Техасская звезда - Ради любви

Если Джиллиан и Одри разлучат, боль от этого будет непереносимой.

Оставшись на берегу одна, без близкого человека, Одри лишилась бы всего.

А он?.. — Кристофер ожесточенно набросился на сковороды.

— Я и говорю — он и есть тот самый!

— Ты уверен?

— Точно! — кивнул Петерс и внимательно оглядел темный проулок, в котором Барретт назначил ему встречу. Убедившись, что их никто не видит, он продолжил: — Пришлось, однако, повозиться, ух и пришлось! Мало кто хотел говорить про этого капитана Эндрюса, вот что я скажу. Они все думают, что он скверный малый, но главное не это. Главное, людей отпугивает один его вид, понимаете. Ни разу не улыбнется, плечи — во, напялил на себя все черное. А глазищи — страх! Говорят еще, что у него одежда и душа одного цвета.

Барретт с неприкрытым отвращением взглянул на топтавшегося перед ним человечка:

— Что ты мне тут стараешься доказать, Петерс? Что капитан Эндрюс…

— Ничего я не стараюсь доказать! — Огрызнулся Петерс, и лицо его гневно дернулось. — Я просто говорю, что вокруг про него думают. Все его боятся до смерти. Они говорят, что он таллава — служитель Гузу. Поэтому мне так долго пришлось разузнавать то, о чем меня попросили.

Барретт громко расхохотался. Его грубый, язвительный смех эхом заметался по узкому проулку. Отсмеявшись, Барретт заметил:

— Значит, они думают, что ему помогает колдовство? — Он снова хохотнул. — Лучше бы они назвали его чертом… Это прозвище больше ему подойдет, потому что я предвижу, что весьма скоро ему придется оказаться в тех местах, где правит сей мрачный рогатый господин!

— Нет-нет! — сказал Петерс серьезно. — Так они не могут его называть. Этим именем они называют вас. Лицо Барретта побагровело.

— Хватит нести околесицу! Скажи, наконец, толком, что ты узнал!

— Вот я и говорю, что он тот самый, который все это и сделал. Пришил одного парня из-за рыжей дорсеттовой ведьмы. Поговаривают, будто она жила с Эндрюсом душа в душу, а потом он заловил ее с другим малым, ну и забил того до смерти голыми руками!

— Вот чего тебе никогда не сделать — кишка тонка, — презрительно усмехнулся Барретт. Петерс раздвинул губы в гадкой улыбке:

— Точно. Мне больше по душе хорошее перышко. — Барретт бесстрастно смотрел на человечка, ни единым жестом не выдав, насколько он его презирает. Петерс мерзко хихикнул, и в его руке вдруг блеснуло безупречно заточенное узкое лезвие ножа. Выпад продажного мерзавца не произвел на Барретта никакого впечатления. Петерсу никогда не удастся его одурачить. Барретт прекрасно знал, чем занимались Петерс и его подручные. Большую часть времени они проводили в кабаках, слушали то, что там болтают по пьяной лавочке. Барретта бесило, что его так долго заставили ждать, но ему не хотелось самому выяснять интересующие его сведения. Кроме того, ему было известно, что Петерс разузнает все просто потому, что надеется использовать подвернувшийся случай еще малость подзаработать.

Барретт скрипнул зубами. Он уже едва терпел исходивший от Петерса тошнотворный запах. Негодяй явно мучился от запущенной любовной болезни. Шумно выдохнув через рот, Барретт раздраженно буркнул:

— Терпение мое кончается. Ближе к делу! Петерс снова мерзко ухмыльнулся и продолжил:

— Значит так. Рыжая баба с ума сходит, только бы вернуть этого самого капитана Эндрюса. Она несколько раз участвовала в ихних служениях богу Пуку, чтоб наслать на него духов.

— Да она полная дура!

— Нет, не дура она. Люди говорят, что теперь капитан, куда бы ни пошел, везде слышит ее голос, вот так.

— Может быть, но только не в постельке со своей блондинистой стервой!

— Кое-кто поговаривает, что эта светловолосая — самая настоящая ведьма и будто у нее такая силища, что Пуку вместе со своей магией ничего ей сделать не может.

— Чушь! — разъярился Барретт. — И это все, что ты узнал?

Улыбочка Петерса стала еще подлее.

— Да нет! Есть еще кое-что. Кажись, миссис Дорсетт застукала капитана прямо в постели с его девкой, и это было как раз в то утро, когда мы видели, как она бесилась на пристани. Поговаривают, будто она умоляла его выкинуть шлюху вон, а он вроде бы вместо шлюхи выкинул ее. И вот тут она как бы поклялась возвернуть его себе любой ценой.

Барретт кивнул. Во всем этом был определенный смысл. Он сам видел, каким способом рыжая покинула борт «Воина зари», и по ее воплям сразу распознал приступ животной ревности.

— А как насчет мистера Дорсетта? Что он думает о намерениях своей дражайшей супруги?

— Понятия не имею, — покачал головой Петере. — Люди его мало чего про это говорят. Да, похоже, малый он не промах, следит за ней будь здоров.

— Просто отлично! — проговорил Барретт и сунул руку в карман. Он видел, как у Петерса загорелись глазки, и, чуть помедлив, выудил туго набитый тяжелый мешочек. С хитрой ухмылкой он, было, протянул его Петерсу: — За твои старания… — И тут же отдернул руку. Пальцы Петерса схватили пустоту, а Барретт небрежно добавил: — Получишь, когда обтяпаешь для меня еще одно дельце.

И растянул губы в издевательской усмешке.

Послеполуденное солнце бросало косые лучи на кучку людей, столпившихся на пристани вокруг моряка, игравшего на губной гармошке. Все потешались над уморительными ужимками маленькой обезьянки, танцевавшей под разудалые матросские песни.

— Ты только посмотри, как этот маленький приятель улыбается! — оживленно проговорила Джиллиан и радостно засмеялась.

Дерек поразился, какой же у нее чудесный смех. Стоя рядом с ней, он вдруг понял, что среди чувств, которые ему удавалось вызвать у этой изумительно красивой женщины, одно, к сожалению, отсутствовало — счастье.

Джиллиан вновь рассмеялась. Дерек смотрел, как она простодушно радуется непритязательному зрелищу, и ее смех божественной музыкой отдавался у него в ушах. Густые серебристые пряди ее волос были собраны в большой пучок на затылке. Всякий раз, когда она поворачивала голову, волосы мягко вспыхивали, насквозь пронизанные лучами заходящего солнца. Голубизна глаз Джиллиан приобрела какой-то новый яркий оттенок на фоне золотистого загара, щедро подаренного ее коже тропическим солнцем. Дереку пришло в голову, что он не верил, будто Джиллиан может стать еще красивее. Теперь он видел, что ошибался.

Пытаясь рассуждать хладнокровно, Дерек признал, что он также ошибся, считая теперешнее состояние их интимных отношений пиком. Отнюдь нет. Каждая новая ночь в объятиях друг друга становилась очередным чудом, будь это момент страстного слияния или даже простое ощущение близости Джиллиан, лежавшей рядом с ним… с ним одним.

Но прошедшие недели принесли и некоторые сюрпризы. Удивительно, но за все то время, что они были вместе, ему так и не удалось по-настоящему определить, насколько образованна Джиллиан. То, как она поработала над его бухгалтерскими счетами, которые за время тяжелейшего плавания страшно запутались, его просто-напросто поразило. Ее глубоко продуманные расчеты позволили сэкономить приличную сумму на ремонтных работах. Он так и не решил, радоваться или досадовать по этому поводу, но одно ему стало предельно ясно: ее выводы основывались на точном математическом расчете. Дерек едва не улыбнулся. К несчастью, некоторые из ее предложений уже были им испробованы и оказались совершенно непригодными, о чем он сознательно не сказал ей.

К своему удивлению, Дерек едва ли не радовался, когда в ее глазах вспыхивал гнев. После того как он разлучил ее с Одри и Гибсоном, отправив их работать в таверну, Джиллиан впала в беспокоящее его тихое отчаяние. Кроме того, он намеренно ограничил ее встречи с Гибсоном по причинам, слишком для него очевидным, чтобы принимать их со спокойной душой. Дерек знал, что Гибсон был глубоко оскорблен таким отношением, и подозревал, что Джиллиан тоже была обижена на него, хотя и не показывала своего негодования.

Тем не менее, неугомонность Джиллиан была более чем очевидна. С тех пор как они оказались в Кингстоне, он практически ни на минуту не оставлял ее одну. Дерек почему-то нутром чувствовал, что, хотя он и мог во всем положиться на своих людей, доверить ее безопасность он мог только самому себе. Он знал, что все эти запреты безумно раздражали Джиллиан и, хотя она полностью посвятила себя приведению в порядок корабельной бухгалтерии, ее деятельная натура продолжала искать выхода.

Джиллиан много раз просила разрешить ей навестить Одри в таверне «Королевские стрелки». Дерек невольно покачал головой. Этого не будет никогда. Он не позволит, чтобы с Джиллиан заигрывали типы, торчащие с утра до вечера в портовых кабаках. Он прекрасно знал эту публику.

Дерек еще раз внимательно огляделся вокруг. Его беспокойство за безопасность Джиллиан имело под собой основания. Хаскелл и Линден, посмеиваясь, докладывали ему о чуть ли не ежедневных проездах экипажа Эммалины мимо «Воина зари». Но Дерек не находил в этом ничего забавного. Он прекрасно знал, на какую подлость способна Эммалина. А после их ссоры на корабле две недели назад ее озлобленность не уменьшилась.

Еще меньше ему нравились пересуды об увлечении Эммалины черной магией.

Эта женщина явно что-то задумала.

С удивительной ясностью Дерек вспомнил ту жуткую улыбку на губах Эммалины, когда она смотрела на него, стоящего над окровавленным трупом соперника. Он твердо решил больше никогда не дать ей повода для еще одной такой улыбки.

Дерек вдруг разволновался и схватил Джиллиан за руку. Она посмотрела на него, и, когда он заговорил, ее улыбка медленно угасла:

— Нам пора идти.

И вот оно опять — тонкие ноздри Джиллиан слегка затрепетали, давая понять, что, будь обстоятельства иными, она бы и шагу по его команде не сделала.

В душе Дерека боролись противоречивые чувства. Он все-таки сожалел о своей власти над ней, хотя и получал от этого удовольствие, и презирал себя за то, что с каждым днем все сильнее и сильнее желал эту женщину.

Дерек понимал, что принятое им решение, пусть и малоприятное, было единственно верное в подобной ситуации. Самым главным в любом случае для него оставалась безопасность Джиллиан. Беспокойство за нее не покидало его ни на секунду. Дерек крепко обнял Джиллиан рукой за талию, притянул поближе к себе и зашагал по пристани.

— Да что с тобой сегодня, Куако! Ты собрался пересчитать колесами все колдобины на дороге?!

Не слушая извиняющегося бормотанья старого кучера, Эммалина вновь попыталась взять себя в руки. Экипаж, подскакивая на каждой рытвине, катился по разбитой проселочной дороге в город. Эммалина просто с ума сходила от немилосердной тряски. Всегда очень внимательная к своей коже, она и теперь, сидя неестественно прямо, судорожно сжимала в руке раскрытый над головой зонтик, спасаясь от горячих лучей утреннего солнца. Но сегодня от этого было мало проку. Душный воздух еще никогда не был таким влажным, дорога была просто ужасна, а солнце превзошло само себя, обрушивая в этот ранний час обжигающие потоки своих лучей.

Во рту у Эммалины появился знакомый привкус желчи. Черт возьми, только не это! Неужели снова вырвет?

Эммалина судорожно сглотнула и снова выругалась про себя. Она надела новое платье из роскошного батиста канареечного цвета, которое открывало плечи и грудь на пределе приличий. Вызывающе глубоким декольте она славилась по всему острову. Эммалина знала, что ей к лицу любой цвет, но именно это платье придавало ей особенно соблазнительный вид. Она надела его в надежде, что сегодня бесконечная полоса неудач закончится, она, наконец, встретит Дерека на улице, и он перед ней не устоит.

Прошедшая неделя была ужасной. Черт бы побрал этого дурака Уильяма Гну! Он куда-то запропастился, и никто, похоже, не ведал, где он. Эммалина знала, что для хозяев многих плантаций обычным делом было сдавать своих рабов в аренду во время уборки урожая, но она так и не решилась спросить об этом Роберта, боясь, что ее расспросы могут вызвать у мужа определенные подозрения.

В итоге, оставшись без поддержки Пуку, она никак не могла изменить ситуацию. Ежедневные наезды в город ничего не дали, она так и не встретила Дерека, не появился и упомянутый Уильямом Гну бакра — черт, тот самый человек, который был ключом к сердцу Дерека.

Что только она не делала! От полного отчаяния отыскала женщину оби. С того времени столько было произнесено заклинаний, столько наплевано, столько разбросано дурацкого магического порошка, что у нее голова кругом пошла. Скрюченная цыплячья нога с привязанными к ней заговоренными перьями чайки постоянно лежала у нее под подушкой. В мешочке под кроватью покоилась земля, взятая в полночь из только что засыпанной могилы. Все это были сильнейшие оби, но сны ей не говорили ничего. Будь Эммалина другой женщиной, не столь уверенной, что, в конце концов, добьется своего, не желай она так страстно вернуть Дерека — она наверняка впала бы в беспросветное отчаяние. Но она была такой, какой была. Она — Эммалина Дорсетт и добьется своего!

Эммалина еще раз судорожно проглотила заполнившую рот горечь. Перед выездом столько усилий было положено на то, чтобы выглядеть во всем блеске! Джуба из сил выбилась, отглаживая платье, завивая и убирая лентами волосы хозяйки. Когда Эммалина, наконец, вышла из дома, то выглядела так, словно только что покинула салон королевских портного и куафера. Но с каждой милей по тряской дороге, с каждым вдохом пыльного воздуха, с каждым порывом влажного ветра, от которого прела кожа, все приходило в беспорядок, теряло вид, и, по правде говоря, Эммалина боялась, что в Кингстон приедет не она, а ее растрепанная потная карикатура. Но самое ужасное — это ее желудок… Боже…

Рот снова наполнила мерзкая горечь. Не хватает воздуха… Нет… Нет! Изо всех сил зажав рот ладонью, Эммалина невнятно простонала:

— Останови!

Выронив зонтик, она судорожно уцепилась за дверцу экипажа и отчаянным усилием распахнула ее. Однако Куако и не подумал остановиться.

Бешенство на миг отогнало рвоту, и Эммалине удалось злобно прокричать:

— Старый козел! Останови, кому сказала!

Экипаж, резко дернувшись, встал, и Эммалину скрутили бесконечные, выворачивающие наизнанку судорожные приступы рвоты… Эммалина, жадно ловя воздух, обессилено привалилась к дверце экипажа. Подняв полные слез, Налитые кровью глаза, она увидела, что сидящий на козлах Куако обернулся и смотрит на нее.

— Когда живот плохо, завтрак хорошо выйти, не войти. Эммалина ответила кучеру лишь убийственным взглядом и забралась на сиденье. Вынув кружевной платочек, она трясущейся рукой вытерла покрытый испариной лоб и губы, на которых все еще ощущался омерзительный привкус рвоты. Эммалина чувствовала жуткую слабость, но даже в таком жалком состоянии она все равно лучше блеклой шлюхи Дерека!

Стиснув зубы, Эммалина несколько раз глубоко вздохнула и негромко сказала в спину Куако:

— Трогай!

Тот продолжал сидеть, как и не слышал.

— Ты меня слышишь или нет! — Экипаж дернулся и медленно покатил вперед. Эммалина откинулась на спинку кожаного сиденья и закрыла глаза. Две недели мучений! Каждый день она мотается в Кингстон и обратно, выдумывая правдоподобные объяснения и причины. И все ради Дерека! В эти самые жаркие дневные часы она могла бы лежать в прохладной благоухающей ванне, вместо того чтобы блевать через борт экипажа как самая последняя пьяная потаскуха. А прямо сейчас она могла бы нежиться на шелковых простынях, млея от ласк Роберта…

На этой мысли Эммалина немного задержалась. Легче легкого уговорить Роберта выйти из дома на несколько часов позже. Он неисправимый домосед, и руки у него, просто замечательные. А как он любит доказывать ей, что его руки не утратили своей опытности, путешествуя по ее телу. Вот и прошедшей ночью…

Из желудка неудержимо начала подниматься знакомая волна, и Эммалина судорожно сглотнула.

Нет… только не это… Нет! Эммалина метнулась к борту и распахнула дверцу экипажа.

Презирая себя и извергая новые порции вонючей рвоты, она подняла глаза и встретилась с внимательным взглядом Куако.

— Молчи, дурак! Не останавливайся!

Несколько минут спустя она в совершенном бессилии привалилась к спинке сиденья и, едва шевеля губами, прошептала:

— Дерек… Милый Дерек… Ты заплатишь за это.

— В котором часу уехала госпожа, Джуба? — Роберт Дорсетт уверенно сидел на своем любимом сером мерине. Хозяин в это утро оделся во все белое и теперь казался еще более грузным, под стать могучей лошади под ним. Роберт посмотрел сверху вниз на стройную рабыню, стоявшую перед ним. Пару минут назад он увидел, как она торопливо пересекает двор, и подозвал девушку к себе. Его раскрасневшееся от жары гладко выбритое лицо было мокрым от пота. Роберт снял с лысеющей головы широкополую шляпу и не спеша вытер со лба пот. Джуба молчала, и он слегка раздраженно проговорил:

— Я задал тебе вопрос, Джуба.

— Миссус уехать рано.

— Как рано?

— Сразу, как уехать масса.

Роберт нахмурился. Очередной «выезд за покупками». Его дорогая женушка весьма хитроумная особа. Придумано, конечно, отлично: отправляться в город сразу после его отъезда на плантации и возвращаться незадолго до его появления дома. Однако Эммалина не понимает, что он отлично видит все ее махинации и, если понадобится, может стать не менее хитроумным.

— И куда же она поехала?

— Джуба не видеть, масса.

— Джуба…

Стройная негритянка задрожала

— Экипаж ехать город.

Роберт еще сильнее нахмурился. Он смотрел вслед Джубе, торопливо идущей к кухне, и сказал себе, что повода для беспокойства нет. Он напомнил себе, что в верности Лестера сомневаться не приходится, особенно после того, как он простил перепуганного малого, пойманного нагишом под балконом спальни Эммалины несколько недель тому назад.

Удивительно, но ему не пришло в голову усомниться в верности жены в связи с этим случаем. Он слишком хорошо знал Эммалину, чтобы подозревать, что она будет наставлять ему рога с Лестером. Тщеславие и чувство собственного достоинства не позволили бы ей пойти на это.

Роберт слегка поджал губы. Нет, если уж Эммалина и надумает изменить ему, то это будет только капитан Дерек Эндрюс. Он настолько не сомневался в Эммалине и был настолько уверен в благодарности и преданности Лестера, что дал счастливому рабу лошадь и велел следить за своей женой, за каждым ее шагом.

Роберт машинально бросил взгляд на пустынную дорогу, что вела в город. Сообщения Лестера не только раздражали его, но и забавляли, и даже отчасти печалили. Его дорогая Эммалина безуспешно пыталась завоевать сердце капитана Эндрюса. Она билась, как выброшенная на песок рыба, и с каждым днем все больше впадала в безысходное отчаяние. Роберт был уверен в этом, ибо это соответствовало натуре его молодой жены. Она опять самым глупым образом выставляла напоказ свои переживания.

Легкая улыбка тронула губы Роберта. Эммалина становилась просто неукротимой в своей погоне за желаемым.

Но во всем этом ему виделась и грустная сторона. Роберт понимал, что и сам виноват во многих печальных переживаниях жены. Он ни разу не попытался серьезно поговорить с Эммалиной о ее пристрастии к культу бога Пуку. Его беспокойство началось тогда, когда на первое место во всех этих припадочных ночных бдениях начал выдвигаться Уильям Гну.

Лоб Роберта прорезала глубокая морщина. Уильям Гну был слишком хорошим служителем бога Пуку. Способность видеть глазами Пуку и говорить языком Пуку давала Уильяму Гну большую власть. Роберт знал об этом еще и потому, что сам имел возможность почувствовать могущество Пуку через того же Уильяма Гну. Его мужская сила обрела прежнюю неукротимость с того времени, как он начал принимать порошки Уильяма Гну. Он как будто снова стал двадцатилетним, и не только по физической неутомимости, но и по внутренним ощущениям. Уильям Гну знал слишком много, а его жена настолько уверовала в него, что Роберту не оставалось ничего другого, как тайно вывезти парня в отдаленную часть острова, где Эммалине никогда бы не пришло в голову его искать.

Конечно, жена нашла себе вместо Уильяма Гну женщину оби. Но у Роберта складывалось впечатление, что Эммалина, как и он, мало верит в могущество дурацкой цыплячьей ноги с накрученными на нее перьями, которая вот уже несколько дней покоилась у нее под подушкой, или в неодолимую силу земли в мешочке.

Роберта охватила грусть. Он стал виновником несчастья Эммалины. Однако все это продлится недолго. Скоро капитан Эндрюс приведет свой корабль в порядок и заключит новый контракт. Возможно, после ухода «Воина зари» из Кингстона он вернет Уильяма Гну обратно, чтобы было, кому утешить Эммалину.

А тем временем Лестер будет следить за Эммалиной точно так же, как он делал это всякий раз, когда она украдкой пробиралась на обрядовые пляски поклонников бога Пуку. Его Эммалина все-таки самый настоящий ребенок! Капризный, своенравный, порой даже злой, но ребенок. И этому ребенку он отдал свое сердце.

Все еще продолжая смотреть на пустынную в этот час дорогу, Роберт почувствовал, как нахлынувшая грусть истощает его силы. И с горечью признался себе, что он, готовый сделать все для счастья Эммалины, не может дать ей то, чего она больше всего жаждет.

О да, он любит ее. Это его проклятие и его самая большая радость в жизни.

Эммалина сидела неестественно прямо, с высоко вздернутым подбородком и смотрела вперед. Экипаж, подскакивая, катил по булыжным улицам Кингстона. Мелькание по сторонам, звуки, запахи…

Господи! Опять!

Новый приступ тошноты.

— Куако, к мадам! Скорее!

На восхищенные взгляды прохожих Эммалине удалось-таки ответить беспечной улыбкой.

Они восхищались ею… Она была в этом уверена. И другого быть не могло. Наверняка никто и не заметил, что ее идеально уложенные огненно-рыжие волосы слегка растрепались, что ее роскошное батистовое платье кое-где покрыто пятнами и что у ее лица сегодня нездоровый зеленоватый оттенок.

Улыбка застыла на губах Эммалины. Короткий визит к мадам, и все снова будет в порядке. Она, наконец, разыщет Дерека и тогда…

Маленькая лавочка мадам показалась в самом конце узенькой улицы, на которую выехал экипаж. Эммалина облегченно вздохнула. Ее мучениям скоро придет конец.

Выйдя из экипажа, она твердым голосом приказала:

— Никуда не отъезжай, Куако! Когда я выйду, будь на месте.

Горделивым шагом Эммалина Дорсетт подошла к двери лавки. Она не удостоила взглядом стоявшего неподалеку мерзкого вида типа, который так и буравил ее своими рачьими глазками. Эммалина уже собралась хорошенько отчитать его за беспардонную наглость, как вдруг его худая физиономия расплылась в гадкой ухмылке:

— Мистер Барретт шлет вам свои наилучшие пожелания…

Эммалина остановилась, как будто натолкнулась на невидимую стену. Это имя ей было знакомо!

Значит, это он и есть.

Время жатвы, наконец, наступило.

Они не спеша шли по Порт-Рояль-стрит. Дерека продолжало мучить какое-то странное беспокойство, и он беспрестанно оглядывался. Вокруг стояло идиллическое спокойствие. По булыжным мостовым проезжали редкие экипажи, бойко шла торговля всякой всячиной, и никто не бросал в сторону Джиллиан пронзительных взглядов.

Мужественное лицо Дерека было хмурым. К концу дня с Джиллиан что-то случилось. После того как он увел девушку от забавной обезьянки, у нее испортилось настроение, и всю дорогу она хранила молчание. Дерек был уверен, что она специально старается разозлить его, то, заведя разговор со стариком нищим на обочине, то, кокетливо улыбнувшись какому-то малому, приветственно приподнявшему шляпу. Она начала спорить, когда он предложил потихоньку двигаться в сторону порта. Дальше — больше: в очередной раз потребовала отвести ее к Одри в таверну «Королевские стрелки».

Они поссорились, и, в конце концов, Дерек просто схватил Джиллиан за руку и потащил обратно на корабль. К несчастью, этим дело не кончилось. На корабле его ждала записка от торгового агента. То, что со дня их прибытия ему никак не удавалось договориться о новом контракте, озадачивало Дерека. Он почти поверил, что кому-то нужно, чтобы «Воин зари» как можно дольше оставался в порту, и этот кто-то усиленно плетет интриги у него за спиной. В другое время он был бы только рад получить сообщение от агента, но сейчас о радости и речи быть не могло.

Будь у него хоть какой-то выбор, он никогда бы не согласился на предложенную ему встречу в таверне «Королевские стрелки» по совершенно очевидным причинам.

Добравшись до таверны, Дерек с мрачным видом толкнул дверь, вошел и остановился, привыкая к царившему внутри полумраку. Он услышал, как поблизости скрипнул стул, а затем раздался голос, который показался удивительно знакомым:

— Дерек! Черт возьми, неужели это действительно ты!

Дерек заморгал, все еще ослепленный резким переходом от солнечного света к полутьме. Неужели?..

Высокий рост подходившего к нему человека, рыжеватая, выгоревшая на солнце шевелюра — все сомнения отпали. Да это же Дамиан Страйт! И Дерек тепло, пожал протянутую ему руку.

Дамиан, ставший капитаном своего корабля уже в двадцать шесть лет, был самым молодым и самым уважаемым капитаном в колониях. Когда Дерека приговорили к тюремному заключению за убийство, Дамиан, бывший в то время совсем еще юнцом, и тут продемонстрировал свой независимый характер. Он горячо выступил в защиту Дерека, не убоявшись того, что все самым решительным образом от него отвернулись. Дерек не забывал об этом никогда.

На лице Дерека заиграла столь редкая для него улыбка. Глаза его уже привыкли к полумраку, и он увидел, что с того времени, когда они виделись последний раз, Дамиан сильно возмужал. Юношеская стройность уступила место раздавшимся плечам и крепко сбитому, прекрасно сложенному телу. По своим габаритам молодой капитан был теперь под стать ему самому. Прошедшие годы оставили на гладком лице Дамиана следы зрелости. При этом его влекущие удивительно прозрачные серые глаза, о которых по суеверному острову гуляли всяческие домыслы, практически не изменились. Судя по тому, что Дерек услышал о своем изобретательном приятеле, можно было не сомневаться в его способности использовать малейшую возможность, чтобы употребить эти слухи к своей выгоде.

Усевшись за стол в одном из дальних углов таверны, которая быстро заполнялась народом, Дерек хмуро посмотрел на только что допитый стакан вина. Потом перевел взгляд на настенные часы. Дамиан громко рассмеялся:

— Если бы я не знал тебя достаточно хорошо, то решил бы, что ты не рад возобновлению старого знакомства!

— Томас Маршалл опаздывает почти на час. Что-то говорит мне, что не придет. — Дерек скривил губы. — Я подозреваю, что плетется некий заговор, чтобы вообще убрать меня из торгового флота колоний.

Дамиан сразу протрезвел.

— Доходили до меня кое-какие слухи, — неуверенно проговорил он. — Мы пришвартовались только сегодня утром, но хватило всего часа, чтобы кое в чем разобраться. Много сплетен.

— Сплетен? — насторожился Дерек.

— Угу. Похоже, ты прикупил для себя работников по колониальному контракту?

— Ну и что тут такого?

По залу вдруг пронесся восхищенный гул голосов, и многие мужчины уставились на Одри, которая вынесла из кухни поднос с жарким и поставила на стойку. Дамиан тихонько присвистнул, встретившись с девушкой взглядом. Та взглянула на Дерека и торопливо ушла обратно на кухню.

— Это одно из твоих приобретений? — поинтересовался Дамиан.

Дерек молча кивнул.

— И ее сестра — близняшка, как я слышал. — Глаза Дерека угрожающе сузились.

— Ну-ну, не смотри на меня так, старина! — засмеялся Дамиан. — Должен признать, мне все еще не верится, что могут существовать две такие красавицы, но я не собираюсь обхаживать женщин, которые принадлежат тебе.

Дерек выдержал твердый взгляд знаменитых серых глаз и только потому, что это был Дамиан, спокойно заметил:

— Одна из них — моя женщина.

— И конечно, не та, что работает здесь, — покачал головой Дамиан. — Я сразу об этом подумал, потому что знаю о твоем характере собственника. К тому же ты не проявлял интереса к этой молодой особе с первого дня прибытия. А в приоткрытую дверь я заприметил здоровенного парня, который, как коршун, глаз не спускает с твоей собственности.

— А, это ты о Гибсоне… — фыркнул Дерек. — Ему-то как раз сам Бог велел не спускать с нее глаз.

— Его колониальный контракт тоже у тебя…

— Разрази меня гром, если я знаю, как все это вышло, Дамиан. — Дерек поднес вновь наполненный стакан к губам, одним глотком опорожнил его и со стуком поставил обратно на стол. — Единственное, что могу тебе сказать, я сам влез в эту историю, и конца ей пока не видно!

Дамиан внимательно посмотрел на обеспокоенное лицо Дерека и заметил:

— Мне и в голову не могло прийти, что ты способен так увлечься женщиной после всего случившегося.

— Ты говоришь об Эммалине?.. — Дерек раздраженно фыркнул. — Это совсем другое. Таким дураком я не буду больше никогда.

Дерек прямо посмотрел в глаза Дамиану. Он, в свою очередь, тоже много чего наслушался про своего дружка за все те годы, что они не виделись. Поговаривали, что Дамиан стал патриотом и одним из тех, кто разжигал недовольство колоний налоговой политикой метрополии и кто открыто выступал за восстание. Еще он слышал, что Дамиана до смерти боялись его противники и обожала команда и что, хотя по большей части он вел дела честно, при удобном случае мог использовать недозволенные методы, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу.

Дерек задумался. Да, Дамиан был именно таким, умным и тонко чувствующим ситуацию человеком. Но еще он был другом, хотя в этих серых прозрачных глазах и не было по-настоящему глубокого понимания трудности положения, в котором оказался Дерек.

— Ты совсем не понял, о чем я сейчас говорил, ведь так, Дамиан? Для тебя что одна, что другая женщина — все едино.

Дамиан с отсутствующим видом поднес руку к вороту рубашки и расстегнул несколько пуговиц. В помещении становилось по-настоящему душно. Было видно, что он тщательно обдумывает ответ. Дамиан откинулся на спинку стула. Расстегнутый ворот рубашки из тонкого белого батиста распахнулся, открыв крепкую мускулистую грудь, покрытую золотистыми волосами.