Детективный конкурс Литвиновых - Забытый вальс

Им всем хотелось любви, дома, семьи, и вот все это, казалось, лежало у ее ног. Конечно, она согласилась, почти не раздумывая, и, мечта, как казалось, начала сбываться. Квартиру в Ленинске им дали сразу же после свадьбы. Через десять месяцев родился первый сын, а еще через год – второй. Было тяжело управляться с обоими, хорошо, помогала пожилая соседка, жившая в соседней квартире. Но как раз в это же время пришло осознание того, что муж оказался совсем не тем человеком, которого, она видела в своих мечтах. Его в первую очередь заботила карьера, он твердо решил для себя, что станет генералом до сорока лет, и делал для этого все. У него не было друзей, потому что общался он только с нужными людьми. Для того, чтобы достичь цели, он должен был быть в хорошей физической форме, и он четыре раза в неделю занимался гиревым спортом. Что бы ни случалось в семье, на первом месте должны были быть его интересы. Он считал, что у него должна быть лучшая жена и лучшие дети. Но это они должны были быть для него, а не наоборот. Вдобавок ко всему он был патологически ревнив. Ей с трудом удалось отвоевать право пойти на работу, когда его перевели в Плесецк, да и то только потому, что удалось найти замечательную няню, которую им порекомендовал непосредственный начальник ее мужа. Он же уговорил его отпустить ее в Москву.
      Николай молча слушал торопливый сбивчивый рассказ. Сознание его как бы раздвоилось. Одной половиной он жадно воспринимал Нинины слова, понимая, что эта исповедь предназначена очень близкому человеку, может быть любимому. Ему очень хотелось, чтобы было так. А вторая половина сознания, как ни стыдно было ему это понимать, холодно оценивала варианты развития событий, и оценки эти не сулили ничего хорошего. Можно, конечно, очертя голову кинуться в этот любовный омут, а, если честно, то этого просто нестерпимо хотелось, но здравый рассудок предлагал подумать о дальнейшем развитии событий. И у него и у нее, как говорится ни кола, ни двора. Служить ему еще полтора года, и он понимал, что это время ему придется провести в каком-нибудь забытом богом месте, где вокруг станции телеметрии и барака для обслуживающего подразделения на десятки, если не сотни, километров вокруг не будет ничего кроме раскисшей болотистой тундры. Увезти ее на это время домой к своим родителям? Но мать явно воспримет в штыки невесть откуда свалившуюся невестку с двумя чужими детьми. Да и о чем говорить, они с Ниной еще и не прикоснулись друг к другу, а для того, чтобы нормально устроить все, нужно, чтобы они были женаты, то есть ей предстоит пройти процедуру развода с полковником Романовым. Учитывая же наличие детей, процесс этот в «самом гуманном в мире» советском суде мог затянуться минимум на полгода.
      Николая как будто заморозили, он не мог ни сказать ничего, ни сделать. Нина, выговорившись, замолчала, вопросительно глядя на него. Так и прошла эта минута необычайной эмоциональной близости, когда можно было повернуть ход событий, когда любовь перевешивала все остальное. Наступило неловкое молчание. Нина смущенно высморкалась, торопливо комкая, убрала носовой платок и быстро пошла по направлению к Тверской не глядя на Николая. Он догнал ее, не решаясь дотронуться до нее, и все так же молча пошел рядом. Не выходя на Тверскую, она остановилась под фонарем, достала из сумочки зеркальце и бумажные салфетки и, подставляя лицо каплям дождя, смыла расползшиеся под глазами потеки туши с ресниц.
      Так, ни слова не говоря друг другу и стараясь не встречаться взглядами, они доехали на троллейбусе до гостиницы. Когда они подошли к ее номеру и остановились перед дверью, оба одновременно хотели что-то сказать, встретились глазами и… Кто знает, что случилось бы дальше, по крайней мере, у них могла бы быть ночь, о которой можно было вспоминать, но из соседней двери вышел вдруг капитан из их группы. Нина моментально повернулась и, ни слова не говоря, вошла к себе. Николай, неловко поздоровавшись с капитаном, тоже пошел в свой номер на два этажа выше.
      На следующий день Нина сидела на занятиях в другом конце кабинета и за весь день ни разу к нему не обратилась. А после занятий к Николаю подошел официальный руководитель их группы и сказал, что ему, Николаю, необходимо задержаться на неделю в Москве и в понедельник явиться в один из закрытых НИИ, где совместно с другими специалистами придется заняться неблаговидным делом – предстояло вскрыть защиту количества инсталляций американской системы. Официально она была закуплена для использования на одном предприятии, в то время как установить ее предполагалось почти в десятке НИИ и КБ, связанных с оборонной отраслью, что позволяло государству сэкономить несколько миллионов долларов. Нина уехала в Мирный одна.
      Назначенный для выполнения взлома срок оказался излишне оптимистичным, и Николай вернулся на космодром только через две недели. Когда он пришел на работу, то его в первую очередь удивило, что встреченный им в коридоре сослуживец поздоровался с ним с каким-то смешанным выражением удивления, любопытства и сочувствия на лице, как будто бы хотел при этом сказать, – Ну что ж ты брат, как ты мог? Не ожидал!
      В комнате на рабочем месте Нины сидел незнакомый лейтенант и читал руководство по инсталляции системы, которое Нина увозила с собой. Ни ее самой, ни принадлежавших ей вещей видно не было. В комнату заглянул майор Харченко, – Денин и Ельцов, к начальнику.
      Незнакомый лейтенант поспешно встал и вышел, Николай двинулся за ним. Когда они вошли в кабинет начальника отдела, тот разговаривал по телефону. Нетерпеливым жестом он оборвал начавшего было по всей форме рапортовать о своем прибытии Ельцова и махнул рукой в сторону стульев. Закончив разговор, он сказал.
      – Знакомься, Денин, это наш новый специалист, лейтенант Ельцов. Тебе дается две недели, чтобы ввести его в курс дела, после чего ты убываешь по новому месту службы.
      Ошарашенный Николай молчал, ничего не понимая, потом спросил, – А как же Нина…Романова.
      – Вольнонаемная Романова уволилась по собственному желанию. Ельцов, свободен, а ты, лейтенант Денин, останься.
      Когда Ельцов вышел, полковник, барабаня пальцами по столу, хмуро сказал, – Тебя Харченко предупреждал?
      – О чем? – недоуменно спросил Николай, – А, да, конечно…
      – Скажи спасибо, что ты после успешной работы на слуху у начальства, поэтому едешь не в какую-нибудь дыру вроде станции телеметрии на Чукотке, а в центр управления полетами в Подмосковье. И впредь рекомендую хорошо обдумывать свои поступки, особенно, когда от них зависит судьба другого человека.
      Две недели Николай прожил как в тумане. Он несколько раз пытался позвонить днем Нине домой, но там никто не брал трубку. Всезнающий Харченко сказал, что она с мужем и детьми уехала в санаторий в Сочи. Затем Николай отбыл на новое место службы и больше Нину никогда не видел. Сейчас все это тоже прошло и отболело, но иногда наплывало как наваждение, и он стряхивал это состояние до одури нагружая себя какими-нибудь физическими действиями.
      Добравшись до Вовкиной дачи, он не пошел в дом, чтобы не смущать стуками дверей и прочими шумами своего друга и его пассию, а устроился на широкой лавке в предбаннике старой баньки, подложив под голову накрытые полотенцем веники.
      Сегодня же утром пришлось встать довольно рано, так как машина была в ремонте, приехал он к Володьке на электричке, и обратно предстояло добираться так же. Вагон был забит, около двух часов пришлось простоять в прокуренном тамбуре, и уже где-то на полдороге он почувствовал, как крутит у него в животе. На Савеловском вокзале первым делом бросился в туалет, слава богу, полегчало. Видимо то ли пиво оказалось несвежим, то ли достался ему плохо прожаренный шашлык. Ну, сейчас причина не имела значения, надо было ехать на работу. Николай сел на троллейбус, но стоило ему проехать пару остановок, как живот скрутило так, что он, расталкивая пассажиров портфелем, продрался через уже закрывающуюся дверь и выскочил на улицу. На Новослободской, как назло, поблизости туалетов не оказалось. Пришлось углубиться в старые кварталы, где, как он знал, часть домов, постройки еще чуть ли не девятнадцатого века, уже была выселена и частично снесена.
      Под ногами хрустели битый кирпич и стекло. Посреди двора, образованного старыми трехэтажками, стоял огромный мазовский автокран со зловещего вида черным с побитыми боками шаром, свисавшим со стрелы на длинном тросе. Дизельный движок крана нещадно чадил сизыми вонючими выхлопами солярки, хотя обе кабины, водителя и крановщика оказались пустыми. Николай огляделся и быстро направился в единственный подъезд старой заброшенной трехэтажки, в которой вместо окон зияли пустые темные проемы. Дверей в квартирах на первом этаже тоже не было. Николай заскочил в ближайшую, по привычке цивилизованного человека кинулся было в туалет, но в нос шибануло так, что он поспешно метнулся в одну из комнат и пристроился над просветом между двумя половицами. Спазмы, буквально выворачивающие наизнанку, шли один за другим. Так он просидел, наверное, минут десять, пока рези в животе не прошли. Хорошо еще, что в портфеле оказался старый номер спортивной газеты.
      Когда Николай поднялся на дрожащих от слабости ногах и уже застегивал джинсы, он услышал, как несколько человек прохрустели по битому кирпичу во дворе и зашли в тот же подъезд.
      Строители, наверное, – мелькнуло в голове у Николая. Он великолепно понимал, что ничего криминального не совершил, не он первый побывал здесь со столь неприглядной целью, да и сами строители вряд ли куда-то далеко бегали по нужде. Но все равно, чувство какой-то вины перед незнакомыми людьми слегка свербило где-то внутри, как у первоклассника, который первый раз пришел в школьный туалет, где двери с кабинок давно уже сняты, и вот ему при целой толпе сверстников надо присесть по-большому, как на сцене, на бетонном возвышении, в которое вделан унитаз. Мало кто при этом способен почувствовать себя артистом и с блеском исполнить старую как мир роль.
      Николай помедлил, ожидая, что строители пройдут либо выше, либо в другую квартиру, но шаги приблизились, и в дверном проеме возник здоровенный небритый жлоб в мятом пиджаке на голое тело, в драных трениках и не менее драных кроссовках, причем из обеих торчали большие пальцы ног, похоже через специально вырезанные дыры. Из-за спины жлоба выглядывали еще двое. Один маленький, кругленький, одетый в желтый строительный комбинезон, второй – длинный, ростом со жлоба, но в отличие от него тощий как сосиска. Худобу его не скрывал даже просторный потрепанный зеленый, похоже, хирургический костюм, болтавшийся на нем как на водопроводной трубе.
      О, блин! – сказал маленький, – Смотри, мужики, никак у нас гости, да еще с портфелем. Небось, интеллигент! Щас он нам мораль прочитает.
      Какие нахрен гости, – неожиданным басом отозвался тощий. – Ты понюхай, он в хате насрал! Ну-ка, Гриня – подтолкнул он жлоба в спину, – объясни интеллигенту что к чему.
      Ща! – прохрипел жлоб. – Ща трохи поучим!
      Он, тяжело ступая, направился к Николаю.
      – Стой, мужики! – крикнул Николай, понимая, что ситуация оборачивается в опасную для него сторону. – Даю пятьдесят долларов в качестве моральной компенсации, и расходимся.
      Он вытащил из внутреннего кармана джинсовки зеленую бумажку, которую утром как раз собирался поменять в обменнике возле своего офиса, помахал ею перед носом замершего как собака на стойке жлоба, и осторожно отошел на пару шагов назад.
      – Ни хрена себе! – возмутился тощий, – Ты, можно сказать, душу нам своим дерьмом испакостил, а хочешь бумажкой отделаться. Гриня, начисти ему чавку, да посмотри, что у него там еще в карманах есть!
      Жлоб опять двинул вперед, а за ним, как пехота за танком, не опережая, но и не отставая, пристроились два соратника. Николай, помня, что лучшая защита – нападение, подскочил к Грине. Тот, от души размахнувшись, запустил кулак в голову Николая. Попади он, тут бы и кончился жизненный путь программиста Коли Денина. Но сработали закрепленные пятью годами занятий самбо рефлексы. Николай присел, и, когда ядреный Гринин кулак, могуче рассекая воздух, как ракета пронесся над его головой, он правой рукой быстро ухватил Гриню за лацкан пиджака, сильно дернул его на себя, выводя из равновесия, одновременно еще глубже подсел, левой рукой ухватил переднюю ногу противника и, с трудом поднимаясь, провел классическую «мельницу». Гриня глухо ухнул, приземляясь спиной на кучу кирпича, что-то у него внутри громко екнуло и булькнуло, как если бы там был бурдюк с водой, и Гриня затих, словно бык на арене корриды, когда у него уже торчит из загривка шпага тореадора.
      Николай, подхватив портфель, бросился к выходу. Оставшиеся без тяжелого прикрытия пехотинцы порскнули в стороны, как зайцы от волка. Но недооценил их Николай. Тощий, уходя с его пути, подхватил с пола половинку кирпича и с поворота, развернувшись пружиной, как метатель диска, запустил ему вслед. Кирпич глухо хрястнул в затылок, и Николай, замерев в бегу, осел на подогнувшихся ногах и упал на спину.
      Маленький с опаской уже подвигался к нему, когда его окликнул тощий, который сидел на корточках над жлобом.
      – Бля буду, Банан, Гриня копыта отбросил!
      Маленький кинулся к нему, склонился над Гриней. Вдвоем они тормошили его, хлопали по щекам, но недвижим был Гриня, как куча кирпича, на которой он лежал.
      Осиротевшая парочка подошла к Николаю. Они порылись в карманах и кроме полтинника нашли еще триста долларов, поскольку в пятницу в офисе Николая была еженедельная получка. Банан открыл портфель, вытряхнул его, но там кроме пластиковой папки-уголка с бумагами и пары толстенных книг на иностранном языке ничего не оказалось. Банан на всякий случай тряхнул каждую из книг, держа обеими руками за переплет, отбросил их в сторону, потом вытряхнул бумаги из папки, белые листы усеяли пол. Затем он наклонился над Николаем, потрогал его.
      – Слышь, Хирург, а этот ведь, похоже, тоже готов.
      – Вот это ни хрена себе! А че делать-то? Участковый же нас срисовал, когда мы сюда шли.
      Троица бомжей квартировала в пустом доме уже третью неделю. Рынок, расположенный рядом, возле метро Новослободская, какое-никакое, а пропитание давал. Стояло теплое сухое лето, квартал был тихий, жильцы из ближайших домов выселены, благодать, да и только Идиллию омрачал только участковый Семеныч, который, несмотря на близкую пенсию и опустевший квартал, бдительно нес службу. Троицу он засек быстро, припер к стенке, когда они ужинали вареной курицей, которую им послала в этот день удача в лице зазевавшегося лоха на рынке. У Грини и Хирурга были даже паспорта, которые Семеныч и изъял, сказав, что вернет в любую минуту, при условии, что они после этого исчезнут с глаз его долой. Но место было хорошее, никто их особо не беспокоил, и троица медлила выполнять условие коварного участкового, пути с которым у них все же периодически пересекались.
      Может, закопаем?– предложил Хирург.
      – Да, блин, двоих ты до вечера закапывать будешь, особенно Гриню. Опять же строители тут.
      – Слушай, Банан, твою мать, ты же вроде как механизатором в колхозе работал?
      – Ну, дак чего?
      – С автокраном разберешься?
      – Да приходилось работать даже, чего разбираться-то.
      – Давай тогда этой хреновиной пару раз по дому трахнем, их завалит и все дела. А мы паспорта у участкового заберем и смотаем. Все равно ведь сегодня собирались из-за сноса куда-нибудь переселяться. На Гринин фотографию с твоей рожей переклеим, у меня есть тут один знакомый возле Савеловского вокзала, сделает, а потом мотнем куда-нибудь подальше, деньги есть сейчас.
      – А строители придут?
      – Да ты что, они за получкой побежали, а потом мимо магазина не пройдут. Их еще час, небось, не будет. Давай быстро, перетаскиваем жмуров к стене, чтоб получше завалило!
      Пристроив тела усопших, деловая парочка рысцой поспешила к автокрану. Банан влез сначала в кабину шофера, переключил там что-то. Затем сел в кабину крановщика. Хирург взялся осуществлять общее руководство, встав под стрелой перед кабиной. Он как дирижер махнул рукой влево, и стрела крана послушно пошла за взмахом руки, за ней с отставанием лениво потащился чугунный шар. Так понемножку Банан раскачал его на полную амплитуду стрелы и троса. Когда шар достигал крайних точек размаха, колеса с этой стороны автокрана слегка отрывались от земли. Кран переваливался с одного бока на другой как корабль на волнах, поскольку боковые опоры знатный механизатор Банан выдвинуть забыл. Но даже в крайней точке шар не касался стены дома, чуть-чуть не доставал, буквально считанные сантиметры.
      Движок крана тарахтел как нанятый, перекрывая все звуки в округе, поэтому Хирург, улучив удобный момент, когда все четыре колеса крана встали на землю, подтянулся на руках, ухватившись за кабину, и прыгнул на край дверного порожка, благо дверь у кабины вообще отсутствовала. Укрепившись на порожке, он проорал в ухо напарнику – Слышь, Банан, трос немного страви на обратной отмашке, а то не достает. И как можно быстрее стрелу к дому разворачивай, чтоб вдарило как следует!
      Банан выпустил метр троса, когда стрела в очередной раз шла от дома, и от души, до отказа рванул рычаг поворота стрелы в обратную сторону. Чугунный шар с глухим треском вломился в стену дома между первым и вторым этажами и исчез в туче пыли. Автокран повело вслед за шаром, он встал на два колеса, и мгновение стоял так, словно не решаясь двигаться дальше. В этот момент дом как-то надсадно крякнул и осел в районе пролома. Старая двускатная крыша прогнулась в середине, дом был похож сейчас на старую больную птицу, в последний раз расправившую крылья перед тем, как упасть на землю и умереть. Кран рухнул на бок, двигатель заглох, и во дворе наступила тишина, правда, тишина городская, представляющая собой ровный шумовой фон от сотен машин, движущихся по соседним улицам.
      – Едриж твою в кочерыжку! Ну, ты и козел!
      С этими словами из кабины вылезла длинная тощая фигура Хирурга, сейчас уже в непонятно какого цвета одеянии. За ним на четвереньках выползал обхаянный механизатор широкого профиля. Они подошли к родимому подъезду. Войти внутрь не представлялось возможным, часть стены первого этажа рухнула отдельными блоками кирпичей, штукатурка местами отвалилась, обнажив решетку серой дранки, а местами висела на этой дранке. Над всем этим месивом угрожающе нависли надломленные балки деревянного перекрытия второго этажа.
      – Ну, теперь тут хрен кого найдешь, – нарушил молчание Банан. – Давай почистимся и к Семенычу. Скажем, что Гриня за билетами ушел, возьмем документы и слиняем. У меня в Савелове кореш, у него в сарае перекантуемся, да и сейчас можно на грибах деньгу зашибить.
      Прохрустели шаги по двору, две серые фигуры, одна низкая, другая высокая исчезли между домами, и опять наступила тишина, нарушаемая только какими-то скрипами, тресками, шорохами в полуразрушенном доме, потревоженные части которого пытались обрести хоть какое-то равновесие, чтобы просуществовать тот недолгий отрезок времени, который им оставался.
      Дом в свое время был построен Петром Свечниковым, купцом первой гильдии, которому кроме этого дома принадлежали еще штук пять таких же, расположившихся по всему району вплоть до Бутырки. Строился он основательно, перекрытия были дубовыми, кирпичные стены чуть ли не метровой толщины хорошо держали тепло зимой и давали прохладу летом. Дом строился как доходный, было в нем около десятка неплохих квартир, в которых жили приличные господа, среди которых числились даже помощник начальника Бутырской тюрьмы и бухгалтер известного магазина Мюра и Мерилиза. Жить бы в этом доме купеческим жильцам, поживать, да деньгу наживать. Но пришел семнадцатый год и прикрыл все купцовы дела. В водовороте тех дней пропал и Петр Свечников и все его жильцы. А дом приютил, обогрел и вырастил в своих, теперь уже коммунальных квартирах не одно поколение совсем других людей, которые и не знали, кто его построил, и кто тут раньше жил. Сейчас и они все поразъехались, и пришла пора дому умирать, хотя и крепок он еще был. Но напоследок дом сослужил еще одну службу.
      Николай очнулся, открыл глаза, но ничего не увидел. Кругом была кромешная тьма. Он сделал попытку протереть глаза, но с ужасом ощутил, что не чувствует левой руки. Жутко ломило затылок, очень хотелось пить. Правой рукой он попытался определить, что же случилось с левой. Оказалось, что на ней лежал тяжелый кирпичный блок, который ему с большим трудом удалось чуть-чуть отклонить от себя. Подвинувшись всем телом, он вытащил зажатую руку из-под кирпичей и начал разминать и массировать ее сверху вниз. Он помнил, что у него болел живот, что он зашел в какой-то двор, где стоял автокран. Вспоминался какой-то здоровенный хохол, который почему-то угрожал ему, Николаю, но все остальное тонуло как в сумраке.
      Левая рука начала отходить, сначала по ней побежали мурашки, превратившиеся в остро-зудящее, до нетерпения, ощущение, когда он попытался пошевелить пальцами. Потом от плеча к запястью пошла теплая волна, и, наконец, он почувствовал пальцы. Слава богу, рука оказалась цела, а ноги свободны, только сильно болело ушибленное чем-то колено.
      Николай сел и попытался наощупь определить, где же он находится. Вытянув руки, он нащупал над головой деревянную балку, на которой лежал огромный цельный кусок стены. Ему повезло, что балка одним концом легла на пол, а вторым осталась держаться на уцелевшей стене, и что она выдержала вес части другой, упавшей стенки.
      – Как шалаш у Ленина в Разливе, – почему-то мелькнуло у него в голове. Немало сам подивившись пришедшему на ум сравнению, он прополз в ту и другую сторону своего укрытия и понял, что основательно завален. Он начал было разбирать завал с одной стороны, но опять наткнулся на цельный кусок стены, даже пошевелить который он был не в состоянии. Пришлось попытаться выбраться в другую сторону. Здесь дело пошло лучше, небольшие кирпичные блоки и прочий мусор он отбрасывал за спину, и через полчаса работы впереди открылся просвет. Глаза сразу заслезились от яркого света, снаружи уже вовсю сияло солнце, хорошо в кармане был носовой платок. Еще через пять минут, отвалив наружу с помощью ног наиболее крупные куски упавшей стенки, он выбрался в уцелевшую часть комнаты возле углового окна. Аккуратно забравшись на подоконник, осторожно сполз во двор. Ноги и руки дрожали, он присел на какую – то доску и расслабился.
      Увидев лежащий на боку автокран, он сразу вспомнил, что же собственно произошло до того, как он потерял сознание. Тут он произвел ревизию содержимого своих карманов и понял, что остался без денег. Бумажник он еще в пятницу с утра оставил дома, машина была в ремонте, после работы сразу собирался за город, поэтому одел джинсу, а в джинсовой куртке бумажник держать было неудобно. Получка растворилась вместе с бомжами. В принципе до офиса недалеко, три остановки на троллейбусе, но он не мог себе позволить появиться там в таком виде, все-таки представительство одной из крупнейших американских компьютерных фирм. В метро тоже не сунешься, милиция или заберет или выгонит наверх. Тормознуть бомбилу, с которым можно было бы расплатиться, взяв деньги дома, в таком виде не получится. Тут он с досадой вспомнил, что в прошлый четверг посеял где-то кредитку. Пропажу обнаружил, сразу же выйдя из магазина, где ей и расплачивался, вернулся обратно, но кассирша сказала, что карточку он взял. Николай смутно помнил какого-то невзрачного парнишку, вертевшегося рядом с ним при получении портфеля из камеры хранения, но того тоже нигде не было видно. Из расположенной рядом с магазином телефонной будки, он позвонил в банк и сообщил о потере карточки, но восстановить ее обещали только через две недели. Тогда он обошелся теми, деньгами, что были дома, а на работе попросил в бухгалтерии, чтобы ему временно выдавали зарплату наличными.
      Сейчас же он нашел тысячу рублевой бумажной мелочи в заднем кармане джинсов, на поездку домой с двумя пересадками на троллейбус и автобус хватало. В переходе купил три талончика и вскоре благополучно оказался в уже почти родном Алтуфьеве. Было уже около часа дня. Позвонив на работу, он договорился об отгулах на три дня, благо такая возможность имелась. Помывшись и по мере возможности обработав ободранную местами кожу и на ощупь смазав перекисью ссадины на затылке, принял пару таблеток снотворного и активированный уголь, с трудом проталкивая в горло с помощью кружки воды шершавые, как наждачная бумага таблетки, и благополучно вырубился до утра.

Глава 3
1994 год, Москва, вторник, 12 июля

      На следующий день Николай проснулся рано, чуть слышно пощелкивающие настенные часы показывали еще только шесть утра. Левая рука распухла и болела, саднило затылок, под волосами прощупывалась огромная шишка. Ушибленное колено тоже ныло, но тут Николай вспомнил про портфель. Вчера он как-то забыл про него. Прежде всего, портфель стоил весьма недешево сам по себе, поскольку был из настоящей крокодиловой кожи. Его подарили Николаю, когда он проводил в Штатах в головном офисе фирмы презентацию своей разработки. Кроме того, там лежали две книги по новым компьютерным технологиям, которые его коллега только-только выписал из Штатов, заплатив за это около пятисот долларов. Подумав, Николай решил, что стоит съездить и попытаться добраться до потери, если дом еще не снесли.
      Он позвонил в авторемонт, работать там начинали рано, его «мазда», слегка помятая в недавней аварии, была уже готова. Он доехал до мастерской на автобусе и через пятнадцать минут был около места, где вчера все так неудачно сложилось. Машину пришлось оставить на Новослободской. Он достал из багажника домкрат и перчатки, и прошел во двор, где все так же на боку лежал автокран. Во дворе по-прежнему было пусто, и кран валялся в том же положении.
      Николай надел перчатки, и с домкратом в руке подошел к окну, из которого вчера вылез. Прикинул, где был портфель, когда он бежал к выходу. Получалось, что нужно лезть в «шалаш» и отваливать кусок стены, закрывавший второй выход. Он влез в окно, расчистив проход, добрался до мешавшей ему преграды. Но основание домкрата не во что было упереть, пришлось сходить за топориком, вырубить в половице ямку для упора. Покачав несколько минут домкрат, удалось отодвинуть блок кирпичей, который упал, с грохотом развалившись. Николай осторожно выглянул из шалаша и обомлел. Портфель лежал почти рядом, придавленный черным куском чего-то похожего на битум. Возле него лежали драгоценные книги. Листы черновика проекта, который он возил на дачу к Володьке Казаковцеву, чтобы узнать его мнение, были почему-то разбросаны по полу, но на них можно было плюнуть, распечатать новый экземпляр-дело пяти минут. Зато дальше возле стенки тихо прикорнул вчерашний жлоб. Судя по тому, что здоровенное чугунное ядро, придавившее ноги, не мешало ему, как и густо облепившие его мухи, беспокоиться о здоровье жлоба уже не стоило. Николай придвинул портфель к себе и хотел отбросить черный камень, лежавший на нем, и оказавшийся не по размеру тяжелым, как вдруг от камня отвалился тонкий плоский черный кусок и упал на один из рассыпанных листов. На месте обломка виднелась грубая мешковина. Николай тряхнул находку, внутри мягко шевельнулось что-то увесистое. Он решил внимательно обследовать эту вещь дома. Аккуратно спустил за окно свои инструменты. Перевесившись через подоконник, еще аккуратнее опустил на землю портфель. Положив на подоконник странную находку, вылез во двор. Подобрав вещи, он пошел к машине, положил все, что держал в руках, в багажник и поехал домой.
      Когда Николай уходил со двора, в открытом окне дома, стоявшего через двор напротив развалюхи, блеснул солнечный зайчик. Этот дом еще не выселили полностью, и в квартире на третьем этаже двое братьев-близнецов, Олег и Игорь, двенадцати лет от роду, от нечего делать рассматривали окрестности в старый трофейный, привезенный после войны из Германии дедом, цейссовский бинокль. Квартира была заставлена тюками и коробками, завтра семья собиралась переезжать на новое место в далекое Митино. Родители ушли по делам, а братья рано поднявшись, не знали чем заняться. Любимое занятие – компьютер, уже упаковали, телевизор и книги тоже. Удалось найти бинокль. Он, несмотря на потертый вид, оптику имел превосходную, и братья сначала смотрели на бледно-серый диск луны, которая сегодня взошла с утра и сейчас висела в синем июльском небе прямо над развалюхой. Потом они заметили странные действия человека, пытавшегося зачем-то залезть в окно дома, который вчера два каких-то, по общему мнению братьев, придурка пытались развалить, уронив при этом кран. Братья этот момент как раз видели и, надо сказать, были в полном восторге.
      Увидев, что незнакомец ушел, они подождали минут десять и, выйдя во двор, подошли к окну, в которое он лазил. Помогая друг другу, они влезли туда, а через пару минут бледные и перепуганные уже выпрыгнули обратно и быстро побежали к себе домой. Вбежав в квартиру и тщательно заперев двери, братья пришли в себя. Постепенно впечатления от вида Грининого трупа растворились в соображениях по поводу того, что можно было бы из этого извлечь полезного. Они были горазды на выдумки. Общим решением определили план действий – позвонить в милицию и посмотреть, что они будут делать, но на глаза ментам не показываться, а то еще припутают. При этом был обсужден и составлен текст сообщения, в которое вставили даже такой технический термин, как «чугунная баба», обозначавший шар, которым кран крушил дома в округе.
      Братья не стали звонить из дома, поскольку знали о возможности определения телефонного номера звонящего абонента. У них у самих в квартире стоял телефон с автоматическим определителем. Они пошли к ближайшему телефону-автомату, и Игорь, который мастерски умел подражать голосам, набрал 02 и «включил взрослый голос», – Во дворе дома пятьдесят шесть по Новослободской сносят трехэтажку. Там в комнате под чугунной бабой лежит труп, – бодро отрапортовал он и повесил трубку. Оставалось только ждать, что предпримет милиция. Чтобы ожидание не было томительно скучным, они купили большой брикет пломбира и с комфортом расположились в своей квартире около окна, выходящего во двор. Ждать пришлось долго, но развернувшиеся во дворе события вознаградили ожидание с лихвой.
      Николай же вернувшись к себе домой, первым делом расстелил на столе газету, достал пассатижи, ножницы и скальпель из ящика стола, где держал инструменты. Осторожно снял с находки черное покрытие, оказавшееся то ли гудроном, то ли высохшим варом, который как вспомнил Николай, дедушка в деревне использовал для приготовления дратвы, когда подшивал валенки.