортных средств, работающих на гидросмеси.
      «В основном смог и гарь — результат приготовления пищи», — подумала Джуди.
      — Сигареты, — сказал Джански. А Ларри предположил, что загрязнение концентрируется в результате электростатического кондиционирования воздуха.
      Потом заговорили о дельфинах. Джански имел наглость подвергнуть сомнению разумность дельфинов только потому, что они ничего никогда не строили. Ларри, задетый за живое, вскочил и прочитал самую волнующую лекцию в своей жизни. Только когда подали кофе, заговорили о деле, ради которого собрались.
      — Вы не первый человек, который читает мысли дельфинов, мистер Гринберг. — Джански держал гигантскую сигару так, будто это была профессорская указка. — Прав ли я, полагая, что контакты с дельфинами были лишь своего рода тренировкой для вас?
      Ларри энергично кивнул.
      — Да, это так. Нам с Джуди очень хотелось получить место на Лейзи-Восемь-3. Корабль отправляется на Джинкс и уже полностью укомплектован. Из типовых тестов я и раньше знал, что обладаю некоторыми телепатическими способностями, а когда мы услышали о бандерснэтчах, я понял, что нас могут взять. Никому не удалось выучить язык бандерснэтчей, к тому же на Джинксе вообще нет контактеров. Поэтому я вызвался работать с дельфинами, а Джуди начала изучать лингвистику. Потом мы выдвинули свои кандидатуры для полета, как семейная пара. Я еще подумал тогда, что наши комплекции решат все дело. Работа с дельфинами была просто практикой для контакта с бандерснэтчем. — Ларри вздохнул. — Но эта дурацкая экономическая война с Кольцом тормозит все наши усилия в космосе. Ублюдки…
      Джуди взяла его за руку.
      — Мы все равно попадем на Джинкс, — решительно сказала она.
      — Ясное дело, попадем, — отозвался Ларри.
      — Вам это, может быть, и понадобится, — сказал доктор Джански, подкрепляя свои слова энергичными движениями сигары. — Если гора не придет к Магомету… — он сделал интригующую паузу.
      — Надеюсь, вы не собираетесь заявить, что у вас здесь есть бандерснэтч? — Джуди казалась испуганной. Возможно, так оно и было: ведь бандерснэтчи весили по тридцать тонн каждый.
      — Разве я волшебник? Есть не бандерснэтч, а кое-что другое… Я говорил вам, что я физик?
      — Нет.
      Ларри невольно подумал: что это могло вдруг понадобиться физику Джански от контактера?
      — Да, я физик. Мы с коллегами около 12 лет работаем над полем, замедляющим время. Мы знали, что это возможно, расчеты хорошо известны, но техническое воплощение было очень сложным. Это заняло у нас годы.
      — Но вам удалось?
      — Да. Мы разработали поле, которое сделает 6 часов снаружи нормальным эквивалентом 1 секунде времени внутри поля. Соотношение внешнего времени к внутреннему растет большими… э-э… квантовыми скачками. Соотношение двадцать одна тысяча к одному — это все, чего нам пока удалось достичь, и мы не знаем, где следующий квант.
      Неожиданно заговорила Джуди:
      — Тогда постройте два аппарата и поместите один внутрь поля другого.
      Физик расхохотался. Казалось, он потряс всю комнату.
      — Извините меня, — еле выговорил он через смех. — Самое смешное в том, что мы действительно попробовали сделать подобное.
      От смеха доктора у Джуди в голове зашевелились черные мысли, и Ларри предостерегающе сжал ее руку. Джански ничего не заметил.
      — Все дело в том, что одно поле, замедляющее время, не может существовать внутри другого. Я вывел математическое доказательство этого.
      — Это плохо, — сказал Ларри и тут же поспешил добавить: — Я имею в виду невозможность сосуществования полей…
      — А может, и не плохо… Мистер Гринберг, вы когда-нибудь слышали о Морской Статуе?
      Ларри попытался вспомнить, но первой ответила Джуди:
      — Я слышала! В «Лайфтаймз» были иллюстрации. Это та самая статуя, которую нашли за Бразильским континентальным шельфом?
      — Точно! — вспомнил Ларри. — Ее нашли дельфины и передали ООН в обмен на какое-то подводное устройство. Некоторые антропологи потирали руки. Они уже решили, что нашли Атлантиду.
      Он вспомнил фотографии уродливой фигуры около 120 сантиметров ростом, со странной формы руками и ногами, сгорбленной спиной и круглой головой, лишенной всяких черт. Поверхность статуи выглядела, как хорошо отполированное зеркало.
      — Она была похожа на гоблина.
      — Верно. Эта статуя со мной…
      — Здесь?
      — Здесь. Выставка Сравнительной Культуры ООН одолжила статую нам, когда мы объяснили, для чего она нам нужна.
      Доктор Джански раздавил сигару, истлевшую до крошечного окурка, и продолжал:
      — Как вы знаете, ни один историк не смог связать статую с какой-либо из известных человечеству культур. Но я, доктор физических наук, как мне кажется, раскрыл эту тайну. Завтра в поле, замедляющем время, я покажу вам, почему я думаю, что эта статуя — инопланетянин. Вы догадываетесь, что мне от вас нужно? Я хочу поместить вас в созданное нами поле вместе со статуей. Таким образом мы попытаемся разрушить аналогичное поле нашего… э-э… гостя. Я хочу, чтобы вы попытались прочитать его мысли и воспоминания.
      В 10 часов на следующее утро они вышли из дому и направились к углу, откуда можно было заказать такси. Джуди нервничала, глядя, как Ларри нажимает на кнопку вызова. В напряженном молчании прошло около двух минут. Наконец на углу приземлился летательный аппарат с черно-желтыми шашечками.
      Ларри уже садился внутрь, когда Джуди неожиданно схватила его за руку.
      — Что с тобой? — спросил он, повернувшись к жене.
      — Я боюсь, — проговорил Джуди. Она нисколько не преувеличивала. Страх был написан у нее на лице. — Ты уверен, что все будет в порядке? Ты же о нем совсем ничего не знаешь!
      — О ком, о докторе Джански? Послушай…
      — Об инопланетянине…
      — А-а-а… — протянул Ларри. — Послушай, я сейчас попытаюсь все быстро тебе объяснить. Хотя бы несколько основных моментов. Хорошо?
      Джуди кивнула.
      — Первое: приспособления для контактов не опасны. Я пользуюсь ими годами. Все, что я получаю, это воспоминания другого человека и некоторое представление о его типе мышления. Как правило, эти воспоминания настолько приглушены, что мне приходится очень сильно напрягаться, чтобы вспомнить что-то, что лично со мной не происходило. Второе: моя работа с дельфинами дала мне опыт общения с нечеловеческим разумом. Ты согласна с этим?
      — Согласна. Но тебе всегда хочется после занятий с Чарли сыграть с кем-нибудь злую шутку. Помнишь, как ты загипнотизировал миссис Графтон и заставил ее…
      — Ерунда, я всегда любил розыгрыши. Третий пункт состоит в том, что это поле не имеет никакого значения. Оно нужно только для того, чтобы уничтожить поле вокруг статуи. Можешь забыть о нем. Четвертое: Джански не будет рисковать моей жизнью. Ты это знаешь. Это само собой разумеется…
      — А твое ныряние с аквалангом прошлым летом?
      — Это была твоя идея.
      — Ах, вот как? Ну, допустим, — Джуди улыбнулась — Ладно уж. Просто, я надеялась, что в следующий раз ты будешь иметь дело уже с бандерснэтчами… Впрочем, это тоже серьезное испытание. И потом… мне все еще не по себе. Ты же знаешь, что у меня дар предвидения.
      — Хорошо… хорошо. Я позвоню тебе, как только смогу. — Ларри сел в такси и набрал адрес:
      "Калифорнийский Университет. Лос-Анджелес.
      Уровень физического факультета".
      — Марк через минуту вернется с кофе, — сказал Доркас, повернувшись к Джански. — Позвольте показать вам, как работает поле, замедляющее время.
      Они находились в просторной комнате, в потолок которой было вмонтировано два гигантских электрода из тех, что производят оглушительные громы и искусственные молнии и поражают воображение глядящих во все глаза студентов. Но, похоже, доктора Джански не интересовал производитель молний.
      — Мы арендовали эту часть здания, потому что здесь имеется хороший источник питания, — пояснил доктор, — и он как раз такого размера, как нам нужно. Видите это сооружение из проводов, Ларри?
      — Вижу.
      Перед ним был сетчатый куб, составленный из переплетенных проводов. В одну из сторон куба была вмонтирована дверца. Провода покрывали верх, пол и стены странного приспособления. Вокруг деловито суетились рабочие, проверявшие и устанавливавшие стеллажи громоздкого и сложного оборудования, которое еще не было подключено к проволочному кубу.
      — Поле проходит по поверхности проводов. Провода — это граница между медленным временем внутри и реальным временем снаружи. Ну и повеселились же мы, создавая это все, доложу я вам!
      Джански запустил пальцы в свою густую бороду. Казалось, он вспоминал о тяжелой работе, которую когда-то очень давно ему пришлось проделать в одиночку.
      — По нашему мнению, временное поле вокруг пришельца должно быть на несколько квантовых чисел выше, чем наше. Определить, сколько именно он в нем находился, невозможно… Единственный способ — сделать то, о чем мы говорили вчера.
      — Пришелец, кстати, тоже может не догадываться о том, сколько времени он пролежал на дне океана.
      — Да, и я так думаю. Ларри, ты будешь находиться в поле всего шесть часов внешнего времени. По твоему времени пройдет одна секунда. Насколько я понимаю, передача мысли мгновенна?
      — Не мгновенна, но действительно занимает меньше секунды. Включите контактное устройство раньше, чем заработает поле, и я прочитаю его мысли, как только он оживет. До этого я ничего не почувствую.
      «Совсем как с дельфинами», — сказал себе Ларри.
      — Хорошо.
      Джански пошел сказать Марку, куда поставить кофе. Ларри обрадовался этому перерыву, потому что неожиданно почувствовал нервную дрожь. Ему и вполовину не было так плохо, как в ночь перед первым занятием с дельфином, но колотило его порядочно. Ларри неожиданно вспомнил, что Джуди иногда слишком хорошо удавалось предвидеть будущее.
      Потом они пили кофе.
      — Итак, — выдохнул Джански, осушив свою чашку несколькими глотками. — Ларри, когда ты впервые заподозрил, что ты телепат?
      — В колледже, — сказал Ларри. — Я учился в Университете Уошберн, это в Канзасе, и однажды заезжая «шишка» дала всей школе тест на парапсихические способности. Мы потратили на это целый день. Телепатия, психокинетика, СПК, предвидение и даже непонятный тест на телепортацию, который все провалили. У Джуди оказался высокий, но неустойчивый уровень в предвидении, а я обошел всех по телепатии. Так мы и встретились. Когда оказалось, что мы оба мечтаем о космосе…
      — Но это, безусловно, не то, из-за чего вы поженились?
      — Не совсем… И уж конечно это не то, из-за чего мы не развелись.
      Ларри мрачно усмехнулся. Казалось, он взял себя в руки.
      — Понимаешь, телепатия способствует хорошим бракам.
      — Никогда бы не подумал, — улыбнулся Джански.
      — Я мог бы стать хорошим психологом, — сказал Ларри без сожаления.
      — Но теперь уже поздно начинать. Я все же надеюсь, они отправят Лейзи-Восемь-3, — процедил он сквозь зубы. — В любом случае, они не могут бросить колонии. Они не могут этого сделать…
      Джански снова наполнил чашки. Рабочие вкатили что-то через просторный вход. Что-то, накрытое простыней.
      Ларри наблюдал за рабочими, отпивая свой кофе маленькими глотками. Он чувствовал себя совершенно расслабленным. Джански осушил вторую чашку так же быстро, как и первую.
      Неожиданно Джански спросил:
      — А вы любите дельфинов?
      — Конечно. Очень.
      — Почему?
      — Они очень веселые, — ответил Ларри.
      — Вы довольны, что занялись этой профессией?
      — О, очень. Хотя это удивило бы моего отца. Он думал, что я стану банкиром. Понимаете, я родился с… — его голос сорвался. — Эй! Это она?
      — А? — Джански посмотрел туда, куда смотрел Ларри. — Да, это Морская Статуя. Нам пора…
      Три человека, переносившие статую, не обращали на них ни малейшего внимания. Они сняли ее с каталки, внесли в кубическую конструкцию из тонкой сети проводов и установили под одним из хрустально-металлических шлемов контактного устройства. Рабочим пришлось укрепить ноги статуи деревянными подпорками. Другой шлем в контактной установке, предназначавшийся для Ларри, был закреплен у изголовья видавшего виды кресла из кабинета психоаналитика. Рабочие по одному вышли из клетки. Ларри стоял в проходе, вглядываясь в статую.
      Ее поверхность была монолитна и идеально зеркальна. Из-за этого невозможно было разглядеть саму статую. Ларри мог разглядеть лишь искаженные отражения предметов и аппаратуры, окружавшей статую.
      Она была менее ста двадцати сантиметров высотой и очень смахивала на гоблина без лица. Треугольный нарост у нее на спине казался нарисованным, шарообразная голова, лишенная черт, выглядела совершенно жутко. Ноги были согнуты в коленях, а пятки далеко выдавались за лодыжки. Так можно было бы вылепить гнома… если бы не странные ноги, ступни, необычная поверхность и короткие, толстые руки с массивными ладонями Микки Мауса.
      — Я вижу, он вооружен, — первая реакция Ларри была очень тревожной. — И он кажется каким-то пригнувшимся.
      — Пригнувшийся? Посмотри-ка поближе, — добродушно предложил Джански. — И обрати внимание на ступни.
      Поближе было еще хуже. Поза казалась угрожающей, хищной, как будто предполагаемый пришелец собирался атаковать врага. Оружие — окруженное кольцом двуствольное ружье без рукоятки — было наготове, чтобы убивать. Но…
      — Я все еще не понимаю, куда вы клоните, но вижу, что положение ступней неестественное. Он словно не опирается на них.
      — Правильно! — загорелся Джански. Его акцент заметно усилился. — Это было первое, что пришло мне в голову, когда я увидел фотографию статуи в обсерватории Гриффит Парка. Я подумал, что эта штука сделана не для того, чтобы стоять на постаменте. Почему? Потом я понял. Он в невесомости! И точно! Поразительно, как все вдруг стало ясно. Статуя оказалась в позе космонавта, находящегося в невесомости. Он сжался на полпути к положению зародыша. Ну конечно!
      Это было, когда археологи все еще недоумевали по поводу того, как художник достиг такой зеркальной отделки. Некоторые из них уже решили, что статуя оставлена пришельцами из космоса. Но я к тому времени уже завершил свои расчеты поля и сказал сам себе: представь, что пришелец был в космосе и что-то произошло. Он мог поместить себя в замедленное время, чтобы дождаться спасения. А спасение не пришло… И я поехал в Бразилию, в город Сиудад, и убедил ООН разрешить мне проверить мою теорию. Я направил небольшой мазерный луч на один палец… И знаешь что произошло? Мазер не оставил и следа на поверхности. Тогда я их убедил. И привез статую сюда с собой. — Джански счастливо улыбнулся.
      Статуя казалась вооруженной, угрожающей и готовой к прыжку. Ларри спросил:
      — Разве вы не можете извлечь его оттуда?
      Джански сильно затряс головой.
      — Нет. Видишь эту тусклую кнопку у него на спине? Ларри видел кнопку, прямо под вершиной треугольного выступа. Она была чуть более тусклой, чем идеальная зеркальная поверхность, окружавшая ее, и слегка красноватой.
      — Она выдается из поля совсем чуть-чуть. Всего на несколько молекул. Я думаю, она — выключатель. Возможно, кнопка сгорела, когда наш приятель проходил через атмосферу, или заржавела, пока он был на дне океана. Так что теперь никак нельзя отключить его поле. Плохая конструкция, — добавил он презрительно.
      — Ладно, я думаю, они готовы.
      Беспокойство возвратилось к Ларри.
      Они были готовы. За пределами клетки оборудование гудело и светилось. Стрелки на шкалах контактного устройства были неподвижны, к шлемам вели разноцветные кабели. Четверо рабочих в лабораторных халатах стояли рядом, не работая, но и не бездельничая. Они ждали…
      Ларри поспешно подошел к столу, налил и осушил полчашки кофе и вернулся в клетку.
      — Я тоже готов, — объявил он.
      Джански улыбнулся.
      — Отлично, — сказал он и вышел из сетки.
      Двое рабочих быстро закрыли дверцу на молнию длиной в 6 метров.
      — Дай мне две минуты расслабиться, — крикнул Ларри.
      — Хорошо, — сказал Джански и махнул рукой.
      Ларри растянулся на кушетке и закрыл глаза. Его голова и плечи находились внутри металлической оболочки контактного шлема. Интересно, удивился ли Джански тому, что он попросил дополнительное время? Пусть удивляется. Связь работала лучше, чем он ожидал. Что будет он помнить через 2 минуты и 1 секунду?
      Джуди доставила квартиру на обслуживание компьютеру и ушла. Ларри вернется не раньше полуночи, в лучшем случае. Разные люди будут задавать ему вопросы. Они захотят узнать, как Ларри перенес контакт. Тем временем она может кое-что сделать.
      Уличное движение было жутким. В Лос-Анджелесе, как в любом большом городе, каждому такси была отведена определенная высота. Машины взлетали строго вертикально и так же по вертикали садились. Координатор регулировал движение, когда у двух такси был одинаковый маршрут. Но здесь уровни такси находились на расстоянии не более трех с половиной метров от Земли. За те три года, что они жили здесь, Джуди так и не привыкла к тому, что такси носятся так низко над головой. В Канзасе движение было более быстрым, но, по крайне мере, оно происходило на достаточной высоте.
      Такси высадило Джуди на углу верхнего яруса прозрачной пешеходной дорожки, расположенной на уровне тридцатого этажа, в районе магазинов.
      Джуди увидела, как осуществляется разрекламированный проект очистки города. Там, где с черных стен смывались десятилетия, а то и века грязи, камень выглядел поразительно белым. Правда, отметила Джуди, очищены были только угловые здания.
      «Я должна была сказать: „Что ты называешь опытом чтения нечеловеческого разума? Способ мышления дельфинов был официально признан соответствующим человеческому еще до твоего рождения!“ Вот что мне нужно было сказать», — подумала Джуди. Она тихо засмеялась. Это бы его впечатлило! Уж точно!
      Джуди уже собиралась войти в магазин, когда это случилось. Внутри нее будто что-то замедлилось, потом… Джуди непроизвольно остановилась. Казалось, уличное движение вдруг многократно ускорилось. Джуди часто предчувствовала надвигающиеся события, но сейчас из нее будто что-то выдернули.
      Джуди вошла в магазин и стала подыскивать подарки. Она твердо решила не поддаваться собственным страхам. Через шесть часов Ларри вернется.
      — Две минуты, — пробормотал доктор Джански и быстро нажал выключатель.
      Со стороны стеллажей с аппаратурой донесся жалобный вой, поднимающийся по амплитуде. Он становился все выше и громче. Джански невольно поморщился. Потом звук резко оборвался. Клетка превратилась в почти идеальное зеркало.
      Кзанол нажал кнопку на груди. Поле, должно быть, образовалось мгновенно, потому что вселенная вокруг стала колючей от летающих вспышек света.
      Внезапно на него навалилась большая тяжесть. Если в его вселенной и происходили еще какие-нибудь изменения, Кзанол этого не заметил. Он чувствовал только пол под ногами, какую-то колоду под обеими пятками-шпорами и вес, который давил сейчас на него. Не было времени хотя бы выпрямить ноги или попытаться удержать равновесие. Он замычал и выбросил в стороны обе руки, чтобы предотвратить падение.
      Джански пришел последним. Он вошел ровно в 19 часов, толкая перед собой тележку с бочонком пива. Когда Джански проходил мимо куба, его отражение расплылось — проволочная стена не могла быть совершенно ровной.
      В здании появился новый человек, коренастый мужчина примерно сорока лет с белыми волосами могиканина. Когда Джански избавился от бочонка, мужчина подошел представиться.
      — Я — доктор Дэйл Шнайдер, психолог мистера Гринберга. Я хочу поговорить с ним, когда он выйдет оттуда, чтобы убедиться, что он в порядке.
      Джански пожал Шнайдеру, руку и предложил пива. Потом, по настоянию Шнайдера, он потратил некоторое время, объясняя, что они хотели получить в результате эксперимента.
      В 19:20 клетка еще оставалась твердой.
      — Небольшая задержка возможна, — успокоил Джански. — Чтобы исчезнуть, полю требуется несколько минут. Иногда чуть больше.
      В 19:30 он сказал:
      — Надеюсь, поле пришельца не усилило мое.
      Джански произнес это тихо, по-немецки.
      В 19:50 пива почти не осталось. Дэйл Шнайдер издавал невнятные, но угрожающие звуки, один из технических служащих успокаивал его, а Джански, не будучи дипломатом от природы, угрюмо сидел и не отрываясь смотрел на серебристый куб. Время от времени, хотя и не очень часто, он вспоминал о своем бумажном стакане с пивом и вливал его содержимое себе в горло. Вид доктора явно не обнадеживал.
      В 20 часов куб наконец замерцал и сделался прозрачным. Джански и Шнайдер радостно бросились вперед. Когда Джански подошел ближе, он увидел, что статуя упала и уже не находится под контактным шлемом.
      Шнайдер нахмурился. Джански очень хорошо описал процедуру эксперимента. Неожиданно психологу пришло в голову: "Действительно ли сфера — то место, где у инопланетянина находится мозг? Если это не так, то эксперимент провалился. Даже дельфины обманчивы в этом отношении. Мозг у них не в выдающемся вперед «лбу», а за дыхалом: лоб
      — это оружие, крепко сработанный таран".
      Ларри Гринберг сидел. Даже на расстоянии он выглядел плохо. Его глаза были остекленевшими, несфокусированными. Он не предпринимал ни малейших попыток, чтобы подняться.
      «Ларри выглядит, как человек, у которого отобрали разум», — подумал Доркас Джански, в тайне надеясь, что Шнайдер так не думает.
      Но Шнайдер был явно встревожен.
      Наконец, неловко двигаясь, Ларри поднялся на ноги. В первый момент он оступился, но встал, выпрямился и, покачиваясь, шагнул по направлению к краю завесы из проводов. Он выглядел, как человек, идущий по яйцам и пытающийся не раздавить их.
      Вдруг Ларри ссутулился, как под гнетом тяжелого груза, согнул колени и, не сгибая спины, поднял что-то лежавшее рядом с упавшей статуей. Когда Джански приблизился к проводам, Ларри повернулся к нему с этой штукой в руках.
      Джански пронзительно закричал.
      Он ослеп! Вдобавок кожа на его лице отделялась!
      Джански поднес руки к лицу, чувствуя нестерпимую боль в костяшках пальцев. Наконец он развернулся и побежал. Боль хлестнула его по спине.
      Он бежал, пока не ударился о стену.
      За секунду до этого Джуди крепко спала. Теперь от сна не осталось и следа. Джуди сидела в постели, ее глаза искали в темноте… она не знала что. Джуди попыталась найти выключатель, но его не было на месте. Ее рука не могла нащупать даже панели управления. Тогда она поняла, что лежит на половине кровати мужа. Джуди нашла панель Ларри по правую сторону и включила лампу.
      Где Ларри? Она помнила, что легла спать около семнадцати часов, совершенно разбитая. Должно быть, он все еще в Калифорнийском Университете, Но что-то все-таки случилось, Джуди это чувствовала.
      Не было ли все это просто кошмарным сном? Если это и был дурной сон, она все равно не помнила ни одной детали. Но ощущение чего-то ужасного оставалось и тревожило ее. Джуди снова попыталась заснуть и обнаружила, что не может заставить себя забыться. Комната казалась странной и пугающей. Тени были полны невидимых ползающих монстров.
      Кзанол замычал и выбросил в стороны обе руки, чтобы предотвратить падение.
      И помутился рассудком.
      Впечатления и чувства хлынули волной через все органы и затопили его. С отчаянием утопающего, пытающегося вдохнуть воздух, Кзанол попробовал разобрать свои эмоции, прежде чем они убьют его.
      Первыми и самыми ужасными были воспоминания незнакомой ему разновидности раба, называвшего себя Ларри Гринберг. Они были сильнее, чем что-либо, когда-нибудь достигавшее его чувства Силы. Если бы Кзанол не провел так много лет, управляя инопланетными формами жизни, привыкнув ощущать чужие мысли, его личность была бы целиком утоплена.
      Неимоверным усилием ему удалось вытолкнуть основную часть разума Гринберга из своего сознания. Головокружение не проходило. Теперь Кзанол ощущал свое тело странным, горячим и бесформенным. Кзанол попытался рассмотреть, где он находится, но мышцы лица не работали. Потом, должно быть, он нашел правильную комбинацию усилий, и глаза открылись.
       Два глаза!
      Он застонал и крепко зажмурился, потом попробовал снова. Его глаз открылся дважды — два отчетливых и раздельных движения, и он не решился закрыть их, потому что смотрел на свое тело.
      Его тело было телом Ларри Гринберга…
      Предупреждений об опасности было достаточно. Шок не убил его. Кзанол начал осторожно исследовать разум Гринберга. Ему нужно было быть предельно осторожным и брать пока лишь немного информации, иначе он будет уничтожен как личность.
      Подобное медленное выкачивание информации очень отличалось от обычного использования Силы: больше всего это напоминало тренировку со Шлемом Власти. Теперь Кзанол мог не сомневаться, что он действительно был телепортирован. Или телепатирован. Или еще каким-то способом, изобретенным пока он отсутствовал, перемещен в тело раба.
      Кзанол сел, медленно и осторожно, используя рефлексы Гринберга настолько, насколько осмеливался, потому что еще не привык к его странным мышцам. Двойное зрение сбивало его с толку. Но он видел, что находится в чем-то вроде металлической сетки. Снаружи…
      Кзанол получил самый сильный удар и снова помутился разумом.
      Снаружи были рабы той же странной породы, выглядевшие так же, как и он в настоящее время. Двое из них явно направлялись к нему. А Кзанол их совсем не чувствовал…
      Бессилен!
      Тринт не рождается с Силой. Обычно требуется около двух лет по времени Тринтума, чтобы чувство Силы развилось, и еще год, прежде чем юный тринт сможет заставить раба выполнить последовательный приказ. В некоторых случаях Сила никогда не приходит. Если тринт достиг совершеннолетия, так и не приобретя Силу, он называется птавв.
      Птавву делали татуировку, неизменно розового цвета, а потом продавали, как раба, если только семья тайком не убивала его. Исключительно тайком. Нет лучшего повода для шантажа, чем информация, что состоятельная семья произвела на свет птавва.
      Взрослый тринт, потерявший силу, менее предсказуем. Он может совершить самоубийство или стать убийцей, уничтожающим каждого раба и каждого тринта, попавшегося ему. Он не может заставить себя забыть о самом существовании Силы. Потерять Силу было ужаснее, чем ослепнуть или оглохнуть, унизительнее, чем быть кастрированным.
      Чувства Кзанола могли сравниться с ощущениями человека, потерявшего рассудок и сознающего, чего он лишился. Потому что именно Сила отделяет тринта от животною.
      Все еще осмеливаясь надеяться, Кзанол взглянул прямо на приближавшихся инопланетян и приказал им:
       ОСТАНОВИТЬСЯ!
      Чувство не работало, но вдруг…
      Рабы продолжали идти.
      Они смотрели на него! Кзанол безнадежно искал какой-нибудь способ запретить им смотреть. Они были свидетелями его позора, эти низкорослые, покрытые мехом белокормы, которые теперь считали его равным! И тут он увидел дезинтегратор, лежащий возле руки покинутого им тела Кзанола.
      Он благополучно встал на ноги, но когда попытался подпрыгнуть, чуть не упал. Ему удалось сделать шаг, но он чувствовал себя, как испуганный новичок, пытающийся двигаться при слабой гравитации. Один из рабов вошел в клетку. Кзанол сгибал свои смешные колени до тех пор, пока ему не удалось поднять дезинтегратор обеими руками, потому что новые пальцы выглядели такими хрупкими, тонкими и беззащитными. Сдавленно зарычав, Кзанол навел дезинтегратор на чужаков. Когда все они скорчились на полу, он развернулся и побежал, врезался в провода, отскочил, дезинтегрировал для себя дыру и ринулся к двери.
      Кзанолу пришлось позволить Гринбергу открыть дверь.
      Долгое время он мог думать только о бегстве.
      Внизу мерцали зеленые огоньки. Нужно было лететь очень высоко, чтобы видеть два города одновременно. Большинство машин так и летали, особенно если водитель осторожный. Огоньки — это станции техобслуживания, разбросанные между городами. Обычно машине требуется обслуживание не чаще, чем дважды в год, но все же приятно знать, что помощь под рукой. Одиночество может вызвать дискомфорт у городского человека, а большинство людей были горожанами.
      Кроме того, было приятно осознавать, что в случае чего можешь приземлиться возле зеленого огонька, а не обнаружить себя на верхушке дерева или на полпути к утесу.
      Кзанол избегал городов и зеленых огней. В своем теперешнем состоянии он не мог встретиться с рабами. Он покинул уровень физического факультета и в поисках спасения направился прямо в свой фольксваген — на парковочный уровень, расположенный на крыше.
      Взлетев почти вертикально, Кзанол столкнулся с проблемой выбора направления — ему никуда особенно не хотелось. Поднявшись на безопасную высоту, он направил машину в сторону Нью-Йорка, зная, что в любой момент может повернуть обратно в Калифорнию. С этого времени Кзанол позволил самой машине управлять полетом и поворачивался к панели, только когда было необходимо облететь город. Облетать приходилось очень много. Зеленые ландшафты были скорее островами в море городов, чем наоборот.
      Мгновение — и они исчезали, а Кзанол снова видел очертания строений в полмили шириной вдоль древних суперавтострад.
      В час ночи Кзанолу пришлось посадить машину. Вести ее было изнурительно. Только безумное стремление спастись бегством заставляло его двигаться, хотя он уже начал сознавать, что бежать некуда. Кзанол ощущал боль тут и там, боль, которая была настоящей пыткой, хотя Гринберг по привычке не обратил бы на нее внимания. Пальцы Кзанола сводило судорогой, они казались более хрупкими, чем когда-либо. И он не ошибался. Память Гринберга сообщила ему, почему мизинец левой руки постоянно болел: бейсбольная травма, которую неправильно лечили.
      И этот Гринберг принимал такой ужасный дефект как само собой разумеющийся!
      Кзанол почти боялся пользоваться руками. Были и другие боли. Мышцы затекли от того, что он пять часов сидел в одном положении, правая нога мучительно болела, потому что Кзанол постоянно нажимал на педаль во время маневров. Вдобавок еще и страшный зуд везде, где одежда плотно прилегала к телу.
      Кзанол посадил машину в Аризоне, посреди глухого леса, поспешно вышел и сорвал с себя одежду. Намного лучше! Потом он забросил одежду под сиденье — она еще может ему понадобиться. Наконец он забрался обратно и включил обогреватель.
      Теперь у него зудело там, где он прикасался к сиденью, но это еще можно было терпеть.
      Кзанол позволял Гринбергу вести машину и постепенно привык к его присутствию в своем сознании. Без страха, хотя и с некоторым беспокойством, он уже мог пользоваться памятью Гринберга. Но Кзанол не свыкся с чужим телом, в котором сейчас находился, и у него не было ни малейшего намерения смиряться с потерей Силы. Кзанол хотел получить свое тело обратно.
      Он знал, где оно находится: он видел его, когда поднимал дезинтегратор. Воспоминания Гринберга воспроизвели для Кзанола детали. Очевидно, он выронил дезинтегратор, когда выставил руки, чтобы защититься. Тело будет в сохранности до тех пор, пока Кзанол не найдет какой-нибудь способ вернуться в него.
      Для этого ему необходимо управлять людьми, работающими с контактным устройством. Ему понадобится солидная техническая помощь, чтобы вырвать тело Кзанола из стасиса. Зрительной памятью Гринберга он видел ржавое пятно у себя на спине. Но чтобы получить эту помощь, ему нужна Сила.
      Его человеческий мозг не мог содержать в себе Силы.
      Все же оставался еще один шанс. Люди совершают космические полеты, вспомнил Кзанол-Гринберг. Жалкие космические полеты: на кораблях, которым требуются десятки лет, чтобы преодолеть расстояние между обитаемыми мирами, и целые дни даже для того, чтобы совершить полет до соседних планет своей солнечной системы.
      Но все-таки это были космические полеты. Если Кзанолу удастся найти систему F-124 и если до нее можно добраться, он получит усилительный шлем. К тому же, этот Гринберг в зачаточной форме обладал телепатическими способностями.
      Шлем может поднять этот крошечный талант до подобия Силы настоящего тринта. По какой-то причине он сейчас не попал на F-124, думал Кзанол, а полетел дальше навстречу случайному столкновению с планетой Земля. Где и когда он приземлился? Успеет ли он добраться до потерявшейся планеты за время жизни Гринберга?
      Тело Гринберга хотело есть, пить и сигарету. Кзанолу было нетрудно игнорировать голод и жажду, потому что тринт убьет себя, если наестся досыта, разорвет свой накопительный мешочек, если будет пить, пока не напьется. Но сигареты у Кзанола были. Он закурил и решил, что ему это нравится, хотя приходилось подавлять желание жевать фильтр.
      Где он сейчас? Кзанол позволил памяти Ларри Гринберга выйти на поверхность. Университет. Курс истории с низкими отметками. Борьба за космос: базы на Луне, базы на Марсе. Кольцо. Колонизация Кольца. Родильный астероид. Перенаселение Земли. Законы, ограничивающие рождаемость. Комитет по контролю рождаемости, восстание Супермена. Санкции против Кольца во время споров о правах на эксплуатацию спутников Юпитера. Проходило много постороннего материала, но Кзанол уже хорошо представлял солнечную систему. Он находился на третьей планете, и она была бинарной. Кзанолу чрезвычайно повезло, что он попал именно на нее.
      Полномочный посланник ООН на Меркурии. Провал экономических санкций. Ограничение автономности Кольца. Промышленная война. Почему с Кольцом обращались, как с бандой злодеев? Неважно. Добыча Кольцом воды из колец Сатурна.
      Кольца!
      — Ух! — Кзанол отшвырнул окурок и сунул в рот обожженные пальцы. F-124. Значит, это F-124, думал он. Это не похоже на F-124. Кзанола начало трясти, и он усилил обогрев в кабине.
      В 1:30 Джуди встала и вышла. Одной в темноте невозможно было терпеть постоянное ощущение кошмара. И Ларри не позвонил…
      В ответ на ее вызов на углу опустилось такси. Джуди не знала адреса физического факультета Калифорнийского Университета, но в машине был телефон. Справочная служба набрала адрес на панели назначений. Такси загудело и поднялось.
      Джуди откинулась в кресле. Она чувствовала усталость, но все равно не могла уснуть.
      Огромная башня Калифорнийского Университета была освещена ночными огнями, хотя один уровень светился в три раза ярче, чем остальные. Джуди догадалась, что это за уровень, еще до того, как такси стало снижаться. Когда они устремились к посадочному выступу, она заметила и другие детали.
      Огромная квадратная машина была капсулой скорой помощи большой вместимости. Те маленькие автомобили с широкими капотами — полицией. Вокруг двигались крошечные фигурки.
      Кзанол машинально закурил последнюю сигарету. Его рот и горло были воспалены… Это нормально? Он вспомнил, что это ненормально, если не брать в расчет непрерывное курение.
      … А потом приходило Время Урожая. Все вдруг начинали суетиться. Отец и Дед возвращались домой очень поздно и смертельно усталыми, а рабы совсем не отдыхали. Весь день и всю ночь слышался звук падающих деревьев и низкий гул деревообрабатывающего завода.
      До того, как Кзанол стал достаточно взрослым, чтобы помогать, он обычно сидел под сторожевым подсолнухом и смотрел, как деревья исчезают в деревообрабатывающей установке.
      Вот оно входит туда — с виду самое обычное дерево пмул: идеально ровное, с огромным зеленым цветком на вершине и темно-синим разветвленным корнем. В перерабатывающем устройстве цветок, мягкая кора и разветвленный корень удалялись. Стволы выходили сверкающими на солнце, на них не оставалось ничего, кроме твердотопливной сердцевины и тонкой хрустально-металлической оболочки. Потом готовые пусковые стволы переправляли во все ближайшие цивилизованные миры на кораблях, которые поднимались в воздух с помощью таких же твердотопливных пусковых стволов.
      Но сначала проводилась проверка. Контрольный ствол выбирали наугад и вводили в испытательный блок. Дед и Отец стояли рядом, и у каждого был такой вид, словно им попался кислый гнал. С напряженным вниманием, готовые забраковать целый урожай при малейшем признаке перебоя зажигания, они следили за тем, как сгорало бревно. Кзанол обычно пытался подражать их выражению лица.
      Низкорослые технические служащие-тнактипы бегали вокруг с озабоченным и важным видом, устанавливая приборы. Они казались слишком маленькими, чтобы быть разумными существами, но они ими были. Их оригинальная биологическая наука преобразовала бесполезные деревья пмул в пусковые твердотопливные стволы. Они же вывели подсолнухи, которые охраняли жилище: изгороди из стволов, высотой в двадцать футов, на каждом из которых находилось подвижное серебряное зеркало, фокусировавшее солнечный свет на зеленом узле фотосинтеза или переносившее этот фокус на атакующего врага. Тнактипы создали гигантских, безмозглых, питающихся закваской белокормов, которые служили пищей Кзанолу и самим плотоядным тнактипам.
      Им была дана гораздо большая свобода, чем любой другой расе рабов, потому что тнактипы доказали достоинства своих свободно, мыслящих мозгов.
      Тнактип пускал ствол. Пламя вырывалось над долиной, бело-голубое и очень ровное, оставляющее красноватый дымок. Приборы тем временем фиксировали точную силу толчка ствола, и Дед удовлетворенно улыбался. Пламя потрясало мир таким звуком, что маленький Кзанол боялся, как бы толчок не ускорил вращение планеты…
      Кзанол-Гринберг протянул руку, чтобы стряхнуть пепел с последней сигареты, и увидел предыдущую тлеющей в пепельнице — она была выкурена только на две трети. Он не позволял себе подобного со времен университета. Кзанол-Гринберг выругался на языке тринтов и чуть не задохнулся: его горло явно не было предназначено для долгих разговоров.
      И ему нет никакой пользы от воспоминаний.
      Где бы во вселенной он ни находился, ему все равно нужно добраться до космопорта. Ему нужен шлем-усилитель. Шлем Власти.
      Позже Кзанол выяснит, почему на F-124 инопланетяне и почему они уверены, что находятся здесь дольше, чем это, по его представлениям, было возможно. Кзанол-Гринберг включил мотор и направил машину в Топеку, штат Канзас.
      В любом случае ему придется угнать корабль. Желательно, чтобы это был военный корабль, так как этот район вселенной, по определению, не имел закона, раз там не было тринтов, а возле Топеки был военный космопорт.
      «Подожди-ка, — подумал Кзанол-Гринберг. — Это не может быть F-124. Здесь слишком много планет! В системе F-124 было только 8, а здесь их 9».
      Теперь, он заметил и другие расхождения.
      Метеоритный пояс F-124 был намного плотнее, и ее спутник слегка вращался, вспомнил он. Он попал не в ту систему!
      Простое совпадение! Кзанол усмехнулся. И какое совпадение! Обитаемая планета, планета, окруженная кольцом, подходящие размеры миров…
      Только подумать! Он был единственным тринтом, обнаружившим сразу две планеты рабов. Кзанол будет самым богатым существом в галактике! Теперь ему все равно, найдет он карту или нет. Но, конечно, ему все еще нужен усилительный шлем.
      Джуди чувствовала крайнее смятение. «Но разве они совсем не могут говорить?» — умоляющим голосом спрашивала она, понимая, что ведет себя неразумно.
      Терпение шефа полиции Лос-Анджелеса Ллойда Маснея иссякло.
      — Миссис Гринберг, — сказал он с нажимом. — Вы же знаете, что доктору Джански сейчас восстанавливают глаза и лицо. Кроме того, широкий лоскут ткани на спине, которая была прожжена чуть ли не до спинного мозга. Остальные примерно в таком же состоянии. У доктора Шнайдера нет повреждений глаз, но ему восстанавливают часть лица, которую он не смог закрыть руками, ладони и некоторые участки кожи на спине. У Кнадсена вообще открылись спинной мозг и несколько ребер. Доктор не разрешит будить никого из них, кроме мистера Тримонти, даже по настоянию полиции. Его допросили во время операции, которая проходила под местной анестезией. Мистер Тримонти получил сильный шок, и сейчас его тоже нельзя беспокоить! Вы сможете прослушать запись нашей беседы, как только мы ее получим. А пока что могу я предложить вам кофе?
      — Да, спасибо, — сказала Джуди. Она понимала, что Масней дает ей таким образом возможность взять себя в руки, и была благодарна. Он вернулся с кофе. Джуди некоторое время пила его маленькими глотками, украдкой изучая шефа полиции.
      Это был плотный человек, который двигался так, будто у него больные ноги. Неудивительно, если так оно и было — его кисти и ступни выглядели очень маленькими по сравнению с остальным телом. У Маснея были светлые волосы и темные брови и ресницы, а его пышные усы были совершенно белыми. Похоже, он так же сгорает от нетерпения. Джуди еще не видела, чтобы Масней сидел в нормальном положении, сейчас его ноги были перекинуты через один подлокотник вращающегося кресла, а плечи покоились на другом.
      — Вы хоть знаете, где он сейчас? — Джуди не могла больше сдерживать себя.
      — Конечно, — быстро сказал Масней. — Он только что пересек границу штатов Канзас и Колорадо на высоте девять тысяч футов. Думаю, он не знает, как отключить опознавательный сигнал. Хотя, может быть, просто не утруждается.
      — Может, он не любит городов, — предположил пожилой человек в углу.
      До того, как он заговорил, Джуди думала, что он спит. Его представили как Лукаса Гарнера, военного представителя ООН. Джуди ожидала, что он продолжит, но Гарнер, по-видимому, уже все сказал. Масней объяснил за него.
      — Понимаете, вообще-то мы не афишируем, что все наши радары-перехватчики установлены в городах. Я так понимаю, если Гринберг знает достаточно, чтобы облетать города, что он и делает, он, естественно, должен знать, как отключить свой сигнал, чтобы мы не могли проследить за его передвижениями. Люк, у тебя есть какие-нибудь основания думать, что Гринберг не любит городов?
      Люк кивнул. Джуди подумала, что Гарнер выглядит самым старым человеком на свете. Его лицо было морщинистым, как лицо Сатаны. Он передвигался в наземном самоходном кресле, мощном, как персональный танк.
      — Я долгие годы ожидал, что произойдет что-нибудь подобное, — сказал он. — Ллойд, ты помнишь, когда вступили в силу законы, ограничивающие рождаемость, я сказал тебе, что чокнутые маньяки начнут убивать холостяков, получивших разрешение иметь детей? И это случилось. То же самое и здесь. Я думал, что это произойдет на Джинксе, но это, наоборот, случилось на Земле.
      — Ларри Гринберг думает, что он пришелец.
      Джуди была ошеломлена.
      — Но он и раньше этим занимался, — слабо возразила она.
      — Нет, — Гарнер вытащил зажженную сигарету из ручки своего кресла.
      — Не этим. Он работал с людьми и дельфинами. На этот раз он столкнулся с чем-то, что значительно сильнее его. Я догадываюсь, что это, и я бы отдал свое кресло на колесах, — Джуди посмотрела, но колес у кресла не было, — чтобы узнать, прав ли я.
      — Миссис Гринберг, вашего мужа когда-нибудь просили прочитать мысли телепата?
      Джуди молча покачала головой.
      — Ну вот, — сказал Гарнер. Джуди снова показалось, что он заснул, только на этот раз с тлеющей между пальцами сигаретой. У Гарнера были огромные руки, под дряблой, в старческих пятнах кожей проступали мускулы, а его плечи были плечами кузнеца. Контраст между мощным торсом и беспомощными, почти бесплотными ногами делал его немного похожим на лысую обезьяну. Гарнер вернулся к действительности, глубоко затянулся и продолжал:
      — Люди Ллойда прибыли туда спустя 15 минут после того, как ушел Ларри Гринберг. Полицию вызвал, конечно, Тримонти, больше никто не мог двинуться. Еще через 10 минут сам Ллойд был на месте. Когда он увидел ранения тех, в кого стрелял Гринберг, он позвонил мне в Брюссель. Я — Военный Представитель, член Технологической Полиции ООН. Могло случиться, что оружие, которым были нанесены эти ранения, пришлось бы скрыть. Конечно, требовалось расследование. Поэтому меня в первую очередь интересовало оружие. Я надеюсь, что кто-нибудь из вас слышал о Баке Роджерсе? Нет? Жаль. Тогда я просто скажу следующее: ни одна из наших современных технологий не могла привести к созданию подобного оружия. Оно не разрушает материю, что утешает. Переписать один закон физики — хуже, чем съесть один земляной орех. Это оружие раздвигает материю. Люди Ллойда обнаружили, что кровь, остатки тканей и кости образовали единый жирный слой по всей комнате. Свидетельство Тримонти было неожиданной удачей. Ясно, что Морская Статуя выронила оружие, а Гринберг им воспользовался. Почему?
      Масней громко сказал:
      — Ближе к делу, Люк.
      — Ладно, дело вот в чем. Контактный шлем — очень сложное устройство. И вот вопрос, который занимал психологов: почему контактеры не слишком запутываются, когда вклиниваются посторонние воспоминания? Обычно бывает несколько минут путаницы, а потом все становится на свои места. Говорят, потому, что входящие воспоминания слабы и туманны, но это только половина ответа. Может быть, это даже результат, а не причина. Представьте себе: двое людей сидят под хрустально-металлическим шлемом, и когда один из них поднимается, у него остаются два набора воспоминаний. Какой из них принадлежит поднявшемуся?
      Он помнит другое тело, отличное от того, в котором он себя обнаруживает. Но более важно то, что в одном наборе есть воспоминания о том, что он телепат, а в другом нет. И в одном наборе есть сведения о том, что, сидя под контактным шлемом, он заранее знал, что когда встанет, у него будет два набора воспоминаний. Естественно, контактер поведет себя так, будто этот набор — его собственный. Даже с восемью или десятью разными наборами воспоминаний контактер автоматически выберет свой.
      Что ж, допустим, что Морская статуя — телепат. Не со склонностью к телепатии, как Ларри Гринберг, а настоящий телепат, способный прочесть любой разум, какой захочет. Внезапно все переворачивается. Гринберг просыпается с двумя наборами памяти, и один набор помнит, что читал сотни чужих умов, или тысячи! Теперь понимаете?
      — Да, о… да… — проговорила Джуди. — Я предупреждала его о том, что должно что-то случиться. Но что мы можем теперь предпринять?
      — Если он не пролетит над городом в ближайшее время, нам придется послать истребители-перехватчики. Но лучше подождать, пока Шнайдер выйдет из операционной.
      Полчаса спустя Кзанол снова посадил машину. Его беспокоило странное ощущение зуда в глазах. Когда Кзанол впервые его почувствовал, он чуть не потерял сознание от страха. Но потом память Гринберга подсказала, в чем дело. Он просто хотел спать.
      Кзанол даже не стал тратить время на беспокойство по этому поводу. Он уже привыкал к унижениям, появившимся вместе с телом Гринберга. Он просто посадил машину на вспаханное поле и заснул.
      Кзанол проснулся, как только рассвело, и сразу поднял машину в воздух. А потом — невероятно! — он даже стал получать удовольствие. Города разной величины появлялись перед несущейся машиной, и он осторожно облетал их.
      Сельская местность привлекла внимание Кзанола. Поля винограда и люцерны удивляли его своими маленькими размерами и расположением в виде шахматной доски. Была и другая растительность, и Кзанол опустился пониже, чтобы рассмотреть деревья. Деревья с густыми бесформенными зелеными шапками вместо цветов. Деревья, которые иногда склонялись к самой земле, как будто боялись неба. Возможно, ветра на этой планете были опасны. Деревья, которые почти никогда не вырастали совсем прямо. Они были причудливыми, асимметричными и прекрасными, а память Гринберга немногое могла сообщить о них — Гринберг был горожанином. Кзанол даже отклонился от своего пути, чтобы посмотреть на них. Он опускался низко над старинными домиками с остроконечными крышами, зачарованный их непривычной архитектурой, и снова дивился земной погоде.
      Гринберг, которого на этот раз пришлось подтолкнуть, вспомнил торнадо в Канзасе. Кзанол был поражен.
      Кзанол был счастлив, как бывает счастлив турист. Правда, он испытывал еще больший физический дискомфорт от того, что хотел есть и пить, ему требовался никотин или гнал. Но он мог игнорировать эти мелкие неудобства — он был тринтом и знал, что гнал окажется сейчас смертельным ядом. К тому же Гринберг был твердо убежден, что сможет бросить курить, когда захочет. Кзанол поверил этому и не обращал внимания на страстное желание закурить. Обычно он доверял всему, что находил в памяти Гринберга, и продолжал таращить глаза на пейзаж, как какой-нибудь экскурсант при виде очередной достопримечательности.
      Спустя два часа ему начало это надоедать. Кзанола снова начала беспокоить проблема его местонахождения. Но он уже видел решение. Публичная библиотека Топеки — вот что ему нужно. Если поблизости была обнаружена солнечная система подобная этой, он найдет там ее описание. Телескопы Кольца, не стесненные атмосферными помехами, были способны видеть планеты, вращающиеся вокруг других солнц. К тому же межзвездные автоматические станции разыскивали обитаемые миры уже почти тысячелетие. Если система F-124 еще не была обнаружена, значит, она находится за пределами досягаемости земных кораблей, и, значит, он может спокойно совершить самоубийство.
      Изумительно, какими почти совершенно одинаковыми оказались система F-124 и солнечная система. В обеих были две обитаемые бинарные третьи планеты, гигантские пятые, метеоритные пояса, одинаковые по положению, если не по плотности. Соответствие размеров и расположения первых восьми планет, окруженные кольцом шестые планеты в обеих системах — это было слишком. Он не мог в это поверить.
      Он, лишенный Силы! Кзанол-Гринберг вздохнул и хрустнул костяшками пальцев, ужасно напугав себя. В это было слишком страшно поверить. И он не поверил.
      Внезапно Кзанол-Гринберг почувствовал сильную усталость. Тринтум находился очень далеко в неизвестном пространстве. Усилительный шлем и все остальное, чем он владел, было, вероятно, также недосягаемо и находилось в совершенно другом направлении. Его Сила исчезла, и даже его тело было украдено каким-то ужасным колдовством рабов. И, что хуже всего, он не знал, что делать дальше!
      Вдали показался город. Машина направлялась прямо к нему. Кзанол-Гринберг уже собирался повернуть, когда осознал, что это, должно быть, Топека, и уронил голову на руки, в надежде снова потерять сознание. Казалось, силы вытекают из него.
       Это должна быть F-124!
      Но этого не может быть. В системе была лишняя планета и недостаточное количество астероидов.
      Но, — вспомнил Кзанол-Гринберг, — Плутон был чем-то вроде безбилетного пассажира в Солнечной системе. У него неправильная орбита и некоторое математическое несоответствие в размерах. Возможно, он был захвачен Солнцем до того, как Кзанол проснулся.
      Но за три столетия? Почти невероятно.
      Кзанол поднял лицо, на котором застыл, ужас. Он отлично знал, что триста лет — это нижний предел. Бортовой компьютер определил ему полет длиною в триста лет, используя половину мощности корабля. На самом деле он мог быть похоронен в поле стасиса намного дольше.
      Допустим… Пусть совершилось невероятное, и Плутон действительно притянуло за триста лет. А как насчет расы рабов, счастливо живущей там, где должны быть лишь дрожжи тнактипов, покрывающая океаны в фут глубиной, или, самое большее, белокормы, огромные, как бронтозавры, и такие же милые, гуляющие вдоль кромки моря и пожирающие мутировавшую накипь?
      Он не мог этого объяснить и перестал об этом думать.
      Но пояс астероидов был значительно тоньше, чем тогда. Правда, со временем он в любом случае стал бы тоньше из-за давления фотонов и солнечного ветра, выгоняющего пыль и мельчайшие частицы в глубокий космос, а также из-за столкновений с крупными планетами, сдвигающими некоторые камни. Ведь даже несколько астероидов, обладавших самой причудливой орбитой, были замедлены и уничтожены трением о солнечную атмосферу, которая расширилась, должно быть, уже дальше Земли. Но это дело не нескольких столетий. Или даже тысячелетий. Или сотен…
      Тогда Кзанол понял.
      Не сотни лет или сотни тысяч. Он оставался на дне моря, когда солнечная система захватила новую планету и потеряла добрую треть астероидного пояса, когда океаны дрожжевой закваски мутировали, портились и мутировали снова и снова… Там, на дне, он лежал, пока закваска становилась травой и рыбой, а теперь ходила на двух ногах, как тринт.
      И миллиарда лет для этого недостаточно. Два миллиарда могли сделать это. Кзанол-Гринберг стиснул колени обеими руками, как будто хотел спрятать в них голову. Тринт бы этого не сделал. Но его испугал не просто тот факт, что прошло столько времени. Это означало потерю всего, что он знал и любил, даже его собственной расы. Не только Тринтум, как планета, но и тринт, как вид, должно быть, исчез в прошлом. Если бы в галактике оставались тринты, они колонизировали бы Землю много веков назад.
       Он был последним тринтом!
      Кзанол-Гринберг медленно поднял голову и безразлично уставился на огромный город, раскинувшийся под ним.
      Он чертовски хорошо мог вести себя как тринт.
      Машина остановилась. Вероятно, он был над центром Топеки. Но в какой стороне космопорт? И как он туда попадет? У Гринберга, к сожалению, не было опыта кражи космических кораблей. Ладно, сначала нужно узнать, где находится космопорт, а потом…
      Корабль вибрировал. Кзанол-Гринберг чувствовал это своими нелепо хрупкими кончиками пальцев. Был и другой звук, слишком высокий, неуловимый для слуха, но он отдавался в его нервах. Что происходит?
      Он заснул. Машина повисела в воздухе еще мгновение, потом пошла вниз.
      — Они всегда запихивают меня в хвост самолета, — ворчал Гарнер.
      Ллойд Масней не проявил сочувствия.
      — Радуйся, что они не заставляют тебя ехать в багажном отделении… Я опасался этого, глядя, как ты отказываешься покинуть свою колымагу.
      — А почему мне нельзя в ней оставаться? Я — калека!
      — Разве после специального лечения, которому тебя подвергли, ничего не изменилось?
      — Только манера разговаривать. Мой спинной мозг снова несет какие-то неясные послания. Но десяток шагов по комнате дважды в день доводит меня чуть не до смерти. Пройдет еще не меньше года, прежде чем я смогу дойти до деловой части города и обратно. А до тех пор мое кресло путешествует со мной, а не в багажном отделении. Я к нему привык.
      — Думаю, что уж этот год не будет вызывать у тебя старческой ностальгии, — сказал Масней. — Сколько тебе сейчас, Люк?
      — В апреле будет сто семьдесят. Но годы не становятся короче, Ллойд, в противоположность общепринятому мнению. Ну почему им обязательно нужно запихивать меня в хвост? Я нервничаю, когда вижу, как крылья раскаляются докрасна. — Он поежился.
      Джуди Гринберг вернулась из комнаты отдыха и села рядом с Ллойдом. Люк находился напротив нее. Их разделял проход, специально расширенный для Люка за счет двух боковых кресел. На первый взгляд, Джуди совсем оправилась: она выглядела и двигалась так, будто только что вышла из косметического кабинета. На расстоянии ее лицо казалось спокойным. И все же Гарнер заметил легкое подрагивание мышц вокруг глаз, на щеках и на шее.
      Гарнер был очень стар. У него был свой, не парапсихический способ чтения мыслей. Он произнес как будто в пустоту:
      — Мы приземлимся через полчаса. До тех пор Гринберг будет мирно спать.
      — Хорошо, — сказала Джуди. Она наклонилась и включила экран в спинке кресла перед собой.
      Кзанол почувствовал совершенно новое, страшно неприятное ощущение и проснулся. В ноздрях у него стоял запах аммиака. Он проснулся, отплевываясь и задыхаясь, с твердым намерением совершить массовое убийство. Первому же рабу, которого увидел, Кзанол приказал умереть самым ужасным способом.
      Раб робко улыбался ему.
      — Дорогой, с тобой все в порядке?
      Голос был ужасно натянутым, а улыбка фальшивой.
      Вмиг все вернулось. Это была Джуди…
      — Конечно, милая. Я в порядке. Может, ты подождешь в другом месте, пока эти достойные люди будут задавать мне вопросы?
      — Конечно, Ларри.
      Она встала и поспешно вышла. Кзанол подождал, пока дверь закроется, и повернулся к остальным.
      — Ты, — обратился он к человеку в кресле. Сидевший, очевидно, был здесь за главного, потому что явно был самым старшим. — Зачем понадобилось впутывать в это дело Джуди?
      — Я надеялся, это подтолкнет твою память. Помогло?
      — Моя память в полном порядке. Я даже помню, что Джуди — разумная женщина, и мысль о том, что я — не Ларри Гринберг, будет для нее большим потрясением. Поэтому я и отослал ее.
      — Очень мило с твоей стороны. Ваши женщины не разумны?
      — Нет. Должно быть, это очень странно — иметь разумного партнера по ощущениям? — Кзанол мгновенно порылся в воспоминаниях Гринберга, гнусно улыбнулся и вернулся к делу. — Как вам удалось меня захватить?
      Старик пожал плечами.
      — Очень просто. Мы усыпили тебя звуковым парализатором, потом перевезли машину с помощью автопилота. Мы рисковали только в одном. Если б машина оставалась на ручном управлении… Кстати, меня зовут Гарнер. А это — Масней.
      Кзанол принял информацию без комментариев. Масней задумчиво смотрел на Кзанола. Взгляд Маснея очень походил на взгляд, которым юный студент-биолог оценивает законсервированное сердце овцы, прежде чем пройтись по нему скальпелем.
      — Гринберг, — сказал он, — зачем ты это сделал?
      Кзанол не ответил.
      — Джански потерял оба глаза и большую часть лица. Кнадсен будет калекой почти год: ты повредил ему спинной мозг. Вот этой штукой. — Он взял с полки дезинтегратор. — Зачем? Ты что, думал, она сделает тебя повелителем мира? Это глупо. Это всего лишь ручное оружие.
      — Это даже не то, — сказал Кзанол. Говорить по-английски оказалось довольно просто. Все, что ему нужно было сделать, это расслабиться. — Это копательный или режущий инструмент, не более того.
      Масней вытаращил глаза.
      — Гринберг, — прошептал он, как будто ответ напугал его, — кем ты себя считаешь?
      Кзанол попытался ответить и чуть не задохнулся.
      Чрезмерные разговоры не на пользу человеческим голосовым связкам.
      — Не Гринбергом, — выговорил он. — Не… рабом… Не человеком.
      — Тогда кем?
      Кзанол тряхнул головой, прочищая горло.
      — Ладно. Как же работает этот безобидный инструмент?
      — Вы нажимаете на кнопку, и луч начинает удалять поверхностный материал.
      — Я не это имел в виду.
      — О! Ну, он задерживает… заряд на электроне. Я думаю так. Потом что бы ни оказалось в луче, начинает разрываться. Мы используем более мощные для рассекания гор. — Его голос сорвался до шепота. — Использовали… — Кзанол-Гринберг задохнулся и оборвал себя. Масней нахмурился.
      Гарнер спросил:
      — Как долго ты пробыл под водой?
      — Думаю, от одного до двух миллиардов лет. Ваших или моих лет, они не слишком различаются.
      — Тогда твоя раса скорее всего вымерла.
      — Да.
      Кзанол недоверчиво взглянул на свои руки.
      — Как… — он прочистил горло, — как, обладая Силой, я попал в это тело? Гринберг думал, что это всего лишь телепатическая машина!
      Гарнер кивнул.
      — Правильно. И ты был в этом теле, так сказать, все время. Память пришельца наложилась на твой мозг, Гринберг. Ты годами проделывал то же с дельфинами, но это никогда так на тебе не сказывалось. Что с тобой, Гринберг? Приди в себя!
      Раб в самодвижущемся кресле и не шевельнулся, чтобы убить себя.
      — Ты, — Кзанол-Гринберг сделал паузу, чтобы перевести «белокорм».
      — Ты — презренный, гниющий, неполноценный белокорм с дефектными половыми органами. Прекрати говорить мне, кто я! Я знаю, кто я! — Он взглянул на свои руки. В уголках его глаз появились слезы и сбежали по щекам, но лицо оставалось неподвижным, как лицо идиота.
      Гарнер прищурился.
      — Ты думаешь, что ты, как его там, этот ужас из Открытого космоса? Инопланетный ужас сейчас находится на первом этаже здания и совершенно безобиден. Если бы мы смогли вернуть его в нормальное время, он бы первый назвал тебя самозванцем. Позже я покажу его тебе. Часть того, что ты сказал, правда. Я, конечно, старик. Но что такое… э, белокорм? — Он особо выделил это слово.
      Кзанол успокоился.
      — Я переведу. Белокорм — это искусственное животное, выведенное тнактипами как кормовое. Белокорм огромный, как динозавр, и гладкий и белый, как шму… Они очень похожи на шму. Мы используем их тело целиком, кроме скелета. Белокормы едят все подряд. По форме они напоминают гусеницу, тянущуюся за листом. Рот находится перед расположенными на животе лапами.
      — Все подряд?
      Кзанол-Гринберг не слышал его.
      — Забавно. Гарнер, ты помнишь фотографии бандерснэтчей, которые прислала вторая экспедиция с Джинкса? Гринберг собирался когда-нибудь прочитать их разум.
      — Конечно.
      — Бандерснэтчи — это белокормы, — сказал Кзанол-Гринберг. — У них нет разума.
      — И я так думал. Но не забывай, сынок, что в их распоряжении были два миллиарда лет, чтобы развить его.
      — Им бы это не помогло. Они не могут мутировать. Они так задуманы. Белокорм — это одна большая клетка, с хромосомой длиной в вашу руку и толщиной в ваш палец. Радиация на них не влияет, а первое, что будет повреждено и выведено из строя, это почки.
      Кзанол был сбит с толку. Как оценить еще одно совпадение?
      — Почему вы вообще решили, что они разумны? — спросил он.
      — По одной причине, — мягко сказал Гарнер, — в отчете говорится, что их мозг огромен. Весит, как трехлетний мальчик.
      Кзанол-Гринберг рассмеялся.
      — Они были так задуманы. Мозг белокорма имеет удивительный вкус, поэтому генетики-тнактипы увеличили его размеры.
      — И что?
      — А то, что у него извилины, как у человеческого мозга.
      "Что ж, так оно и есть. Как у человеческого мозга, и мозга тнактипа, и мозга тринта, по этой причине.
      А почему…"
      Кзанол-Гринберг хрустнул костяшками пальцев, потом поспешно разъединил руки. Он дал себе клятву никогда в жизни больше этого не делать. Загадка разумного «бандерснэтча» беспокоила его, но еще больше волновало другое. Почему, например, его не спасли? Через триста лет после того, как Кзанол нажал красную кнопку, он должен был обрушиться на Землю, как разрушительный гнев Того, кто наделяет Силой. Кто-нибудь на луне обязательно должен был его увидеть.
      Мог ли наблюдательный пункт на луне быть покинут?
       Почему?
      Гарнер ворвался в его размышления.
      — Возможно, нечто большее, чем космическое облучение, способствовало мутации. Что-нибудь вроде орудийного залпа или метеоритного дождя.
      Кзанол-Гринберг покачал головой.
      — Еще какие-нибудь основания?
      — О, да, черт возьми. Гринберг, что ты знаешь о Джинксе?
      — Много чего, — сказал Кзанол-Гринберг. Информация Ларри о Джинксе была очень полной, как и у любого колониста. Воспоминания выстроились при одном этом слове без усилий. Джинкс…
      Спутник Бинари, третьей планеты от Сириуса-А. Бинари — это оранжевый гигант, имеющий кольцо. Больше Юпитера и гораздо теплее. Джинкс в шесть раз больше Земли, с гравитацией 1,78 "g" и с периодом обращения более четырех земных дней. Среди всех факторов, сформировавших Джинкс, самым важным было отсутствие радиоактивных элементов. Потому что Джинкс обладает цельной, монолитной литосферой, уходящей вглубь почти на половину расстояния от поверхности до железно-никелевого ядра.
      Давным-давно, еще до его времени, до времени Кзанола, Джинкс находился намного ближе к Бинари. Так близко, что приливы и отливы остановили его вращение и растянули планету до формы яйца. Позже те же самые приливы и отливы оттолкнули Джинкс прочь. Ничего необычного. Но, несмотря на то, что атмосфера и океан Джинкса приняли более сферическую форму, с планетой этого не произошло. Тело спутника все еще имело форму яйца.
      Джинкс — это пасхальное яйцо, расписанное в разные цвета меняющимися поверхностными воздействиями.
      Океан Джинкса представлял собой широкое кольцо того, что условно можно назвать чрезвычайно соленой водой, влекомой течениями через полюса. Районы, которые колонисты называли Концами, отмеченные точками наибольшего и наименьшего удаления от Бинари, находились на высоте 600 миль над уровнем океана, то есть на расстоянии 600 миль от центра тяжести спутника. Они вырывались за края атмосферы.
      На фотографиях, полученных во время первой экспедиции, Концы выглядели совершенно белыми с резким узором из черных теней. Ниже тени исчезали в атмосфере и начинали появляться облака. Облака становились все плотнее и плотнее, и все реже и реже сквозь них проглядывала коричнево-серая земля, пока внезапно пелена туч не окутывала все.
      Океан был вечно скрыт полосой неподвижных кудрявых облаков, растянувшихся в ширину на тысячи миль. Над водой воздух был ужасающе плотным при постоянной температуре 207 градусов по Фаренгейту.
      Колония Сириус Мейта находилась на Восточном континенте, на 300 миль восточнее океана, и представляла собой треугольник возделанной земли и надувных сооружений у разветвления двух рек. Впервые колонисты выбрали для посадки место с большим поверхностным давлением, зная, что более плотная атмосфера защитит их от перепадов температур во время долгих дней и ночей и от ультрафиолетового облучения бело-голубого Сириуса-А. Сириус Мейта теперь могла похвастаться населением почти в двести энтузиастов всех возрастов…
      — Отлично, — сказал Гарнер. — Тогда мне не придется ничего объяснять. Можно воспользоваться телефоном, Ллойд?
      — Конечно, — Ллойд указал на одну из стен.
      Экран телефона был довольно большим и занимал половину стены. Люк сделал тринадцать быстрых движений указательным пальцем. Экран мгновенно прояснился, и Гарнер увидел стройную молодую женщину с волнистыми черными волосами.
      — Технологическая полиция. Архив.
      — Это Лукас Гарнер, оперативный работник с широкими полномочиями. Вот мое удостоверение. — Он поднес пластиковую карточку к экрану. — Мне нужны фрагменты, касающиеся бандерснэтчей, из отчета по Джинксу 2106 года.
      — Да, сэр. — Женщина встала и исчезла из поля видимости.
      Кзанол-Гринберг наклонился вперед, чтобы лучше видеть. Последний отчет с Джинкса пришел только два месяца назад, и основная его часть еще не была обнародована. Он вспомнил, что видел только рекламные ролики о бандерснэтчах. Теперь, новыми глазами, готовыми сравнивать, Кзанол-Гринберг увидит, действительно ли бандерснэтч — это белокорм?
      Не стоило бы придавать этому такого значения. У него есть все основания чувствовать себя так же паршиво, как сразу же после окончания действия звуковой пилюли Маснея.
      Лишенный дома, друзей, собственного тела и всякой надежды… Но первый долг заключенного — бежать: с помощью подкупа, предательства, с помощью воровства или убийства, любыми способами. Если он сумеет внушить этим самонадеянным рабам, что будет сотрудничать, будет давать информацию…
      К тому же, ему необходимо все узнать самому. Позже он разберется, почему этот вопрос кажется таким важным. Сейчас же Кзанол-Гринберг знал только то, что он важен. Предположение, что белокорм может быть разумным, нанесло ему смертельный удар. Почему? Какая разница, почему. Правда ли это?
      Девушка вернулась, улыбаясь.
      — Мистер Гарнер, передаю вас мэру Херкимеру. — Она прикоснулась к чему-то у края своего стола.
      Изображение растворилась, потом изменилось и стало раздробленным, испещренным беспорядочными разноцветными точками. Лазерный луч преодолел девять световых лет, чтобы принести эту картинку, и по пути был несколько изорван пылью, G-полями и поперечными световыми волнами.
      У мэра Херкимера были каштановые волосы и густая каштановая борода, окаймлявшая квадратную челюсть. Его голос прерывался помехами, но выговор был чистым и точным и… искаженным незнакомым акцентом.
      "… Так как все, что не пошло в переплавку, давным-давно было вынесено из Лейзи-Восемь-2, и так как плавильная установка на Лейзи-Восемь-1 не была повреждена при первом приземлении и будет снабжать нас энергией хоть сто лет, и так как до весны все равно нечего делать, Руководство большинством голосов решило рискнуть судьбой Лейзи-Восемь-2 ради исследования океанических регионов Джинкса. Поэтому шестеро из нас, первоклассные исследователи, а именно… — Херкимер назвал имена, — подняли корабль и отправились на запад. Круговое летающее крыло — не совсем древний аэроплан, черт его дери, но корабль стал легче, чем во время первой посадки, к тому же у нас было столько энергии, что мы могли бы вечно оставаться в воздухе или совершить вертикальную посадку на любом ровном месте.
      Единственной проблемой было то, что проклятая видимость все время пропадала…"
      Гарнер прошептал:
      — По-моему, их жаргон слегка изменился с тех пор, как они попали на Джинкс.
      — О, и ты заметил?
      Кзанол-Гринберг раздраженно поморщился. Это где угодно выдало бы в нем пришельца! В 2106 году любой нормальный человек умеет не замечать посторонние шумы.
      «… вообще нельзя ничего разглядеть. Мы приземлились на твердые агаты у кромки моря и включили камеры. Тотчас же нас окружили… эти».
      Мэр Херкимер, видимо, был прирожденным драматургом. Как только он замолчал, место действия переместилось на песчаный пляж. Песок на переднем плане был темным и лежал в виде наклонной стены. Вдали океан. На этом океане не было волн. Вода казалась… густой. Густой, серой и живой.
      Что-то зашевелилось в поле зрения. Что-то белое, похожее на непомерных размеров слизняка, но с гладкой и блестящей кожей. Впереди у существа была приподнятая, как у бронтозавра, шея, но головы не было совсем. Шея конусообразно поднималась над плечами. Верхушка была толстой, закругленной, лишенной каких-либо черт, не считая двух пучков черной щетины.
      Камера наблюдала, как зверь приблизился и остановился на раскаленном песке. Другие, подобные ему, один за другим медленно появлялись из тумана. Камера описала полный круг. Повсюду были громадные туши, похожие на кашалотов-альбиносов, плавающих по песку.
      Их закругленные верхушки качались взад-вперед. Щетина раздувалась без ветра. Щетинки были, разумеется, органами чувств, и, разумеется, ртов не было видно, потому что все рты были закрыты. Необычно для белокорма. Но это были белокормы, ошибки быть не может.
      Мэр Херкимер снова заговорил:
      «Мы снимали при естественном освещении, но с большой выдержкой, что вполне естественно при этом проклятом тумане. Для нас это было, как ночь. Уинстон Дозени, наш биолог, только взглянул на этих монстров и сразу окрестил их Фрумос бандерснэтчи. Харлоу вышел наружу в специальном скафандре и убил одного бандерснэтча для вскрытия, а остальные животные разбежались. К счастью, скафандр выдержал жару и давление».
      Фильм воспроизводил все события. Трассирующие пули, в шести местах прошивающие массивное тело бандерснэтча. Безмолвная смерть, свидетельством которой была лишь внезапно поникшая верхушка тела. Белые силуэты, исчезающие в тумане, как призраки.
      Херкимер продолжал:
      "Они бегают на волнообразных бахромчатых ногах, расположенных на животе и, как видите, чертовски быстро.
      Если верить Дозени, это животное — одна большая клетка. Их нервная система по структуре сходна с человеческой, но у них нет клеточного тела, нет ядра, нет ничего, что отделяло бы их от другой адаптировавшейся протоплазмы. Мозг, продолговатый и узкий, заключен в костяной раковине на приподнятой конусообразной верхушке. Череп является одним концом гибкого, очень прочного внутреннего скелета без единого сустава. Кажется, Господь никогда не намеревался делать зверя подвижным".
      Гарнер поморщился при этом невольном богохульстве.
      «Рот, который во время съемок был закрыт, находится прямо под лапами и не годится ни на что, кроме вычерпывания дрожжей из океана».
      Фильм показывал детали вскрытия бандерснэтча.
      Двое полицейских в дверях явно не желали смотреть, но Масней и Гарнер наблюдали с неподдельным интересом. Вскрытия не были им в новинку. Зверь был положен на бок, чтобы были видны ножки на животе. Челюсти были разжаты. Слайды показывали ткани в разрезе. У зверя было шесть кругов кровообращения с шестью сердцами, весом 11 фунтов каждое; слева находились странные органы, в которых только Кзанол-Гринберг узнал почечный аппарат. С маниакальной сосредоточенностью он наблюдал, как была вскрыта черепная коробка и как открылся продолговатый узкий мозг, серый и в глубоких извилинах, покоящийся в челноке черепа. Форма до деталей была ему знакома, хотя Кзанол ни разу не видел его в сыром виде.
      Потом фильм прекратился, и на экране снова появился мэр Херкимер.
      "Океан постоянно густой от какой-то неизвестной разновидности грибка или дрожжей. Стада бандерснэтчей бродят вдоль берега, непрерывно питаясь. Этот берег, черт побери, не приманка для туристов. Волны здесь разглажены этим грибком и тяготением, да еще бандерснэтчи бродят по берегу, как потерянные души стертых с лица земли гор. Мы хотели было сразу же и убраться, но Дозени не мог найти половые органы и хотел произвести еще несколько вскрытий.
      Поэтому мы высадили вертолеты на поиски других особей. Но ни один бандерснэтч ни разу не подошел на расстояние выстрела с вертолета. Сначала бандерснэтчи не были напуганы, а только любопытны. Теперь же они убегали, как только приближался вертолет. Невероятно, чтобы они все сразу узнали о нас, если только у них нет телепатии или языка.
      Хотя, по крайней мере, один бандерснэтч всегда был в поле зрения каждого вертолета. Казалось, что они знают радиус действия нашего оружия.
      На третий день охоты Дозени потерял терпение. Он решил, что бандерснэтчи боятся вертолетов, посадил свой чертов вертолет и отправился охотиться пешком. Как только он отошел от вертолета дальше расстояния выстрела, бандерснэтч бросился и раздавил вертолет, как чертов грузовик, переехавший пешехода. Дозени пришлось убраться.
      Семьсот миль восточное мы обнаружили другие формы…"
      Мэр Херкимер был прерван на полуслове. Из-за пустого экрана раздался голос стройной брюнетки:
      — Мистер Гарнер, здесь есть еще одна секция отчета в разделе «Бандерснэтчи». Она вам нужна?
      — Да, только повремените немного. — Гарнер повернулся к Кзанолу-Гринбергу.
      — Гринберг, это были белокормы?
      — Да.
      — Они телепаты?
      — Нет. И я никогда не слышал, чтобы они избегали корабль мясозаготовителя. Они просто продолжали есть, пока не оказывались мертвыми.
      — Хорошо, мисс, мы готовы.
      Снова появилось квадратное, бородатое лицо мэра.
      "Мы вернулись на Сириус Мейта через 5 дней по времени Джинкса. Оказалось, что Фрумос бандерснэтч опередил нас. Это была одна особь. Должно быть, он прошел триста миль без дрожжей и без любого другого источника пищи только для того, чтобы увидеть наше поселение. Он, должно быть, отъедался месяцами или, может быть, годами, чтобы накопить достаточно жира для путешествия.
      Колонисты не тронули его, что было чертовски разумно с их стороны, да и бандерснэтч подошел не слишком уж близко. К этому времени его кожа, или стенка клетки, стала светло-голубого цвета, возможно, для защиты от солнца. Он прошел прямо к северо-западной Зоне Культивации, провел два часа, распахав ее вдоль и поперек, в самом, как утверждает вице-мэр Тайс, отвратительном танце, какой ему только доводилось видеть, и удалился после этого в сторону океана.
      Так как оба вертолета были у нас, мы первыми увидели сверху эти борозды. Вот съемки. Я убежден, что это — форма письменности. Дозени говорит, что этого не может быть. Он считает, что бандерснэтчу разум совершенно не нужен, следовательно, он и не развил его. Приходится признать, что сукин сын выдвинул хороший аргумент. По сравнению с бандерснэтчем движения выброшенного на берег дельфина кажутся чудесами ловкости. Пожалуйста, проанализируйте все и сообщите, действительно ли мы находимся в компании разумных существ".
      — Машины ничего не смогли с этим сделать, — вставил Гарнер. — Возможно, в основе слишком разные принципы.
      На экране появились калейдоскопические цветные помехи, потом немая картина. Кривые линии, похожие на следы улитки на коричневой почве. Поверхность вспахана математически правильными бороздами, линии были широкими и глубокими. Иногда их прерывали холмики и пни. Вертолет приземлился среди волнистых рядов и стал похож на муху, севшую на газетный лист.
      Кзанол-Гринберг откашлялся и прочитал:
      — &quot ;Немедленно покиньте нашу планету или будете уничтожены в соответствии с договором…" Остальное не могу прочесть. Но это научный язык тнактипов. Можно мне воды?
      — Конечно, — сказал Масней любезно и показал большим пальцем на автомат с водой. Помедлив, Кзанол встал и налил себе воды.
      Ллойд подошел к креслу Гарнера и заговорил вполголоса:
      — Люк, что все это значит? Что ты делаешь?
      — Просто удовлетворяю любопытство. Расслабься, Ллойд. Через час сюда прибудет доктор Шнайдер и возьмет его в свои руки. А тем временем Гринберг может нам много рассказать. Это не просто человек с галлюцинациями, Ллойд.
      — С какой стати телепатической расе думать, что бандерснэтч — всего лишь бессловесное животное? Почему он так бурно реагировал, когда мы предположили, что эта тварь может быть разумной? Гринберг считает себя захваченным инопланетянами, он знает, что его раса уже миллиарды лет мертва и его дом навсегда потерян. И все-таки что его так заинтересовало? Фрумос бандерснэтч. Ты заметил, как он смотрел, когда шло вскрытие?
      — Нет. Я сам был слишком заинтересован.
      — Я почти испугался, подумав о том, что, может быть, в голове у Гринберга… информация, которую он носит. Ты отдаешь себе отчет в том, что доктору Шнайдеру, может быть, придется постепенно подавить эти воспоминания, чтобы вылечить его?
      — Зачем расе, такой высокоразвитой, какой, должно быть, были тнактипы, — он произнес это слово так же затрудненно, как и Гринберг,
      — работать на адаптированную Гринбергом расу? Из-за телепатии? Я просто…
      — Я могу вам это сказать, — горько сказал Кзанол-Гринберг. Он выпил пять стаканов на одном дыхании и теперь не мог отдышаться.
      — У тебя хороший сдул, — сказал Масней.
      — Нет. Просто я немного телепат. Это талант Гринберга, но он в него не особенно верил, поэтому не мог им по-настоящему пользоваться. Я могу. Это может оказаться мне очень полезным.
      — Так почему тнактипы работали на вас? — Он исковеркал слово еще хуже, чем Гарнер.
      В самом вопросе уже содержался ответ.
       В этот момент все, кто был в комнате, дернулись, как рыба, посаженная на крючо к.
      Он не упал. Мгновение спустя после того как он выбросил руки, Кзанолуже опирался на все свои шесть пальцев, как отжимающийся человек. Минуту он оставался в этом положении, потом встал на ноги. Тяготение было сильнее привычной нормы.
      Где все? Где тот тринт или раб, который освободил его?
       Кзанолнаходился в пустом, отвратительно чужом здании, в таком, какие встречаются только в свободных рабских мирах до появления там правителей. Но… как он сюда попал, если направлялся на пустынную продовольственную планету? В первое мгновение Кзаноложидал увидеть себя во дворце надсмотрщика. И куда все подевались? Кзанолустрашно нужен был кто-то, кто скажет ему, что происходит.
      Он прислушался.
      По какой-то причине ни у людей, ни у тринтов нет заслонок на ушах вроде тех, которые у них имеются на глазах. Дар Силы у тринтов лучше защищен. Кзанол не смог мгновенно опустить щит умственной защиты и теперь расплачивался за опрометчивость. Это все равно, что заглядывать в дуговую лампу с тротуара. Нигде во вселенной тринтов телепатический шум не был таким сильным. Рабские планеты никогда не были так перенаселены; к тому же в общественных местах тринты держали щиты умственной защиты наготове.
      Кзанол зашатался от боли. Его реакция была мгновенной и автоматической.
      «ПЕРЕСТАНЬТЕ ГНАТЬ НА МЕНЯ СВОИ МЫСЛИ!» — приказал он жителям Топеки.
      В комплексе психиатрических больниц, все еще называвшемся в честь Меннингера, тысячи врачей, медсестер и пациентов услышали приказ. Сотни пациентов приняли его как буквальный и долгосрочный. Некоторые оцепенели и выздоровели. Другие оказались парализованными. Несколько тихих психов стали буйными. Группа докторов превратилась в пациентов, всего лишь маленькая группа, но их выход из строя сказался на работе отделения экстренной помощи, когда из города стали поступать толпы пострадавших. Госпиталь Меннингера находился за десятки километров от Главного Управления Полиции Топеки.
      В маленькой комнате все дернулись, как пойманная на крючок рыба. После этого все, кроме Кзанола-Гринберга, застыли на месте. Их лица ничего не выражали. Они были невменяемы.
      В первое же мгновение телепатического удара щит мысленной блокады Кзанола-Гринберга опустился с почти слышимым лязгом. Несколько минут ревущий шум отдавался в его мозгу. Когда Кзанол-Гринберг снова обрел возможность думать, он все еще не решался поднять умственный щит.
       На земле был еще один тринт.
      Охранники в дверях сидели на корточках или валялись, как тряпичные куклы. Кзанол-Гринберг вытащил сигареты из темно-синего кармана рубашки и зажег одну из них от тлеющего окурка во рту Маснея, невольно спасая его от сильнейшего ожога. Кзанол-Гринберг сидел и курил, размышляя о другом тринте.
      Первое: этот тринт увидит в нем раба.
      Второе: у него, Кзанола, был щит мысленной блокады. Это могло бы убедить тринта, кем бы он ни был, что он, Кзанол, тринт в человеческом теле. А может и нет. Если убедит, то поможет ли ему другой тринт? Или он будет считать Кзанола-Гринберга всего лишь птаввом — тринтом, лишенным Силы?
      Неприятно, но фактически Кзанол-Гринберг и был птаввом. Ему нужно во что бы то ни стало получить обратно свое тело, прежде чем другой тринт найдет его.
      И тут, невероятно, он перестал думать о другом тринте. Хотя было чему удивляться. Что тринт делает на Земле? Объявит ли он Землю своей собственностью?
      Поможет ли он Кзанолу-Гринбергу добраться до Тринтума или до любой новой планеты, считающейся сейчас Тринтумом? Выглядит ли он до сих пор по-тринтски, или два миллиарда лет эволюции превратили тринтов в монстров? Но Кзанол-Гринберг бросил это и стал думать о том, как попасть на Нептун. Возможно, он уже знал, кто этот второй тринт, но еще не был готов посмотреть правде в глаза.
      Кзанол-Гринберг осторожно прислушался. Тринт покинул здание. Ему больше ничего Не удалось узнать, так как щит другого тринта был опущен. Тогда Кзанол-Гринберг перенес свое внимание на людей в комнате.
      Они приходили в себя, но очень медленно. Из-за ограниченности ума Гринберга ему пришлось прислушиваться с мучительным напряжением, но все же Кзанол-Гринберг чувствовал, что их личности восстанавливаются. Больше всех преуспел Гарнер. За ним Масней.
      Еще одна часть памяти Гринберга вот-вот должна была ему пригодиться. Гринберг не лгал, когда говорил о своей дельфиньей любви к розыгрышам. Он провел недели, изучая технику того, что великодушно называют невинной шалостью.
      Кзанол-Гринберг склонился над Ллойдом Маснеем.
      — Ллойд, — сказал он внятным, спокойным и внушительным голосом. — Сосредоточься на звуке моего голоса. Ты будешь слышать только звук моего голоса. Твои веки становятся тяжелыми. Очень тяжелыми. Твои пальцы делаются усталыми. Очень усталыми. Пусть они слабеют. Твоим глазам хочется закрыться, тебе с трудом удается держать их открытыми…
      Кзанол-Гринберг чувствовал, что личность Маснея прекрасно поддается гипнозу. Она совсем не сопротивлялась.
      Тяготение раздражало. Сначала оно было едва заметным, но спустя несколько минут становилось изнурительным. Кзанолу пришлось отказаться от мысли идти пешком, хотя он и не хотел ехать в рабских повозках.
      У меня нет гордости, сказал себе Кзанол, и забрался в припаркованный кадиллак, приказав толстогубому водителю доставить его в ближайший космопорт. Он ощутил неприятную вибрацию, и машина поднялась в воздух с совершенно необязательным рывком.
      Эти рабы были значительно крупнее среднего сухопутного разумного существа. Над головой Кзанола оказалось много свободного пространства. Помедлив, он осторожно снял шлем. Воздух казался слегка разреженным, что было удивительно, принимая во внимание сильное тяготение. Не считая этого, воздух был довольно хорошим. Кзанол бросил шлем на сиденье и закинул ноги туда же; сиденье было чересчур широким, чтобы быть удобным.
      Город был удивительным. Огромный и нелепый! Взгляду не открывалось ничего, кроме остроугольных призм, перемежающихся тут и там желтыми прямоугольниками или почти плоскими зданиями со странно изогнутыми крышами. Улицы никак не могли решить, быть ли им кривыми или ровными. Машины проносились мимо, жужжа, как летающие паразиты. Звук лопастей его собственной машины действовал ему на нервы до тех пор, пока Кзанол не научился не обращать на него внимания.
      Но где он? Должно быть, он как-то проскочил мимо F-124 и попал сюда. Водитель знал, что на этой планете — Земля? — совершались космические полеты и, значит, мог знать, как найти F-124. И восьмую планету ее системы. Потому что было уже ясно, что ему потребуется второй костюм. Эти рабы численно превосходили его в пропорции семнадцать миллиардов к одному. Они могли уничтожить его в любой момент. И уничтожат, когда узнают, что Кзанол из себя представляет. Ему нужно получить Шлем Власти, чтобы обезопасить себя. Затем ему нужно найти планету тринтов, и ему скорее всего потребуется космический корабль лучше тех, которые люди до сих пор производили. Их нужно заставить производить более совершенные корабли.
      Здания становились ниже, и между ними появились промежутки. Плохие транспортные средства, что ли, заставили этих рабов сбиваться в кучи? Когда-нибудь ему придется потратить время и узнать о них побольше. В конце концов люди теперь принадлежат ему.
      Что это будет за история! Как восхищенно будут слушать его внуки! Когда придет время, Кзанолу придется купить балладеров, прантаквилов-балладеров, потому что только эти по-настоящему владеют языком…
      Космопорт приближался.
      Ему не требовалось особой изобретательности. Поскольку Кзанол-Гринберг имел полный контроль над Маснеем, он просто приказал тому доставить себя из Лос-Анджелеса в космопорт Топеки. Чтобы добраться до него, понадобилось пятнадцать минут.
      Сначала Кзанол-Гринберг не мог понять, почему Масней идет на посадку. Разве он не может просто перелететь через ограду? Масней не выдавал никакой информации: к этому времени его ум почти пришел и норму, разумеется, в норму для человека, находящегося в гипнотическом трансе. Масней «знал», что на самом деле он не загипнотизирован, а делает все это просто шутки ради. Теперь в любое время он освободится и захватит Гринберга врасплох. А до тех пор Масней был спокоен, счастлив и свободен от необходимости принимать решения. Ему сказали отправиться в космопорт. Вот он в космопорте. Пассажир позволил ему вести машину.
      Только когда они оказались внизу, Кзанол-Гринберг понял, что Масней ждет, чтобы охранники их пропустили. Он спросил:
      — Охрана нас пропустит?
      — Нет, — сказал Масней.
      Черт, еще одна задержка.
      — А они пропустили бы меня с… — Кзанол-Гринберг подумал, — Гарнером?
      — Да. Гарнер — военный.
      — Ладно, разворачивайся и возвращайся за Гарнером.
      Машина загудела.
      — Подожди-ка, — сказал Кзанол-Гринберг и отдал мысленный приказ: «Спи».
      А где же охрана?
      На громадном ровном бетонированном пространстве, разрисованном большими красными мишенями, Кзанол-Гринберг увидел космические корабли. Там было двадцать или тридцать орбитальных аппаратов с воздушно-реактивными ракетными двигателями, некоторые из них предназначались для вывода других кораблей на орбиту. Линейный ускоритель стоял у сплошной южной стены поля: четверть мили широких, близко посаженных металлических обручей. Боевые реактивные снаряды лежали в доках, готовые быть загруженными в плоские треугольные ракеты. Но эти ракеты выглядели простыми мотороллерами по сравнению с двумя по-настоящему огромными кораблями.
      Один, похожий на чудовищную консервную банку, — круговое летающее крыло, лежащее на боку, — был ракетой носителем, грузовым судном и системой жизнеобеспечения Лейзи-Восемь-3. Его узнал бы кто угодно, даже без синего знака бесконечности на борту. Корабль был 320 футов в диаметре и 360 высотой. Другой, дальний справа, — пассажирский корабль, огромный, как старинная «Куин Мэри», — был одним из двух роскошных транспортных средств, обслуживающих отель «Титан». И… даже с такого расстояния было видно, что все, все столпились у его входного отверстия.
       Прислушиваясьизо всех сил, Кзанол-Гринберг все же не мог понять, что они там делают: но он узнал привкус этих слишком спокойных мыслей. Это были покорные рабы. Рабы, выполняющие приказы.
      Здесь был другой тринт. Но почему он не возьмет собственный корабль? Или тринт приземлился прямо здесь? Или… он был отпрыском птавва и проводил теперь неспешную инспекцию своей недавно обретенной собственности?
      Кзанол-Гринберг сказал Маснею:
      — Охранник разрешил нам проезжать. Веди машину к тому кораблю для свадебных путешествий.
      Машина понеслась над бетоном.
      Гарнер тряхнул головой. Его ум походил на ум спящего ребенка. В голове проносились мысли, эфемерные, как сны. Они не задерживались. Гарнеру было приказано не думать.
      Должно быть, я выгляжу ужасно дряхлым, как-то умудрился подумать Гарнер. Мысль куда-то ускользнула… и вернулась. Дряхлый. Я старый, но не дряхлый. Разве? У меня на подбородке слюни.
      Он сильно тряхнул головой и хлопнул себя по лбу. Способность мыслить возвращалась к Гарнеру, но все же не так быстро, как ему хотелось. Он тронул рычаги управления своего кресла, и оно двинулось к кофейному автомату. Когда Гарнер наполнил чашку, рука у него дрогнула, и горячий кофе расплескался прямо на колени.
      Разозлившись, Гарнер швырнул чашку в стену.
      Его мозг снова погрузился в белый туман.
      Через некоторое время в дверь шатаясь вошла Джуди Гринберг. Она выглядела ошарашенной, но ее мозг снова функционировал. Она увидела Гарнера, развалившегося в кресле с лицом дряхлого идиота, и стала поливать его голову холодной водой до тех пор, пока он не пришел в себя.
      — Где он? — спросил Гарнер.
      — Не знаю, — ответила Джуди. — Я видела, как он выходил, но для меня это как будто не имело значения. Шеф Масней был с ним. Что это с нами произошло?
      — То, чего я ожидал! — Гарнер был уже не дряхлым стариком, а разъяренным Иеговой. — Это означает, что дела были плохими, а стали ужасными. Эта инопланетная Статуя… Я знал, что в ней что-то не то, как только ее увидел, но не мог понять, что именно. О, черт! Обе его руки были выставлены вперед. Еще я заметил выступ. Вот, смотрите. Пришелец поместил себя в поле, тормозящее время, чтобы избежать какой-то катастрофы. После этого кнопка, включившая поле, оказалась внутри поля, так же как и палец, нажавший ее. Поэтому кнопке и не нужно запирающее устройство, чтобы поддерживать поле. Его и не было.
      — Но когда я увидел пришельца, обе руки у него были выставлены. Видимо, когда Джански создал свое поле вокруг статуи, пришелец выпустил «копательный инструмент», как его назвал Гринберг, и кнопку тоже. Кнопка, должно быть, отжалась. Не знаю, почему он не ожил сразу, разве только у замораживающего поля нет инерции, подобной запаздыванию фаз в электрическом токе. Но сейчас пришелец жив, и это его мы услышали.
      — Что ж, тогда это настоящее чудовище, — сказала Джуди. — А Ларри считает себя этим существом?
      — Да.
      Кресло Гарнера приподнялось, и в комнате поднялся ветер. Кресло выкатилось из комнаты, быстро набирая скорость. Джуди смотрела ему вслед.
      — Тогда, если Ларри поймет, что он не тот, кем себя считает… — начала она в надежде. Потом оставила эту мысль.
      Один из полицейских поднялся, двигаясь, как зомби.
      По пути к космопорту Кзанол захватил охранников. Кроме этого он взял всех механиков, диспетчеров, космонавтов и даже пассажиров, которых ему случилось встретить по дороге.
      Похоже, владелец кадиллака считает рискованным путешествием даже полет на Марс! Если таково состояние земной технологии, Кзанолу нужно получить побольше квалифицированной информации.
      Пару диспетчеров он отослал обратно в центр управления, приказав им найти на звездных картах F-124. Остальная группа шла с Кзанолом, разрастаясь по ходу продвижения. Только у двоих хватило ума спрятаться при виде надвигающейся толпы. Когда Кзанол дошел до пассажирского лайнера, он тащил за собой почти весь космопорт, не считая Маснея, Кзанола-Гринберга и тех двух осторожных парней.
      Кзанол уже выбрал Лейзи-Восемь-3 — единственный межзвездный корабль на всем поле. Пока он починит спасательную кнопку на спине, рабы успеют закончить настройку и вывод на орбиту двигателя и топливных баков корабля. Пройдет по меньшей мере год, прежде чем он сможет покинуть Землю. Тогда Кзанол наберет большую команду, а сам проведет полет в стасисе.
      Потомки этих рабов и разбудят его в конце путешествия.
      Кзанол стоял в полукруге нижнего края корабля и смотрел вверх, в зияющую пасть твердо-топливного посадочного двигателя. Он изучил мозг одного из инженеров, чтобы выяснить, как создается искусственная гравитация. Потом пошел по дальней стене центрального коридора, заглядывая в двери у себя над головой и под ногами; в Сад, где ряды водоемов, оборудованных гидропоникой, служили вместо воздушного растения, выведенного тнактипами; в просторную каюту управления, где стены в каком-то кошмарном изобилии были усеяны циферблатами, экранами и пультами. Корабль Кзанола обходился только экраном и панелью управления. Повсюду он видел изобретательность, заменяющую истинное знание, сложные приспособления вместо простых, компактных механизмов, известных Кзанолу. Отважится ли он доверить свою жизнь этому наспех сколоченному монстру?
      Выбора нет. Примечательно, что и люди были бы вынуждены довериться кораблю. Они стали бы плести интриги, бороться, только чтобы попасть сюда. Тяга к космосу была у людей каким-то сумасшествием… сумасшествием, которое необходимо быстро вылечить, пока они не истощили всех ресурсов планеты.
      Это обзорное путешествие, вяло подумал Кзанол, длится дольше, чем я предполагал. А потом совсем не вяло: увижу ли я Тринтум когда-нибудь снова?
      Что ж, по крайней мере, у него полно времени. Пока он здесь, он может еще узнать, что, по мнению людей, называется роскошным лайнером.
      Кзанол был поражен против желания.
      На Тринтуме имелись лайнеры, которые были больше Золотого Кольца, и несколько таких, которые были значительно больше; но немногие из них создавали атмосферу роскоши. Даже те, что перевозили владельцев целых планет. Реактивные двигатели, расположенные под треугольными крыльями, были величиной почти с те военные корабли, что стояли на поле.
      Строители Золотого Кольца оставили углы только там, где их не было видно. Комната отдыха выглядела просторной, намного просторнее, чем была на самом деле. Стены были отделаны золотым и темно-синим. Антиперегрузочные кресла убирались в стену, освобождая место для бара, небольшой танцплощадки и компактного казино. Обеденные столы аккуратно и автоматически поднимались из покрытого ковром пола и переворачивались, показывая темную поверхность искусственного дуба. Передняя стена представляла собой гигантский стереоэкран. Когда уровень воды в топливных баках становился достаточно низким, холл перед комнатой отдыха превращался в бассейн.
      Кзанол был несколько озадачен планировкой, пока не понял, что двигатель находится в нижней части корабля. Воздушно-реактивные двигатели поднимут корабль на безопасную высоту, но после этого реактивный двигатель будет сообщать корпусу ускорение вверх, а не вперед. Корабль использовал воду вместо жидкого водорода не потому, что пассажиры не могли обойтись без бассейна, а потому, что воду было безопаснее перевозить, и она обеспечивала резервный запас кислорода. Каюты показались Кзанолу чудесами миниатюризации.
      Здесь есть идеи, думал Кзанол, которые можно будет использовать, вернувшись в цивилизованный мир. Он уселся в одно из антиперегрузочных кресел в комнате отдыха и стал просматривать литературу, вложенную в их спинки. Первое же, на что наткнулся Кзанол, была прекрасная цветная фотография Сатурна, вид с главного танцевального яруса отеля Титан.
      Конечно же, Кзанол сразу узнал его. Он начал нетерпеливо задавать вопросы людям вокруг.
      Правда потрясла его.
      Кзанол-Гринберг задохнулся, и его щит телепатической защиты с лязгом поднялся.
      Масней не был столь удачлив. Он пронзительно закричал, сжал голову и снова закричал. В Топеке, на расстоянии тридцати миль, особенно чувствительные люди тоже услышали вопль ярости, горя и отчаяния.
      В госпитале Меннингера девушка, парализованная уже четыре года, заставила дряблые мышцы ног поддерживать ее в вертикальном положении, пока она озиралась вокруг. Кому-то нужна была помощь, кому-то нужна была ее помощь.
      Лукас Гарнер задохнулся и резко остановил кресло. Окруженный пешеходами, которые вели себя так, будто их мучили сильные головные боли, Гарнер прислушался. Во всем этом волнении должна быть информация! Но Гарнер ничего не узнал. Он чувствовал, что ощущение потери становится его собственным, лишая его желания жить, пока, наконец, не ощутил, что тонет в черном водовороте.
      — Тебе не больно, — сказал Кзанол-Гринберг спокойным, уверенным, очень громким голосом. Эта громкость должна была заглушить крик Маснея. — Ты чувствуешь это, но тебе не больно. Несмотря ни на что, ты ощущаешь себя невероятно смелым, более смелым, чем когда-либо в своей жизни. Масней перестал кричать, но его лицо было искажено гримасой страдания.
      — Хорошо, — сказал Кзанол-Гринберг. — Спи.
      Он дотронулся до лица Маснея кончиками пальцев. Масней обмяк. Машина продолжала невесомо скользить над бетоном, двигаясь не воздушной подушке по направлению к цилиндрической раковине Лейзи-Восемь-3. Кзанол-Гринберг позволил машине двигаться самой, потому что не мог управлять ею с заднего сидения, а Масней был не в состоянии помочь.
      Мысленный вопль оборвался. Кзанол-Гринберг положил руку на плечо Маснея и сказал:
      — Останови машину, Ллойд.
      Масней подчинился без малейшего признака паники, физической или умственной. Машина мягко приземлилась в двух ярдах от обшивки гигантского колониального корабля.
      — Спи, — сказал Кзанол-Гринберг, и Масней заснул. Возможно, это пойдет ему на пользу. Масней все еще был под гипнозом, а когда он проснется, гипноз будет еще более глубоким. Что касается Кзанола-Гринберга, он знал, чего хочет. Разве что отдохнуть и подумать. И еда ему бы тоже не повредила, решил он. Кзанол-Гринберг узнал разум, который выплеснул свою боль на половину Канзаса, и ему требовалось время, чтобы понять, что он, Кзанол-Гринберг — не Кзанол, не тринт, не повелитель мироздания.
      Все ближе и ближе слышался рев, похожий на рев взорвавшегося реактора. Кзанол-Гринберг увидел, как над бетоном расстилается и постепенно исчезает волна пылающего дыма. Он не мог даже представить, что это.
      Кзанол-Гринберг осторожно опустил свой умственный щит и — понял:
       Настоящий Кзанол отправился за вторым костюмом.
      Корабли, границы и Родильный Астероид — по этому вы можете узнать Мир Кольцо.
      Столетие назад, когда на Кольце появились первые поселения, на кораблях использовались ионные двигатели, атомные батареи и химические маневровые двигатели. Теперь все корабли использовали реакторные трубки, основанные на методе, заставляющем внутреннюю поверхность хрустально-цинковой трубки отражать основные формы энергии и вещества.
      Компактный преобразователь заменил резервуары с воздухом и гидропоникой, по крайней мере, во время месячных перелетов, хотя на межзвездных колониальных кораблях по-прежнему приходилось строить продовольственные заводы. Корабли стали меньше, более надежными, более маневренными и дешевыми, гораздо более быстрыми. Их, определенно, стало намного больше.
      У Кольца имелись десятки тысяч кораблей и… миллионы телескопов.
      На каждом корабле находится, по крайней мере, один. Телескопы на Троянском астероиде наблюдают за звездами, и Земля покупает эти фильмы, расплачиваясь зерном, водой и готовыми продуктами, потому что телескопы Земли расположены слишком близко к Солнцу, чтобы избежать помех, вызванных искривлением гравитационного поля и солнечным ветром. Еще телескопы наблюдают Землю и Луну, и эти фильмы засекречены. Телескопы следят и друг за другом, корректируя орбиту каждого важного астероида, когда планеты сталкивают его с курса.
      Родильный Астероид уникален.
      Первые исследователи наткнулись на почти цилиндрическую глыбу, состоящую из сплошного железно-никелевого сплава, длиной в двадцать две мили и в милю шириной. Она вращалась недалеко от Цереры. Разведчики нанесли на карту ее орбиту и нарекли С-2376.
      Шестьдесят лет спустя пришли рабочие и привезли с собой план. Они пробурили отверстие вдоль оси астероида, наполнили его пластиковыми мешками с водой и заткнули с обеих сторон. Твердо-топливные реактивные двигатели заставили С-2376 вращаться вокруг своей оси. Пока астероид крутился, солнечные зеркала купали его в свете, медленно расплавляя от поверхности к центру. После того, как вода перестала взрываться и камень остыл, рабочие получили цилиндрический железно-никелевый пузырь двадцать миль в длину и шесть в диаметре.
      Это уже тогда было дорого. Теперь еще дороже. Пузырь постоянно искусственно вращали, чтобы обеспечить половину тяготения, его наполнили воздухом, дорогостоящей водой, сверху присыпали смесью из распыленных каменных метеоритных осколков и пыли, засеянной специально отобранными бактериями. Небольшой холм в центре создал озеро в виде обручального кольца, которое теперь окружало небольшой, вывернутый наизнанку мир. На полюсах астероида были установлены тенты в милю шириной, защищавшие их от света, так, чтобы там конденсировался снег, падал под собственным весом, таял и стекал к озеру ручейками.
      Для завершения этого проекта потребовалась четверть века.
      Тридцать пять лет назад Родильный Астероид освободил Мир Кольцо от самой важной, буквально пуповинной связи с Землей.
      Женщины не могут рожать в невесомости. Родильный, с его двумястами квадратными милями полезной площади, мог свободно вмещать сто тысяч человек, и однажды так и будет. Но пока население Кольца составляет всего восемьдесят тысяч человек. Родильный насчитывает приблизительно двадцать тысяч, в основном женщин, в основном временно, в основном беременных.
      Ларс держал морковку в одной руке и ручку киноаппарата в другой. Он прокручивал шестичасовой фильм таким образом, что катушка закончилась бы за 15 минут. Фильм был снят одной из камер Эроса, нацеленных на Землю.
      Большую часть следующей недели Эрос будет ближайшим к Земле астероидом. Пленки будут поступать одна за одной.
      Внезапно Ларс перестал жевать. Его рука медленно двинулась в обратную сторону, пленка прокрутилась немного назад. Остановилась. Вот оно. Один кадр засвечен почти до краев. Ларс перенес пленку на более мощный аппарат и стал прокручивать ее медленно, вернувшись на несколько кадров назад. Дважды он использовал увеличитель. Наконец пробормотал: «Идиоты».
      Ларс пересек комнату и попытался найти Цереру с помощью мазера.
      Дежурный нацепил наушники с видом человека, теряющего терпение. Он слушал молча, зная, что источник находится на расстоянии световых минут. Когда сообщение стало повторяться, дежурный ткнул кнопку и сказал:
      — Джерри, найди Эрос и передай следующее.
      — Записываю…
      — Спасибо, Эрос.
      — Ваше сообщение полностью принято. Мы выйдем прямо на него, Ларс. У меня для тебя есть новости. Врач говорит, что через семь месяцев ты станешь отцом здоровых девочек-близнецов. Повторяю, девочек-близнецов…
      Аккуратно, не спуская пальцев с кнопок вспомогательных реактивных двигателей. Лит Шефер завел корабль в док на полюсе Родильного. Церера, постоянно находящаяся на тридцать миль ниже Родильного, была валуном, изрытым гигантскими ямами и испещренным пузырями гибкого прозрачного пластика.
      Лит немного отдохнул — стыковка всегда давалась с трудом, к тому же вращение Родильного было неустойчивым, даже на оси. Затем он выбрался из люка и спрыгнул.
      Он приземлился на сетку, натянутую над ближайшей из десяти служебных шлюзовых камер, спустился, как паук, к стальной двери, и вполз внутрь. Десять минут спустя, пройдя еще дюжину дверей, Лит добрался до раздевалки.
      Раздевалкой ему служил шкафчик с меткой. Туда он и сложил свой костюм и снаряжение, обнажив гигантскую, худощавую фигуру, темные волосы и красно-коричневый загар, исключительно на руках и лице. Лит купил в автомате тонкий комбинезон. Лит и Марда были одними из нескольких сотен жителей Кольца, которые не стали нудистами в до предела упрощенной обстановке.
      Последняя дверь позволила Литу выйти за тепловой экран. Он все еще находился в невесомости. Лифт одним прыжком доставил его на четыре мили вниз, туда, где Лит мог получить трехколесный мотороллер. Даже постоянные жители Кольца не могли удерживать двухколесный в вертикальном положении из-за изменяющейся силы Кориолиса.
      Мотороллер съехал по крутому склону, который переходил во вспаханные поля, оранжереи с работающими сельхозмашинами, леса, реки и разбросанные коттеджи. Через десять минут Лит был дома.
      Нет, не совсем дома. Их домик был арендован у так называемого правительства Кольца. Дом жителя Кольца — внутри его скафандра. Но когда внутри домика ждала Марда — темная, крупная, у которой только что стали появляться признаки беременности, — он чувствовал, что возвращается домой.
      Потом Лит вспомнил о предстоящем разговоре. Мгновение он колебался, намеренно расслабляясь, прежде чем позвонить.
      Вжик — дверь исчезла. Они стояли друг против друга.
      — Лит, — сказала Марда спокойно, ничуть не удивившись. Потом: — Тебе звонили.
      — Тогда я сперва займусь этим звонком.
      На Кольце, как на Земле, уединенность считалась редкой и ценной вещью. Телефонная будка представляла собой прозрачную звуконепроницаемую призму. Лит еще раз украдкой глянул на Марду, прежде чем ответить на звонок. Она выглядела взволнованной и решительной.
      — Привет, Каттер. Что нового?
      — Привет, Лит. Потому и звоню, — сказал дежурный на Церере. Голос Каттера, как обычно, ничего не выражал. Как и его внешность. Каттер отлично смотрелся бы, выдавая билеты или марки из-за решетчатого окошка. — Ларс Стиллер только что звонил. Один из специальных кораблей для свадебных путешествий на Титан только что стартовал с Земли, не предупредив нас. Комментарии?
      — Комментарии? Эти безмозглые…
      Транспортная проблема в космосе означала больше, чем просто столкновение космических кораблей. Два корабля еще никогда не сталкивались, но люди погибали, когда, их корабли проходили через выхлопы реактивного двигателя. Транспортный контроль с помощью телескопов, радиопередач, наблюдения за звездами и астероидами — все это могло пойти насмарку из-за одного неосторожного пилота.
      — И я сказал то же самое, Лит. Что мы будем делать, повернем их обратно?
      — О, Каттер, почему бы тебе не отправиться на Землю и не основать собственное правительство? — Лит сильно потер виски обеими руками, снимая напряжение. — Но как мы можем развернуть тридцать молодоженов, каждый из которых мультимиллионер? Ситуация сейчас напряженная. Хочешь начать Последнюю Войну?
      — Думаю, нет. Сожалею насчет Марды. Что с ней?
      — Она прилетела сюда поздновато. Ребенок развивается слишком быстро.
      — Чертовски досадно.
      — Да.
      — Так что делать с молодоженами?
      Лит попытался отогнать тягостные мысли.
      — Назначь кого-нибудь следить и передавать курс свадебного. Потом выпиши большой счет за услуги и отправь на Титан Энтерпрайзиз — Земля. Если они не оплатят его через две недели, мы пошлем копию в ООН и потребуем санкций.
      — Годится. Пока, Лит.
      Зачатый в невесомости и проведший в невесомости почти три месяца ребенок рос слишком быстро. Это вопрос, который может разрушить их брак: разрешить ли автодоку сделать сейчас аборт? Или подождать, замедлить развитие ребенка при помощи соответствующих гормональных инъекций и надеяться, что он не родится каким-нибудь монстром? Но такой надежды почти не было.
      У Лита появилось ощущение, что он тонет. Неимоверным усилием воли он заставил себя говорить спокойно.
      — У нас еще будут дети, Марда.
      — Будут? Слишком велик риск, что я снова попаду на Родильный, когда будет уже поздно. О, Лит, давай подождем, пока не будем уверены.
      Со времени последней проверки автодока прошло уже три месяца. Но сейчас Лит не мог ей этого сказать. Ни сейчас, ни позже. Вместо этого проговорил:
      — Марда, автодок уверен, и доктор Сайропопулос уверен. Я скажу тебе, о чем я подумал. Мы можем снимать домик где-то здесь, на Родильном, пока ты снова не забеременеешь. Так уже делали. Разумеется, это дорого…
      Зазвонил телефон.
      — Да, — рявкнул он. — Каттер, что еще случилось?
      — Две вещи. Подготовься, возьми себя в руки.
      — Давай.
      — Первое. Свадебный направляется не на Титан. Похоже, он держит курс в направлении Нептуна.
      — Но… Выкладывай лучше все сразу.
      — С базы в Топеке только что стартовал военный корабль. Он преследует свадебный, но Земля и на этот раз с нами не связалась!
      — Более чем интересно. Сколько свадебный уже в пути?
      — Полтора часа. Он еще не достиг поворотного пункта, но, конечно, может направляться к любой группе астероидов.
      — О, просто великолепно! — Лит на мгновение закрыл глаза. — Выглядит так, будто у свадебного какие-то неполадки, а другой корабль пытается прийти ему на помощь. Могло что-нибудь выйти из строя в системе жизнеобеспечения?
      — Не думаю. Не на Золотом Кольце. У свадебного аварийная система на системе. Но ты послушай самое интересное.
      — Валяй.
      — Военный корабль стартовал с поля на реактивном двигателе.
      — Тогда… — Был только один мыслимый ответ. Лит рассмеялся. — Кто-то угнал его!
      Каттер тонко улыбнулся.
      — Точно. Опять же, будем мы их разворачивать?
      — Конечно, нет. Во-первых, если мы пригрозим, что будем стрелять, может случиться так, что нам действительно придется это сделать. Во-вторых, Земля очень обидчива, когда речь идет о ее правах в космосе. В-третьих, это их проблема и их корабли. В-четвертых, я хочу посмотреть, что будет дальше. У тебя есть какие-нибудь соображения, Каттер?
      — Я думаю, что украдены оба корабля. — Каттер все еще улыбался.
      — Нет, нет. Слишком невероятно. Военный корабль угнали, а свадебный, должно быть, захвачен. Мы скоро будем свидетелями первого случая космического пиратства!
      — О-о! Пятнадцать пар со всеми своими драгоценностями плюс, ух, выкуп… знаешь, я думаю, ты прав! — и Лит Шефер стал первым человеком за многие годы, услышавшим как Каттер открыто смеется.
      На исходе августа Канзас напоминал паровую ванну. В городе, под температурным зонтиком, была прохладная, немного ветреная осень. Но когда кресло Люка Гарнера преодолело неосязаемый барьер между Прохладой и Жарой, воздух опалил его, как дыхание Ада! С этого места Люк ехал на максимальной скорости, стремясь поскорее попасть в госпиталь с кондиционированным воздухом и не особенно заботясь о том, что его кресло может разбиться.
      Люк притормозил на контрольно-пропускном пункте космопорта, мгновенно был пропущен и пронесся по бетону, как снаряд, выпущенный из катапульты. Госпиталь возвышался на краю огромного посадочного поля, как кусок швейцарского сыра, острым углом указывая внутрь. Гарнер все же успел въехать внутрь прежде, чем его накрыл бы солнечный удар.
      Очередь перед лифтом была безнадежно длинной, а кресло Гарнера довольно массивным, он один занял бы весь лифт. А люди теперь уже не были чрезмерно вежливыми со стариками. Слишком много стало стариков. Гарнер глубоко вдохнул прохладный воздух и выехал из госпиталя.
      Оказавшись на улице, он нащупал пепельницу на левой ручке своего кресла. Гул мотора перешел в рев, и внезапно мотор перестал быть устройством для наземного передвижения.
      Видел бы его сейчас Масней! Шесть лет назад Масней бессовестно приказал ему избавиться от нелегального мощного стартового двигателя, пригрозив посадить Люка в тюрьму за использование летательного аппарата с ручным управлением. Чего не сделаешь для друга, рассудил Гарнер, и спрятал панель управления под пепельницей.
      Земля удалялась. Стена здания уносилась вниз: шестьдесят этажей. С такой высоты ему стали видны шрамы, оставленные Гринбергом и Маснеем. Волнообразное пламя, вырвавшееся из реактивного двигателя, расплескало расплавленный бетон во все стороны; оставило огромные кратеры и замысловатые канавки, похожие на следы земляного червя; задело вход в пассажирский тоннель, превратив его в ручьи расплавленного металла, стекающие по ступеням. Люди и машины теперь были заняты уборкой всего этого.
      Под ним был солярий. Люк посадил кресло на крышу и покатил к лифту мимо перепуганных пациентов, принимавших солнечные ванны.
      По пути вниз лифт был совершенно пустым. Гарнер вышел на пятьдесят втором этаже и показал дежурной сестре удостоверение.
      Они все были в одной палате. Мидей, Сандлер, Бузин, Катц… всего двадцать восемь человек, ближе всех оказавшихся к Кзанолу, когда он выплеснул свой гнев. Семеро находились в пластиковых коконах. Пришелец забыл приказать им укрыться, и они попали в воздушный поток во время старта. «Золотого Кольца». Остальные спали искусственным сном. Иногда их лица искажались, видимо, жестокими сновидениями.
      — Я — Джим Скаруорд, — сказал белокурый круглолицый человек в форме медперсонала. — Я о вас слышал, мистер Гарнер, могу я вам чем-нибудь помочь?
      Гарнер указал глазами на ряд лечебных камер.
      — Сможет ли кто-нибудь из этих людей перенести дозу скополамина? Возможно, они располагают информацией, которая мне необходима.
      — Скоп? Не думаю. Мистер Гарнер, что с ними случилось? В колледже я немного изучал психиатрию, но никогда не видел ничего подобного. Это не уход от реальности, это не прямой или извращенный страх… Они в отчаянии, но не так, как другие люди.
      — Мне сообщили, что они стали такими в результате контакта с инопланетянином. Если бы вы рассказали мне об этом подробнее, у меня было бы больше шансов вылечить их.
      — Вы правы. Вот, что я знаю, — сказал Гарнер. И рассказал доктору все, что случилось после того, как статуя была поднята из океана. Доктор слушал молча.
      — Тогда он не просто телепат, — сказал он, когда Гарнер закончил.
      — Этот пришелец может управлять умами. Но что такое он мог им приказать, что вызвало бы подобный стресс? — Врач указал на ряд спящих пациентов.
      — Ничего. Не думаю, что он тогда отдавал приказания. Пришелец просто получил адский шок и стал переживать во всеуслышание. — Люк уронил массивную руку на плечо доктора, Скаруорд вздрогнул, удивившись ее тяжести. — Теперь, когда они очнутся, я в первую очередь выясню, кем они себя считают. Собой? Или пришельцем? Инопланетянин мог наложить на их разум свою эмоциональную модель или даже память.
      — Я, лично и как официальное лицо, хочу знать, почему Гринберг и пришелец раздельно угнали космические корабли. Они же должны знать, что это межпланетные корабли, а не межзвездные колониальные ракеты. Или где-то в солнечной системе есть инопланетная база? Какова их цель? Возможно, мы сможем решить обе проблемы сразу, доктор Скаруорд.
      — Да, — медленно проговорил Скаруорд. — Может, вы и правы. Дайте мне один час на то, чтобы найти, у кого из них самое сильное сердце.
      Люк всегда держал книги в отделении для перчаток. При его профессии ему приходилось много ждать.
      Артур Катц, квалифицированный помощник пилота реактивных кораблей (типов C, D и X-1), выгнулся и забился, словно в эпилептическом припадке. Его руки бессмысленно молотили воздух. Из груди рвались нечленораздельные звуки.
      — Это займет несколько минут, — сказал Скаруорд. — Катц уже не под наркозом, но проснуться он должен естественно.
      Гарнер кивнул. Он внимательно изучал лежащего перед ним человека, при этом глаза его сузились, а губы были слегка сжаты. Как будто Гарнер рассматривал незнакомую собаку, размышляя, собирается ли она лизнуть его в лицо или перегрызть горло.
      Катц открыл глаза. Они округлились, затем крепко сжались в отчаянии. Потом Катц снова осторожно открыл их. Он закричал и опять бессмысленно замотал руками. И стал задыхаться. На это было страшно смотреть. Как только ему удавалось восстановить дыхание, Катц принимался ловить воздух ртом и снова начинал задыхаться. Он был до смерти напуган и, подумал Гарнер, в основном не тем, что может задохнуться.
      Скаруорд нажал кнопку, и автодок Катца впрыснул ему в легкие успокаивающее средство. Катц расслабился и глубоко задышал. Скаруорд снова усыпил его.
      Неожиданно Гарнер спросил:
      — Кто-нибудь из них хоть чуть-чуть обладает парапсихическими способностями?
      Арнольд Диллер, контролер реактивных двигателей (всех общепринятых типов) глубоко вздохнул и начал мотать головой взад — вперед. Не мягко. Казалось, он пытается сломать себе шею.
      — Мне бы хотелось найти кого-нибудь с высоким телепатическим уровнем, — сказал Гарнер. Между ладонями он машинально раскрошил сигарету. — У него был бы лучший шанс. Посмотри на беднягу!
      Скаруорд сказал:
      — У него всего лишь жалкий человеческий дар предвидения. Если бы Диллер на что-то годился, он бы убегал вместо того, чтобы прятаться, когда пришелец взорвался. Как это могло защитить его от телепатии? Он… — Скаруорд толкнул Гарнера под руку, чтобы тот замолчал.
      — Диллер! — сказал Скаруорд властно. Диллер перестал трясти головой и посмотрел на них.
      — Вы меня понимаете, Диллер?
      Диллер открыл было рот для ответа и стал задыхаться. Потом он закрыл рот и кивнул, тяжело дыша носом.
      — Меня зовут Скаруорд, я — ваш врач. — Он помедлил, как бы сомневаясь. — Вы — Арнольд Диллер, не так ли?
      — Да. — Голос был хриплым, неустойчивым, как будто им давно не пользовались.
      Что-то внутри Гарнера расслабилось, он заметил, что у него полная рука табака, и стряхнул его.
      — Как вы себя чувствуете?
      — Ужасно. Мне хочется неправильно дышать, неправильно говорить. Мне можно закурить?
      Гарнер протянул ему зажженную сигарету.
      Голос Диллера зазвучал лучше, более внятно:
      — Это было странно. Я пытался заставить вас дать мне сигарету. И когда вы просто сидели, я сходил от этого с ума. — Он нахмурился. — Скажите, как, я вообще попал к врачу — человеку?
      — То, что с вами произошло, не было введено в программу автодока,
      — беспечно сказал Скаруорд. — Хорошо, что вам пришло в голову спрятаться. Другие оказались ближе. Они в гораздо худшем состоянии. Ваша сила предвидения действует?
      — Она мне ничего не говорит. Я все равно никогда не могу на нее рассчитывать. Почему?..
      — Ну, поэтому я вас и выбрал. Я думал, если вы ее лишились, вы, может быть, свыклись с мыслью, что вы — некий пришелец.
      — Некий… — Диллер стал задыхаться. На какое-то мгновение он совсем перестал дышать, потом медленно возобновил дыхание через раздувавшиеся ноздри.
      — Я помню, — сказал он. — Я видел нечто, идущее по полю с толпой людей, еще подумал, что бы это могло быть? Потом в моей голове помутилось. Я больше не ждал. Я просто побежал, как ненормальный, и оказался позади какого-то здания. Что-то, происходившее у меня в голове, мучило меня. Я хотел подойти к нему поближе, но знал, что это неправильно, и еще я думал, не схожу ли я с ума, а потом а-а-а… — Диллер замолчал и сглотнул, его глаза обезумели от страха, и он опять задохнулся.
      — Все в порядке, Диллер, все в порядке, — повторял Скаруорд.
      Дыхание Диллера пришло в норму, но говорить он не мог. Скаруорд сказал:
      — Я бы хотел представить мистера Гарнера из Технологической полиции ООН.
      Диллер вежливо кивнул, но не проявил особенного интереса. Тогда Гарнер сказал:
      — Мы хотим поймать этого пришельца, пока он не принес еще большего вреда. Если вы не возражаете… Мне кажется, вы можете располагать информацией, которой у нас нет.
      Диллер кивнул.
      — Примерно через пять минут после того, как этот телепатический взрыв накрыл вас, пришелец стартовал в открытый космос. Час спустя за ним последовал человек, у которого есть причина думать, что он — этот пришелец. У этого человека неверные воспоминания. Оба держат курс в одном направлении. У них есть какая-то цель. Не могли бы вы сказать мне, что это?
      — Нет, — сказал Диллер.
      — Вы могли получить что-то при этом умственном взрыве. Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, Диллер.
      — Я ничего не помню, Гарнер.
      — Но…
      — Ты, старый дурак! Ты что думаешь, я хочу задохнуться насмерть? Каждый раз, когда я вспоминаю о том, что случилось, я начинаю задыхаться! Я и думать начинаю по-чужому, все выглядит незнакомым. Я чувствую себя окруженным врагами. Но, что хуже всего, я становлюсь таким подавленным! Нет. Я ничего не помню. Убирайтесь.
      Гарнер вздохнул и демонстративно положил руки на рычаги управления креслом.
      — Если вы передумаете…
      — Я не передумаю. Так что незачем возвращаться.
      — Я и не смогу. Я отправлюсь за ними.
      — В космическом корабле? Вы?
      — Мне придется, — сказал Гарнер. Однако он непроизвольно глянул на свои скрещенные ноги… скрещенные утром, руками. — Мне придется, — повторил он. — Никто не знает, до чего хотят добраться эти двое, но это, должно быть, что-то очень ценное. Уж очень они стараются получить его. Может быть, это оружие или сигнальное устройство для связи с их планетой…
      Кресло загудело.
      — Полминуты, — сказал Диллер.
      Гарнер выключил мотор и стал ждать. Диллер откинулся и посмотрел в потолок. Его лицо стало меняться. Теперь это было уже не лицо — зеркало души, а беспорядочное подергивание мышц на голове. Дыхание Диллера снова нарушилось.
      "Наконец Диллер поднял глаза, начал говорить и запнулся. Он прочистил горло и начал снова.
      — Усилитель. У этого… ублюдка… усилитель, спрятанный на восьмой планете.
      — Отлично! А что он усиливает?
      Диллер стал задыхаться.
      — Ладно, — сказал Гарнер. — Думаю, я знаю.
      Кресло стремительно выкатилось из комнаты.
      — Они оба напуганы, — сказал Люк. — Направляются к Нептуну, причем ваш муж на полтора часа сзади.
      — Но разве вы никого не пошлете за ними? — умоляла Джуди. — Он не отвечает за себя, он не знает, что делает!
      — Конечно. Мы пошлем меня. У него мой товарищ, вы же знаете. — Увидев реакцию миссис Гринберг, он быстро добавил: — Они на одном корабле. Мы не сможем защитить Ллойда, не защитив вашего мужа.
      Они сидели в гостиничном номере Джуди, попивая «Том Коллинз». Было сверкающее августовское утро. Одиннадцать часов.
      — Вы знаете, как он сбежал? — спросила Джуди.
      — Да. Пришелец отключил всех в порту во время той вспышки гнева. Всех, кроме Гринберга. Ваш муж просто взял корабль, который стоял наготове, и заставил Ллойда поднять его в воздух. Ллойд, к несчастью, знает, как управлять военным кораблем.
      — А почему мистер Масней подчиняется приказам Ларри?
      — Потому что Ларри загипнотизировал его. Я помню все представление.
      Джуди посмотрела на свои колени. Уголки ее рта начали кривиться. Она хихикнула, потом рассмеялась. Как раз в тот момент, когда смех стал угрожающе переходить во всхлипывания, Джуди стиснула зубы, застыла на мгновение, потом откинулась в своем кресле.
      — Все в порядке, — сказала она. На ее лице не было и следов смеха, только изнеможение.
      — Что с вами?
      — Ничего страшного. А зачем им лететь на Нептун?
      — Не знаю. Мы даже не уверены, что они направляются именно туда. У вас нет чего-нибудь вроде телепатической связи с вашим мужем?
      — Больше нет. После того, как он вошел в поле доктора Джански, я ничего не чувствую.
      — Что ж, в любом случае вы ощущали бы другого человека. Вы помните, что вы почувствовали позавчера в двадцать часов?
      — В 20:00? Дайте подумать. — Она закрыла глаза. — Разве я не спала? О, что-то разбудило меня, и я больше не смогла заснуть. У меня было чувство, что произошло что-то ужасное. Чудовища в ночных тенях. Я была права, не так ли?
      — Да. Особенно, если вы чувствовали разум Ларри. А что потом?
      — Ничего. — Ее маленькая ладонь ритмично постукивала по ручке кресла. — Ничего! Кроме того, что я хочу найти его. Найдите его! Это все, чего я хотела с тех пор, как он взял корабль! Найдите его, пока он…
      Найти его! Хотя дело не только в том, чтобы найти его, сказал он себе в сотый раз. Он должен найти его первым! Он должен найти его раньше, чем это сделает Кзанол, настоящий Кзанол. И в сотый раз Кзанол-Гринберг задал себе вопрос, удастся ли ему это.
      Земли не было видно уже несколько часов. Кзанол-Гринберг и Масней молча сидели в пузыре управления. Молча и неподвижно. Пузырь управления занимал три четверти системы жизнеобеспечения корабля. Стоять выпрямившись можно было только в шлюзовой камере.
      Никаких особенных развлечений у Кзанола-Гринберга не было. Правда, ему приходилось следить за Маснеем. Кзанол-Гринберг должен был предвидеть, когда Масней почувствует неудобство. Если Масней выйдет из гипноза, потом может оказаться трудным загипнотизировать его снова. Поэтому Кзанолу-Гринбергу приходилось посылать Маснея в туалет раньше, чем в этом возникала необходимость, давать ему воду еще до того, как он захочет пить, заставлять его делать упражнения прежде, чем его мышцы затекут от постоянного сидения. Масней не был обычным рабом, который сам мог позаботиться о себе.
      Не считая этих маленьких забот, самозваный тринт был не слишком обременен обязанностями. Он проводил часы просто сидя и размышляя. Не планируя, потому что планировать было нечего. Или он достигнет восьмой планеты первым, или нет. Или он наденет усилительный шлем, или это сделает настоящий Кзанол, и тогда никогда уже не придется ничего планировать. Ничей телепатический щит не сможет противостоять усилительному шлему. С другой стороны, шлем сделает его повелителем Кзанола. Применение усилителя к тринту категорически запрещено, но вряд ли ему теперь стоит опасаться законов Тринтума.
      «Сможет ли Шлем Власти увеличить Силу рабского ума?» — Кзанол-Гринберг отогнал эту мысль… в очередной раз.
      Далекое будущее в лучшем случае было мрачным. Кзанол-Гринберг был последним из тринтов, а настоящий Кзанол не сможет дать потомства. Да, он будет владельцем пояса астероидов и перенаселенного мира рабов. Да, он будет богаче, чем даже дед — владелец Раккарлиу. Но у деда были сотни жен и тысяча детей!
      Сотни жен Кзанола-Гринберга будут рабынями, как и его тысяча детей. Каждый из них ниже, чем птавв.
      Покажутся ли ему «женщины» красивыми? Сможет ли он вступать с ними в брак? Возможно. Ему придется попробовать. Но его железы — явно не железы Кзанола. В любом случае, он будет выбирать себе женщин по представлениям о красоте Ларри Гринберга… да, Гринберга, независимо от того, что сам чувствует. Большая часть удовольствия, которое приносит богатство, состоит в том, чтобы демонстрировать это богатство, а Кзанолу-Гринбергу будет не на кого производить впечатление, кроме рабов.
      Унылая перспектива.
      Ему хотелось забыться в воспоминаниях, но его что-то удерживало. Одно препятствие было в том, что Кзанол-Гринберг знал, что больше никогда не увидит ни Тринтум, его родную планету, ни Кзанит, место, где он родился, ни Раккарлиу, мир, который он нашел и которому дал название. Кзанол-Гринберг никогда не взглянет на мир своими настоящими глазами, он будет видеть себя только со стороны. Отныне это тело было его могилой, отныне и навсегда.
      Существовало еще одно затруднение, внешне довольно незначительное. Несколько раз Кзанол-Гринберг закрывал глаза и намеренно пытался представить счастливое прошлое. И каждый раз единственное, что приходило ему в голову, — это белокормы.
      Кзанол-Гринберг верил Гарнеру, верил безоговорочно. Эти фильмы не могли быть поддельными. Простого повторения методики по древним записям тнактипов было бы недостаточно, чтобы создать такую подделку. Гарнеру пришлось бы творить по-тнактипски!
      Тогда, значит, бандерснэтчи разумны, а бандерснэтчи — это несомненно белокормы. Белокормы разумны и всегда были разумны.
      Признать это — все равно, что начисто разрушить одно из основополагающих убеждений. Белокормы присутствовали во всех его воспоминаниях. Белокормы, скользившие по поместью Пусковые Стволы Кзанит, как белые шестидесятитонные облака, или по серебристо-зеленым полям других поместий, когда Кзанола брали в гости. Мясо белокорма в десятках разных видов на семейном столе и в каждом ресторанном меню. Скелет белокорма над парадными воротами каждого землевладельца — огромная арка из чистых, гладких, белых костей. Еще не рождался тринт, который не мечтал бы о собственном стаде белокормов! Ворота из костей белокорма означали «землевладелец» так же безошибочно, как и ограда из подсолнухов.
      Кзанол-Гринберг вскинул голову, слегка сжав губы и наморщив лоб. Джуди не узнала бы этой гримасы. Он неожиданно понял, что делало разумного бандерснэтча таким ужасным.
      Тринт был повелителем всякого разумного зверя. Это — основополагающий принцип Дающего Силу, установленный еще до того, как он сотворил звезды. Так говорили все двенадцать религий тринтов, несмотря на то, что они безбожно боролись между собой за свои постулаты. Но если белокорм разумен, значит, он невосприимчив к Силе тринтов. Тнактипы сделали все то, что запретил Дающий Силу!
      Если тнактипы сильнее, чем дающий Силу, а тринты сильнее, чем тнактипы, а Дающий Силу — сильнее, чем тринты…
      Тогда все священники — шарлатаны, а Дающий Силу — всего лишь выдумка.
      Разумный белокорм — это богохульство.
      К тому же это чертовски странно.
      С какой стати тнактипам создавать разумное кормовое животное? Фраза звучит почти так же безобидно, как «применение средств поражения избыточной мощности» или «умерщвление», но если подумать…
      Тринты не щепетильная раса. Сила, нет! Но…
      Разумное кормовое животное! Гитлер бежал бы в приступе рвоты.
      Тнактипы тоже никогда не были особенно щепетильными. Милая простота мутированного ими виприна — типичный пример того, как они работали. Естественное животное и так было самым быстрым на свете, тнактипы не особенно много могли усовершенствовать. Они просто сделали голову животного уже, нос свели до точки с единственной ноздрей-клапаном для выхода пара, а кожа стала идеально гладкой, чтобы уменьшить сопротивление воздуха, но это их не удовлетворило. Тнактипы удалили несколько фунтов веса, заменив его дополнительными мышцами и дополнительной легочной тканью. Весь лишний вес был удален за счет пищеварительных органов. Еще у мутированного бегового виприна был обтекаемый отросток рта, открывавшийся прямо в кровяной поток.
      Тнактипы всегда были рациональными, но никогда — жестокими.
      Зачем делать белокорма разумным? Чтобы увеличить размеры мозга, как было приказано? Но зачем делать его невосприимчивым к Силе?
      А он ел мясо белокормов.
      Кзанол-Гринберг сильно тряхнул головой. Масней требовал внимания. К тому же, нужно еще кое-что спланировать. Нужно ли? Планирование или одно сплошное беспокойство?
      Будет ли усилитель работать на человеческом мозге?
      Найдет ли он костюм вовремя?
      — Миссис Гринберг, — сказал Гарнер, — я пришел к вам, чтобы узнать все о вашем муже.
      — Тогда вам лучше поговорить с Дейлом Шнайдером. Он приехал сегодня утром. Дать его номер?
      — Спасибо, у меня есть. Он мне тоже звонил. Вы его хорошо знаете?
      — Очень.
      — Я еще хочу поговорить с Чарли, дельфином-антропологом. Но давайте начнем с вас.
      У Джуди был несчастный вид.
      — Я не знаю, с чего начать.
      — С чего хотите.
      — Ладно. У него не два, а три яйца.
      — Будь я проклят! Это довольно редкая вещь, не так ли?
      — К тому же, это иногда беспокоит врачей; но у Ларри никогда не было никаких проблем. Мы называли это «небольшое лишнее кое-что». Такого рода вещи вас интересуют?
      — Конечно.
      Люк не знал точно, нужны ли ему такие подробности. Он только помнил, что чем лучше он знает человека, за которым охотится, тем больше шансов его поймать. Это правило оправдывало себя, когда Люк работал полицейским десятки лет назад. Оно должно было сработать и сейчас. И Гарнер позволил Джуди рассказывать все, лишь изредка перебивая ее.
      — Я не замечала, что он любит розыгрыши, пока Ларри не начал работать с дельфинами. Потом он рассказал мне кое-что из того, что проделывал в колледже. Он там, должно быть, был настоящим кошмаром. Он не блистал в командной атлетике, но Ларри неплохо играет в сквош и чертовски хорошо в теннис…
      Теперь Джуди не надо было просить. Ее жизнь вырывалась из нее потоком слов. Ее жизнь с Ларри Гринбергом.
      — … наверное знал много женщин до того, как встретил меня. Но должна добавить: мы ни разу не изменяли друг другу. Я хочу сказать, что у нас есть соглашение, что мы можем делать это, но мы никогда этим соглашением не пользовались.
      — Вы уверены?
      — Абсолютно.
      Люк видел, что так и есть. Она даже удивилась, что он спросил об этом.
      — … его шокирует, что я могу так точно предсказывать. Скорее всего Ларри не верит в ясновидение, поэтому его и пугает, когда у меня озарение. Он думает, что это какое-то колдовство. Помню, как однажды (мы тогда были женаты меньше года) меня охватила мания потребительства. Однажды Ларри наблюдал, как я пришла, нагруженная пакетами, бросила их, ушла и вернулась со второй партией, потом сказал: «Честное слово, красавица, ты тратишь деньги, как будто Последняя Война начинается завтра!» Я ничего не ответила. Я просто загадочно улыбнулась ему, а он вдруг сделался совершенно белым.
      Вольно или невольно, все эти подробности выходили наружу. Джуди делала только то, что просил Гарнер, но с какой-то обескураживающей откровенностью.
      — … большинство пар, с которыми мы знакомы, не женились до беременности. Когда вы благополучно прошли Комиссию по контролю рождаемости, глупо рисковать и выбрасывать право иметь ребенка на ветер, женившись на стерильном партнере, правильно? Это слишком важно. Но мы решили рискнуть… — Джуди прочистила горло, потом хрипло продолжила: — Кроме того, автодок разрешил нам вступить в брак. Потом был Джинкс. Мы должны были быть уверены, что ни один из нас не останется там.
      — Я хорошо поразмыслил. Миссис Гринберг, давайте, пожалуй, закончим, пока вы совсем не потеряли голос. Спасибо за помощь.
      — Надеюсь, это помогло.
      Люк послал лифт на самый верх и задумался. Скорость, с которой говорила Джуди, — деталь. Теперь он понял, почему она постаралась так полно нарисовать портрет Ларри Гринберга. Знала Джуди это или нет, но она не надеялась увидеть его снова. И пыталась обессмертить его в своей памяти.
      Отель «Джейхок» располагался в третьем по величине здании Топеки. Из бара, расположенного на его крыше, открывался великолепный вид. Выехав из лифта. Люк столкнулся с обычным непрерывным шумом. Он выждал 10 секунд, пока его уши «научатся» игнорировать шум — необходимая защитная техника, которой учится каждый ребенок еще до того, как ему исполнится три года.
      Хозяйка бара оказалась высокой рыжеволосой женщиной, на которой не было ничего, кроме туфель на раздвоенной шпильке. Ее волосы были уложены в нечто закрученное кверху, что доводило ее рост до добрых двух с половиной метров. Она провела Люка к маленькому столику у окна.
      Сидевший там мужчина-поднялся ему навстречу.
      — Мистер Гарнер?
      — Спасибо, что согласились прийти, доктор Шнайдер.
      — Называйте меня Дейл.
      Перед Гарнером был невысокий коренастый человек с полосой волнистых, светлых волос на затылке. Временный заменитель кожи закрывал его лоб, щеки и подбородок, оставляя участки неповрежденной кожи в виде буквы "X". От глаз через нос к уголкам рта. Его руки были перевязаны.
      — Тогда я — Люк. Когда вы в последний раз слышали о Морской Статуе?
      — Вчера вечером, когда меня разбудили, чтобы сообщить, что Ларри сделался инопланетянином. Как он?
      Опуская детали, Люк рассказал психологу о событиях последних суток.
      — Поэтому я сейчас делаю все, что могу на Земле, пока они готовят для меня корабль.
      — Друг мой, я никогда не видел Статую, а если бы и видел, то никогда не заметил бы этой кнопки. Что вы будете пить?
      — Пожалуй, молочный коктейль, я сегодня еще не обедал. Дейл, почему вы хотели, чтобы мы привезли Статую сюда?
      — Я надеялся, что если Ларри увидит ее, это поможет. Однажды был случай, еще задолго до того, как я родился, когда двух пациенток, считавших себя Марией, Божьей Матерью, доктора поместили в одну комнату.
      — Здорово. И что произошло?
      — Это был чертовски хороший аргумент. В конце концов одна из женщин сдалась и решила, что она, наверное, мать Марии. И ее вскоре удалось вылечить.
      — Вы надеялись: Гринберг поймет, что он — Гринберг, если показать ему, что он не Морская Статуя?
      — Правильно. Но, как я понимаю, это не сработало. Вы говорите, я могу помочь в госпитале Меннингера?
      — Возможно, но в первую очередь мне. Я уже сказал вам, за чем, как мне кажется, летят Гринберг и Морская Статуя. Мне нужно обогнать их, пока они до этого не добрались.
      — А чем я могу помочь?
      — Расскажите мне все, что можете, о Ларри Гринберге. У человека, который сейчас направляется к Нептуну, память инопланетянина, но его рефлексы — по-прежнему рефлексы Гринберга. Он продемонстрировал это, когда вел машину. Я хочу знать, насколько много в нем осталось от прежнего Гринберга.
      — Я бы сказал, очень немного. И не особенно рассчитывайте на него, не то закончите это дело голым где-нибудь на Луне. Но я вас понял. Предположим, э… в цивилизации Морской Статуи был закон против карманников. В большинстве стран был такой закон до того, как нас стало слишком много и полицейские перестали с этим справляться.
      — Я помню.
      Глаза Шнайдера расширились.
      — Помните? Да, наверное. Ну вот, представьте, что Ларри в своем теперешнем состоянии обнаружил, что кто-то залез к нему в карман. Его первым импульсом будет поймать вора за руку, а не позвать полицейского. Полицейский — осознанное решение, а времени на обдумывание у Ларри нет.
      — Значит, если я захвачу его врасплох, я могу рассчитывать на его человеческие рефлексы?
      — Да, но не путайте рефлексы с побуждениями. Вы не знаете, каковы сейчас его побуждения.
      — Продолжайте.
      Шнайдер откинулся в кресле и заложил руки за голову. Неслышно подкатил официант и достал из ниши в своем туловище напитки. Гарнер расплатился и отослал официанта.
      Шнайдер неожиданно заговорил:
      — Вы же знаете, как выглядит Ларри: около метра семидесяти ростом, темноволосый и довольно привлекательный. Его родители были православными, но не миллионерами. Они не могли позволить себе полностью выдерживать посты. Ларри очень приспособленный, у него потрясающая способность восстанавливаться, благодаря этому он и смог заняться контактной телепатией. Он слегка комплексует из-за роста, но это частично компенсируется тем, что Ларри называет «мое небольшое лишнее кое-что».
      — Миссис Гринберг рассказывала мне.
      — Частично он имеет в виду телепатию. Частично — медицинскую аномалию, о которой упомянула Джуди. Но Ларри чертовски серьезно считает себя особенным.
      Вы также должны помнить, что он годами читал чужие мысли — мысли людей и дельфинов. Это дало Ларри массу полезной информации. Не знаю, как насчет дельфинов, но среди добровольцев, позволивших Ларри прочитать их разум, были доктора физических наук, студенты-математики, психологи. В целом его можно назвать великолепно образованным.
      Шнайдер выпрямился.
      — Помните это, когда отправитесь за ним. Вы не знаете, каков интеллект Морской Статуи, но Ларри Гринберг обладает своим собственным интеллектом и ничьим другим. Он умен и коммуникабелен и необычайно уверен в себе. Ларри недоверчиво относится к суевериям, но искренне религиозен. Его рефлексы великолепны. Я это знаю. Я играл с ним в теннис. Джуди и я были против него одного, и Ларри целую партию удавалось защищать корт.
      — Тогда мне лучше быть начеку.
      — Безусловно.
      — Предположим, его вера оказалась под угрозой. Как он будет реагировать?
      — Вы имеете в виду православие?
      — Нет, я имею в виду любую веру, которой Гринберг сейчас может придерживаться. Подождите, я поясню. Как он будет реагировать на угрозу чему-то, во что он верил всю свою жизнь?
      — Это его разозлит, конечно. Но Ларри не фанатик. Бросьте ему вызов, и он его примет. Но чтобы Ларри изменил мнение о чем-то основополагающем, вам придется представить настоящие доказательства. Недостаточно просто заронить сомнение, если вы понимаете, что я имею в виду.
      На огромном белом экране Центра Управления Космическими Перевозками две темные точки висели почти неподвижно. Халли Джонсон развернул камеру видеотелефона так, чтобы Гарнеру было видно.
      — Военный корабль двигается чуть-чуть быстрее свадебного. Если они действительно направляются к самому Нептуну, их корабли поменяются местами.
      — Куда еще они могут направляться?
      — К каким-нибудь астероидам. У меня есть список.
      — Послушаем-ка.
      Джонсон зачитал имена четырнадцати второстепенных греческих богов.
      — Еще больше мы уже вычеркнули, — добавил он. — Когда корабль проходит точку поворота и продолжает ускорение, мы отмечаем это.
      — Отлично. Держите меня в курсе. А что с моим кораблем?
      — Будь здесь в 20:00, а еще через час ты уже будешь на орбите.
      Клуб «Стрилдбрагз» — не единственный с низким возрастным пределом для своих членов. (Принимая во внимание Сенат.) Но это единственный клуб, где возрастная граница опускается на год каждые два года. В 2106 году каждому члену клуба было как минимум 149 лет. Естественно, автодоки клуба «Стрилдбрагз» считались лучшими в мире.
      Но лечебные камеры все же выглядели, как огромные гробы. Люк выбрался из камеры и прочитал подробный счет. Он оказался длинным. Автодок зацепился за вход в его позвоночный столб и сделал несколько приседаний, чтобы создать мышечный тонус, подзарядил крошечную батарею в сердце, добавил гормонов и эзотерических веществ в кровь. Особенно важным элементом лечения были сверхзвуковые импульсы. Люк чувствовал боль, распространяющуюся от основания черепа вниз по позвоночному столбу, туда, где боль почти исчезала в пояснице. Маникюр и педикюр завершили лечебный сеанс.
      Люк воспользовался удостоверением, чтобы потребовать для себя шестимесячное обеспечение гормонами, антиаллергенами, отборными инсектицидными и омолаживающими препаратами, которые поддерживали бы его живым и здоровым.
      То, что выпало из специального отверстия автодока, оказалось инъектором размером с пивную банку, со всех сторон исписанную инструкциями. При виде иглы Люк сжал губы, но нельзя же пользоваться пульверизатором, когда необходимо проколоть вену. Он сообщил автодоку, куда послать счет.
      Еще одно небольшое дело, и он сможет немного вздремнуть.
      Из-за дряхлого состояния многих членов «Стрилдбрагз», телефонные будки в клубе были сделаны так, чтобы в них могло войти самоходное кресло. Воздух вокруг Люка помутнел от сигаретного дыма.
      — Как мне разговаривать с дельфином? — спросил он, чувствуя себя совершенно обновленным.
      Фред Торранс ответил:
      — Точно так же, как ты говорил бы с Ларри. Но Чарли будет отвечать на дельфиньем, а я стану переводить. По телефону вы не разберете его английский.
      — Ладно. Чарли, меня зовут Лукас Гарнер. Я — военный. Ты знаешь, что произошло с Ларри?
      Хрюки, визги, хихиканье, писк и визг! Только однажды Люк слышал нечто подобное. Восемнадцать лет назад он был свидетелем в суде, где слушалось дело об убийстве. Три свидетеля и жертва, которая, естественно, не присутствовала, — были… дельфинами.
      Торранс перевел:
      — Он знает, что Ларри утратил ощущение своей индивидуальности. Звонил доктор Джански и рассказал нам обо всем, что случилось.
      — Вчера Ларри сбежал от нас и вылетел в космос на украденном "им корабле. Я отправляюсь следом. И хочу знать все, что Чарли может о нем рассказать.
      Дельфинья речь. Торранс сказал:
      — Чарли хочет взамен одно одолжение.
      — О, в самом деле? Что?
      Люк взял себя в руки. После того как был сломан языковой барьер, эти пловцы доказали, что умеют торговаться. К счастью или несчастью, но строгий и сложный моральный кодекс дельфинов легко приспособился к представлениям о торговле.
      — Он хочет поговорить с вами о возможности участия дельфинов в освоении звезд.
      Из троих присутствующих Торранс имел самое ясное представление, о чем шла речь. Чарли говорил медленно и четко, держась намного ниже ультразвукового диапазона, но даже Торрансу было временами трудно переводить. Разговор выглядел так:
      — Будь я трижды проклят, — сказал Гарнер. — Чарли, это что-то новое? Никогда не слышал, чтобы дельфины рвались в космос.
      — Нет… Не совсем новое. Этот вопрос обсуждался теоретически, и многие высказались «за», правда, возможно, лишь из страха, что пловцы могут что-нибудь упустить. Лично я никогда не испытывал особенного желания, до позавчерашнего дня.
      — Все дело в Гринберге. Он был помешан на космосе, так?
      — Пожалуйста, не говорите о нем в прошедшем времени. Да, он действительно помешан на космосе. У меня была пара дней, чтобы привыкнуть к присутствию Ларри у себя в голове. Не могу сказать, что я полностью понял это стремление попасть на Джинкс, но кое-что я могу объяснить. Мне не нравится пользоваться старомодным термином, но в чем-то это… — Чарли заговорил по-английски. — … оччевидная ссудьба. Частично дело в том, что на Джинксе он мог бы иметь столько детей, сколько захочет, четыре или пять, и никто бы не возражал. Частично это то же побуждение, которое возникает у меня в бассейне. Нет места, чтобы плавать. Ларри хочется пройтись по улице без малейшего опасения наступить кому-нибудь на ногу, быть ограбленным или попасть в пешеходную пробку и быть перенесенным за шесть кварталов от того места, куда ему надо.
      — И что ты чувствуешь? Ты же дельфин. Ты, наверное, даже ни разу не смотрел на звезды…
      — Ммисстер Аррнер, я вас уверяю, что мы, пловцы, знаем, как выглядят звезды. В иллюстрированных журналах, которые ваши агенты продают нам, много астрономических и астрофизических пленок. И, в конце концов, нам время от времени приходится всплывать, чтобы набрать воздух!
      — Извини. Но суть та же. У тебя довольно просторно, тебе никто никогда не наступал на ноги и вряд-ли кто-нибудь, кроме касатки, полезет к тебе в карман. Так что же для тебя космос?
      — Возможно, приключение. Возможно, создание новой цивилизации. Вы же знаете, что многие сотни лет существует только одна цивилизация пловцов. Моря не являются изолированными, как континенты. Если есть наилучший способ социального устройства, единственный путь выяснить это — создать много общин на многих планетах. Логично?
      — Да! — Голос Гарнера звучал убежденно. У него не было сомнений. — Но это может оказаться не так просто, как ты думаешь. Нам нужно будет разработать для вас принципиально новый корабль, потому что придется включить в конструкцию бассейн. А вода — тяжелая, черт побери. Держу пари, что перевезти дельфина стоило бы в десять раз дороже, чем перевезти человека.
      — Вы используете воду в посадочных двигателях. Разве нельзя просто провести в резервуары с водой освещение?
      — Можно, и можно наполнить их только на две трети, и можно установить фильтры, чтобы удалять рыбу, водоросли и прочее перед тем, как пустить воду в двигатели. Можно даже предусмотреть маленькие баки, куда бы вы могли заплывать, когда резервуары опустошаются во время приземления. Чарли, ты уже начал представлять себе, во сколько все это обойдется?
      — Начал, да. Деньги — это сложно.
      — Ты это знаешь. И вы вряд ли сможете купить себе этот полет за то, что производят и продают дельфины. Хм. Вы даже не можете заявить, что присутствовать на космическом корабле — ваше право. Дельфины не платят налоги ООН… Хм, — сказал Люк и почесал затылок. — Чарли, а сколько дельфинов можно убедить навсегда оставить свои океаны?
      — Столько, сколько нужно. Выбрать по жребию, если потребуется. В случаях крайней необходимости закон позволяет такой отбор. Из сотен пловцов, принявших участие в первых экспериментах ходячих, проверяющих пашу разумность, и из двадцати или тридцати тех, кто в результате умер, почти все были так отобраны.
      — О… правда?
      Торранс удивился странному выражению лица Гарнера. Почти гримаса ужаса. Это было уже давно, почему он сейчас так шокирован?
      Гарнер сказал:
      — Что было, то было. Сколько настоящих добровольцев?
      — Они все будут настоящими. Но вы, видимо, хотите знать, сколько вызовется без жребия? От пятидесяти до ста. Я думаю, из всех океанов.
      — Хорошо. Нам нужно начать с широкой рекламной кампании. Дельфинам придется внести свою долю в стоимость корабля. Просто как жест. Сумма будет ничтожной по сравнению с конечной стоимостью проекта, но для вас и это будет дорого. Кроме того, нам придется убедить основную часть мира ходячих, что на планете без дельфинов и жить не стоит. Не приходится говорить, что лично я уже в это верю.
      — Спасибо. Спасибо за все. А пловцы будут принимать участите в рекламе?
      — Не напрямую. Безусловно, нам понадобятся официальные заявления видных пловцов, таких как тот, которого в газетах называют Юрист. Ты знаешь, кого я имею в виду?
      — Да.
      — Пойми, что пока я просто прикидываю. Нам необходимо будет нанять консультанта по связям с общественностью и рекламного агента для того, чтобы они все организовали. И все это может оказаться напрасным.
      — Можем ли мы снизить стоимость перелета, поместив пловцов в поле доктора Джански?
      Гарнер выглядел крайне изумленным. Торранс усмехнулся, узнавая реакцию: «Это дельфин говорит?»
      — Да, — сказал Гарнер, сам себе кивая.
      — Правильно. Нам тогда даже не потребуются резервуары. Люди будут выполнять функции команды и держать нас в замороженном состоянии, пока не найдут небольшое море, вроде Средиземного…
      Этот разговор тянулся бесконечно.
      — … значит, теперь все улажено, — сказал Гарнер, спустя долгое время. — Поговорим об этом с дельфинами, особенно обладающими властью, но ничего не предпринимайте, пока я не вернусь. Я сам хочу найти агента по рекламе. Нужного агента.
      — Мне неприятно об этом говорить, но может ли случиться так, что вы не вернетесь?
      — Господи! Совсем забыл. — Гарнер глянул на запястье. — Я уже должен спать. Быстрее, Чарли, переходи к Гринбергу. Каково твое мнение о нем?
      — Боюсь, предвзятое. Я люблю его и завидую его рукам. Но Ларри для меня чужой. А может и нет.
      Чарли опустился на дно бассейна. Торранс воспользовался этой возможностью, чтобы прочистить горло, у него было ощущение, что он наелся использованных лезвий.
      Чарли всплыл и выпустил фонтанчик.
      — Он не чужой. Неверно! Ларри во многом, думает так же, как я, потому что он несколько раз вступал со мной в контакт до того, как мы решили попробовать наоборот. Он любит розыгрыши… Нет, на самом деле это далеко не так. Ну ладно, придется довольствоваться этим. Он любит дельфиньи шутки. Несколько лет назад Ларри отобрал некоторые из наших самых известных шуток, те, которые мы считаем классическими, переделал их так, чтобы ими можно было пользоваться среди ходячих, а потом решил не пробовать, потому что за это он мог бы запросто угодить в тюрьму. Если Ларри больше не опасается тюрьмы, ему может прийти в голову разыграть кого-нибудь по-нашему.
      — ?
      — Например ту шуточку, которую я еще ни разу не пробовал на пловце. Я должен сказать это по-английски: гипноз.
      Торранс сказал:
      — Я не понял.
      — Определяется как искусственно вызванное состояние мономании.
      — А-а, гипноз.
      — Ларри тщательно его изучил и даже уже пробовал и у него получилось. На пловца гипноз может не подействовать.
      — Он уже сделал это, — сказал Гарнер. — Что-нибудь еще?
      — Гаррннерр, вы должны понять, что дельфинье бульк-взик-ПИИИ — не совсем розыгрыш. Это способ посмотреть на вещи. Положить разводной ключ в аппарат — часто единственный способ заставить кого-то починить, заменить или усовершенствовать этот аппарат. Особенно юридический или общественный аппарат. Откусив кому-нибудь плавник точно в подходящий момент, можно заставить полностью изменить отношение к жизни, и часто к лучшему. Ларри понимает это.
      — И я хотел бы. Спасибо, что уделил мне время, Чарли.
      — Неверрно! Неверрно! Это вам спасибо!
      Оставался час до прыжка в неизвестность. Горло Гарнера казалось отработавшим свое. Возможно, у него еще было время, чтобы вздремнуть, но Люк слишком сильно расчувствовался.
      Гарнер сидел в читальном зале клуба «Стрилдбрагз» и думал о Гринберге.
      Почему он захватил разум пришельца? Что ж, это просто. Имея два набора воспоминаний, Ларри, естественно, выбрал личность, которой было более привычно отделять себя от других. Но зачем цепляться за нее? Теперь Гринберг уже должен знать, что он — не Морская Статуя. И он был вполне счастлив, будучи Ларри Гринбергом.
      У него такая жена, можно только позавидовать… И она любит его. Если верить доктору Шнайдеру, Ларри был устойчивым и гибким. Он любил свою работу. Он считал себя особенным.
      А Морская Статуя совершенно одинока во вселенной. Последний из целой расы, оказавшийся среди враждебных существ. Гринберг-Морская Статуя, вдобавок, утратил свою способность… что ж, назовем это телепатическим гипнозом.
      Любой разумный человек предпочел бы быть Гринбергом.
      Придется принять, размышлял Гарнер, что Гринберг не может думать как Гринберг, когда у него в голове воспоминания Морской Статуи. Чтобы вообще существовать, Ларри должен оставаться Морской Статуей. Иначе он хотя бы попытался вернуться в прежнее состояние.
      Но… это особенное высокомерие, которое он продемонстрировал…
      Не… раб. Не человек.
      Рядом с его ухом оказался робот. Гарнер повернулся и прочитал на груди официанта бегущую строку:
      «Вас просят немедленно позвонить мистеру Чарльзу Уотсону».
      Чик Уотсон был тучным человеком с толстыми губами и мясистым носом. У него были жесткие черные волосы, постриженные «ежиком», серая вечерняя щетина на щеках и подбородке и довольно безобидный вид. В центре его стола находился большой экран, на котором с ненормальной скоростью прокручивалась пленка. И один из тысячи не мог бы читать так быстро.
      Раздался звонок. Чик отключил видео и перешел в режим телефона. Для толстяка он двигался довольно быстро и ловко.
      — Слушаю.
      — Звонит Лукас Гарнер, сэр. Вы хотите его видеть?
      — Отчаянно. — Голос Чика Уотсона не соответствовал его внешности. Это был командный голос, глубокий звучный бас.
      Люк выглядел усталым.
      — Я тебе нужен, Чик?
      — Да. Я думал, ты сможешь помочь мне кое в чем.
      — Хорошо. Но у меня мало времени.
      — Я быстро. Первое, это послание с Цереры на Титан Энтерпрайзис. «Золотое Кольцо» стартовал вчера с базы в Топеке без согласования, и Кольцо намеревается предъявить счет за обслуживание. Титан переслал уведомление сюда. Они говорят, что их корабль, должно быть, украли.
      — Так и есть. Все детали в Канзас-Сити. Это очень запутанная история.
      — Часом позже военный корабль «Иво Джимма»…
      — Тоже угнан.
      — Здесь есть какая-нибудь связь с инцидентом с Морской Статуей в Калифорнийском Университете Лос Анджелеса?
      — Непосредственная связь. Слушай, Чик…
      — Знаю, все детали в Канзас-Сити. Последнее… — Чик порылся в коробках с пленкой на столе. Его голос был подозрительно кротким, когда он произнес:
      — Вот оно. Твое уведомление, что ты вылетаешь из Топеки на специально снаряженном корабле «Хайнлайн»; отправление — база Топеки в 21:00; направление — неизвестно, возможно Нептун; цель — официальное задание. Гарнер, я всегда говорил, что это должно случиться, но никогда серьезно не верил.
      — У меня не старческий маразм, Чик. Это необходимо.
      — Самый сильный приступ старческого маразма, о каком я только "слышал. Что может быть такого важного, "чтобы в твоем возрасте тащиться в космос?
      — Важность именно такая.
      — Ты что, не можешь объяснить?
      — Мало времени.
      — Предположим, я прикажу тебе не лететь.
      — Думаю, это будет стоить многих жизней. И может означать конец цивилизации.
      — Мелодраматично.
      — Но чистая правда.
      — Гарнер, ты предлагаешь мне признать свое невежество и позволить тебе действовать самостоятельно только потому, что ты единственный, кто знает, что происходит. Так?
      Некоторое колебание.
      — Думаю, так и есть.
      — Что ж, отлично. Ненавижу принимать решения. Поэтому они и усадили меня за стол. Гарнер, ты должен знать что-то, чего не знают в Канзас-Сити. Почему бы тебе не позвонить мне после взлета? Я еще буду здесь.
      — На случай, если я отброшу коньки? Хорошая мысль.
      — Не забывай об этом.
      — Конечно нет.
      — И принимай там витамины…
      Похожий на стрелу с пестрым оперением, «Золотое Кольцо» удалялся от Солнца. Сравнение затертое, но точное, потому что гигантское треугольное крыло находилось как раз в задней части корабля, а маленькие передние крылья сразу после взлета втягивались в боковины. Огромный стабилизатор представлял собой запутанную систему труб. Пар, нагретый двигателем, прежде чем снова начать путешествие, проходил через генератор и охлаждающие трубы. Основная часть энергии шла на питание реакторного экрана трубки двигателя. Остальная часть поддерживала систему жизнеобеспечения.
      Лишь в одном отношении сравнение со стрелой было неточным. Эта стрела несла в своем брюхе раскаленный факел.
      Кзанол зарычал от досады. Пасьянс снова не сложился! Он сгреб карты своими неловкими руками в небольшую аккуратную кучку, сбил в колоду и разорвал пополам. Двигатель уже создал земную гравитацию, а у него в общем-то не было времени привыкнуть к дополнительной силе тяжести. Кзанол сел за игорный стол и стал копаться в его ящике. Достал новую колоду, открыл, дал автомату немного ее потасовать, потом снова стал раскладывать пасьянс. Пол вокруг Кзанола был усеян обрывками намагниченных пластиковых карт.
      Наверное, ему следует придумать какое-нибудь подходящее наказание пилоту, который научил его этой игре.
      Пилот и второй пилот неподвижно сидели в каюте управления. Время от времени пилот, чтобы слегка изменить курс, касался панели управления. Примерно каждые шестнадцать часов второй пилот приносила Кзанолу чашку воды и возвращалась на свое место.
      Из нижней части корабля вырывался актинический газ, толкавший его к еще более высоким скоростям.
      Это была прекрасная ночь. Прошло уже много лет с тех пор, как Гарнер последний раз видел звезды. В городах их свет незаметен из-за смога и неоновых огней, а американский континент почти целиком был застроен городами. Скоро он увидит звезды так отчетливо, как не видел уже полстолетия.
      Воздух напоминал дыхание Сатаны. Гарнер страшно вспотел, Андерсен с Ноймутом тоже.
      — Я все еще считаю, что мы могли сделать это сами, — сказал Андерсен.
      — Ты бы не знал, что искать, — возразил Гарнер. — А я приучил себя к этому. Я читал фантастику десятилетиями. Столетиями. Наймут, ты куда?
      Наймут, невысокий темноволосый человек, повернулся к выходу.
      — Пора пристегиваться, — отозвался он. — Счастливого путешествия!
      — Он пойдет вперед, к кабине ракеты-носителя, — сказал Андерсен. — А мы поднимемся в корабль.
      — Хотелось бы мне разглядеть этот корабль получше. Отсюда это просто большая тень.
      Тень была горбатой, напоминающей дротик с прикрепленным к нему огромным бумажным змеем. Этот планер на самом деле был ракетой-носителем, заправленной водородом и охлажденной жидким водородом. Это было необходимо для получения в полете собственного жидкого кислорода. К верхней части планера был прикреплен узкий цилиндр, это и был военный корабль с реакторным двигателем и некоторыми приспособлениями для спасательных работ. Он был рассчитан на двух человек.
      Применение ядерного ракетного двигателя в земной атмосфере было преступлением и каралось смертной казнью. Стартовав восемнадцать часов назад, Масней и Кзанол-Гринберг нарушили двенадцать различных местных законов, пять межнациональных постановлений и договор с Кольцом.
      Еще один корабль, стартовав, излил из дюз гнев Господний. Гарнер прищурился от яркого света и вопросительно посмотрел на Андерсена.
      — Это наш корабль сопровождения, — равнодушно сказал тот.
      Люк уже устал от необходимости задавать вопросы. «Мне не нравится этот Андерсен, — решил он. — Если мальчик захочет сказать, зачем им корабль сопровождения, пусть скажет сам».
      Они подошли к эскалатору.
      — Встретимся наверху, — сказал Гарнер, протягивая руку к пепельнице.
      Андерсен уставился на него и невольно вздрогнул, когда инвалидное кресло превратилось в летающую посудину. Военный использует нелегальный летательный аппарат? Военный?
      Андерсен ехал на эскалаторе, насвистывая. В конце концов, это путешествие может оказаться неплохим развлечением.
      — Просто оставьте кресло на платформе эскалатора, — сказал он наверху. — Мы распорядились, чтобы его доставили в «Стралдбрагз». Они о нем позаботятся. А я внесу вас внутрь, сэр.
      — Возьми мои лекарства. Я пойду сам, — сказал Гарнер.
      И, действительно, он пошел, шатаясь и все время помогая себе руками.
      С большим трудом он добрался до своего гравитационного кресла. Андерсен нашел лекарства и пошел следом. Прежде чем пристегнуться, он проверил ремни безопасности Гарнера.
      — Наймут! Мы готовы, — сказал Андерсен как будто в пустоту. Потом продолжил уже для Гарнера: — На ракетоносителе находятся несколько твердотопливных реактивных снарядов. Это ускорители. У нас мощности не больше, чем у «Золотого Кольца», а мы отстаем от них на полтора дня, поэтому мы воспользуемся ускорителями, которые дадут нам начальный толчок. Может, ничего и не получится, но если все-таки сработает…
      — … будет хорошо, — закончил за него Гарнер.
      Его голос стал гуще из-за работы линейного ускорителя. Около пяти секунд длилась беззвучная вибрация, потом включилось зажигание, и они взлетели.
      "Нам потребуется провести два дня при ужасно неприятном ускорении
      в 2 "g", чтобы попасть туда первыми", — думал Гарнер, вдавленный в кресло. Его старым костям придется туго. Он уже начал скучать по хитроумным приспособлениям своего кресла. Да, это путешествие будет не слишком большим развлечением.
      Ларс спокойно ел замысловатый сэндвич с сардинами и яйцом, когда раздался звонок. Он очень аккуратно, обеими руками, отложил бутерброд, чтобы тот не подпрыгнул из-за почти несуществующей силы тяжести, вытер руки о комбинезон, который из-за этого часто стирал, и подошел к приемнику.
      Мазерный луч рассек пустоту мгновенным телеметрическим сигналом. Радиоприемник трансформировал его в звук, потом тщательно привел в соответствие с едва заметным сдвигом Допплера. То, что из него в итоге раздалось, было бесцветным голосом Каттера, дежурного на Церере.
      — Спасибо, Эрос, ваше послание полностью принято. На этот раз никаких неожиданностей. База в Топеке связалась с нами восемь часов назад, чтобы передать время старта и предполагаемый курс. Согласно вашему отчету, взлет произошел на восемь минут позже расчетного времени, но это обычное дело. Держите нас в курсе. — Пауза. — Спасибо, Эрос, ваше…
      Лапе отключил приемник и вернулся к своему бутерброду. Интересно, заметил ли Каттер, что военный корабль преследует тех, кого он провел восемнадцать часов назад. Наверняка заметил.
      — Ты слишком тяжело это переносишь, — сказал Дейл Шнайдер.
      Джуди пожала плечами.
      От взгляда Дейла не укрылись ее опухшие веки, незнакомые морщинки на красивом двадцативосьмилетнем лице Джуди, мертвая хватка, которой она вцепилась в стакан с кофе, и то, как неподвижно она сидела в кресле.
      — Послушай, — сказал он. — На тебя слишком многое свалилось. Ты уже думала… то есть… Тебе приходило в голову воспользоваться твоим соглашением с Ларри насчет верности друг другу? По крайней мере, ты бы избавилась от одного из своих стрессов. К тому же, ты не поможешь ему тем, что так переживаешь.
      — Я знаю. Я думала об этом. Но… — Джуди улыбнулась. — Не с другом, Дейл.
      — О, я не это имел в виду, — поспешно сказал Дейл Шнайдер. И покраснел. К счастью, большая часть его лица была скрыта повязками. — Как насчет того, чтобы поехать в Вегас? В городе полно разведенных обоих полов, большинство из них пока боятся снова вступать в брак. Предпочитают кратковременные связи. И ты легко могла бы прекратить такую связь, когда вернется Ларри.
      Наверное он вложил слишком много уверенности в последнее предложение, потому что рука Джуди крепче сжала стакан, потом мгновенно расслабилась.
      — Не думаю, — безразлично сказала Джуди.
      — Подумай об этом. Кроме того, Ты могла бы поиграть там.
      Двойная сила тяжести! Двенадцать часов назад он бы посмеялся над собой. Двойная сила тяжести в положении лежа на спине? Люк мог бы проделать это на голове. Но с тех пор прошло двенадцать часов двойного веса, постоянной вибрации, шума и отсутствия сна. Термоядерные двигатели ускорителей ревели снаружи. Два из них уже были запущены. Всего осталось десять.
      Звезды казались холодными отчетливыми точками. Никогда еще небо не было таким черным, никогда не были звезды такими яркими. Люк чувствовал, что звезды могли бы прожечь крошечные дырочки в сетчатке его глаз, если бы он был в состоянии долго смотреть в одну точку. Крошечные разноцветные участки слепоты в дополнение к его завидной коллекции шрамов. Млечный Путь был похож на туманную реку света с проглядывающими сквозь нее резкими актиническими точками.
      Вот где он сейчас находился.
      Люку исполнилось семьдесят два в тот день, когда запустили первый пассажирский корабль — орбитальный комплекс, неловкий и громоздкий, по сегодняшним меркам. Ему сказали, что он слишком стар, чтобы покупать билет. А теперь? Люку рассмеялся было, но его грудь сильно сдавило.
      Люк с усилием повернул голову. Андерсен натягивал лист прозрачного пластика над сложной и обширной панелью управления. Основная часть панели уже находилась под пластиком. Андерсен заметил взгляд Люка и сказал:
      — Теперь нечего делать, кроме как следить за камнями.
      — Мы можем позволить себе потерять немного времени?
      — Конечно. Если они направляются к Нептуну, — голос Андерсена звучал бодро и энергично, хотя и несколько невнятно из-за перегрузки.
      — Если это не так, они нас все равно обгонят, куда бы ни направлялись. Мы и знать об этом не будем, пока они не совершат маневр.
      — Придется рискнуть.
      Дополнительный вес, казалось, не причинял Андерсену никаких неудобств. Норма для пилотируемого космического корабля — одна земная сила тяжести.
      На некоторых спасательных кораблях, так же как и на нескольких экспрессах на Кольцо, предусмотрены приспособления для термоядерных ускорительных двигателей, используемых для того, чтобы сократить время полета. Часто это оправдано. Еще чаще — нет. Постоянное ускорение и время полета изменяются прямо пропорционально квадратному корню увеличения мощности. Скорее всего когда Гринберг и пришелец узнают о преследователях, они будут ожидать, что те так и будут отставать от них на полтора дня до самого Нептуна.
      Твердотопливный ускоритель можно использовать всего один раз. Под гладкой цилиндрической оболочкой заключен только водородный газ под давлением и ядро уранового сплава. Источник энергии реакторной трубки находится снаружи и остается на корабле после того, как ускоритель отделяется. В тот момент, когда внутри трубки образуется экран, нейтроны из ядра начинают отражаться обратно в урановую массу, и во время цепной реакции наступает полный распад. Как время ослабляет давление в пойманной в ловушку звезде, так и крошечное выхлопное отверстие поддерживает ускорение постоянным.
      На этот раз ускорители сыграли существенную роль. «Хайнлайн» будет на Нептуне на шесть часов раньше остальных…
      Если только они направляются на Нептун! Но если Диллер ошибся или если Диллер солгал… если Диллер, как и Гринберг, стал считать себя пришельцем, если беглецы на пути к какому-нибудь астероиду… Тогда «Хайнлайн» промахнется. Когда те двое совершат маневр, будет уже поздно, «Хайнлайн» наберет слишком большую скорость.
      Конечно, всегда можно пустить в ход ракеты. Если «Золотое Кольцо» или «Иво Джимма» приземлятся на Кольце, там это будут рассматривать как нарушение договора. Их можно будет убедить открыть огонь.
      Но на «Иво Джимме» находится Ллойд Масней.
      Разговор с Чиком Уотсоном был одновременно утомительным и непродуктивным. Теперь Чик знал все, что знал сам Гарнер, кроме тех исчерпывающих подробностей о жизни Гринберга, которые Гарнеру удалось собрать. Они пришли к твердому решению, что больше не станут посылать корабли с Земли. Корабли, которые все равно прибудут слишком поздно, чтобы оказать помощь. Если любой из двух угнанных кораблей достигнет какой-либо точки и повернет назад, Земля откроет огонь без предупреждения. Чик будет держать для Гарнера открытыми все каналы связи, чтобы при необходимости разыскать любую информацию, которая может ему понадобиться. И еще одно решение…
      — Нет, мы не можем обратиться за помощью к Кольцу, — само выражение лица Чика отвергало эту идею с презрением, которого, как ему казалось, она заслуживает. — При тех отношениях, которые у нас с ними сейчас, — нет. Они знают, как вредят нам своим эмбарго на уран, а мы знаем, что делаем им, задержав их витамины, и обе стороны просто сгорают от нетерпения посмотреть, кто сдастся первым. Думаешь, они поверят в нашу историю? С их точки зрения, все наши доказательства — информация из вторых рук. На Кольце подумают, что мы сами решили осуществить разработку месторождений или собираемся заявить права на какой-нибудь спутник. Они подумают все, что угодно, потому что им известно лишь, что три земных корабля летят сейчас к Нептуну. Еще хуже, что Кольцо наверняка не позволит усилителю попасть на Землю. Они предпочтут заключить сделку с Гринбергом, повелителем мира, а не с нами.
      — Я этого не допущу, — ответил Гарнер. — Но ты прав, нам незачем звать на помощь. Есть лучшее решение.
      И они стали ждать. Если Люк и Андерсен не ошибаются и похищенные корабли летят на восьмую планету, они уложатся в шесть дней. До того, как пришелец отдаст свои приказания. Люку и Андерсену нечего было делать.
      Люк наконец заснул. Андерсен тоже спал, позволив автопилоту выполнять его работу.
      В 21:00 следующего дня сгорела последняя пара ускорителей. Теперь шесть пар кувыркающихся цилиндров с толстыми металлическими стенками летели следом за «Хайнлайном», растянувшись на миллионы километров. За столетие все они окажутся в межзвездном пространстве. Некоторые со временем пройдут между галактиками.
      Теперь корабль летел при нормальной силе тяжести в 1 "g". Люк сердито хмурился, упражняя мышцы лица, а Андерсен вошел в шлюзовую камеру, чтобы произвести какие-то изометрические измерения.
      Астероиды Кольца неслись навстречу все быстрее и быстрее с каждой секундой.
      Человек, заунывным голосом назвавший себя «базой на Церере», был похож на чиновника. По его внешности и вправду можно было поверить, что у него нет собственного имени. Он хотел знать, что корабль Земли делает на Кольце.
      — У нас есть разрешение на пролет, — отрывисто ответил ему Андерсен.
      — Да, — сказала Церера, — но куда движется «Хайнлайн»?
      Гарнер прошептал:
      — Дай мне микрофон.
      — Говори просто так. Он услышит.
      — Церера? Это Гарнер, военный представитель ООН. Что за внезапная перемена?
      — Мистер Гарнер, ваши полномочия недействительны здесь, на…
      — Я не об этом спрашиваю.
      — Прошу прощения?
      — Вы только сейчас поняли, что мы преследуем «Золотое Кольцо». Не так ли?
      — Действительно так. С какой целью?
      — Не ваше дело. Но я могу ответить одному из ваших начальников.
      — Кольцо не даст разрешения на ваше прохождение, если вы не объясните цели.
      — Кольцо ничего нам не сделает. До свидания.
      Услышав звонок, Марда скатилась с кушетки и плавно пошла к телефонной будке. В ее животе оставалось только легкое напряжение, хотя после операции прошло всего двенадцать часов. Легкое напряжение — когда Марда двигалась. Как напоминание о том, что она потеряла.
      — Лит, — позвала она. — Это Церера. Тебя.
      Лит вернулся из сада.
      На этот раз Каттер выглядел встревоженным.
      — Помнишь те два пиратских корабля с базы в Топеке? Так вот. Кое-кто присоединился к процессии.
      — Долго же они думали. Когда он вылетел?
      — Два дня назад.
      — Два дня, Каттер?
      — Лит! Мы получили несколько уведомлений о «Хайнлайне» и точный курс. Они еще использовали вспомогательные ускорители. Кривая времени-пространства совершенно не совпадает с кривыми пиратов. Поэтому-то мне и понадобилось столько времени, чтобы понять, что все они двигаются в одном направлении.
      — Ладно. Черт с ним, Каттер… ничего страшного. Еще что-нибудь?
      — "Хайнлайн" сейчас проходит мимо Цереры. Ты не хочешь поговорить с Лукасом Гарнером, военным представителем ООН?
      — Военным? Нет. А что военный представитель ООН делает здесь?
      — Мне он не говорит. Может, тебе скажет.
      — Почему вы так уверены, что Кольцо нас не остановит?
      — Они не могут захватить нас. Все, что они могут — это выпустить в нас ракеты.
      — Вы меня осчастливили.
      — Они там на Кольце — не дураки.
      Кавказец с космическим загаром, черными волосами и морщинками вокруг глаз взглянул на них с экрана и сказал:
      — Имею честь обратиться к Лукасу Гарнеру, находящемуся на борту «Хайнлайна».
      — Слушаю. Кто вы?
      — Чарльз Мартин Шефер. Первый спикер. Политическая секция Кольца. Могу я узнать…
      — Маленький Шефер?
      Красно-коричневое лицо человека на мгновение застыло, потом слегка улыбнулось.
      — Меня называют Лит. Какова ваша цель, Гарнер?
      — Тебе я скажу, Шефер. Теперь не перебивай, потому что это длинная история…
      Чтобы все рассказать, потребовалось пятнадцать минут. Потом последовали вопросы. Шефер хотел деталей, разъяснений. Позже некоторые вопросы повторились. Были и скрытые обвинения, которые постоянно становились все менее скрытыми. Андерсен поддерживал радиосигнал и благоразумно не мешал Люку разговаривать.
      — Это уже почти перекрестный допрос, Шефер.
      — А вы чего ожидали? Что я целиком проглочу вашу байку? Вам пора пересмотреть свое мнение о жителях Кольца.
      — Нет, Шефер, не нужно. Я и не ожидал, что мне поверят. Вы просто не можете позволить себе поверить, поднялась бы невероятная шумиха, если бы Земля провела вас на такой дикой истории.
      — Естественно. С другой стороны, вы пытаетесь убедить меня, что инопланетное чудовище угрожает всей человеческой цивилизации. В свете этого кажется странным, что вы отказываетесь ответить на несколько вопросов.
      — Ерунда. Шефер, сделайте вот что. Пошлите несколько вооруженных…
      — Я не принимаю приказаний…
      — Не перебивайте, Шефер. Пошлите несколько вооруженных кораблей за мной на Нептун. Я уверен, что пираты направляются именно туда. Они уже миновали точку поворота к большинству астероидов. Ваши корабли быстро догонят нас. Они могут подоспеть вовремя, чтобы выручить нас. Если ты мне не веришь, тогда вышли корабли хотя бы для того, чтобы убедиться, что я не делаю ничего противозаконного. Независимо от того, в чем ты меня подозреваешь, тебе понадобятся корабли, чтобы остановить меня, правильно? Но пусть они будут вооружены, Шефер. Пусть они будут хорошо вооружены.
      — В противном случае все, что вам остается, — это начать войну, так?.
      — Так. Если вы хотите подтверждения моей истории, свяжитесь с Департаментом Обороны в Лос-Анжелесе, потом позвоните в Бразилию, в провинцию Суидад, на Выставку Сравнительных культур ООН и спросите, действительно ли Морская Статуя все еще у них. Это все, что вы можете сделать. Так что свяжитесь потом со мной и сообщите, сколько кораблей вы посылаете. Люк сделал знак Андерсену, который отключил связь.
      — Ничтожество, — сказал Андерсен с чувством.
      — Не совсем. Лит уже поступил правильно. И будет продолжать так поступать. Во-первых, он пошлет за нами корабли, включая один корабль с антирадаром, который, правда, прибудет позже остальных из-за дополнительного веса. Потом он свяжется с Землей и получит подтверждение моей истории. В конце концов Шефер свяжется с нами и скажет, что отправляет корабли, не упоминая об антирадаре. Этот корабль дает Кольцу все шансы поймать меня за руку при совершении любой противозаконной, нарушающей договоры операции, особенно если я вдруг не знаю, что на Кольце изобрели антирадар… Но если они меня ни на чем таком не поймают, они будут со мной сотрудничать.
      — Да. Все это так. Но смогут ли они справиться, когда узнают, что все, что мы говорим, — правда?
      — Конечно. Они будут вооружены против нас, а оружие — это оружие. Кроме того, некоторые из них поверят мне. Жители Кольца все время ждут первого контакта с инопланетянами. Они будут хорошо вооружены в любом случае! — Гарнер почесал затылок. — Интересно, против кого вооружена Морская Статуя?
      Воспаленный нерв в зубе — это невыносимо больно. Несчастную жертву доводит до мыслей о самоубийстве еще и то, что боль никогда не утихает. От нее нет спасения.
      Марда чувствовала слабое напряжение в животе каждый раз, когда двигалась.
      Многие женщины Кольца бездетны. Некоторые стали бесплодными из-за воздействия солнечных бурь. Некоторые стали фригидными, и их фригидность позволяла им свободно выносить одиночество безбрачия. У некоторых были неблагоприятные рецессивные гены. К тому же, в противоположность распространенному мнению землян, на Кольце действовали законы, ограничивающие рождаемость. Некоторым не удавалось зачать в невесомости или почти в невесомости. Это были женщины особого класса, те, кого изгнали с Родильного.
      Что Лит делает в этой телефонной будке? Уже прошло больше часа.
      Он был в ярости, это было видно сразу. Марда никогда не видела его таким злым. Даже после того, как экран погас, Лит остался сидеть, свирепо глядя в него.
      Что-то заставило Марду встать и толкнуть звуконепроницаемую дверь. Лит оглянулся.
      — Это Военный представитель. Этот самодовольный землянин. Марда, ты можешь представить военного, который обращается со мной надменно?
      — Похоже, он действительно нажал на все твои кнопки разом? Что случилось, Лит?
      — О… — Он ударил ребрами ладоней друг о друга. — Ты помнишь те два корабля, что стартовали с базы в Топеке без…
      — Никогда об этом не слышала.
      — Точно. Я забыл. Тогда ты вряд ли была в настроении слушать. Ну, два дня назад…
      Когда Лит закончил, он был почти спокоен. И Марда без колебаний сказала:
      — Но, Лит, ты же допрашивал его целый час. Что еще ему оставалось делать, кроме как оборвать тебя или признаться, что он лжет.
      — Ты права. Что меня действительно бесит, так это та сказка, которую он мне рассказал.
      — А ты уверен, что он лгал? Эти все звучит слишком фантастично.
      — Не в этом дело. Зачем ему понадобился Нептун? И эти три корабля? И почему, ради всего святого, он реквизировал «Золотое Кольцо» у Титан Энтерпрайзис?
      — Чтобы подтвердить свою историю?
      — Нет. Я думаю, как раз наоборот. Это его история была сочинена так, чтобы соответствовать фактам.
      Лит медленно повернулся к экрану. Марда наблюдала за ним. Некоторое время он сидел молча. Наконец он произнес:
      — Мне придется сделать так, как он сказал, и это меня убивает. Напомни, чтобы я рассказал тебе как-нибудь, почему я ненавижу военных.
      — Ладно. Попозже.
      — Умница.
      Лит сразу же забыл о Марде. Он все еще пристально смотрел в пустой экран. Ему не хотелось отдавать приказаний Церере, не обдумав все как следует.
      Наконец Лит пробормотал:
      — Я могу опередить его. Я отправлю корабли со Свинцовых Троянских Астероидов, Гарнер будет пролетать как раз мимо них. Да, мы последуем за ним. И быстрее, чем он думает. И… я пошлю антирадар. Оператор? Свяжите меня с Ахиллесом, быстро.
      Все это, конечно, могло быть отвлекающим маневром, думал Лит, пока оператор соединял его. Прикрытием чего-то, происходящего прямо здесь, на Кольце. Что ж, им не удастся удрать с добычей. Каждый корабль, покидающий Землю или Луну, будет осмотрен. Земля тоже свое получит. Я заставлю нашу шпионскую систему думать, что Конец Света близок.
      Через четыре с половиной дня ни Кзанол, ни Кзанол-Гринберг не повернули корабли. Похоже, оба действительно летят на Нептун. Если так, они сделают поворот через восемнадцать часов.
      Андерсену было пора поворачивать корабль, что он и сделал.
      — Мы попадем туда на шесть часов раньше них, — сказал он Гарнеру.
      — Отлично.
      — Они, конечно, могут направляться в открытый космос. Может быть простым совпадением, что они двигаются в этом направлении. Тогда мы их потеряем.
      — На их-то кораблях? Кроме того, я никогда не сомневался, что они летят именно на Нептун. Иначе не стал бы рисковать.
      — Я просто предполагаю. Как насчет обеда?
      — Отлично.
      Было уже за полдень. В системе жизнеобеспечения корабля недостаточно просторно, чтобы разгуливать, но в ней имелась механическая кухня. К тому же завоеватели космоса давно уже поняли, что икра дешевле кукурузных хлопьев и в ней гораздо больше энергетической ценности.
      Пока они складывали тарелки обратно в отверстие кухонного аппарата, Гарнера обеспокоила новая проблема.
      — Мы можем развернуть наши телескопы?
      — Конечно. А зачем?
      — Чтобы следить за остальными кораблями. Они все еще впереди нас, а мы сейчас двигаемся задом наперед.
      — Мы их сейчас все равно не увидим из-за свечения наших дюз. Но через шесть часов мы обгоним их и тогда сможем следить.
      — Нам не удастся их перехватить, — сказал человек в головном корабле. Это был рослый и стройный негр с преждевременно поседевшими волосами и бесстрастным лицом. — Они все время будут на три дня впереди нас. Браконьеры!
      Кто-то, судя по акценту. Курильщик, ответил:
      — Были бы на все четыре, если бы мы стартовали не с Ахиллеса.
      — Вижу что-то в телескопе, — передал один из кораблей.
      Все пять кораблей были наспех переделаны для военных целей. Раньше их использовали при добыче свинца на Троянских астероидах Юпитера.
      — Что там?
      — Искры водородного света, они двигаются почти так же быстро, как и военный корабль, но далеко впереди него.
      — С Церерой еще есть связь?
      — Напрямую — нет. Церера некоторое время будет закрыта Троянскими астероидами.
      — Тартов! Свяжись с Фебом и скажи, что за Ураном сейчас летят три корабля, все на пути к Нептуну. Они движутся приблизительно с одной скоростью. Мне нужно расчетное время прибытия каждого из них.
      — Понял тебя. Лью.
      Флотилия из пяти кораблей Кольца была похожа на небольшой рой светлячков. Они находились на расстоянии каких-нибудь тысяч миль друг от друга. Корабли держались так близко, чтобы избежать задержки сообщений, что всегда раздражало. Но это расстояние все же защищало их друг от друга на случай использования химических или ионных реактивных двигателей. Жгучий свет двигателей был намного ярче, чем свет любой из окружавших их звезд.
      — Лью?
      — Здесь.
      — Я уверен, что один из них — специальный, для свадебных путешествий. В его спектре сильная полоса кислорода.
      — Да? Военные безупречны, тебе придется доверять им.
      Тартов добавил:
      — Должно быть, они на пути к чему-то важному. К чему-то потрясающему.
      Никто не ответил. Возможно, они приберегали свои мнения.
      Позади роя светящихся кораблей, все больше и больше отставая от него, но стараясь изо всех сил, мчался одинокий светлячок.
      Что-то, подобно падающей комете, пронеслось мимо.
      — Это Гринберг, — сказал Андерсен ухмыляясь.
      Бело-голубой огонек медленно растаял на фоне звезд.
      — Через несколько минут мы обгоним «Золотое Кольцо», — добавил он.
      — Корабль Гринберга летит не намного быстрее.
      Гарнер не ответил.
      Андерсен повернулся, чтобы посмотреть на него.
      — Вас что-то беспокоит? — спросил он доброжелательно.
      — Я думаю об этом уже несколько дней и только сейчас понял, что правильного решения просто нет. Это все равно, что пытаться держать телепортанта в тюрьме.
      — Вы о чем?
      — Бессмысленно пытаться помешать любой из этих птиц взять усилитель.
      Гарнер рассеянно пошарил по ручке кресла в поисках кнопки для сигарет, поймал себя на этом и нахмурился.
      — Вот, смотри. Мы не сможем добраться до усилителя первыми. Мы не знаем, как они сами планируют его найти. Возможно, они просто помнят, где его оставили. А мы даже не знаем, каких он размеров! Мы не можем арестовать их, по крайней мере, пришельца, потому что он просто превратит нас в никчемных лакеев. С Гринбергом у нас тоже будут проблемы, потому что он на вооруженном корабле, а Масней умеет пользоваться оружием. И у него это может получиться лучше, чем у тебя, сынок. — Лицо Гарнера было ужасно похож на греческую трагедийную маску, голос его звучал очень обеспокоенно. — Мне сдается, единственное, что мы можем — это стрелять без предупреждения.
      — Вы этого не сделаете, — запротестовал Андерсен. — Вы же убьете Гринберга и Маснея.
      — Я не хочу никого убивать. Предложи что-нибудь другое!
      — Хорошо, дайте мне шанс. Я даже еще не думал об этом! — Андерсен сморщил свое молодое лицо в некое подобие лица Гарнера. — Хен! — внезапно воскликнул он. — Отлично! Я кое-что придумал. Вам не нужно стрелять без предупреждения. Вы можете подождать, чтобы узнать, действительно ли то, что они ищут, находится на Нептуне.
      — Какая от этого польза?
      — Они могли оставить это на одном из спутников или на какой-нибудь орбите. Но если это на Нептуне, им его не получить! Ни один из их кораблей не развивает больше одной гравитации. Притяжение Нептуна выше. Они просто не смогут приземлиться.
      — Ну и что?. Корабль инопланетянина снабжен крыльями. Но, в любом случае, это неплохая мысль.
      — Еще бы! — зло сказал Андерсен. — А как, черт побери, он потом взлетит?
      Люк Гарнер переменился в лице, казалось, его осенило. Спустя мгновение он спросил:
      — Парень, ты никогда не думал о том, чтобы стать военным?
      — Ну… — начал Андерсен скромно.
      «КТО ВЫ?»
      Двое уставились друг на друга.
      «КТО ВЫ?????»
      — Лукас Ланцелот Гарнер. Военный.
      — Лерой. Сын Джорджа Андерсена. Астронавт.
      «Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ ПРЕСЛЕДОВАЛИ МЕНЯ».
      Телепатический удар был подобен взрыву. Даже когда этот разум просто «думал вслух», это делало Гарнера и Андерсена физически и умственно парализованными.
      Потом разум принял решение. Андерсен протянул руку к панели управления. Его ногти застучали по пластику. Он стал нащупывать запирающее устройство на предохранительной панели.
      Гарнер одной рукой оттолкнул Андерсена.
      И тут же пришелец нанес удар. Гарнер почувствовал, как его сердце остановилось, и он задохнулся. «Уже?» — подумал он. В его глазах все стало красным, потом померкло.
      Когда Гарнер очнулся, в голове у него шумело. Андерсен выглядел страшно измученным. В руках он держал шприц.
      — Слава Богу, — выговорил он. — Я уже решил, что вы умерли.
      — Сердце остановилось, — прохрипел Гарнер. — Со мной это впервые. Что ты ввел?
      — Адреналин. Как вы себя чувствуете?
      — Относительно…
      Молодой пилот был все еще бледен.
      — Вы знаете, что он приказал мне сделать? Я собирался отключить экран реактора. Взрыв был бы виден с самой Земли. — Он вздрогнул. — При дневном свете было бы видно! Какое счастье, что вы оттолкнули меня. Но как вы догадались?
      — Я понял, чего он может хотеть. Ладно. Как ты узнал, что это сердце?
      — Я почувствовал, как он это сделал. Но пока мы не попадем на Нептун, нам нечего о нем беспокоиться. Он вышел за пределы досягаемости, как только остановил ваше сердце.
      — В эту птичку нам придется стрелять первыми.
      — С удовольствием, — злобно сказал Андерсен.
      Кзанол напрягся, пытаясь вцепиться во вражеские умы, но напрасно. Не только расстояние было против него, разница в скоростях была еще большей помехой. Небольшая разница в относительном коэффициенте времени делала общение невозможным. Даже между двумя тринтами.
      Кзанол снова занялся картами. Пилот, который был англичанином, называл эту игру пасьянс (терпение). Подходящее название. Кзанол учился терпению с большим трудом. Пол комнаты отдыха был усеян клочками изорванного пластика. Но одна колода уже пережила десять проигранных партий. Это была последняя, колода на борту.
      С глухим рычанием Кзанол сгреб и перемешал карты. К тому же он учился равноправию. Еще он узнал кое-что о себе. Кзанол не позволит, рабу видеть, как он мошенничает в картах. Один раз Кзанол смошенничал, а пилот как-то догадался. Больше Кзанол не будет этого делать.
      Кзанол вскочил. Еще один! Этот был слишком далеко, чтобы дать ему приказ, но достаточно близко, чтобы Кзанол его почувствовал. И все же… в этом образе была какая-то неясность, и дело тут было не в расстоянии. Как будто раб спал. Но… как-то по-другому.
      Полчаса он оставался в пределах досягаемости. За это время Кзанол убедился, что на борту не было никакого другого раба. О другом тринте он даже и не думал. Он бы почувствовал, как тринт дает приказания.
      В 6:00 следующего утра корабль Гринберга развернулся. Тремя минутами позже «Золотое Кольцо» сделал то же самое. Андерсен обнаружил следы на телескопе, когда проснулся: два огонька медленно вытянулись в яркие полосы, потом одинаково неторопливо сжались в еще более яркие точки.
      Время шло медленно. Гарнер и Андерсен увлеклись игрой на экране внешнего обзора: разрозненные точки в прямоугольнике нужно было соединить линиями. Побеждает тот, у кого получится больше квадратов. Почти каждый день они поднимали ставки. Утром последнего дня Гарнер сравнял счет. В какой-то момент он был должен 11 тысяч долларов.
      — Видишь? — сказал он. — С возрастом не отказываешься от всех удовольствий.
      — Только от одного, — необдуманно сказал Андерсен.
      — И не только, — согласился Гарнер. — Мои вкусовые рецепторы все эти долгие годы изнашивались. Но, думаю, однажды откроют, как заменять и их. Совсем как мой спинной мозг. Он ведь тоже износился.
      — Износился? Вы хотите сказать… это был не несчастный случай? Нервы просто отмерли?
      — Скорее перешли в коматозное состояние.
      Быстрая смена тем разговора была у них в порядке вещей.
      — Что мы будем делать, когда доберемся до Нептуна? У вас есть какая-нибудь идея? Спрячемся на одном из спутников и понаблюдаем?
      — Правильно, — сказал Гарнер.
      Через полчаса он спросил:
      — Мы можем отсюда связаться с Землей?
      — Разве что с помощью мазера, — с сомнением сказал Андерсен. — Но это смогут услышать все. Луч сильно расширится пока достигнет Земли. У вас есть какие-нибудь секреты от человека на пешеходной дорожке?
      — Не беспокойся об этом. Направь мазер на Землю.
      У Андерсена ушло полчаса на то, чтобы навести и послать луч.
      — Говорите, но если это «Привет дорогой мамочке», вам конец, — предупредил он.
      — Моя мать умерла. В сущности прошло уже около столетия. А она еще считала себя старухой! «Привет, Департамент Обороны. Это Лукас Гарнер вызывает технологическую полицию ООН».
      Андерсен подтолкнул его локтем.
      — Вы что, ждете ответа?
      — Конечно, нет! Но старые привычки трудно менять. «Гарнер вызывает Департамент Обороны Земли. Пожалуйста, направьте ответ на Нептун. Нам срочно необходима следующая информация от Доркаса Джански. Отражает ли его замедляющее поле радар полностью? Повторяю, полностью. Относится ли это к костюму пришельца». — Он отложил микрофон. — Все, парень, поставь это на повтор.
      — Хорошо. Уже на повторе. И что все это значит?
      — Не знаю, как я сразу не понял, — самодовольно сказал Гарнер. — Пришелец был заморожен около двух миллиардов лет назад, если верить Гринбергу. А я думаю, он говорил правду. Пришелец не мог знать, что на Нептуне что-то есть, если только сам не положил это туда два миллиарда лет назад. И почему он уверен, что оно не развалилось на части или не заржавело насмерть после стольких лет?
      — Оно в замедляющем поле.
      — Точно.
      Андерсен глянул на хронометр.
      — Они смогут ответить не раньше, чем через восемь часов, не считая времени, которое потребуется, чтобы найти этого, как его там… Думаю, это еще около часа, так что они свяжутся с нами около 19:30. Поэтому давайте-ка поспим. Мы будем на месте завтра около трех часов утра.
      — Ладно. Снотворное?
      — Угу, — Андерсен нажал несколько кнопок на ящике с медикаментами.
      — Люк, я все еще думаю, что вы ждали, что Земля вам ответит.
      — Не докажешь, сынок.
      Двадцать один час сорок пять минут.
      Гарнер с минуту изучал экран внешнего обзора, потом провел между светящимися точками короткую линию. Сканер, настроенный, чтобы следовать за движениями его ручки, воспроизводил линию на панели.
      Загудело радио.
      «Департамент Обороны вызывает космический корабль „Хайнлайн“… Департамент Обороны вызывает Лукаса Гарнера, космический корабль „Хайнлайн“… Гарнер, это Чик. Я поймал Джански сегодня, утром, и он сидел три часа в нашей лаборатории, проводя эксперименты. Он говорит, что замедляющее поле отражает, повторяю, отражает 100 процентов энергии любой частоты, включая радар, и все, что он только может представить. Ультрафиолетовые, инфракрасные, радио и рентгеновские лучи. Если тебя это интересует, Джански считает, что между замедляющими полями и реакторным экраном существует математическая зависимость. Если он ее обнаружит, ты хочешь об этом узнать? Чем мы еще можем помочь?»
      — Вы можете помочь мне в этой игре, — пробормотал Люк.
      Но Андерсен уже стер всю игру вместе с линией длиной в шесть дюймов, которую провел Гарнер, когда его рука дрогнула при звуке радио.
      Человек в головном корабле запустил пальцы в свои мягкие волосы, вид у него был крайне озадаченный.
      — Всем кораблям, — сказал он. — Что, черт побери, он имел в виду?
      Спустя некоторое время кто-то предположил:
      — Шифровка?
      Остальные хором согласились. Потом Тартов спросил:
      — Лью, на Земле есть что-нибудь под названием «замедляющие поля»?
      — Не знаю. И мы не можем никуда направить мазер, чтобы корабль землян не попал в него. — Он вздохнул, потому что пользоваться мазерной связью всегда было достаточно сложно. — Кто-нибудь, запросите Политическую Секцию о замедляющих полях.
      — Замедляющие поля?
      — Замедляющие поля. И они передали нам полный текст послания Гарнеру.
      Лит улыбнулся одной стороной рта.
      — Замедляющие поля — часть истории Гринберга. Я знал, что он подойдет к этому основательно, но это уже просто нелепо.
      Лит подумал о тысячах кораблей Кольца, которые он привел в боевую готовность на случай, если флотилия Гарнера собиралась отвлечь внимание от вещей, происходящих значительно ближе к дому. Еще он подумал о пяти поисковых кораблях и о бесценном корабле-невидимке, находящихся на пути к чему-то, что запросто могло оказаться открытым космосом. Этот Гарнер доставляет слишком много хлопот.
      — Ладно, я сыграю с ним в эту дурацкую игру. Свяжитесь с Департаментом Обороны и спросите, что они знают о замедляющих полях.
      Каттер был потрясен.
      — Спросить военных?
      Потом до него дошло, что это шутка, и его-лицо застыло в некоем подобии улыбки. Впрочем, у Капера улыбка всегда выходила фальшивой.
      Только после того, как Департамент Обороны заявил, что ему ничего не известно о замедляющих полях, Лит Шефер начал сомневаться.
      При первом же резком звуке сигнала тревоги Гарнер проснулся. Он видел, как Андерсен вздохнул и открыл глаза, но эти глаза были слишком сонными.
      — Удар метеорита, — закричал Гарнер.
      Взгляд Андерсена снова стал осмысленным.
      — Не смешно, — сказал он.
      — Разве?
      — Нет. Вы что, из тех, кто орет «воздушная тревога» на переполненном эскалаторе? Сколько времени?
      — 03:04. — Гарнер посмотрел на звезды. — Нептуна нет. Почему?
      — Минутку.
      Андерсен поиграл со вспомогательными двигателями. Корабль развернулся. Нептун оказался сине-зеленым шаром, тусклым в слабом солнечном свете. Обычно вид планеты с такого близкого расстояния внушает ужас, если не опьяняет. Эта планета просто выглядела невероятно холодной.
      — Вот Нептун. И что мне с ним делать?
      — Выведи нас на орбиту и начинай прощупывать планету радаром. Ты можешь настроить его на поиск чего-то, по плотности напоминающего звездное вещество?
      — Вы хотите сказать, настроить его" на поиск ниже поверхностного слоя? Будет сделано, Капитан!
      — Андерсен?
      — Да? — Он уже погрузился в работу на приборной панели.
      — Надеюсь, ты помнишь, что у нас мало времени?
      Андерсен в ответ усмехнулся.
      — Я могу поместить эту штуку на форсированную орбиту и закончить поиск за пять часов. Годится?
      — Великолепно.
      — Правда, некоторое время мы будем в невесомости. Вы сможете это вынести?
      — Конечно.
      Когда Андерсен закончил маневры, корабль завис носовой частью вниз на расстоянии тысячи миль от поверхности планеты.
      — Теперь не волнуйтесь, — сказал Андерсен. — Я пытаюсь удержать нас за пределами атмосферы, но если получится, что мы в нее все-таки попадем, все, что мне нужно будет сделать, — это выключить двигатель. Этот двигатель — единственное, что держит нас на форсированной орбите. И мы окажемся прямо в открытом космосе.
      — Значит, вот что такое форсированная орбита. Как ты производишь поиск?
      — Ну, на карте это выглядело бы, как будто я иду по линиям долготы. При пересечении полюса я смещаю корабль на несколько минут в сторону, таким образом, мы все время меняем полосу поиска. Если бы планета просто вращалась под нами — поиск занял бы шестнадцать часов.
      Через несколько часов Андерсен развернул корабль в открытый космос. У него болело все тело, от плеч до кончиков пальцев.
      — Его там нет, — сказал он устало. — Теперь что?
      — Теперь приготовимся к бою. Направь нас к Нереиде и выключи основной двигатель.
      Две яркие звезды — летательные аппараты с реактивными двигателями
      — находились слишком близко к крошечному солнцу. Из-за этого их было трудно разглядеть. Андерсен не мог даже определить, какой из них «Золотое Кольцо». Но корабль Гринберга неуклонно приближался, голубой и сияющий, двигаясь вдоль кромки золотой короны Солнца. Гарнеру и Андерсену предстояло проделать десятичасовой путь до Нереиды, самого удаленного из спутников Нептуна. Все это время они наблюдали, как огонек Гринберга становился все ярче и ярче.
      В 9:30 огонек стал покачиваться. Гринберг совершал маневры.
      — Откроем огонь? — поинтересовался Андерсен.
      — Думаю, пока не стоит. Давай-ка посмотрим, куда он полетит.
      Они находились на темной стороне планеты, а Гринберг летел в направлении Нептуна на грани дня и ночи. Его было отчетливо видно.
      — Он летит не на Нереиду, — сказал Андерсен. Почему-то они оба разговаривали шепотом.
      — Правильно. Он оставил это на Тритоне или на орбите.
      Миновав Тритон, Гринберг начал тормозить корабль.
      — На орбите? Он, должно быть, свихнулся.
      Через двадцать минут корабль Гринберга превратился в огонек, мерцающий между рогами холодного голубого полумесяца Нептуна. Гарнер и Андерсен наблюдали, как он медленно полз к одному из рогов. Гринберг тоже был на форсированной орбите, повторяя их схему обследования планеты.
      — Что будем делать? — спросил Андерсен.
      — Подождем и посмотрим. Сдаюсь, Андерсен. Я ничего не понимаю.
      — Клянусь, что эта штука не на Нептуне.
      — О! — Гарнер показал рукой. — Вся шайка в сборе.
      Крошечная искра двигалась по освещенному краю планеты.
      Сине-зеленый шар был больше, чем он ожидал. В первый раз Кзанол раскаивался, что в своем легкомыслии не узнал об этой восьмой планете побольше, когда у него была такая возможность, каких-нибудь два миллиарда лет назад. Он спросил пилота, потом второго пилота, и она вспомнила, что на поверхности Нептуна сила тяжести составляла 1,23 земной. Для Кзанола это составляло примерно 2,5.
      Кзанол стоял у одного из иллюминаторов, сжав свои жесткие губы в гримасе беспокойства. Теперь уже скоро! Так или иначе.
      Пилот выводил корабль на поисковую орбиту.
      Но там уже кто-то был.
      Это был тот полусонный свободный раб, которого он встретил на полпути. Он был уже почти на другой стороне планеты, но за 18 дилтанов он успеет обернуться.
      Кзанол приказал пилоту выключить двигатель. Пусть раб поищет.
      Корабль шел низом, выплевывая в звезды языки пламени. Раб действительно следовал плану поиска. Кзанол позволил ему продолжать.
      А потом ему пришло в голову. Как он собирается приземлиться с двигателями, у которых просто не хватит на это мощности? Кзанол дал пилоту подумать об этом, и пилот объяснил, что это возможно, если одновременно воспользоваться крыльями и воздушно-реактивными двигателями.
      Но даже пилот не знал, как потом подняться в воздух.
      Кзанола-Гринберга некому было предостеречь. Его радар был настроен так, что на нем корабль Кзанола был прозрачнее воздуха. Даже сама планета выглядела полупрозрачной. Кзанол-Гринберг не отрывал глаз от экрана в уверенности, что если Масней и пропустит корабль, то он — никогда.
      — Почему второй корабль не ведет поиск? — спросил Андерсен.
      — При обычных обстоятельствах, — произнес Гарнер, размышляя вслух,
      — я бы подумал, что они заодно. Незачем искать обоим сразу. Но как?.. А! Я понял. Пришелец взял Гринберга и Маснея под контроль. Или он просто позволил им делать работу за него. Скорее всего они об этом и не догадываются.
      — Разве дело не шло бы быстрей, если бы они оба вели поиск?
      — Я уже начинаю думать, что этот инопланетянин — аристократ из аристократов. Может, он считает, что каждый, кто работает, — раб. Раз он хозяин… Но главный вопрос в том, что они ищут и где оно? Слушай, сынок, а почему бы тебе не разогреть мазер и не навести его на наших друзей с Кольца. Я мог бы и с ними поделиться новостями.
      Одна особенность кораблей Кольца заключалась в том, что их генераторы воздуха могли перерабатывать табачный дым. Человек в третьем корабле был единственным, кто извлекал из этого какую-то выгоду, единственный из шести на всем Кольце. Его так и называли, без особой нежности. Старина Курильщик.
      Когда-то он был жалким землянином. Почти тридцать лет он водил бесконечное количество туристических кораблей вокруг Луны. Ночи он проводил в маленькой дешевенькой квартирке в Лос-Анджелесе. Она находилась всего на несколько этажей выше уровня уличного движения. По выходным Курильщик ходил на пляж, и ему всегда удавалось найти участок свободного песка, чтобы посидеть. Свои отпуска он проводил в заграничных городах, странных, неизвестных и бесспорно прекрасных, но в большинстве случаев таких же переполненных, как и Лос-Анджелес. Однажды Курильщик пробыл две недели в том, что осталось от тропических лесов Амазонки. Он тайно провез туда несколько сигарет, рискуя попасть на два года в тюрьму, и выкурил их за пять дней. Когда Курильщик обнаружил, что говорит всем знакомым и незнакомым, как сильно ему хочется курить, он вернулся в город.
      Курильщик познакомился с Лукасом Гарнером по долгу службы. По долгу службы Гарнера. Проходила мощная сидячая забастовка в знак протеста против коррупции в Комитете по контролю за рождаемостью, и когда полицейские сорвали с него майку, он встретился с Гарнером, который был в форме шефа полиции. Каким-то образом они подружились. Их взгляды на жизнь оказались достаточно схожими для того, чтобы вызвать яростные, хорошо аргументированные и веселые споры. На протяжении многих лет они время от времени встречались, чтобы поспорить о политике. Потом Люк вступил в Армию. Курильщик ему этого не простил.
      Однажды Курильщик, как обычно, огибал Луну с группой туристов и вдруг ощутил непреодолимое желание развернуть корабль в сторону открытого космоса и лететь до тех пор, пока звезды не окажутся позади. Он поборол это желание и тем же вечером приземлился в Долине Смерти, как приземлялся уже семьсот с лишним раз. В ту ночь, когда сквозь кипящую толпу Курильщик добрался до своей квартиры, он понял, что ненавидит все города на свете.
      К тому времени Курильщик скопил достаточно, чтобы купить собственный корабль для работы на месторождениях. Принимая во внимание это обстоятельство, на Кольце его с радостью приняли. Курильщик научился быть осторожным раньше, чем Кольцо убило его, а того, что он зарабатывал, вполне хватало, чтобы обеспечивать своему кораблю своевременный ремонт, а себе еду и табак.
      Сейчас Курильщик был единственным во всей флотилии, кто узнал голос Лукаса Гарнера. Когда радио с треском ожило, он внимательно прослушал Сообщение, потом связался с Лью, чтобы убедиться, что это действительно был Гарнер.
      У Курильщика радиопередача отмела всякие сомнения. Это был Гарнер собственной персоной. Не то чтобы старик был выше намеренной лжи, но он не любил рисковать своей жизнью. И если Гарнер находился возле Нептуна в прохудившемся земном суденышке военного образца, для этого должна быть веская причина.
      Старина Курильщик очень тщательно проверил свой арсенал, состоящий из двух радиолокационных ракет, одного самонаводящегося снаряда и одной лазерной пушки малого радиуса действия. Наконец-то Война Миров началась!
      Кзанол-Гринберг был сбит с толку… За шесть часов поиска раб Масней прошел всю планету. Костюма там не было!
      Чтобы окончательно убедиться в этом, Кзанол позволил рабу начать повторный поиск. Свой корабль он направил к Тритону. Мозг не мог вычислять орбиты спутников, но один из них оказался на пути к Нептуну. Вполне возможно, что это и был Тритон. Этот спутник был не только ближе к Нептуну, чем Нереида, но и значительно больше: две с половиной тысячи миль в диаметре по сравнению с двумястами.
      После изматывающего нервы часа, часа, проведенного в полете вниз головой над поверхностью Тритона, когда изрытый кратерами спутник находится прямо над головой, Кзанол признал свое поражение. Белая вспышка на экране радара так и не появилась, и он перенес внимание на меньший из двух спутников.
      — Так вот в чем дело! — Лицо Андерсена просияло. — Они думали, что найдут все на поверхности, а его там нет. И теперь они не знают, где оно! — Он нахмурился, думая о чем-то своем. — А не убраться ли нам отсюда? Свадебный явно направляется к Нереиде, а мы слишком близко, чтобы чувствовать себя в безопасности.
      — Правильно! — сказал Гарнер. — Но сначала мы выпустим ракету. Ту, что нацелена на пришельца. С Гринбергом мы разберемся позже.
      — Ужасно не хочется этого делать. На «Золотом Кольце» еще два человека.
      Прошла минута. Пауза затянулась.
      — Я не могу двинуться, — сказал Андерсен. — Это вон та третья кнопка под синей лампочкой.
      Но и Люк не мог пошевелиться.
      — Кто бы мог подумать, что он достанет нас с такого расстояния? — с горечью воскликнул Гарнер.
      Андерсен не мог не согласиться с ним.
      Корабль продолжал свое движение к Нереиде.
      Для Силы расстояние не имело большого значения. Значение имело соотношение скорости и времени. Нереида не оправдала надежд. Мощный радар проходил сквозь нее, как через кривое оконное стекло, и ничего не показывал.
      Кзанол бросил поиск и некоторое время наблюдал за кораблем полуспящего рабом. Крошечный огонек его двигателей храбро светился на фоне кромешной ночи Нептуна.
      Кзанол был в ужасном настроении. Похоже, его корабль не достиг не только Нептуна, но и обоих его спутников. Что могло случиться с Бортовым Мозгом его старого корабля? Возможно, он не был рассчитан на столько лет.
      Но в глубине души Кзанол знал, в чем дело. Мозг промахнулся намеренно. Кзанол приказал ему совершить самоубийство, не сознавая, о чем просит. И Мозг, который был машиной, а не рабом, подчинявшимся Силе, ослушался. Должно быть, его корабль пролетел через Солнечную систему и ушел дальше в межзвездное пространство на скорости девяносто семь парсеков. Сейчас он обогнул уже половину вселенной.
      Кзанол почувствовал, как мышцы у него во рту напряглись, расправляя вкусовые усики вдоль щек, открывая челюсти до отказа, раздвигая губы и обнажая зубы, готовые крушить. Это была непроизвольная реакция страха и ярости, автоматически готовящая тринта к бою не на жизнь, а на смерть. Но сейчас сражаться было не с кем. И вскоре челюсти Кзанола сжались, а голова поникла.
      Его единственным развлечением было наблюдать за кораблем, в третий раз обследующим Нептун. Вскоре Кзанол увидел, как яркое пламя корабля неожиданно вытянулось, потом снова сократилось. Сонный раб сдался.
      После этого Кзанол увидел, что раб тоже летит к Тритону. Им овладело чувство благородной жалости, он вспомнил традицию семьи деда
      — на Раккарлиу никогда не помыкали рабами. И Кзанол отправился встречать сонного раба на Тритоне.
      — Один… два… не вижу корабля Гарнера. Он наверное приземлился где-то или отключил двигатель. Остальные просто делают круги.
      — Забавно, что он не связался с нами. Надеюсь, с ним ничего не случилось.
      — Мы бы заметили взрыв. Курильщик. В любом случае его двигатель остановился, когда он летел к Нереиде. Если двигатель отказал, мы найдем его.
      Когда Кзанол оказался достаточно близко, он приказал Сонному повернуть корабль и следовать за ним. Через час военный корабль и «Золотое Кольцо» оказались бок о бок.
      Первый и второй пилоты Кзанола были обеспокоены положением с топливом, поэтому, как только корабль Сонного приблизился, Кзанол приказал ему перелить горючее в топливные баки «Золотого Кольца». Кзанол ждал, пока шум в обоих кораблях прекратится. К счастью, карты были намагничены, а самого Кзанола в кресле удерживали ремни. Подсознательно он следил за передвижениями троих своих личных рабов: Сонный находился в хвосте, а первый и второй пилоты неподвижно сидели в кабине. Кзанол не хотел рисковать их жизнями и не приказал им помогать Сонному.
      Неудивительно, что Кзанол подскочил, как ужаленный, когда дверь его каюты распахнулась и вошел РАБ.
      Раб со щитом умственной защиты.
      — Привет, — сказал раб по-английски. — Думаю, нам нужен переводчик.
      И невозмутимо прошел в каюту управления. В дверях он остановился и взмахнул… дезинтегратором Кзанола.
      Человеку, обладавшему талантом и образованием Лимана, никогда не следовало поручать такую нудную работу. Лиман знал, что подобное никогда бы не случилось на Кольце. Когда-нибудь, очень скоро, он переселится на Кольцо, где его оценят.
      А пока что Лиман был старшим в команде технического обслуживания корпуса Лейзи-Восемь-3.
      Лиман завидовал команде другой секции, секции двигателя в Гамбурге. Им постоянно давали приказания о внесении незначительных изменений в двигатель звездного корабля, пока все ждали разрешения политиков запустить его. А система жизнеобеспечения Лейзи-Восемь-3 за два года не подвергалась никаким изменениям.
      До сегодняшнего дня.
      Сейчас Лиман и трое его подчиненных с изумлением наблюдали, как орда технических служащих делала непонятные вещи с каютой номер три. По стенам, пилу и потолку была натянута сеть тонких проводов. К тому, что в будущем должно было стать полом корабля, а пока что было внешней стеной, приварили тяжелое оборудование. Были сделаны отводы в энергетическую систему. Лиман и его люди бегали взад-вперед по круглому коридору, принося техническим служащим кофе и бутерброды, детальные схемы, инструменты, контрольные приборы и сигареты. Они не имели ни малейшего представления о том, что происходит. Пришельцы охотно отвечали на вопросы, но ответы были какими-то непонятными. Вроде этого: «Мы сможем утроить число пассажиров», — сказал человек, голова которого напоминала коричневое в крапинках яйцо. Для выразительности он тряхнул омометром.
      — Как?!
      Человек взмахнул омометром и обвел рукой всю комнату.
      — Мы поставим их здесь, как пассажиров в лифте в часы пик, — доверительно сообщил он.
      Когда Лиман обвинил его в легкомыслии, он смертельно обиделся и перестал разговаривать вообще.
      К концу дня Лиман ощущал себя плоским червем в четырехмерном лабиринте.
      Каким-то образом ему удалось устроить так, что вся группа отправилась ужинать вместе. Во время ужина многое прояснилось. Лиман насторожился, когда услышал фразу «замедляющие поля».
      Незаметно ужин превратился в вечеринку. Было уже два часа, когда Лиману, наконец, удалось позвонить по телефону. Какой-то человек хотел было нажать на рычаг, но Лиман знал, что ему сказать.
      Свой первый медовый месяц чета Лингов провела в Рино, штат Невада, тридцать лет назад. С тех пор Линг Ву разбогател на оптовой торговле медикаментами, и недавно Комиссия по рождаемости предоставила ему и его жене редкую привилегию — иметь более двух детей. И вот они здесь.
      Здесь, перед хрустальной стеной прозрачного зала, разглядывая окруженный кольцом мир, они не слышали музыки за своими спинами. Это была волшебная музыка: звуки воображения, вызванные к жизни необитаемым, бесплодным пейзажем, расстилавшимся перед ними. Мягкие изгибы льда разбегались к горизонту, похожему на выступ обрыва. Над этим обрывом висела игрушка, украшение, эстетическое чудо, какого никогда не знал ни один обитаемый мир. Спросите любого начинающего астронома о Сатурне. Он не просто расскажет вам, он достанет свой телескоп и покажет. Он просто заставит вас посмотреть на это.
      Линг Дороти, жительница Сан-Франциско в четвертом поколении, нажала ладонями на хрустальную стену, с такой силой, будто желала продавить ее.
      — О, я надеюсь, я надеюсь, — сказала она. — Я надеюсь, что он никогда за нами не прилетит!
      — Что, Дот? — Линг Ву улыбнулся ей снизу вверх, потому что она была на один дюйм выше.
      — "Золотое Кольцо".
      — Он уже и так опоздал на пять дней. Мне здесь тоже ужасно нравится, но я бы не хотел думать, что люди погибли только для того, чтобы мы остались здесь подольше.
      — Ты разве не слышал, Ву? Миссис Виллинг только что рассказала мне, что «Золотое Кольцо» кто-то украл прямо со взлетной площадки космопорта!
      — Миссис Виллинг слишком романтична.
      — Дай мне ввремя, ддай ммне время, — передразнивал Чарли. — Сначала Ларри, потом 'аррнерр. Время — это все, что у нас есть. Они что, хотят забрать все звезды себе?
      — Мне кажется, ты их недооцениваешь, — сказал дельфин постарше. — На любой планете есть место для нас обоих.
      Чарли не слушал.
      — Практически до недавнего времени они не знали, что мы здесь. А мы могли помочь. Я знаю, мы могли.
      — И почему у них должно быть время? Ты знаешь, сколько им самим потребовалось?
      — Что ты имеешь в виду?
      — Первому рассказу ходячих о полете на Луну — тысячи лет. Но попали они туда всего сто пятьдесят лет назад. Имей терпение, — сказал дельфин, зубы которого были сломаны, а челюсть украшена шрамами.
      — В моем распоряжении нет тысячи лет. Я что, должен провести всю жизнь глядя в небо, пока мои глаза не высохнут?
      — Ты будешь не первым. Даже не первым пловцом.
      Дейл Шнайдер шел по залу, как завоеватель, обдумывающий новые планы захвата. Когда он проходил мимо пациентов, он улыбался и кивал, но его энергичная походка отклоняла всякую возможность разговора. Наконец Дейл добрался до ординаторской.
      За пятнадцать секунд он дошел до автомата с кофе. Дейлу Шнайдеру было около сорока лет. Его тело ослабло, плечи ссутулились, щеки ввалились, придавая лицу выражение крайней обескураженности. Он налил черный кофе в пластиковую чашку, попробовал и, презрительно скривив губы, выплеснул. После минутного колебания Дейл наполнил чашку из другого краника. По крайней мере, будет другой привкус.
      Так и оказалось. Дейл плюхнулся в кресло и уставился в окно, чашка приятно грела его руку. Снаружи были деревья, трава и нечто, похожее на мощеные дорожки. Госпиталь Меннингера представлял собой лабиринт зданий, ни одно из которых не было выше четырех этажей. Небоскреб в милю высотой мог бы сэкономить миллионы за счет земли, даже если окружить его жизненно необходимой садово-парковой архитектурой. Но многие пациентки просто взвыли бы от сексуальных проблем, вызванных такой одинокой, вытянувшейся вверх башней.
      Дейл встряхнулся и отхлебнул варева. На десять минут он мог забыть о пациентах.
      Пациенты. Пациенты с «синдромом пришельца». Сначала они ввели его в заблуждение, его и других, одинаковым поведением. Только сейчас становилось очевидным, что их заболевания разнятся, как отпечатки пальцев. Когда пришелец дал себе волю, каждый получил какой-то особый вид потрясения. Дейл и его коллеги пытались проводить групповую терапию, но это было абсолютно неверно.
      Каждый взял в точности то, что ему требовалось от этой вспышки ярости, потрясения, горя и страха. Каждый нашел то, в чем нуждался и чего боялся. Одиночество, синдром кастрации, страх стать жертвой насилия, неприязнь к иностранцам, боязнь замкнутого пространства… нет смысла даже перечислять все.
      Врачей не хватало. Дейл был измучен… как и все остальные. И ни в коем случае нельзя было этого показать.
      Чашка опустела.
      — В строй, солдат, — вслух сказал Дейл.
      В дверях он посторонился, чтобы дать пройти Гарриет Какой-то — добродушной толстушке, которая всегда держалась, как всеобщая мамаша. Его память задержала остаточное видение ее улыбки, и он удивился, как это ей удается улыбаться даже сейчас? Дейл не видел, как за его спиной улыбка погасла.
      — Эти детали, — сказал Лит. — Трижды проклятые детали. Как они могли предусмотреть столько деталей?
      — Я думаю, он говорил правду, — решительно сказала Марда.
      Лит посмотрел на жену с изумлением. Марда явно туго соображала.
      — Не сбивай меня, — сказал он. — Военные могли позаботиться обо всех этих мелочах. Меня беспокоит, что они пошли на такие затраты и усилия. Спрятать Гринберга. Подготовить его жену. Разрушить кое-что в системе жизнеобеспечения звездного корабля. Они, конечно, смогут потом все восстановить, но представь, сколько это будет стоить!. А переполох в госпитале Меннингера. Боже, как они смогли и это устроить! Подговорить всех этих пациентов? Вдобавок, они не могли бы так запросто воспользоваться «Золотым Кольцом». Девяносто миллионеров вопят от негодования, что не могут вовремя вернуться домой. Еще тридцать человек на Земле теперь пропустят свое свадебное путешествие. Титан никогда не допустил бы этого! Военные, как ни крути, должны были украсть этот корабль.
      — Скальпель Оккама, — сказала Марда.
      — Оккама?? О! Нет. Мне в любом случае приходится слишком многое основывать на предположениях.
      — Лит, как ты можешь рисковать? Если Гарнер не лжет, вся солнечная система сейчас в опасности. Если лжет, каковы его мотивы?
      — Ты твердо уверена, не так ли?
      Марда энергично закивала.
      — Да, ты права. Мы не можем рисковать.
      Лит вышел из телефонной будки и сказал:
      — Я только что послал кораблям запись моего разговора с Гарнером. Целый чертов час. Я хотел бы сделать большее, но Гарнер услышит все, что я скажу. На таком расстоянии он неизбежно окажется в луче мазера.
      — Теперь они будут готовы.
      — Не знаю. Я хотел бы предупредить их об усилительном шлеме пришельца. Самое худшее, о чем я могу подумать, — это то, что Гарнер заграбастает эту чертову штуку. Ну, ладно. Лью не дурак, он сам обо всем позаботится.
      Позже Лит опять связался с Церерой, чтобы узнать, как идет проверка. Уже больше двух недель Кольцо произвольно останавливало и осматривало земные корабли. Если эти упорные поиски Гарнера были попыткой отвлечь внимание от чего-то, то у него ничего не выйдет! Но Церера сообщила, что на данный момент осмотры не дали результатов.
      Церера ошибалась. Тактика захвата и осмотра принесла, по крайней мере, один результат. Напряженность в отношениях между Землей и Кольцом еще никогда не была такой сильной.
      Второй пилот неподвижно сидела, слушая Кзанола-Гринберга. Она не понимала сверхразговора, но этого и не требовалось. Было достаточно, что понимал Кзанол-Гринберг, а сам Кзанол слушал раба с умственным щитом при помощи разума второго пилота.
      — Я должен избавиться от тебя немедленно, — размышлял Кзанол. — Рабу, которым нельзя управлять, нельзя доверять.
      — Это более верно, чем ты думаешь. — В голосе Кзанола-Гринберга был оттенок горечи. — Но пока ты не можешь меня убить. У меня есть информация, которая тебе крайне необходима.
      — Неужели? Что за информация?
      — Я знаю, где второй костюм. Я знаю, почему нас не спасли, и я понял, где… где сейчас наша раса.
      Кзанол сказал:
      — Я думаю, что тоже знаю, где второй костюм. Но ради того, что ты там еще можешь знать, я тебя не убью.
      — Очень великодушно, — Кзанол-Гринберг беспечно взмахнул дезинтегратором. — Для начала я скажу тебе то, что ты не сможешь использовать. Только для того, чтобы доказать, что я действительно знаю, о чем говорю. Ты знал, что белокормы разумны?
      — Дерьмо белокормовое.
      — Люди обнаружили их на Сириусе-A-3-1. Это точно белокормы. И они точно разумны. Ты допускаешь возможность, что они могли развить разум?
      — Нет.
      — Конечно, нет. Если какая-либо форма жизни и была когда-нибудь защищена от мутации, то это белокормы. Кроме того, что делать с разумом травоядных, лишенных оперативных придатков и естественной защиты? Нет, тнактипы, должно быть, вывели их разумными. То, что они сделали мозг деликатесом, — всего лишь оправдание тому, что они сделали его огромным.
      Кзанол сел. Его вкусовые усики торчали вперед, как будто он принюхивался.
      — Зачем им это понадобилось?
      Попался.
      — Давай уж я выдам тебе все сразу, — сказал Кзанол-Гринберг.
      Он не спеша снял шлем и сел, потом достал сигарету и закурил, чтобы потянуть время.
      Кзанол тем временем молча, но явно приходил в ярость. Нет ничего плохого в том, что тринт приходит в ярость, пока ярость не станет слишком сильной.
      — Ну вот, — начал Кзанол-Гринберг. — Первое — белокормы разумны. Второе — ты помнишь, какая началась депрессия, когда тнактипы Плорна изобрели антигравитацию?
      — Да, чтоб мне лишиться Силы! — воскликнул Кзанол нетерпеливо и… бестактно. — Плорна нужно было убить сразу же.
      — Не его. Его тнактипов. Не понимаешь? Они уже тогда вели необъявленную войну. За этим, должно быть, с самого начала стояли свободные тнактипы: ведь их флоту удалось уйти в космос, когда Тринтум обнаружил их систему. Они и не пытались достичь Андромеды. Они, наверное, все время оставались между звездами, куда никто не летает… летал. Некоторые тнактипы-роботы, должно быть, принимали их приказы. Белокормы, сами того не сознавая, служили источником информации. Ведь каждый состоятельный тринт в галактике, каждый, кто мог себе позволить, держал белокормов на своей земле.
      — Ты птавв и дурак. Ты основываешь все эти предположения на безумной идее, что белокормы разумны. Это ерунда, нонсенс. Мы бы почувствовали их разум.
      — Нет, проверь Маснея, если не веришь. Должно быть, тнактипы каким-то образом сделали мозг белокорма невосприимчивым к Силе. И один этот факт убеждает, что все было сделано умышленно. Шпионы-белокормы. Антигравитация, вовремя открытая, чтобы вызвать депрессию. Возможно, были и другие идеи. Мутированный виприн был предложен за несколько лет до антигравитации. Они оставили без дела все традиционные фермы по разведению випринов. Это и породило депрессию, антигравитация ее только ускорила. Еще одно: обычно подсолнухи были единственной защитой плантации, и у всех, кто владел землей, были ограды из подсолнухов. Это приучило землевладельцев к уединенности и независимости, чтобы в военное время они не могли действовать согласованно. И я бы дал голову на отсечение, что у них был какой-нибудь распылитель, уничтожающий подсолнухи. Когда депрессия была в полном разгаре, они нанесли удар.
      Кзанол молчал. По выражению его лица нельзя было ничего понять.
      — Здесь не все предположения. У меня есть проверенные факты. Во-первых, бандерснэтчи, для нас белокормы, разумны. Люди не дураки. Они бы не сделали такой ошибки. Во-вторых, возьмем тот факт, что тебя не подобрали, когда ты упал на F-124. Почему?
      — Чертовски хороший вопрос. Почему?
      Это было его исходным пунктом, болью, которая терзала душу Кзанола-Гринберга в течение 16 дней размышлений о прошлом и о себе. 16 дней, на протяжении которых ему ничего не оставалось делать, как наблюдать за Маснеем и думать о своем несчастье. Его ум проделал длинный путь, начавшийся с грустных раздумий о молчаливом бандерснэтче, и закончился войной, которая велась целую вечность назад. И всего этого могло не быть. Он мог бы избежать всех мучений и опасностей, если бы этот кретин-надсмотрщик увидел вспышку. Но он не увидел, и только по одной причине.
      — Потому что на Луне никого не было. Надсмотрщик был или убит во время восстания, или где-то сражался. Но, скорее всего, он был уже мертв. Тнактипы напали бы одновременно повсюду, чтобы отрезать источники питания.
      — Чтобы что? — Кзанол явно растерялся.
      Тринты никогда не воевали ни с кем, кроме других тринтов, к тому же последняя война закончилась еще до межзвездных полетов. Кзанол ничего не знал о войне.
      Тринт попытался вернуться к главному.
      — Ты сказал, что знаешь, где сейчас тринты.
      — Там, где и тнактипы. Они мертвы, вымерли. Если бы они не вымерли, они бы уже добрались до Земли. Это относится и к тнактипам, и почти ко всем остальным расам, которые нам служили. Они, должно быть, все погибли во время войны.
      — Но это безумие. Кто-то же должен был выиграть войну!
      Он говорил так искренне, что Кзанол-Гринберг рассмеялся.
      — Это не так. Спроси любого человека. Спроси русского или китайца. Они решат, что ты дурак, раз спрашиваешь об этом, но все же расскажут тебе о Пирровой победе. Сказать, что могло произойти?
      Он не стал дожидаться ответа Кзанола.
      — Это просто предположение, но в нем есть смысл, и у меня было две недели, чтобы как следует все обдумать. Должно быть, мы проигрывали войну. Если так, то некоторые представители нашей расы скорее всего решили взять всех рабов с собой. Как похороны деда, только с большим размахом. Они сконструировали такой мощный усилительный шлем, чтобы накрыть всю галактику. После этого они приказали всему, что было в пределах досягаемости, совершить самоубийство.
      — Но это ужасно! — Кзанол просто рассвирепел от такого нравственного преступления. — Зачем тринту делать подобное?
      — Спроси любого человека. Он знает, на что способны разумные существа, когда кто-то угрожает их жизни. Сначала они заявят, что все это ужасно безнравственно и что немыслимо, чтобы такая угроза когда-нибудь была исполнена. Потом признаются, что у них похожие планы, лучшие во всех отношениях, и что они вынашивали их годами, десятилетиями, веками. Ты признаешь, что создание Большого усилителя технически возможно?
      — Конечно.
      — Ты сомневаешься в том, что восставшая раса рабов довольствовалась бы меньшим, чем полное уничтожение тринтов?
      В уголках рта усики Кзанола корчились в безмолвной борьбе. Он наконец заговорил:
      — Я в этом не сомневаюсь.
      — Тогда…
      — Конечно, мы бы захватили их всех с собой! Подлые, трусливые, ниже, чем белокормы, воспользовавшиеся свободой, которую мы им дали, чтобы погубить нас! Мне бы только хотелось, чтобы мы взяли их всех с собой, всех до одного…
      Кзанол-Гринберг усмехнулся.
      — Должно быть, так и произошло. Как еще можно объяснить, что не обнаружено ни одной расы наших рабов, кроме белокормов? Вспомни, я тебе говорил о том, что белокормы невосприимчивы к Силе. Теперь о другом. Ты искал второй костюм?
      — Да, на спутниках. А ты обыскал Нептун. Я бы знал, если бы Масней нашел его. Но есть еще одно место, которое я хотел бы осмотреть.
      — Давай. Дай мне знать, когда закончишь.
      «Золотое Кольцо» разворачивался. Кзанол сидел, глядя прямо перед собой, перенеся внимание в каюту управления. Кзанол-Гринберг зажег сигарету и приготовился ждать.
      Если Кзанол научился быть терпеливым, то и его жалкое человеческое подобие тоже. Иначе он совершил бы какую-нибудь глупость, когда тринт взял под контроль Маснея, его личного раба. Он мог бы убить тринта уже только за то, что тот пользовался его телом… собственным украденным телом Кзанола-Гринберга. А чего стоило вообще общаться с Кзанолом, лицом к своему собственному лицу!
      Но у него нет выбора.
      Удивительнее всего было то, что Кзанол-Гринберг кое-чего достиг. Он встретился со взрослым тринтом на территории этого тринта. Ему пришлось потрудиться, чтобы заставить Кзанола считать себя разумом другого тринта, по крайней мере, птаввом. Но Кзанол все еще мог убить его. Жаль, что тринт так мало внимания обращает на дезинтегратор! Но пока что все идет гладко. И он гордился этим, — у Кзанола-Гринберга нет самоуважения.
      А пока, раз делать больше нечего, ему лучше держаться от Кзанола подальше.
      Первым побуждением Кзанола было проверить корабль Кзанола-Гринберга с помощью радара. Когда костюм обнаружить не удалось, Кзанол снова взялся за Маснея, проверяя тем самым предположение, что раб с умственным щитом как-то тайком пронес костюм на корабль и отключил поле стасиса. И снова ничего не обнаружил.
      Но раб казался таким уверенным в себе! Почему, если у него нет костюма?
      Они еще раз совместно обшарили Тритон. По ходу того, как продвигались поиски, Кзанол-Гринберг видел, что неуверенность Кзанола растет. Костюма не было на Нептуне, не было и… на обоих спутниках, определенно не было на втором корабле. Костюм не мог столько времени оставаться на орбите. Где же он тогда?
      Двигатель замер. Кзанол повернулся к своему мучителю, который внезапно ощутил, что его мозг как бы расплющили. Кзанол вложил в это все: кричащие чувства и невнятное бормотание, приказы, гнев, грубую бешеную ненависть и ВОПРОС, ВОПРОС, ВОПРО С.
      Пилот застонал и обхватил голову руками. Второй пилот пронзительно вскрикнула, встала, повернулась вполоборота и умерла с пеной на губах. Так она и стояла мертвая у игорного стола, несмотря на невесомость — магниты в ее сандалиях не давали ей уплыть. Кзанол-Гринберг встретил взгляд тринта, как он встретил бы торнадо.
      Умственное торнадо прекратилось.
      — Где он? — спросил Кзанол.
      — Давай заключим сделку, — Кзанол-Гринберг повысил голос, чтобы пилоту было слышно.
      Боковым зрением он увидел, что тринт понял его: из каюты управления выходил пилот, чтобы занять место второго пилота в роли переводчика.
      Кзанол достал свой складной нож. Он относился к дезинтегратору с величайшим равнодушием. Возможно, тринт просто не думал о нем как об оружии. В любом случае, никто не пустит в ход оружия против тринта, кроме другого тринта. Кзанол выдвинул нож на восемь дюймов и стоял, готовый вонзить невидимо тонкое лезвие в тело непокорного разумного.
      — Я тебя вызываю, — сказал Гринберг.
      Он даже не потрудился поднять дезинтегратор.
      «ВЫЙДИ», — приказал Кзанол пилоту.
      Кзанол-Гринберг чуть не закричал. Он выиграл! Рабы не могут присутствовать во время схватки или ссоры между тринтом и тринтом.
      Пилот медленно двинулся к шлюзовой камере. Слишком медленно. Должно быть, какой-то двигательный участок его мозга перегорел во время умственной борьбы или раб просто не хотел уходить.
      «ХОРОШО. НО БЫСТРЕЕ».
      Пилот очень быстро забрался в свой скафандр перед тем, как покинуть корабль. Семья владельцев Раккарлиу никогда не помыкала рабами…
      Дверь шлюзовой камеры захлопнулась.
      Кзанол спросил:
      — Что ты задумал?
      Ответа он не понял. Чувствуя к себе отвращение, он сказал:
      — Нам придется воспользоваться радио. А, вот оно, — Кзанол пригнул лицо к стене так, чтобы пара вкусовых усиков попала в углубление и щелкнула выключателем.
      Теперь пилот, чтобы быть переводчиком, мог слышать Кзанола-Гринберга с помощью радио внутри своего скафандра.
      — Повторяю, — сказал Кзанол. — Что ты задумал?
      — Я хочу стать твоим партнером в управлении Землей. Наше соглашение останется в силте, если мы обнаружим и другие… э… существа, подобные тебе, или их правительство. Половина тебе, половина мне и твое полное содействие в создании усилителя для меня. Пусть первый остается у тебя, он может не подойти моему мозгу. Я хочу, чтобы ты дал клятву… подожди, не могу произнести. — Он взял листок для записи очков при игре в бридж и написал пртуувлточками и загогулинами. — Я хочу, чтобы ты поклялся этой клятвой, что будешь защищать мою половину владения по мере сил и что ты никогда намеренно не подвергнешь опасности мою жизнь и здоровье, при условии, что я доставлю тебя туда, где ты найдешь второй костюм. Еще поклянись, что мы заставим людей сконструировать мне второй усилитель, как только вернемся.
      Кзанол раздумывал целую минуту. Его умственный щит был непроницаем, как дверь лунного форта, но Кзанол-Гринберг легко читал его мысли. Он тянул специально, чтобы набить цену. Конечно, он уже решил дать эту клятву, потому что клятва пртуувлобязательна между тринтом и тринтом. Кзанолу нужно всего лишь посмотреть на него как на раба…
      — Хорошо, — сказал Кзанол и произнес клятву пртуувл, не пропустив ни единого слога.
      — Отлично, — удовлетворенно сказал Кзанол-Гринберг. — А теперь поклянись этой клятвой.
      Он достал из нагрудного кармана еще один листок для бриджа и передал Кзанолу. Тринт взял листок и взглянул.
      — Ты хочешь, чтобы я произнес для тебя еще и клятву кпитлиттулм?
      — Да.
      Кзанолу-Гринбергу не было необходимости расшифровывать для Кзанола эту клятву или даже скрывать свою дельфинью ухмылку. Клятва кпитлиттулмиспользовалась между тринтом и рабом. Если Кзанол даст обе клятвы, он свяжет себя навсегда, разве только он позволит себе считать Кзанола-Гринберга растением или бессловесным животным. Что было бы несмываемым позором.
      Кзанол бросил бумажку. Его умственный щит был таким напряженным, что почти вибрировал. Потом челюсти Кзанола широко раскрылись, губы отодвинулись от игольчатых клыков в улыбке более ужасной, чем та, которой улыбается король тиранозавров, дразня палеонтолога, или Лукас Гарнер, услышав хорошую шутку. Глядя на Кзанола, кто усомнился бы, что это плотоядное животное? Проголодавшееся плотоядное животное, которое готово утолить голод в любую секунду. Можно было даже забыть, что Кзанол был всего лишь в половину человеческого роста, а вместо этого с ужасом увидеть, что он больше, чем сто скорпионов, или три дикие кошки, или полчище марширующих муравьев, или стая пираний.
      Кзанол-Гринберг узнал улыбку печального восхищения, капитуляции перед более сильным соперником, улыбку игрока, умеющего проигрывать. Но, неся в себе воспоминания тринта, он видел и большее. Улыбка Кзанола была фальшивой, как медный транзистор.
      Кзанол произносил клятву четыре раза и сделал четыре технические ошибки, лишавшие клятву законной силы. На пятый раз он сдался и дал клятву по всем правилам.
      — Хорошо, — сказал Кзанол-Гринберг. — Прикажи пилоту доставить нас на Плутон.
      — Ну-у ладно. Всем кораблям развернуться и направиться к 3,84,21,
      — по голосу человека в головном корабле чувствовалось, что он теряет терпение. — Не знаю, что это за игра, но мы умеем играть не хуже любого ребенка в квартале.
      — Плутон, — сказал кто-то. — Он летит к Плутону!
      Старина Курильщик Петропулос ткнул пальцем в передатчик.
      — Лью, не лучше ли кому-то из нас остаться и выяснить, что с двумя другими кораблями?
      — Ух. Ладно, Курильщик, ты это и сделаешь. Сможешь позже найти нас с помощью мазера?
      — Конечно, босс. Никаких секретов?
      — Черт, они все равно знают, что мы летим за ними. Говори все, что будет нужно. И узнай, где Гарнер. Если он на свадебном, дай мне знать. И еще, свяжись с Вуди на шестом и передай приказ следовать за Гарнером.
      — Конечно, это Плутон. До тебя еще не дошло?
      Уже не в первый раз Кзанол-Гринберг усомнился в умственных способностях своего бывшего "я". Эти сомнения становилось трудно игнорировать. Он боялся, что Кзанол сам догадается. Но?..
      — Нет, — сказал Кзанол злобно.
      — Корабль попал в один из спутников Нептуна, — начал терпеливо объяснять Кзанол-Гринберг. — И так сильно, что сбил спутник с орбиты. Ведь корабль двигался почти со скоростью света. Спутник набрал достаточно энергии, чтобы стать самостоятельной планетой, но у него осталась эксцентрическая орбита, которая временами все еще приводит его на орбиту Нептуна. Это, естественно, и помогло его обнаружить.
      — Мне сказали, что Плутон пришел из другой солнечной системы.
      — Мне тоже. Но это невозможно. Если такая громада приплыла в систему извне, почему она снова не вышла из нее, чтобы завершить гиперболу? Что могло ее остановить? Но одно меня беспокоит. Плутон не очень большой. Ты не думаешь, что костюм могло вынести взрывом обратно в космос?
      — Если так, я тебя убью, — пообещал Кзанол.
      — Не говори, дай мне самому догадаться, — упрашивал Гарнер. — Ага! Понял. Курильщик Петропулос, как дела?
      — Не так хороши, как твоя память. Прошло добрых 22 года.
      Курильщик стоял позади двух кресел в шлюзовой камере и усмехался двум собственным отражениям в боковом стекле. На большее не было места.
      — Что, черт побери, с тобой, Гарнер? Почему ты не повернешься и не пожмешь руку своему старому приятелю?
      — Не могу, Курильщик. Один инопланетянин, который не принимает отрицательных ответов, приказал нам не двигаться. Может быть, хороший гипнотизер и сможет вывести нас из этого затруднительного положения, но до тех пор нам придется подождать. Кстати, познакомься, это Лерой Андерсен.
      — Привет.
      — Дай-ка нам по сигарете, Курильщик, и вставь их нам в углы ртов, чтобы мы могли разговаривать. Твои парни преследуют Гринберга и пришельца?
      — Да, — Курильщик возился с сигаретами и зажигалкой. — А что это за игра в музыкальные стулья?
      — Что ты имеешь в виду?
      Старина Курильщик вложил сигареты куда просили и сказал:
      — Этот свадебный отправился на Плутон. Зачем?
      — Плутон!
      — Удивлен?
      — Усилителя там нет, — сказал Андерсен.
      — Правильно, — сказал Гарнер. — Мы знаем, что они ищут, и теперь знаем, что здесь они этого не нашли. Но я не представляю, почему они решили, что усилитель на Плутоне. Уф! Стойте. — Гарнер сердито попыхивал сигаретой: добрый, настоящий табак, все еще со смолами и никотином. Казалось, ему совсем не трудно двигать лицом. — Плутон когда-то мог быть спутником Нептуна. Может быть, в этом дело. А что с кораблем Гринберга? Он двигается в том же направлении?
      — Ух. Где бы он ни находился, его двигатель выключен. Мы потеряли его четыре часа назад.
      Заговорил Андерсен:
      — Если ваш друг все еще там, у него могли возникнуть проблемы.
      — Точно, — сказал Гарнер. — Курильщик! Возможно, этот корабль падает к Нептуну вместе с Ллойдом Маснеем. Ты его помнишь? Такой крупный, грузный парень с усами.
      — Кажется. Он тоже парализован?
      — Он загипнотизирован. Обыкновенная, избитая, кустарная разновидность гипноза, и если ему не прикажут в случае чего спасти собственную жизнь, он не спасет. Сделаешь?
      — Конечно. Я привезу его сюда, — Курильщик повернулся к шлюзовой камере.
      — Эй! — взвизгнул Гарнер. — Вытащи окурки, пока наши лица не загорелись!
      Из своего корабля Курильщик связался с Вуди Атвудом в шестом номере, антирадаре, и все рассказал.
      — Это похоже на правду, Вуди, — закончил он. — Но рисковать незачем. Давай сюда и держись поближе к кораблю Гарнера. Если он сделает хоть одно движение, значит, он проклятый врун, так что не спускай с него глаз. Он давно известен своими штучками. А я посмотрю, действительно ли с Маснеем что-то не так. Думаю, я его найду быстро.
      — При единице гравитации отсюда до Плутона полторы недели пути, — сказал Андерсен, который уже сделал простые подсчеты в уме. — Но мы не смогли бы последовать за этой шайкой, даже если бы могли двигаться. У нас нет горючего.
      — Мы сможем заправиться на Титане, так ведь? Где, черт побери. Курильщик?
      — Вряд ли его стоит ждать сегодня.
      Гарнер сердито глянул на Андерсена. Космос, невесомость, паралич — все это сказывалось на его самообладании.
      — Эй, — неожиданно прошептал он.
      — Что? — Это слово было произнесено преувеличенно тихим шепотом.
      — Я могу двигать указательными пальцами, — огрызнулся Гарнер. — Это колдовство может терять силу. И следи за своими манерами.
      Курильщик вернулся вечером следующего дня. Он вставил заостренный нос своего корабля в реакторную трубку корабля Маснея, чтобы толкать его. Когда он отключил свой двигатель, оба корабля стали свободно дрейфовать. Курильщик сновал между ними с аварийным ранцем на пояснице. К этому времени Атвуд уже присоединился к ним и помогал Курильщику, потому что было глупо подозревать обман после того, как был найден Масней.
      И не потому, что Масней был все еще загипнотизирован. Уже не был. Кзанол вывел его из гипноза, взяв под контроль, и, отправляясь на Плутон, по доброте или легкомыслию не дал никаких распоряжений. Масней был близок к голодной смерти. На его лице залегли глубокие морщины, а кожа на теле стала похожей на обвислую, в складках, палатку, растянутую на его скелете. Кзанол-Гринберг неоднократно забывал кормить его, спохватываясь только тогда, когда было видно, что голод вот-вот выведет Маснея из гипноза. Кзанол никогда бы не обращался так с рабом, но Кзанол, настоящий Кзанол, в значительно большей степени был телепатом, чем самозваный. К тому же… Кзанол-Гринберг не привык думать о ежедневном потреблении пищи как о необходимости. Такое количество пищи было роскошью, и притом глупой.
      Как только «Золотое Кольцо» исчез из вида, Масней набросился на еду. В его корабле не осталось и капли горючего, и его обнаружили дрейфующим по сильно эксцентрической орбите вокруг Тритона, по орбите, которая постепенно сужалась.
      — Вряд ли все это было подстроено, — сказал Курильщик, когда связался с флотилией Кольца. — Еще немного, и Масней бы умер. Он находится на грани истощения.
      Сейчас четыре корабля были около Нереиды.
      — Нам нужно заправить корабли, — сказал Гарнер. — Вот как это можно сделать.
      И он стал объяснять.
      Курильщик заупрямился:
      — Я свой корабль не брошу.
      — Мне очень жаль, Курильщик. Но посуди сам. У нас три пилота, так? Ты, Вуди и Масней. Я и Андерсен не можем двигаться. Но у нас четыре корабля. Один мы должны оставить.
      — Должны. Но почему мой?
      — У нас пять человек на три корабля. Это означает, что нам необходимы оба двухместных. Правильно?
      — Правильно.
      — Остаются твой корабль и корабль с антирадаром. Какой бы ты выбрал?
      — Ты же не думаешь, что мы успеем добраться до Плутона к началу военных действий?
      — Но мы можем попытаться. Или ты хочешь все бросить и вернуться домой?
      — Ладно, ладно.
      Флотилия двинулась к Тритону без четвертого номера, но с половиной его горючего, залитого в корабль Маснея «Иво Джимма». Гарнер стал пассажиром Маснея, а Курильщик полетел на «Хайнлайне» с Андерсеном. Все три корабля зависли над покрытой льдом поверхностью большего из спутников. Их двигатели слой за слоем растапливали замороженные газы — азот, кислород, углекислоту, пока не добрались до плотного слоя льда. Корабли совершили посадку на лед, после чего Вуди и Курильщик отправились за четвертым номером.
      Курильщик посадил корабль-одиночку при почти пустом баке. То, что оставалось, они перелили в «Иво Джимма», потом дополнили его бак горючим «Хайнлайна». Вуди отключил в одиночном корабле охлаждающий блок резервуара с водородом, снял обогреватель кабины и перенес его в резервуар. Для этого ему пришлось проделать дыру в стене.
      Следующие несколько часов Вуди и Курильщик провели, вырезая изо льда глыбы. Масней все еще не оправился, поэтому представителям Кольца пришлось взять всю работу на себя.
      Они еле держались на ногах, когда закончили ее. Два лазерных режущих инструмента практически вышли из строя, но зато топливный бак четвертого номера был заполнен теплой, не очень чистой водой.
      Потом Курильщик и Вуди подключили батарею номера шесть, чтобы подвергнуть электролизу растопленный лед.
      В бак «Хайнлайна» залили смесь водорода с кислородом, потом установили термостат выше точки конденсации водорода, но кислород выпал в виде снега. Курильщику и Вуди пришлось, сменяя друг друга на дне бака, выгребать его. Один раз им даже понадобилось поднять в воздух шестой номер и немного покружить над Тритоном, чтобы зарядить батареи. И все это время их преследовало острое чувство безвозвратно уходящего времени.
      За два дня Вуди с Курильщиком заправили все три корабля. Баки были неполными, но этого было достаточно, чтобы доставить небольшой вспомогательный флот на Плутон. Четвертый номер никуда не годился, его бак был забит грязью.
      — Мы опоздаем на три дня, что бы там ни происходило, — мрачно заметил Вуди. — Зачем тогда вообще лететь?
      — Мы можем приблизиться настолько, чтобы вести переговоры по радио, — возразил Курильщик. — Я хочу, чтобы Гарнер был поблизости и давал команды флоту, он больше всех нас знает об этих монстрах.
      Люк добавил:
      — Основной аргумент — это то, что флот, прежде чем проиграет войну, сможет продержаться дня три. А к тому времени мы доберемся туда, да еще день сэкономим время. А может и нет. Полетели.
      — Свариваем! — В голосе Кзанола слышалось характерное для тринта презрение. — Мы с таким же успехом могли бы раскладывать пасьянс.
      Эти слова прозвучали довольно странно, особенно если принять во внимание, что Кзанол проигрывал.
      — Знаешь что? — предложил Кзанол-Гринберг. — Давай поделим Землю прямо сейчас и будем играть на людей. Мы можем уже сейчас договориться, что разделим Землю пополам, с севера на юг, и оставим пока все как есть, а когда вернемся с усилителем, ставкой каждого будет восемь миллиардов человек.
      — Звучит заманчиво. А почему с севера на юг?
      — Так у каждого из нас будут все типы климатических зон. А почему бы и нет?
      — Согласен.
      Кзанол сдал две карты мастью вниз и одну вверх.
      — Семь дальше, — объявил пилот.
      — Упал, — сказал Кзанол-Гринберг, глядя, как Кзанол зарычал и сгреб взятки. — Надо было взять Маснея. Опасно лететь без пилота.
      — Да? Представь, что я взял Маснея. Как бы ты себя чувствовал, видя, как я управляю твоим бывшим рабом?
      — Паршиво.
      На самом деле Кзанол-Гринберг только сейчас понял, что Кзанол проявил редкий такт, оставив Маснея. Ллойд был использованным рабом. Рабом, который уже кому-то принадлежал. Обычай почти требовал его смерти и, безусловно, предполагал, что он уже никогда не станет собственностью уважающего себя тринта, хотя может быть отдан нищему.
      — Пять дальше, — сказал пилот.
      Со своего места он не мог видеть игроков, но готов был в любую секунду переводить, ломая язык о непереводимый покерный сленг.
      Кзанол сдал одну вверх, одну вниз.
      — Забавно, — сказал Кзанол-Гринберг. — Я почти вспомнил что-то, но потом все куда-то исчезло.
      — Открой свой ум, и я скажу, что это было.
      — Нет. Все равно это на английском. Из воспоминаний Гринберга. — Он сжал голову. — Что же это было? Кажется, что-то чертовски подходящее. Что-то насчет Маснея.
      — Играй.
      — Девять человек.
      — Поднимаю на пять.
      — Мои десять.
      — Ходи. Гринберг, почему это ты выиграл больше меня, хотя ты вскрываешься чаще?
      Кзанол-Гринберг щелкнул пальцами.
      — Вот оно! «Когда я стану мужчиной и буду очень гордым и сильным, я не позволю другим девчонкам и мальчишкам брать мои игрушки»: Стивенсон. — Он засмеялся. — Почему я…
      — Двойка тебе, дама мне, — перевел пилот.
      Кзанол продолжал по-тринтски:
      — Если бы у людей были телепатические регистрирующие аппараты, им бы не приходилось вот так возиться со звуками. Хотя у ваших звуков приятный ритм.
      — Конечно, — рассеянно сказал Кзанол-Гринберг.
      Он проиграл эту партию, поставив две тысячи на две четверки.
      Через некоторое время Кзанол отвлекся от игры:
      — Коммуникатор, — сказал он, встал и прошел в каюту управления.
      Кзанол-Гринберг последовал за ним. Когда они устроились, пилот включил звук.
      "… Атвуд в шестом номере. Надеюсь, что ты слушаешь, Лью. В свадебном определенно находится инопланетянин, и у него определенно мощнейшие способности. Все это правда. Пришелец парализовал военного представителя и его пилота с расстояния примерно в миллион миль. И он довольно черствый парень. Он бросил человека во втором корабле дрейфовать около Тритона, умирающим от голода и без капли горючего. Гарнер говорит, что из-за Гринберга. Гринберг — это тот, который считает себя пришельцем. Он сейчас тоже на свадебном. Там еще двое: пилот и второй пилот. Гарнер говорит: стрелять без предупреждения, не пытаться приблизиться к кораблю. Я оставляю это на ваше усмотрение. Мы на три дня позади вас, но все равно летим. Четвертый номер находится на Тритоне, им нельзя пользоваться, пока не вычистим топливные баки. Только трое из нас могут вести корабль. Гарнер и его пилот все еще парализованы, хотя это понемногу проходит.
      По-моему, ваша основная цель — усилитель, если вы сможете его найти. Эта штука гораздо опаснее, чем любой инопланетянин. Кольцу он нужен только для исследовательских целей, и я знаю ученых, которые возненавидят нас, если мы лишим их этой возможности. Но ты представляешь себе, что Земля может сделать с усилителем телепатического гипноза…
      Ставлю на повтор. Лью, это Атвуд в шестом номере. Повторяю, Атвуд…"
      Кзанол-Гринберг достал сигарету и закурил. На свадебном был обширный выбор сигарет. Эта была из деникотинизированного табака с двойным фильтром и ментолом. У нее был запах слабо горящих листьев, а вкус — леденцов от кашля.
      — Стрелять без предупреждения, — повторил он. — Хорошего мало.
      Тринт смотрел на него с нескрываемым презрением. Бояться рабов! Хотя и сам-то он всего лишь птавв…
      Кзанол-Гринберг выглядел раздраженным. В конце концов, он знает о людях куда больше Кзанола.
      — Всем, всем, — заговорил человек в головном корабле. — Я думаю, огонь открывать необходимо. Комментарии?
      Последовали комментарии. Лью все терпеливо выслушал, потом сказал:
      — Тартов, твои гуманные побуждения делают тебе честь. Никакого сарказма. Но положение слишком серьезно, чтобы думать о двух землянах в свадебном специальном. Насчет усилителя нам нечего беспокоиться. Земля все равно не найдет его раньше нас. Они не знают о Плутоне того, что известно нам. Мы выставим над планетой охрану, пока Кольцо не пришлет автоматический орбитальный сторожевой корабль. Если радар засечет усилитель, мы просто сбросим на него бомбу, и к черту все исследовательские возможности. Я ничего не пропустил?
      Женский голос произнес:
      — Давай пустим одну ракету с камерой. Мы же не хотим использовать весь огневой потенциал сразу.
      — Правильно, Мейб. У тебя есть ракета с камерой?
      — Да.
      — Выпусти ее.
      Кзанол-Гринберг, как всегда, ушел в себя. Почему-то он вспомнил свои часы, лежащие во втором костюме, для торжественных случаев. Они надевались на локоть, с криогенными шестеренками. Нужно сделать новый ремешок.
      Но зачем? Они всегда отставали. Ему приходилось подводить их каждый раз, возвращаясь с приемов, с других плантаций, из космоса.
      Ну, конечно. Его часы портила относительность времени. Как он раньше этого не понял?
      Потому что был тринтом.
      Глупым. Тринты были глупы. Кзанол не мог играть в покер, даже когда пользовался знаниями пилота. Он не догадался, что его корабль мог врезаться в Плутон. Ему не нужен ум, у него есть Сила.
      Тринты перестали использовать собственный интеллект после того, как нашли первую расу рабов. До этого момента Сила ничего не значила, ей не было применения. У тринтов был безграничный приток рабов, которые даже думали за них. Стоит ли после этого удивляться, что тринты деградировали?
      — Ставлю пятьдесят, — сказал Кзанол-Гринберг.
      Тринт улыбнулся.
      — Я никогда не считал, что Департамент Обороны — превосходная идея, — сказал Люк. — Но я полагаю, что он необходим. Совершенно необходим. Я стал военным, потому что думал, что таким образом смогу быть полезен обществу.
      — Люк, если землянам необходима полиция мысли, чтобы поддерживать их жизнь, им незачем жить. Вы пытаетесь задержать эволюцию.
      — Мы не полиция мысли. Мы всего лишь осуществляем контроль за технологией. Если кто-то создает нечто, что запросто может уничтожить цивилизацию, тогда и только тогда мы вмешиваемся. Ты бы удивился, если бы узнал, до чего часто это происходит.
      В голосе Курильщика прозвучало презрение:
      — Неужели? Почему бы тогда не запретить реакторные трубки? Нет, не перебивай меня. Люк, это важно. Термоядерная реакция используется не только в кораблях. Половина питьевой воды на Земле поступает из дистилляторов морской воды, и все они используют тепло реакции. Большая часть электроэнергии Земли и вся электроэнергия Кольца — это реактивы. А термоядерное пламя в крематориях и мусоросжигающих заводах? Возьми уран, который вы вынуждены импортировать только для того, чтобы впрыскивать его в реакторные трубки в качестве детонатора. А что говорить про сотни тысяч реактивных кораблей, каждый из которых…
      — … превращается в водородную бомбу одним нажатием кнопки.
      — Совершенно верно. Так почему же военные не запретили термоядерную реакцию?
      — Во-первых, потому что Департамент Обороны был создан слишком поздно. Термоядерная энергия уже существовала. Во-вторых, потому что нам нужна эта энергия. Реакторная трубка — это человеческая цивилизация, так уж устроены электрогенераторы. В-третьих, мы не вмешиваемся в то, что способствует космическим полетам. Но я рад…
      — Ты служишь…
      — Моя очередь. Курильщик. Я рад, что ты затронул реакторы, потому что именно в них все дело. Цель Департамента Обороны — поддерживать равновесие цивилизации. Нарушишь равновесие, и первое, что случится, — это война. Так всегда бывает. Но этот раз будет последним. Можешь представить себе полномасштабную войну со всеми этими водородными бомбами, ждущими своего часа? Только нажать на кнопку — ты, кажется, так сказал.
      — Ты сказал. Значит, нужно подавлять человеческую изобретательность, чтобы удержать равновесие? Жалкая у Земли участь, если так.
      — Курильщик, если бы это не было совершенно секретно, я бы показал тебе проект, позволяющий устранять реакторный экран с расстояния в 10 миль. Чик Уотсон стал моим боссом после того, как ему удалось обнаружить изобретение, которое заставило бы нас узаконить убийство. Это было…
      — Не говори мне о доказательствах, которые все равно не можешь представить.
      — Ладно, черт побери, а как насчет того усилителя, за которым мы все охотимся? Представь, что появляется такой умник с усилителем для телепатического гипноза! Ты бы его не запретил?
      — Сначала достань такую штуковину, а тогда я отвечу.
      Масней взмолился:
      — Ради Бога, вы, двое!..
      — Чертовски верно, — откликнулся голос Андерсена. — Дайте нам, невинным свидетелям, час передышки.
      Человек в головном корабле открыл глаза. Остаточные изображения, как вайды-амебы, мешали ему смотреть, но экран оставался темным и плоским.
      — Всем кораблям? — сказал он. — Мы пока не можем стрелять. Придется подождать, пока они развернутся.
      Никто ничего не спросил. Все они видели с помощью камеры, укрепленной на носу, как ракета Мейб Дьюлин приблизилась к «Золотому Кольцу». Они видели, как пламя двигателя свадебного стало ослепительным, несмотря на то, что картинка постепенно тускнела. Потом экраны погасли. Расщепляющийся водород превратил ракеты в расплавленные огарки, прежде чем они успели близко подойти к кораблю. Еще один день свадебный останется цел и невредим.
      Кзанол-Гринберг принял решение.
      — Остаешься за старшего, — сказал он. — Я скоро вернусь.
      Кзанол наблюдал, как он встал и надел скафандр.
      — Что это ты собираешься делать?
      — Попытаюсь задержать противника, если повезет.
      После этого птавв поднялся по трапу в шлюзовую камеру.
      Кзанол вздохнул. Он считал, что раб с умом птавва делал ужасно много шума из ничего. Возможно, тот слишком много размышлял о предполагаемом восстании тнактипов, и все рабы стали казаться ему опасными.
      Кзанол-Гринберг оказался на верхней части корпуса корабля. Шлюзовую камеру поместили именно там по нескольким причинам, главной из которых была та, что так люди могли ходить по обшивке при работающем двигателе.
      Кзанол-Гринберг надел магнитные сандалии, потому что если бы он поскользнулся, падать пришлось бы очень долго, и быстро пошел по корме к хвосту.
      Кнопка, спрятанная в киле корабля, выпустила ступеньки, ведущие по закруглению корпуса к крылу. Кзанол-Гринберг спустился вниз. Водородное свечение было очень ярким: даже закрыв глаза, он чувствовал жар на лице. Он встал на колени, чтобы крыло защитило его от света…
      Кзанол-Гринберг посмотрел через край. Если наклониться слишком сильно, можно ослепнуть, но ему необходимо разглядеть… Да, вот они. Пять светящихся точек, одинаково ярких и одинакового цвета. Кзанол-Гринберг направил дезинтегратор и спустил курок.
      Если бы дезинтегратор обладал лучом вроде мазера, он мог бы нанести серьезный урон. Но таким узким лучом было крайне сложно попасть в одну из этих крошечных мишеней. Конус расширялся слишком быстро. Кзанол-Гринберг не заметил никакого результата. Правда, он особенно и не рассчитывал на это. Он прицелился так хорошо, как только смог, в пучок из пяти звезд. Шли минуты.
      — Какого черта… Лью! Мы что, в облаке звездной пыли?
      — Нет.
      Человек в головном корабле озабоченно смотрел на потрескавшийся кварц своего ветрового стекла.
      — Может, это оружие, о котором предупреждал Гарнер? У всех ветровые стекла испорчены?
      Хор утвердительных ответов.
      — Ух, ладно. Мы не знаем, какой мощностью обладает этот инструмент, но, наверное, у него есть предел. Вот что мы сделаем. Во-первых, некоторое время будем пилотировать по приборам. Во-вторых, со временем нам придется выбить ветровые стекла, чтобы обеспечить обзор, так что остаток пути мы проведем в закрытых скафандрах. Но пока мы не можем этого сделать! Иначе лицевые стекла покроются инеем. Третье… — Для убедительности Лью сердито огляделся по сторонам, хотя никто его не видел. — Никому не покидать корабль ни при каких обстоятельствах! Мы все знаем, что это оружие может за 10 секунд оставить нас без скафандров. Будут другое предложения?
      Предложения были.
      — Свяжись с Гарнером и спроси, что он об этом думает.
      Это был голос Мейб Дьюлин из второго корабля.
      — Уберем на несколько часов антенны радара, иначе они выйдут из строя.
      Так и сделали. Корабли продолжали лететь вслепую.
      — Нам нужно определить, что еще это оружие повредило в наших кораблях.
      Но никто не мог придумать ничего лучшего, чем «выйти и посмотреть».
      Заградительный огонь прекратился через пятнадцать минут. Две минуты спустя он возобновился, и Тартов, который снаружи изучал повреждения, поспешно забрался в корабль, при этом правая сторона его лицевого стекла сделалась непрозрачной.
      Кзанол посмотрел на своего «партнера», устало спускающегося в шлюзовую камеру.
      — Великолепно, — сказал он. — Тебе не приходило в голову, что дезинтегратор нам может понадобиться для того, чтобы откопать второй костюм?
      — Приходило. Поэтому я и использовал его не дольше, чем было необходимо.
      На самом деле Кзанол-Гринберг прекратил работу с дезинтегратором из-за усталости, но Кзанол был прав. После двадцати пяти минут почти непрерывной работы батареи могут сесть.
      — Я надеялся, что смогу нанести им кое-какие повреждения. Не знаю, удалось ли мне это.
      — Может, ты успокоишься? Когда они подойдут поближе, я возьму их, и у нас сразу появится еще несколько кораблей и личных слуг.
      — Я в этом не сомневаюсь. Но им незачем подходить так близко.
      Расстояние между «Золотым Кольцом» и флотилией Кольца медленно сокращалось. Они достигнут Плутона почти одновременно, через одиннадцать дней после того, как свадебный покинул Нептун.
      — Вот он, — сказал кто-то.
      — Точно, — отозвался Лью. — Все готовы открыть огонь?
      Никто не ответил. Пламя из двигателя свадебного растянулось на несколько миль — длинная тонкая линия голубовато-белого цвета в тусклой, конусообразной оболочке. Пламя начало медленно сжиматься.
      — Огонь, — сказал Лью и нажал на красную кнопку.
      Над кнопкой была предохранительная решетка. Ее предусмотрительно откинули заранее.
      Пять ракет ринулись вперед. Пламя свадебного сжалось в светящуюся точку. Прошла минута. Час. Два.
      Раздался радиосигнал.
      — Вызывает Гарнер. Что-нибудь уже произошло?
      — Нет, — сказал Лью в микрофон, предназначенный для мазерной связи. — Хотя они уже должны были поразить цель.
      Тянулись минуты. Белая звездочка «свадебного специального» продолжала безмятежно сиять.
      — Значит, что-нибудь не так, — голос Гарнера пересек световые минуты между ним и группой кораблей. — Возможно, дезинтегратор вывел из строя антенны радаров ваших ракет.
      — Сукин сын! Конечно, так и есть. И что теперь?
      Снова пауза.
      — Наши ракеты в порядке. Если нам удастся подойти поближе, мы ими воспользуемся. Но так они выиграют три дня на то, чтобы найти усилитель. Ты можешь придумать, как задержать их на три дня?
      — Да, — Лью был мрачен.
      Он прикусил губу, размышляя, можно ли как-нибудь не говорить этого Гарнеру. Ладно, не такая уж секретная это информация, и потом, военный все равно узнает.
      — Корабли Кольца совершили несколько полетов к Плутону, но никогда не пытались приземлиться. После того, как первый корабль провел тщательные спектроскопические измерения…
      Они играли за столом, расположенным сразу за дверью каюты управления. На этом настоял Кзанол-Гринберг. Он играл, слушая одним ухом радио. Кзанол не возражал, поскольку это отрицательно сказывалось на игре Кзанола-Гринберга.
      После нескольких минут полной тишины до них донесся голос Гарнера, скрипучий и немного искаженный: «Похоже, все зависит от того, где они сядут, но мы не сможем это проконтролировать. Лучше подумать о чем-нибудь еще, так, на всякий случай. Что у вас еще есть, кроме ракет?»
      Из-за помех радио слегка жужжало.
      — Мне бы хотелось слышать и того, к кому он обращается, — проворчал Кзанол. — Ты что-нибудь понимаешь?
      Кзанол-Гринберг покачал головой.
      — Должно быть, они в курсе, что мы находимся в мазерном луче Гарнера. Но, похоже, им известно что-то еще, чего не знаем мы.
      — Четверку.
      — Меняю две. Как бы там ни было, приятно сознавать, что они не могут в нас стрелять.
      — Да. Неплохая работа.
      Кзанол невольно сказал это свысока, пользуясь стандартной формой, которой обычно поощряли раба, проявившего надлежащую инициативу.
      Кзанол смотрел в карты. Он так и не увидел убийственной ярости на лице своего партнера. И так и не почувствовал, какие страсти кипели в голове существа, сидящего напротив. Разум Кзанола-Гринберга боролся с чужой яростью до тех пор, пока она не остыла. Кзанол мог запросто умереть в тот день, крича и извиваясь, когда дезинтегратор снимал бы с него костюм, кожу, мышцы, и даже не узнал бы, почему.
      Прошло десять дней и двадцать один час после взлета. Закованная льдом планета висела впереди, огромная и грязно-белая, с ослепительно ярким сиянием, которое и обмануло древних астрономов. С Земли видно только это свечение, фактически свидетельствующее о том, что у Плутона ровная, почти гладкая поверхность, делающая планету очень маленькой и очень плотной на вид.
      — Слишком мал, — сказал Кзанол.
      — А что ты ожидал от спутника?
      — Здесь была F-28. Слишком темная даже для белокормов.
      — Точно. М-м-м… Посмотри на этот огромный круг. Похоже на гигантский метеоритный кратер, не правда ли?
      — Где? А, вижу.
      Кзанол прислушался.
      — Есть. Радар поймал его. Чтоб мне лишиться Силы, — добавил он, глядя на радар телескопа глазами пилота, — почти видно его форму. Но мы сможем приземлиться только на следующем витке.
      Огромный корабль медленно разворачивался. Наконец его двигатель оказался обращенным к орбите.
      Флотилия Кольца держалась на почтительном расстоянии. Весьма почтительном — четыре миллиона миль. Без телескопов Плутон был еле заметен.
      — Всем загадать число, — сказал Лью. — Между единицей и сотней. Сначала говорите вы, потом я. После свяжемся с Гарнером, и пусть он выберет. Тот, чье число окажется самым близким к тому, которое загадает Гарнер, проиграл.
      — Три.
      — Двадцать восемь.
      — Семьдесят.
      — Пятьдесят. Отлично. Я вызываю Гарнера. — Лью переключился на мазер. — Первый вызывает Гарнера… Первый вызывает Гарнера… Гарнер? Мы тут почти решили, что делать, если свадебный не приземлится. Ни одна из наших радарных антенн не повреждена, так что мы можем запрограммировать один из кораблей на столкновение со свадебным на максимальной скорости. Потом будем наблюдать с помощью телескопов, и когда корабль подойдет достаточно близко, взорвем двигатель. Мы хотим, чтобы ты выбрал число от единицы до ста.
      Прошло несколько секунд. Корабли Гарнера теперь были уже недалеко. Их полет подходил к концу.
      — Это Тартов в третьем номере. Он идет на посадку.
      — Говорит Гарнер. Я предлагаю подождать и, если получится, воспользоваться антирадаром. Я понял, что вы собираетесь посадить кого-то в шлюзовую камеру и заставить его просидеть там до самого Кольца. Подождите нас, в одном из земных кораблей есть место. Вам все еще нужно число? Тогда — пятьдесят пять.
      Лью сглотнул.
      — Спасибо, Гарнер.
      Он выключил искатель мазера.
      — Лью, свадебный выходит на ночную сторону. В предрассветную область. Лучшего и желать нельзя. Если повезет, он сядет в самом Полумесяце!
      Лью наблюдал за крошечным огоньком над тусклой белой поверхностью Плутона. Огонек был очень бледен.
      Кзанол-Гринберг сглотнул, снова сглотнул. Небольшое ускорение раздражало его. Он винил в этом свое человеческое тело. Кзанол-Гринберг сидел в кресле у иллюминатора, ремни безопасности были крепко пристегнуты.
      За иллюминатором не было ничего особенного. Корабль, постепенно снижаясь, обогнул половину планеты, но до сих пор единственной достопримечательностью поверхности, как две капли воды походившей на биллиардный шар, было медленное перемещение планетарной тени. Сейчас корабль летел над ночной стороной, освещенной только тусклым огоньком двигателя, тусклым, по крайней мере, когда он отражался с такой высоты. Да и видеть в общем-то было нечего… до сих пор.
      На восточном горизонте что-то поднималось, что-то чуть более светлое, чем черная равнина. Неровная полоса на фоне звезд. Кзанол-Гринберг подался вперед, когда начал понимать, до чего громадными были горы, потому что это было не что иное, как горная цепь.
      — Что это? — вслух спросил он.
      Кзанол впился в ум пилота.
      Пилот ответил:
      — Полумесяц Котта. Замороженный водород, скопившийся вдоль стороны рассвета. Когда планета поворачивается на дневную сторону, водород закипает, а потом опять замерзает на ночной стороне.
      — Спасибо.
      Недолговечные горы водородного снега, гладкие и высокие, плавно, ряд за рядом, вырастали перед замедляющимся кораблем, показывая цепь потрясающей ширины. Но своей длины они не могли продемонстрировать. Кзанол-Гринберг видел только, что горы растянулись на половину горизонта, но он представил, что они шли от полюса к полюсу, огибая половину планеты. Так должно было быть. Так и было.
      На высоте одной мили «Золотое Кольцо» мягко-мягко затормозил и остановился. Огненная подушка, преодолев милю, коснулась поверхности. В этом месте поверхность стала исчезать. Под снижающимся кораблем образовался обширный, мелкий кратер, но он быстро углублялся. Из кратера поднялось кольцо тумана, мягкое, белое и непроницаемое. Оно постепенно уплотнялось в холоде и темноте, замыкаясь вокруг корабля. После этого не было видно уже ничего, кроме светящегося тумана, кратера и языков пламени, вырывавшихся из реактора.
      Это было невероятно чуждое место. Кзанол-Гринберг зря тратил свою жизнь, отыскивая необитаемые миры в галактике. Ни один из них не дал ему такого ощущения отчужденности, какое возникало при виде этого оледеневшего мира, более холодного, чем… чем дно Дантова ада.
      — Мы совершим посадку на слой льда, — объяснил пилот просто, как будто его спрашивали. — Слои газа не удержат нас. Но до льда еще нужно докопаться.
      Это он искал неизведанности? Не Гринберга ли это мысль проскользнула в его здравый ум? Да. Моральное удовлетворение было старым грешком Гринберга, а Кзанол искал богатства и только богатства.
      Сейчас кратер уже походил на открытую угольную шахту с покатыми краями, состоящими из колец разной толщины. Кзанол-Гринберг смотрел вниз, щурясь от света и усмехаясь, пытаясь угадать, каким газом был тот или иной слой. Они проходили через очень толстую глыбу льда, толщиной в сотни или тысячи футов. Может, это азот? Тогда следующий слой, наверное, кислород.
      Равнина и все пространство над ней вдруг ярко вспыхнули.
      — Он взрывается! — закричал Лью, как помилованный преступник.
      Со стороны равнины, где светилась маленькая звездочка «Золотого Кольца», вырвался закручивающийся столб желто-белого пламени. Секунду звезда продолжала ярко сиять, потом исчезла, и все, что было видно в телескоп — это огонь.
      Лью сократил увеличение в десять раз, чтобы посмотреть, как распространяется огонь. Потом ему пришлось сократить увеличение еще раз. И еще раз.
      Плутон горел. Миллиарды лет толща относительно инертного азотного льда предохраняла лежащие под ней легко вступающие в реакцию слои. Метеоры, такие же редкие здесь, как кашалоты в аквариуме с золотыми рыбками, неизбежно сгорали в азотном слое.
      На Плутоне не было никакого пожара с тех пор, как корабль Кзанола свалился со звезд. Но сейчас пары водорода, смешавшись с парами кислорода, воспламенились. Другие элементы подхватили эстафету.
      Пламя кольцом вырывалось в космос. Сильный раскаленный ветер дул в пустоте, развевая огромные ленты пламени над кипящими льдами, пока, наконец, не остался только чистый кислород. Тогда пламя пошло вниз. Под слоем льда лежали чистые металлы. Ледяной покров над ними был очень тонким, местами он совсем исчезал. Все это сформировалось после падения космического корабля бессчетные века назад, когда Землей еще правили пищевые дрожжи.
      Жилы натрия и кальция. Даже железо неистово горит при наличии кислорода и достаточной температуры. И хлор, и фтор — оба галогена тоже присутствовали, сжигая верхнюю часть замороженной атмосферы Плутона. Если температуру поднять до нужной отметки, даже кислород и азот вступят во взаимодействие.
      Лью не отрываясь смотрел на экран. Он думал о своих пра-пра-правнуках. Он заставит их увидеть все так, как он видел это сейчас. Старый, сморщенный, лысый, он скажет этим детям, сидя в каталке: «Когда я был молодым, я видел, как горит целый мир…» Ничего более удивительного в своей жизни Лью больше не увидит.
      Плутон стал черным диском, закрывающим почти весь экран его телескопа. Широкое кольцо огня на нем почти замкнулось, превращаясь в огромный круг, половина которого ползла по краю планеты. Когда она сомкнется на другой стороне со второй половиной, произойдет такой взрыв, какого и представить невозможно. Но в центре кольцо темнело, постепенно становилось черным. Все, что могло гореть, уже почти полностью выгорело. Точка, в которой огонь начался, была теперь самым холодным местом на планете.
      «Золотое Кольцо» поднимался вверх, раскачиваясь и вибрируя от взрывов, за его крыльями и корпусом тянулись языки пламени. Кзанол-Гринберг лежал без сознания. Кзанол только приходил в себя. Корабль не был поврежден. Разумеется, он и не мог быть поврежден температурой горения водорода. Обшивка корабля могла неделями выдерживать температуру термоядерной реакции.
      Но пилот вышел из-под контроля. В тот момент, когда ударила взрывная волна, возобладали его рефлексы, а потом восстановился его собственный разум… Впервые за несколько недель пилот оказался хозяином самому себе и принял осознанное решение. Он отключил подачу горючего. Теперь корабль вряд ли снова удастся запустить.
      Кзанол пришел в бешенство и приказал пилоту: «УМРИ!»
      Пилот умер, но было уже поздно. Корабль, лишенный энергии, стал снижаться в пылающий вихрь.
      Кзанол смачно выругался. Под ним стена огня в десятки миль высотой медленно отступала к горизонту. Корабль почему-то не опрокинулся, гироскопы, должно быть, все еще работали.
      Удары снизу становились более редкими по мере того, как утихал пожар. Корабль начал падать.
      С трудом взяв себя в руки, Лью оторвал глаза от экрана и встряхнулся. Потом включил радио.
      — Всем кораблям! — сказал он. — Лететь к Плутону на максимальной скорости. Посмотрим на пожар по пути. Тартов, запрограммируй нас на посадку на рассветной стороне того, что там осталось от Полумесяца Котта. Хекстер, последнее время ты не сделал ничего полезного. Найди мазером Цереру, чтобы я мог проинформировать их о случившемся. Вопросы?
      — Это Тартов. Лью, ради всего святого! Планета в огне. Как мы сядем?
      — Нам лететь еще четыре миллиона миль. Когда мы доберемся, огонь уже успокоится. Хотя, ладно, выведи нас на орбиту, но все равно программируй посадку.
      — Я думаю, нам лучше оставить один корабль на орбите, так, на всякий случай.
      — Ладно, Мейб. Мы бросим жребий, кому оставаться. Еще что-нибудь?
      Трое мужчин и женщина одновременно нажали кнопки, которые впрыснули в реакторные трубки летучий уран, потом водород. Растущий ураган нейтронов произвел расщепление, которое произвело теплоту, которая произвела реакцию. Образовались четыре бело-голубые звезды, с очень длинными и очень тонкими лучами. Они плавно повернулись к Плутону и начали движение.
      — Вот что, — устало сказал Масней, — ты думаешь телепатический усилитель вообще когда-нибудь существовал?
      — Я уверен, что усилитель существует. И он пока еще цел и невредим.
      Люк разминал пальцы, вид у него при этом был взволнованный. На экране перед ними появился Плутон, на котором прямая полоса огня соединяла запад с востоком.
      — Ллойд, как ты думаешь, почему я не хотел, чтобы корабли Кольца обогнали нас? Почему мы, несмотря ни на что, следуем за ними? Этот усилитель — новое оружие! Если Кольцо сможет его использовать, мы станем свидетелями самой ужасной и самой длительной диктатуры в истории. Она может вообще никогда не кончиться.
      Масней представил себе будущее, которое нарисовал Люк, и, судя по тому, как исказилось его лицо, нашел такое будущее зловещим. Потом он усмехнулся.
      — Они не смогут сесть. Все в порядке. Люк. В таком огне они не найдут шлем.
      — Там, где приземлился свадебный, огня больше нет.
      Масней посмотрел на экран телескопа.
      — Точно. Интересно, Плутон все еще взрывоопасен?
      — Не знаю. Там все еще могут быть залежи несгоревшего материала. Но при желании они смогут приземлиться несмотря ни на что. Все, что от них требуется, это сесть на дневной стороне, где нет водорода, и сесть быстро, так, чтобы не прожечь слой азота. Их корабли, конечно, провалятся в него из-за утечки тепла, и в конце концов им придется прокапывать себе путь. Но это ерунда. Водород — единственное, что имеет значение.
      — Я почти уверен, что они отправятся за усилителем, как только утихнет огонь. Нам необходимо уничтожить его до того, как они смогут до него добраться. Или после. Выбора у нас нет.
      — Посмотри-ка, — сказал Ллойд.
      На экране четыре ярких огонька за какие-нибудь секунды вытянулись в линию в милю длиной и двигались в одну сторону.
      — У нас еще есть время, — сказал Масней. — Они за миллионы километров от Плутона.
      — Не так уж это далеко, — Люк протянул руку и замкнул цепь межкорабельной связи. — Вызываю «Хайнлайна». Андерсен, флотилия Кольца только что отправилась на Плутон с расстояния в четыре миллиона миль. Сколько им потребуется времени?
      — Они стартовали из положения абсолютного покоя?
      — Почти.
      — Дай-ка… м… м-м… Примерно 5 часов 10 минут. Не меньше. Может, больше, в зависимости от того, боятся ли они огня.
      — А сколько времени уйдет у нас?
      — Пятьдесят девять часов.
      — Спасибо, Андерсен.
      Люк выключил радио. Странно, что Курильщик просто сидел, не говоря ни слова. В сущности, он вообще ничего не говорил последнее время.
      Люк вздрогнул. Он догадался, что Курильщик думает о том же, о чем и он. В случае смерти инопланетянина вопрос стоял так: кто получит шлем? Кольцо или Земля? И Курильщик не очень-то доверял Земле в этом вопросе.
      Ларри Гринберг открыл глаза и увидел тьму. Было холодно.
      «СВЕТ НЕ РАБОТАЕТ», — сказал голос у него в голове.
      — Мы что — разбились?
      «ЭТО УЖ ТОЧНО. НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ, ПОЧЕМУ МЫ ЕЩЕ ЖИВЫ. ВСТАТЬ!!!»
      Ларри Гринберг встал и прошел по проходу между пассажирских кресел. Его мышцы, затекшие и ноющие, казалось, действовали сами по себе. Он подошел к штурманскому креслу, убрал труп пилота и сел. Собственные руки пристегнули его, потом сложились на коленях. Так он и сидел. Кзанол стоял рядом, почти за пределами периферийного зрения Ларри.
      «УДОБНО?»
      — Не совсем, — признался Ларри. — Можно оставить одну руку свободной для курения?
      «КОНЕЧНО».
      Ларри почувствовал, что левая рука начала его слушаться. Он все еще не мог двигать глазами, хотя мог моргать. На ощупь он достал и зажег сигарету.
      Ларри пришло на ум: «Хорошо еще, что я один из тех, кто умеет бриться без зеркала».
      Кзанол спросил:
      «ЧТО ЭТО ДОЛЖНО ЗНАЧИТЬ?»
      — Это значит, что, лишившись зрения, я не теряю координации.
      Кзанол стоял, глядя на Ларри. Уголком глаза Ларри видел какую-то расплывчатую массу. Ларри знал, чего хотел тринт. Но он этого не сделает, он не спросит.
      Интересно, как Кзанол выглядит?
      Он выглядит как тринт, конечно. Ларри помнил, как был Кзанолом-Гринбергом, и единственное, что он тогда видел, это низкорослый, симпатичный, не очень ухоженный тринт. Но когда он проходил мимо Кзанола в каюту управления, мимолетный взгляд обнаружил нечто ужасающее, нечто одноглазое, чешуйчатое, зеленое и переливающееся, с огромными серыми земляными червями, извивающимися в уголках рта, напоминающего прорезь в детском резиновом мяче, с остро отточенными металлическими зубами, с непомерно большими руками и массивными трехпалыми ладонями, похожими на ковши экскаватора.
      Голос тринта, по его собственным стандартам, был холоден:
      «ТЕБЯ ИНТЕРЕСУЕТ МОЯ КЛЯТВА?»
      — Клятвы. Да, раз уж ты заговорил об этом.
      «ТЫ БОЛЬШЕ НЕ МОЖЕШЬ УТВЕРЖДАТЬ, ЧТО ТЫ — ТРИНТ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ТЕЛЕ. ТЫ НЕ ТО СУЩЕСТВО, КОТОРОМУ Я ДАЛ КЛЯТВУ».
      — Клятвы…
      «Я ВСЕ ЕЩЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ПОМОГАЛ МНЕ УПРАВЛЯТЬ ЗЕМЛЕЙ».
      Ларри без труда понимал даже интонации сверхразговора, а Кзанол, разумеется, теперь мог читать его мысли.
      — Но ты будешь управлять мной, — сказал Ларри.
      «КОНЕЧНО».
      Ларри поднял сигарету и постучал по ней указательным пальцем. Пепел падал медленнее, чем пелена с его глаз.
      — Я кое-что должен тебе сказать, — произнес он наконец.
      «ТОЛЬКО КОРОЧЕ. У МЕНЯ МАЛО ВРЕМЕНИ. МНЕ ЕЩЕ НУЖНО КОЕ-ЧТО ОТЫСКАТЬ».
      — Не думаю, что тебе придется владеть Землей. Я остановлю тебя, если смогу.
      Вкусовые усики Кзанола выделывали что-то странное, но Ларри этого не видел.
      «ТЫ МЫСЛИШЬ КАК РАБ. НЕ ПТАВВ, А РАБ. У ТЕБЯ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ МЫСЛИМОЙ ПРИЧИНЫ УГРОЖАТЬ МНЕ».
      — Это мои проблемы.
      «ДОВОЛЬНО. НЕ ДВИГАЙСЯ, ПОКА Я НЕ ВЕРНУСЬ».
      В приказе были нотки отвращения. Темное пятно зашевелилось и исчезло.
      Оставшись один в каюте управления, Ларри стал прислушиваться к лязгу, скрипу, проклятиям, которые означали, что Кзанол что-то искал. Он услышал, как тринт резко приказал пилоту вернуться к жизни и НЕМЕДЛЕННО показать ему, куда он спрятал портативный радар… Приказ, скорее взрыв ярости, внезапно оборвался. Как и звуки обыска.
      Вскоре Ларри услышал, как тяжело захлопнулась шлюзовая камера.
      Служащий был средних лет. В его обязанности входило устанавливать очередность посланий, отправляемых и принимаемых из глубокого космоса. В три часа утра он ответил на звонок наружного телефона.
      — Привет, приемо-передающая Станция Мазерной Связи Департамента Обороны, — сказал он немного сонно.
      Это была скучная ночь.
      Но скука мгновенно улетучилась. Миниатюрная брюнетка, смотревшая на него с экрана, была поразительно красива, особенно для мужчины, который увидел ее неожиданно посреди ночи.
      — Привет! У меня сообщение для Лукаса Гарнера. Я думаю, он на пути к Нептуну.
      — Лукас Гарнер? Что… то есть, что за сообщение?
      — Скажите ему, что мой муж вернулся в нормальное состояние, пусть имеет это в виду. Это очень важно.
      — А кто ваш муж?
      — Ларри Гринберг. Г-р-и…
      — Да, я знаю. Но сейчас он за Нептуном. Не может ли Гарнер уже знать то, что вы хотите сообщить о Гринберге?
      — Нет, если он не телепат.
      — О!
      Для служащего это было рискованное решение. Мазерные послания по стоимости не уступали урану, не столько из-за расходуемой энергии и необходимости использования сверхточного оборудования, сколько из-за трудности поиска цели. Но в данном случае только Гарнер мог решить, действительно ли для него важно это сомнительное «предчувствие». И служащий рискнул своей должностью и отправил послание.
      Огонь уже стихал. Большая часть несгоревшего водорода взорвалась еще до пожара и сгустилась в облако на противоположной от «Золотого Кольца» стороне Плутона. Вокруг этой тучи бушевал ураган устрашающей силы. Замороженный дождь падал с небес в виде огромных капель, со свистом врезающихся в азотистый снег. Слои над азотом исчезли, испарились, потому что это были газы, разжижающие водород. На границе урагана водород все еще горел с галогенами и даже азотом, образуя аммиак, но вокруг почти всего огромного кольца пожары утихли. Относительно небольшие локальные пожарища медленно, но верно пожирали все на пути к новому центру. «Горячий» водяной лед продолжал падать. Когда он выпарит весь азот, то примется за кислород. И тогда все вспыхнет снова.
      В центре урагана лед стоял, как гигантский вал в Аризоне. Даже галогены все еще находились в замерзшем состоянии под его ровной верхушкой, представлявшей собой тысячи квадратных миль замороженного фтора. Некоторое время эффект Кориолиса сдерживал пылающий ветер.
      На другой стороне планеты Кзанол вышел из «Золотого Кольца».
      Один раз он оглянулся. Свадебный корабль лежал на днище. Его посадочный механизм был втянут, а под выхлопным конусом двигателя образовался широкий, ровный кратер. Раскаленный, как звездное вещество, водород просочился из реакторной трубки вскоре после того, как была отрезана подача топлива. Фюзеляж был помят, но не поврежден.
      Корабль обречен. Он больше никуда не годится.
      Кзанол пошел дальше. В космическом костюме тринта был прекрасный набор инструментов. В костюм веками не вносились изменения, потому что конструкция давно была признана идеальной, не считая небольшого изъяна в системе безопасности, о котором конструкторы не подозревали. И наивные тринты так никогда и не достигли того уровня искушенного мастерства, которое обычно возникает только с годами. Температура внутри костюма была оптимальной, даже немного теплее, чем в самом корабле.
      Но костюм был не в состоянии охладить воображение того, кто его носил. Когда корабль остался позади, Кзанол ощутил холод. Там, где он находился, толщи азотистого и кислородного снега выкипели, оставив мерзлоту, которая казалась темно-зеленой в свете лампы его шлема. Густой туман растянулся вокруг, застилая почти всю поверхность планеты. Этот туман сузил вселенную Кзанола до-небольшого участка пузырчатого льда.
      Двигаясь большими, легкими, быстрыми прыжками, он за 40 минут добрался до первой возвышенности Полумесяца. Это было в шести милях от корабля. Сейчас Полумесяц представлял собой небольшой холм вечной мерзлоты, исковерканной пожаром.
      Портативный радар Кзанола, взятый им на «Кольце», показывал, что его цель находится в пределах досягаемости, на расстоянии примерно в милю вперед и почти тысячу футов вглубь мерзлоты.
      Кзанол начал взбираться по склону.
      — У нас больше нет ракет, — мрачно заметил человек во втором номере. — Как мы защитим себя?
      Лью ответил:
      — Пока Гарнер успеет хотя бы на нюх подойти к Плутону, мы уже будем на пути домой. Самое большее, что он сможет сделать, это открыть огонь. Но его ракеты не настолько совершенны, чтобы попасть в нас на такой скорости, разве что случайно. И он это знает. Гарнер даже не станет пробовать, потому что это может начать Последнюю Войну.
      — А если он решит, что ставки слишком высоки?
      — Черт побери, Тартов, что нам тогда остается? Мы не должны позволить Гарнеру улететь отсюда с усилителем! Если это произойдет, мы станем свидетелями периода такого рабства, о каком никто даже не мечтал до сих пор. — Лью с шумом выдохнул воздух. — Нам нужно спуститься и уничтожить эту штуку. Приземлиться на стороне рассвета и выслать экспедицию. Хекстер, ты можешь снять с корабля радар так, чтобы он при этом работал?
      — Конечно, Лью, но чтобы нести его, потребуются два человека.
      Тартов сказал:
      — Ты не совсем понял. Лью. Конечно, мы должны разрушить чертов усилитель. Но как мы потом докажем Гарнеру, что мы действительно его разрушили? С какой стати ему верить нам?
      Лыс провел толстыми пальцами по своим спутанным жестким волосам.
      — Прошу прощения, Тартов. Это чертовски хороший вопрос. Замечания?
      Кзанол направил дезинтегратор вниз под углом 30 градусов и спустил курок.
      Туннель образовывался быстро. Кзанол не видел, насколько быстро, потому что с первой же секунды в отверстии не было ничего, кроме кромешной тьмы. Из туннеля вырвался небольшой вихрь, который тут же замерз, и Кзанол прислонился к нему, как к стене.
      Через несколько минут Кзанол решил, что туннель, должно быть, получился достаточно просторным, но вход был не более фута шириной, и Кзанол дезинтегратором расширил его. Даже отключив копательный инструмент, он не мог ничего разглядеть.
      Спустя мгновение Кзанол шагнул в темноту.
      Протянув левую руку, Ларри тряхнул пилота за плечо. Никакой реакции. Он напоминал восковую фигуру. На его месте Ларри, наверное, чувствовал бы себя так же. Но щека пилота оказалась холодной. Пилот был не парализован, он был мертв.
      Где-то в подсознании Гринберга присутствовала Джуди, но это было не так, как раньше. Теперь Ларри в это верил. Даже разделенные расстоянием более чем в три миллиарда миль, он и Джуди каким-то образом чувствовали друг друга, знали друг о друге. Но не не более того.
      Ларри ничего не мог ей сказать. Он не мог предупредить ее о том, что пришельца от полного господства над Землей отделяют какие-нибудь часы или минуты.
      Пилот тоже ничем не мог ему помочь. У него было только мгновение для того, чтобы сделать выбор, и он сначала сделал его верно, а потом ошибся. Пилот решил умереть, убив при этом всех, кто был на корабле. И это было правильно. Но ему нужно было отключить экран радара, а не доступ горючего! И вот теперь пилот был мертв, а Кзанол свободен.
      Он, Ларри, один виноват во всем! Без Ларри Гринберга Кзанол никогда бы не узнал, что костюм на Плутоне! Сознавать это было мучительно.
      А где его щит? Еще два часа назад у Ларри была непроницаемая телепатическая стена, щит, который выдержал самые неистовые атаки Кзанола. Теперь Ларри вспомнил, что он ЭТО делал. Если бы он мог… удержать ЭТО.
      Нет, все исчезло. Какое-то воспоминание, какое-то тринтское воспоминание. Ладно, постараемся припомнить. Ларри был в офисе Маснея, когда тринт приказал всем погасить свой разум. Его телепатический щит… но он уже был. Ларри каким-то образом уже знал, как пользоваться им. Он знал уже тогда.
      Подсолнухи в 8 футов высотой. Они все время поворачивались, следуя за солнцем, вращавшимся вокруг плантации на полюсе Кзанит. Огромные серебряные параболоидные тарелки, посылающие сконцентрированный солнечный свет на свои темно-зеленые узлы фотосинтеза. Гибкие зеркала, держащиеся на толстых выпуклых стеблях, зеркала, которые слегка наклонялись, чтобы перенести свой смертоносный фокус, куда захотят: на взбунтовавшегося раба, дикого зверя или нападающего враждебного тринта. Фокус был смертоносным, как лазерная пушка, и подсолнухи никогда не промахивались. Но по какой-то причине они никогда не покушались на обитателей дома, который охраняли.
      В чреве лежащего на брюхе роскошного лайнера трепетал Ларри Гринберг. Рыба на сковородке! Должно быть, подсолнухами управляли домашние рабы-тнактипы! Хотя у него не было ни малейшего доказательства, он знал это. В какой-то день в далеком прошлом каждый подсолнух в галактике повернулся против своего владельца… И Ларри подумал: «Мы не тринты… те тринты действительно дали себя подставить. Ублюдки!»
      Вспоминая все заново, Ларри понял, что подсолнухи на самом деле не были такими большими, как казались. Он смотрел на них с точки зрения Кзанола, который был метр двадцать ростом, с точки зрения ребенка-тринта восьми тринтумских лет, Кзанола-недоростка.
      Мазерный луч тянулся к Плутону, распространяясь вширь и все время, по мере удаления от Солнца, немного снижаясь в частоте. Прошло больше пяти часов, прежде чем он достиг цели. К этому времени волновой фронт был уже почти четверть миллиона миль в ширину.
      Плутон не остановил луч. Плутон едва ли оставил в нем заметное отверстие. Луч обладал огромной энергией. Он продолжил свое путешествие в пустоту, двигаясь прямо к центру галактики. Столетия спустя он был пойман существами, и отдаленно не напоминающими людей. Им удалось установить форму конического луча и определить его вершину, но не совсем точно…
      В его кильватере…
      Тартов сказал:
      — Ты был прав. Лью. Там, куда мы летим, огня нет.
      — Тогда вы втроем продолжайте снижаться, а я останусь на орбите.
      — Слушай, нам нужно еще раз бросить жребий.
      — Ерунда, Мейб. Подумай, какие суммы я начну выигрывать в покер, истратив все свое невезение здесь. Получил мою орбиту, Тартов?
      — Включи свою идиотскую машину, и я возьму информацию прямо оттуда.
      — Автопилот выключен.
      «БИП-БИП-БИП…»
      Когда сигнал прекратился. Лью почувствовал, что его корабль поворачивается. Справятся ли они без него? Конечно, они же с Кольца. Если придет опасность, она придет к нему, на орбиту. И он сказал:
      — Всем кораблям! Удачи. И никакого глупого риска.
      — Вызывает Хекстер. Что-то на канале связи с Землей, Лью.
      Лью поискал по шкалам частот.
      — Не могу найти.
      — Чуть ниже.
      — Типичное… Черт побери, оно кодировано. Какого черта оно кодировано?
      — Возможно, у них есть свои маленькие секреты, — предположил Тартов. — Что бы там ни было, это, несомненно, отличный повод покончить со всем быстро.
      — Да. Слушай, вы приземляйтесь, а я отправлю сообщение на Цереру для расшифровки. Ответ займет часов двенадцать, но какого черта?
      С какой стати оно кодировано?
      Лит Шефер знал ответ.
      Даже здесь, сидя в своем кабинете глубоко в недрах Цереры, зная, что в тридцати милях над головой по своей спиральной, замедленной орбите вращается пузырь Родильного, Лит готовил извинительную ноту в ООН. Это была самая тяжелая работа, которую ему когда-либо приходилось делать! Но, похоже, другого выхода нет.
      Полторы недели назад было получено мазерное сообщение с Нептуна. Рассказ Гарнера полностью подтвердился: он вылетел на Нептун в погоне за безумно опасным инопланетянином. Лит нахмурился и приказал немедленно прекратить беспокоить земные корабли. Но ущерб уже был нанесен. В течение двух недель Кольцо препятствовало скудному судоходству Земли, кодировало мазерные передачи, даже прогнозы погоды на Солнце, в нарушение вековой традиции, использовало шпионскую сеть так интенсивно, что ее существование стало оскорбительно очевидным. Как никогда прежде, правилом стали секретность и подозрительность. Земля ответила тем же.
      Теперь Кольцо прекратило использование кодов, а Земля нет.
      Была ли в этих кодированных посланиях важная информация? Скорее всего, нет, сказал бы Лит. Некоторые наугад расшифрованные послания выводили его из себя. Но у Кольца не было уверенности в добрых намерениях Земли. В этом, естественно, и было все дело.
      Вдобавок корабли Кольца с оскорбительной тщательностью досматривались в земных портах. Это необходимо прекратить. Лит стиснул зубы и продолжил писать.
      Послание стало повторяться, и Ллойд решительно выключил радио.
      — Она почувствовала, что он умер, — сказал Люк. — Она этого не поняла, но почувствовала, что он умер.
      Его мысли двигались сами по себе… Джуди почувствовала, что он умер. Что позволяет некоторым людям знать такие вещи, которых они никак не могут знать? В последнее время таких людей становилось все больше и больше. У Люка никогда не было задатков подобного рода, и он завидовал тем немногим счастливцам, которые без малейшего усилия могли находить потерянные кольца или потерянных преступников, не давая никаких других объяснений, кроме: «Я подумал, что ты могла уронить его в майонез», или "У меня было предчувствие, что он прячется в метро, питаясь орешками из автоматов.
      С помощью каких-то своих особых карт парапсихологи доказали, что пси-силы существуют, но за двести лет они так и не ушли дальше этого доказательства, не считая создания псионических приспособлений вроде
      контактного устройства. Для Люка слово «псионика» означало: «Я не знаю, как эта чертова штука действует».
      Как Джуди узнала, что «Золотое Кольцо» разбился? Когда у вас нет приемлемого объяснения, вы просто вешаете ярлык. Телепатия.
      — И все равно, — сказал Люк сам себе, не замечая, что говорит вслух, — она умудряется обманывать себя. Изумительно!
      — А ты уверен, что и Гринберг и инопланетянин погибли?
      Люк вскинул голову. Ллойд был испуган и даже не пытался скрыть этого:
      — "Золотое Кольцо" — слишком прочный корабль. Двигатель у него, если помнишь, находится в днище. Его днище построено так, чтобы выдерживать температуру термоядерной реакции. А взрыв произошел именно под кораблем!
      Люк почувствовал, как его собственные нервы затрепетали в ответной волне страха.
      — Мы проверим это немедленно, — сказал он и прикоснулся к панели управления. — Внимание! Всем кораблям! Андерсен, что ты можешь сказать о «Золотом Кольце»?
      — Да, я слышал. Это возможно, это вполне возможно. Люди, строившие свадебный, чертовски хорошо знают, что один несчастный случай или одна авария могут погубить многомиллиардный бизнес. Они строят корабли, которые выдержат что угодно. Система жизнеобеспечения «Золотого Кольца» меньше, чем у любого другого корабля как раз потому, что они добавили дополнительный вес в обшивку и аварийно-спасательную систему.
      Курильщик сказал уныло:
      — А мы не можем помочь нашим.
      — Черта с два. Послание было кодировано. Ллойд, направь мазер на Плутон. Курильщик, у вас есть какой-нибудь условный сигнал?
      — Нет необходимости. Они вас и так услышат: Но все равно уже поздно.
      — Что ты хочешь сказать?
      — Они спускаются.
      Кзанол медленно шел по туннелю, который тускло отсвечивал там, куда падал свет. Постепенно он научился держаться на безопасном расстоянии от исчезающей впереди стены, следуя за лучом дезинтегратора в наклонном колодце шести футов в диаметре. Ветер с шумом проносился мимо него и переставал быть ветром, превращаясь в частички льда и пыли, летающие в вакууме. При низкой гравитации они плотно заполняли туннель позади него.
      Второй костюм находился в двухстах футах от него, в конце туннеля.
      Кзанол посмотрел вверх и выключил дезинтегратор. Потом остановился, задыхаясь от злости, и стал ждать. Они осмелились! Они находились пока за пределами досягаемости, но быстро приближались. Кзанол ждал, готовый убивать.
      Но здравые размышления остановили его. Ему нужен корабль, на котором он покинет Плутон. Его собственный корабль погиб в огне. Те, наверху, были одноместными, бесполезными для него кораблями, но Кзанол знал, что следом идут другие. Он не должен спугнуть их.
      Кзанол позволит этим кораблям совершить посадку.
      Корабль Лью висел носом вниз над поверхностью Плутона. Он специально так установил гироскопы. Корабль будет еще очень долго находиться в таком положении, возможно, пока гироскопы не выйдут из строя. Пока что Лью ничего не удавалось разглядеть. Поверхность планеты была закрыта покрывалом бурлящих штормовых облаков.
      Лью знал, что несколько минут назад он миновал Полумесяц Котта. Он услышал жужжание разомкнутой межкорабельной связи. Теперь из-за горизонта на него надвигалась буря. Внутри бури был титанический вращающийся вихрь, над которым он пролетал уже дважды. Период обращения Плутона — несколько месяцев. Только мощнейшая струя воздуха, воздуха только что произведенного, примчавшегося с другой стороны планеты, могла набрать достаточно вторичной скорости, чтобы создать такой небесный водоворот из простого эффекта Кориолиса. По краям вихря дрожали языки пламени, но в центре был круг, спокойный и чистый до самого плоскогорья, покрытого льдом.
      По радио донесся голос Гарнера.
      — … пожалуйста, ответьте сразу, чтобы мы знали, что вы в порядке. Существует реальная возможность того, что инопланетянин выжил во время аварии, в этом случае…
      «И ты мне это говоришь только сейчас! Ты, всезнающий сукин сын!» — Лью не мог говорить. Его язык и губы отнялись, как и все остальные мышцы. Он прослушал все сообщение, потом слушал, как оно повторялось и повторялось. Голос Гарнера стал казаться ему невыносимо назойливым.
      Сейчас ураган был почти под ним. Лью смотрел вниз прямо в его центр.
      На краю ядра надвигающегося урагана тусклый огонек полыхнул языками пламени.
      Это было похоже на первый взрыв, который Лью видел в телескоп. Но этот был не в телескопе! За первые же двадцать секунд целое плоскогорье покрылось разноцветными языками пламени. Медленно, словно сбрасывая сонное оцепенение холода, огонь поднимался и тянулся к Лью.
      Огонь, и лед, большие осколки льда, лед, который горел, набирая высоту и силу, — сверкающее плотоядное животное, тянущееся, чтобы поглотить его.
      Бега випринов. Сгорбленные, похожие на скелеты, фигуры огромных гончих-альбиносов носились и носились вокруг зрителей, стоящих затаив дыхание в центре круга. Казалось, виприны едва касались грязной поверхности стадиона, из их ноздрей вырывался пар, а кожа отливала маслом. Воздух был густым от Силы — тысячи тринтов отчаянно швыряли приказы своим любимцам, отлично зная, что у мутанта-виприна нет мозгов, чтобы услышать приказ. И Кзанол, сидящий на одном из самых дорогих мест, с зажатой в руке закладной пластиковой веревочкой, знал, что от этих бегов, что от этого забега зависит то, кем он станет: разведчиком или управляющим мусороуборочными машинами. Он уйдет отсюда или с такой суммой коммерсов, на которую можно купите корабль, или ни с чем.
      Ларри бросил думать об этом. Это была поздняя часть жизни Кзанола. Он хотел вспомнить то, что было значительно раньше. Но, казалось, его ум заполнился туманом, и воспоминания тринта стали неуловимыми и расплывчатыми. Когда он был Кзанолом-Гринбергом у него не было проблем с памятью, но сейчас Ларри обнаружил ее досадно тусклой.
      Самое раннее, что. Ларри удавалось вспомнить, — это были подсолнухи.
      У него кончились сигареты. Возможно, у пилота в кармане они и оставались, но Ларри не мог дотянуться. К тому же он проголодался, он не ел уже десять часов. Гнал мог бы ему помочь. Определенно мог бы помочь, потому что, наверное, убил бы его в одну секунду. Ларри оторвал пуговицу от рубашки и сунул в рот. Она-был круглой и гладкой, почти как гнал.
      Он сосал ее, позволив своему разуму раствориться.
      Три корабля лежали с другой стороны того, что осталось от Полумесяца Котта. В пузырях управления неподвижно сидели пилоты в ожидании инструкций, в их головах носились бессильные злобные мысли. В четвертом корабле… Вкусовые усики Кзанола вытянулись, когда он прислушался.
      Это было скорее похоже на исследование его собственной памяти после катастрофы. Пылающий ветер, вселенная гудящего, неистового пламени и сокрушительных ударов.
      Кзанол включил дезинтегратор и двинулся дальше. Что-то яркое замерцало в темной стене льда.
      — Они не отвечают, — сказал Ллойд.
      Люк обмяк. Слишком поздно, слишком поздно…
      — Может быть, флотилия Кольца уже уничтожена? — Но потом глаза Ллойда сузились и он убежденно сказал: — Они просто блефуют!
      Масней повернулся к нему.
      — Конечно, они блефуют, Ллойд. Они были бы дураками, если бы не делали этого. Мы дали им такой великолепный шанс! Как четыре пиковые карты из пяти. Идеальная возможность заставить нас сражаться не с тем врагом.
      — Но мы бы слышали то же жуткое молчание, если бы они действительно попались.
      — Правильно. Наше радио молчало бы в обоих случаях. Открыть огонь на уничтожение. Либо флотилия Кольца отправится обратно с усилителем, либо его получит инопланетянин и отправится завоевывать Землю. Так или иначе, мы должны будем стрелять.
      — Ты ведь понимаешь, что это значит, правда?
      — Ну что, скажи мне.
      — В первую очередь нам придется убить Атвуда и Курильщика.
      — О-о-ох. Верно, насчет Атвуда. Он не даст нам стрелять в своих друзей, независимо от того, рабы они или нет. Остается надеяться, что Андерсен справится с Курильщиком.
      — Как у тебя с координацией?
      — Моей?..
      Люк приподнял свои неуверенные, трясущиеся руки и ставшие неуклюжими пальцы. Наследие паралича.
      — Я снова в порядке. Курильщик сделает из Андерсена котлету. — Порывистый вздох. — Нам придется взорвать оба корабля.
      — Люк, пообещай мне. — Масней выглядел, как Смерть. Он был стариком и вдобавок несколько дней назад чуть не умер от голода. — Я хочу, чтобы ты поклялся, что как только мы хоть на нюх подберемся к телепатическому усилителю, мы уничтожим его. Не захватим, Люк. Уничтожим!
      — Ладно, Ллойд. Клянусь.
      — Если ты попытаешься взять его на Землю, я убью тебя. Я не шучу.
      Его палец, слишком большой палец, лежащий в слишком большом рту с крошечными игольчатыми зубами.
      Приблизилось что-то большое, закрывающее свет. Мать? Отец. Его рука шевельнулась, презрительным движением выдернула палец, больно поцарапав палец о новые зубы. Кзанол попытался сунуть его обратно, но палец не двигался. Что-то властное и сильное сказало ему никогда больше этого не делать. Он никогда больше этого не делал.
      Никакого умственного щита. Смешно, какой яркой была эта картина, воспоминание о раннем разочаровании.
      Что-то еще…
      Полная комната гостей. Кзанолу четыре тринтумских года, и ему впервые разрешили появляться в обществе. Отец с гордостью показывал его гостям. Но шум, телепатический шум, был слишком громким. Кзанол сразу попытался думать, как все остальные. Это его напугало. Случилось что-то ужасное. Поток темно-коричневого полужидкого вещества вырвался у него изо рта и забрызгал стену. Испражняться на публике!
      Гнев, багровый и острый. Внезапно Кзанол утратил контроль над своими конечностями и, спотыкаясь, побежал к двери. Гнев отца, стыд, свой или отца? Но это было больно, и он закрыл свой ум. Отец умчался, как молния, и все гости тоже. Все исчезли. Кзанол оказался совсем один в опустевшем мире. Он остановился в испуге.
      Его отец был горд, горд! В четыре года маленький Кзанол уже обладал Силой!
      Ларри хищно усмехнулся и встал. Его скафандр? В комнате отдыха, в одном из кресел. Ларри взял его, натянул и вышел.
      Кзанол изо всех сил дергал огромный яркий предмет, пока не выдернул изо льда. Предмет был похож на огромного уродливого гоблина.
      Лед плотно заполнил туннель позади Кзанола. Это было удачей. Кзанол воспользовался сжатым воздухом из своего костюма, чтобы загерметизировать эту ледяную комнату. Он нахмурился, глядя на датчики у себя на груди, и снял шлем.
      Воздух был холодным и разреженным. Незачем нести усилительный шлем обратно на корабль, если можно надеть его прямо здесь.
      Кзанол посмотрел на новый костюм и понял, что ему потребуется помощь, чтобы засунуть его обратно. Кзанол мысленно перенес внимание на Ларри Гринберга. И обнаружил пустоту.
      Гринберга нигде не было.
      Он умер? Нет, Кзанол, конечно же, почувствовал" бы это.
      Это было нехорошо, даже совсем нехорошо. Гринберг предупреждал, что попытается остановить его. Должно быть, раб со своим умственным щитом, находящимся в прекрасном состоянии, уже в пути. К счастью, усилитель остановит его. Усилитель может управлять даже взрослым тринтом.
      Кзанол наклонился, чтобы перевернуть костюм. Он был… не тяжелым, но массивным… он не поддавался.
      Шел снег. В разреженной атмосфере снег падал, как камни, выброшенные взрывом. Снег падал так, что запросто мог убить незащищенного человека. Падая, он слипался так, что становился твердым. По ногами скрипело, как во время отличной зимней прогулки.
      К счастью, Ларри Гринбергу не нужно было рыскать в темноте. Он совершенно точно чувствовал, где находится Кзанол, и уверенно шел в этом направлении. Его скафандр был не таким совершенным, как костюм Кзанола. Холод легко проникал через его рукавицы и ботинки. Но во время лыжных прогулок Ларри приходилось и похуже, и ему это нравилось.
      Потом его мозг резко хлестнуло Силой. Телепатический щит тяжело поднялся. Волна моментально исчезла. Но теперь он не мог найти Кзанола. Тринт тоже поднял телепатический щит. Ларри остановился, сбитый с толку, потом пошел дальше. У него есть компас, так что кругами ходить не придется. Но Кзанол не должен знать, что он приближается.
      Постепенно в его мозгу возник последовательный образ. Всеми органами чувств, глазами, ушами, осязанием и нервами Ларри почувствовал, что делал Кзанол, когда Сила внезапно хлестнула его. Кзанол склонился над вторым костюмом.
      Слишком поздно.
      Бежать Ларри не мог — скафандр, предназначенный для работы в вакууме, для этого не годился.
      Ларри почувствовал, как поднимается в нем волна отчаяния. Он огляделся вокруг, а потом пошел дальше — помощи ждать было неоткуда.
      Идти. Сбить лед с лицевой пластины и идти.
      Идти, пока тебе не прикажут остановиться.
      Полчаса спустя после удара Силой, через час после того, как он покинул корабль, Ларри стал замечать рассыпчатый снег. Он был светлым и пушистым, совсем не похожим на падающие ледяные пули. Здесь Кзанол начал копать. Это послужит ему путеводителем.
      Рассыпчатый снег становился все глубже и глубже, пока внезапно не превратился в огромную гору утрамбованного снега. Ларри пытался залезть на нее, но все время соскальзывал вниз. Он должен подняться! Когда Кзанол откроет костюм, все будет кончено.
      Ларри был уже на полпути. Он почти лишился сил, когда вершина перед ним вдруг зашевелилась. Снег вырывался из нее непрерывным потоком и медленно падал.
      Снег продолжал валить. Это Кзанол пробивал себе дорогу назад… Но почему на нем нет шлема?
      Фонтан сделался еще выше. Но частички льда, замороженные высоко в сожженной и вновь охлажденной атмосфере Плутона, проникали сквозь поток разлетающегося фонтаном снега и ложились на костюм Ларри. Он продолжал идти, чтобы сохранить гибкость суставов. Он уже покрылся тонкой коркой полупрозрачного льда, которая на суставах дробилась и трескалась.
      И неожиданно его осенило. Губы Ларри растянулись в улыбке тихого счастья, и его дельфинье чувство юмора радостно всплыло на поверхность.
      Кзанол вышел из туннеля, волоча за собой бесполезный второй костюм. Чтобы расчистить снег в туннеле, ему пришлось пользоваться дезинтегратором да еще держать его вверх под углом тридцать градусов, таща груз, равный его собственному весу, не считая костюма, который был на нем и весил не меньше. Кзанол очень устал. Будь он человеком, он бы уже плакал.
      Но спуск… это было уже слишком, Кзанол вздохнул и толкнул запасной костюм, который скатился с горы и остановился у ее основания, наполовину зарывшись в снег. Кзанол пошел следом.
      Лед валил быстрее, чем обычно, сотни тысяч тонн совершенно новой воды, замерзающей и падающей в яростной попытке планеты восстановить равновесие.
      Кзанол спотыкался, совершенно ничего не видя, с трудом переставляя свои мощные птичьи ноги, держа сознание закрытым, потому что он помнил, что где-то поблизости Ларри Гринберг. Его мозг оцепенел от смертельной усталости и холода.
      Когда Кзанол был уже на полпути вниз, снег неожиданно поднялся и встал перед ним, будто гигантский тринт. У Кзанола перехватило дыхание, и он непроизвольно остановился. Перед ним возникла чья-то фигура. Фигура хлопнула рукавицей по лицевому стеклу своего скафандра, и с него, отбившись, упал толстый слой льда. Гринберг! Кзанол поднял дезинтегратор.
      Почти небрежно, с улыбкой, которая была чисто дельфиньей, Ларри протянул негнущийся указательный палец и ткнул им в грудь Кзанола. В кнопку, включавшую поле стасиса.
      Корабль-одиночка обогнул Плутон за тридцать четыре часа, это было слишком долго. Гарнер и Масней спали по очереди так, чтобы все время следить за экраном телескопа и не прозевать актиническую вспышку взлетающего корабля.
      Корабли изредка переговаривались. Но что это были за разговоры, если все пятеро знали, что сражение уже очень близко, и ни один не хотел представить себе возможный исход.
      Сейчас корабль Лью был виден на экране телескопа даже с выключенным двигателем. Люк, не сводивший глаз с экрана, хотя была не его очередь дежурить, хотя он знал, что должен спать, хотя его веки были страшно тяжелыми, наконец произнес магические слова:
      — Они не блефуют.
      — Что за неожиданная перемена?
      — Нет смысла, Ллойд. Блеф или не блеф, флотилия должна стартовать, как только они найдут усилитель. Чем дольше они тянут, тем ближе мы к их скорости и тем точнее попадут в цель наши ракеты. Они там уже слишком долго. Инопланетянин взял их.
      — Я все время так думал. Но почему ОН не взлетает?
      — На чем? На Плутоне только одноместные корабли. Он не может лететь сам. Он поджидает НАС.
      Это совещание было большим облегчением для всех. К тому же оно принесло результаты. Например, Буди Атвуду пришлось провести полных тридцать часов, стоя в шлюзовой камере «Иво Джимма».
      Почтительного расстояния в четыре миллиона миль когда-то было достаточно для флотилии Кольца. Такое расстояние устраивало и Гарнера. Его корабль и один из кораблей Кольца заняли удобную позицию в пространстве. Третий отклонился от курса и сейчас уже находился всего в нескольких сотнях миль от планеты, окутанной безмолвием.
      — Смешно, — сказал Курильщик. — Каждый раз, когда тебе нужно пустить в дело какой-нибудь корабль, это обязательно оказывается корабль Кольца.
      — А какой бы корабль использовал ты, Старина Курильщик?
      — Не старайся запутать меня логикой.
      — Слушайте, — перебил его Масней.
      Радио слабо, но отчетливо донесло визг, похожий на сирену воздушной тревоги.
      — Это сигнал бедствия Лейзи-Восемь-3! — сказал Андерсен.
      Шестой номер стал — телемеханическим роботом. Управление им контролировалось с командного пульта корабля Гарнера. Это было сделано потому, что именно двухместный корабль Земли был отчаянно нужен инопланетянину.
      — Ну что, будем его сажать?
      Вуди сказал:
      — Давай-ка сначала посмотрим, в порядке ли Лью.
      Андерсен направил одноместный корабль к головному судну, огибавшему Плутон, выключил основной двигатель и с помощью вспомогательных подвел его поближе.
      Наконец он и четверо остальных сквозь обмороженные, искромсанные обломки каюты управления увидели Лью. Он был мертв или парализован.
      Сигнал бедствия шел с равнины нетронутого снега.
      Андерсену за всю жизнь не приходилось так работать. Непрерывно что-то бормоча, он старался удержать корабль над источником сигнала бедствия. На экране «Хайнлайна» снежная мгла сменилась густым туманом. Андерсен включил инфракрасный прожектор, это не слишком помогло, и Курильщик поморщился от некоторых слов, которые бормотал себе под нос юный Андерсен. Внезапно он замолчал, и все пятеро подались к экрану.
      В молочно-белом тумане показался «Золотое Кольцо».
      Андерсен посадил корабль так мягко, как только умел. В момент касания корабль зазвенел, как медный колокол, и картинка на экране сильно задрожала.
      В воцарившейся тишине приникшие к экрану увидели, как из верхней шлюзовой камеры «Золотого Кольца» с трудом выбралась чья-то фигура и двинулась по снегу в их сторону.
      Свадебный перестал быть космическим кораблем, он превратился в прекрасное место сбора и госпиталь. Особенно госпиталь, потому что из десяти человек, сидевших друг против друга вокруг карточного стола, только двое были вполне здоровы.
      Когда Ларри Гринберг, несший на плечах космические костюмы тринта, вернулся, он обнаружил, что «Золотое Кольцо» уже почти полностью покрыт льдом. Корка льда, окружавшая корабль, была в двадцать футов толщиной. С помощью сварочного аппарата, входящего в снаряжение его скафандра, Ларри удалось выжечь себе проход, но его пальцы на руках и ногах, когда он, наконец, добрался до шлюзовой камеры, оказались обмороженными.
      Его мало обрадовало то, что шестой номер оказался пустым. Показавшись наблюдателям на экране телескопа, Ларри предельно ясно изложил свое послание. «Все в безопасности, спускайтесь.»
      Курильщик Петрополюс и Вуди Атвуд, взвалившие на себя всю работу, потому что все еще оставались единственными людьми, способными на это, перевезли парализованных пилотов Кольца в «Золотое Кольцо» на двухместных кораблях. Те четверо все еще не могли шевелиться. Действовали только голосовые связки и глаза. Ладони, кисти, ступни и шея Лью в тех местах, где не было волдырей, имели поджаренный вид — когда он на несколько секунд погрузился в пылающие газы, охлаждающая система его скафандра не выдержала. Если бы газ не был так сильно разрежен, какое-нибудь пластиковое соединение в воздушных баллонах Лью или система охлаждения обязательно расплавились бы…
      Когда придет время. Лью снова и снова будет рассказывать об этом нетерпеливым слушателям. Но все это будет потом. Потом остальные будут вспоминать, что все они летели в скафандрах, потому что им приказали выбить ветровые стекла, и что если бы Курильщик и Вуди не нашли их, они бы в своих кораблях умерли от голода.
      Но теперь все были в безопасности.
      Гарнер и Андерсен почти преодолели навязанный им паралич, который теперь проявлялся только в нарушении координации.
      — Итак, мы выдержали, — сказал Люк, улыбаясь всем присутствующим.
      — А я уже боялся, что Последняя Война начнется на Плутоне.
      — Я тоже, — сказал Лью, его голос звучал немного невнятно. — Мы боялись, что вы не поймете, почему мы не отвечали на ваш вызов. Вы могли подумать, что это какая-то уловка. — Он моргнул и сжал губы, прогоняя воспоминания. — Ну, и что мы будем теперь делать с запасным костюмом?
      Теперь все слушали его. Комната отдыха превратилась в зал заседаний, а костюм был основной повесткой дня.
      — Мы не можем позволить Земле завладеть им, — сказал Курильщик. — Некоторые изобретения действительно нужно скрывать.
      — Сбросим его на Юпитер, — предложил Масней. — Прикрепите его к корпусу «Хайнлайна», а мы с Вуди поведем корабль. Если мы оба вернемся живыми, вы будете знать, что костюм сброшен, как запланировано. Правильно?
      — Правильно, — сказал Лью.
      Гарнер кивнул. Остальные обдумали эту идею и нашли ее неплохой, не считая потери ценнейших сведений, которые будут похоронены вместе костюмом. Ларри Гринберг придерживался другого мнения, но вслух его не высказывал.
      — Все согласны? — Лью обвел взглядом комнату. — Ладно. Теперь осталось выяснить, какой из костюмов — усилитель?
      Добрые две секунды царило испуганное молчание.
      Потом Гринберг сказал:
      — Тот, что весь в складках и с пустыми рукавами.
      Разница в костюмах стала очевидной, когда на нее указали. На втором костюме были складки, какие-то шишки и выпуклости, конечности были неестественно скрючены. В нем было не больше души, чем в мешке. Но костюм, который был Кзанолом…
      Он лежал в дальнем углу каюты, согнув колени и слегка подняв дезинтегратор. Даже в его странной позе читалось удивление и ужас, которые, должно быть, были последними эмоциями тринта. Наверное, там была и злоба, бессильная злоба, поднимавшаяся в нем с того момента, когда Кзанол увидел расплавленное, бесцветное пятно, которое когда-то было спасательным выключателем поля стасиса внутри.
      Гарнер попивал шампанское из продовольственных запасов свадебного.
      — Ну, все устроилось. Морская Статуя отправится обратно на Выставку Сравнительных Культур ООН. А драгоценный костюм — на Юпитер. Вообще-то на Солнце было бы надежнее, но черт с ним. Гринберг, а ты куда поедешь?
      — Домой. А потом, думаю, на Джинкс.
      Ларри Гринберг улыбался, как показалось Гарнеру, кисло-сладкой улыбкой, хотя даже Гарнер не догадывался, что она означала на самом деле.
      — Я — единственный человек во вселенной, умеющий разбирать письменность бандерснэтчей.
      Масней тряхнул головой и рассмеялся. У него был раскатистый, неудержимый смех, заразительный, как свинка.
      — Лучше не читай их мыслей, Гринберг. Ты закончишь, как целый космический зверинец, если не будешь осторожнее.
      Все остальные засмеялись, Ларри тоже улыбнулся, хотя только одному ему было известно, насколько верно то, что сказал Масней.
      Или Гарнер догадался? Уж больно странно смотрел на него старик. Если Гарнер догадался, что два миллиарда лет назад Кзанол взял раба-раккарлиу, как игрушку, и поместил его во второй костюм…
      Ерунда.
      Только Ларри будет знать об этом. Если бы костюм был открыт, он мог бы начать войну. Во времена, когда управляемая термоядерная реакция такое же обычное дело, как полтора столетия назад электрогенераторы, любая война может стать самой последней. Так что костюм пришлось отправить на Юпитер, и обреченный раб-раккарлиу отправился вместе с ним, уже навечно похороненный в мертвом, безмолвном стасисе.
      Вправе ли был Ларри Гринберг приносить в жертву ни в чем не повинное разумное существо даже ради такой цели? Для Ларри плюс дельфина плюс тринта это ничего не стоило.
      «Всего лишь раб, — прошептал Кзанол. — Маленький, глупый, уродливый: в лучшем случае на полкоммерса».
      «Не может защитить себя, — подумал Чарли. — У него нет прав».
      Ларри решил никогда не рассказывать об этом Джуди, даже случайно, и стал думать о более приятных вещах.
      "О чем это он думал? — спросил себя Гарнер. — Хотя, о чем бы он ни думал, теперь он, очевидно, оставил эту мысль. Можно не смотреть на него так пристально. Но я бы душу отдал, если бы смог почитать чужие мысли хотя бы часок. Если б я только смог этот часок найти…

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12