Чаша и Клинок

Другим доказательством того, что существовали древние общества, которые были организованы совсем иначе, чем наше общество, являются иначе не объяснимые образы Божества в лице женщины, которые мы встречаем в древнем искусстве, мифах и даже исторических сочинениях В сущности, идея Вселенной как прещедрой Матери дожила (хотя и в модифицированном виде) до наших дней. В Китае женские божества Ма Цю и Хуань Инь и ныне широко почитаются как щедрые и милостивые богини, Антрополог П. С. Сангрен отмечает, что "Хуань Инь - явно самое почитаемое в Китае божество". Аналогично очень широко распространен культ Марии, Богоматери. Хотя в католической и православной теологии она низведена до статуса небожественного персонажа, ее божественная природа имплицитно признается в имени Богоматерь, а также в том, что миллионы людей ежедневно обращаются к ней с молитвой, прося у нее утешения и защиты. Более того, история рождения Христа, его смерти и воскресения поразительно напоминает более ранние "мистические культы", центром которых является материнское божество и ее сын, или как в культе Деметры и Коры - ее дочь. Безусловно, глубоко значим тот факт, что самые ранние представления о божественной силе в образе человека рисовали ее женщиной, а не мужчиной. Когда наши предки начали задавать извечные вопросы (Где мы пребывали, прежде чем родиться? Куда мы уходим, когда умираем?), они должны были заметить, что жизнь рождается из женщины. И для них естественным было представить вселенную в виде Матери, из чьего лона является любая жизнь и куда, наподобие растительных циклов, все возвращается после смерти, чтобы снова родиться. Вполне естественно также, что общества, где имелось такое представление о силе, что царит во вселенной, должны были иметь социальную структуру, совершенно не похожую на структуру тех обществ, которые поклоняются божественному Отцу, держащему в руках молнию и/или меч. Более того, вполне логично, что женщины не занимали подчиненного положения в тех обществах, которые рисовали силы, управляющие вселенной, в женском облике, а также то, что такие "женские" качества как забота, сострадание, отказ от насилия должны были стоять очень высоко в этих обществах. Однако нет никаких оснований делать вывод, что в обществах, где мужчины не подчиняли себе женщин, наоборот, женщины подчиняли себе мужчин. Тем не менее, когда в девятнадцатом веке были обнаружены первые свидетельства о наличии таких обществ, было решено, что они должны были быть "матриархальными". А когда данные такой вывод не подтвердили, общим местом стало утверждение о том, что в человеческом обществе мужчина всегда занимал, и всегда будет занимать, главенствующее положение. Однако если мы стряхнем с себя привычные модели восприятия реальности, нам станет ясно, что есть и еще одна логическая альтернатива: вполне возможны общества, в которых различие не обязательно является синонимом превосходства или неполноценности. Результатом нового взгляда на человеческое общество под углом соотносительной роли полов стала новая теория культурной эволюции. Эта теория, которую я назвала теорией культурной трансформации, утверждает, что в глубине огромного поверхностного разнообразия человеческих культур лежат две исходные модели общественного устройства. Первая модель, которую я называю моделью господства, обычно носит имя либо патриархата, либо матриархата, когда одна половина человечества ставится над второй. Вторая, в которой общественные отношения основаны на взаимосвязи, а не иерархии, точнее всего может быть названа моделью партнерства. В рамках этой модели различие, начиная с наиболее фундаментального различия нашего рода - между мужскими и женскими особями, не тождественно неполноценности или превосходству. Теория культурной трансформации далее утверждает, что первоначальным направлением главного пути нашей культурной эволюции было обретение партнерства, но, после периода хаоса и практически полного культурного разрушения, произошел глубинный социальный сдвиг. Обилие данных о западных обществах (в силу этноцентрического характера западной социологии) позволяет более подробно проследить этот сдвиг путем анализа западной культурной эволюции. Однако имеются указания на то, что этот сдвиг с модели партнерства на модель господства имел приблизительные параллели и в других частях мира. Название "Чаша и Клинок" связано с катаклизмом, который стал поворотным пунктом еще в доисторические для западной цивилизации времена, когда направление нашей культурной эволюции было буквально повернуто вспять. В результате этого кульбита культурная эволюция обществ, где поклонялись животворящим и питающим силам вселенной, которые еще и поныне символизирует древняя чаша ял.й кубок, была прервана. На доисторическом горизонте появляются завоеватели с периферийных районов планеты, несущие с собой совершенно иную форму социальной организации. Как пишет археолог Мария Гимбутас из Калифорнийского университета, это были люди, которые поклонялись "убийственной силе клинка"-силе, что отнимает, а не дарит жизнь, силе, белее всего способной установить и навязать отношения господства.
      Перекрестки эволюции
      Сегодня мы снова стоим на перекрестке, где от выбора пути может зависеть вся наша судьба. Теперь, когда убийственная сила Клинка, умноженная в миллионы раз мегатоннами ядерных боеголовок, угрожает положить конец всей человеческой культуре, последние открытия относительно древней и новой истории, изложенные в "Чаше и Клинке", не просто образуют отдельную главу в прошедшей истории. Чрезвычайно важно, что это знание многое говорит нам о настоящем и возможном будущем. Тысячелетиями мужчины вели войны, и Клинок оставался мужским символом. Однако это не означает, что мужчинам предопределено быть насильниками и кровожадными воинами. На всем протяжении письменно зафиксированной истории мы встречаем миролюбивых мужчин, испытывающих отвращение к насилию. Совершенно очевидно, что и доисторические общества, где сила дарящая и питающая, которую символизирует Чаша, ценилась превыше всего, были населены и, женщина ми, и мужчинами. Суть проблемы не в мужчинах как в одном из двух полов. Корень ее лежит в социальной системе, где идеализируется сила Клинка, где и мужчины, и женщины учатся отождествлять мужественность с насилием и считать мужчин, которые не соответствуют этому, идеалу, "слишком мягкими" и "женственными". Ввиду засилья того, что без преувеличения можно назвать "наукой о мужчинах", большинство социологов были вынуждены работать с такими неполными и искаженными данными, которые в любой другой области сочли бы крайне ненадежной фактологической основой. Даже сейчас информация о женщинах в основном помещена в интеллектуальное гетто, отведенное для женской проблематики. С другой стороны, и представительницы феминистского движения предназначают свои исследования почти исключительно для женщин что совершенно понятно, ибо женские проблемы непосредственно сказываются (хотя об этом долгое время забывали) на жизни женщин. Данная книга выделяется тем, что она исследует, как характер взаимоотношений между двумя половинами человечества влияет на социальную систему в целом. Очевидно, что структура этих отношений имеет серьезные последствия для личной: жизни как мужчин, так и женщин, определяя наши роли в повседневной жизни и открытые перед нами возможности. Однако не менее важно и другое. Нечто, о чем обычно забывают, но что становится очевидным, стоит выразить его словами. То, как мы формируем самые фундаментальные из всех человеческих отношений (без которых жизнь рода не может продлиться), глубочайшим образом воздействует на все наши институты и, как показывают нижеследующие страницы, на направление культурной эволюции, в частности на то, будет ли она мирной или чреватой войнами. Если задуматься, можно увидеть, что есть лишь два основных типа отношений между женской и мужской половинами человечества. Все общества реализуют либо модель господства, в которой иерархия поддерживается, в конечном итоге, страхом или угро. зой страха, либо модель партнерства, либо какой-то промежуточный гибридный вариант. Если мы взглянем на человеческое общество по-новому, принимая во внимание как мужчин, так и женщин, мы обнаружим целый ряд системных признаков, которые характеризуют каждую из этих социальных организации: и господство, и партнерство. Например, если смотреть под привычным углом зрения, то Германия Гитлера, Иран Хомейни, Япония самураев, Америка ацтеков предстают совершенно разными обществами. Разные расы, разные этносы, разный уровень технологического развития, различное географическое положение. Но если смотреть под углом теории культурной трансформации, которая позволяет опознать системные признаки жесткой, управляемой мужчинами общественной структуры, мы видим разительное сходство. В прочих отношениях совсем не похожие друг на друга общества, они характеризуются не только жестким мужским господством, но и строго иерархизированной и авторитарной социальной структурой, высоким уровнем социального насилия, особенно, военизированным духом. Соответственно, мы можем увидеть поразительное сходство между очень разными в прочих отношениях обществами, где существуют более равноправные отношения между полами. Примечательно, что такие общества, основанные на модели партнерства, имеют тенденцию быть не только более мирными, но и менее иерархизированными и авторитарными. Это доказывают антропологические данные (например, Бамбути и Кинг), современные исследования характеристик сексуально более равноправных современных обществ (например, скандинавских наций, таких как шведы), а также доисторические и исторические данные, которые будут подробно рассмотрены ниже, Если мы взглянем на весь период нашей культурной эволюции с точки зрения теории культурной трансформации, мы увидим, что корни наших нынешних глобальных кризисов уходят во времена фундаментального сдвига, который произошел в доисторическую эпоху и принес с собой огромные изменения не только в социальную структуру, но и в технологическое развитие. Это был сдвиг преимущественного развития технологий, которые поддерживают и улучшают жизнь, к технологиям, символом которых является Клинок: технологиям, предназначенным для уничтожения и порабощения. Такой технологический крен характерен для большей части документированной истории. Именно этот технологический крен, а не технология сама по себе, угрожает сегодня жизни на земле. Безусловно, будут люди, которые скажут, что раз в доисторические времена произошел сдвиг от модели партнерства к модели господства, то общество к нему смогло приспособиться. Однако довод, что раз что-то произошло, значит оно послужило эволюции, несостоятелен - как ярко показывает нам пример динозавров. Во всяком случае, с точки зрения эволюционных критериев срок культурной эволюции человечества слишком короток, чтобы выносить окончательный приговор. Реальная проблема состоит в том, что с учетом нашего нынешнего высокого уровня технологического развития модель господства в социальной организации оказалась негибкой и плохо согласующейся с таким развитием. Поскольку, похоже, модель господства исчерпала все ресурсы своего дальнейшего развития, многие мужчины и женщины сегодня отказываются от вековых принципов социальной организации, включая традиционные сексуальные роли партнеров. Для множества других эти изменения являются лишь сигналом того, что система сломалась, что грядет хаос, которого надо избежать во что бы то ни стало. Однако именно потому, что мир, который мы знали, меняется так стремительно, все больше и больше людей во все новых частях этого мира прозревают, чтобы увидеть наличие иных альтернатив.
      Хаос или трансформация
      В исследовании, из которого выросла "Чаша и Клинок", широко применялось то, что социологи называют поведенческим анализом. Это не просто изучение того, что было, есть или может быть, но также и размышления, как мы можем наиболее эффективно повлиять на культурную эволюцию. Дальнейшая часть введения предназначена в первую очередь для читателя, который хотел бы побольше узнать о самом исследовании, остальные читатели могут прямо перейти к главе I, чтобы, возможно, вернуться к этому разделу позднее. До сих пор большинство исследований культурной эволюции сосредотачивались прежде всего на поступательном движении от более простых к более сложным уровням технологического и социального развития. Особое внимание уделялось радикальным технологическим сдвигам, таким как изобретение земледелия, индустриальная революция или, совсем недавно, переход к постиндустриальной или ядерно-электронной эре. Этот аспект развития безусловно имеет важные социальные и экономические последствия, однако он все равно остается лишь частью человеческой истории. Другую часть истории составляет иной тип движения: сдвиги в социальной организации либо к модели партнерства, либо к модели господства. Как уже указывалось, центральный тезис теории культурной! эволюции весьма неодинаков в обществах партнерства и в обществах господства. Эта теория частично основана на важном различении, которое далеко не всегда учитывается. Дело в том, что термин "эволюция" имеет два значения. В-научном употреблении он характеризует биологическую и, в расширительном смысле, культурную историю видов живых существ. Однако эволюция употребляется также и в оценочном смысле, как синоним прогресса: движения от низших к высшим уровням. На самом деле, даже технологическая эволюция не была прямым поступательным движением от низших к высшим уровням. Скорее, это был процесс, отмеченный масштабными отступлениями, как греческий Темный век или средние века . Тем не менее, похоже, что доминантой процесса всегда оставалось стремление к большей технологической и социальной. сложности. Можно также отметить и стремление человека к высшим целям: истине, красоте и справедливости. Однако варварство, жестокость и воинственность, которые отличают зафиксированную историю, слишком явно демонстрируют, что и к этим целям движение не шло по прямой. Как показывают факты, которые мы проанализируем ниже, и здесь тоже. можно говорить о масштабных регрессиях. Собирая факты, составляя таблицы, проводя эксперименты, занимаясь социальной динамикой, я смогла свести воедино открытия и теории социальных и естественных наук, касающиеся самых разных областей. Два источника оказались наиболее полезными: недавние труды феминисток и новые научные представления о динамике изменений. Представления о том, как формируются, живут и изменяются системы, быстро распространяются и утверждаются в самых различных отраслях науки. Этому способствуют, в частности, работы таких ученых, как нобелевский лауреат Илья Пригожин и Изабель Стенджерс - в химии и общей теории систем, Роберт. Шоу и Маршалл Фейгенбаум - в физике, Умберто Матурана и Франсииско Варела - в биологии . Возникающая теория и соответствующие ей факты иногда отождествляются с понятием "новой физики", популяризированным такими книгами, как "Дао физики" и "Поворотный пункт" Фритьофа Капра. Ее называют иногда также теорией "хаоса", поскольку, в первый раз в истории науки, она сосредоточивает внимание на внезапных и фундаментальных изменениях изменениях того рода, которые наш мир начинает ощущать на себе все сильнее. Особый интерес представляют новые работы, посвященные эволюционным изменениям в биологии и палеонтологии, принадлежащие таким ученым, как Вильмош Чаньи, Найло Элдредж, Стивен Джой Гоулд, а также публикации Эриха Янча, Эрвина Ласло, Дэвида Лои о значении теории "хаоса" для культурной эволюции и социологии. Это ни в коем случае не означает, что культурная эволюция человечества тождественна биологической эволюции. Однако, хотя между общественными и естественными науками существуют важные различия и при изучении социальных систем необходимо остерегаться механистического редукционизма, тем не менее между ними есть и важные черты сходства относительно того, как изучаемые ими системы изменяются и самоорганизуются. Все системы сохраняют себя посредством взаимодействия критических точек системы, укрепляющего каждую из них. В силу этого теория культурной трансформации, изложенная в данной книге, и теория "хаоса", которую разработали специалисты в области естественных наук и теории систем, являют поразительное сходство, описывая то, что происходит (и что может вот-вот снова произойти) в критических для системы точках разветвления, или бифуркации, когда может стремительно трансформироваться система в целом . Например, Элдредж и Гоулд утверждают, что эволюция - это не столько непрерывное поступательное движение вверх, сколько длинные периоды равновесия, когда никаких существенных изменений не, происходит, прерываемые эволюционными точками разветвления, или бифуркации, когда возникают новые виды да периферии или границе зоны обитания родительских видов. И хотя отчетливо заметны различия между ответвлением новых биологических видов и сдвигом от одного .типа общества к другому, мы увидим поразительное сходство между моделью "периферийных маргиналов", предложенной Гоулдом и Элдреджем, и концепциями других теоретиков "хаоса" и эволюции, с одной стороны, и тем, что происходило и, кажется, сейчас снова происходит в культурной эволюции. Вклад феминистских исследований в интегральное изучение культурной эволюции, охватывающее все протяжение человеческой истории, равно как и обе половины человечества, более очевиден: они содержат те данные, которые отсутствуют в традиционных! источниках. По сути дела, переоценка нашего прошлого, настоящего и будущего, предпринятая в данной книге, была бы невозможна без трудов таких мыслительниц, как Симона де Бовуар, Джесси Бернард, Эстер Боусрап, Гита Сен, Мэри Дейли, Дейл Спендер, Флоренс Хоу, Нэнси Ходороу, Адриенн Рич, Кейт, Миллетт, Барбара Гелпи, Элис Шлегель, Аннетт Кюн, Шарлотта Банч, Кэрол Крайст, Джудит Пласкоу, Кэтрин Стимпсон, Розмари Рэдфорд Рузер, Хейзел Хендерсон, Кэтрин Маккиннон, Вильма Скотт Хайди, Джин Бейкер Миллер, Кэрол Джиллиган, и список этот далеко не полон. Этот корпус данных начал складываться еще со времен Афры Бен в семнадцатом столетии и даже еще раньше, но окончательно выделился и оформился лишь в последние два десятилетия. Сложившаяся на его основе концепция ученых-феминисток открывает, подобно теории "хаоса", новые горизонты для науки. Будучи совершенно различного происхождения (одна из традиционно мужской науки, другая - из совершенно иного, женского опыта и мировоззрения), феминистская теория и теория "хаоса" имеют много общего. Официальная, традиционная наука все еще подчас смотрит на обе дисциплины как на некую таинственную активность на самой грани, или уже за нею, допустимого в науке. Делая акцент на трансформации, эти два направления мысли отражают растущее понимание того, что нынешняя система распадается и что мы должны найти путь к совершенно иному будущему.
      *********************************
      Глава 1
      ПУТЕШЕСТВИЕ В УТРАЧЕННЫЙ МИР НАЧАЛА ЦИВИЛИЗАЦИИ
      Пролежавшая более двадцати тысяч лет в пещерном святилище женская фигурка рассказывает нам, людям современного Запада, о мировосприятии наших древних предков. Эта небольшая, вырезанная из камня фигурка - одна из так называемых "Венер", которых до сих пор находят на всей территории первобытной Европы. Обнаруженные при раскопках на обширном географическом пространстве - от Балкан в Восточной Европе до сибирского озера Байкал и на запад до Виллендорфа под Веной и Грот дю Папп во Франции - эти фигурки иные ученые считают выражением мужского эротизма, своего рода древней аналогией журналу "Плейбой". Для других же они всего лишь культовые предметы, которые использовались в примитивных и, по всей видимости, непристойных обрядах плодородия. В чем, однако, подлинный смысл этих древних скульптур? Можем ли мы в самом деле отмахнуться от них как от "продуктов греховного мужского воображения"? ' Подходит ли вообще имя "Венера" к этим широкобедрым, нередко беременным, грубо стилизованным и часто безлицым фигуркам? А, может быть, эти древние статуэтки рассказывают нам нечто важное и о нас самих, и о том, как некогда женщины вместе с мужчинами поклонялись жизнетворящим силам Вселенной?
      Палеолит
      Наряду с наскальными рисунками, пещерными святилищами и захоронениями женские фигурки являются важными источниками информации о духовном мире людей палеолита. Они подчеркивают благоговейный страх наших предков как перед тайной жизни, так и перед тайной смерти. Они показывают, что еще на очень ранних этапах человеческой истории воля человека к жизни выражалась и утверждала себя в многообразии ритуалов и мифов, которые принято связывать со все еще распространенной верой в то, что мертвые могут вернуться к жизни через новое рождение. "В столь большом пещерном святилище, как Труа Фрер, Нио, Фон де Гом или Ласко, - пишет историк религии Э. О. Джеймс, - церемонии должны были представлять собой организованную общиной попытку взять под контроль природные силы и процессы с помощью сверхъестественных средств ради всеобщего блага. Священная традиция, будь она связана с добычей пищи, тайной рождения и воспроизводства и смерти, возникала и действовала, по-видимому, в ответ на желание жить и сейчас и в будущем". Свидетельства подобной связи женского начала с силой, дарующей жизнь, мы можем обнаружить в палеолитических захоронениях. К примеру, в гроте Кро-Маньон в Лез Эйзи, Франция (где в 1868 году впервые удалось найти костные останки наших предков эпохи верхнего палеолита), вокруг трупов и на них были аккуратно разложены раковины каури. Эти раковины, имеющие форму того, что Джеймс изящно именует "вратами, через которые дитя входит в мир", очевидно связаны с определенным типом древнейшего почитания женского божества. Как пишет Джеймс, эти каури были символом жизнетворения, так же как красная охра, которая и в более поздней традиции воспринималась как имитация и жизнетворения, и женской менструальной крови. Кажется,что на первый план выступает связь женщины с дарением жизни и ее продолжением. Но и смерть, точнее, воскресение, также оказывается центральной религиозной темой. Как ритуал размещения имеющих форму влагалища раковин каури вокруг мертвых и на них, так и практика покрытия мертвого тела и раковин (или только раковин) красной охрой (символизирующей живительную силу крови) являются частью погребального обряда, в результате которого ушедшие должны, заново родившись, вернуться. Еще точнее, как замечает Джеймс, они "указывают на похоронные ритуалы в основе ритуала жизнетворения, тесно связанного с женскими фигурками и другими символами культа Богини". Помимо археологических данных о погребальных обрядах палеолита, известны также свидетельства обрядов, стимулирующих плодовитость животных и растений, которые обеспечивали наших предков всем необходимым. Например, на мягком глиняном полу в штольне неприступной пещеры Тюк д' Одубер в Арьеже под настенным изображением двух бизонов (самец преследует самку) имеются отпечатки человеческих ног, сделанные, по мнению ученых, во время ритуальных танцев. Другой пример - один из ритуалов в пещере Когул в Каталонии - изображает женщин, возможно жриц, танцующих вокруг обнаженной мужской фигуры поменьше, и эта сцена, по-видимому, тоже является религиозной церемонией. Все эти пещерные святилища, фигурки, захоронения и церемонии связаны с верой в существование того единственного источника, из которого возникает и человеческая жизнь, и жизнь животных и растений, - это великая Богиня-Мать, или Вседающая, с которой мы встречаемся и в более поздние периоды истории западной цивилизации. Они также дают основание считать, что наши древние предки понимали: мы и окружающая нас природа - это тесно связанные между собой части великой тайны жизни и смерти, и поэтому ко всей природе следует относиться с уважением. Это осознание, позднее подчеркивавшееся тем, что фигурки Богини помещались среди символизирующих природу животных, воды и деревьев, или тем, что она сама изображалась как получеловек-полуживотное, по-видимому, было центральным в утерянном нами духовном наследии. Таким же важным моментом был благоговейный страх и изумление перед великим чудом человеческого существования: чудом рождения, воплощенным в женском теле. Таковой, судя по этим свидетельствам древней духовной жизни, была главная тема всех верований доисторического Запада. Высказываемые нами взгляды признаны пока еще немногими учеными. Они еще не излагаются почти ни в одном обзорном курсе об истоках цивилизации. Дело в том, что, как и в большинстве популярных книг на эту тему, здесь до сих пор преобладают воззрения ученых прошлого, рассматривавших искусство палеолита в соответствии с утвердившимся стереотипом "первобытного человека" - кровожадного и воинственного охотника, хотя некоторые наиболее примитивные общества охотников-собирателей, обнаруженные в наше время, ни в малейшей степени не соответствуют этому стереотипу. Одним из основных положений традиционных теорий было - и до сих пор остается - утверждение, что искусство палеолита создано мужчиной. Однако оно также никак не подкреплено фактами, являясь, совсем наоборот, результатом научной предвзятости и опровергается данными, полученными в наши дни. Например, у веддов (Шри-Ланка), наскальные росписи выполняют не мужчины, а женщины. В основе этих предубеждений лежала идея о том, что, как пишет Джон Пфайффер в "Появлении человека", "в интересах и воображении доисторического человека доминировала охота", и что, "если он в чем-то и похож на современного человека, то именно в том, что по различным поводам использовал ритуалы для восполнения и увеличения своей силы". В соответствии с этой установкой настенные росписи палеолита всегда интерпретировались только в связи с охотой, даже когда они изображали пляшущих женщин. Аналогичным образом, как уже отмечалось, свидетельства поклонения женскому божеству в антропоморфном облике - такие, как находки широкобедрых и беременных женских фигурок - должны были либо игнорироваться, либо квалифицироваться просто как объекты мужской сексуальности: тучные эротичные "Венеры" или "варварские идеалы красоты". Несмотря на некоторые исключения, схема эволюции мужчины как охотника и воина окрасила большинство истолкований палеолитического искусства. И только в XX веке в ходе раскопок в Восточной и Западной Европе и Сибири интерпретация старых и новых находок стала постепенно изменяться. Среди новых исследователей оказались женщины, которые обратили внимание на женский половой образный ряд и предпочли более сложное, религиозное, а не "охотничье-магическое" объяснение искусства палеолита. А поскольку новые ученые были чаще мирянами, нежели монахами, подобно аббату Брею (чьи "мора диетические" интерпретации религиозной практик" столь повлияли на исследования палеолита в XIX- начале XX века), то и некоторые ученые-мужчины, проанализировав пещерную живопись, фигурки и другие находки палеолита, также начали подвергать сомнению догматы, принятые тогдашней наукой. Интересный пример такого рода пересмотра связан с изображениями палок и линий на стенах палеолитических пещер или вырезанных на изделиях из кости и камня. Для многих ученых представлялось вполне очевидным, что они изображают оружие: стрелы, крючки, копья, гарпуны. Но, как пишет Александр Маршак в книге "Корни цивилизации" - одной из первых работ, бросивших решительный вызов стандартным представлениям, - эти рисунки с таким же успехом могут изображать растения, деревья, ветки, тростник и листья. Более того, подобная интерпретация избавляет нас от необходимости недоумевать, отчего у людей, которые, наподобие современных племен собирателей и охотников, употребляли в пищу главным образом растения, столь удивительно отсутствуют изображения растительности. Питер Уко и Андре Розенфельд в книге "Искусство пещер палеолита" также пытались объяснить себе этот факт. Они же отметили еще одну любопытную несообразность. Все прочие данные доказали, что гарпун, называемый "бисериал", появился лишь в эпоху позднего палеолита, в мадленский период, - хотя ученые упорно "находили" их в настенной живописи доисторических пещер, создававшейся на много тысячелетий раньше. Кроме того, с чего бы художникам палеолита вздумалось так часто изображать неудачную охоту? Ведь если палки и линии - действительно оружие, оно на рисунках никогда не достигает цели. Чтобы разрешить эти загадки, А. Маршак, не будучи археологом и, следовательно, не находясь в плену традиционных археологических воззрений, тщательно изучил объекты, принятые за картинки гарпунов. Он обнаружил под микроскопом, что не только зубцы гарпуна были направлены не в ту сторону, но и черенок оказался заострен не с того конца. Что же в таком случае если не "вывернутое" оружие - означали эти рисунки? А вот что - ствол и ветви. Иными словами, эти и другие изображения, привычно описываемые как "зазубренные" предметы или "мужские объекты" были ничем иным, как стилизованными изображениями деревьев, веток и растений. Так снова и снова при тщательном изучении традиционный взгляд на искусство палеолита как на примитивную охотничью магию оказывается скорее отражением стереотипов, нежели логической интерпретацией увиденного. Так же, как и приписываемая палеолитическим женским фигуркам роль объекта мужской сексуальности или культа плодородия. Из-за скудности находок мы, возможно, никогда не сможем точно разгадать специфическое значение этих рисунков, фигурок и символов времен палеолита. Однако, судя по тому, какое впечатление произвели образцы этой живописи, запечатленные в прекрасных цветных репродукциях, это искусство по-прежнему обладает огромной силой воздействия- Некоторые изображения животных не уступают творениям лучших современных художников, а присущий им свежий взгляд доступен немногим нашим современникам. Поэтому можно с уверенностью сказать, что искусство палеолита - это нечто большее, чем грубые примитивные каракули неразвитых, примитивных существ. Оно доносит до нас духовные традиции, которые нужно понять, если мы хотим узнать не только о том, каким человечество было, но и то, каким оно может стать. Как писал в одном из важнейших современных трудов, посвященных искусству палеолита, Андр.е Леруа-Гуран, директор Центра доисторических и протоисторических исследований в Сорбонне, было бы "нелепо и недостаточно" сводить систему верований того периода к "примитивному культу плодородия". Мы можем "без преувеличения принять все изобразительное искусство палеолита в целом за выражение взглядов на естественную и сверхъестественную организацию живого мира, - замечает Леруа-Гуран и продолжает, - люди времен палеолита несомненно знали о разделении мира животных и людей на две противостоящие половины и полагали, что миром живых существ правит союз этих половин". Вывод Леруа-Гурана о том, что палеолитическое искусство отражает значение, которое наши ранние предки придавали существованию двух полов, основывался на изучении тысяч рисунков и предметов из почти шести десятков пещер.