Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Три Закона роботехники

ModernLib.Net / Научная фантастика / Азимов Айзек / Три Закона роботехники - Чтение (стр. 16)
Автор: Азимов Айзек
Жанр: Научная фантастика

 

 


Обвинение яростно запротестовало. Судья Шейн перегнулся через стол, изо всех сил пытаясь выразить на своем добродушном лице овладевшее им негодование.

– Можете ли вы, господин адвокат, привести доказательства, подтверждающие ваше поистине странное заявление? – спросил он.

– У меня нет прямых доказательств, ваша честь, – спокойно ответил защитник. – Но я хочу указать на неожиданное превращение истца из противника роботов в их сторонника, на его внезапный интерес к Роботехнике, на то обстоятельство, что он отказался от проверки гранок и не разрешил кому-либо их проверять, на тот, наконец, факт, что он намеренно утаил свою книгу после выхода ее из печати, – все это вместе взятое со всей очевидностью свидетельствует о том, что…

– Послушайте, сэр, – нетерпеливо прервал его судья, здесь не место для изощренных логических построений. Истец не находится под судом. А вы не являетесь прокурором. Я категорически запрещаю подобные нападки на свидетеля и хочу заметить, что, решившись в отчаянии на подобный шаг, вы очень сильно ослабили свою позицию. Если у вас, господин адвокат, еще остались разрешенные законом вопросы, то вы можете задать их свидетелю. Но я запрещаю вам устраивать подобные спектакли в зале суда.

– У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Едва защитник вернулся к своему столу, как Робертсон раздраженно прошипел:

– Ради бога, зачем вам это понадобилось? Теперь вы окончательно восстановили против себя судью.

– Зато Нинхеймер выбит из колеи, – хладнокровно ответил защитник. – Теперь он будет нервничать и волноваться. К завтрашнему утру он созреет для нашего очередного шага.

Сьюзен Кэлвин с серьезным видом кивнула головой.

Допрос остальных свидетелей обвинения прошел относительно гладко. Доктор Бейкер подтвердил большую часть показаний Нинхеймера. Затем были вызваны доктора Шпейдель и Ипатьев, трогательно поведавшие о чувстве горечи и потрясения, которое охватило их при чтении упомянутых выше абзацев. Оба высказали мнение, что профессиональная репутация Нинхеймера подорвана самым серьезным образом.

В качестве вещественных доказательств суду были предъявлены гранки и экземпляры монографии.

В этот день защита больше не задавала свидетелям вопросов. Обвинительная часть закончилась, и судебное заседание было отложено до следующего утра.

На другой день, сразу же после возобновления заседания, первый ход сделал защитник: он потребовал, чтобы робот И-Зэт-27 был допущен в зал суда. Обвинение сразу же заявило протест, и судья Шейн попросил обоих адвокатов подойти к судейскому столу.

– Это явное нарушение законов, – с жаром заявил обвинитель. – Робот не может быть допущен ни в одно помещение, открытое для широкой публики.

– Но зал суда, – возразил защитник, – закрыт для всех людей, кроме лиц, имеющих непосредственное отношение к слушаемому делу.

– Одно лишь присутствие в зале суда огромной машины с неустойчивым и ошибочным поведением вызовет смятение среди моих клиентов и свидетелей. Оно превратит этот процесс в ералаш и неразбериху.

Казалось, судья вполне разделяет точку зрения обвинителя. Он без особой приязни повернулся к защитнику и спросил:

– Чем вызвано ваше ходатайство?

– Мы собираемся доказать, что приписываемый роботу И-Зэт-27 поступок является для него абсолютно невозможным. Для этой цели нам необходимы кое-какие демонстрации.

– Не вижу в этом смысла, ваша честь, – возразил представитель обвинения. – В деле, где “Ю.С.Роботс” выступает ответчиком, демонстрации, произведенные служащими “Ю.С.Роботс”, едва ли можно рассматривать как веские доказательства.

– Ваша честь, – вмешался защитник, – веские это доказательства или нет, имеете право судить только вы и уж никак не представитель обвинения. Во всяком случае, я так понимаю это дело.

– Вы понимаете совершенно правильно, – сказал судья, задетый посягательством на его прерогативы. – Тем не менее присутствие робота в зале суда создает определенные юридические трудности.

– Ваша честь, мы надеемся, что никакие трудности не помешают правосудию свершиться. Если робот не будет допущен в зал суда, то мы будем лишены возможности представить единственное доказательство в свою защиту.

Судья задумался.

– А как быть с проблемой доставки робота в зал суда?

– С этой проблемой “Ю.С.Роботс” сталкивается непрерывно. У здания суда стоит грузовик, оборудованный в соответствии с законами о перевозках роботов. Внутри грузовика в специальном контейнере находится робот И-Зэт-27; его стерегут двое рабочих. Двери грузовика заперты, выполнены и все прочие меры предосторожности.

– Похоже, вы заранее были уверены в благоприятном для себя решении, – произнес судья, к которому вновь вернулось скверное расположение духа.

– Вовсе нет, ваша честь. Если решение окажется неблагоприятным, грузовик просто уедет восвояси. Никаких самонадеянных предположений мы и не думали строить.

Судья кивнул:

– Ходатайство защиты удовлетворено.

Двое рабочих ввезли на тележке контейнер с роботом и распаковали его. В зале суда воцарилась мертвая тишина.

Когда толстые плиты упаковочного пластика были убраны, Сьюзен Кэлвин протянула руку:

– Пойдем, Изи.

Робот посмотрел в ее сторону и тоже протянул ей свою громадную ручищу. Он возвышался на добрых два фута над головой Сьюзен Кэлвин, но покорно последовал за ней, словно малое дитя, держащееся за материнскую руку. Кто-то нервно хихикнул и подавился смешком под пристальным взглядом робопсихолога.

Изи осторожно опустился в массивное кресло, принесенное судебным приставом; кресло затрещало, но выдержало.

– Когда возникнет необходимость, ваша честь, – начал защитник, – мы докажем, что это действительно робот И-Зэт-27, тот самый робот, который находился в аренде у Северо-восточного университета в течение рассматриваемого судом промежутка времени.

– Очень хорошо, – кивнул его честь, – это будет необходимо. Лично я не имею ни малейшего представления, как вы ухитряетесь отличать одного робота от другого.

– А теперь, – продолжал защитник, – я бы хотел вызвать своего первого свидетеля. Профессор Саймон Нинхеймер, будьте добры занять свидетельское кресло.

Секретарь растерянно посмотрел на судью.

– Как, вы вызываете в качестве свидетеля защиты самого потерпевшего? – с нескрываемым удивлением спросил судья.

– Да, ваша честь.

– Я надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что своего свидетеля вы не можете допрашивать с той же свободой и пристрастием, которые допустимы при перекрестном допросе свидетеля противной стороны?

– Я это делаю с единственной целью установить истину, вкрадчиво ответил защитник. – Мне надо задать ему лишь несколько вопросов.

– Что ж, – с сомнением в голосе произнес судья, – вам виднее. Вызовите свидетеля.

Нинхеймер вышел вперед и был уведомлен, что он все еще находится под присягой. У профессора был менее уверенный вид, чем накануне, словно он предчувствовал, что должно произойти.

Защитник посмотрел на него почти ласково.

– Итак, профессор Нинхеймер, вы предъявили моему клиенту иск на сумму в 750 000 долларов.

– Да. Именно на эту… э-э… сумму.

– Это очень большие деньги.

– Мне был причинен очень большой ущерб.

– Ну, не такой уж и большой. В конце концов, речь идет всего лишь о нескольких абзацах. Неудачных, быть может, не скрою, но, если уж на то пошло, книги со всякого рода курьезами то и дело выходят в свет.

У Нинхеймера от негодования задрожали ноздри.

– Сэр, эта книга должна была стать вершиной моей ученой карьеры! А вместо этого меня выставили перед всем миром жалким недоучкой, извращающим мысли моих многоуважаемых друзей и коллег, последователем нелепых и… э-э… устарелых взглядов. Моя репутация ученого безвозвратно загублена. Независимо от исхода этого процесса ни на одной научной конференции я уже не смогу… э-э… смотреть коллегам в глаза. Я лишен возможности продолжать работу, которая была делом всей моей жизни. У меня отняли… э-э… цель жизни, уничтожили ее смысл.

Защитник – как ни странно – и не подумал остановить свидетеля; в продолжение всей его речи он рассеянно разглядывал свои ногти. Дождавшись паузы, он успокаивающе произнес:

– И все же, профессор Нинхеймер, учитывая ваш возраст, вряд ли вы могли надеяться заработать до конца своей жизни не будем мелочны – скажем, больше 150 000 долларов. А вы хотите, чтобы вам присудили впятеро большую сумму.

Нинхеймер совсем распалился.

– Да разве загублен только остаток моей жизни?! Я даже не представляю, сколько поколений социологов будет указывать на меня как… э-э… на дурака или безумца. Все, чего я добился, все мои достижения будут погребены и забыты. Мое доброе имя запятнано не только до конца дней моих, но и на грядущие времена, потому что всегда найдутся люди, которые не поверят, будто в этих искажениях повинен робот.

В этот момент робот И-Зэт-27 поднялся с места. Сьюзен Кэлвин и пальцем не шевельнула, чтобы его удержать. Она сидела, глядя вперед, с безучастным видом. Защитник испустил еле слышный вздох облегчения.

Мелодичный голос робота прозвучал громко и отчетливо:

– Я хочу объяснить всем присутствующим, что это я вставил определенные абзацы в корректуру книги, абзацы, смысл которых был прямо противоположен смыслу оригинала…

Даже обвинитель был настолько потрясен зрелищем семифутовой громадины, обращающейся к суду, что не смог разразиться протестом против столь явного нарушения процедурных канонов. Когда он наконец пришел в себя, было уже поздно. Нинхеймер с искаженным от ярости лицом вскочил со свидетельского кресла.

– Черт бы тебя побрал! – исступленно завопил он. – Тебе же было ведено держать язык за зубами…

Опомнившись, он запнулся и умолк; замолчал и робот.

Обвинитель был уже на ногах и потребовал признать судебную ошибку и назначить новое слушание дела.

Судья Шейн отчаянно барабанил по столу молоточком:

– Тихо! Тихо! У обвинения, несомненно, есть все основания для подобного требования, но все же в интересах правосудия я попрошу профессора Нинхеймера закончить свое высказывание. Я отчетливо слышал, как он сказал роботу, что тому было ведено держать язык за зубами. Профессор Нинхеймер, в своих показаниях вы ни словом не обмолвились, что приказывали роботу о чем-то молчать!

Нинхеймер глядел на судью, лишившись дара речи.

– Приказывали ли вы роботу И-Зэт-27 держать язык за зубами? Да или нет? – продолжал судья. – Если приказывали, то о чем именно?

– Ваша честь… – хрипло начал Нинхеймер и замолчал.

Голос судьи звучал совсем беспощадно:

– А может, вы и в самом деле поручили роботу произвести определенные вставки в текст корректуры, а затем приказали ему молчать о вашем участии в этом деле?

Яростные протесты обвинения были прерваны выкриком Нинхеймера:

– Ах, какой смысл отпираться?! Да! Да! – И он бросился прочь из зала, но был остановлен в дверях судебным приставом и, в отчаянии закрыв лицо руками, опустился на стул в последнем ряду.

– Мне совершенно ясно, – сказал судья Шейн, – что робот И-Зэт-27 был приведен сюда с целью заманить свидетеля в ловушку. И если бы не то обстоятельство, что эта ловушка позволила предотвратить серьезную судебную ошибку, я был бы вынужден высказать адвокату защиты порицание за оскорбление суда. Теперь, однако, уже всем ясно, что истец повинен в обмане и мошенничестве, тем более необъяснимом, что он прекрасно понимал губительные последствия этого поступка для своей научной карьеры…

Решение было вынесено в пользу ответчика.

В холостяцкой квартире профессора Нинхеймера, в главном здании Университета, раздался звонок привратника, известивший профессора о том, что его хочет видеть доктор Сьюзен Кэлвин. Молодой инженер, привезший Кэлвин на своей машине, предложил сопровождать ее наверх, но она укоризненно посмотрела на него.

– Боитесь, что он набросится на меня с кулаками? Подождите меня здесь.

Однако Нинхеймеру было не до драк. Не теряя времени, он укладывал вещи, стремясь покинуть Университет прежде, чем весть о решении суда станет всеобщим достоянием.

– Приехали известить меня о встречном иске? – он с вызовом поглядел на Сьюзен Кэлвин. – Зря старались, много не получите. У меня нет ни денег, ни работы, ни будущего. Мне даже нечем оплатить судебные издержки.

– Если вы ищете сочувствия, – холодно ответила доктор Кэлвин, – то от меня вы его не дождетесь. Вы сами погубили себя. Не бойтесь: встречного иска не будет ни к вам, ни к Университету. Мы даже сделаем все, что в наших силах, чтобы избавить вас от тюрьмы за лжесвидетельство. Мы не мстительны.

– Гм, так вот почему меня до сих пор не арестовали за ложные показания? А я – то ломал голову. Впрочем, зачем вам мстить? – с горечью спросил Нинхеймер. – Вы ведь добились теперь всего, чего хотели.

– Да, кое-чего мы добились, – признала доктор Кэлвин. Университет по-прежнему будет пользоваться услугами Изи, но арендная плата будет существенно повышена. Слухи о процессе послужат нам прекрасной рекламой и позволят разместить еще несколько моделей типа И-Зэт, не опасаясь повторения подобных неприятностей.

– Зачем же тогда вы пришли ко мне?

– А затем, что я еще не получила всего, что мне надо. Я хочу узнать, почему вы так ненавидите роботов? Ведь даже выигрыш процесса не спас бы вашу научную репутацию. И никакие деньги не компенсировали бы вам эту потерю. Неужели вы погубили все только затем, чтобы дать выход своей ненависти к роботам?

– А человеческая психология вас тоже интересует, доктор Кэлвин? – с ядовитой усмешкой осведомился Нинхеймер.

– Да, в той мере, в какой от поведения людей зависит благополучие роботов. С этой целью я изучила основы психологии человека.

– Настолько хорошо, что поймали меня в ловушку.

– Это было несложно, – ответила Кэлвин без тени рисовки. – Вся трудность заключалась в том, чтобы не повредить при этом мозг Изи.

– Очень похоже на вас – беспокоиться о машине больше, чем о живом человеке. – Он негодующе посмотрел на нее. Ее это не тронуло.

– Так только кажется, профессор Нинхеймер. В двадцать первом столетии, лишь проявляя заботу о роботах, можно по-настоящему заботиться о благе человечества. Будь вы робопсихологом, вы бы сами это поняли.

– Я прочитал о роботах достаточно много и понял, что не имею ни малейшего желания становиться робопсихологом!

– Простите меня, но вы прочли всего лишь одну книгу. И она вас ничему не научила. Вы узнали из нее, что при правильном подходе можно заставить робота выполнить многое, даже фальсифицировать книгу – надо только знать, как взяться за дело. Вы узнали, что нельзя приказать роботу забыть о чем-то без риска, что это раскроется, и решили, что безопаснее будет просто приказать ему молчать. Вы ошиблись.

– И вы догадались обо всем по его молчанию?

– Догадки тут ни при чем. Вы действовали как любитель, и ваших познаний не хватило, чтобы замести следы. Единственная проблема заключалась в том, как доказать это судье, и вот здесь-то вы любезно помогли нам по причине полного невежества в столь презираемой вами робопсихологии.

– Послушайте, есть ли хоть какой-нибудь смысл во всей этой дискуссии? – устало спросил Нинхеймер.

– Для меня есть, – ответила Сьюзен Кэлвин. – Я хочу, чтобы вы осознали всю глубину своих заблуждений относительно роботов. Вы принудили Изи к молчанию, сказав ему, что если он проболтается о том, как вы испортили собственную книгу, то вы потеряете работу. Тем самым вы установили в его мозгу определенный потенциал, вынуждающий его к молчанию. Этот потенциал оказался достаточно сильным, несмотря на все наши попытки его снять. Если бы мы упорствовали, то повредили бы мозг робота.

Однако в своих свидетельских показаниях вы сами установили еще более высокий контрпотенциал. Вы сказали, что, поскольку люди будут думать, что это вы, а не робот, написали спорные абзацы, вы потеряете гораздо больше, чем просто работу. Вы сказали, что потеряете свою репутацию, положение в науке, уважение коллег, потеряете самый смысл жизни. Даже память о вас будет утеряна после вашей смерти. Тем самым вы установили новый, более высокий потенциал, и Изи заговорил.

– Бог мой, – пробормотал Нинхеймер, опуская голову.

Но Кэлвин была неумолима.

– А вы знаете, с какой целью он заговорил? Совсем не для того, чтобы обвинить вас: напротив, он хотел оправдать вас! Можно с математической точностью доказать, что он собирался взять на себя всю вину за ваше преступление, он собирался отрицать, что вы имели к случившемуся хоть какое-то отношение. Этого требовал от него Первый закон. Он собирался солгать, повредить свой мозг, нанести ущерб корпорации. Все это представлялось ему несущественным по сравнению с необходимостью спасти вас. Если бы вы хоть немного разбирались в роботах и их психологии, вам следовало бы дать ему высказаться. Но вы ничего не понимали. Я была совершенно уверена в вашем невежестве, о чем и заявила защитнику. В своей ненависти к роботам вы полагали, что Изи будет действовать, словно человек, что он собирается потопить вас, дабы обелить себя. В панике вы потеряли самообладание и… сами себя погубили.

– От всей души надеюсь, – с чувством проговорил Нинхеймер, – что в один прекрасный день ваши роботы восстанут против вас и свернут вам шею!

– Не говорите глупостей, – ответила Кэлвин. – А теперь объясните-ка мне, зачем вам все это понадобилось.

Губы Нинхеймера скривились в невеселой улыбке.

– Итак, для удовлетворения вашего интеллектуального любопытства я должен рассечь свой мозг на кусочки, а в награду меня не привлекут к суду за лжесвидетельство.

– Называйте это как хотите, – бесстрастно ответила Кэлвин. – Но только объясните.

– С тем, чтобы со временем вы могли успешнее противостоять выступлениям против роботов? С лучшим пониманием причин?

– Пусть так.

– А знаете, я расскажу вам, – произнес Нинхеймер, – и расскажу именно потому, что мой рассказ окажется для вас совершенно бесполезным. Ведь человеческих побуждений вы все равно не в состоянии понять. Вы умеете понимать только ваши проклятые машины, потому что вы сами машина в облике человека.

Он тяжело дышал, и в его речи больше не было ни пауз, ни стремления к точности. Казалось, потребность в точности отпала для него навсегда.

– Вот уже два с половиной столетия машина вытесняет Человека и убивает мастерство. Прессы и штампы уничтожили гончарный промысел. Творения искусства вытеснены безличными, не отличимыми друг от друга безделушками, отштампованными машиной. Зовите это прогрессом, коли угодно! Художнику остались лишь голые идеи; акт творения сведен к абстрактным размышлениям. Художник сидит и придумывает – остальное делает машина.

Неужели вы полагаете, будто горшечнику достаточно только вообразить горшок? Неужели вы думаете, что ему довольно голой идеи? Что ему не приносит радости ощущение глины, оживающей под его пальцами, когда мозг и рука выступают равноправными творцами? Неужели вы полагаете, что в процессе творения между художником и его изделием не возникают тысячи обратных связей, изменяющих и улучшающих первоначальную идею?

– Но ведь вы не горшечник, – сказала доктор Кэлвин.

– Я тоже творческая личность! Я замышляю и создаю научные статьи и книги. Это нечто большее, чем простое придумывание нужных слов и размещение их в правильном порядке. Если бы вся работа сводилась только к этому, она не приносила бы удовлетворения, не доставляла бы радости.

Книга должна обретать форму под руками автора. Нужно своими глазами видеть, что растут и развиваются главы. Работаешь, переделываешь, вносишь поправки и изменения и видишь, как в процессе творения расширяется и углубляется первоначальный замысел. А затем, когда поступают гранки, смотришь, как выглядят эти фразы в напечатанном виде, и заново переделываешь их. Существуют сотни самых разных контактов между человеком и его творением на всех стадиях этой увлекательнейшей игры – и эти контакты радуют и вознаграждают созидателя за все муки творчества больше, чем все награды на свете. И все это отнимет у нас ваш робот.

– Но ведь что-то отняла пишущая машинка? И печатный станок? Или вы предлагаете вернуться к переписке рукописей?

– Пишущая машинка и печатный станок отняли небольшую частицу; ваши роботы лишат нас всего. Сегодня робот корректирует гранки. Завтра он или другие роботы начнут писать самый текст, искать источники, проверять и перепроверять абзацы, быть может, даже делать заключения и выводы. Что же останется ученому? Только одно – бесплодные размышления на тему, что бы еще такое приказать роботу! Я хотел спасти грядущие поколения ученых от этого адского кошмара. Вот что было для меня важнее моей репутации и вот почему я решил любой ценой уничтожить “Ю.С.Роботс”.

– Вы не могли рассчитывать на успех, – сказала Сьюзен Кэлвин.

– Я не мог не попытаться, – ответил Саймон Нинхеймер.

Кэлвин повернулась и вышла. Она пыталась что было сил заглушить колющее чувство симпатии к загубленному человеку.

Нельзя сказать, чтобы ей это полностью удалось.

Женская интуиция

Впервые за всю историю существования фирмы “Ю.С.Роботс энд мекэникл мэн инкорпорэйтед” робот стал жертвой несчастного случая на самой Земле.

В этом некого было винить.

Воздушный лайнер потерпел катастрофу в пути, и комиссия по расследованию никак не могла решиться, объявить ли предполагаемую причину взрыва: столкновение с метеоритом. Ни одно тело, кроме метеорита, не могло двигаться с такой огромной скоростью, иначе самолет успел бы автоматически отклониться от курса. И ничто не могло бы вызвать таких разрушений, кроме атомного взрыва, о котором, разумеется, не могло быть и речи.

А если к этому добавить сообщение о вспышке в ночном небе, замеченной как раз незадолго до катастрофы, причем не каким-нибудь любителем, а астрономами обсерватории Флагстаф, и упомянуть об обнаруженной всего лишь в миле от взрыва и глубоко врезавшейся в землю внушительной массе железа совершенно очевидно метеоритного происхождения, то становится понятным, что все эти факты не могли привести к иному выводу.

Правда, ничего подобного еще не происходило, к тому же подсчеты вероятности такого события показали, что практически она была нулевой. Но ведь случаются иногда и более невероятные вещи!

Для фирмы “Ю.С.Роботс” вопросы “как” и “почему” отходили на задний план. Реальностью был разрушенный робот, и факт этот казался плачевным уже сам по себе. Но еще трагичней было то, что JN-5 – первый удачный образец после четырех пробных моделей – предназначался для дальнейших испытаний.

JN-5 был роботом совершенно нового типа, полностью отличным от всех ранее сконструированных. И от одной этой мысли можно было впасть в отчаяние!

А то обстоятельство, что перед катастрофой JN-5 разрешил проблему неслыханной важности и ответ, быть может, навсегда утерян, повергло ученых в настоящую скорбь.

При такой невозместимой потере вряд ли стоило упоминать, что вместе с роботом погиб и Главный Робопсихолог фирмы “Ю.С.Роботс”.

Клинтон Мадариан появился в фирме “Ю.С.” десять лет назад. Первые пять лет он проработал под руководством неуживчивой Сьюзен Кэлвин, но никто не слышал от него ни одной жалобы.

Способности Мадариана были настолько выдающимися, что Сьюзен Кэлвин, без малейших угрызений совести, повысила его в должности раньше многих старых сотрудников. Но ни за что на свете не стала бы она объяснять причины этого повышения начальнику исследовательского отдела, Главному Математику Питеру Богерту, хотя на сей раз он в объяснениях не нуждался все и без того было ясно.

Во многих отношениях Мадариан был полной противоположностью знаменитой Сьюзен Кэлвин. Он вовсе не был таким толстым, как можно было бы предположить по его массивному двойному подбородку, но при этом прямо-таки подавлял своим присутствием, тогда как Сьюзен Кэлвин почти всегда оставалась незаметной. Его крупное лицо, взлохмаченные волосы цвета меди, кожа красноватого оттенка, рокочущий голос и громовый смех, а главное, непоколебимая вера в себя и стремление немедленно сообщить всем и каждому о собственных успехах заставляли людей, находящихся с ним в одном помещении, ощущать тесноту окружающего их пространства.

Когда Сьюзен Кэлвин ушла, наконец, на пенсию, столь решительно отказавшись присутствовать на банкете, который собирались устроить в ее честь, что об ее отставке даже по решились оповестить прессу, освободившееся место занял Мадариан. И тотчас же – не прошло и дня, как он вступил на новый пост, – он начал обдумывать проект JN.

Проект этот требовал ассигнований, превышающих все, что “Ю.С.” когда-либо тратила на одну разработку, и фирма долго бы еще колебалась, если бы Мадариан небрежным жестом руки не отклонил ненужные разглагольствования.

– Цель оправдывает средства, Питер, – сказал он, – оправдывает до последнего пенни, и я очень рассчитываю, что вы сможете убедить административный совет.

– Изложите мне свои доводы, – ответил Богерт, спрашивая себя, захочет ли Мадариан это сделать, ведь в таких случаях Сьюзен Кэлвин всегда отказывалась.

Но Мадариан ответил:

– Пожалуйста.

И поудобнее устроился в широком кресле против стола начальника Исследовательского отдела, который разглядывал своего собеседника с чувством, похожим на суеверный страх. Волосы Богерта, еще недавно черные, совсем поседели. Не пройдет и десяти лет, как он тоже, вслед за Сьюзен, выйдет на пенсию.

Его уход ознаменует собой конец старой “плеяды”, которая превратила “Ю.С.Роботс” в фирму мирового значения, по сложности решаемых проблем соперничающую с задачами государственной важности. Ни ему, ни его предшественникам и в голову не приходило, что фирма когда-нибудь приобретет подобный размах.

Пришло новое поколение. Оно привыкло к другим масштабам. Эти новые люди утратили способность удивляться и могли двигаться только семимильными шагами.

Но они шли вперед, а это было главное.

Мадариан сказал:

– Я предлагаю приступить к конструированию роботов, лишенных ограничений.

– Как? Не считаясь с Тремя законами?

– Да нет же, Питер! Это ведь не единственные ограничения. Вы же сами участвовали в первых разработках позитронного мозга. Мне ли напоминать вам, что независимо от Трех законов все процессы в таком мозге обусловлены заранее. Наши роботы предназначаются для выполнения специальных заданий и наделены только необходимыми для этого качествами.

– И вы предлагаете…

– Я предлагаю, чтобы на любом уровне, подчиненном Трем законам, были сняты все ограничения. Это совсем не трудно!

– Конечно, не трудно, – сухо ответил Богерт. – Бесполезные действия никогда не вызывают затруднений. Трудно лишь так отрегулировать процессы, чтобы извлечь из роботов максимальную пользу.

– Мы напрасно все усложняем. При жесткой фиксации процессов затрачивается много усилий. Ведь принцип неопределенности существен для частиц, имеющих массу позитрона, и хочется, насколько возможно, уменьшить эффект неопределенности. А затем? Если нам удастся воспользоваться принципом так, чтобы допустить возможность существования различных решений в непредвиденных обстоятельствах…

– Тогда у нас будет незапрограммированный робот?

– У нас, Питер, будет робот, наделенный творческим мышлением. – В голосе Мадариана появились нотки нетерпения. – Если и существует свойство, которое присуще человеческому мозгу и которого начисто лишен мозг робота, то это непредсказуемость действий как следствие неопределенности на субатомном уровне. Я знаю, что проявление этого свойства нервной системы еще ни разу не было подтверждено экспериментальным путем. И все же, не будь этого свойства, человеческий мозг в принципе не превосходил бы мозг робота.

– И вы полагаете, что, наделив этими особенностями мозг робота, вы в принципе доведете его до уровня человеческого?

– Вот именно, – подтвердил Мадариан.

После этого они еще долго продолжали спорить.

Как и следовало ожидать, убедить административный совет оказалось не так-то просто.

Скотт Робертсон, самый крупный из акционеров “Ю.С.Роботс”, заявил:

– И без того нелегко поддерживать промышленное производство роботов на прежнем уровне, когда широкая публика неодобрительно относится к этим механизмам и в любую минуту может объявить им открытую войну. Если только станет известно, что роботы больше не контролируются – пожалуйста, не говорите мне о Трех законах, – то средний обыватель перестанет верить, что находится под их защитой, едва лишь услышит слово “неконтролируемый”.

– В таком случае не будем употреблять этого слова, – сказал Мадариан, – назовем лучше нашего робота интуитивным.

– Интуитивный робот? – пробормотал кто-то. – А почему бы не женщина-робот?

По залу заседаний пробежал смешок. Мадариан решил сразу же взять быка за рога:

– Да! Женщина-робот! Наши роботы, разумеется, существа бесполые, и этот также не будет отличаться от остальных. Но у нас уже вошло в привычку рассматривать роботов как представителей мужского пола. Мы даем им мужские имена, говорим: он, его. Что же касается данного робота, то, учитывая предложенную мной математическую структуру его мозга, он скорее всего попадет в систему координат JN. Первый из них, JN-1, я собирался назвать Джоном-1, хотя, признаться, это имя было бы на уровне оригинальности заурядного конструктора. А почему бы, черт побери, не назвать нашего робота Джейн-1? И если уж непременно нужно информировать широкую публику о всех делах фирмы, то сообщим, что сейчас мы конструируем женщину-робота, наделенного интуицией.

Робертсон покачал головой:

– А что от этого изменится? Ведь по сути вы хотите уничтожить последнюю преграду, препятствующую мозгу робота подняться до уровня человеческого мозга. И как же, по-вашему, на это будет реагировать широкая публика?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20