Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Абарат - Абарат (пер. Л. Бочаровой)

ModernLib.Net / Баркер Клайв / Абарат (пер. Л. Бочаровой) - Чтение (стр. 8)
Автор: Баркер Клайв
Жанр:
Серия: Абарат

 

 


      Остов снова издал рычание, на сей раз открыв рот пошире и обнажив длинные коричневато-серые клыки. С вершины книжных полок сорвались потревоженные воплем два крылатых создания. Покружив в воздухе, они зависли футах в трех над головой Остова. Размером с грифа, с пепельно-серыми обрюзгшими и злыми личиками, они выглядели чем-то вроде чудовищной карикатуры на херувимов.
      — Проваливайте отсюда! — взвизгнул Остов, задрав голову.
      Дьявольские существа на миг обратили на него свои маленькие тусклые темные глазки, лишенные белков, и, решив, по-видимому, что он не стоит внимания, вернулись в свои гнезда на полках.
      Мендельсон склонился над книгой, чтобы дочитать колыбельную до конца:
 
Мой маленький страшилка,
Ты мчишься, мчишься прочь,
Едва забрезжит солнце,
— Тебе милее ночь.
В моих ночных кошмарах
Будь гостем дорогим,
Лишь там, дитя...
 
       — Остов!
      Мендельсон обернулся на грозный звук этого голоса, исходившего из затененной ниши в дальней стороне зала. Ни одна из многочисленных дверей не скрипнула, впуская Кристофера Тлена внутрь библиотеки. Он все это время находился здесь, наблюдая за Остовом. Слушая, как тот практикуется в рычании.
      Мендельсон застыл как вкопанный. Он напряженно вглядывался в сумрак, ожидая появления того, кто только что его окликнул, — Повелителя Полуночи, Кристофера Тлена собственной персоной.
      — Сядь, — донеслось из сумрака. — Присядь, Остов, сделай милость. Ты, видно, любишь читать?
      Голос был низким, чуть хрипловатым, и в нем слышалась — как ни коротки были произнесенные фразы — отчаянная, смертная тоска. Голос этот мог принадлежать лишь тому из живых существ, кто не раз погружался в пропасть безысходного отчаяния, в пучины первозданного хаоса.
      Мендельсон, напрягая зрение, смог наконец различить контуры фигуры своего господина. Весьма внушительной — ростом в шесть футов и шесть дюймов, если не выше, — и облаченной в черный плащ до пят. Потому-то Тлену и удалось остаться незамеченным в густой тени.
      Повелитель Полуночи прошагал по залу и приблизился к Остову. Свечи, горящие на столах, высветили лик Кристофера Тлена.
      По мнению Мендельсона, ни у кого из живых существ Абарата не было и не могло быть столь пронзительного взгляда, как у Кристофера Тлена. Его светлые, почти прозрачные глаза сверкали как осколки льда на фоне мертвенно-бледной кожи лица. Такой же матово-белой была и вся его голова, абсолютно лишенная волос. На нем, как всегда, был высокий воротник из прозрачного материала, напоминавшего стекло, сконструированный специально, чтобы закрывать нижнюю часть лица. Внутри воротника плескалась голубоватая жидкость, в которой плавали, сверкая и переливаясь, какие-то создания, похожие на маленьких змеек. Некоторые из них были светлыми, как летние молнии, другие — желтоватыми, будто масло. Яркие блики, то и дело вспыхивавшие на их спинках и боках, отражались от поверхности воды, окружая голову Тлена подобием нимба из разноцветных, пляшущих в воздухе искр, что явно доставляло ему удовольствие. Когда одна из змеек коснулась своим хвостом его щеки, он улыбнулся, и улыбка эта была такой свирепой и жуткой, что Мендельсон с трудом удержался, чтобы не броситься опрометью вон из зала.
      Нав как-то однажды рассказал ему, что означает эта улыбка и откуда берутся блестящие змейки. Тлену каким-то образом удалось вдохнуть жизнь в те образы, что являлись ему в ночных кошмарах, и в некоторые из самых чудовищных мыслей, посещавших его наяву. Материализовавшись, эти мысли и образы приняли форму белых и желтых змеек. Вдыхая жидкость из своего воротника и вбирая ртом и ноздрями разноцветных змеек, Тлен снова и снова погружался душой в свои кошмарные грезы, заново переживал страхи минувших сновидений.
      Его голос, хрипловато и глухо звучавший сквозь воду, кишевшую мрачными образами, был окрашен в безрадостные тона этих видений; каждый звук, вылетавший из горла Повелителя Полуночи, был исполнен тоски и ужаса.
      — Итак, насчет книг, Остов...
      — Что? Ах да, книги. У меня они есть. Несколько штук.
      — А что еще у тебя есть?
      Искры вокруг головы Тлена вспыхнули ярче. Он устремил свой пронизывающий взор на Остова.
      — И чего у тебя нет?
       — Вы имеете в виду Ключ?
      — Разумеется, Ключ. Что же еще?!
      — Господин, умоляю, простите, пощадите меня. Я не смог вернуть Ключ.
      Мендельсон умолк, ожидая, что вот сейчас Тлен набросится на него, быть может, изобьет до полусмерти. Но этого не случилось. Повелитель Полуночи не сдвинулся с места, продолжая в упор смотреть на Мендельсона.
      — Продолжай, — промолвил он едва слышно.
      — Я... Мне удалось выследить человека, который его у вас украл.
      — Им оказался Джон Хват со своими братцами.
      — Да. Он удрал с Ключом на Ифрит, а оттуда на лодке в Иноземье. Я бросился в погоню и потопил его лодку, и думал уже, что он у меня в руках...
      — Продолжай!
      — Но ему повезло. Начался прилив, и волны перенесли его на другую сторону.
      — И ты настиг его в Иноземье?
      В голосе Тлена слышались теперь любопытство и нетерпение.
      — Да.
      — Ну и как тебе там показалось?
      Тлен произнес это с таким спокойствием и невозмутимостью, словно это был не допрос с пристрастием, а дружеская беседа.
      — Я почти ничего там не видел. Пытался изо всех сил изловить Хвата.
      — Еще бы. Ты старался, как мог, но Хвату все же удалось уйти от тебя. Восемь голов, что ни говори, лучше, чем одна.
      Численное превосходство было на его стороне, не так ли?
      — Ваша правда, господин.
      В сердце Мендельсона закралась надежда, что его повелитель не будет слишком жесток к нему, понимая, какие трудности ему, Остову, пришлось претерпеть, чтобы проделать долгий путь до Иноземья и обратно.
      Тлен подошел к самому высокому из стульев, стоявших поблизости, опустился на него и сомкнул ладони перед грудью, как если бы собрался молиться.
      — Ну и?..
      — Да, господин?
      — Поведай же мне, что случилось после.
      — Да. Так вот. Я почти его нагнал в Аппорту.
      — В Аппорту? Разве он не разрушен?
      — На месте, где он был когда-то, осталось несколько ветхих построек, господин. Маяк. Причал.
      — А корабли?
      — Кораблей нет. Не иначе как все, что там потонули, успели рассыпаться в пыль или догнивают в земле. Я ни одного не видел.
      — Продолжай. Ты добрался до порта и...
      — У него был сообщник.
      — Не считая его братьев?
      — Да. Девица. Девчонка из Иноземья.
      — Ах вот оно как! Сообщница. Да еще и девчонка. Бедняга Остов. Это лишило тебя последнего шанса на успех.
      — Ваша правда, господин.
      — Значит, он отдал Ключ ей?
      — В самом деле? Я не знаю, господин. Да. Возможно.
      — Так отдал он ей Ключ или нет?! — Тлен возвысил голос, в котором снова зазвучала угроза.
      Мендельсон опустил глаза. Зубы его начали выбивать частую дробь, хоть он и поклялся себе, переступая порог библиотеки, что ни в коем случае не будет бояться.
      — Смотри мне в глаза, Мендельсон!
      Остов, терзаемый страхом, продолжал разглядывать пол у своих ног. Он не мог себя заставить взглянуть на хозяина, как не осмелился бы посмотреть в глаза разъяренному хищнику.
      — Я сказал: смотри в глаза!!!
      Голова Остова приподнялась помимо воли, будто его дернули за волосы, и он был принужден взглянуть на человека, сидевшего перед ним. Еще через мгновение какая-то неведомая сила бросила его на мозаичный пол, о который он пребольно стукнулся коленями.
      Лицо Тлена, как никогда прежде, походило сейчас на голый череп, отметины вокруг губ (по слухам, оставшиеся с тех пор, как однажды его бабка, Бабуля Ветошь, наглухо зашила ему рот) обозначились так четко, что стали подобны зубам скелета, а тонкая бледная кожа над линией воды в воротнике казалась ссохшейся, как у мумии, и только в глазах светилась жизнь. Но то был свет безумия, абсолютного, высшего сумасшествия.
      Мендельсон отдал бы сейчас все на свете ради возможности убраться отсюда подальше.
      — Ты подвел меня! — взревел Тлен.
      Его голос заполнил всю голову Остова, и тот, почти теряя сознание от ужаса, вдруг с беспощадной отчетливостью, в мельчайших деталях представил себе размер и форму черепа, который носил на своих плечах.
      — Умоляю... Я сделал все, что было в моих силах. Клянусь.
      — Как звали ту девчонку?
      — Кэнди. Фамилии не знаю.
      Верхняя губа Тлена презрительно изогнулась. Он на дух не выносил сладкого, а ведь Кэнди на языке Иноземья означало «конфетка».
      — Ты смог бы ее узнать, попадись она тебе снова?
      — Еще бы! Разумеется.
      — В таком случае придется мне оставить тебя в живых, Мендельсон. Ты имел с ней дело и наверняка изучил ее повадки, не так ли?
      — О да! Безусловно, господин мой! — выкрикнул Остов, по-прежнему стуча зубами.
      Ему очень хотелось отвести взгляд от лица Тлена, но какая-то сила этому препятствовала.
      — Может статься, Ключ сейчас у нее, верно?
      — Но Хват...
      — ...отдал его ей.
      — Я не могу ручаться, что он сделал это, господин.
      — Он просто не мог поступить иначе. Это было бы на него непохоже.
      — Осмелюсь ли я спросить... Почему вы так в этом уверены, господин?
      — Потому что он совсем как ты. Эта погоня измотала его, он устал. И хочет, чтобы кто-то другой стал объектом моего внимания, хотя бы на время.
      Тлен ненадолго умолк, подняв голову кверху. Пепельно-серые твари кружились под сводами библиотеки, наслаждаясь зрелищем расправы, что происходила внизу.
      В конце концов Повелитель Полуночи принял решение.
      — Тебе следует вернуться и разыскать эту девчонку.
      — Но, господин...
      — Что?!
      — Осмелюсь заметить, она явилась сюда. Тлен резко поднялся со стула.
      — Ты видел ее в Абарате?
      — Нет. Но волны отлива на моих глазах подхватили ее и понесли сюда.
      — Так ведь она могла утонуть! Или попасть в брюхо мантизака!
      Он все-таки набросился на Мендельсона с кулаками. Испытывая невероятное облегчение от того, что теперь-то он получит заслуженную трепку, Остов втянул голову в плечи и почувствовал, что приподнимается над полом, хотя Тлен к нему еще и пальцем не прикоснулся. В следующее же мгновение невидимая сила подхватила Остова и швырнула его назад. В полете Мендельсон опрокинул стол и смел все книги, которые на нем лежали, в том числе и «Песенки Кологроба». И тут же невидимая тяжесть навалилась ему на грудь, вдавила в пол. Ему стало невыносимо трудно дышать. Он отчетливо слышал, как треснула грудина.
      — А теперь послушай, Остов, — обратился к нему Тлен. — Твои братья, не сумевшие выполнить мой приказ, мертвы. Ты составишь им компанию в чане с известью, если снова меня подведешь. Это ясно?
      Мендельсон кивнул. Движение стоило ему немалых усилий.
      — Разыщи мне эту... Кэнди. Если она мертва, доставь сюда ее тело. Когда надо, я и мертвого могу допросить, тебе это известно. Я должен узнать, что она за существо. Говоришь, волны подхватили ее?
      — Именно так и было, господин мой.
      — Это подозрительно. После всего, что было, старушка Изабелла скорей утопила бы любого из пришельцев, чем взялась бы доставить его сюда.
      Тлен впервые за последние несколько минут отвел взгляд от лица Мендельсона, и тот почувствовал, что тяжесть, давившая ему на грудь, немного ослабла.
      — Во всем этом есть что-то странное, — пробормотал Тлен, будто рассуждая сам с собой. — Что-то загадочное...
      — Как же я ее разыщу, господин, ведь она может оказаться на любом из островов?
      — Тебе будет оказана помощь. — Тлен произнес эти слова без прежней злости. Мендельсон готов был поклясться, что ярость его хозяина немного поутихла. — Ступай в кухню. Поешь. Когда понадобишься, я пришлю за тобой Нава. И будь наготове...
      — Слушаюсь, господин мой.
      — Девчонка, говоришь?
      Тлен мрачно усмехнулся.
      Или Остову с перепугу это почудилось?
      Повелитель Полуночи зашагал прочь. Через мгновение его высокую фигуру поглотил мрак. Только после этого Остов наконец смог вздохнуть полной грудью и подняться с пола на корточки.
      Под высоким сводчатым потолком все так же кружили безобразные серые херувимы. Возбужденные зрелищем расправы, они на лету шумно переговаривались между собой.
      Однако Мендельсону было не до них. Он встал в полный рост, опираясь на ступню и культю, и, когда немного утихла боль в раздавленной груди, с трудом дохромал до двери.
      Спускаясь по лестнице в кухню, он поклялся себе, что, как только окажется дома, немедленно сожжет свои несколько книг, чтобы те не напоминали ему об ужасах, пережитых в библиотеке.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГДЕ ЭТО КОГДА?

      День — то слова и ярость.
      День — то устои, земля и золото.
      То философы в больших городах;
      То картографы в неведомых землях.
      То дороги и верстовые столбы,
      То смятение, смех и трезвость;
      Белизна и все, что счесть нам возможно.
      То плоть; то месть; то ясность.
      А Ночь — то синий и черный цвета.
      Ночь — тишина, поэзия и любовь.
      То тени, танцующие меж голых стволов,
      То переменчивость.
      То судьба, то свобода.
      То маски, и серебро, и двоякость,
      То кровь; то прощение;
      То незримая песня инстинктов.
Фашер Демерондо. Деление времени

СОГЛЯДАТАЙ

      Было ли тому причиной тепло очага, или странный, немного дурманящий запах платья Изарис, или усталость, а быть может, все вместе, — но Кэнди сама не заметила, как погрузилась в сладкую дремоту у огня под нехитрые песенки Майзы, которые та распевала, возясь со своими игрушками. Это был неглубокий, чуткий сон, скорее полузабытье, во время которого Кэнди словно издалека слышала лепет ребенка, и под эти звуки перед ней представали не сновидения, но отрывочные картины всего, что она пережила за последние несколько часов. Полуразрушенный маяк в густой траве, заброшенный и всеми забытый, но чего-то ожидающий. Бирюзово-зеленый шарик, покрытый узором, в точности повторяющим каракули, которые она безотчетно выводила на полях учебника. Море Изабеллы, явившееся из ниоткуда, пенные гребни волн...
      Кэнди проснулась резко, как от толчка. Сердце тревожно колотилось. Майза уже не копошилась рядом, у очага, — она забилась в дальний угол комнаты, поближе к колыбели, где спал ее брат. Что-то перепугало малышку.
      Кэнди услыхала негромкое жужжание. Звук раздавался у нее за спиной. Какой-то инстинкт подсказал ей, что двигаться надо очень медленно и осторожно. С трудом поборов в себе желание вскочить на ноги и броситься вслед за девочкой в противоположный конец комнаты, она неторопливо обернулась.
      У самого потолка парило в воздухе насекомое, похожее одновременно на гигантскую саранчу и стрекозу. С ярко-зелеными крыльями, невероятно большими глазами и такой широкой прорезью рта, что казалось, существо злорадно усмехается.
      Кэнди покосилась на Майзу. Похоже, ребенок знал об этом создании и о том, насколько оно может быть опасно, не больше самой Кэнди. Одной ручонкой девочка уцепилась за край колыбели — будто собиралась в случае чего забраться туда и спрятаться под одеялом вместе с братцем.
      Кэнди передернуло от омерзения. Насекомых она терпеть не могла. Вернее, тех из них, которые непрошеными вторгаются в человеческие жилища. В Цыптауне всегда было полно мух — из-за близости птицефабрик. До чего же противно было, войдя в кухню, обнаружить там целый рой синих и зеленых тварей, облепивших тарелки с остатками еды, которые мать, торопясь на работу, оставила в раковине! В подобных случаях Кэнди без всякой жалости принималась гонять мух полотенцем, сбивая на лету и убивая, стоило им только свалиться на пол.
      Ей было слишком хорошо известно, откуда они пожаловали: из загонов для цыплят, полакомившись пометом, или с бойни, где угостились зловонными отбросами и подгнившей кровью. Летучие разносчики всякой заразы — вот кто они такие. Хорошая муха — мертвая муха. То же самое относилось и к тараканам, которые время от времени устраивали набеги на дом Квокенбушей на Последовательной улице. Никакой жалости, никакого снисхождения.
      Но это насекомое было совсем не похоже на муху или таракана, и Кэнди понятия не имела, опасно ли оно и что нужно предпринять, чтобы от него защититься. Слишком уж оно было большое — размером с воробья или синицу. Кэнди не боялась, что оно ее ужалит, — на этот риск она в случае чего могла бы пойти. Гораздо больше она опасалась, что, рассвирепев, оно нападет на детей. Рассудив, что ей вряд ли удастся прихлопнуть его как крупную осу, Кэнди решила поступить с насекомым так, как если бы это и впрямь была птица, — выгнать прочь из дому.
      — Майза!
      — Хочу к маме.
      — Она скоро вернется. А пока не шевелись и не разговаривай. Хорошо?
      — Да.
      Убедившись, что ребенок в относительной безопасности, Кэнди попыталась обойти насекомое сзади. Но куда бы она ни шагнула, оно тотчас же разворачивалось в воздухе так, чтобы не отрывать от нее пристального взгляда своих огромных глаз. Ни дать ни взять приставучий фотограф, который вознамерился во что бы то ни стало запечатлеть ее на пленке. Когда же Кэнди шагнула к нему, создание не сделало попытки улететь, наоборот, оно покрутило головой и вытянуло шею, отчего глаза его, как ей показалось, стали еще больше.
      Двигаясь по комнате, Кэнди внимательно разглядывала непрошеного гостя.
      Ее нисколько не удивляло, что в мире, где обитают морские прыгуны, водятся и столь же необычные насекомые, но чем дольше она смотрела на этот гигантский гибрид саранчи и стрекозы, тем больше в ее душе крепло убеждение, что есть в нем какая-то неуловимая странность, нечто, чем это насекомое отличается от всех живых существ, в том числе и населяющих Абарат. Слишком уж сосредоточенным, изучающим, цепким и осмысленным был взгляд его глаз, огромных и таких глубоких, что они казались бездонными. В глубине этой угадывался разум, какому у насекомого, пусть даже и абаратского, решительно неоткуда взяться.
      Кэнди буквально оторопь брала от этого пристального немигающего взгляда. Ведь известно, насколько глупы все эти жучки-паучки. Гораздо глупее млекопитающих. Почему же тогда в глазах этой твари светятся разум и воля?
      Она предприняла все возможное, чтобы выгнать стрекозу из комнаты, но ничего у нее не вышло. Значит, подумала она, придется прибегнуть к Плану Номер Два. Если к ним в дом на Последовательной улице вдруг влетала птица (такое случалось редко, и всякий раз мать Кэнди пугалась до полусмерти), выставлять ее наружу выпадало на долю Кэнди. Вот и сейчас ей придется применить не раз испытанный метод.
      Она подошла к тюфяку у дальней стены комнаты, который, вероятно, служил кроватью для Изарис, ее мужа и Майзы, и сдернула с него покрывало. Обернувшись, убедилась, что насекомое по-прежнему неотступно ее преследует. Но прежде чем оно успело сообразить, что она замышляет, Кэнди набросила на него покрывало и сбила тварь на пол.
      Стрекоза принялась неистово бить крыльями и издавать звуки, похожие на плач младенца. Кэнди, стараясь не поранить насекомое, прижала его к полу, подвернула края покрывала, чтобы стрекоза оказалась как бы в мешке, вскочила на ноги и бросилась к двери. Но тварь во что бы то ни стало решила высвободиться и бешено затрепыхалась в своей темнице. Крылья ее были такими жесткими и прочными, что ветхая ткань не выдержала натиска и затрещала.
      Кэнди была почти у двери, однако насекомое превзошло ее в проворстве. Проделав огромное отверстие в покрывале, оно вырвалось на свободу, отлетело в сторону и несколько раз обернулось в воздухе вокруг своей оси — наверняка выискивая взглядом того, кто посмел сыграть с ним такую скверную шутку. Сфокусировав взгляд на Кэнди, существо подлетело к ней еще ближе, чем прежде. И в этот миг Кэнди поняла, что такого странного было в глазах твари: зрачки стрекозы сузились не плавно, а рывками, будто диафрагма у фотоаппарата.
      — Ты не настоящее! — крикнула Кэнди, испытывая одновременно изумление и злость.
      В изумление ее повергло совершенство форм механического насекомого, благодаря которому она так долго принимала его за живое существо. Злилась же она главным образом на себя, за свою недогадливость, но и на игрушечную стрекозу тоже.
       Эта штука за ней шпионила!
       — Ах ты, мерзость этакая! — процедила она сквозь зубы, размахивая наспех скрученным в жгут покрывалом, как не раз поступала в доме на Последовательной улице при виде синебрюхой мухи.
      Насекомое было таким крупным (к тому же, возможно, оно еще не вполне пришло в себя после недавнего пленения), что Кэнди с первого же взмаха удалось сбить его на пол. Удар был очень сильным.
      Металлический звук, с которым саранча-стрекоза стукнулась о дощатый пол, подтвердил догадку Кэнди. Она имела дело с механическим соглядатаем.
      Кэнди сдернула со своего врага покрывало. Насекомое лежало на боку, одно из его крыльев слабо шевелилось, другое было неподвижно, а все шесть ног медленно, ритмично сгибались и выпрямлялись, словно крутили педали невидимого велосипеда.
      Но даже сейчас, искалеченное, распростертое на полу, оно упрямо повернуло голову к Кэнди и уставилось ей в глаза. Равномерное жужжание, которое Кэнди прежде принимала за звук находящихся в движении крыльев стрекозы, все так же наполняло воздух.
      Это был шум работающего механизма, причем механизма серьезно поврежденного. Кэнди стало не по себе. В ее планы вовсе не входило ожидать, пока эта машинка сама мирно закончит свое механическое существование. Она слишком хорошо помнила, как прихлопнутые и сметенные на пол тараканы, которых она считала мертвыми, поднимались на ножки и невозмутимо удалялись прочь. Пока это создание шевелится и издает звуки, оно опасно.
      Кэнди подошла к очагу и подобрала с пола металлический прут, который использовался в этой лачуге вместо кочерги. Вернувшись на прежнее место, она осторожно дотронулась концом прута до механической твари.
      То, что случилось в следующее мгновение, застало Кэнди врасплох. Насекомое отреагировало молниеносно. Уцепившись передними лапами за кончик прута, оно забралось на него и промчалось к Кэнди со скоростью атакующей змеи. Из щели внизу головы, заменявшей рот, выскочило жало длиной дюймов в пять, и насекомое глубоко вонзило его в руку Кэнди между указательным и большим пальцем. Кэнди с криком уронила самодельную кочергу и поднесла раненую кисть ко рту. Она почувствовала на губах солоноватый вкус крови и еще чего-то странного — не иначе как машинного масла, которым было покрыто оружие механической твари.
      А стрекоза-соглядатай тем временем рассталась с железным прутом и наконец-то решила отступить. Видно, Кэнди удалось-таки ее ранить: тварь ковыляла прочь на четырех лапах, а две задние беспомощно волоклись по полу.
      Это, однако, не помешало ей на полном ходу подвергнуть себя значительной трансформации.
      В спине стрекозы-саранчи вдруг появилось продолговатое отверстие, куда с легким щелчком убрались оба крыла, после чего маленькая дверца затворилась. Одновременно из задней части брюшка стал выдвигаться многоколенчатый хвост, снабженный несколькими парами дополнительных ног. Когда все эти неожиданные превращения завершились, металлическое насекомое перестало быть похожим на саранчу или стрекозу. Теперь это была гигантская многоножка. Даже цвет ее панциря незаметно переменился, из зеленого став буровато-желтым.
      Механический шпион больше не пытался фотографировать Кэнди. Он явно желал только одного — убраться подальше, чтобы избежать дальнейших покушений на свою искусственную жизнь. Кэнди не собиралась ему в этом препятствовать. Риск был слишком велик.
      Насекомое почти уже доползло до входной двери. Всего каких-нибудь пара футов — и оно оказалось бы на свободе. И тут в каморку вернулась Изарис. Она не смотрела под ноги. Взгляд ее, как только она переступила порог, обратился к детям, к испуганному личику Майзы.
      — Осторожно! — крикнула ей Кэнди.
      Но было поздно. Изарис наступила на хвост многоножки, и тот хрустнул, как ореховая скорлупа.
      Изарис с опаской взглянула под ноги. Пакеты с едой, которую она купила в городе, выпали у нее из рук. На лице появилась брезгливая гримаса.
      Она подняла ногу, чтобы прикончить ползучую тварь.
      — Мам, прогони это! — взвизгнула Майза. Личико ее было залито слезами.
      — Осторожней, оно кусается! — предупредила Кэнди, которой все никак не удавалось унять сочившуюся из раны кровь. — Вон как меня ужалило!
      Однако Изарис это нисколько не испугало. В ее дом вторглась мерзкая многоножка, напугавшая до слез ее дочь, и она была полна решимости покончить с насекомым. Изарис попыталась растоптать его, дважды тяжело ударив каблуком по тому месту, где только что находилось маленькое чудовище, но оно с необыкновенным проворством уворачивалось от ударов, пытаясь одновременно проскользнуть между ног Изарис. Та отступила назад, преграждая ему путь. Насекомое завертело головой. Взгляд его огромных глаз уперся в стену справа от двери. Наклонившись, Изарис вооружилась кочергой, которую обронила Кэнди, и загнала многоножку в угол.
      И снова искусственное создание продемонстрировало чудеса проворства и сообразительности. Бросившись к стене, оно подпрыгнуло и, цепляясь лапками за неровности штукатурки, помчалось вверх. С невероятной скоростью оно поднималось по стене зигзагами, из-за чего Изарис, нанося по стене удар за ударом железным прутом, всякий раз промахивалась. В считанные секунды многоножка доползла до потолка, пробежала по нему почти до середины, где зияла трещина, юркнула в нее и была такова.
      — Тихо! — шикнула Изарис на Назаре, который вдруг решил захныкать.
      Ребенок тут же умолк. Кэнди прислушалась. Снаружи доносился легкий стук лапок насекомого по деревянной крыше. Вскоре он сделался едва различимым, и Кэнди стало казаться, что он совсем исчез и звучит теперь только в ее воображении.
      Еще через несколько мгновений наступила полная тишина.
      Кэнди взглянула на свою руку. Из раны продолжала сочиться кровь. Кэнди затошнило. Не столько от вида самой крови, сколько от мысли о создании, которое нанесло ей эту рану, о безупречной работе механизма, о мощном искусственном разуме, угадывавшемся в злом блеске огромных глаз.
      — Откуда эта штука могла взяться? — спросила она у Изарис.
      Та вытащила из сундука обрывок детской рубахи и протянула его ей.
      — Возьми. Перевяжи руку, чтобы унять кровь.
      — Что она тут делала?
      —  Понятия не имею. —Изарис упорно избегала взгляда Кэнди. — Такие твари тут повсюду ползают. Однако в мой дом они раньше не забирались.
      — Но ведь это не насекомое. Оно механическое. Это машина.
      Изарис пожала плечами, словно ей было совершенно безразлично происхождение многоножки, вторгшейся в ее жилище.
      Кэнди разодрала остатки рубахи на несколько полосок и перебинтовала руку. Пульсирующая боль стала слабее.
      Она как раз затягивала узел свободной рукой и зубами, когда Изарис, успокоив своих детей и положив им на тарелки еду, произнесла:
      — Знаешь, лучше тебе уйти...
      Она по-прежнему не смотрела на Кэнди. Ей было неловко выставлять за дверь чужестранку, совсем еще девочку, которая так щедро облагодетельствовала ее семью. Но безопасность собственных детей была для нее превыше всего.
      — Вы боитесь, что на смену этой твари явятся другие?
      — Откуда мне знать?
      Изарис наконец обернулась к Кэнди. В лице у нее не было ни кровинки, глаза стали огромными. Как храбро она себя ни вела, выгоняя многоножку из комнаты, встреча с незваным пришельцем напугала ее не меньше, чем Майзу. Просто она умела держать себя в руках. Глаза женщины наполнились слезами, но она усилием воли сдержала рыдания.
      — Прости, если можешь. Но будет лучше, если ты уйдешь от нас.
      Кэнди кивнула:
      — Разумеется. Я понимаю. Надеюсь, у вас и ваших близких все сложится хорошо.
      — Спасибо тебе, — прошептала Изарис. — И всего самого хорошего. Удачи. Только будь осторожна. Времена сейчас тяжелые, опасности повсюду.
      — Это я успела заметить.
      Изарис, кивнув, вернулась к прерванному занятию — стала кормить детей. Кэнди перешагнула через порог и вышла на улицу.

ВСЕВИДЯЩЕЕ ОКО

      Тлен не питал ни малейших симпатии к коммексовским поделкам. На острове Пайон, где время остановилось на трех часах пополуночи, Роджо Пикслер основал Коммексо, свой так называемый Город Света и Смеха. А некогда на этом же острове стояли Палаты Ночи самого Кристофера Тлена. У Повелителя Полуночи сохранились самые отрадные воспоминания о той поре, когда Пайон служил ему местом для увлекательных игр и забав — пока во дворце не случился сильный пожар. Кристофер не нуждался тогда в помощи магии. Он был наследным принцем, любимчиком отца. Этого было вполне довольно, чтобы весь мир был к его услугам, а остров Пайон стал его игровой площадкой.
      Но после пожара Тлен туда уже не возвращался. Поэтому, когда человек по имени Роджо Пикслер, которого он поначалу принял за безобидного фантазера и мечтателя, захотел приобрести землю с развалинами Палат Ночи, Кристофер охотно ее продал.
      И только много позднее он узнал, что представители Пикслера скупили множество земельных участков вокруг Пайона, пока этот мечтатель не сделался владельцем угодий, достаточно обширных, чтобы выстроить город своей мечты, где не останется места для ночи, вечно гонимой при помощи искусственного освещения. Что за насмешка, что за утонченное издевательство! На том самом месте, где некогда в таинственной тиши и благостном сумраке проживало семейство Тлен, вырос шумный, сияющий разноцветными огнями город. В полночь этот ненавистный свет можно было различить даже с некоторых участков Берега Костного Мозга, что обращен на северо-запад, туда, где ветры с Изабеллы немного рассеивают красные туманы.
      Тлен дал себе клятву лично уничтожить все огни на Пайоне, лишь только настанет его долгожданная Ночь Всех Ночей. А Роджо Пикслера вместо его возмутительно ярких мечтаний станут одолевать кошмары. Кристофер выберет для него парочку самых мрачных из своей коллекции. Что-нибудь такое, от чего этот фантазер превратится в калеку, погрузится в бездну безумия столь глубоко, что позабудет само название своего мерзкого города.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24