Позывные дальних глубин

      Собираясь покинуть отсек, командир сделал соответствующую запись в вахтенном журнале. Он с трудом поднялся с кресла, повел плечами, слегка разминаясь и кивнул Обрезкову, мол, остаешься за меня.
      Кузьма так же понимающе кивнул, тотчас изобразив на лице должное начальственное выражение и решимость править вахтой твёрдой рукой.
      Жажда все ещё продолжала донимать, и потому Егор, проходя по коридору, заглянул в кают-компанию. Раздвинув дверные створки, он шагнул под округлый свод просторного помещения, где царил таинственный полумрак. Светилось лишь настенное панно, на котором в лёгкой утренней дымке изображалась гора Ай-Петри. Лодка шла так незаметно и плавно, что на стеллажах даже не дребезжала посуда. Всё здесь как обычно: обеденный стол покрыт белоснежной скатертью, кресла в чехлах. Подумалось, так же вот ночью бывает в каком-нибудь ресторане, когда посетители давно разошлись. Сделав свою работу, отправился по домам и весь обслуживающий персонал. И только ночной сторож, томимый жаждой, бродит по пустому залу в поисках какой-нибудь "минералки". "Возможно, это какой-то одинокий старик... и тоже в прошлом военмор с подлодки", - тоскливо подумал Егор, примеряя себя на его месте. Достав из холодильника бутылку "Боржоми", откупорил её и принялся жадно пить.
      Вскоре в кают-компанию вошел Колбенев. Взяв пустой стакан, Вадим наполнил его из початой Егором бутылки. Непрядов допил свой стакан и потянулся за новой бутылкой.
      - Хороша водичка, - похвалил Колбенев, смакуя "минералку" мелкими глоточками. В ответ Егор скривил губы, мол, вода как вода и что её особенно хвалить, это ведь не "Цинандали".
      - Лихая выдалась ночка, - продолжал Колбенев, разворачивая к Егору кресло и усаживаясь в него. Непрядов же продолжал держаться на ногах, вальяжно облокачиваясь на буфетную стойку.
      - Нам бы теперь хорошую полынью найти, как только придём в точку
      всплытия, - попытался Вадим угадать тяготившие командира мысли. - Хорошо бы теперь и световой день застать. А то ведь он такой короткий, что можно и не подгадать в подходящий промежуток.
      - Ничего, подгадаем, - пообещал командир. - Во всяком случае, должны сделать всё, что только сможем. Главное теперь, чтобы лётчики дождались нас живыми, да по возможности невредимыми.
      - Ну, будем надеяться, что они живы.
      - А с полыньёй, думаю, как-нибудь вывернемся. По данным воздушной разведки, в том районе разводья должны быть. Надо только поискать.
      - Что ж делать, поищем. Но это же опять будет упущенное время.
      - Ясное дело, - согласился командир. - Только мы всё же кое-что сэкономили, когда поднырнули под остров, а не пошли в обход.
      Дружки приумолкли. Пить уже не хотелось, да и сон пропал. Близилось время завтрака, а там снова надо было заступать на вахту.
      - Я вот о чём подумал, - заговорил Колбенев, прерывая молчание. - Ведь о чьём-то спасении можно говорить и как о собственном сохранении - в масштабах вселенских, если хочешь. Поскольку необходимо преодоление не только какой-то видимой преграды, но и самих себя, незримого обледенения, инертности собственной души. Я говорю о способности воспринимать чужую беду как собственную...
      - Как ты любишь всё усложнять, запутывать, - Егор с усмешкой посмотрел на дружка. - Я вот вижу перед собой конкретную цель и отметаю всё лишнее, чтобы спасти конкретную человеческую жизнь, так сказать, в её априори.
      - Кто спорит? Так и есть, - Вадим невесело вздохнул. - Но мне же хочется душу излить, а может просто поплакаться в жилетку. Только вот кому, если не тебе, или вот Кузьме, разве что... А подумалось, как ни странно, вот о чём,.. - Вадим вопрошающе глянул на Непрядова. - Не кажется ли тебе, что наша лодка только что оказалась в таком же положении, как вся страна? Шла себе прямёхонько намеченным курсом и вдруг - на тебе, сплошная стена - и нет дальше хода...
      - Неудачное сравнение, - отвечал Егор, не колеблясь. - Мы же нашли выход и преодолели эту чёртову стену. Так вот и страна, надо полагать, выход найдет. Ведь и не в таких передрягах матушка-Россия побывала.
      - Ты оптимист, Егорыч. Ведь мы на эту стену ледяную, на весь этот береговой бардак и неразбериху в базе ещё наткнулись, когда лодку в моря готовили. И болячки наши мы ведь не оставили на берегу и за борт их не выбросили. Они перебрались на борт вместе с нами, как тараканы после переезда на новую квартиру.
      - Я реалист, Вадимыч. И не хуже тебя ощущаю тот "нонсенс", в котором мы оказались: с одной стороны, совершеннейший боевой корабль, которому равных нет нигде, а с другой - прогнивший тыл, который толком не может обеспечить этот корабль всем положенным, хотя бы той же нормальной, а не сушёной картошкой. Посему вижу, что теперь не только флоту, но и стране в целом требуется опять капитальный ремонт.
      - Вот именно, - Колбенев возбуждённо покраснел. - На флотах Российских непорядок оттого, что всю нашу "легендарную и непобедимую" как в лихорадке трясёт. В экономике - провал за провалом, в политике - друзей от врагов не отличаем. Спрашивается, где же выход?
      - Это ты меня спрашиваешь, замполит? - Егор хохотнул. - А где же тогда партия - наш рулевой? Где вожди её прозорливые? Я-то ведь
      рядовой коммунист и делаю то, что приказывает мне моя присяга, долг и... просто человеческая совесть, наконец.
      - Если б я сам знал,.. - искренне признался Вадим. - Это извечное проклятье наше "Как быть?" и "Что делать?". Мы заблуждаемся, когда пробуем уверовать, что, будучи под водой, многое видим яснее и понятнее из того, что происходит на берегу. Чушь это всё. Мы лишь острее других чувствуем здесь нашу общую боль потому, что оторваны от Родины и зачастую лишь догадываемся, что происходит там, у нас дома.
      - А я думаю иначе, - возразил Егор. - Лично во мне, например, замкнутое пространство прочного корпуса генерирует энергию и просветляет мозги. Это уж поверь, а не суди только по себе.
      - Ты, Егорыч, из другого теста сделан, нежели чем я. Видимо, есть всё же предначертание судеб, веление высшего вселенского разума, а не только нашего начальства, почему именно ты стал нашим командиром. Может, с кем-то другим, кто послабее, мы бы все давно Богу душу отдали. А ты, командир, просто везучий, или всё же заговорённый какой-то.
      - Ни то, ни другое, - опять не согласился Егор. - Даже в сказках любой заговор не вечен, да и в везении дураку однажды может отказать. Я просто очень чётко представляю себе, зачем и ради чего надолго ухожу каждый раз под воду. А всё остальное прикладывается уже как бы само собой. Вопросы "Как быть?" и "Что делать?" меня не волнуют, поскольку и пяти лишних минут на это нет. Я конкретное дело делаю, как умею и как могу.
      - Понимаю тебя. В сущности, ведь и мои мысли на сей счёт недалеко ушли от твоих. Однако есть люди, которые всё же пытаются найти хоть
      какой-то ответ на те самые треклятые вопросы. Слышал, что на Балтике прошлой осенью произошло с большим противолодочным кораблём "Сторожевой"?
      Егор кивнул, припоминая, какое смятение в душе у него вызвало известие о том, что в Риге фактически взбунтовалась команда противолодочного фрегата, арестовав своего командира и некоторых офицеров. У многих на слуху было тогда имя замполита со "Сторожевого" капитана третьего ранга Саблина, который переманил на свою сторону часть экипажа и вместе с ним вышел в море, выдвинув при этом руководству страны ряд политических требований. Разумеется, Саблина судили "за измену Родине", а потом, по приговору военного трибунала, расстреляли как предателя, нарушившего воинскую присягу.
      - Как военный человек я нисколько не оправдываю поступок Валерия Саблина, - говорил Колбенев. - Но с другой стороны, пытаюсь понять как замполит замполита те побудительные мотивы, которые заставили его предпринять, в общем-то, заведомую авантюру.
      - Очень даже опасную авантюру, - уточнил Егор. - Я даже представить себе не мог, что могло бы произойти, случись такое не на обыкновенном БПК, а на лодке с ядерными ракетами.
      - Не спорю, поступок Саблина уже сам по себе ужасен. Но с другой стороны, это ведь своеобразная реакция одиночки на то, что происходит в стране и со всеми нами. Хоть и крайне уродливая, но это есть попытка ответить на проклятые вопросы "Как быть?" и "Что делать?" Ведь Саблин всё же человек мыслящий. В политакадемии, надо полагать, не только зубрил, но и прочувствовал классиков марксизма-ленинизма. Ведь раскопал же, что у самого Ленина был когда-то псевдоним "Саблин". Вот и возомнил себя новым мессией. Дескать, дайте мне выступить по телевидению, и я вам всю правду-матку выложу, научу, как надо жить. Вот только не понятно, кого он больше играл: то ли романтика лейтенанта Шмидта, то ли прагматика матроса Вакулинчука?
      - А не попа ли Гапона? - с издёвкой спросил Егор. - Саблина не жалко. Я бы такого сам шлёпнул, случись нечто подобное на моём корабле. Собственной рукой! И патронов бы не пожалел. А потом пускай меня судят.
      - Не сомневаюсь,.. такое было бы проще всего. Только болезнь нашу "рассейскую" этим не излечить, а проклятые вопросы так бы и остались без ответа. Кого в этой трагедии действительно жалко, так это матросов со "Сторожевого". Саблин мог рисковать собой, если так хотел, но не другими. Многим он тем самым искалечил жизнь.
      - А мне вот не жалко их, - упорствовал Непрядов. - Потому что знали, на что шли. Каждый из нас даёт присягу раз в жизни. Стоит лишь единожды нарушить её и - нет прощенья: предавшему веры не будет никогда. Таким образом, флот или есть, или его нет. А без флота, как и без армии - конец России. Так я это понимаю.
      - До сих пор в этом деле много неясного. Мы лишь в силу своего воображения домысливаем то, что могло быть, а может и не могло... Всей правды мы не скоро узнаем. Одни утверждают, что Саблин -изменник, авантюрист, другие почитают его за подвижника и мученика, пожертвовавшего собой ради общего прозрения.
      - Праведник, значит? - с прищуром переспросил Непрядов. - А с чего бы это ему в сторону Швеции подвигаться? Пускай даже под видом того, что в Кронштадт ему, якобы, захотелось. Сам посуди, от Ирбенского пролива до шведского Готланда - рукой подать, а до Нючепинга куда ближе, чем до Кронштадта. Как офицер флота, я верю фактам, а не домыслам по поводу благих намерений.
      - Что же, факты, как говорится, вещь упрямая. Но мы не можем отмахиваться от того, что произошло, не осмыслив случившегося, не сделав надлежащие выводы. Чтобы всё это однажды не повторилось бы вновь, но уже в более страшной и разрушительной форме... А то получается, кому-то до сих пор невыгодно проливать истинный свет на "дело Саблина". Но меня же матросы об этом часто спрашивают. А я что? С умным видом напускаю тумана и несу всякую околесицу. Оттого что сам до конца не разобрался.
      - Думаю, надлежащие выводы "на верхах" не могли не сделать.
      - Может быть, но мы-то об этом ничего не знаем. Нельзя же всех нас, которые "на низах" всё время за болванов держать. А жить по двойным стандартам просто уже невмоготу.
      Что тебе на это сказать? - Егор на мгновенье задумался. - Слишком разные мы выбираем пути. Одни вот летят к Северному Полюсу, чтобы, в конечном-то счёте, погибать во льдах, а другие зачем-то предпочитают идти в сторону Швеции, чтобы потом "под вышку" попасть. Да мало ли в какую другую беду попадает русский человек? А спасать-то надо и тех, и других...
      - Ты прав. Это ещё раз подтверждает необходимость "капитального ремонта", но только вот,.. - Колбенев на полуслове запнулся и отчего-то настороженно посмотрел на дверь. Егор, в свою очередь, удивлённо вскинул брови, не понимая, что встревожило его дружка.
      Встав с кресла, Вадим шагнул к выходу и решительно раздвинул дверные створки. Перед ним стоял старшина первой статьи Шастун.
      - Вы что здесь делаете? - строго спросил Колбенев.
      - Да вот, товарищ капитан второго ранга... Пришёл, значит, делать приборочку, - с простодушной улыбкой отвечал здоровенный, слегка сутулившийся старшина.
      "И как только умудрились этакому битюгу накостылять Чуриков с Ганзей? Оба ведь, в сравнении с Шастуном, совсем не богатыри", - подумал Непрядов, предпочитая пока не вмешиваться в разговор.
      Шастун продолжал улыбаться, как бы приклеиваясь взглядом к своему собеседнику и следя за каждым его движением.
      Колбеневу это не понравилось, и он сказал с раздражением:
      - А не рановато ли пожаловали? Все свободные от вахты пока спят.
      - Та ни-и, я всегда, значит, с утречка пораньше, як у нас у колхози робыть надо було...
      - Так заходите! Чего ж вы под дверью изображаете статую командора?
      - Та я ж вам не хотел мешать, - Шастун развел в сторону ручищами, изображая тем самым должную степень удивления и неловкости простецкого парня перед начальством.
      - Приступайте, старшина, - сказал Непрядов, направляясь к дверям. - Это мы не будем вам мешать.
      Уже в коридоре Егор с Вадимом понимающе переглянулись. Видно, не такой уж простак был этот Шастун, о зачислении которого в экипаж так настаивал особист Горохов.
      Но Егор об этом вскоре и думать забыл. Подлодка приближалась к расчётной точке всплытия, и командир снова поспешил в центральный
      отсек.
      К счастью, подходящую полынью долго искать не пришлось. Лодка зависла под ней, слегка прокручивая винтом, чтобы тем самым противостоять сносившему её подводному течению. Эхоледомер чётко обозначал весьма невеликие пределы этого окошечка на свет Божий, едва позволявшего всплыть в этом месте. Чтобы убедиться в возможности манёвра, Непрядов прильнул бровью к резиновому тубусу зенитного перископа. Пошарив взглядом в сумрачном надголвье, командир поймал в увеличительных линзах искомую полынью, напоминавшую осколок разбитого стекла. На фоне затухавшего полярного дня она зеленовато высвечивала и представлялась действительно небольшой. Получалось, что лодка могла еле-еле вписаться в неё.
      Отвалившись от перископа, Егор озабоченно потёр подбородок рукой, соображая, как теперь следует поступить. Разумеется, можно было бы поискать и другую, более просторную полынью, на что потребовалось бы неизвестно сколько времени. Эта же была всё-таки более-менее подходящей, к тому же оказавшейся почти в самой расчётной точке, что уже само по себе являлось редкой удачей, неожиданным даром судьбы. Однако изначального оптимизма у командира быстро поубавилось, как только он узнал, что полынья, найденная в многолетнем паковом монолите, сплошь покрыта более молодым льдом. Толщина его в самом окне составляла около метра, а это означало, что пробиться наверх будет не так-то просто.
      - Товарищ командир, а не долбануть ли нам по этой полынье торпедой? - предложил Вася Дымарёв. - Ручаюсь, что промаха не будет.
      - Хорошая идея, Василий Харитонович, - похвалил Непрядов, чтобы
      сразу же разочаровать минёра. - А что если лётчики догадались подобраться к этой самой полынье и ждут нас где-то у самой кромки? Что тогда?..
      - Риск есть, конечно, - уже не так уверенно сказал Дымарёв.
      - Будем всплывать старым дедовским способом, пузырьком в цистерну, - принял решение командир. - Попробуем рубкой взломать лёд.
      Сыграли учебно-боевую тревогу. Как только офицеры заняли места на боевых постах, командир начал манёвр приледнения. Выдавливая из цистерн балласт и приобретая положительную плавучесть, лодка нацелилась рубочным ледорубом в самую середину полыньи.
      - Двадцать,.. девятнадцать,.. восемнадцать,.. - взволнованным голосом вёл отсчет оставшихся до поверхности метров штурман Скиба.
      Наконец, где-то вверху раздался резкий, сильный скрежет, будто каждого, кто находился в центральном, потёрли рашпилем по голове. Тотчас начал расти дифферент на корму, но механик, виртуозно подработав винтом, все же сохранил равновесие корабля.
      - Крепкий, з-зараза, - сказал Обрезков, воздев глаза к подволоку, как бы оценивая сквозь корпусную сталь и толщу воды неподдающийся лёд.
      Погрузившись, лодка снова взяла необходимый разбег и пошла на взлом ледяной корки. На этот раз соприкосновение оказалось крепче изначального. Могучий корпус атомохода задрожал в нетерпеливом ознобе, светильники над головой и по бортам нервно заморгали. Однако и на этот раз лёд не поддался.
      Механик почти умоляюще поглядел на командира, прося его пощадить корабль. Но Егор решил попытать удачу ещё раз. Разумеется, риск поломки в каком-нибудь механизме возрастал, так ведь ценой всему этому были две конкретные человеческие жизни. Непрядов даже вообразить не хотел, как он мог бы покинуть это место, обрекая незнакомых ему людей на погибель.
      Командир снова дал команду всплывать. Люди напряглись, сжались, готовые к новой встряске. Только ничего этого не произошло. Все находившиеся в центральном услышали, как заворочались, зашуршали взломанные льдины, выворачиваемые наизнанку высовывавшейся из воды рубкой. Однако полностью решено было не всплывать, чтобы не повредить гребной винт.
      "Держитесь, братишки, теперь уже совсем скоро придём", - подбодрил про себя Егор пилотов, втайне надеясь, что до них дойдет его ободряющий позыв. Тем временем, он облачался во всё тёплое, чтобы выбраться на ходовой мостик. Меховая канадка свободно охватывала плечи, под ней толстый водолазный свитер из верблюжьей шерсти, ватные штаны вправлены в большие валенки с галошами.
      Но выбраться наружу оказалось не легче, чем всплыть. В ограждении рубки столько нагромоздилось битого льда, что штурман с минёром упарились, пока не откинули крышку верхнего рубочного люка.
      Непрядов первым выбрался наверх. В ноздри шибануло морозной свежестью. Привычно почувствовался запах солоновато свежей рыбы и йодистых водорослей - в высоких широтах он казался более сильным и острым, будто исходил из только что вскрытой сельдяной бочки.
      В ограждении рубки было сыро и ветрено. С обвеса на толстые стёкла выносных приборов тяжело шлёпались увесистые, сытые капли. Похоже, лодка слезливо жаловалась командиру на нестерпимую боль, которую ей причинила взломка льда.
      Вскоре мостик был очищен от ледяных осколков, и Егор смог
      спокойно утвердиться на подножке, возвышаясь над рубкой. Кругом, куда ни глянь, простиралась белая всторошенная пустыня, по которой гуляла позёмка. Серое, плотно задраенное тучами небо едва источало свет уходившего дня. По расчётам штурмана выходило, что уже через час настанет сплошная темень. Нужно было торопиться с поисками. Но сколько ни всматривался Непрядов в бинокль, ничего не было видно, кроме звериными клыками щерившихся торосов.
      Вахтенный офицер почти беспрерывно палил в небо осветительными ракетами. Однако не было похоже, чтобы кто-то их заметил. Вокруг, сколько хватало глаз, не было ни малейшего движения или шевеления, напоминавшего хоть что-то живое. А дальше, не более чем в полутора кабельтовых, начиналась белая мгла. Всё стушёвывалось и тонуло в её сплошной завесе. Более гибельного места, казалось, на всём земном шаре не сыскать. А в моряцком просторечье всё это называлось "пятачком подлянки", потому что в высоких широтах переставали действовать обыкновенные законы физики и начинали твориться всякие не слишком приятные чудеса. Гирокомпас как на зло отказывался давать верные показания и безбожно врал, поскольку вблизи Северного полюса его направляющая сила резко ослабевала. Что же касается магнитного компаса, то на него даже смотреть не хотелось. Его стрелка временами вращалась так, будто на неё находил порыв бешенства. Теперь спасал только электронно-вычислительный мозг корабля, показывавший достоверный путь в направлении "Полярной звезды". Однако "пятачок подлянки" был многолик и непредсказуем. Он мог заявить о себе внезапной подвижкой льда, то ли ураганной силы ветром. Да мало ли ещё чем, погибельным для корабля и его экипажа? Здесь не было доверия ни к каким прогнозам. Приходилось полагаться лишь на собственную интуицию, да на умение мгновенно среагировать на изменчивую обстановку. И во всей этой жути вот уже несколько суток находились попавшие в беду люди.
      "Живы ли они? - мучительно думал Егор. - Где их теперь искать?"
      Но вот из отверстия верхнего рубочного люка высунулась голова Хуторнова, покрытая большой, наподобие папахи, лохматой шапкой.
      - Есть сигнал! - крикнул он с каким-то возбуждённым азартом и показал на рамку выдвижной антенны пеленгатора, которая развернулась в нужном направлении. - Теперь их запросто можно отыскать и по ручному прибору, с каким на радиолис охотятся.
      - Так уж и запросто, - усомнился Непрядов, но всё же щедро посулил. - Эх, Пётр Иванович, медаль бы тебе на пузо повесил, если б ты ещё дистанцию дал. Не до самого же Северного Полюса переть по твоему "прибору на лис", да ещё в примерном направлении.
      - Полагаю, источник сигнала где-то совсем рядом, - убеждённо отвечал Хуторнов, поправляя налезавшую ему на глаза шапку, которая была всё же явно не с его головы.
      - А точнее?
      - Ну, не более полумили, товарищ командир. Я вам ручаюсь.
      - Так, ловлю на слове, Пётр Иванович, - поверил командир и распорядился, чтобы наверх в полном походном снаряжении поднялись бы Чуриков с Ганзей. Поисковую группу Непрядов решил возглавить лично, поскольку имел на этот счёт кое-какой опыт. Однажды ему приходилось уже разыскивать во льдах сброшенный на парашюте экспериментальный радиозонд. К тому же физически Егор был крепче едва ли не каждого из членов своего экипажа. Пойти вместе с ним порывались многие из офицеров, но Егор всё же предпочёл выбрать
      именно двух старшин, резонно рассудив, что парни они молодые, крепкие: если надо, то за семерых выдюжат. И потом, их присутствие на борту по штатному расписанию, да и в случае чего-нибудь непредвиденного, совсем необязательно. Экипаж и без них со всем бы справился наилучшим образом.
      Собираясь покинуть борт, Непрядов ещё раз напомнил старпомам, как им поступать в том случае, если "не приведи Бог" начнётся подвижка льда. Однако ледовая обстановка оставалась пока стабильной, и это успокаивало.
      Егор, конечно же, понимал, что командир не имел права покидать борт своего корабля. Да только случай был особым. Слишком велика была вероятность того, что посланные на поиск пропавших лётчиков люди сами могли оказаться в критической ситуации и погибнуть. Однако никто в экипаже, кроме Непрядова, не имел специальной подготовки по ориентированию и выживанию во льдах. Потому не мог и не хотел Егор необдуманно рисковать своими людьми. Не сомневался, что с ним они не пропадут: во всяком случае, шансов у них выжить вместе с ним будет намного больше.
      Сойдя на лёд, Непрядов поджидал старшин, которые немного замешкались со своей амуницией. Первым начал высовываться долговязый Ганзя, державший на плече смотанный в бухту пеньковый страховочный конец. На шее у него, поверх меховой куртки, болталась на ремне коробка радиопеленгатора. Следом показался и невысокий ростом крепыш Чуриков, прижимавший к себе свёрнутые брезентовые носилки.
      - Да куда ты прёшься с ними!? - отчего-то рассерженно крикнул на Чурикова механик Теренин, указывая на громоздкие носилки. - Давай сюда эту рухлядь!
      Непрядов хотел было вступиться за старшину, мол, носилки всё же могут пригодиться. Но механик в это время уже тянул из рубочного люка лёгкие охотничьи нарты, непонятно как оказавшиеся в его "тайных" загашниках.
      "Цены всё же нет моему механику, - удовлетворённо подумал Егор. - И где он только умудрился раздобыть эти санки? С ними теперь не то, что идти, а и бежать можно..."
      Обвязавшись страховочным концом, на случай провала в какую-
      нибудь скрытую трещину, поисковая группа двинулась в путь. Впереди, задавая темп движения, ускоренно шагал по твёрдому насту сам командир. За ним поспешал Ганзя, дававший по пеленгатору направление. А Чуриков, волочивший за собой нарты, был замыкающим.
      Какое-то время за спиной ещё слышались хлопки и треск взмывавших в небо ракет. Но вскоре всё стихло. Лишь хрустел под ногами снег, да путалась под ногами мелкая позёмка. Окружавшая со всех сторон белая мгла весьма заметно стала мрачнеть, насыщаясь спускавшейся с небес теменью. Выпиравшие повсюду ледяные торосы ещё более ощерились, будто клыки притаившихся поблизости белых медведей.
      При ходьбе все трое понемногу согревались, и лютая стужа теперь не так донимала, как в начале движения. Непрядов даже снял маску с очками, рискуя обморозить лицо. Но в сгущавшихся сумерках так было легче наблюдать за рамкой пеленгатора, который он забрал у Ганзи. Шли уже около часа, но никакой оранжевой надувной лодки с навесом нигде не было видно.
      Заметив, что матросы начали выдыхаться, Непрядов дал знак сделать короткий привал. При быстрой ходьбе недостаток кислорода ощущался здесь особенно остро. Отдыхали не больше трёх минут, пока дыхание опять не пришло в норму. А затем - снова в путь. Только рамка пеленгатора вскоре повела себя как-то странно, начав описывать круги.
      "Это должно быть где-то здесь, совсем рядом,.." - промелькнуло в голове у Непрядова, и он поднял руку, требуя повышенного внимания. Моряки остановились, а затем, разойдясь в разные стороны, начали шарить в ближних торосах.
      "Хоть бы следы какие отыскать", - думал Егор, вглядываясь под ноги. Только ничего похожего на присутствие здесь людей будто и в
      помине не было. Кругом сплошной лёд, снег и полная, замораживавшая душу тишина.
      Наконец, Ганзя замахал руками, призывая всех к себе.
      - Вот она, товарищ командир, - указал старшина на торчавшую в снегу антенну. Встав на колени, Ганзя принялся меховыми рукавицами разгребать слежавшийся, неподатливый снег, и вскоре извлек из него небольшой цилиндрический контейнер. В руках у старшины он продолжал тонко пищать, будто пойманная зверюшка.
      Егор пристально глядел вокруг, но по-прежнему не видел никакой оранжевой лодки. Окрест были одни лишь торосы, да наметённые позёмкой сугробы. Они все трое пробовали кричать, но в ответ - ни звука.
      - А ну, ребята, давайте-ка пошарим по сугробам, - надумал командир. - Вдруг там что-то есть, - и принялся отвязывать прикреплённые к нартам лыжные палки, которыми удобнее было бы протыкать снежный наст.
      Опять моряки разбрелись по сторонам. А тьма всё непрогляднее и гуще. Пришлось включить ручные фонари, чтобы лучше было видно.
      Непрядову вскоре повезло. В одном месте потревоженный палкой снег осыпался, и Егор увидал кусок обнажившегося оранжевого полотна. Это и была та самая лодка, а вернее надувной резиновый плотик, который одновременно служил и палаткой.
      Достав нож, Непрядов разрезал прорезиненную ткань и посветил в дыру фонариком. Под низким, провисавшим от снега пологом он увидал двух людей в меховых комбинезонах и унтах, которые лежали, тесно прижавшись друг к другу. На голос никто из них не отреагировал. И тогда Егор сам полез в палатку, посвечивая фонариком.
      Один из пилотов подавал признаки жизни. Он даже слабо простонал, когда Непрядов потормошил его за плечо. А другой был мёртв, превратившись в ледяную мумию с неестественно белым, затвердевшим лицом.
      Почти неделя прошла, как их самолет потерпел аварию, и можно было только догадываться, какие нечеловеческие испытания и муки выпали на долю этих ребят. У оставшегося в живых летчика было обросшее щетиной, старчески измождённое лицо. Полуприкрытые глаза казались остекленевшими, безучастными ко всему происходящему. Даже тени радости за собственное спасение в них не промелькнуло. Это был потусторонний взгляд из человеческого небытия. Пилот будто давно смирился с тем, что он, как и его товарищ, давно умер и лишь по чистой случайности продолжал ещё слабо дышать. Вполне вероятно, он никого уже не ждал и ни на что не надеялся, постепенно угасая и приобретая ледяное естество.
      В обратный путь группа двинулась уже в сплошной темноте. Ветер усилился, началась настоящая метель. Луч фонарика выхватывал седые космы снега, ходившие вкривь и вкось. Они старались как бы обворожить, увлечь людей в дикой пляске. А порывы ветра подталкивали всё время куда-то в сторону, где могла оказаться глубокая трещина или неведомая полынья, в которых не мудрено сгинуть. Каждый шаг давался с превеликим трудом. Старшины тянули привязанного к нартам пока ещё живого лётчика. А Непрядов нёс на своих плечах обледенелый труп его товарища.
      Обратный путь занял гораздо больше времени, чем сами поиски. Ноги увязали в снегу, от ветра и стужи всё тяжелее становилось дышать. Кровь стучала в висках тревожно и сильно, как это случалось
      почувствовать в минуты предельной напряжённости. Казалось, конца и края не будет этому движению "в никуда"...
      Нестерпимо тяжело было командиру тащить на плечах затвердевший труп. Особенно стыли руки, от холода их не спасали даже тёплые овчинные рукавицы. А собственные пальцы в валенках Непрядов давно уже не чувствовал, словно они сами собой отвалились. Всё чаще Егор спотыкался, стараясь удержаться на ногах и не потерять равновесие. Все мысли, все движения были сосредоточены лишь на том, чтобы дойти, хоть на карачках дотащиться со своей страшной ношей до лодки, где в награду его ждали покой, тепло и стакан крепкого бодрящего чая. Думалось, вот сейчас напиться бы, согреть душу, а потом хоть до самого Кильдина пешком тащиться.
      У Непрядова не было опасений заблудиться в этом снежном аду, пеленгатор чётко указывал направление на лодку, откуда исходил позывной сигнал. Вот уже сквозь бешеные порывы и завывания ветра стали доноситься звуки корабельной сирены. А вскоре тусклым размытым пятном обозначился свет бортового прожектора.
      "Дошли", - с облегчением мелькнуло в мыслях, и ноги сами собой понесли его к заждавшейся лодке. Прибавили шагу и старшины, тянувшие нарты с лежавшим на них лётчиком. На борт они поднялись как раз вовремя. Началась подвижка льда, и атомоходу оставаться далее в небольшой полынье было уже небезопасно. Льдины всё сильнее шевелились и напирали на рубку.
      Глубина была теперь единственным и самым надёжным спасением для атомохода. Хлебнув жабрами кингстонов утяжеляющей воды, она стала осторожно, чтобы не повредить корпус, проваливаться в бездну с дифферентом на корму. Давление возрастало, будто гигантский осьминог с чудовищной силой сжимал корабль, обвивая щупальцами по всему периметру прочного корпуса.
      Но вот дрогнул гребной винт, постепенно набирая обороты. Лодка пришла в движение, которое убыстрялось до тех пор, пока скорость не достигла крейсерских параметров. Теперь уже приполюсный "пятачок подлянки" не был ей опасен. Его удалось перехитрить.