Когда внешняя дверь терминала открылась, и Пулл понял, что входит в маленький шлюз, он убедился, что все-таки находится в космосе. Но где скафандры? Он беспокойно огляделся по сторонам: находиться так близко к вакууму голому и незащищенному противоречило всем его инстинктам. Одного раза было достаточно…
– Мы почти там, – сказала Индра обнадеживающе.
Открылась последняя дверь, и он оказался перед бескрайней чернотой космоса, поскольку окно было выгнуто как по вертикали, так и по горизонтали. Он почувствовал себя золотой рыбкой в своем аквариуме, и надеялся, что создатели этого смелого инженерного проекта точно знали, что делали. Судя по всему, они располагали более конструктивными материалами, чем те, что были в его время.
Должно быть, снаружи блестели звезды, но его глаза, адаптировавшиеся к освещению, не могли увидеть за изгибом огромного иллюминатора ничего, кроме черной пустоты. Когда он подошел поближе, чтобы увеличить угол обзора, Индра остановила его и показала прямо перед собой.
– Смотрите внимательнее, – сказала она, – Видите?
Пулл прищурился и пристально посмотрел в ночь. Наверняка это должно было быть иллюзией – не трещина же в стекле, упаси Боже!
Он пошевелил головой из стороны в сторону. Нет, это была реальность. Но что же это могло быть? Он вспомнил постулат Эвклида: «Линия имеет длину, но не имеет толщины».
Через всю высоту окна, и, очевидно, простираясь, насколько может видеть глаз, вверх и вниз, была протянута нить света, которую легко можно было разглядеть, если смотреть прямо на нее, кроме того, даже слово «нить» нельзя было применить к ней, поскольку она простиралась только в одном измерении. Однако, она не была полностью лишена особенностей: кое-где можно было разглядеть маленькие узелки, которые были более яркими и располагались на разных интервалах по всей ее длине, словно капли росы на паутине.
Пулл продолжал смотреть в окно, и вид постепенно расширялся, пока, наконец, он не увидел то, что находилось внизу. Это было ему вполне знакомо: Европейский континент и часть северной Африки, он и раньше много раз видел их из космоса. Значит, он все-таки был на орбите – возможно, на экваториальной, на высоте, по меньшей мере, тысячи километров.
Индра смотрела на него с лукавой улыбкой.
– Подойдите поближе к окну, – сказала она очень мягко. – Для того, чтобы посмотреть прямо вниз. Надеюсь, вы не боитесь высоты?
Надо же сказать такую глупость астронавту! Сказал Пулл сам себе, подходя ближе. Если бы я когда-либо страдал головокружениями, я не взялся бы за такую работу…
Едва последняя мысль пронеслась в его голове, он воскликнул «Боже мой!» и невольно отпрянул от окна. Затем, ободрившись, решился взглянуть снова.
Он смотрел вниз на далекое Средиземноморье из цилиндрической башни, мягко изогнувшаяся стена которой достигала в диаметре нескольких километров. Но это никак не могло сравниться с ее высотой, она постепенно сужалась, уходя далеко вниз, вниз, вниз, пока не пропадала из вида в дымке где-то в Африке. Он понял, что она спускается вниз до самой поверхности.
– На какой высоте мы находимся? – прошептал он.
– Две тысячи километров. А сейчас взгляните наверх.
На этот раз для него это было не так поразительно: он ожидал увидеть что-либо подобное. Башня постепенно сужалась, и, в конце концов, превращалась в тонкую нить среди темноты космоса, и у него не было сомнений, что она тянется по всей геостационарной орбите, тридцать шесть тысяч километров вокруг экватора. Такие идеи были хорошо известны и в эпоху Пулла: он никогда не мечтал о том, что он сможет увидеть их реализованными, да еще и жить в такой конструкции.
Он показал на виднеющуюся вдали нить, которая тянулась вверх с восточного горизонта.
– Должно быть, это еще одна.
– Да. Азиатская Башня. Должно быть, для них наша башня выглядит точно так же.
– А сколько их всего?
– Четыре, одинаково расположенные вокруг экватора. Африка, Азия, Америка, Пацифика. Последняя почти пуста – закончено всего несколько сотен уровней. Оттуда почти ничего не видно, кроме воды…
Пулл все еще впитывал эту изумительную концепцию, как вдруг ему в голову пришла тревожная мысль.
– Вокруг Земли вращались тысячи спутников на разных высотах. Как же вы избегаете столкновений?
Индра выглядела слегка сбитой с толку.
– Знаете, я никогда не задумывалась об этом – это не моя область. – Она остановилась на мгновенье, очевидно, роясь в своей памяти. Потом ее лицо просветлело.
– Кажется, несколько веков назад была проведена большая операция по очистке. Теперь ниже закрепленной орбиты нет ни одного спутника.
Это производит впечатление, сказал Пулл сам себе. Они не нужны – четыре гигантские башни могут предоставить больше возможностей, чем тысячи спутников и космических станций вместе взятых.
– А не было никаких аварий – столкновений с космическими кораблями, взлетающими с Земли, или входящими в атмосферу?
Индра посмотрела на него с удивлением.
– Но они больше не летают, – она показала на потолок, – все космопорты сейчас там, где и должны быть – на поверхности кольца или за его пределами. По-моему прошло четыре сотни лет с тех пор, как последняя ракета поднялась с поверхности Земли.
Пулл еще думал над этим, когда небольшая аномалия привлекла его внимание. Будучи астронавтом, его тревожило все, что выходило за грани обычного: в космосе это может стать вопросом жизни и смерти.
Солнца не было видно, поскольку оно было слишком высоко, но его лучи лились вниз сквозь большое окно, образуя бриллиантовый обруч света на полу под ногами. Под углом его пересекал другой, гораздо более тусклый, в результате, рама окна отбрасывала двойную тень.
Пуллу пришлось почти присесть на корточки, чтобы внимательнее рассмотреть небо. Он думал, что удивляться больше не чему, но зрелище двух солнц тут же лишило его дара речи.
– Что это? – выдохнул он, когда дыхание вернулось к нему.
– О, – вам разве не сказали? Это Люцифер.
– У Земли появилось второе солнце?
– Ну, жары от него не прибавляется, а вот Луну оно отправило на пенсию… Перед тем, как Вторая Миссия отправилась на ваши поиски, он был планетой Юпитер.
Я знал, что мне предстоит многому научиться в этом новом мире, сказал Пулл сам себе. Но не думал, что до такой степени многому.
Глава 5
Обучение
Пулл был и удивлен и обрадован одновременно, когда в комнату привезли телевизор и установили на противоположном конце кровати. Он был доволен, поскольку испытывал легкий информационный голод – и удивлен, поскольку эта модель была устаревшей даже в его эпоху.
– Мы обещали Музею, что вернем его, – проинформировала его врач. – Думаю, вы знаете, как им пользоваться.
Нежно сжав в руке пульт дистанционного управления, Пулл почувствовал войну острой ностальгии, которая прокатилась по его телу. Как еще несколько артефактов, телевизор всколыхнул в нем воспоминания из его детства и дней, когда телевизоры были не такими умными, чтобы понимать голосовые команды.
– Спасибо, доктор. Какой у вас самый лучший канал новостей?
Его вопрос, казалось, озадачил ее, но затем ее лицо просветлело.
– Ах, понимаю, о чем вы. Но профессор Андерсон считает, что вы еще не совсем готовы. Поэтому наш Архив подготовил небольшую коллекцию предметов, которые помогут вам чувствовать себя как дома.
В голове Пулла мелькнула мысль, интересно, что же представляют собой хранилища древностей в эту эпоху? Он помнил, что такое компакт-диски, а его эксцентричный Дядя Джордж был профессором, гордившимся собранием старинных видеопленок. Но, конечно, эта технологическая борьба должна была закончиться несколько веков назад по обычному дарвиновскому сценарию – выживает сильнейший.
Ему пришлось признать, что кто-то (Индра?), хорошо знакомый с началом двадцать первого века, сделал хороший выбор видеопрограмм. Среди них не было таких, которые могли беспокойство – не было ничего, напоминавшего о войнах, насилии, и было очень немного того, что можно было связать с бизнесом или политикой – одним словом, ничего неподходящего. Были легкие комедии, записи спортивных событий (как они узнали, что он был большим поклонником тенниса?), классическая и популярная музыка и документальные фильмы о природе.
И кто бы ни собирал эту коллекцию, он, без сомнения, обладал чувством юмора, поскольку помимо прочего Пулл наткнулся на эпизоды сериала «Космическое переселение». Словно маленький мальчик, Пулл встретился с Патриком Стюартом и Леонардом Наймо: ему было интересно, что бы они подумали, если бы узнали судьбу паренька, застенчиво просившего их автограф.
Вскоре после начала просмотра им овладела гнетущая мысль – она пронеслась, словно быстрая перемотка вперед – что все это лишь древние следы прошлого. Он где-то читал, что к началу века – его века! – было приблизительно пятьдесят тысяч телевизионных станций, вещавших одновременно. Эта цифра могла вырасти, и к этому моменту, должно быть, в воздух передавались миллионы и миллионы часов эфирного времени. Поэтому даже самый закоренелый циник должен был признать, что сейчас было, по крайней мере, миллиард часов того, что можно было посмотреть… и миллионы, имеющие самые высокие стандарты, обладали превосходством. Как же найти эти несколько – несколько миллионов телеканалов в этом гигантском стогу сена?
Эти мысли были столь поражающими, столь деморализующими, что через неделю бесцельного блуждания по каналам Пулл попросил убрать телевизор. Наверное, к счастью, у него было все меньше и меньше времени в часы, когда он не спал, которые монотонно удлинялись по мере того, как силы возвращались к нему.
Скучать не приходилось, благодаря нескончаемым посещениям не только серьезных ученых, но и любознательных – и, очевидно, влиятельных – граждан, которые умудрялись просачиваться мимо охраны, приставленной доктором и профессором Андерсоном. Тем не менее, он был рад, когда, однажды, телевизор появился вновь; он уже начинал страдать от его отсутствия – и на этот раз решил быть осмотрительнее в своих желаниях.
Древнюю реликвию, широко улыбаясь, сопровождала Индра Уоллос.
– Мы нашли кое-что, что ты должен увидеть, Фрэнк. Нам кажется, это поможет тебе прийти в себя – в любом случае, мы уверены, тебе это понравится.
Пулл всегда считал, что такое напутствие – гарантия скуки, и приготовился к худшему. Но то, что он увидел, сразу заинтересовало его, вернув его в прошлое, что происходило с ним нечасто. Он сразу узнал самый известный голос своей эпохи, и вспомнил, что сам когда-то смотрел эту самую программу. Может быть, это была первая передача, которую он смотрел в своей жизни? Нет, ему было тогда всего пять лет, должно быть, он смотрел ее повтор…
– Атланта, 31 декабря 2000 г…
– В эфире Си-Эн-Эн, пять минут до Миллениума со всеми его опасностями и надеждами…
– Но прежде чем мы попытаемся заглянуть в будущее, давайте оглянемся на тысячу лет назад, и спросим себя: мог ли кто-нибудь из живущих в 1000 году представить себе наш мир, или понять его, если бы магическим образом перенесся через века?
– Почти все достижения, дарованные нам, были открыты в самом конце нашего тысячелетия – паровоз, электричество, телефон, радио, телевидение, кино, авиация, электроника. И, в течение всего одного века, ядерная энергия и полеты в космос – что бы подумали об этом великие ученые прошлого? Выдержал бы разум Архимеда и Леонардо, окажись они внезапно в нашем мире?
– Интересно сравнить, что бы мы увидели, если бы могли переместиться на тысячу лет вперед? Безусловно, все фундаментальные открытия ученых уже сделаны: несмотря на это, нас ждут большие усовершенствования в технологии, будут ли созданы новые машины, что-нибудь такое же загадочное и непостижимое для нас, как карманный калькулятор или видеокамера для Исаака Ньютона?
– Несомненно, наша эпоха отличается от всех, существовавших ранее. Телекоммуникации, возможность записывать изображение и звук, победа над воздушным и космическим пространством – все это создало такую цивилизацию, какую не рисовала ни одна даже самая смелая фантазия в прошлом. И так же важно то, что Коперник, Ньютон, Дарвин и Эйнштейн так изменили наш образ мышления и наши перспективы относительно вселенной, что нашим великим предшественникам наша эпоха показалась бы новым «золотым веком».
– А наши потомки через тысячу лет – будут ли они смотреть на нас с той же жалостью, с которой мы рассматриваем наших невежественных, суеверных, болезненных, рано умирающих предков? Кажется, мы знаем ответы на вопросы, которые они даже не смогут нам задать: но какие сюрпризы готовит нам Третье Тысячелетие?
– А вот и оно!
Большой колокол начал бить полночь. Последний удар еще висел в воздухе…
– И каким бы ты ни был – прощай, великий и ужасный двадцатый век!
Затем изображение распалось на мириады фрагментов, и появился другой комментатор. Он говорил с акцентом, которого Пулл не мог понять, и который тут же перенес его в настоящее.
– Теперь, в первые минуты три тысячи первого года, мы можем ответить на вопросы из прошлого…
– Безусловно, люди из 2001 года, которых вы только что видели, не ощутили бы такого сильного ошеломления в наше время, как люди из 1001 года, окажись они в их время. Многие из наших технических достижений они могли ожидать; несомненно, их не особенно удивили бы города-спутники и колонии на Луне и других планетах Солнечной Системы. Они даже могли бы разочароваться в нас, поскольку мы еще не раскрыли секрет бессмертия, и наши зонды отправлены только к самым близким звездам…
Внезапно Индра выключила запись.
– Остальное посмотришь позже, Фрэнк: ты устал. Но я надеюсь, эта запись поможет тебе лучше привыкнуть.
– Спасибо, Индра. Я должен переварить это. Но эта запись кое-что доказывает.
– Что именно?
– Я должен быть благодарен судьбе. Я не житель тысячи первого года, оказавшийся в 2001 году. Это был бы чересчур большой скачок: не думаю, что кто-либо вынес бы его. Я, по крайней мере, знаю, что такое электричество, и не умру со страха, если картинка вдруг заговорит со мной.
Надеюсь, подумал Пулл, что оказанное мне доверие обосновано. Кто-то однажды сказал, что любая более-менее развитая технология не отличается от магии. Встречу ли я магию в этом мире – и смогу ли с ней справиться?
Глава 6
Мозговой шлем
– Боюсь, вам придется принять мучительное решение, – сказал профессор Андерсон с улыбкой, нейтрализовавшей завышено грозный смысл его слов.
– Я готов принять все, что угодно. Только скажите мне все прямо.
– Прежде чем мы подгоним для вас мозговой шлем, вам придется постричься наголо. Поэтому выбор за вами. Чтобы волосы не отрастали слишком сильно, вам придется бриться, как минимум, раз в месяц. Или удалить волосы насовсем.
– Как это сделать?
– Лазерная обработка. Убивает волосяные луковицы на корню.
– Г-мм… это обратимо?
– Да, но это довольно грязная и болезненная процедура, к тому же, занимает не одну неделю.
– В таком случае, я хочу посмотреть, как я буду выглядеть без волос, прежде чем менять свою внешность. Я никак не могу забыть, что случилось с Самсоном.
– С кем?
– Персонаж известной старой книги. Его подружка обрезала ему волосы, пока он спал. Когда он проснулся, он лишился своей силы.
– Теперь я вспомнил – чудесный, судя по всему, медицинский символизм!
– Заодно я бы не возражал против ликвидации своей бороды – я был бы счастлив, если бы мне никогда больше не пришлось бриться.
– Я договорюсь по поводу этого. А какие парики вам нравятся?
Пулл засмеялся.
– Я не до такой степени забочусь о своей внешности – думаю, это создаст лишь хлопоты и быстро мне надоест. Что касается всего остального, я приму решение позже.
То, что в эту эпоху все лишали себя волос, было сюрпризом, который Пулл слишком поздно заметил. Впервые он сделал это открытие, когда обе медсестры отстегнули свои роскошные косы без всяких признаков затруднения, и окончательно убедился в этом, когда несколько совершенно лысых специалистов пришли, чтобы провести серию микробиологических тестов. Вокруг него никогда не было столько безволосых людей, и его первым предположением было, что это последний шаг бесконечной борьбы медиков с насекомыми.
Как и многие другие из его предположений, оно оказалось ошибочным, и когда он выяснил настоящую причину, он искренне повеселился сам над собой, поняв, как часто он был уверен, что волосы его посетителей настоящие. Ответ был прост: очевидно, это была великая эпоха париков, которыми мужчины пользовались редко, женщины – всегда.
Профессор Андерсон не терял времени зря: в тот день медсестры намазали голову Пулла каким-то зловонным кремом, и когда он, спустя час, взглянул в зеркало, он не узнал сам себя. Ну, подумал он, в конце концов, парик не такая уж и плохая идея…
Процедура подгонки мозгового шлема слегка затянулась. Сначала необходимо было сделать форму, в течение этого процесса он должен был сидеть неподвижно несколько минут, пока она не затвердела. Он думал, что ему скажут, что его голова имеет неправильную форму, когда медсестры очень непрофессионально хихикали – потеряв немало времени снимая слепок с его головы.
– Ой, больно! – пожаловался он.
Затем на него надели обтягивающую шапочку, металлический шлем, который сидел очень плотно, и почти достигал ушей, и застегивался, вызывая ностальгические мысли – видели бы меня сейчас мои друзья-евреи! Через несколько минут шлем стал таким привычным, что он забыл о его присутствии.
Теперь он был готов к установке – процессу, который вызывал у него нечто сродни страху, но который уже половину тысячелетия был важным обрядом почти для всего человечества.
– Закрывать глаза нет необходимости, – сказал техник, который носил вычурный титул «Инженер Мозга» – почти всегда сокращаемый до «мозговика» всеми, кто к нему обращался.
– Когда начнется установка, ваш мозг усвоит всю вводимую информацию. Даже если ваши глаза будут открыты, вы ничего не заметите.
«Интересно, все так же нервничают при этой процедуре?» – спросил себя Пулл. «Может, это последний момент, когда я контролирую себя самостоятельно? Все-таки я не до конца доверяю техническим достижениям этой эпохи, хотя до сих пор они меня не подводили. Но, как говориться, всегда бывает первый раз»…
Как ему и обещали, он не почувствовал ничего, кроме легкого покалывания нано-проводков, пробивающих себе путь сквозь его череп. Все его ощущения были вполне нормальными, когда он осмотрел знакомую комнату, все находилось там, где должно было быть.
Мозговик – надев собственный шлем, присоединенный, как и шлем Пулла, к оборудованию, которое можно было запросто перепутать с портативным компьютером двадцатого века, ободряюще улыбнулся.
– Готовы? – спросил он.
Бывают времена, когда нет ничего лучше старых избитых фраз.
– Всегда готов, – ответил Пулл.
Свет начал медленно гаснуть – или так казалось. Возникла полная тишина, и даже мягкая гравитация Башни ослабила свой захват. Он был эмбрионом, покачивавшимся в бесформенном вакууме в полной темноте. Он встречал такой едва заметный ультрафиолетовый полумрак лишь однажды – когда опустился глубже разумной меры в отвесную пропасть на другой стороне Большого Рифа. Глядя в кристальную пустоту, уходящую на сотни метров вниз, он испытал такое чувство потерянности в пространстве, что на какое-то мгновение поддался панике, и чуть было не разучился плавать, прежде чем самообладание вернулось к нему. Излишне говорить, что он никогда не упоминал об этом случае, общаясь с физиками из Космического Агентства…
Словно издалека в огромном вакууме раздался голос, он становился все громче, и теперь, казалось, окружал его. Но он не достиг его ушей: он мягким эхом звучал в лабиринтах его мозга.
– Начало калибровки. Время от времени вам будут задаваться вопросы – вы можете отвечать мысленно, это поможет вам произносить слова. Вы понимаете?
– Да, – ответил Пулл, гадая, шевелятся ли при этом его губы. Вряд ли он мог сейчас говорить.
В вакууме что-то стало возникать – сетка, состоящая из тонких линий, похожая на большой лист миллиметровки. Она растягивалась вверх и вниз, вправо и влево, уходя краями за пределы видимости. Он попытался пошевелить головой, но изображение не менялось.
По всей сетке замерцали числа, слишком быстро, чтобы он мог прочесть их – но, по-видимому, их записывала какая-то схема. Пулл не мог удержаться от улыбки (его щеки двигались?), поскольку все происходящее было ему знакомо. Это было похоже на компьютерное обследование, которое в его эпоху мог пройти любой желающий у своего окулиста.
Сетка исчезла, и ей на смену пришли размытые полосы, залитые цветными пятнами, полностью захватив все поле его зрения. Через несколько секунд они стали переливаться от одного участка спектра к другому.
– Я могу сказать, – тихо пробормотал Пулл, – что мое восприятие цветов безукоризненно. Думаю, дальше будет корректировка слуха.
Он был абсолютно прав. Послышался едва слышный звук барабанной дроби, он постепенно становился все громче, пока не достиг максимального уровня громкости, затем пронесся по всей музыкальной шкале, пока не исчез за пределами слышимости человека, перейдя в область ультразвука, который могли услышать только летучие мыши и дельфины.
Это был последний из простых тестов. Затем последовала быстрая проверка обоняния и вкуса, посредством ароматов, большинство из которых были приятными, но некоторые сразу изменялись на противоположные. Потом он превратился, или это ему казалось, в куклу, подвешенную на невидимые ниточки.
Он предположил, что это была проверка его нервно-мышечный контроля, и надеялся, что это не транслируют в прямом эфире; если транслировали, это, вероятно, выглядело, как завершающая сцена из «Танца Сент-Витаса». В какой-то момент он даже почувствовал, что его тело выпрямилось помимо его воли, но не успел понять, на самом деле или нет, поскольку уснул сном без сновидений.
Или ему приснилось, что он уснул? Он не имел никакого представления о том, сколько пролетело времени перед тем, как он проснулся. Шлема уже не было, как и Мозговика с его оборудованием.
– Все прошло замечательно, – услышал он радостный голос врача, – Потребуется несколько часов, чтобы убедиться, что все в порядке. Если считывание прошло Кей'о – то есть – О'кей, завтра вы получите свой мозговой шлем.
Пулл высоко ценил усилия окружавших его людей в изучении архаичного для них варианта английского, но не смог сдержать гримасы неудовольствия, услышав столь грубую ошибку.
Когда пришло время окончательной подгонки, Пулл снова почувствовал себя словно маленький мальчик, собирающийся развернуть чудесную новую игрушку, которую только что достал из-под рождественской елки.
– Вам не придется проходить снова через всю процедуру установки, – заверил его Мозговик. – Загрузка начнется сразу. Я представлю вам пятиминутную демонстрацию. Просто расслабьтесь и получайте удовольствие.
Его окутала приятная успокаивающая музыка, в ней было что-то очень знакомое, что-то из его эпохи, но он не мог определить, что именно. Перед ним был туман, который расступался, когда он шел вперед…
Да, он шел! Иллюзия была весьма убедительной, он чувствовал, как его ноги ступают по земле. Музыка исчезла, и он услышал ветер, который шумел в кронах больших деревьев, теперь окружавших его. Он узнал в них калифорнийские красные деревья, и надеялся, что они все еще существуют и в реальности где-нибудь на Земле.
Он шел быстрым шагом – слишком быстрым для успокоительной прогулки, словно время слегка ускорило свой бег так, чтобы он успел пройти как можно дальше. Он не чувствовал, что прикладывает большие усилия, скорее, он чувствовал себя гостем в чьем-то чужом теле. Это ощущение усиливалось за счет того, что он не контролировал свои движения. Когда он пытался остановиться, или изменить направление, из этого ничего не выходило. Ему ничего не оставалось, кроме как продолжать идти.
Но это было не важно, он наслаждался новыми впечатлениями – и пришел к выводу, что начинает привыкать к этому. «Машина грез», появление которой предсказывали многие ученые, жившие в его время – часто с тревогой – теперь была частью повседневной жизни. Пулл удивлялся, как доктор ухитрилась сдержаться: ведь он часто утверждал, что таких машин не бывает и быть не может. Миллионы сожженных мозгов, выброшенных из жизни.
Конечно же, он сможет побороть этот соблазн! Он будет пользоваться этим приспособлением только для того, чтобы получше узнать о мире Четвертого тысячелетия, или за несколько минут овладеть новыми умениями, которые без него потребовали бы годы тренировок. Впрочем – изредка, он может использовать мозговой шлем просто для развлечения…
Он вышел на опушку леса и увидел широкую реку. Без колебаний он вошел в нее и не ощутил никаких признаков тревоги даже тогда, когда его голова оказалась под водой. Казалось немного странным, что он мог дышать как обычно, но гораздо больше его поразило, что он мог прекрасно видеть под водой безо всяких приспособлений, в то время как глаза обычного человека не смогли бы нормально функционировать в такой ситуации. Он мог пересчитать все чешуйки на теле великолепных форелей, которые плавали вокруг него, очевидно, не обращая никакого внимания на странного чужака, нарушившего их покой.
Внезапно он увидел русалку! Вообще-то, он всегда хотел встретить русалку, но он всегда считал, что они морские создания. Может быть, они приплывают сюда, подобно лососю, против течения, для нереста? Она уплыла раньше, чем он успел задать ей вопрос и подтвердить или опровергнуть эту революционную теорию.
Река закончилась прозрачной стеной, он шагнул сквозь нее и оказался в пустыне под ослепительными лучами солнца. Их жар обжигал его, но все же, он мог смотреть прямо в центр яростного полуденного солнца. Он видел даже, с неестественной четкостью, группу солнечных пятен на краю солнечного диска. И, наконец – это было совершенно невозможно! – он увидел слабое сияние ореола, которое можно наблюдать только при полном солнечном затмении. Оно, подобно лебединым крыльям, вспыхивало то на одной, то на другой стороне солнечного диска.
Все стало затухать, пока окончательно не потемнело, вновь вернулась музыка, и, вместе с ней блаженная прохлада знакомой комнаты. Он открыл глаза (интересно, а закрывал ли он их?) и увидел нескольких зрителей, ожидающих его реакции.
– Великолепно! – выдохнул он почти с благоговением. – Кое-что, казалось, было реальнее, чем на самом деле!
Тут его инженерская любознательность, никогда надолго не покидавшая его, выбралась на поверхность.
– Даже такая короткая демонстрация, должно быть, содержит гигантское количество информации. В чем же она хранится?
– В этих контейнерах – в таких же хранится ваша аудио-визуальая система, только они большего объема.
Мозговик протянул Пуллу маленькую прямоугольную пластинку, очевидно, стеклянную, одна из поверхностей которой была посеребрена. Она была почти такого же размера, как компьютерные дискеты во времена его юности, только в два раза толще. Когда Пулл перевернул ее и наклонил, пытаясь заглянуть внутрь, он не увидел ничего, кроме радужных вспышек.
Он решил, что держит в руках последнее достижение более чем тысячелетней электрооптической технологии – а заодно и других технологий, не известных в его эпоху. И не было ничего удивительного в том, что на первый взгляд, это напоминало ему устройства, которые были ему известны. У нее была такая же форма и размер, что и у многих предметов повседневной жизни – ножей и вилок, книг, ручных инструментов, мебели… и сменных блоков памяти для компьютеров.
– Какой у нее объем? – спросил он, – в наше время в такую коробочку можно было уместить едва ли больше терабайта информации. Уверен, вам удалось уместить в нее намного больше.
– Не на столько, на сколько вы представляете – конечно, и у нее есть предел. Кстати, что такое «терабайт»? Боюсь, я забыл.
– Постыдитесь! Килобайт, мегабайт, гигабайт, терабайт… каждый раз умножаем десять на двенадцать. Дальше идет петабайт – десять на пятнадцать, насколько я знаю.
– Это похоже на самые азы, на то, с чего мы начинали. Сюда поместится все, что может произойти в течение жизни любого человека.
Это было самое поразительное из того, что он когда либо встречал. Содержимое килограмма желе в человеческом черепе вмещало меньше, чем пластинка, которую он держал в руке, и едва ли могло быть лучшим хранилищем информации, поскольку должно выполнять еще так много других функций.
– И это еще не все, – продолжал Мозговик, – Если немного сжать данные, здесь могут уместиться не только воспоминания, но и сама человеческая личность.
– И человек может возродиться?
– Конечно, этим занимаются специалисты по наносборке.
Я слышал об этом, сказал Пулл сам себе – но никогда не верил в это.
В его время записать на один маленький диск все произведения великого художника уже считалось чудом.
А теперь на такую же маленькую пластинку можно было записать и самого художника.
Глава 7
Разбор полета
– Я счастлив узнать, – сказал Пулл, – что Смитсон существует до сих пор, пройдя через века.
– Возможно, вы не узнаете его, – сказал посетитель, который представился доктором Алистейром Кимом, директором Департамента космонавтики, – он разбросан по всей Солнечной Системе – вне Земли главные собрания находятся на Марсе и на Луне, а многие из экспонатов, которые принадлежат нам, все еще летят к звездам. Однажды мы соберем их всех и доставим домой. Нам необходимо получить «Пионер-10» – первый объект, созданный руками человека, вышедший за пределы Солнечной Системы.
– Кажется, я почти столкнулся с ним, когда меня обнаружили.
– К счастью для вас – и для нас тоже. Вы можете пролить свет на многие вещи, о которых мы не знаем.
– Если честно, я сомневаюсь – но я сделаю все, что в моих силах. Я ничего не помню после того, как улетел в космической шлюпке. Я уже говорил, что Хэл отвечал за это.
