Райский остров

Барбара Картленд

Райский остров

Barbara Cartland

LOVERS IN PARADISE

© 1978 by Barbara Cartland

© В. Бологова, перевод на русский язык, 2013

© ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2013

Издательство Иностранка®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Глава первая

1892 год

Граф Виктор ван Хаан угрюмо смотрел на искрящиеся водой рисовые поля, покрытые лесами горные вершины и веерные листья кокосовых пальм, отбрасывающих вокруг узорчатые тени.

Здесь всюду была зелень: сочная зелень полей, изумительные склоны холмов и просторы долин. Даже цветущий жасмин и тот, казалось, среди окружающей зелени удивительным образом потерял свою прекрасную изысканную белизну.

Сойдя на берег с корабля, путь на котором до Бали, по его мнению, занял чрезмерно долгое время, граф подумал, что отправлять его в эту ссылку, пусть и в столь прекрасную страну, было слишком жестоко.

И хотя, возможно, это продлится не так уж долго, с учетом нескольких месяцев пути – меньше года, это действительно была самая настоящая ссылка, доставившая ему минуты унижения, задевшая его чувство собственного достоинства.

Когда королева Даугер послала за ним, он отправился во дворец, ожидая, что ему предложат, как обычно, исполнять обязанности придворного или принять от ее имени каких-либо знатных гостей Голландии.

В прошлом королева время от времени обращалась к нему с подобными просьбами, учитывая, что его обаяние, дипломатические таланты и знание света были особенно полезны в то время, когда в Нидерландах отсутствовал король, на которого обычно возлагались подобные обязанности.

Впрочем, он говорил себе, что королева Даугер злоупотребляет его временем в последние несколько месяцев и что на этот раз он не позволит вовлечь себя во что-либо, не представляющее для него личного интереса.

Слишком часто ему приходилось терпеть общество невероятно скучных и напыщенных государственных деятелей, а бесконечно длящиеся банкеты и нескончаемые собрания он находил просто невыносимыми.

Вполне понятно, что граф, прослывший самым привлекательным мужчиной в Голландии и приходившийся королеве Даугер двоюродным кузеном, был при дворе на особом счету.

После смерти в 1890 году короля Вильгельма III принцесса Вильгельмина в десять лет стала королевой.

Ее мать, вдовствующая королева, была назначена регентшей при малолетней дочери, и теперь, два года спустя, Вильгельмина, разумеется, проводила время преимущественно в классной комнате.

Граф всегда пользовался особой любовью своей кузины и был готов предложить ей свою преданность и уважение.

А также, когда его это устраивало, он охотно сопровождал ее и исполнял многочисленные обязанности, но лишь до тех пор, пока они не входили в противоречие с его собственными планами.

Неудивительно, что к тому времени, как он достиг тридцати лет, граф, сознавая свое положение и влияние при дворе, стал весьма самоуверен и эгоистичен.

Он был не просто невероятно красив, но обладал яркой индивидуальностью, которая не могла оставить равнодушным никого, кто появлялся при скучном, отупевшем, скованном традициями голландском дворе. Возможно, все дело было в том, что сам граф был лишь наполовину голландцем.

Его отец, граф ван Хаан, был главой одной из самых уважаемых и славных фамилий в стране.

История ван Хаанов была также и историей Нидерландов, и трудно было назвать какое-либо значительное историческое событие, в котором принимала участие Голландия и где ван Хааны не играли бы более или менее заметной роли.

Однако мать графа была француженкой, дочерью герцога де Бриака. Она не только отличалась красотой, но и славилась своим умом и веселым нравом и была persona grata[1] во всех интеллектуальных салонах Парижа, которым покровительствовали весьма влиятельные лица в государстве.

Нетрудно было предсказать, что в результате брака таких незаурядных личностей, как граф Хендрик ван Хаан и Мадлен де Бриак, черты их исключительности непременно должны проявиться и в их потомках.

Их сын Виктор, без сомнения, оправдал эти ожидания и, кроме того, после смерти отца унаследовал огромное состояние, соперничать с которым могла только Корона.

Проходя по роскошно убранным покоям дворца в апартаменты королевы Даугер, он в который уже раз подумал, что здесь давно пора бы все переделать.

Во дворце хранились многочисленные произведения искусства, ценность которых, особенно картин, трудно было даже оценить, но все это было размещено без всякого вкуса и системы.

Сама королева Даугер и те, кто служил ей, были вполне удовлетворены тем, что их окружало, и, по-видимому, даже не собирались что-либо менять, но у графа каждое посещение дворца вызывало желание устроить все по своему усмотрению.

Лакей в великолепной ливрее открыл двери в личные покои королевы, и граф вошел, обнаружив, как он, впрочем, и ожидал, королеву в одиночестве.

Склонившись, как этого требовал этикет, над ее рукой, он уловил восхищенный блеск ее глаз.

Это было выражение, которое граф постоянно встречал в глазах и улыбках всех женщин, молодых и старых, когда они смотрели на него. Если же этого почему-либо не происходило, он всегда с большим удивлением задавался вопросом, в чем причина столь необычного поведения.

Впрочем, восхищение, без сомнения, присутствовавшее во взгляде королевы, вскоре сменилось тревогой.

– Я послала за вами, Виктор, – сказала она своим тихим голосом, – чтобы сообщить вам, что случилось нечто весьма серьезное, и я бы хотела, чтобы вы узнали это от меня, чем от кого бы то ни было другого.

– Что же такое могло произойти? – спросил граф.

При этом он с беспокойством подумал, не стало ли королеве известно о его участии в одной злосчастной вечеринке две ночи тому назад.

На протяжении всего инцидента графа не покидала уверенность, что поведение его гостей, без сомнения, вызовет громкий скандал, если на следующий день кто-нибудь проговорится. Но мужчины, даже голландцы, обычно допускают некоторые вольности с особами, которые принадлежат к театральному миру, что же в таком случае говорить о легкомысленных темпераментных французах?

Он полагал, что вряд ли королеве в точности сообщили все подробности этого прискорбного происшествия, хотя никогда нельзя быть уверенным в том, что именно злорадные недоброжелатели могут нашептать ей на ухо и какие из рассказанных ей историй она посчитает целесообразным сохранить в памяти.

– Что так расстроило вас, ваше величеств о? – спросил он. – Если это касается меня, я могу лишь выразить мои глубокие сожаления, что вас могли побеспокоить по столь ничтожному поводу.

Он всегда обращался к королеве весьма церемонно, зная, что она предпочитает, чтобы он не афишировал их родственные связи.

– Я действительно расстроена, – отвечала она. – И боюсь, Виктор, что вас ожидают неприятности. И весьма серьезные.

Граф молча приподнял брови, ожидая продолжения.

В действительности он не слишком опасался последствий происшествия этого вечера. Просто он слишком хорошо знал, как некоторые пикантные подробности могут быть преувеличены и искажены сплетниками, в которых не было недостатка в придворных кругах.

Королева Даугер сделала глубокий вдох, словно пытаясь укрепить свой дух, а затем произнесла:

– Луиза ван Хейдберг прошлой ночью покончила жизнь самоубийством.

Она произнесла это без всяких эмоций, и все же казалось, что ее бесстрастный голос эхом разнесся по всей комнате.

Граф недоверчиво уставился на нее.

– Я не верю этому, – наконец сумел произнести он.

– Это правда. Она приняла дозу лауданума, достаточную, чтобы убить двух сильных мужчин, и, когда служанка обнаружила ее утром, она была мертва уже несколько часов.

– Боже мой! – воскликнул граф.

Затем, забыв всякий этикет, он прошел через покои к окну и, глядя в сад, пустой и притихший под блеклым ноябрьским небом, попытался собраться с мыслями.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваше имя не упоминалось в связи с этим, – произнесла королева после минутного молчания. – И постараюсь предотвратить любой скандал.

– Но почему вы считаете, что я имею к этому отношение?

– Потому что именно из-за вас произошла ссора между Луизой и ее супругом.

– Из-за меня?

– Она написала вам письмо, весьма неосторожное, как я полагаю, от которого любой муж пришел бы в ярость.

– Как же Виллем смог прочитать его?

– Луиза как раз писала это письмо у себя в будуаре, когда он неожиданно вошел, и, так как она выглядела при этом очень виноватой и попыталась прикрыть письмо, он просто отнял его силой.

– Это очень на него похоже, – резко заметил граф.

Королева Даугер вздохнула.

– Вы ведь знаете так же хорошо, как и я, насколько он ревнив, и, к сожалению, там, где речь идет о вас, у него, без сомнения, есть для этого все основания.

– Все это закончилось два… нет, почти три месяца назад.

– Возможно, это и так, с вашей точки зрения, – сказала королева, – но Луиза все еще продолжала любить вас и вела себя как истеричная девчонка, а не как замужняя женщина. – Помолчав, королева добавила: – Итак, она умерла.

Граф продолжал смотреть в окно ничего не видящим взглядом.

В этот момент он бы очень дорого дал, чтобы никогда не иметь ничего общего с баронессой Хейдберг, хотя она была единственной привлекательной женщиной в окружении королевы Даугер.

Другие фрейлины были коренастыми полными дамами средних лет, и, когда граф смотрел на них, на ум ему приходили лишь пудинги на сале и клецки, которые он ненавидел в детстве.

В отличие от них, Луиза ван Хейдберг казалась ему дыханием весны в зимний день.

Она была красивой, изящной и очень юной для того поста, который занимала, будучи женой одного из самых влиятельных людей при дворе. Луиза была второй женой барона и вполне годилась ему в дочери. Как быстро обнаружил граф, она ни в малейшей степени не любила человека, за которого вышла замуж.

Так как ее семья занимала весьма низкое положение на социальной лестнице, для нее этот брак открывал великолепные возможности и был с восторгом принят ее родителями, которые едва могли поверить в такую необыкновенную удачу.

Для них не имело значения, что барону было уже далеко за пятьдесят и что его внезапно вспыхнувшая страсть к их дочери, напоминавшая наваждение, вызывала лишь страх, а затем и отвращение у юной девушки. Для них имело значение лишь то, что баронесса ван Хейдберг становилась фрейлиной королевы Даугер и занимала важное положение при дворе, о чем они никогда даже мечтать не смели.

Для графа это было всего лишь очередное увлечение, легкий флирт, который придавал его жизни при дворе известную пикантность и помогал переносить скучные обязанности придворного.

У него не было намерения вступать в серьезные отношения с женой другого мужчины, так же как и давать пищу для пересудов, которые могли бы ему навредить.

Луиза мгновенно ответила на первую же его попытку пофлиртовать с ней, и граф нашел это определенно забавным и весьма приятным. А для нее сразу стало ясно, что он воплощал в себе все черты романтического героя, о котором она грезила в своих девичьих мечтах.

– Я обожаю тебя, – сказала она ему однажды. – Ты как Аполлон. Ты принес свет во тьму моей жизни.

Пресыщенный вниманием красивых женщин, которые занимали большую часть его времени с тех пор, как он стал взрослым, граф был тронут и на время увлечен страстью Луизы.

Три месяца назад он вдруг обнаружил, что все идет не так, как бы ему хотелось.

Луиза находила возможным обнаруживать свои пылкие чувства даже тогда, когда они были на глазах у тех суровых, неумолимых судей, для кого протокол был религией.

Она хотела, чтобы их отношения стали для него чем-то большим, чем очередная интрижка, а это было немыслимо для графа.

Она не боялась идти на любой риск, чтобы быть рядом с ним и отдаваться своей страсти, даже если ее муж находился где-нибудь неподалеку, к примеру, в соседней комнате.

И граф испугался.

Он чувствовал себя как человек, который проделал небольшое отверстие в дамбе, и теперь оттуда готово было хлынуть целое море, угрожая затопить и его самого, и все вокруг.

С предусмотрительной осторожностью, приобретенной благодаря богатому опыту в подобных делах, он принялся освобождаться, как в прямом, так и в переносном смысле, из цепких объятий Луизы, от ее губ, жаждущих его поцелуев, и от ее настойчивых притязаний на его любовь.

Разумеется, как и любая другая женщина на ее месте, Луиза вскоре догадалась о том, что происходит.

И тогда она начала забрасывать его письмами и записками, а когда они оставались наедине, принималась умолять его о любви с такой пылкой страстью, которая приводила его в смущение.

Слишком поздно он понял, что Луиза относилась к тем истеричным натурам, которых очень легко вывести из состояния равновесия и поведение которых почти не поддается контролю.

– Послушай, Луиза, ты ведь замужняя женщина, – повторял он ей снова и снова. – У тебя есть определенные обязательства перед твоим мужем. Если ты будешь продолжать вести себя подобным образом, он увезет тебя в свое дальнее поместье, и мы никогда больше не увидимся.

Граф пытался таким путем образумить свою пылкую обожательницу, но его слова вызывали лишь новые потоки слез и страстные протесты.

Один раз Луиза даже упала перед ним на колени, умоляя со слезами на глазах не покидать ее.

Никогда раньше граф не попадал в столь затруднительную ситуацию, а он привык к тому, что женщины ему полностью подчинялись.

Недаром его имя – Виктор, то есть победитель, – очень подходило ему, и все женщины, которых он одаривал своим вниманием и любовью, готовы были делать абсолютно все, чего он от них требовал.

В то же самое время большинство из них были достаточно благоразумны и осторожны, чтобы не навредить своей репутации. Граф часто цинично думал, что эти женщины даже в самые интимные минуты близости с ним прислушивались к шагам на лестнице или скрипу дверей – любому сигналу, который мог означать для них неприятное разоблачение.

Он понял, что допустил ошибку, выбрав столь юную женщину, как Луиза, и не учтя того, что ее целостная натура совсем не годилась для легкой кратковременной связи.

Его могло извинить только то, что ему и в голову не приходило, как может женщина после четырех лет замужества и рождения наследника, о котором так мечтал ее муж, все еще сохранять мечты и надежды на романтическую любовь, словно невинная невеста.

Но он не учитывал одного: Луиза до встречи с ним никогда в жизни не была влюблена.

Теперь, когда это чувство захватило ее, она, как и многие женщины до нее, вкусив любовного экстаза, готова была отдать за него весь свой мир.

Граф был очень умелым, опытным и темпераментным любовником. Занимаясь любовью, он становился очень ласковым и нежным, чего нельзя было заподозрить в нем в другие моменты его жизни.

Мужчины считали его холодным и высокомерным, и лишь в моменты интимной близости перед женщиной открывались нежные стороны его натуры, которых в другое время он стыдился.

Никогда прежде за все годы, которые он провел, наслаждаясь легкими, ни к чему не обязывающими отношениями, где бы и когда бы их ему ни предложили, он не встречал женщины столь неистовой, почти безумной в любви, как Луиза.

Думая обо всем этом, граф спросил, не поворачивая головы от окна:

– И что, мадам, собирается предпринять Виллем в этой связи?

– Я уже говорила с ним, – сказала королева. – Он, как и следовало ожидать в такой ситуации, сокрушен горем, но полон ненависти к вам и жаждет отмщения. Возможно, он собирается убить вас.

– Вряд ли он пойдет на это, – возразил граф.

– Дело не в этом, – резко возразила королева Даугер. – Вы так же, как и я, хорошо знаете, что, если начнут распространяться слухи об этой истории, произойдет грандиозный скандал, который прокатится по всей Европе и повредит юной королеве. А именно этого я и не могу допустить.

– Нет, разумеется, нет.

– Когда я стала регентшей, – продолжала королева, – то приняла решение, что раз Вильгельмина так молода, то весь двор должен стать образцом порядочности и нравственной чистоты.

«Весьма похвально», – чуть не сорвалось с языка графа, но он вовремя сдержался, решив, что в его устах это прозвучит слишком уж саркастично.

Голландский двор, по его мнению, всегда был и будет не чем иным, как образцом скучной монархии, лишенной блеска и живости, и ни один двор Европы не захочет ему подражать.

Однако по серьезному тону, в котором королева завела этот неприятный разговор, граф понял, что она твердо решила придерживаться выбранной ею линии поведения.

– А посему, – продолжала королева, – как вы сами можете догадаться, ни в коем случае нельзя допустить вашей встречи с Виллемом.

Вот почему я приняла решение, которое, как я полагаю, по крайней мере в данный момент, поможет найти выход из этой сложной ситуации и послужит на благо как ему, так и вам.

Граф отвернулся от окна.

– Вы что-то хотите мне предложить, ваше величество? – с беспокойством спросил он.

– Именно для этого я и пригласила вас. Вы должны немедленно уехать из Амстердама и сесть на корабль, который, как я уже узнала, направляется сегодня вечером в Восточную Индию.

– Восточную Индию?

Граф был так изумлен, что невольно повысил голос.

– Я извещу Совет, что получила тревожные новости с острова Бали, – продолжала королева, – и отправила вас как своего личного советника, с тем чтобы вы узнали и доложили мне обо всем, что происходит в этой части мира.

– Бали! – повторил граф таким тоном, словно никогда не слышал о существовании этого острова.

– Готовьтесь отправиться сегодня же, – продолжала королева. – Виллем не станет никому сообщать о смерти своей жены до завтрашнего дня, а к этому времени вы должны будете покинуть страну.

– Как же он сможет сохранить в тайне смерть своей жены? – машинально спросил граф.

– К счастью, врач, который пользовал Луизу, – один из моих личных врачей, – отвечала королева. – Он, Виллем, вы и я – единственные люди, которым известно о смерти Луизы. Виллем сразу же пришел ко мне, чтобы узнать, что ему делать. Как старый и верный слуга Короны, он весьма обеспокоен тем, что самоубийство его жены может повредить интересам монархии. Чтобы успеть на корабль, о котором я говорила, у вас осталось всего несколько часов. Поторопитесь, граф, чтобы собраться. – Она сделала паузу, ожидая, что граф заговорит, когда же он не ответил, продолжила: – Прежде чем вы уедете, вас снабдят рекомендациями и секретными документами, которые вы передадите от моего имени, и, разумеется, имена тех должностных лиц на Бали, к которым вы направитесь по прибытии.

Граф все еще безмолвствовал, и королева Даугер подумала, что с тех пор, как она знает своего кузена, он впервые проявил неуверенность в себе. При взгляде на его красивое лицо ее взор смягчился, и, без сомнения, более мягкие нотки зазвучали в голосе, когда она сказала:

– Мне очень жаль, что так случилось, Виктор, но вам некого винить в этом, кроме самого себя. – Некого, – согласился с нею граф.

За время своего долгого путешествия он снова и снова повторял про себя эту фразу.

Корабль, на котором он путешествовал, был весьма комфортабельным, и граф не мог пожаловаться на невнимание к своей персоне, так как из уважения к его рангу и богатству с того момента, как он ступил на борт, с ним обращались почти как с особой королевской фамилии.

И только теперь, когда в течение этих долгих дней и еще более долгих ночей, проведенных в море, у него было время как следует обо всем подумать и окинуть взглядом свою прошлую жизнь, он начал понимать: то, что с ним произошло, стало заслуженным наказанием за многочисленные грехи.

Граф был весьма разумным человеком, и, хотя он готов был взять вину за смерть Луизы на себя, он не мог не понимать, что на его месте мог оказаться любой другой мужчина, который так же возбудил бы ее чувства, и исход вполне мог бы быть тем же.

Большинство женщин непредсказуемы, однако среди них встречаются такие, которые, оторвавшись от привычной жизни и попав в высший свет, легко теряют ощущение реальности и чувство меры и становятся совершенно неуправляемыми.

Это, однако, никак не могло утешить графа, вынужденного покинуть общество, привычный образ жизни, свои поместья, дома, в которых все было устроено по его вкусу и для его удобства, а также оставить свои многочисленные личные дела.

Но особое его негодование вызывала скука, которую он вынужден был терпеть во время морского путешествия. Сам он больше беспокоился о том, какие книги взять с собой, чем о личных вещах и костюмах, отобрать которые он предоставил своему камердинеру.

Но и книги не могли исправить положение. Задолго до того, как они достигли Красного моря, граф сделал вывод, что большинство пассажиров, так же как и сам капитан, не отличаясь умом, были совершенно невыносимы и ничем не могли скрасить монотонные дни долгого путешествия.

Таким образом, у него оказалось достаточно времени, чтобы основательно изучить все, что у него было с собой о Бали, о котором он раньше почти ничего не знал. Например, к своему изумлению, он обнаружил, что только северная часть острова принадлежит Голландии.

Граф представлял себе, что, как и на Яве, Голландия управляет всем островом, но выяснилось, что большая часть его находится под юрисдикцией местных правителей – раджей.

Графу представлялось вполне естественным, что Голландия прикладывает все усилия, чтобы укрепить свое могущество на Востоке, но из прочитанного им стало ясно, что дни, когда была возможна открытая агрессия, безвозвратно миновали, и теперь, чтобы оправдать захват территории, завоевателям необходима исключительная причина.

Впрочем, мотивы, которые могли бы одновременно и успокоить совесть, и удовлетворить естественное желание увеличить свою территорию, найти было несложно.

Захват северного Бали, как он понял, читая между строк, был осуществлен под совершенно неубедительным и незначительным предлогом, который был явно раздут. После того как это вторжение прошло успешно, был захвачен и соседний остров Ломбок.

Граф порой бывал безжалостным, но, как человек чести, он не одобрял подобные методы решения споров как между людьми, так и между нациями.

Без труда он понял, что, хотя сами раджи и их приверженцы были, вероятно, смелыми людьми, они вряд ли что-нибудь могли противопоставить винтовкам и современным пушкам.

Он также имел все основания подозревать, что в качестве захватчиков его соотечественники, видимо, проявляли излишнюю грубость и жестокость. Поэтому он решил, что, если заметит сейчас что-либо подобное, то не колеблясь примет все возможные меры к устранению беззакония, когда вернется в Голландию.

Хотя в настоящее время это выглядело весьма далекой перспективой.

Он так скучал в этом долгом путешествии, что и думать сейчас не хотел об обратном пути, таком же скучном и тягостном.

Что бы ни представлял собой Бали, говорил он себе, он должен будет на время принять его, раз таково было желание королевы Даугер.

Граф знал, что, как только его миссия на этом острове будет завершена, он сможет отправиться в любой интересующий его уголок мира. Например, ему бы хотелось посетить Индию и сравнить ту роль, которую британцы в качестве завоевателей сыграли в развитии этой страны, с влиянием его соотечественников.

Стоило также побывать в Сиаме, а потом, возможно, уже ближе к дому, в Персии и Константинополе.

Названия этих мест звучали гораздо более заманчиво, чем Бали, и граф с большим воодушевлением думал о том, как он там побывает.

Впрочем, сказал он себе, дело есть дело, и как только он как следует оглядится и составит свое мнение о том, что происходит на острове, то не станет медлить с докладом королеве.

На пристани его встречал губернатор в невероятно древнем экипаже, запряженном такими неказистыми лошадьми, что, будь граф у себя дома, в Голландии, он посчитал бы ниже своего достоинства ехать куда-нибудь в такой упряжке.

Губернатор был крупным, грузным человеком лет сорока, и, глядя на его комплекцию, граф имел все основания предположить, что этот человек слишком много времени проводит за чересчур обильными трапезами.

Усиливая не слишком приятное впечатление, которое он произвел на графа, губернатор заговорил резким, отрывистым, приказным тоном человека, привыкшего повелевать подчиненными, и, как не без оснований предположил Виктор, ему пришлось делать усилия, чтобы вежливо и уважительно приветствовать гостя.

– Мы все с превеликим нетерпением ждали вашего прибытия! – с пафосом воскликнул он.

Граф позволил себе в этом усомниться, но ответил на вежливую фразу легкой улыбкой, а затем по дороге из порта с большим интересом оглядывался вокруг, надеясь, что губернатор не истолкует его поведение превратно, – беседа с этим человеком не доставляла ему удовольствия.

После прочитанного им в книгах он полагал, что женщины острова Бали должны быть необыкновенно грациозны, и сейчас, к своему немалому удовольствию, убедился, что не ошибся в своих ожиданиях.

Благодаря обычаю носить на голове самые разные предметы женщины Бали отличались осанкой богинь, а изяществом и стройностью могли поспорить со стеблями лилии.

Граф также был весьма заинтригован тем фактом, что все они были обнажены по пояс. Их золотистую кожу прикрывали лишь широкие ожерелья, которые покачивались в такт их легкой походке. И мужчины и женщины украшали свои волосы цветами.

Решив, что ему во что бы то ни стало следует вызвать у графа интерес к экзотике острова, губернатор поспешил заинтриговать его еще больше. Выразив чрезмерный и довольно неприличный, с точки зрения графа, восторг по поводу женских прелестей, он сказал:

– Пока вы здесь, вам необходимо увидеть танцы. Это то, на что действительно стоит посмотреть. А кроме того, я уверен, что вы получите настоящее удовольствие от петушиных боев.

Граф ничего не ответил.

Это было одно из азартных зрелищ, которое граф находил весьма неприятным, но он знал из описаний, встречающихся в книгах, что как среди коренных жителей Бали, так и среди европейцев, захвативших эту часть острова, петушиные бои пользовались постоянным и неизменным интересом.

– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы развлечь вас, – продолжал губернатор. – Хотя, боюсь, вы найдете, что жизнь здесь довольно скучна и однообразна. Здесь, на севере, у нас почти не бывает вооруженных конфликтов. Мы не допускаем этого. – Он усмехнулся и продолжил: – Я уверен, что между раджами там, на юге, постоянно происходят столкновения, так что рано или поздно они дадут нам повод ввести туда свои войска, чтобы принести мир их подданным.

– И это именно то, что вы намерены сделать? – спросил граф, не в силах скрыть своей иронии.

Губернатор улыбнулся.

– Для этих темных крестьян что один правитель, что другой – никакой разницы.

– Позволю себе усомниться в этом, – заметил граф, но не стал дальше развивать эту тему.

К этому времени они добрались до резиденции губернатора, которая мало чем отличалась от множества подобных дворцов, построенных европейцами в разных частях Востока. Огромные комнаты с высокими потолками, распахнутые настежь высокие окна и при этом – влажный, тяжелый, давящий воздух.

Несмотря на долгий путь и усталость, граф отклонил предложение губернатора пойти отдохнуть в отведенные ему покои.

Вместо этого он расположился в просторной и очень уютной гостиной. После того как губернатор отдал распоряжение слуге принести вина, граф заявил весьма властным тоном:

– Я бы желал за время, которое я проведу здесь, подробно ознакомиться с работой вашей администрации. Королева Даугер просила меня сделать подробный отчет о положении дел в северном Бали.

– Я так и понял причину, по которой вы прибыли сюда, – отвечал губернатор. – Я лишь надеюсь, что отчет, который вы представите ее величеству, поможет нам получить винтовки и пушки, с помощью которых мы сможем захватить остальную часть острова.

– Это не совсем то, что я предполагал, – отозвался граф. – Но если таково ваше желание, то я непременно сообщу о вашей просьбе в своем отчете.

– В этом, несомненно, должен заключаться очевидный смысл нашего пребывания здесь, на захваченных территориях, – отвечал губернатор.

Он собирался что-то добавить, но в этот момент появился слуга.

– Что там еще? – раздраженно спросил губернатор.

– Мисс Роксана Бакли, которую вы приглашали прийти вчера. Она сейчас здесь, ваше превосходительство.

– Я же сказал – вчера! – сердито бросил губернатор.

– Очевидно, мисс Бакли готова принести свои извинения, ваше превосходительство, но она не могла прийти вчера.

Губернатор резко поднялся.

– Приношу свои извинения, – обратился он к графу. – Меня ждет посетитель.

– Бакли совсем не похоже на голландское имя. – Эта молодая леди фактически англичанка.

– Англичанка? Здесь, на Бали? – удивился граф.

С видимой неохотой губернатор ответил:

– Она приехала сюда со своим дядей – миссионером из Голландии.

– Миссионер! – не скрывая своего крайнего изумления, воскликнул граф.

Из книг, которые он успел изучить за время своего томительного плавания, ему стало известно, что с 1877 года закон запрещал каким-либо миссионерам находиться и работать на острове.

– Это не должно вас тревожить, – заявил губернатор, заметив выражение его лица. – Согласно временному постановлению, принятому в прошлом году, на острове разрешается проживать как миссионерам-католикам, так и протестантам, желающим посвятить себя работе здесь.

– Я этого не знал, – отозвался граф.

– Думаю, это инициатива наших служителей церкви там, дома, которые решили, что мы здесь плохо справляемся с нашими обязанностями, раз не можем убедить этих язычников в превосходстве христианства.

– Насколько я понимаю, у жителей Бали своя особая религия, которой они твердо придерживаются.

– Это так.

– Я также слышал, что неудача первой попытки обратить местных жителей в христианство стала почти легендарной, – продолжил граф.

Рассказ о таком человеке граф обнаружил почти во всех книгах, которые он смог прочитать об острове. Звали его Никодемус, и он был одновременно учеником и слугой первого миссионера, который ступил на землю острова.

Когда его соплеменники узнали, что он принял христианство, они изгнали его из родной деревни, запретили с ним общаться всем без исключения и объявили его «духовно мертвым».

Несчастный попытался проповедовать новую религию и привлечь на свою сторону последователей, но его соплеменники, напуганные угрозами своих жрецов, обходили его стороной.

Отвергнутый всеми, несчастный Никодемус, доведенный до отчаяния, не смог вынести обрушившегося на него несчастья. В конце концов он убил хозяина и сдался в руки властям. Его казнили.

Поэтому, как думал граф, нет ничего удивительного в том, что был принят закон, запрещающий миссионерство. Ему с трудом верилось, что спустя всего четырнадцать лет после этой трагедии ситуация могла настолько измениться, чтобы стало возможным вновь принять на острове христианских миссионеров.

Взглянув на губернатора, граф понял, что тот испытывает крайнее замешательство и явно пытается что-то от него скрыть.

Подчиняясь внезапному порыву, под влиянием мгновенно пробудившейся интуиции граф небрежно сказал:

– Пожалуй, мне было бы интересно встретиться с женщиной, которая пришла повидать вас. Для меня это один из немногих шансов выяснить, каким образом она осуществляет здесь свою миссию.

– Это вовсе не ее миссия, – мрачно заявил губернатор, явно недовольный таким поворотом дела. – Этим занимался ее дядя.

– Но она работает с ним?

– Он умер!

– Умер? – переспросил заинтригованный граф.

– Он умер два месяца назад.

– Естественной смертью или же был убит?

– Он умер своей смертью, – раздраженно бросил губернатор.

– Тогда, очевидно, его племянница продолжает его славное дело. Позвольте мне поговорить с ней.

В первое мгновение графу показалось, что губернатор готов выказать открытое неповиновение и отказать ему в просьбе.

Это было всего лишь впечатление, но граф был уверен, что не ошибся.

По какой-то причине, совершенно ему непонятной, но именно поэтому его заинтересовавшей, губернатор явно не хотел его встречи с этой мисс Бакли.

На мгновение глаза обоих мужчин встретились, и между ними словно произошла безмолвная схватка. Затем губернатор отступил и потупил взгляд.

– Попроси мисс Бакли войти, – обратился он к слуге, а сам вновь опустился в кресло, из которого только что поднялся.

Граф был более чем заинтригован.

Неужели почти сразу после прибытия на этот остров ему посчастливилось наткнуться на нечто, что губернатор желал бы от него скрыть?

В первый раз за все время его скука отступила, и он почувствовал внезапно вспыхнувший интерес.

Ему показалось забавным, что он смог настоять на своем в споре с человеком старше его по возрасту, который, как понял граф с первой минуты их встречи, очень ревностно относился к привилегиям, предоставляемым ему должностью губернатора.

Никто из мужчин не нарушил молчания, пока слуга не объявил, открыв дверь:

– Мисс Роксана Бакли, ваше превосходительство.

И затем в комнату вошла тоненькая молодая женщина, грациозными движениями и изяществом очень походившая на островитянку.

Она, казалось, подплыла, не касаясь пола, к тому месту, где сидели губернатор и граф.

На ней было простое белое платье с облегающим лифом, который подчеркивал соблазнительные формы ее груди и чрезвычайно тонкую талию. Образуя сзади небольшой турнюр, материя легкими складками спускалась к изящным ножкам, придавая девушке вид греческой богини, который лишь подчеркивала ее манера гордо держать голову, увенчанную пышной короной необычайно красивых волос.

Особенно поразило графа то, что девушка была без шляпы. Это шло вразрез со всеми условностями и правилами приличия. В руках она держала зонтик, без сомнения, совершенно необходимый в здешнем климате и призванный защищать от безжалостных солнечных лучей ее изысканно белоснежную кожу.

Ее волосы были не того золотистого цвета, который поэты так любят сравнивать с полем зреющей пшеницы или солнечными лучами, но необычного оттенка первых осенних листьев, чуть тронутых осенним пожаром.

Сзади они были собраны в высокий пучок, но, казалось, всеми силами стремились вырваться из плена вопреки воле своей хозяйки, и самые настойчивые тонкие прядки завивались вокруг шеи и лба.

В больших зеленых глазах сверкали веселые золотые искры, словно солнечные лучики поделились с ними своим светом.

У нее было запоминающееся, очень необычное лицо, далекое от классической красоты, но тем не менее приковывающее взгляд своей яркой индивидуальностью и необыкновенной привлекательностью, словно это был образ, возникший в мечтах или сновидениях, а не лицо вполне реального живого человека.

Роксана Бакли прошла через комнату и, остановившись в нескольких шагах от губернатора, присела в неглубоком реверансе.

Это было проделано очень грациозно и необыкновенно мило.

– Добрый день, ваше превосходительство, – произнесла она. – Позвольте мне принести вам свои извинения за то, что я не смогла прийти к вам вчера, как вы того хотели.

– Я привык к тому, чтобы моих приказов слушались, – напыщенно произнес губернатор.

Несмотря на тон его голоса, которым, как подумал граф, губернатор пользовался, произнося речи перед аудиторией, он не мог не заметить, что в глазах губернатора, когда он смотрел на стоящую перед ним женщину, отразилась целая гамма разных чувств.

– Я не получила вовремя вашего послания, – объясняла между тем Роксана Бакли. – Меня не было дома.

– Очевидно, вы были в лесу, как я догадываюсь, – резко сказал губернатор. – Я ведь, кажется, предупреждал вас, что бродить повсюду одной очень опасно.

– Никто не причинит мне вреда, – отвечала она. – А я просто искала подходящее дерево.

– Дерево?

Граф просто не смог удержаться и не переспросить, настолько он был удивлен ее словами.

Он не представлял себе, зачем этой элегантной молодой леди понадобилось искать в лесу дерево.

Услышав звук его голоса, Роксана Бакли обернулась к нему с таким видом, словно только что заметила его присутствие в гостиной.

С очевидным нежеланием губернатор объяснил, обращаясь к графу:

– Позвольте представить вам мисс Роксану Бакли. Как я уже сообщал вам, ее присутствие на острове терпят лишь из милости. Ее дядя получил разрешение на ее пребывание здесь сроком на два года, и сейчас, разумеется, это разрешение недействительно.

Роксана сделала реверанс, когда ее представляли, и по какой-то причине, которую он не смог объяснить себе сам, граф, не в силах отвести от нее взгляд, поднялся и протянул руку.

– Очень рад нашему знакомству, – сказал он по-английски.

Он увидел радость, вспыхнувшую в ее глазах, отчего они показались ему еще больше, чем прежде.

– Вы говорите по-английски?

– Надеюсь, достаточно хорошо, чтобы вы смогли понять меня.

– Вы скромничаете, ваша милость. Вы прекрасно говорите по-английски. Я весьма удивлена.

– Почему?

– Извините, если это прозвучит грубо, но слуга сообщил мне, что я пришла в неудачное время, так как у губернатора находится официальное лицо, прибывшее из Голландии. А все другие официальные лица из Голландии, с которыми я встречалась, говорили только на своем родном языке.

– Все, что вы сейчас здесь нам сказали, нас совершенно не интересует, – грубо прервал ее губернатор.

– Я… прошу прощения, – пробормотала Роксана.

– Совсем наоборот, – возразил граф. – Мне это чрезвычайно интересно, мисс Бакли, и мне бы очень хотелось побольше узнать о вашей работе здесь.

Она несколько растерялась.

– Моей… работе? – повторила она удивленно. Но затем улыбнулась, поняв, в чем дело. – А, вы, наверное, имеете в виду работу моего дяди. Но меня нельзя назвать продолжательницей его дела.

– Разве вы не миссионерка?

– Нет. И мне совсем не нравится, что вполне счастливых людей пытаются обратить в христианство, навязывая им веру, которая совершенно чужда их природе.

– Вам не следовало бы говорить такие вещи, – сердито заявил губернатор. – Вы, Роксана, так же хорошо, как и я, знаете, что политика голландских властей направлена на то, чтобы способствовать утверждению христианской религии везде, где только это возможно.

И снова граф не сомневался, что губернатор говорил все это на публику. В то же самое время он не мог не обратить внимания на то, с какой фамильярностью он обращался к этой молодой леди.

Не удостоив его вниманием, Роксана сказала, обращаясь к графу:

– Я должна объяснить вам, что теперь, после того как мой дядя умер, я занимаюсь только своей работой.

– И что это за работа?

– Я скульптор, работаю по дереву.

– Вы хотите сказать, что вы резчик по дереву? – Удивлению графа не было границ.

– Это звучит несколько грубо и неточно для обозначения моего занятия, особенно на этом острове.

– Я читал, что резьба по дереву – одно из национальных ремесел здесь, на острове. Местные жители украшают резьбой свои храмы и делают маски, которые используются во время карнавалов.

Графу было приятно, что он смог проявить свою осведомленность в таких вопросах, и, как ему показалось, губернатор был даже удивлен этим обстоятельством, так как сказал:

– Я вижу, вы знаете местные обычаи, ваша милость.

– Я всегда считаю своим долгом узнать как можно больше о том месте, которое посещаю, – заметил граф. – Почему бы вам не присесть, мисс Бакли? Мне бы хотелось о многом поговорить с вами, особенно о таких вещах, о которых, как я подозреваю, местные жители не пожелают говорить со мной, а голландцы – не захотят, чтобы я что-нибудь узнал о них.

Роксана присела на стул, предложенный графом. Затем она сказала, взглянув на губернатора:

– Если я стану говорить слишком откровенно, это может навлечь на меня лишние неприятности.

– Отчего же? – удивился граф.

– Вы ведь слышали, что меня здесь терпят только из милости. Я уверена, что большинство голландцев, живущих здесь, готовы заявить о том, что, раз мой дядя умер, я должна покинуть остров.

– Вы живете здесь одна?

В голосе графа послышались скептические нотки, когда он задавал свой вопрос.

– Не совсем, – отозвалась она. – Я живу с женщиной, которая, как я полагаю, вполне может считаться моей наставницей. Это пожилая женщина, которая долгие годы провела бок о бок с моей тетей.

– Служанка! – презрительно фыркнул губернатор.

– Для моей тети Агнес Гертруда всегда была компаньонкой, так же как и для меня сейчас.

Губернатор вздохнул, как показалось графу, с раздражением.

– Я предполагаю, ваша милость, – сказал он, обращаясь к графу, – что, если мисс Бакли желает остаться на острове, она должна жить в какой-нибудь уважаемой голландской семье. Я мог бы с легкостью найти ей подходящее место, но она на это не соглашается.

– Я предпочитаю жить независимо, – сказала Роксана. – Я очень много работаю, иногда засиживаюсь до поздней ночи. Это создаст неудобства многим людям.

– Вам следовало бы в таком случае принять мое предложение.

Граф заметил, что Роксана напряглась. Затем она произнесла очень холодным тоном, которого он еще от нее не слышал:

– То, что вы предлагали, ваше превосходительство, совершенно неприемлемо! И я ни при каких обстоятельствах на это не соглашусь!

Глава вторая

Роксана очень волновалась, но надеялась, что ей удалось это скрыть. В то же самое время она хорошо понимала, что с прибытием нового официального лица у нее могут возникнуть новые осложнения.

У нее и так уже было достаточно неприятностей, когда женщины из небольшой голландской колонии категорически заявили ей, что, раз ее дядя умер и она осталась без опеки, ей нельзя больше оставаться на Бали.

Роксана понимала, что они были не столько обеспокоены ее положением одинокой молодой женщины, сколько просто завидовали ей. Было бы странно, если бы эти толстые, крайне непривлекательные дамы, чьи фигуры были безнадежно испорчены лишними килограммами, постоянно нарастающими от огромного количества поглощаемой ими тяжелой жирной пищи, не возмущались и не негодовали, глядя на ее изящную стройную фигуру.

С самого первого дня прибытия на Бали голландские дамы невзлюбили ее и постоянно давали понять, что не считают миссионера или его родственников людьми, достойными занять почетное положение в их обществе.

Роксана порой улыбалась про себя, думая, как быстро изменили бы эти женщины свое к ней отношение, если бы она сказала им, кто были ее родственники в Англии и какие имена носят ее отец и мать.

Но они не проявляли к ней повышенного интереса, а сама Роксана предпочитала видеть с их стороны полное неприятие, чем пользоваться расположением и покровительством этих особ, что, несомненно бы, случилось, узнай они, кто она такая на самом деле.

Временами, в минуты отчаяния, Роксана думала, что вынуждена сражаться одна с целым полчищем недругов, окружавших ее со всех сторон.

Но затем ее природное чувство юмора вновь брало верх, девушка смеялась над своими страхами и говорила себе, что в действительности в ее положении нет ничего страшного и у нее нет причин чего-либо бояться.

Но так было лишь до тех пор, пока среди ее недоброжелателей не оказался сам губернатор – враг более коварный и могущественный, чем все ее недоброжелатели-голландцы, находившиеся в его подчинении.

Когда муж ее тети решил отправиться на Бали в качестве миссионера и согласился взять ее с собой на этот, как ей представлялось, сказочный остров, она восприняла это как захватывающее, восхитительное приключение. Роксана была так счастлива, что не уставала ежедневно возносить благодарственные молитвы, пока они плыли на корабле, и не пыталась сдержать своей радости в предвкушении чего-то необыкновенного, таинственного и немного пугающего.

Перед самым отплытием она очень нервничала, так как страшно боялась, что в последний момент им может что-нибудь помешать отправиться на этот сказочный Восток, место, которое она определила для себя как легендарное Эльдорадо, совершенно для нее недосягаемое.

После смерти отца Роксана отправилась в Голландию к своим родственникам. Она обнаружила, что ее дядя, Петер Хелдерик, находится в состоянии постоянного и неутихающего конфликта с членами той общины, в которой он жил.

Он был необыкновенно умным, но слишком чувствительным человеком, принимавшим все слишком близко к сердцу.

Петер Хелдерик читал проповеди с таким жаром, что они могли бы зажечь любого, кто его слушал, воспламенить в нем пыл, равный по страстности его собственному, – любого, но только не туповатых голландских бюргеров.

Во время его пламенных, взволнованных речей голландцы чинно восседали на своих скамьях, и на их лицах Роксана не видела никакого выражения, кроме явного неодобрения.

Прихожане считали, что проповеди Петера Хелдерика слишком патетичны и театральны. Сами они не испытывали к Богу столь экзальтированных чувств, в то же самое время рассчитывая, что он удовлетворит их нужды и позаботится о том, чтобы обеспечить им покой, благополучие и душевный комфорт.

– Ну как мне их расшевелить?! – однажды с отчаянием воскликнул Петер Хелдерик, обращаясь к своей племяннице.

– Мне кажется, это можно сделать только с помощью динамита, дядя Петер, – ответила Роксана.

Он довольно уныло рассмеялся.

– Я пытался – Бог мне свидетель, что я пытался, – вложить в них Божий дух, зажечь восторг и любовь к Богу в их сердцах, но это все равно что колотить палкой по перине из гусиного пуха. Я хорошо понимаю, что ничего не смогу добиться.

А затем он загорелся новой идеей и принялся осаждать влиятельных людей, убеждая отменить запрет на работу миссионеров на Бали.

Его поддержала католическая церковь, и, кроме того, он очень подогрел общественное мнение, убеждая всех в несправедливости того, что целая страна оказалась лишенной возможности услышать слова Господа.

С большой неохотой и с солидной долей скептицизма, который они даже и не пытались скрывать, влиятельные лица приняли временное постановление, разрешающее нескольким специально отобранным миссионерам работать на Бали.

Это решение каждый год пересматривалось, и на тех, кому давалось подобное разрешение, возлагались очень строгие ограничения.

Были моменты, когда Роксане казалось, что ей не позволят поехать вместе с ее тетей Агнес и дядей Петером в это восхитительное путешествие, – так много разных правил и ограничений существовало на этот счет.

Но она все-таки надеялась, что голландские официальные лица в конце концов устанут от бесконечных петиций дяди Петера и будут рады избавиться от человека, доставляющего им столько неприятностей и хлопот.

По этой причине или по какой-то иной, но чета Хелдериков и Роксана благополучно отплыли из Голландии на маленьком и чрезвычайно неудобном пароходике. Однако они были так счастливы, что наконец-то отправились в путешествие, что их это совсем не смутило. Для них этот пароходик представлялся не больше и не меньше как знаменитой «Санта-Марией», которая с Христофором Колумбом на борту направлялась к берегам неоткрытых континентов.

И только тетя Агнес, как вспоминала потом Роксана, не выглядела возбужденной и радостной в ожидании путешествия в новую неизвестную страну. Она оставляла на родине все, что так хорошо знала и любила.

Это была тихая, кроткая женщина с мягким характером, которая обожала своего мужа и в действительности готова была последовать за ним на край света и даже в ад, если бы только это потребовалось.

Роксана была невероятно рада путешествию и верила, что на острове их ожидает рай.

К этому времени она успела уже многое узнать о Бали, и везде его называли не иначе как «Райский остров», «Остров богов» или «Остров тысячи холмов».

И чем больше она читала об этом острове, чем больше о нем узнавала, тем ярче в ней разгоралось желание увидеть своими глазами всю эту красоту, все эти необыкновенные чудеса, которые возбуждали ее воображение и в существование которых было так же трудно поверить, как в сказку.

Когда они достигли вод Красного моря и ее тетушка от жары и духоты почувствовала себя плохо, Роксана узнала ее секрет.

На пятнадцатом году своего замужества тетя Агнес совершенно неожиданно, не имея на то никакой надежды, забеременела.

– Мы так неистово молились, что Бог должен был услышать наши молитвы, – сказала тетя Агнес племяннице. – Теперь, когда мы оба уже давно оставили надежду иметь ребенка…

– Почему вы до сих пор скрывали это от нас, тетя Агнес?

Тетушка улыбнулась:

– Если бы я сказала о своем положении, Петеру пришлось бы немедленно сообщить об этом в департамент, и тогда они бы отменили свое разрешение на эту поездку.

– Но почему? – не могла понять Роксана.

– В постановлении ясно сказано, что на Бали ни в коем случае не разрешается находиться миссионерам с детьми. Им не может быть гарантирована безопасность.

– Тетя Агнес! – воскликнула в ужасе Роксана. – Что же они скажут теперь, когда узнают?

– Ну, может быть, нам удастся сделать так, что они ничего не узнают, – с улыбкой сказала тетушка.

Ни с чем подобным Роксана еще не сталкивалась в своей жизни, и теперь, с того самого момента, как тетя поведала ей правду, она жила в предчувствии огромных трудностей, которые ждали их впереди.

Первой и самой важной их заботой было не допустить, чтобы Петер Хелдерик узнал о том, что произошло, до тех пор, пока их корабль не причалит к берегу острова.

Это было совсем нетрудно! Он постоянно пребывал в состоянии восторженного возбуждения по поводу ожидающей его впереди новой жизни, и Роксана с улыбкой думала, что, даже если они с тетей Агнес за одну ночь превратятся в чернокожих, он и то вряд ли это заметит. В течение всего плавания он думал только о своей работе, которой целиком посвятил себя, о том, как он будет нести слово Божье жителям острова.

Как обнаружила Роксана, дядя Петер уже успел многое узнать о самом Бали и о местных нравах.

Обычно он независимо от погоды сидел на палубе, погрузившись в изучение одной из многочисленных книг, которые взял с собой, делая пометки и записи, а затем подробно объяснял жене и племяннице множество вещей, которые они должны или не должны делать, чтобы ни в коем случае не оскорбить чувства людей, среди которых им предстояло теперь жить.

– У меня голова идет кругом от всех этих запретов и ограничений, – жаловалась Роксана тете.

– Один из наших друзей в Голландии говорил нам, что Бали – это страна табу, – отвечала госпожа Хелдерик. – Но я полагаю, что, как и во всем мире, люди там нарушают запреты, и мы сразу же, как только прибудем туда, увидим, что это место мало чем отличается от любого другого в мире.

Тетя быстро уставала, и ей приходилось делать над собой усилие, чтобы поддакивать умнейшим монологам мужа и не позволить ему заметить, что временами ей бывает очень плохо и она постоянно чувствует себя вялой и сонной.

Роксана, как могла, помогала ей, и так и получилось, что Петер Хелдерик узнал о беременности жены, лишь когда они добрались до Бали и поселились в деревушке, в которой решили обосноваться.

Он одновременно был и очень обрадован, что после стольких молитв у них наконец будет ребенок, и в то же время ужаснулся, что по этой причине их могут отправить обратно в Голландию.

Выход из создавшейся сложной ситуации неожиданно нашла Гертруда, служанка госпожи Хелдерик, которая прожила с ней всю ее замужнюю жизнь и ухаживала за своей хозяйкой так, словно та была ребенком, постоянно нуждающимся в ее заботе и опеке.

– Вы можете полностью положиться на меня, мисс, – сказала она Роксане. – Я приняла многих ребятишек в той деревне, в которой выросла. Моя мать была повивальной бабкой, и я часто ей помогала, а потом и заменяла ее, когда она не справлялась.

– Но что будет после того, как ребенок родится? – встревоженно спросила Роксана.

Гертруда улыбнулась.

– Посмотрите, сколько вокруг бегает ребятишек, – сказала она. – Кто заметит еще одного?

Это была правда.

Роксана никогда еще не видела столько детей, как здесь, в деревне, и таких симпатичных, но она не могла не думать о том, что среди смуглых, черноволосых детишек белый ребенок со светлыми волосами будет слишком бросаться в глаза.

Но, когда Карел родился, он был таким милым, таким очаровательным, что Роксана сразу же отдала ему свое сердце и решила, что, если потребуется, она будет бороться за него, чего бы ей это ни стоило.

В тот волнующий момент, когда тетя Агнес передала малыша в руки смущенного, счастливого отца, Роксана подумала, что это счастье стоит любых страданий и мук, которые им, возможно, еще предстоят.

В этот момент на лице Петера Хелдерика было столько благоговения, столько восторга, словно он чувствовал на себе благословение Бога и знал, что он – счастливейший из смертных, раз ему послан этот Божий дар. Словами этого выразить было невозможно.

Когда Роксана вышла из комнаты, оставив счастливых родителей и их только что родившееся дитя, она почувствовала себя на какое-то мгновение так, словно стала свидетелем Рождества Христова, и была почти готова увидеть сверкающую в небе Вифлеемскую звезду.

Они были очень счастливы.

Однако счастье их длилось слишком недолго.

Госпожа Хелдерик подхватила лихорадку, от которой у Гертруды не нашлось средств, и слабела день ото дня.

Даже и тогда Роксана не очень сильно беспокоилась. Но однажды утром она обнаружила свою тетю Агнес мертвой. Ночью, пока все спали, она тихо отошла в мир иной.

На губах ее застыла улыбка, и Роксана поняла, что бедняжка совсем не мучилась, смерть ее была легкой.

Она словно незаметно ускользнула от них, оставив Гертруду и Роксану с месячным Карелом на руках и безутешного мужа, сердце которого было разбито потерей любимой супруги.

Проститься с усопшей пришло довольно много людей, и перед ними встала трудная задача – спрятать малыша так, чтобы никто не узнал о его существовании.

Агнес Хелдерик была очень тихой, нежной и скромной женщиной, посвятившей себя служению своему супругу. Она словно бы растворилась в тени его яркой личности, хотя сама обладала талантами и многочисленными достоинствами. Роксана очень любила свою тетю.

Когда, поступив против воли своего отца, юная Агнес вышла замуж за человека, которого любила и перед которым преклонялась так, что, забыв о себе, была готова выполнять любое его желание, она порвала с семьей и полностью отказалась от жизни, к которой привыкла с детских лет.

Агнес была дочерью богатого английского землевладельца, занимающего высокое положение в обществе и пользующегося огромным влиянием в своем собственном графстве. У него было также множество влиятельных друзей в Лондоне, и он не без основания считал, что обе его дочери могут сделать весьма удачные партии, выйдя замуж за высокопоставленных и богатых людей из лондонского высшего света.

Мать Роксаны именно так и поступила, выйдя замуж за лорда Бакли, который, хотя и был много старше своей жены, являлся очень важной, влиятельной фигурой и пользовался большим уважением в обществе.

То, что Агнес предпочла выйти замуж за нищего голландского миссионера, было выше понимания ее отца и всей их родни.

«Бог знает где только она встретила этого человека!» – снова и снова восклицал возмущенный отец.

Но так или иначе, они встретились и совершенно потеряли голову от любви. Как позже поняла Роксана, никакая сила не способна была разлучить влюбленных. Они должны были быть вместе, и никто в целом свете не мог им заменить друг друга.

Итак, Агнес сбежала со своим голландским миссионером, и даже старшая сестра осудила ее и, весьма сокрушаясь по этому поводу, решила, что в будущем, поскольку у них нет теперь ничего общего, она не станет поддерживать с сестрой никаких связей. Агнес перестала для нее существовать.

И только Роксана, когда выросла, была заинтригована мыслью о живущей где-то в Голландии сестре своей матери, полностью оторванной от того мира, в котором она выросла, и, по всей видимости, не испытывающей по этому поводу никаких сожалений.

Семья изредка получала весточки от Агнес Хелдерик на Рождество и по случаю очередного дня рождения, но Роксана подозревала, что, хотя ее тетушка и писала своей сестре, та то ли из-за лени, то ли по причине полного равнодушия никогда ей не отвечала.

И, когда Роксана поняла, что должна уехать из своего дома, уехать все равно куда, лишь бы бежать от той совершенно невыносимой обстановки, которая сложилась в родной семье, она сразу подумала о тете Агнес.

Всего год спустя после смерти лорда Бакли мать Роксаны решила вновь выйти замуж.

Это ее желание было вполне понятно и объяснимо.

В свои сорок лет она была все еще очень привлекательной женщиной и последние шесть лет своей жизни провела, ухаживая за дряхлым стариком – своим мужем, который открывал рот только для того, чтобы постоянно на все жаловаться.

К счастью, они были достаточно богаты, чтобы нанять постоянных сиделок, но, даже несмотря на это, леди Бакли пришлось вести очень замкнутый, а потому весьма для нее неприятный, образ жизни.

Невозможно выразить, как огорчалась Роксана из-за черствости своей матери. И в то же самое время ее не могло не шокировать, что мать после смерти мужа столь легкомысленно приглашала к ним в дом любого мужчину, который готов был оказывать ей знаки внимания.

Когда в конце концов леди Бакли объявила дочери, что вновь выходит замуж, для Роксаны это стало ударом не только потому, что новое замужество последовало неприлично быстро после смерти отца, но и из-за выбора, сделанного ее матерью. Еще до того, как мать назвала имя своего будущего мужа, а ее отчима, девушка отчетливо поняла, что ей не остается ничего другого, как навсегда покинуть родные стены.

– Только не Патрик Грентон, мама! – невольно воскликнула она, впрочем, понимая, что чудес не бывает.

– Почему? – холодно спросила леди Бакли. – Тебе ведь хорошо известно, что он давно и преданно ухаживает за мной, и я уверена, что мы будем очень счастливы вместе.

С огромным трудом Роксана сдержала возражения, готовые уже сорваться с ее губ.

Ну как она могла объяснить матери, что в то самое время, когда Патрик Грентон наносил ей визиты и притворно рассыпался перед ней в любезностях, он преследовал ее дочь с явно грязными намерениями.

Она невзлюбила Патрика Грентона с той самой минуты, когда увидела его.

Грубый, неприятный, слишком много пьющий деревенский сквайр, он часто встречался ей на охоте и назойливо преследовал Роксану, отпугивая от нее остальных кавалеров.

Он старался неожиданно попасться ей на пути в лесу или где-нибудь еще, где она любила бродить одна.

Но прошло некоторое время, пока Роксана поняла, что Патрик Грентон ведет двойную игру.

Правда открылась ей, когда она увидела, с каким видом ее мать приветствовала его и приглашала в дом, когда он наносил визиты, как она взволнованно и беспокойно встречала ее, когда Роксана появлялась в гостиной, где мать принимала гостя, и с каким кокетливо-застенчивым видом она разговаривала с ним. Роксане все стало ясно.

Девушке не составило никакого труда догадаться, что если сама она привлекала Патрика Грентона как женщина, то богатая леди Бакли была еще более привлекательна для него в качестве супруги.

Такая двуличность потрясла Роксану, оскорбив ее до глубины души. Ей было обидно не только за себя, но и за мать.

Патрик был на пять лет моложе ее матери, но разница в возрасте не смущала его. К свадьбе с леди Бакли Патрика подталкивало то обстоятельство, что он всегда нуждался в деньгах.

Став ее мужем, он мог бы распоряжаться всеми лошадьми и охотничьими собаками, так же как и охотничьими угодьями, которые ему были так нужны, а кроме того, Патрик обретал комфорт и благополучие, которых он, ведя беспутный образ жизни, никогда бы не смог обеспечить себе сам.

«Я непременно должна уехать отсюда, – сказала себе Роксана. – Я не смогу жить под одной крышей с мамой и Патриком Грентоном».

Уже сама мысль о том, что этот человек станет ее отчимом, была ей неприятна, но особенно пугала ее и заставляла чувствовать себя крайне неуютно уверенность в том, что, даже став мужем ее матери, Патрик продолжит преследовать Роксану, как это было раньше.

Но куда она могла уехать, девушка совершенно себе не представляла.

У нее было множество друзей, но она вряд ли могла постоянно жить у кого-нибудь из них. И ей совсем не хотелось ставить мать в неудобное положение и просить у кого-нибудь из ее кузин или родственников отца разрешения переехать жить к ним.

И как озарение к ней пришла мысль, что она могла бы связаться со своей далекой тетушкой в Голландии.

В конце концов, нетрудно понять, что она захотела уехать, чтобы не мешать своей матери, только что вышедшей замуж; и вполне естественно, что ее далекая тетушка пригласила ее к себе погостить. Не поделившись своими планами ни с одной живой душой, Роксана села и написала тете Агнес письмо с пожеланием приехать в Голландию, чтобы познакомиться с ней и ее семьей.

Письмо, которое пришло вскоре в ответ на ее послание, было очень теплым и полным энтузиазма и содержало в себе самые искренние приглашения и надежды на скорую встречу. И хотя мать была поражена до глубины души ее решением, Роксана покинула Англию сразу после того, как состоялась свадьба леди Бакли и Патрика Грентона.

Патрик Грентон протестовал против ее отъезда гораздо сильнее, чем его жена.

– Почему вы вдруг вздумали уезжать? – сердито спросил он, когда узнал о планах Роксаны. – Я хочу, чтобы вы оставались здесь! Я не хочу лишаться вашего общества!

– Я не желаю быть яблоком раздора между вами и моей матерью, – спокойно ответила ему девушка.

В ответ он взглянул на нее, и ей очень не понравилось выражение его глаз.

– Вы знаете, что ничего подобного не произойдет, – возразил он.

– Я знаю, что меня ждет, и не желаю обсуждать это, – с холодным презрением отвечала она.

– Полагаете, что я позволю вам уехать?

– Вы не сможете остановить меня, – гордо выпрямилась девушка.

– Вы так уверены в этом? Ведь в конце концов, поскольку я ваш отчим, на меня возложены обязанности и вашего опекуна.

– Я намерена покинуть этот дом сразу же после того, как вы и мама сочетаетесь браком, и я не советую вам поднимать из-за этого шум и привлекать лишнее внимание.

Ее тон и презрительная холодная манера, с которой она разговаривала с ним, вызвали у него вспышку гнева. Он сжал челюсти.

– Если это ваше окончательное решение, – сказал он, – то рано или поздно я заставлю вас горько пожалеть об этом.

Роксана даже не стала трудиться отвечать ему и только взглянула на него с презрением, но, услышав, какие грязные проклятия он бормочет ей вслед, содрогнулась от ужаса и отвращения.

Что ж, она нашла свою тетю и надеялась на теплый прием в ее доме, собираясь задержаться у нее как можно дольше. По крайней мере, Голландия была достаточно далеко от Патрика Грентона.

На самом деле она всем сердцем полюбила госпожу Хелдерик с самой первой их встречи, и тетя Агнес тоже привязалась к своей милой юной племяннице.

Роксана часто думала, что ее тетя Агнес была именно такой, какой ей всегда хотелось бы видеть мать. Но леди Бакли очерствела и отдалилась от дочери, особенно за последние годы, которые она была вынуждена провести с безнадежно больным мужем.

В первые годы своего замужества, несмотря на разницу в возрасте, леди Бакли была счастлива с мужем. Лорд Бакли был очень умным, благородным человеком, который долго и славно служил Короне и пользовался огромным уважением и известностью в политических кругах.

Но когда он заболел, то уподобился дубу, в который ударила молния: корни и часть ветвей еще жили, но в главной, почерневшей и расколотой, части ствола уже не было ни сил, ни былой мощи.

Если бы он мог умереть сразу, в самом начале болезни, на десятом году своей семейной жизни, все искренне, с огромным сожалением оплакали бы его, но сохранили бы о нем память как о чудесном благородном человеке.

Но лорд Бакли продолжал жить, мучаясь сам и мучая всех близких и друзей постоянными жалобами и придирками. В результате болезни у него очень изменился характер, и в конце концов по своей собственной вине он потерял уважение всех друзей и любовь жены и дочери.

Роксана прекрасно знала, что нельзя радоваться чьей-то смерти, и все же, когда она, одетая в глубокий траур, шла за гробом отца, то понимала, что вся эта скорбь присутствующих на похоронах – чистое притворство.

Она думала тогда, что после стольких мучительных лет отец наконец освободился от своего исстрадавшегося тела. И вот теперь, на похоронах тети Агнес, она рыдала так, как никогда бы не смогла оплакивать отца.

Это было так жестоко и несправедливо! Почему Агнес Хелдерик умерла именно теперь, когда она была так счастлива, подарив своему любимому мужу сына, о котором они мечтали в течение долгих лет?

Но если Роксана чувствовала себя глубоко несчастной, то можно себе представить, какие муки испытывал Петер Хелдерик, чье горе, казалось, поглотило его полностью.

Он не просто всем сердцем любил жену: за все эти годы совместной жизни она стала его частью, без которой невозможно дальнейшее существование.

Он был теперь подобен потерявшему управление кораблю, и, как думала Роксана, про него действительно можно было сказать, что угас свет его жизни.

Петер вновь включился в работу, ради которой приехал на Бали, и продолжал отдавать ей всего себя с не меньшим энтузиазмом и целеустремленностью, так свойственными его горячей, страстной натуре, но со дня смерти его обожаемой Агнес он словно потерял что-то самое для него важное.

Прежде, пока она была жива, все, что он говорил или делал, было как будто продиктовано откуда-то свыше и изливалось совершенно спонтанно, легко и просто. Теперь же создавалось впечатление, что он лишь заставляет себя механически выполнять свои обязанности, и временами Роксана даже подозревала, что дядя изображал чувства, которых на самом деле не испытывал.

Конечно, это были предположения Роксаны, но она не сомневалась, что, умирая, тетя Агнес унесла с собой что-то, совершенно необходимое Петеру Хелдерику.

Вскоре после приезда на Бали Роксана поняла, почему голландцы с такой неохотой приняли даже временное постановление, позволяющее миссионерам работать на острове.

И, хотя ей никто не говорил об этом прямо, она знала, что непримиримость местных жителей в вопросах религии обрекала усилия любых миссионеров на провал.

Из всего, что она читала о Бали, и того, что смогла увидеть своими глазами, наблюдая жизнь островитян, она сделала вывод, что жрецы – пиданда, как их здесь называли, – были совершенно нетерпимы к своим соплеменникам, которые проявляли интерес к новой религии.

Когда на острове появлялись обращенные в христианскую веру местные жители, а таких было всего несколько человек, их полностью лишали общения с соплеменниками, а часто и изгоняли из своего общества.

Местные врачи отказывались лечить новообращенных христиан, и им грозили, что в случае их смерти никто из них не будет погребен на местных кладбищах.

Роксана пыталась очень осторожно и тактично объяснить Петеру Хелдерику, что происходит на самом деле, но он не желал ее слушать и притворялся, что не верит ей. Но в то же время было совершенно очевидно, что он постоянно был настороже, когда объезжал близлежащие деревни.

Балийцы, обычно улыбающиеся, добродушные, приветливые люди, при виде миссионера поспешно скрывались в своих крытых пальмовыми листьями хижинах и нарочито отворачивались и уходили, когда он пытался с ними заговорить.

И только ребятишки не боялись его и смотрели на него с любопытством, ожидая, не подарит ли он им сладости.

«Это все безнадежно! Совершенно безнадежно!» – снова и снова говорила себе Роксана.

Но она не решалась сказать это вслух, так как не хотела причинять дяде еще большей боли – он и так очень страдал.

Роксана понимала, что он прекрасно осознавал все, что происходит вокруг, потому что с каждым днем морщины на его лице становились все глубже и глубже, а сам он таял на глазах, пока одежда, которую он привез с собой из Голландии, не повисла на нем, как на огородном пугале.

Петер с большим трудом заставлял себя есть даже те вкуснейшие блюда, которые готовила специально для него Гертруда и которые когда-то дома были у него самыми любимыми.

Он часто надолго уходил из дома и бродил вокруг по лесам и полям, словно призрак, или, как говорили балийцы, леак. Леака местные жители страшно боялись.

Балийцы относились к злым духам с глубоким ужасом, и Роксана прекрасно понимала: если кто-то ассоциируется у них со злым духом леаком, беды не миновать. Они считали, что злой дух танцует в пламени и обитает на кладбище, а старики верили, что в следующем рождении он вновь вернется на землю в облике какого-нибудь опасного дикого животного, например тигра, обезьяны или акулы.

Она слышала, что если кто-то начинает изучать древние манускрипты и проникается их духом, то такой человек просто обречен стать леаком.

Роксане пришло в голову, что Петер Хелдерик во время своих бесконечных блужданий по лесу часто твердит про себя молитвы, которые, очевидно, поддерживают его и придают ему сил, но в то же время они способны испугать любого балийца, который его услышит.

Роксана не сомневалась, что с дядей Петером происходит что-то очень серьезное. Он сильно ослабел и теперь возвращался домой после своих многочасовых блужданий совершенно изможденным и обессиленным, но отказывался от еды и просто лежал в постели, уставив неподвижный, отсутствующий взор в пространство.

– Он выглядит так, словно его заколдовали! – как-то с тревогой сказала Гертруда Роксане.

Она произнесла именно то, о чем сама Роксана боялась даже думать, но что тем не менее давно подозревала.

В Англии или Голландии она бы только посмеялась над таким диким предположением. Но здесь, на Бали, зная могущество здешних жрецов и всеобщую веру в черную магию, Роксана стала отдавать себе отчет в том, что на свете могут существовать такие вещи, которые невозможно объяснить исходя из привычных понятий.

И вот однажды, два месяца спустя, Петер Хелдерик не пришел домой с одной из своих прогулок.

Они нашли его мертвым в лесу, и Роксана была совершенно уверена, что его смерть была вызвана не обычными, а сверхъестественными причинами. Но она не знала, стоило ли ей делиться с кем-нибудь своими подозрениями. Да если бы она и рассказала о своих догадках, что бы это изменило?

После того как Петер Хелдерик был погребен на голландском кладбище, перед Роксаной встала новая сложная проблема, и она даже не представляла себе, как к ней подступиться.

Голландские власти издали указ о том, что любой сирота, появившийся среди колонистов на острове Бали, должен быть отправлен в сиротский приют здесь, на острове, либо на Яве.

Мысль о том, что Карела отправят в сиротский приют, где он будет расти без любви и заботы близких людей, приводила Роксану в ужас. Она не знала, что делать, и сердце ее разрывалось от беспомощности и отчаяния.

Она очень любила Агнес и Петера и не могла уготовить столь страшную судьбу их ребенку. Роксана приняла решение, что их Карел должен получить достойное воспитание и образование.

Она знала, что, если бы у нее была возможность доставить мальчика в Англию, там нашлись бы родственники, которые с большой охотой взяли бы на себя заботу о воспитании маленького Карела.

Вся трудность состояла как раз в том, чтобы доставить его туда. Если они с Гертрудой признаются сейчас, что ввели в заблуждение голландские власти, скрыв сам факт его существования, и не зарегистрировали его рождение по всем правилам, то их обвинят в преступлении.

И это, без сомнения, отразится на положении мальчика.

Прежде всего голландские власти отправят малыша в сиротский приют на Яве. Что касается самой Роксаны, то они просто выгонят ее отсюда, и ей придется уехать с острова одной.

Если же ей придется оставить Карела и уехать, то скорее всего пройдут годы, прежде чем ей удастся убедить власти отдать ей ребенка, и Роксана вовсе не была уверена, что родственники ее тети вообще имеют на это право, учитывая, что Карел по рождению был голландцем.

Эта проблема невероятно страшила девушку, и в то же время сама невозможность ее решить доказывала, что единственный выход – это продолжать хранить тайну рождения сына Агнес и Петера Хелдерик.

К счастью, ей удалось найти семью, живущую в лесу, которая согласилась приютить мальчика сразу после смерти Петера Хелдерика, пока голландские официальные лица частенько навещали дом миссионера.

Это была семья резчика по дереву.

Вскоре после своего приезда на Бали Роксана открыла для себя искусство резьбы по дереву. Она интересовалась скульптурой еще когда жила в Англии и, несмотря на протесты матери, настояла на том, чтобы учиться мастерству скульптора. Она брала уроки лепки из глины и была очень этим увлечена.

Но только теперь, когда она увидела удивительные фигурки, вырезанные из дерева, которое в изобилии растет в местных лесах, Роксана ясно поняла, что именно здесь и кроются большие возможности для проявления ее интересов и талантов.

Во время прогулок в горы она не раз встречала резчиков по дереву. Они жили в домах, скрытых среди деревьев, и там трудились с утра до вечера с одним только специальным ножом в руках, создавая необыкновенные изделия.

Роксана часто наблюдала за тем, как местный мастер, прочно зажав кусок дерева голыми ступнями, неутомимо, сосредоточенно работал, целиком поглощенный своим делом.

Одни вырезали свои скульптуры из темно-красной древесины саво – она использовалась для фигурок могучих буйволов и танцовщиц, которым надо было придать особую пластику.

Другие работали с тиком, который, как узнала Роксана, очень хорошо подходит для изготовления грациозных, изящных фигур женщин и длинношеих прекрасных оленей.

Наиболее искусные резчики с необыкновенным мастерством и особенной тщательностью и вниманием к мелким деталям изображали юного Вишну верхом на крылатом Гаруде – божественной птице с человеческими ногами.

Эти фигурки, обычно небольшие или совсем миниатюрные, вырезались из прекрасного сандалового дерева.

Роксане очень захотелось овладеть мастерством резчика, и она стала искать себе учителя, который мог бы показать ей основы этого искусства. Такого учителя она нашла в лице Айда Анака Тему.

Это был высохший пожилой человек маленького роста, к которому другие резчики относились с огромным уважением, а молодые люди – с самым настоящим благоговением.

Роксана уговорила его давать ей уроки, и, когда Айда Анак Тему увидел, как быстро и легко она все схватывает и какие ловкие у нее руки, он взял ее в ученицы. А для Роксаны эта работа неожиданно оказалась исполненной глубокого смысла. Творчество полностью захватило ее, даруя ощущение счастья и наполняя ее жизнь новым интересом.

Как правило, у балийцев принято раскрашивать скульптуры. Обычно они используют самые яркие цвета: красный, синий, желтый и зеленый, традиционные для храмов и разрисованных масок, которые местные жители надевают на свои празднества.

Красный дракон с золотыми крыльями и огромными белыми клыками, устрашающе торчащими из пасти, с золотой короной на голове выглядел очень эффектно, так же как и крылатый демон с хитрым злобным лицом.

Головы ягуаров, фигурки танцовщиц, исполняющих ритуальные танцы, увеличенные по сравнению с натуральной величиной изображения насекомых – все сначала вырезалось из различных пород дерева, а затем раскрашивалось в самые выразительные и яркие цвета, которые мог найти мастер.

Голубые, красные, желтые, черные и белые, все они обязательно украшались еще и золотом. Поэтому каждый храм на Бали сверкал и пестрел разноцветьем, к которому глаз европейца привыкал далеко не сразу. Яркие краски и позолота со временем тускнели под воздействием солнечных лучей и проливных дождей.

Вникая подробно в каждый этап создания этих фигурок, Роксана вскоре поняла, что для нее важнее показать красоту фактуры дерева, которое само по себе было так красиво, что совсем не нуждалось в том, чтобы покрывать его краской или позолотой.

Когда она сказала мастеру Айда Анаку Тему, что не собирается разрисовывать то, что вырезает из дерева, он сначала отнесся к этому с большим удивлением, но затем великий художник, который жил в его душе, оценил ее намерение и признал, что она имеет право создавать свои работы такими, какими их видит, и даже не пытался отговорить ее.

Случилось так, что именно мастер Айда Анак Тему помог ей решить проблему, связанную с Карелом.

Сначала Роксана подумала, что тактичность и понимание типичны для балийцев, потому что, когда она высказала желание спрятать где-нибудь ребенка подальше от глаз голландских властей, он немедленно предложил свою помощь, не задавая лишних вопросов.

Но все дело было в том, что балийцы ненавидели своих голландских хозяев не только за грубость и жестокость, с которыми они относились к коренным жителям острова, но и потому что были очень свободолюбивым народом со своей самобытной культурой и религией. Они терпели тиранию своих раджей, но не желали быть порабощенными чужеземцами.

– Мы с женой возьмем малыша. Ему будет хорошо и безопасно в нашем доме, – сказал ей Айда Анак Тему.

Примечания

1

Здесь: желанная гостья (лат.).

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.