Первые залпы войны

Помощник командира разведвзвода старшина Садыков, появившийся из кустов, предупредил бойцов, чтобы никто не расходился, что через 15–20 минут будет построение.

– Где командиры? – полюбопытствовал я.

– Да все спорят. Лейтенант Егоров настаивает, чтобы на каждое отделение выдали по два ручных пулемета, а Игнатьев говорит, что достаточно и одного, – ответил Садыков.

– Ну, и чья взяла?

– Игнатьев уступил Егорову. Хотя он и начальник разведки.

– У Егорова большой боевой опыт, – сказал Садыков и, посмотрев на часы, подал команду:

– Разведвзвод, выходи строиться!

Выстроился разведвзвод на полянке перед березняком, где впритык к деревьям стояли замаскированные автомашины и танки. Садыков доложил Игнатьеву, который подошел с Егоровым и танкистом – младшим лейтенантом Валуевым.

– Вольно. Слушайте боевую задачу, – начал Игнатьев. Говорил он, словно читал доклад. Задача разведки заключалась в том, чтобы наша группа, поддерживаемая» танками, определила главное направление движения войск противника и его силы. Метод действия – бой из засады. Сейчас особое внимание мы должны уделить двум дорогам, ведущим на Каунас. Распуская взвод, Игнатьев приказал, чтобы подразделение довооружилось ручными пулеметами.

Выехали мы под вечер, где-то часов в пять-шесть. Впереди нашей колонны шли танки. В первом из них, высунувшись из люка, ехал лейтенант Игнатьев. Двигались по грейдеру в западном направлении. Кругом стояла мертвая тишина. Вся пыль, поднимаемая гусеницами танков, ложилась на нас, ехавших на грузовиках. Колонну замыкала автомашина, в кузове которой стояли бочки с горючим. Проехав километров 30, мы не встретили ни одного хутора. В сосняке, где дорога почему-то не так пылила, мы увидели впереди щуплого мужичонку с палкой в руке. Услышав шум моторов и гусениц, он остановился на обочине дороги. Головной танк остановился, Игнатьев вылез из башни и о чем-то стал расспрашивать мужичонку. К ним подошел Егоров. Минуты через три-четыре Егоров вернулся с незнакомцем к машине и вместе с ним сел в кузов. Пока мы ехали, Егоров внимательно, с явным неудовольствием осматривал незнакомца и его котомку.

– Что там у тебя? – спросил Егоров мужика.

– Харчи, пане командир, харчи, – вздрогнув, испуганно пролепетал наш попутчик. Проехав сосновый бор, мужичонка растерянно засуетился и с просящим видом обратился к Егорову:

– Пан командир, прошу вас, остановитесь! Там мой хутор. Меня детки ждут, – залепетал он скороговоркой. Егоров пару раз стукнул кулаком по кабине. Машина остановилась, и нашего попутчика словно вынесло из нее. Он торопливо зашагал в сторону густого кустарника, за которым начинался лес. Ехавший на переднем танке Игнатьев, не поняв, в чем дело, остановил колонну и, сойдя с брони, направился к машине Егорова.

– В чем дело? – спросил Егорова командир машины.

– Попутчик сказал, что там его хутор, – показал Егоров в сторону, где скрылся мужичок. И в это время с опушки леса взлетела красная ракета в сторону, куда вела дорога.

Мы молча проводили взглядом ракету. Егоров схватил у пулеметчика «ручник», заряженный диском, и почти полностью высадил его по тому месту, откуда взлетела ракета. Вернув оружие пулеметчику, он матерно выругался.

– Вот она, бдительность. Говорил, что никого не надо сажать. А мы вот какие добряки! Подвезли себе на шею, – плюнул, ни на кого не глядя, наш командир. Мы поняли, что этот упрек адресован начальнику разведки. Игнатьев направился к головному танку. Через-полчаса колонна остановилась. Командиры отошли в сторону и что-то обсуждали, тыча пальцами в карту. Чувствовалось, что разговор шел на высоких тонах. В это время послышался приближающийся шум самолета. Игнатьев скомандовал, чтобы машины загоняли в лес. Бойцам было приказано укрыться в кустарнике, в стороне от машин.

Недалеко от нас пролетела «рама» – немецкий самолет-разведчик. Он пролетел возле дороги, покрутился над сосняком, который мы миновали минут двадцать назад, и улетел, ничего не обнаружив.

– Видно, кто-то по рации передал о нашем продвижении. А ракета была условным сигналом, – как бы для себя сказал Егоров. Игнатьев виновато покосился на своего товарища и дал команду выезжать на дорогу.

К рассвету мы выехали на большак. Командиры сверили по картам местонахождение. По всем признакам это оказалась именно та дорога, по которой мы должны определить силы фашистов, двигающихся в направлении Каунаса. Игнатьев приказал танкистам выбрать позиции фронтом на запад. Автомашины сдали метров на триста от дороги и замаскировались.

По обе стороны дороги, метров на 80-100, было чисто. Дальше начинался кустарник, который постепенно переходил в лес. Егоров по левую сторону дороги расположил два отделения, усилив их тремя расчетами ручных пулеметов и двумя – станковых. Мое отделение, усиленное расчетом ручного пулемета из первого отделения, Егоров расположил по правую сторону дороги. По замыслу командиров мы должны пропустить боевое охранение немецкой колонны. По сигналу «зеленая ракета» танкисты огнем из орудий должны разделить колонну на несколько частей. Мое отделение в это время открывает огонь. Немцы, опомнившись, должны покидать машины и укрываться на левой стороне дороги, то есть спиной к позициям первого и второго отделений. Тут-то и открывают огонь «станкачи» и «ручники».

Но противник через некоторое время опомнится. Третье отделение может оказаться отрезанным от своих дорогой. Поэтому наша задача состояла в том, чтобы вести огонь не больше 10 минут, а затем лощиной, которая находилась сзади нас метров в 50 и простиралась вдоль дороги, броском достичь седловины, где дорога проходит позади позиций танкистов, пересечь ее, а дальше командиры были намерены использовать отделение согласно обстановке, которая сложится за это время.

Заняв свои рубежи, отделения окопались и замаскировали позиции. С западного направления мы услышали шум моторов. Насторожились, приготовившись к бою. Однако это были четыре наших легких танка Т-26. Игнатьев пытался остановить машины, но они пронеслись мимо, чуть было не подмяли гусеницами начальника разведки. Минуты три спустя в том же направлении проезжали три машины с людьми. Их удалось остановить. В грузовиках в основном были женщины и дети.

Это семьи командиров. От них мы узнали, что немцы недалеко. По дороге движется большая колонна мотопехоты в сопровождении танков, бронетранспортеров и: артиллерии. Предполагалось, что колонна может появиться здесь примерно через полчаса.

Егоров, проверив наши позиции, предупредил, чтобы мы не ввязывались в затяжной бой. Надо посеять у противника панику, создать пробку на дороге. Напомнил, что минут через десять после начала боя следует по лощине броском достичь обратной стороны высотки, пересечь дорогу и – к машинам.

– Промедление может кончиться плохо. Понял? – спросил Егоров и направился на другую сторону дороги. Тут я увидел, что рядом со мной расположился помощник командира взвода старшина Садыков.

«Наверное, Егоров не надеется на меня и решил подстраховать», подумал я.

Не прошло и получаса, как с запада послышался шум моторов. Мы насторожились. Там, где шоссе выходит из леса, показалась группа мотоциклистов. В каждой коляске сидел пулеметчик. Боевое охранение на небольшой скорости проехало открытое место, миновало высотку, напоминающую горб. Минуты две спустя показались три легких танка. Немцы, видимо, не заметили хорошо замаскированную засаду, и танки скрылись-за горбом. Затем показалась основная часть колонны. Впереди шел бронетранспортер, а за ним с интервалом: метров 20–30 ехали автомашины с мотопехотой, между второй и третьей – черная легковая. Немцы в кузовах автомашин осторожно озирались по сторонам.

Вдруг первая машина сбавила скорость. Немцы дали несколько очередей по сторонам, и колонна снова двинулась. Автоматные очереди срезали вершины кустарника, за которым притаилось наше отделение. Нам на голову сыпануло срезанными листьями и ветками.

И вот взвилась зеленая ракета. Первый снаряд «тридцатьчетверки» зажег бронетранспортер. Другой поднял на дыбы автомашину и поставил поперек дороги, следующая за ней машина уткнулась в кювет. Немцы стали прыгать из автомашин и разбегаться в разные стороны. Еще не показалась красная ракета, как отделение, находящееся на противоположной стороне дороги, открыло огонь из всего оружия, каким располагало.

Как после выяснилось, это отклонение от принятого плана случилось потому, что кустарник, в котором завели первое и второе отделения, находился от дороги метрах в тридцати. Когда ударили орудия наших танков, немцы бросились к кустам и могли смять засевших там бойцов. Поэтому им пришлось не медля, почти в упор расстреливать врагов. Некоторые из них стали прыгать в противоположную сторону, то есть к нам. Но поскольку мы были дальше от дороги, нам не грозило такое. Я вначале намеревался дать команду «Огонь!», когда немцы приблизятся к нам метров на полсотни, но не выдержал, скомандовал раньше и одновременно нажал на спусковой крючок автомата, когда немцы еще не дошли до вешек, обозначающих 70 метров, которые я поставил, чтобы бойцы могли лучше пользоваться прицельной рамкой.

Встретив огонь, немцы заметались, но потом опомнились, залегли и стали отвечать нам огнем. Наши танки из своих орудий били по колонне. Горело несколько машин, в том числе и легковой автомобиль, который валялся вверх колесами в кювете. Не то я растерялся, не то увлекся боем и позабыл, что должен командовать отделением. Метрах в сорока от меня выскочили трое немцев и, стреляя на ходу, бежали на меня. Я дал две короткие очереди. Только один из них остановился и, скрючившись, уткнулся в землю. Я думал, что мне пришел конец. Но тут же мой сосед с ручным пулеметом скосил их. Я израсходовал два диска и убедился, что мой огонь не очень-то эффективный. По отдельным фашистам приходилось давать по три очереди, прежде чем уложить их. Тут у меня мелькнула мысль: а как прав был Егоров, который настоял на том, чтобы каждое отделение усилить добавочным ручным пулеметом.

После того как мы отбили наседавших на нас немцев, наступило непонятное затишье, прерываемое отдельными выстрелами и очередями. Что это означало, выяснилось потом. Опомнившись и оценив обстановку, противник понял, что в засаде не так уж много сил. Уцелевшие фашисты помаленьку стали сбиваться в свои подразделения и постарались атаковать нас, постепенна приближаясь к нашей засаде. На опушку леса немцы вытащили несколько орудий, которые, кстати, вовремя заметили наши танкисты. Это помогло быстро подавить, пушки противника. Но и наш орудийный огонь стал жиже: у одной «тридцатьчетверки» заклинило пушку. Чувствовалось, что обстановка резко меняется.

Кто-то рукой стукнул меня по плечу. Я повернулся. Это Садыков подполз и, показав на часы, дал понять, что время давно вышло, надо срочно уходить. Я словно проснулся и снова почувствовал себя командиром отделения. Что есть силы крикнул: «Отделение, отходить!» И мы все бросились назад, к лощине. В это время группа немцев рванулась отсекать нам отход к холму, за которым мы должны были пересечь дорогу. Еще одна группа окружала нас с другого фланга. Но тут фланговый пулеметный огонь из танка с заклиненной пушкой отсек обе группы от наших позиций и заставил противника залечь. Не знаю, с какой скоростью мы бежали. Помню одно: мчались, не обегая кустов и не чувствуя, как ветки били по лицу. Только в машине я стал понимать что к чему.

Колонна наших автомашин отъехала назад от грейдера километров семь, свернула в лес. Лейтенант Егоров приказал заглушить машины. Мы стали ждать танки. Вскоре появились и они. Из люка поврежденного танка выскочил лейтенант Игнатьев, а за ним младший лейтенант Валуев с перевязанной рукой. Мы подумали, что он ранен. Оказалось, что командир танкистов при попытке восстановить работоспособность поворотного механизма пушки сильно поцарапал руку.

Настроение у бойцов и командиров было подавленное: четверо убиты, один тяжело и трое других легко ранены. Командиры собрались около танка и стали обсуждать, что делать дальше.

– Главная задача нами выполнена. Выполнение второй, как приказано, зависит от обстоятельств. Что будем делать? – обратился к командирам Игнатьев.

– Выполнять вторую. Силы для этого есть, – словно мимоходом скороговоркой пробурчал Егоров. Игнатьев сказал, что думает так же.

Подложив под листок бумаги планшетку, он стал писать донесение. По мнению командиров, в колонне двигалось не менее полка мотопехоты, усиленной подразделениями танков и артиллерии.

– Сколько мы уложили немцев и техники? – снова обратился Игнатьев к командирам.

– А кто считал сколько и когда было считать? – язвительно заметил Егоров.

– Ну хотя бы приблизительно, – настаивал Игнатьев.

– На той стороне дороги, где действовали первое и второе отделения, все усеяно трупами противника. В зоне действия третьего отделения – высокая трава, там и приблизительно не прикинешь. Ну а тех, кого снаряды и пули застали в машинах, поди посчитай! – рассуждал Егоров.

– Ну хотя бы приблизительно, – повторял Игнатьев.

– С убитыми и ранеными человек 120–130 будет.

Ведь почти в упор били, – вступил в разговор Валуев. Сошлись на том, что не давать цифр и написать, что уничтожена почти рота противника. О потерях немцев в технике тоже написали приблизительно. Зато свои потери были в донесении точными. Правда, Валуев настоял, чтобы его убрали из числа раненых.

– Это не рана, а царапина. Не от пули же она, не от осколков, доказывал Валуев.

Игнатьев приказал дозаправить горючим танки и автомашины. Пустые бочки выкинули из кузова. Командир разведки отдал пакет с донесением шоферу и приказал той же дорогой возвращаться в полк. С этой же машиной отправили двух автоматчиков и тяжело раненного бойца.

На краю поляны, подле трех больших сосен, бойцы заканчивали рыть могилу. Сюда на самодельных носилках принесли убитых. Носилки поставили рядом. Около одних на корточках плакал боец. Он сгонял пилоткой мух, которые назойливо осаждали лицо убитого.

– По земляку парень убивается. Из одной деревни, вместе взятые, услышал я сзади голос Гривадзе.

К убитым подошел невысокий коренастый боец, закрыл полуоткрытые глаза погибших и положил на них медные монеты. Игнатьев построил разведку. Команды он подавал вполголоса. Он кивнул головой бойцам, что принесли убитых. Вынул пистолет. Это же сделали другие командиры. Мертвых опустили в могилу, накрыли шинелями. Бойцы поодиночке прошли цепочкой мимо могилы, бросая в нее по горсти земли.

Игнатьев рукавом вытер слезы. Я, стараясь не показать своей слабости, через силу удерживался от слез.

– Простите нас, товарищи, если мы сделали что-то не так, не совсем по обычаю. Нас этому не учили. Спасибо вам за то, что вы храбро дрались за свою землю.

Пусть она будем вам пухом. Мы за вас отомстим врагу, – сказал Игнатьев.

Он еще что-то хотел добавить, но не мог, горе душило его, и он захлебывался. Командиры сделали три выстрела из пистолетов. Танкисты вырубили зубилом из железной пластины звезду, прикрепили ее к колышку, а Игнатьев химическим карандашом написал на затесанном месте фамилии и имена погибших, годы их рождения и дату гибели.

Прощание с товарищами на всех произвело тяжелое впечатление. Каждый думал, наверное, одно: кому следующему уготовит война такую кончину, сколько еще будет разбросано по стране таких скромных могилок, а сколько их затеряется навсегда? Ведь война только начинается. Нет, наверное, нет ничего страшнее неизвестности, неведения того, что с тобой будет сегодня, завтра.

Через полчаса после прощания с погибшими Игнатьев дал команду: «По машинам!» Наша колонна двинулась выполнять вторую часть своей задачи. Дорога, на которой нам предстояло установить продвижение сил противника, была изрыта гусеницами танков. На взрыхленном песке четко вырисовывались следы колес автомашин. В том месте, где мы выехали, была тишина. Видимо, немецкие части прошли по дороге давненько, и поэтому не было слышно ни шума моторов, ни голосов.

Наши командиры решили и здесь сделать засаду. На этот раз мы расположились по одну сторону дороги, там, где проселок перпендикулярно пересекает ее. Решили отрубить хвост вражеской колонны, уничтожить-его в коротком бою и прорваться к своим. Для этого метрах в трехстах западнее оставили двух бойцов. Они замаскировались и должны были наблюдать за ходом колонны. Когда хвост ее сравняется с ними, они дадут знать зеленой ракетой, а сами побегут к месту сбора.

Там, где предполагалось дать противнику бой из засады, с противоположной стороны к шоссе вплотную подходил лес, а с нашей стороны простиралась ровная поляна метрах в пятидесяти от дороги до леса. Поляна тянулась метров на сто вдоль шоссе. Мы подготовились к бою и ждали.

Прошло три часа, а на дороге ни души. Тишина стояла такая, будто все кругом вымерло. Солнце уже садилось, и вдруг мы услышали приближающийся шум техники. Пропустили боевое охранение. Проехали танки, мотопехота, несколько машин, везущих пушки, минометные подразделения. Уже стало надоедать смотреть «а эту вражескую мощь. Но вот начали появляться штабные машины, летучки, полевые кухни. Мы поняли, что где-то рядом конец колонны. Со стороны нашего поста в небо взвилась ракета. В это время из леса выскочили наши танки. Один из пулемета, другой из орудия стали громить противника. Стрелковые отделения открыли огонь. Мне он показался таким густым, что из-под него едва ли кому удастся уйти живым. Немцы не оказывали сопротивления, а укрывались в лесу, изредка огрызаясь автоматными очередями. Это длилось минут пять. После этого сначала на лес, где укрывались немцы, затем на дорогу, а потом и на нас обрушились мины. Нам была дана команда сосредоточиваться на пункте сбора. Минуя бросками полосу огня, мы добежали к месту, где нас ждали автомашины с работающими моторами. Если, когда мы ехали туда в кузове, было тесновато, то сейчас в машинах было довольно просторно. Подождав три минуты, наша колонна двинулась назад. Через пять километров мы остановились, чтобы дождаться танков. Они появились только через двадцать минут. Танкисты привезли троих раненых. Среди них и лейтенант Егоров. Он тяжело стонал. Санинструктор разорвал гимнастерку, и мы увидели на груди широкую кровоточащую рану. Как рассказали танкисты, Егорова они подобрали при отходе. Он помогал идти раненому бойцу. Но рядом разорвалась мина. Бойца, которого поддерживал Егоров, сразу сразило насмерть, а лейтенанта ранило. По описаниям танкистов, сраженным бойцом был Гривадзе.

К утру разведка была уже в полку. Егорова довезли мертвым. Он скончался в тяжелых муках на руках у санинструктора.

Выгрузившись из машин, мы хотели было расходиться по своим подразделениям, но лейтенант Игнатьев потребовал до особого распоряжения оставаться на месте. Сам он пошел в штаб. После доклада о результатах разведки Игнатьев построил тех, кто вернулся. Нас стало вдвое меньше, чем было, когда только собирались на задание. Игнатьев передал нам от командования полка благодарность за выполнение поставленной задачи. Он сказал, что все мы остаемся в специальном разведподразделении, которое вскоре будет пополнено. Затем мы распрощались с лейтенантом Егоровым и еще одним бойцом, который тоже скончался в дороге, отдав им последние почести. Я несколько раз пытался вырваться в расположение школы, чтобы встретиться со своими товарищами, но обстоятельства складывались так, что все было некогда, а где-то в полдень меня свалил сон, и я вместе с другими разведчиками замертво заснул в кузове машины. Старшине Садыкову стоило большого труда растолкать нас.

– Вставайте, вставайте, надо готовиться в дорогу, – каждого в отдельности тряс он.

Командир разведки, построив нас, еще раз поблагодарил за службу и представил нам старшего лейтенанта Семенкина, который, как сказал Игнатьев, отныне будет командовать разведкой полка вместо него. Лейтенант сообщил, что ему приказано принять роту в первом батальоне. Вместо Егорова командиром взвода назначили младшего лейтенанта Сажина. Он был небольшого роста, рыжий, с лицом, густо усеянным веснушками. Вид его вызвал недоумение у бойцов: как это понять, что командовать разведвзводом поручено ему, такому внешне невзрачному командиру? Это понял Семенкин, которому Сажин был по плечо, и, обратившись к бойцам, сказал:

– Младший лейтенант Сажин участвовал в боях на Халхин-Голе, опытный разведчик, не раз с бойцами пробирался в тыл к японцам, за храбрость и боевые дела награжден орденом Красного Знамени.

Такое пояснение было необходимо. Первоначальное скептическое отношение бойцов к командиру сразу же изменилось. Они с любопытством и уважением стали приглядываться к Сажину.

Бой за станцией

Во второй половине дня 24 июня наш полк покинул оборону и отдельными колоннами направился в северо-восточном направлении. Батальоны шли медленно и осторожно. Причиной этому была не жара, а опасность попасть под обработку штурмовиков и бомбардировщиков противника. Силу их удара полк испытал еще утром, до нашего возвращения из разведки. Шли мы по балкам, оврагам и густым зарослям кустарников, по перелескам, обходя открытые равнины и поля с дозревающими хлебами. Прошло лишь два дня войны, а отступление почти без боев, казалось, тянулось вечность. Но мы не теряли надежду на крутой поворот в войне, не верили, что нас можно победить.

– Упустили наши генералы выгодный момент. Надо было ударить по немцам сразу, тогда, когда они сунулись к нам. На марше их крошить надо было. А сейчас они на хвост нам наступили. Когда еще оторвемся и развернемся для удара? – рассуждал сержант Юсупов, с которым я шел рядом.

– То, что мы дадим жару фашистам, сомнения быть не может. Но когда? ответил я ему.

Дальше мы шли молча, погруженные в невеселые думы. Вывела нас из этого состояния команда „Ложись!“. Ее заглушил свист летящего снаряда. Взвод бросился в разные стороны в тот момент, когда снаряд разорвался впереди колонны. Второй снаряд сделал перелет, а третий разорвался в середине колонны. Снаряды посыпались как горох, поднимая столбы пыли, дыма и огня. Затем огонь был перенесен на лесок, в который уже вошла часть головной колонны.

Когда огненный вал переместился за балку, на дорогу вышел обоз пароконных повозок. И тотчас же огонь противника был перенесен на обоз. Ошалевшие лошади шарахались в стороны, рвали постромки. Даже рослый березняк не мог остановить их. Кое-кому, галопом удалось выскочить из этого ада. Около меня резко остановилась повозка. Раненая лошадь, подгоняемая ошалелым ездовым, сумела пробежать метров двести и рухнула на землю. Ездовой с пышными усами спрыгнул с повозки, подскочил к животному. На глазах у лошади были слезы. Она словно просила помощи у ездового. Он растерялся и тоже плакал, глядя на верного друга.

– Ложись! Ложись! – крикнул я ему.

Только через несколько секунд он опомнился, прыгнул в сторону и упал на землю.

Когда огонь прекратился, мы помогли ездовым собрать уцелевших лошадей с повозками и двинулись дальше, туда, где предполагалась встреча с противником. К середине ночи мы вышли к железнодорожному разъезду, вокруг которого горели жилые дома. Пламя хорошо высвечивало поселок. Перейдя по плотине речку, которая дальше текла вдоль железнодорожного полотна, полк остановился в лесу. Впереди слышались разрывы снарядов, а небо беспрерывно, освещалось ракетами. Получив приказ, стрелковые батальоны выдвинулись вперед и заняли оборону. Она проходила по опушке леса, пересекая железнодорожную насыпь и левым флангом упираясь в речку, которую мы перешли. Около нашего окопа появился младший лейтенант Сажин.

– Аввакумов, сколько у тебя в отделении бойцов? спросил он.

– Семь, – ответил я.

– Забирай всех и быстро в штаб полка для обеспечения безопасности и связи с батальонами. Чеши, – махнул он рукой в сторону обороны первого батальона.

Штаб полка разместился на левом фланге первого батальона, в сотне метров от. переднего края обороны. Когда мы подошли туда, связисты суетились, спеша наладить связь, а саперы рыли траншеи. Командир полка подполковник Ивановский ставил задачу командирам подразделений. Они получали указания и тут же спешили на свои участки обороны. Из обрывков разговоров, какие я услышал, можно было представить, что полк сегодня же будет наступать совместно с другими частями дивизии. Наступление второго батальона, занимающего левый край обороны полка, должна поддержать рота легких танков. Бои должны завершиться к вечеру взятием населенного пункта за рекой.

– Вопросы есть? – обратился Ивановский к комбатам.

– Приказ ясен, только патронов и гранат маловато. До наступления остается всего ничего, а танков не видно, – посмотрев на часы, сказал комбат Левченко.

– Сейчас вам патронов и гранат немного подкинут, а вот танки меня самого волнуют. Наберитесь терпения. В запасе еще полтора часа, – ответил Ивановский, хотя по его лицу можно было понять, что он потерял всякие надежды на танковую поддержку.

В шесть часов пятьдесят минут началась артподготовка к наступлению. Но она была настолько слаба, что не могла причинить особого вреда противнику, зато насторожила немцев. Взвились вверх зеленые ракеты. Первым покинул окопы батальон капитана Левченко. Мы, находясь подле командного пункта командира полка, хорошо видели, как роты в одно мгновение скатились по крутому склону высоты и по открытому полю по-пластунски и короткими перебежками быстро продвигались к реке. Подразделения 'без потерь быстро прошли половину равнины, а дальше их встретил густой огонь пулеметов и автоматов. Высокая луговая трава брызнула зеленью. Но огонь был еще малоприцельным, и бойцы продолжали выдвигаться на рубеж атаки. До немцев оставалось метров триста, не более. Казалось, что вот подтянутся последние и, поднявшись в атаку, батальон смахнет противника в реку, на его плечах ворвется на противоположный берег реки и там уничтожит врага.

Но произошло неожиданное. Послышался свист снарядов и завывание мин. А затем все потонуло в сплошном гуле разрывов. Оказалось, что немцы хорошо пристреляли этот участок. После перелета первых снарядов вторые попадали прямо в подразделения батальона. Подразделения вернулись на исходные рубежи, оставив на поле боя много убитых и раненых. Там, где был зеленый луг, дымилась развороченная земля.

Наблюдая эту картину, подполковник 'Ивановский растерялся. Он заметно ссутулился, потеряв былую выправку, и как будто больше поседел и выглядел беспомощно. Через несколько минут командир полка обрел былую уверенность и попросил телефониста связаться с капитаном Левченко.

– Со вторым батальоном нет связи. Обрыв на линии, – ответил за телефониста лейтенант Орлов.

– Тогда сам иди к Левченко, выясни обстановку и немедленно назад, приказал Ивановский.

Батальоны трижды атаковали немцев. Казалось, вот-вот достигнут цели, но в решающий момент не выдерживали огня противника и откатывались назад, на исходные позиции. Хотя второй батальон капитана Левченко нес самые большие потери и находился в невыгодном положении, его подразделения имели значительный успех. Четвертая рота захватила мост через реку, вышла на левый берег, но дальше продвинуться не могла. Немцы оттеснили подразделения батальона, находящиеся правее моста, создав угрозу окружения и уничтожения четвертой роты. Пришлось оставить левый берег и мост.

Но подполковник Ивановский не терял надежды выполнить поставленную перед частью задачу. После возвращения и доклада лейтенанта Орлова он направил против врага все свои резервы на участок, занимаемый вторым батальоном. Командир полка, видимо, рассчитывал здесь прорвать фронт и этим облегчить положение других батальонов.

При отходе с рубежа атаки на исходные позиции группа бойцов бросилась бежать через чистое поле к лесу. Подполковник Ивановский одним прыжком выскочил из траншеи и бросился наперерез убегающим.

– Стойте! Куда? Трусы! Расстреляю! – кричал он, размахивая пистолетом. Бежавший впереди высокий боец остановился как вкопанный, несколько секунд, недоумевая, смотрел на Ивановского. А затем, повернувшись назад, махнул рукой и крикнул: „За мной, ребята!“ Вся группа бойцов побежала обратно, туда, где рвались снаряды и мины.

В то время, когда Ивановский заворачивал дрогнувший взвод, на НП полка прибыл начальник штаба полковник Терещенко в сопровождении группы командиров.

– Что тут у вас происходит, подполковник? – строго спросил Терещенко Ивановского.

– Испугавшихся бойцов поворачивал, – ответил Ивановский.

– Не бойцов, а трусов, – поправил Терещенко. – После боя нужно разобраться во всем и наказать.

Не слушая Терещенко, Ивановский вплотную подошел к начальнику штаба и почти в ухо закричал:

– Танки, где танки? Когда подойдут танки, когда? Без них же всех людей уложу.

Терещенко отрешенно посмотрел на Ивановского и тихо сказал:

– Танков не ждите. Артиллерийской поддержки сегодня не будет. Но немцев надо прогнать на левый берег. Рассчитывайте на свои силы. – И группа во главе с Терещенко удалилась к машинам, на которых приехала сюда.

Наблюдая эту картину, мы, связные штаба и связисты, понимали, что полк находится в критическом положении и помощи ждать неоткуда…

Лейтенант Орлов связался с командирами батальонов и передал по телефону приказ о подготовке к наступлению. Ивановский взад-вперед прохаживался по траншее на своем НП. По его лицу было видно, что он не верит в успех наступления. Артиллерийский и минометный обстрел наших позиций все усиливался. Батальоны несли большие потери. Из штаба дивизии прибыл лейтенант. Он доставил Ивановскому пакет. Прочитав его, Ивановский позвал начальника штаба майора Удалова.

– На правом фланге обороны дивизии немцы вклинились вглубь на два километра и продолжают продвигаться вперед. Полку грозит окружение. Приказано отводить полк к реке Вилии, – сказал с облегчением Ивановский.

Приказ об отходе передавали через посыльных, так как телефонной связи не было. Мне было приказано доставить пакет в третий батальон и сразу же возвращаться назад.