Неожиданное наследство

Вот моя семья, Кристина, и я верю – говорю это без доли тщеславия, – что они будут скучать по мне, когда меня не будет. Я прошу тебя стать отцом и матерью для них. Знаю, это тяжелая задача. Но что-то внутри меня – что-то более сильное, чем мое ограниченное сознание, – подсказывает мне, что ты выполнишь все, о чем я тебя прошу, и выполнишь это успешно. Все последние месяцы меня не покидало ощущение, что Дениза подталкивает меня к тому, чтобы я связался с тобой, – возможно, она знает и видит гораздо больше, чем я. Как бы то ни было, я счастлив подчиниться ее призывам и велениям собственного сердца.

Все свои деньги я оставил в доверительном управлении, но из них я выделил тебе пожизненное содержание, не ограниченное никакими условиями. Я также оставил тебе дом на тот период, пока Дональд не достигнет совершеннолетия. Думаю, ты всегда любила «Четыре ивы», возможно, даже сильнее, чем я. Я хорошо помню, как одним весенним утром ты стояла в саду, подняв лицо к синему небу, и повторяла «Ах, как красиво, как красиво, как красиво!» так, будто эта красота была внутри тебя. У меня есть и еще одно воспоминание о тебе. Ты была подростком и в чем-то провинилась – не помню уже в чем. Папа поднялся в детскую и в своей характерной мрачной, суровой манере принялся ругать тебя. Помню, как он глухим, замогильным голосом – при его звуках мне всегда представлялся церковный склеп – сказал: «Кристина, что, по-твоему, Господь подумает о твоем злодеянии?» Ты с вызовом посмотрела на него – ты всегда была храбрее меня – и ответила: «Господь? Он, конечно, простит меня. А разве не для этого Он там?» Твои слова потом часто звучали у меня в голове. Ты не сомневалась, что будешь прощена, поэтому я тоже могу быть уверен в том, что ты простишь невнимание и непонимание, которые отличали мое отношение к тебе все эти годы. Кристина, прости меня и открой свое сердце моим детям, которых я оставляю на твое попечение.

Да благословит тебя Господь, дорогая моя!

Твой любящий брат

Артур».

Подпись в конце этого длинного письма была бледной, как будто автор истратил все свои силы и в последний момент плохо владел рукой. Хотя Кристина читала его многократно, каждый раз у нее на глаза наворачивались слезы. Дорогой Артур! Она живо представляла его: как он проводит рукой с длинными пальцами по волосам, подбирая нужное ему слово, как его лицо становится задумчивым. Она чувствовала, что за долгие годы Артур почти не изменился – он всегда был слишком стар для своего возраста. Иногда она посмеивалась над его непоколебимостью, называя его скучным и уверяя, что он никогда не получит радости от жизни. Ее пророчество оказалось верным: еще не достигнув двадцати лет, Артур объявил о своем намерении посвятить себя служению Богу. Он был усердным и прилежным мальчиком; в двадцать два он был таким же прилежным и усердным молодым человеком. Он назвал себя педантом. Да, наверное, педантизма у него хватало. Трудно было ожидать, что он как-то иначе отреагирует на ее бегство из дома. Артур всегда боялся отца и полностью зависел от него во всем.

А противостоять преподобному Уильяму Диллону было нелегко. Кристина хорошо помнила, какой ужас испытывала, когда однажды на рассвете кралась к двери, чтобы убежать с Гарри, – ужас, аномальный по своей силе. Вероятно, такой ужас испытывал дикарь, открыто бросая вызов своему богу. Этот ужас кардинально отличался от нормального страха ребенка перед строгим родителем.

Преподобный Уильям Диллон держал своих домочадцев крепкой хваткой, его психологическое давление было значительно хуже физической силы. Кристина хорошо помнила все ограничения, определявшие каждый их шаг в детстве, и несоразмерную проступкам жестокость, в которой не было никакой нужды, но которую отец насаждал с непонятным остервенением.

Отец, без сомнения, был хорошим человеком, искренним, его вдохновляла сильная и истинная вера. Однако ему недоставало человечности, а также сострадания и понимания слабости человеческой натуры, а ведь это и есть знаменитые качества Христа и суть его учения, о чем многие забывают. Для преподобного Уильяма Диллона черное был черным, а белое – белым, и полутонов для него не существовало – тех самых полутонов, где дружба одерживала верх над ненавистью, а сострадание и прощение отменяют справедливое возмездие.

Уильям Диллон очень сильно любил своих детей, а Кристину особенно. Мужественный по натуре, он отдавал предпочтение дочери. Он гордился Артуром, гордился его успехами в школе, его тихим характером и пунктуальностью, его так рано принятым решением принять духовный сан. Однако частичка его души, жестоко подавляемая в течение всей его жизни, восхищалась теми языческими чертами, которые он видел в своей дочери. Естественная веселость Кристины, ее красота, ее любовь ко всему прекрасному, ее беззаботность – все это побуждало преподобного Уильяма Диллона баловать ее, уступать ей и занижать уровень своих требований. Поэтому он жестоко боролся против собственной слабости и иногда бывал строг с дочерью до несправедливости; а дети не понимали, что он наказывает не Кристину, а себя самого. Артур боялся отца, Кристина же всячески сопротивлялась. Артур размышлял над нотациями и наказаниями, Кристина мгновенно забывала о них. Она не могла не быть счастливой! Разве можно не смеяться и не веселиться, когда светит солнце и поют птицы! Как получилось, что у Уильяма и Сары Диллон родилась дочь с таким сложным и противоречивым характером, до сих пор остается загадкой, решить которую способна только матушка-природа.

Сара была тихой и незаметной, как привидение. Ее существование почти не влияло на жизнь ближайших родственников. Если муж и любил ее, он практически не показывал этого. Он всегда был любезен с ней, однако она все равно передвигалась по дому бесшумно, как тень. Ее роль в воспитании детей была ничтожной. Кристина не помнила, чтобы когда-либо сильно любила мать. Оглядываясь на свое детство, она видела только Артура, которого любила, и отца, которого уважала, однако это уважение периодически прерывалось всплесками дикой ненависти.

Эти два чувства были самыми сильными в ее жизни. До знакомства с Гарри других не существовало. И разве удивительно, что она полюбила его с первого взгляда? Он стоял, облокотившись на деревянные ворота, которые вели в церковный двор.

– Это Грин-Энд? – обратился он к ней с вопросом.

Кристина, будучи дочерью викария, давно привыкла общаться с незнакомыми людьми, поэтому без доли смущения ответила:

– Все верно. Некоторые думают, что здесь, у нас, вообще конец света.[4]

– Именно это я и хотел сказать, вы меня опередили, – улыбнулся незнакомец. – Позвольте пройти?

– Конечно, – ответила Кристина. – На церковный двор доступ открыт всем.

Он изобразил благоговейный трепет, и они засмеялись.

– Надеюсь, мне еще не скоро понадобится здесь местечко.

Они снова засмеялись, и смеялись чуть дольше и чуть громче, чем того требовала шутка.

И в это мгновение с ними что-то произошло. Кристина даже почувствовала, как ускорился темп… Появилась вибрация…. нечто волнующее и волшебное, и это нечто завладело ими обоими. У нее запылали щеки, а глаза заблестели. Она видела восхищение в глазах незнакомца – а разве он незнакомец? В тот момент ей казалось, что он – олицетворение всего, о чем она мечтала или читала.

Они осмотрели церковь – во всяком случае, Кристина показывала Гарри церковь, он же смотрел только на нее. Прохладный полумрак здания, сложенного из серых камней, и их приглушенные голоса только обостряли ощущение близости и пробуждали в ней не изведанный ранее восторг.

Они снова вышли на солнечный свет – никогда в жизни солнце не казалось ей таким ярким и ослепительным.

– Где вы собираетесь остановиться? Где-нибудь поблизости? – спросила Кристина и поняла, что в ее вопросе скрывается тревога: увидится ли она с ним снова? Или он уедет навсегда?

– Вообще-то да, – ответил Гарри. – До настоящего момента я в этом сомневался.

Она поняла намек, и ее охватила сладостная дрожь.

– Как вас зовут? – поинтересовался он.

Ей показалось странным, что он до сих пор не знает.

– Кристина Диллон. Мой отец викарий Грин-Энда.

– Вы живете здесь постоянно?

Гарри перевел восхищенный взгляд на крохотную деревушку с домиками с соломенными крышами и садиками, изобиловавшими цветами.

– Да, вон там наш дом. – Кристина указала на дом через дорогу. – Он называется «Четыре ивы». Наша семья живет в нем много лет. А дом священника вон там, рядом со школой.

– И вам здесь не скучно?

Кристина на секунду задумалась.

– Я никогда не знала другой жизни, – ответила она, – поэтому мне не может быть скучно.

Она произнесла все это с некоторым вызовом. Ей не хотелось, чтобы он осуждал ее и с пренебрежением относился ко всему, что было ей дорого.

Словно подслушав ее мысли, Гарри тут же развеял все ее опасения.

– Вы слишком совершенны! – сказал он. – Не верится, что здесь нет никакого подвоха.

– Никакого, насколько мне известно, – улыбнулась Кристина.

Часы на церкви пробили четыре. Кристина лихорадочно соображала. Рискнуть и пригласить его на чай? Но какой предлог придумать? Да, рискнуть. А почему бы нет? Что может ее остановить? На чай заходит множество людей – скучных и занятых только добрыми делами. Почему она не может пригласить кого-то другого? Так рискнуть?

Она оглядела идеально сидевший на Гарри серый фланелевый костюм, красную гвоздику в петлице, мягкую шляпу, надвинутую на глаза и слегка заломленную набок. Гарри и ее отец… она едва не расхохоталась при мысли об их знакомстве. И бросилась в омут.

– Приглашаю вас зайти к нам на чашечку чаю, мистер?.. – Она сделала паузу.

– Хантер, Гарри Хантер.

Он посмотрел на нее выжидательно, как будто готовился услышать звуки фанфар.

– Так вы зайдете?

По выражению его лица Кристина поняла, что он удивлен. Так чего же он от нее ожидал?

– С удовольствием выпью чаю. Вы чрезвычайно любезны. Вы уверены, что никто не будет возражать?

– Надеюсь, не будет.

Ее тон сказал ему о многом, и он последовал за ней через дорогу к воротам, которые вели в сад «Четырех ив». Чай обычно сервировали на лужайке, и Кристина предложила Гарри присесть на один из жестких зеленых садовых стульев, расставленных симметрично вокруг стола.

– Подождите здесь, – сказала она. – Я пойду сообщу отцу.

– А это обязательно? – Казалось, его удручает одна мысль о расставании с ней.

– Боюсь, обязательно.

– Тогда постарайтесь вернуться поскорее… Кстати, пока вы не ушли, посоветуйте, о чем мне говорить с викарием?

Именно в это мгновение Кристина впервые испугалась того, что сделала.

– Вы должны дать ему понять, что вам интересна церковь, – поспешно заговорила она. – Ведь я вам немало рассказала о ней.

– А я не услышал ни слова. Я смотрел на ваши губы.

Кристина покраснела, страх, владевший ею, усилился.

– Я схожу за отцом.

Она быстро пошла прочь, пока Гарри не успел остановить ее…

– В самом деле, Кристина, – сказал преподобный Уильям Диллон несколькими мгновениями позже, – не понимаю, зачем ты пригласила на чай совершенно чужого человека. Если бы мы приглашали к своему столу всех, кто приезжает взглянуть на церковь, мы могли бы уже открыть ресторан.

– Извините, отец, но мне показалось, что он заинтересовался. Он задавал столько вопросов, что я не смогла ответить на все и подумала, что лучше привести его к вам.

Это был правильный ответ. Уильям Диллон довольно улыбнулся. Церковь в Грин-Энде, построенная в саксонском стиле, была его главным увлечением. Мысленно он называл ее «моя церковь» и тратил на нее значительную часть собственных денег – на реставрацию, на поддержание ее красоты и на изыскания в древних архивах и книгах графства. Он планировал однажды опубликовать краткий очерк об истории церкви Святого Христофора в Грин-Энде, однако это было его тайной, он не рассказывал о ней даже самым близким людям.

– Отлично, Кристина, – заключил он, вставая из-за стола. – Пойду познакомлюсь с этим джентльменом. Как, ты сказала, его зовут?

– Мистер Хантер.

– Хантер? Никогда не слышал о нем, – пожал плечами викарий и вышел в сад.

Позже, сидя наедине с Гарри, Кристина мысленно улыбалась, думая, что ему было полезно узнать, что о нем не слышали по крайней мере два человека в Англии. Его слишком переполняло осознание собственной значимости и популярности, он гордился бесконечным потоком писем от поклонников и фанатичным восторгом женской части зрителей. Поэтому для него стало своего рода шоком, что два человека – причем один из них женщина – не только никогда не слышали о нем, но и ничего не знают о жизни, которую он считал крайне важной.

– Вы никогда не бываете в театре? – изумленно спросил он у Кристины день или два спустя.

– Естественно, бываем, – ответила она. – Каждый год на Рождество мы ездим на праздничные представления в Лондон, а иногда в Кембридж.

– И что вы смотрите, когда ездите в Кембридж? – поинтересовался он.

– В прошлом году мы смотрели «Венецианского купца», а в позапрошлом – «Сон в летнюю ночь».

– Шекспир! – Без сомнения, Гарри Хантер был потрясен. – А вы никогда не ходите на хорошие, правильные пьесы?

– Что вы подразумеваете под «хорошими»? – В Кристине проснулся озорной чертенок.

– Вы безнадежны! – сделал вывод Гарри.

Потом им овладела идея показать Кристине театр таким, каким он виделся ему. Он хотел, чтобы она в полной мере прочувствовала его волшебную атмосферу.

– Я покажу вам, что такое театр на самом деле, – с горячностью пообещал он.

Взгляды Кристины были достаточно независимыми, чтобы она смогла понять: театр для Гарри Хантера – это сам Гарри Хантер в театре.

Она понимала, что он тщеславен и эгоистичен, что он о себе очень высокого мнения, – но не обращала на это внимания. С какой стати? Она уже была влюблена, ею владело сильное и всепоглощающее чувство.

Отец ни о чем не догадывался. Гарри же быстро сообразил, какую роль нужно сыграть, и сыграл ее великолепно.

– Я всю жизнь интересуюсь древними зданиями, сэр. Конечно, я мало знаю о них. Я был слишком занят, зарабатывая себе на хлеб, – когда много работаешь, трудно выкроить время для подобных изысканий. Полагаю, у каждого человека есть тайное увлечение. Мое – архитектура. Надеюсь, я не перейду границы, если попрошу вас объяснить мне кое-что? Я слышал, что вы величайший эксперт.

Гарри умел делать комплименты, и при этом его слова звучали настолько искренне, что самые циничные и подозрительные натуры верили ему. После своего первого разговора с викарием он унес под мышкой несколько книг по архитектуре…

Примечания

1

Организация, основанная в 1939 году для проведения зрелищно-развлекательных мероприятий для британских войск на фронтах Второй мировой войны; фронтовые бригады. (Здесь и далее примечания переводчика.)

2

Камердинер Принца в «Золушке».

3

Двенадцатигранная старая английская монета в три пенса, была в ходу до 1971 года.

4

Игра слов: «end» по-английски «край, конец».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.