Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Приход ночи

ModernLib.Net / Научная фантастика / Азимов Айзек / Приход ночи - Чтение (стр. 12)
Автор: Азимов Айзек
Жанр: Научная фантастика

 

 


– Да-да, я помню. – Теремон сел, обхватив руками колено и поставив на него подбородок. Он думал, что самое время извиниться и пойти наверх к Сиферре, пока еще совсем не стемнело. Однако на него нашла какая-то странная апатия, двигаться не хотелось. А может, он просто боится встречи с Сиферрой?

– Я объясняю это тем, – говорил Ширин, – что они слишком буквально восприняли Книгу Откровений. Думаю, Звезды не следует понимать, как нечто материальное. Должно быть, в условиях полной и продолжительной Тьмы человеческому разуму абсолютно необходим хоть какой-нибудь свет. Вот эта иллюзия света, наверное, и есть Звезды.

– Другими словами, – заинтересовался Теремон, – вы считаете, что Звезды – результат безумия, а не одна из вызывающих его причин? Какая тогда польза от съемки, которую ведут сегодня астрономы?

– Может быть, они как раз и хотят доказать, что Звезды – иллюзия. А может быть, хотят доказать обратное.

Биней в порыве внезапного энтузиазма придвинул стул поближе.

– Кстати, о Звездах. Я сам думал о них, и мне пришла в голову одна любопытная мысль. Она, конечно, бредовая, и я не собираюсь отстаивать ее всерьез. Но тут есть над чем подумать. Хотите послушать?

– Почему бы и нет? – сказал Ширин.

Биней помялся, застенчиво улыбнулся и сказал:

– Тогда предположим, что во вселенной есть и другие солнца, кроме наших.

Теремон с трудом удержался от смеха.

– Ты говорил, что идея бредовая, но я и представить не мог…

– Не такая уж она и сумасшедшая. Я не хочу сказать, что эти солнца близко от нас, но мы по какой-то загадочной причине их не видим. Нет, они так далеки, что их свет недостаточно ярок, чтобы мы могли их обнаружить. Будь они ближе, возможно, были бы столь же яркими, как Онос или Тано и Сита. Но на таком расстоянии они для нас – не более чем световые точки, невидимые из-за постоянного сияния наших шести солнц.

– А как же закон всемирного тяготения? – спросил Ширин. – Его ты не принял во внимание? Если бы другие солнца существовали, разве они не искажали бы нашу орбиту так же, как Калгаш Второй, и разве вы бы этого не заметили?

– Хороший вопрос. Но эти солнца по-настоящему далеко – может быть, в четырех световых годах от нас, а может, и дальше.

– А сколько лет в световом году? – спросил Теремон.

– Световой год – мера не времени, а расстояния.

Это расстояние, которое свет проходит за один год. То есть бесчисленное множество миль – ведь скорость света огромна. Мы считаем, что она составляет 185 тысяч миль в час, и я подозреваю, что это не совсем точно – будь у нас более совершенные приборы, мы бы обнаружили, что свет движется еще быстрее. Но даже приняв его скорость за 185 миль в час, можно подсчитать, что Онос находится от нас в десяти световых минутах, Тано и Сита примерно в одиннадцать раз дальше, ну и так далее. Стало быть, солнца, которые находятся в нескольких световых годах от нас, действительно очень удалены. Нам никогда не удалось бы обнаружить их влияние на орбиту Калгаша, поскольку оно очень незначительно. Итак, предположим, что вокруг нас на небе, на расстоянии четырех-восьми световых лет, много солнц – десяток или два.

– Какой материал для воскресного приложения! – присвистнул Теремон. – Две десятка солнц за восемь световых лет от нас! Боги! Какой ничтожной стала бы казаться тогда наша вселенная! Вообразите только, что Калгаш и его шесть солнц – всего лишь заштатный пригород реальной вселенной, а мы-то думали, что мы и наши солнца – это и есть весь космос!

– Идея бредовая, – усмехнулся Биней, – но вы, надеюсь, поняли, куда я клоню. Во время затмения эти десятки солнц вдруг станут видимы, поскольку их не будет скрывать свет ближних солнц. И на таком расстоянии они покажутся нам маленькими, словно бусинки. Но это и будут Звезды. Те внезапно открывшиеся светящиеся точки, которые обещали нам Апостолы.

– Апостолы говорят, что Звезд «несметное число», – сказал Ширин. – Это уж никак не десяток-другой. Скорее несколько миллионов, а?

– Поэтическая гипербола, – сказал Биней. – Во вселенной нет места для миллиона солнц – даже если напихать их очень близко друг к другу.

– Кроме того, – предположил Теремон, – когда их на небе десяток-другой, свободно можно и обсчитаться. Два десятка Звезд вполне могут показаться «несметным числом», особенно когда длится затмение и у всех уже помутилось в голове от пребывания во Тьме. Знаете, в лесах есть племена, у которых в языке всего три числительных: «один», «два» и «много». Мы несколько более развиты, чем они, и умеем считать до двадцати – а там уже начинаются «несметные числа». Десяток солнц разом! Подумать только!

– Это не все, – сказал Биней. – Есть еще одна идейка. Вы когда-нибудь думали о том, как проста была бы проблема тяготения в достаточно простой солнечной системе? Допустим, имеется планета, у которой только одно солнце. Такая планета двигалась бы по правильному эллипсу и проявление силы притяжения было бы столь очевидным, что принималось бы за аксиому. Астрономы в таком мире открыли бы гравитацию еще до того, как изобрели телескопы. Им было бы достаточно наблюдений простым глазом.

– Но была бы такая система динамически стабильной? – усомнился Ширин.

– Конечно! Возможность существования этой системы – она носит название «один – один» – доказана математически, однако меня интересуют философские аспекты.

– Да, об этом приятно размышлять, – согласился Ширин. – Красивая абстракция – вроде идеального газа или абсолютного нуля.

– Правда, жизнь на такой планете была бы невозможна. Там было бы недостаточно света и тепла, а Тьма наступала бы каждую половину суток. Помните, Ширин, вы просили меня представить себе именно такую планету? Жители которой полностью приспособились бы к смене дня и ночи? Я думал над этим – так вот, никаких жителей бы там не было. Нельзя ожидать, чтобы жизнь – которая целиком и полностью зависит от света – зародилась в условиях такого светового голода. На середине каждого оборота вокруг оси наступает Тьма! Нет, в таких условиях ничто живое существовать не может. Но чисто гипотетически система «один – один»…

– Минутку, – сказал Ширин. – Слишком уж ты скор, отрицая там всякую жизнь. Откуда тебе знать? Что такого невозможного в зарождении жизни на планете, где половину суток стоит Тьма?

– Я же сказал, Ширин, – жизнь целиком и полностью зависит от света. Поэтому в таком мире…

– Это у нас жизнь целиком и полностью зависит от света. Но при чем здесь планета, на которой…

– Одно вытекает из другого, Ширин.

– Нет, не вытекает! У тебя получается порочный круг. Ты даешь определение жизни, как какому-то явлению, существующему на Калгаше, а затем пытаешься доказать, что в мире, совершенно непохожем на Калгаш, жизнь была бы…

Теремон вдруг разразился хохотом. Ширин и Биней возмущенно уставились на него.

– Что тут такого смешного? – спросил Биней.

– Да вы оба. Астроном и психолог с пеной у рта спорят на биологические темы. Должно быть, это и есть тот самый знаменитый междунаучный диалог, о котором я столько наслышался – та стимулирующая науку бродильная среда, созданием которой так славится наш университет. – Журналист встал. Ему давно уже не сиделось на месте, а разговоры приятелей на абстрактную тему усилили его нетерпение. – Извините меня, хорошо? Мне надо размять ноги.

– Затмение почти наступило, – предупредил его Биней. – Вряд ли тебе захочется быть одному, когда оно совершится.

– Я только немного пройдусь и вернусь сюда.

Не успел он пройти и трех шагов, как те двое снова заспорили. Теремон улыбнулся. Все годится, лишь бы забыть об огромном напряжении, которое испытывают все. Ведь с каждым движением маятника мир все ближе к полной Тьме… и кто знает, к чему еще?

К Звездам?

К безумию?

К Часу Небесного Огня?

Теремон пожал плечами. За последние часы его настроение несколько раз менялось, и сейчас он был странно, почти фаталистически спокоен. Он всегда верил в то, что он – господин своей судьбы, что он сам определяет путь своей жизни – потому-то он и проникал туда, куда другие журналисты и мечтать не смели. Но теперь все шло помимо его воли. Придет ли Тьма, или Звезды, или Пламя – все это случится без его согласия. Значит, нечего и суетиться. Сядь, расслабься, дождись и посмотри, что будет.

А потом, сказал он себе, сделай все, чтобы выжить, какая бы каша не заварилась.

– Вы идете в купол? – спросил его кто-то. Теремон напряг зрение. Это был тот молодой толстячок, аспирант – Фаро, кажется?

– Ну да, – ответил журналист, хотя шел без определенной цели.

– Я тоже туда. Пойдемте, я вас проводу.

Они поднялись по винтовой лестнице под высокие своды громадного здания. Маленький Фаро пыхтел, топоча по ступенькам, Теремон шагал следом. Он был в куполе обсерватории только раз, несколько лет назад, когда его водил туда Биней, и помнил то свое посещение очень смутно. Фаро потянул вбок тяжелую скользящую дверь, и они вошли.

– Пришли поближе поглядеть на Звезды? – спросила Сиферра. Она стояла сразу за дверью, наблюдая работу астрономов. Теремон покраснел. Ему не хотелось бы так сразу сталкиваться с ней. Он слишком поздно вспомнил, что она, по словам Бинея, тоже здесь. Хотя Сиферра в первой фазе затмения и послала Теремону какую-то загадочную улыбку, он боялся, что она обольет его презрением, что она нее еще сердита на него за измену обсерваторской группировке.

Однако Сиферра не проявила никакой враждебности. Возможно, теперь, когда мир погружался в Пещеру Мрака, все, что случилось до затмения, казалось ей незначительным, и близкая катастрофа списала в расход все ошибки, все ссоры, все грехи.

– Здорово здесь! – сказал Теремон.

– Правда, удивительно? Только я не очень-то понимаю, что здесь творится. Большой соляроскоп настроен на Довим – это скорее съемочная камера, чем подзорная труба, как мне объяснили: в него нельзя смотреть просто так. А телескопы поменьше нацелены на более дальнее расстояние, чтобы сразу заметить появление Звезд…

– Они еще не появились?

– Насколько я знаю, нет.

Теремон кивнул и огляделся. Это было сердце обсерватории, откуда и велось наблюдение за небом. Он никогда еще не бывал в таком темном помещении, хотя по-настоящему темно здесь, конечно, не было. Вдоль закругленной стены тянулись в два ряда бронзовые светильники, но их свет был слабым и недостаточным. Посреди зала возвышалась в полумраке большая металлическая труба, уходящая в открытую кровлю здания. В отверстие виднелся клочок неба, принявшего теперь устрашающий темно-пурпурный цвет, и серп, оставшийся от Довима – он, казалось, отодвинулся очень-очень далеко.

– Как странно, – пробормотал Теремон. – Небо никогда раньше так не выглядело. Оно стало плотным, словно одеяло.

– Одеяло, под которым мы все задохнемся.

– Вам страшно?

– Конечно. А вам?

– И да и нет. Не то чтобы я разыгрывал из себя героя, поверьте. Но я далеко не так нервничаю, как час или два назад. Во мне все как-то онемело.

– Кажется, я вас понимаю.

– Атор говорил, что в городе уже вспыхнули волнения.

– Это только начало. У меня не идет из головы тот пепел, Теремон. Пепел холма Томбо. Большие каменные блоки стен циклопического города – и пепел у их основания.

– А ниже еще более старые слои пепла – и так до подножия холма.

– Да.

Теремон ощутил, что Сиферра придвинулась ближе к нему. И понял, что вражда, которую она испытывала к нему в последние месяцы, совершенно исчезла и что Сиферра – возможно ли? – отвечает взаимностью на тень того влечения, которое он раньше чувствовал к ней. Теремон узнал симптомы. Слишком большим опытом он обладал, чтобы не узнать их.

«Прекрасно, – подумал он, – мир близится к концу, а Сиферра вдруг решила расстаться с нарядом Снежной королевы».

К ним неуклюже приблизилась странная, нескладная, невероятно высокая фигура и послышался смешок. Йимот, второй аспирант.

– Звезд еще нет, – сообщил он. – Может, мы их вообще не увидим. И окажется, что все это пшик, вроде нашего с Фаро эксперимента в темном доме.

– От Довима еще порядочно осталось, – заметил Теремон. – До полной Тьмы далеко.

– Можно подумать, что вы с нетерпением ждете ее, – сказала Сиферра.

– Лишь бы кончилось это ожидание.

– Эй! – крикнул кто-то. – У меня компьютер садится.

– Свет гаснет! – откликнулся другой.

– Что случилось? – спросила Сиферра.

– Электричество отказывает, – сказал Теремон. – Ширин так и предсказывал. Должно быть, на электростанции неполадки. Первая волна безумцев обрушилась на город.

В самом деле, настенные светильники, и без того тусклые, были на грани угасания. Сначала они ярко вспыхнули под действием последнего прилива напряжения, потом померкли, потом снова вспыхнули – уже не так ярко, как прежде, и почти совсем перестали светить. Теремон почувствовал, как пальцы Сиферры крепко вцепились ему в руку.

– Сейчас выключатся, – сказал кто-то.

– И компьютеры тоже. Включите кто-нибудь аварийное питание! Эй! Аварийное питание!

– Быстрее! Соляроскоп не пишет! Затвор камеры не срабатывает!

– Почему же они не приготовились к чему-то подобному? – спросил Теремон.

Но они приготовились. В глубинах здания заскрежетало, и экраны компьютеров, расставленных по всему залу, ожили вновь. Но с электрическими лампами этого не произошло. Они, очевидно, не были подключены к аварийному генератору в подвале.

Обсерватория погрузилась практически в полную тьму.

Сиферра все еще сжимала руку Теремона, и он подумывал, не обнять ли ее за плечи успокаивающим жестом. Потом послышался голос Атора:

– Ну-ка, помогите мне! Сейчас все будет в порядке.

– Что это он? – спросил Теремон.

– Атор принес свет, – ответил из темноты Йимот. При таком тусклом освещении разглядеть что-нибудь было нелегко, но когда глаза Теремона немного привыкли, он увидел Агора с охапкой каких-то длинных палок.

– Фаро! Йимот! – рявкнул директор. – Идите, помогите мне!

Молодые люди поспешили к нему и забрали у него палки. Йимот протянул одну из них Фаро, а тот в полной тишине чиркнул здоровенной спичкой с видом человека, совершающего священный обряд. Он поднес огонек к концу палки, маленькое пламя затрепетало, облизывая факел, и он вспыхнул с треском, бросив желтые блики на морщинистое лицо Атора. По залу пронесся веселый гул.

На конце факела билось дрожащее пламя!

– Огонь? – удивился Теремон. – Здесь? Почему не использовать, например, лампадки?

– Мы это обсуждали, – сказала Сиферра. – Но у лампадок слишком слабый свет. Они хороши у постели, чтобы уютно было спать, но в таком большом помещении…

– А внизу тоже зажгли факелы?

– Наверно.

– Неудивительно, если город сегодня сгорит. Раз даже вы здесь прибегли к такому примитивному средству, как огонь, чтобы отогнать Тьму…

Свет был очень тусклый – тусклее самого слабого солнечного света. Пламя бешено плясало, порождая пьяные, шатающиеся тени. Факелы отчаянно дымили, и запах от них шел такой, будто на кухне что-то пригорело. Однако они все же светили.

Как все-таки хорош желтый свет, подумал Теремон. Особенно после четырех часов в мрачных лучах угасающего Довима.

Сиферра грела руки у ближайшего факела, не обращая внимания на копоть, тонким слоем оседавшую на коже, и самозабвенно повторяла:

– Чудесно! Чудесно! Никогда раньше не замечала, как прекрасен желтый цвет.

Теремон относился к факелам по-прежнему подозрительно. Сморщив нос от запаха гари, он спросил:

– Из чего они сделаны?

– Из дерева.

– Ну нет. Они ведь не горят. Верхний конец уже обуглился, а огонь все держится непонятно отчего.

– В том-то вся и прелесть. Это почти совершенный осветительный прибор. Мы заготовили несколько сотен таких, но большинство, конечно, отправили в Убежище. – Сиферра стряхнула с рук копоть. – Берется губчатая сердцевина речного тростника, высушивается как следует и пропитывается животным жиром. Потом поджигается, и жир понемногу сгорает. Такой факел горит непрерывно почти полчаса. Хорошо придумано, правда?

– Превосходно, – буркнул Теремон. – Очень современно. Очень впечатляет. – Он не мог больше оставаться здесь. То же беспокойство, что пригнало его в купол, теперь побуждало его уйти. Здесь не только смердело от факелов, но еще и дуло через люк в куполе – студеная струя, ледяной палец ночи. Теремона передернуло, и он пожалел, что они с Ширимом и Бинеем так быстро разделались с той несчастной бутылкой вина.

– Пойду-ка я вниз, – сказал он Сиферре. – Тут не на что смотреть, если ты не астроном.

– Я с вами.

И в колеблющемся желтом свете Теремон увидел на ее лице улыбку – на сей раз несомненную и не таящую никакого тайного смысла.

Глава 27

Они спустились вниз по грохочущей винтовой лестнице. Там мало что изменилось, только зажгли факелы, как и наверху. Биней работал сразу на трех компьютерах, на которые поступала информация с телескопов. Прочие астрономы занимались чем-то столь же непонятным. Ширин бродил между них один, как неприкаянный. Фолимун поставил себе стул под самым факелом и продолжал чтение – губы его безмолвно шевелились, произнося воззвания к Звездам.

В уме у Теремона слагались фразы и абзацы статьи, которую он собирался поместить в завтрашней «Хронике». Уже несколько раз за вечер пишущая машинка у него в голове принималась стучать – это был очень методический, вполне сознательный и, как ясно понимал Теремон, совершенно бессмысленный процесс. Нелепо было даже воображать, что «Хроника» завтра выйдет.

Он встретился глазами с Сиферрой.

– Небо, – шепнула она.

– Да, вижу.

Небо изменило цвет. Теперь оно стало еще темней и приобрело жуткий густо-багровый оттенок словно где-то из открытой раны в небесах фонтаном хлестала кровь.

Воздух как бы сгустился. Сумрак вошел в комнату, как нечто осязаемое, и пляшущий круг желтого света все резче отделялся от собирающихся вокруг теней. Запах дыма душил так же, как и наверху. Теремона раздражало все: и легкое потрескивание факелов, и Приход Ночи, и мягкая поступь Ширина, который все кружил и кружил вокруг стола в центре комнаты.

Становилось все хуже видно – даже факелы не помогали.

«Вот так оно и начинается, – думал Теремон. – Наступление полной Тьмы – и появление Звезд».

На мгновение он задумался, не разумнее ли будет найти какой-нибудь чуланчик и отсидеться в нем, пока все не кончится. Уйти в укрытие, не видеть этих Звезд, затаиться и подождать, пока все не придет в норму. Но он тут же понял, что это неудачная мысль. В чулане – в любом закрытом пространстве – тоже будет темно, и вместо убежища его ждет камера ужасов, еще страшнее, чем залы обсерватории.

Да и не желал он прятать голову под крыло, когда в мире происходит великое событие, призванное изменить его историю. Это было бы трусливым и глупым поступком, о котором Теремон сожалел бы потом всю жизнь. Он никогда не принадлежал к тем, кто прячется от опасности – был бы только интересный материал для газеты. Кроме того, он достаточно полагался на себя, чтобы верить, что вынесет все предстоящее – и в нем сохранилось достаточно скептицизма, чтобы сомневаться, а так ли уж это будет страшно.

Теремон стоял тихо, слушая прерывистые вздохи, порой вырывавшиеся у Сиферры – дыхание человека, который пытается сохранить власть над собой в мире, который слишком быстро погружается во мрак.

Потом он услышал другой звук, новый – не звук, а смутный намек на него, которого не услышал бы, если бы не мертвая тишина в комнате и не его сверхъестественно обострившаяся накануне полного затмения чувствительность.

Журналист затаил дыхание и стал прислушиваться. Потом осторожно подошел к окну и выглянул.

Тишина разлетелась на куски от его испуганного вопля:

– Ширин!!!

В комнате поднялся гомон – все смотрели на Теремона. Психолог тут же подбежал к нему, Сиферра следом. Даже Биней, согнувшийся над своим компьютером, оглянулся посмотреть.

От Довима остался едва тлеющий осколок, еще глядящий в последнем усилии на Калгаш. Восточный горизонт, где лежал город, скрывала Тьма, а дорога из Саро превратилась в тускло-красную полосу. Деревья, окаймлявшие ее, перестали отличаться друг от друга и слились в сплошную смутную массу.

Но внимание Теремона было приковано к самой дороге, по которой двигалась другая, бесконечно грозная смутная масса, лезущая, словно неуклюжий зверь, вверх по склону Обсерваторной Горы.

– Скажите кто-нибудь Атору, – хрипло закричал Теремон. – Безумцы из города! Люди Фолимуна! Они идут!

– Сколько еще до полного затмения? – спросил Ширин.

– Пятнадцать минут, – выдавил Биней. – Но они будут здесь через пять.

– Ничего, продолжайте работать, – сказал Ширин спокойным, ровным, неожиданно властным голосом, словно в нем в этот критический момент открылся кран некоего глубинного резервуара внутренней силы. – Мы выстоим. Это здание построено, как крепость. Вы, Сиферра, идите наверх и скажите Атору о том, что происходит. Ты, Биней, присматривай за Фолимуном. Повали его на пол и сядь сверху, если надо, но не спускай с него глаз. Теремон, пойдемте со мной.

Теремон последовал за Ширином из комнаты. Лестница, ведущая вниз, вилась тугой спиралью вокруг центрального пролета, падая в промозглый тоскливый сумрак.

По инерции они спустились футов на пятьдесят; дрожащий желтый отсвет, падавший из двери, остался позади, и сумрак хлынул на них и сверху, и снизу.

Ширин остановился, стиснув пухлой рукой грудь. Глаза его лезли из орбит, голос превратился в сухой кашель. Он весь трясся от страха. Решимость, которую он только что обрел, покинула его.

– Не могу дышать… идите вниз… один. Убедитесь, что все двери заперты.

Теремон спустился еще на несколько ступенек и обернулся.

– Погодите! Можете постоять тут минуту? – Он и сам задыхался. Воздух входил в легкие и выходил из них, словно патока, и червячок паники шевелился в мозгу при одной только мысли, что дальше придется спускаться одному.

Что, если охранники не заперли главную дверь? Но он боялся не толпы. Он боялся… Тьмы.

Теремон убедился, что, оказывается, все-таки боится, когда темно!

– Оставайтесь тут, – непонятно зачем сказал он Ширину, который и так сидел скрючившись на лестнице в том месте, где оставил его Теремон. – Я вернусь через секунду. – Он кинулся вверх через две ступеньки с сердцем, колотящимся не от одного физического усилия, влетел в главный зал и схватил со стены факел. Сиферра растерянно посмотрела на него.

– Мне пойти с вами?

– Идемте. Нет, не надо! – И Теремон снова убежал. От факела воняло, дым ел глаза, но Теремон сжимал рукоятку, словно самое дорогое в жизни. Пламя отнесло назад, когда журналист снова помчался вниз по лестнице.

Ширин так и не двинулся с места. Он открыл глаза и застонал, когда Теремон наклонился над ним. Журналист грубо потряс его.

– Ну-ка, возьмите себя в руки. Я принес свет. – Он высоко поднял факел на вытянутой руке и, поддерживая дрожащего психолога за локоть, снова направился вниз, на этот раз под защитой трескучего светового круга.

На нижнем этаже было совершенно черно. Теремон почувствовал, как в нем снова поднимается ужас. Но факел пробивал ему путь во Тьме.

– Где же охрана? – сказал Ширин.

Да, где они все? Разбежались? Похоже на то. Нет – двое часовых, назначенных Атором, жались в углу вестибюля, дрожа, словно студень. Глаза их лишились всякого смысла, языки заплетались. Остальных не было видно.

– Держите, – Теремон сунул факел Ширину. – Их уже слышно.

Их в самом деле было слышно – хриплые, бессвязные крики.

Но Ширин был прав: обсерваторию действительно построили, как крепость. Ее воздвигли в прошлом веке, когда неогавоттианский стиль находился в расцвете своего безобразия, и архитектура отличалась скорее прочностью и надежностью, нежели красотой.

Окна защищали решетки из прутьев дюймовой толщины, глубоко утопленных в бетон. Солидная кладка стен могла выдержать даже землетрясение, а входная дверь представляла собой массивную дубовую глыбу, окованную железом в наиболее уязвимых местах. Теремон проверил засовы – они держались крепко.

– Во всяком случае, им не удастся войти сюда просто так, как Фолимуну, – сказал он, тяжело дыша. – Но вы слышите? Они уже за дверью!

– Надо что-то делать.

– Что верно, то верно. Стоять незачем. Помогите мне загородить дверь музейными витринами – и не тычьте факелом мне в глаза. Этот дым меня доконает.

В витринах было полно книг, приборов и прочего – настоящий астрономический музей. Одни боги знали, сколько они весили. Но в Теремоне пробудилась какая-то сверхъестественная сила, и он двигал и таскал их, словно подушки. Маленькие телескопы со звоном бились, когда он переворачивал ящики.

«Биней убьет меня, – подумал Теремон. – Он так трясется над всем этим».

Но сейчас не время было деликатничать. Теремон громоздил у двери ящик на ящик и через несколько минут воздвиг баррикаду, способную, как он надеялся, удержать толпу, если она прорвется в дверь.

Смутно, будто в отдалении, слышалось, как в дверь бьют кулаками. Визг… вопли…

Точно в кошмарном сне.

Толпа вышла из Саро, гонимая жаждой спасения, которое предлагали Апостолы и которое, как говорили они, может быть достигнуто лишь после разрушения обсерватории. Но с приближением Тьмы безумный страх почти лишил людей способности соображать. Они не подумали ни о транспорте, ни об оружии, ни о предводителях, ни о том, как будут действовать. Они двинулись на обсерваторию пешком и штурмовали ее голыми руками.

А последний проблеск Довима, последняя рубиновая капля солнечного света, мерцал над людским скопищем, объединенным голым, всепоглощающим страхом.

– Пошли наверх! – простонал Теремон.

В комнате наверху никого не осталось. Все поднялись на верхний этаж, в купол. Теремон, ворвавшись туда, был поражен странной тишиной, которая там царила. Это было похоже на живую картину. Йимот сидел на стульчике за пультом гигантского соляроскопа, словно в обычный рабочий вечер. Остальные собрались у более мелких телескопов, и Биней отдавал им распоряжения напряженным, отрывистым голосом.

– Внимание всем. Очень важно заснять Довим перед самым затмением и сменить пластинку. Давайте-ка, ты и ты – по одному к каждой камере. Нам понадобятся все руки, какие есть. Ну, время экспозиции вы все знаете… – Ему ответили согласным гулом. Биней провел рукой по глазам. – А что факелы, горят? Да-да, вижу. – Он тяжело оперся о спинку стула. – И помните – никаких эффектных кадров. Когда появятся Звезды, не теряйте времени, пытаясь поймать в объектив сразу две. Достаточно будет и одной. И… и если почувствуете, что вам худо, отойдите от камеры.

Ширин шепнул Теремону:

– Проводите меня к Атору. Я не вижу его. Журналист ответил не сразу. Фигуры астрономов колебались и расплывались у него перед глазами, а факелы над головой превратились в желтые размытые пятна. В зале стоял смертельный холод. Теремон почувствовал на руке мимолетное прикосновение Сиферры – и тут же потерял ее из виду.

– Темно, – простонал он. Ширин вытянул руки вперед:

– Атор. Атор!

Теремон подхватил его под руку.

– Погодите. Я отведу вас. – И они побрели через комнату. Теремон закрыл глаза, не пуская в них Тьму, не пуская в мозг хаос, грозящий его поглотить.

Никто не слушал их и не обращал на них внимания. Ширин наткнулся на кого-то.

– Атор!

– Это вы, Ширин?

– Да. Атор!

– Что, Ширин? – Это явно был голос Атора.

– Я только хотел сказать вам – не опасайтесь толпы: двери достаточно крепки, чтобы сдержать ее.

– Да. Конечно. – Теремон подумал, что Атор говорит точно через много миль. Через много световых лет.

Внезапно между ними вклинилась еще одна фигура, бешено машущая руками. Теремон подумал было, что это Йимот или даже Биней, но грубая ткань рясы подсказала ему, что это Фолимун.

– Звезды! – кричал он. – Звезды выходят! Прочь с дороги!

Он рвется к Бинею, понял Теремон. Хочет разбить его нечестивые камеры.

– Осторожней, – крикнул журналист. Но Биней, не слыша, сидел перед компьютерами, которые управляли камеями, снимая кадр за кадром пришествие Тьмы.

Теремон схватил Фолимуна за полу, дернул, удержал. Тот вцепился ему в горло. Журналист зашатался. Он не видел ничего, кроме мрака, и даже пол под ногами терял устойчивость. Чужое колено двинуло его в живот, он взвыл от ослепившей его боли и едва не упал.

Но после вспышки невыносимой боли сила вернулась к нему. Он ухватил Фолимуна за плечи, развернул, зацепил его за горло согнутым локтем. В тот же миг Биней прохрипел:

– Есть! Все к своим камерам!

Теремон сознавал все, что происходило вокруг, как единое целое. Целый мир струился через его болезненно трепещущий мозг – и все было хаосом, все выло от ужаса.

Он со странной четкостью отметил, как прорвался и погас последний солнечный луч.

В тот же миг Фолимун сдавленно ахнул, Биней изумленно взревел, Ширин тоненько вскрикнул и рассмеялся истерическим смешком, перешедшим в хрип.

А потом вокруг настала полная, мертвая тишина.

Фолимун обмяк в ослабшей хватке Теремона. Журналист заглянул ему в глаза. Они были пусты и смотрели вверх, отражая слабый желтый огонь факелов. На губах у Апостола вздулась пена, и он тихонько заскулил.

Завороженный страхом, Теремон приподнялся на руке и поднял глаза к леденящему кровь черному небу.

На нем сияли Звезды!

Не десяток и не два, как в жалкой теории Бинея. Их были тысячи, светящих с неимоверной мощью одна за другой, одна за другой, бесконечная стена, ослепительное поле устрашающего света, заполонившее все небо. Тысячи мощных солнц пылали в опаляющем душу величии, более холодном в своем страшном равнодушии, чем резкий ветер, несущийся по остывшему, бесконечно тоскливому миру.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20