Источник Мироздания (№2) - Звездная дорога

Неплохой исторический экскурс, подумал я. Особенно если учесть, что описываемые Морисом события в его родном мире происходили свыше тысячи лет назад.

– Значит, – после паузы произнёс я, – в вашей Франции монархия всё же устояла.

– Не совсем так, – ответил Морис. – Попытки реставрации в первой половине девятнадцатого века потерпели фиаско. Вернее, было три короля – Людовик, Карл и Луи-Филипп, – но правили они недолго и лишь дискредитировали идею монархии. Франция вновь стала королевством в 2068 году по результатам общенационального референдума.

– Да ну! – удивился я. – На кой чёрт вам сдалась монархия в середине двадцать первого века?

– А вот и сдалась. И не только французам, но и другим народам. После образования Северного Союза, евро-американского прообраза нынешней Земной Конфедерации, национальные правительства потеряли значительную часть своих полномочий и многие страны стали нуждаться в более устойчивых символах национальной государственности, нежели выборные институты власти. Мы, французы, поняли это в числе первых и, пожалуй, немного перестарались, восстанавливая монархию только как символ. Наши короли не имеют практически никаких полномочий, по сути дела, они являются лишь наследственными управляющими Лувра и Версаля. Зато живут, надо сказать, на широкую ногу. Это всё Хитрец Анри, он же Генрих Девятый, который жил в двадцать третьем веке. Он уговорил парламент принять специальный закон о королевском налоге с дворянства – дескать, должна же аристократия, пусть и символически, поддерживать свою опору, монархию. Размер королевского налога действительно небольшой – в процентном отношении, разумеется. К тому же дело это сугубо добровольное: не хочешь платить – отрекайся от титула, и всё; некоторые владельцы крупных состояний тогда так и поступили. Но Хитрец Анри смотрел в будущее; он предвидел, что многие освоенные планеты изберут монархическую форму правления, а значит для бизнесменов, ведущих с ними дела, иметь дворянский титул будет вопросом не только престижа, но и выгоды. Так оно, собственно, и получилось. В результате французская королевская семья стала одной из богатейших на Земле.

Я ухмыльнулся, оценив по достоинству проницательность Генриха Девятого, Хитреца Анри.

– Небось, ты тоже аристократ?

– Мой отец граф, а я, стало быть, виконт, – невозмутимо ответил Морис. – Но мы не кичимся этим, потому как не принадлежим к новоявленной знати. Мой предок по мужской линии был произведён в рыцари ещё во времена Людовика Святого.

– Внушительная родословная! – сказал я, отдавая должное десяткам поколений его предков. – Так что ж это выходит? На Земле тридцать второго века большинство стран – монархии?

– По всей Земле – нет, но в Европе почти все страны – конституционные монархии. Остальные шесть или семь, точно не помню, нужно подсчитать... – Он начал разгибать пальцы, а потом махнул рукой: – Ай, ну их к чёрту! В общем, эти страны тоже пытались обзавестись королями, но из-за отсутствия каких-либо традиций не преуспели в своём начинании. Исключение представляют швейцарцы и исландцы, которые всегда были верными приверженцами республиканского строя. Они жуткие консерваторы... Кстати, насчёт Швейцарии. У нас в Альпах есть домик, который почти всё время пустует. Если сейчас там никто не живёт, мы можем обосноваться в нём до нашей полной легализации.

– Хорошая идея, – сказал я. – Замётано.

Морис обвёл взглядом окрестности и наконец задал вопрос, которого я ждал с самого начала:

– Между прочим, что мы здесь делаем?

– Страхуемся. Вернее, перестраховываемся. Я жду, не появится ли «хвост».

– Твой отец сказал, что за нами не следят.

– Думаю, он не ошибся. Но чем чёрт не шутит. Хотя за перемещениями адептов проследить невозможно, тем не менее... Боюсь, у меня развивается паранойя.

Морис с сомнением хмыкнул:

– Если в Сумерках Дианы ты ничего не заметил, то почему ты так уверен, что обнаружишь «хвост» здесь?

– Потому что здесь Формирующие не потревожены, они находятся в естественном состоянии, и я сразу же уловлю малейшее их возмущение. Это как ровная гладь воды. – В качестве наглядной демонстрации я взял крохотный камешек и швырнул его в озеро. От того места, где он упал, пошли слабые концентрические круги. – Кто бы за нами ни следовал, как бы осторожен он ни был, он обязательно выдаст себя. И если кому-то удалось невероятное, и он вычислил перемещение отца, этот «кто-то» должен появиться здесь в течение ближайшего часа.

– Чтобы определить, куда мы дальше направились?

– Вот именно.

– Целый час, это много, – заметил Морис, но потом уточнил: – Для наших детекторов. У нас, если преследуемый корабль опередил преследователей более чем на двадцать минут, то он, считай, оторвался от погони. Интенсивность следа первые четырнадцать с чем-то минут снижается крайне медленно, а затем вдруг резко падает по экспоненте. Я даже помню формулу.

– Формул я не знаю, – сказал я, – но это так. Правда, как-то мне удалось догнать одного парня, дав ему полчаса форы, но тогда я шёл не по следу как таковому, а скорее следовал интуиции; я просто угадал, куда он умчался. Фактически, уже через полчаса след в Туннеле полностью исчезает. Я решил обождать час, чтобы перестраховаться. А вдруг преследователь окажется столь хитроумным, что разгадает мой план и рискнёт обождать полчаса, в течение которых, как он полагает, я буду его поджидать, после чего, убедившись, что слежки нет, продолжу свой путь. Но тут я перехитрю его и буду ждать не полчаса, а целый час.

– Лихо закручено, – произнёс Морис без особого восторга. – Но вот будет незадача, если наш преследователь окажется ещё более хитроумным, чем ты думаешь, и разгадает твой манёвр. – Он взял грудку свежей земли и с задумчивым видом бросил её в озеро. – Однако постой! Что ты там толковал о непотревоженных Формирующих? Разве твой отец не намутил воду своими квантовыми прыжками. Ведь он, должно быть, поднял сущую бурю.

Я лениво покачал головой:

– Вовсе нет. Отец адепт Источника и для перемещения воспользовался более глубинной силой. Формирующие он и пальцем не тронул.

Секунд десять Морис обдумывал мой ответ. Затем сказал:

– Значит, он мог только притвориться, что уходит по своим делам, а на самом деле остаться здесь, спрятаться неподалёку и незаметно наблюдать за нами?

– Мог, – ответил я. – Но не сделал этого.

– Почему ты так уверен?

– Потому что доверяю ему. Он это знает и ценит моё доверие.

– Ну, ладно, не буду спорить... А вдруг и в Звёздной Палате есть адепты? Тот же Дионис, к примеру. Что если сейчас он следит за нами? Прячется где-то в кустах, слушает наш разговор и покатывается со смеху.

Я зябко передёрнул плечами:

– Тогда у нас только одна надежда.

– Какая?

– Уповать, что он на нашей стороне.

Морис внимательно посмотрел мне в глаза.

– На нашей стороне, говоришь? – переспросил он. – Ну я-то, положим, знаю, на чьей я стороне. А как насчёт тебя?

Я не знал, что ответить.

21. КЕВИН

Уже второй раз за этот день Анхела наградила меня пощёчиной. В отличие от первой, вторую пощёчину я не заслужил, но принял её стойко, безропотно.

Это произошло сразу после того, как мы прибыли во дворец. Рик заявил, что лично позаботится об устройстве гостей, а мне шепнул, чтобы я немедленно отправлялся к Анхеле. Услышав его последние слова, Дейдра мысленно прокомментировала:

«Ждёт тебя крутая разборка, братец».

«Это уж точно, – согласился я. – Но ничего, стерплю».

«Не сомневаюсь, что стерпишь... Знаешь, я никогда не понимала мужчин, которым нравятся кнуты, цепи, наручники и тому подобное. Разве могла я подумать, что ты принадлежишь к их числу».

«Ну, знаешь!..» – обиделся я.

«Да, знаю!» – отрезала Дейдра и обратилась к Рику: – Надеюсь, нас поселят не очень далеко от Кевина и Дженнифер?

– В непосредственной близости, сударыня, – заверил он.

Дейдра кокетливо улыбнулась ему:

– Будьте так любезны, зовите меня по имени.

– С превеликим удовольствием, – просиял Рик, превратно истолковав то, что со стороны Дейдры было всего лишь проявлением чисто дружеской симпатии. – А я для вас просто Рикардо. Или же Рик – ведь вы... э, британцы, обожаете сокращать имена. Не так ли?

– Это зависит от обстоятельств, – заметила Дейдра.

– И каковы обстоятельства в моём случае?

– Определённо, благоприятные.

В мыслях я посочувствовал Рику. Если за четырнадцать лет его манера ухаживания за женщинами не претерпела существенных изменений, то вполне вероятно, что на днях у него появится «фонарь» под глазом. Моя милая сестричка обожает нарываться на неприятности – правда, страдают при этом другие...

* * *

Когда я вошёл в кабинет Анхелы и закрыл за собой дверь, она молча поднялась из-за стола, подступила ко мне и, прежде чем я успел изобразить на своём лице виноватую улыбку, наотмашь ударила меня по щеке.

– Всё понятно?

– Да, – ответил я, обнял её и поцеловал. – Извини, дорогая.

– В вашей семье у всех такое извращённое чувство юмора?

– Нет, только у Джо.

– И у тебя.

– Я только подыгрывал ему.

– И здорово это делал, даже меня обманул. А я не люблю, когда меня обманывают, пусть и шутки ради. Я так волновалась за тебя.

– С какой стати?

– Ну да, конечно! Теперь-то мне ясно, что ни с какой. Просто я, дура...

Анхела не закончила, высвободилась из моих объятий и вернулась к столу. Сев во вращающееся кресло, она нажала какую-то кнопку и обратилась к одному из двух стоявших на столе мониторов:

– Саманта.

– Да, Анхела? – раздалось в ответ мелодичное контральто.

– Что нового о «тайных вечерях»?

– Пока ничего существенного. Республиканцы и социалисты даже носа не высовывают. Похоже, они и ужинать будут при закрытых дверях.

– Понятно. И какой прогноз?

– Сейчас ещё рано делать выводы, но, судя по всему, у них возникли серьёзные разногласия. Возможно, я подчёркиваю: возможно – это лишь моё предположение – дело идёт к расколу. Никакой конкретной информацией мы не располагаем. Остаётся только ждать.

– Что ж, будем ждать.

Когда Анхела отключила связь, я спросил:

– К тебе все секретарши обращаются по имени?

– Не все, – ответила она. – Это во-первых. А во-вторых, Саманта не секретарша, она глава моей канцелярии. И, добавлю, моя близкая подруга. Если тебя это так интересует, то я не поощряю фамильярность среди моих подчинённых, но, с другой стороны, в неофициальной обстановке стараюсь обходиться без лишних формальностей. Видать, у тебя на родине всё не так, и короля там почитают за бога.

– А почему ты решила, что у нас есть король?

– Потому что в тебе, несмотря на твои свинские манеры, чувствуется аристократический лоск. Особенно это заметно, когда ты перестаёшь следить за своим поведением.

Я пододвинул стул и сел напротив Анхелы.

– Рик поделился с тобой своими догадками?

– Да. И я уверена, что он не ошибся. У тебя есть титул?

То, что я не ответил сразу, уже было ответом. Я не хотел лгать Анхеле, но и не мог сказать всей правды. Пока что не мог. Наш разговор свернул в то опасное русло, когда за одним следовало другое, и я чувствовал, что уговор, заключённый в своё время между мной и Дженнифер, в случае с Анхелой не пройдёт. Я должен выкрутиться, не солгавши, и впредь должен буду выкручиваться, утаивая часть правды, самую важную часть, от любимого человека... Чёрт, как я устал от притворства!

– Так какой у тебя титул? – настаивала Анхела.

– Принц Уэльский, – после некоторых колебаний ответил я.

Она фыркнула:

– Очень остроумно!

– Это не шутка. – Я даже обиделся: ведь я не солгал, сказал чистую правду. – Я действительно принц Уэльский, только это не тот Уэльс, что на Земле. У нас тоже есть Уэльс и есть Новый Уэльс. Я принц и того, и другого... Между прочим, о каких «тайных вечерях» ты говорила с Самантой?

Анхела поняла, что я пытаюсь переменить тему разговора, но не стала возражать.

– Собрания парламентских фракций накануне открытия сессии, – объяснила она. – После утверждения правительством окончательного варианта доклада они всеми правдами и неправдами заполучили его текст, это всегда происходит, и собрались обсудить своё поведение на завтрашнем заседании – когда нужно аплодировать, когда хранить гробовое молчание, а когда дружно качать головами в знак неприятия того или иного тезиса. В общем, обычная ситуация.

– Но, в частности, имеет свои нюансы, – заметил я.

– Что верно, то верно. Кроме всего прочего, Рик, как бы невзначай, сболтнул кому надо, что у тебя за душой не одна сотня миллиардов. Теперь многие считают, что наш брак готовился давно.

– А это что-то меняет?

– Нет, но это подлило масла в огонь. Узнав о моём намерении поставить на голосование поправку к конституции, республиканцы и их союзники по коалиции из социалистической партии всполошились. Разумеется, они сразу сообразили, что в случае отрицательного результата я назначу досрочные выборы, на которых их ожидает крупное поражение. Для лидеров фракции это не так смертельно, как для рядовых членов. Они-то будут находиться в самом верху партийного списка и при любом исходе получат места в парламенте.

– А что это им даст?

– Они сохранят верность принципам. К тому же риск благородное дело. Чем чёрт не шутит – а вдруг противникам поправки удастся заполучить сто один мандат.

– Разве это возможно?

– Маловероятно, но всё же не исключено. Одним из преимуществ и в то же время недостатков пропорциональной избирательной системы является гарантированное представительство оппозиции в парламенте. Причём, за счёт отсева карликовых партий, не преодолевших трёхпроцентный барьер, обычно ей достаётся больше мест, чем она того заслуживает.

– То же самое можно сказать и о правящем блоке.

– Тут ты ошибаешься. Большинство мини-партий у нас крайне правого толка, ультрароялистские. Их возглавляют честолюбивые представители влиятельных аристократических семейств, которые таким способом обеспечивают своё избрание в Сенат. А что касается левых, то они гораздо более сплочённые и действуют единым фронтом. Я полагаю, что как раз сейчас лидеры республиканцев пытаются договориться с социалистами о созыве внеочередных съездов своих партий, которые обязали бы всех депутатов левой коалиции голосовать против поправки.

– И они обяжут?

– Можно не сомневаться. Внеочередные съезды тем удобны для партийного руководства, что из-за крайне сжатых сроков делегаты обычно не избираются, а назначаются. Но я не доставлю им такого удовольствия. Поправка будет проголосована завтра же.

– В нарушение процедуры?

– Вовсе нет. Регламентом предусмотрена так называемая королевская привилегия. Я вправе требовать немедленного голосования по внесённому мной законопроекту, минуя предварительное обсуждение в комитетах и фракциях и без дебатов на пленарном заседании. Правда, если поправка будет принята по такой упрощённой процедуре, она вступит в силу лишь после вердикта Верховного Суда о её непротиворечивости другим статьям конституции.

– А если поправка не будет принята?

– Это меня не волнует. Вернее, волнует меньше всего. Главное, чтобы оппозиция не проголосовала дружно «против». Даже если поправка не наберёт нужного количества голосов, но часть республиканцев будет «за», это приведёт к внутрипартийному расколу.

– Ага, – сообразил я. – Таким образом, накануне досрочных выборов левые перегрызутся между собой, и ты получишь парламент фактически без оппозиции.

Анхела смущённо улыбнулась, как будто я поймал её на чём-то нехорошем.

– Всякий, кто находится у власти, не в восторге от оппозиции, – ответила она. – В демократическом обществе права меньшинства охраняются законом, и оппозиция – неизбежное зло. Но никто не запретит мне бороться с этим злом, оставаясь в рамках закона.

Я поднялся со своего места, обогнул стол и подошёл к креслу, в котором сидела Анхела.

– Солнышко. Признай наконец, что мы с тобой одним миром мазаны. Ты борешься с оппозицией, я борюсь с конкурентами...

– Я борюсь честно, – возразила она.

– Законно, – сделал я маленькое уточнение. – А насчёт честности можно ещё поспорить. Но мы спорить не будем. Поверь, я тоже чту уголовный кодекс...

– Вернее, читаешь его после каждой своей сомнительной сделки. Особенно тебя интересуют пункты о смягчающих обстоятельствах. Теперь я понимаю, как тебе удаётся выходить сухим из воды. Тебя покрывает твой брат-полицейский. – Анхела встала и прижалась ко мне. – Боже, за что мне такое наказание? Почему я влюбилась в тебя?

– Потому что я неотразимый.

– А ещё наглый, как... Ладно, Кевин, не мешай мне. Лучше ступай к своим родным. – Она снова села в кресло. – До ужина я буду занята.

– А после ужина?

Прозвучал сигнал вызова. По знаку Анхелы я торопливо отступил в сторону, и тогда она включила связь.

– Что там, Саманта?

– Свежие новости, Анхела! – раздался взволнованный голос главы королевской канцелярии. – Только что фракция социалистов в полном составе покинула совещание левых.

– Распад коалиции?

– По всей видимости. Дон Мигель отказался комментировать происшедшее, но другие депутаты как раз дают интервью. Они очень осторожны в выражениях, однако смысл их высказываний предельно ясен: социалистическая партия никогда не была противницей королевской власти, а с республиканцами их объединяет близость экономических программ. Сейчас все телекомпании готовят экстренные выпуски новостей.

– Значит, мы можем твёрдо рассчитывать на триста семьдесят четыре голоса, – подытожила Анхела. – Надо полагать, что среди республиканцев найдётся двадцать шесть ренегатов.

– Думаю, их будет больше. По нашим последним сведениям, в чёрных списках партии числится свыше тридцати человек. Их собирались лишить мандатов на ближайшем съезде, но теперь, в случае распада коалиции, они получат возможность сохранить свои места в парламенте, переметнувшись к социалистам.

– Отлично, – сказала Анхела. – Вот что, Саманта, заходи ко мне. Обсудим ситуацию более детально.

– Хорошо, сейчас... Ага! Только что получено ещё одно сообщение. Дон Мигель направляется во дворец. Очевидно, намерен вести торг.

Анхела села откинулась на спинку кресла и торжествующе улыбнулась. В её глазах вспыхнули огоньки.

– Прекрасная новость! Надеюсь, теперь, порвав с этой красной бандой, он не откажется принять портфель министра труда... Так я жду тебя, Саманта. И кстати, сообщи госсекретарю, что в девять часов я собираюсь провести заседание кабинета. Пусть обеспечит явку всех министров.

– Будет сделано.

– Тогда поспеши.

Закончив разговор с Самантой, Анхела повернулась ко мне.

– Ты всё ещё здесь?

Я отвесил церемонный поклон:

– Да, ваше величество. Покорнейше прошу извинить мне мою дерзость, но не соблаговолите ли вы...

– Прекрати паясничать, Кевин!

– Ладно. Теперь я знаю, что ты будешь делать после ужина. А потом?

Анхела вздохнула.

– К одиннадцати приходи ко мне.

– Прямо в твои покои?

– Да.

– Но что подумают... – я осёкся, встретившись со взглядом Анхелы.

Находись я ближе к ней, то непременно заработал бы ещё одну пощёчину. Видимо, это начало входить у неё в привычку... впрочем, как у меня – нарываться.

Покидая приёмную, я разминулся в дверях с худощавой симпатичной женщиной лет тридцати пяти. Мы поздоровались, и по голосу я узнал ту самую Саманту. Она была белокурой и голубоглазой. Чисто машинально я посмотрел на её руку и, увидев на безымянном пальце обручальное кольцо, украдкой облизнулся. Всё-таки трудно избавиться от старых привычек!

* * *

В гостиной наших апартаментов Дженнифер, полулёжа на диване, смотрела по визору выпуск новостей. Молодой обозреватель явно правой ориентации восторженно вещал о расколе среди левых и рассуждал о будущей расстановке сил в парламенте в случае вступления социалистов в правительственную коалицию.

– ...Пока ещё рано делать прогнозы о возможном исходе голосования по вносимой Короной поправке, изменяющей порядок престолонаследования, но уже очевидно, что сейчас парламент как никогда близок к принятию положительного решения по этому наболевшему вопросу. Раскол в рядах левой оппозиции обнажил зревшие годами глубинные противоречия...

Заметив меня, Дженнифер приняла сидячее положение и уменьшила громкость.

– Привет, – сказал я, присаживаясь рядом с ней. – Как себя чувствуешь?

– Просто сражена наповал, – ответила Дженнифер по-валлийски. – До сих пор не могу прийти в себя.

Она говорила правильно, практически без акцента, и довольно бегло, а слова слетали с её губ не то чтобы непринуждённо – скорее, бесконтрольно. Я догадался, что Бренда обучила Дженнифер языку под гипнозом, и в мыслях пожурил тётушку за то, что она прибегла к такому, далеко не безвредному, методу.

– Это трудно сразу принять, – сказал я. – Это требует времени.

– Да, – кивнула Дженнифер. – Мне нужно время, чтобы ко всему привыкнуть. К счастью, времени у меня навалом. Я всегда считала несправедливым, что человеческая жизнь так коротка.

– Что ж, справедливость восторжествовала. По крайней мере, в твоём случае.

– Ты хочешь сказать...

– Нет, Дженни. Я не хочу сказать, что бессмертие плохо. Плохо то, что этим замечательным даром обладает лишь жалкая горстка людей. А вот это несправедливо.

Дженнифер пододвинулась ближе и положила голову мне на плечо.

– Знаешь, о чём я сейчас думаю?

– Догадываюсь. Ты думаешь о том, как тебе повезло, что раньше была одинока. У тебя не было близких друзей, сильной привязанности, настоящей семьи; по большому счёту, тебе нечего терять.

– Ты прав. Прежде я страдала от своего одиночества, но теперь... Да, теперь я считаю, что мне повезло.

Ещё я догадывался, что Дженнифер думает об Анхеле и сочувствует мне.

– А где остальные наши? – спросил я.

– В твоём кабинете. Расспрашивают Джо про... моего отца. А я не хочу о нём слышать.

– Не нужно ожесточаться, Дженни. Какой ни есть, Александр твой отец. Я не хочу и не допущу, чтобы ты пошла по стопам Джо.

– А что он натворил? – поинтересовалась Дженнифер. – По его поведению я поняла, что он у вас вроде изгоя.

– Не вроде, а действительно так. Джо осуждён на вечное изгнание.

– Вашим отцом?

– Нет, его судил Дом Израилев.

– Так что же он натворил? – повторила свой вопрос Дженнифер.

– Много чего, – уклончиво ответил я. – А всё из-за того, что хотел отомстить отцу.

– За что?

Я вздохнул:

– Это долгая песенка, Дженни. И очень грустная. Джо винил нашего отца в том, что он бросил его мать беременную и она, не выдержав разлуки, покончила с собой.

– И это правда?

– В общих чертах, да. Однако замечу, что факты – вещь не только упрямая, но и очень скользкая. Джо не хотел учитывать некоторые обстоятельства, если не оправдывавшие отца, то, во всяком случае, смягчавшие его вину... – Я снова вздохнул. – Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз. А ещё лучше, расспроси Дейдру или Бренду. Они старше меня, знают больше и будут более объективными в оценке тех событий.

– Хорошо, так я и сделаю. А может, и вовсе не стану спрашивать. Если по правде, то мне не понравился Джо. Слишком он скользкий, как те твои факты, чересчур любезный. От таких людей можно ожидать чего угодно.

– Мы все хороши, – сказал я. – Нам палец в рот не клади – и мне, и Дейдре, и Бренде. Особенно Бренде. С виду она сущий ангелочек, и я её очень люблю, но, признаться, страшно боюсь подвернуться ей под горячую руку.

– Бренда прелесть, – живо возразила Дженнифер. – У неё золотой характер.

– Разве я спорю? Вовсе нет. И я рад, что вы понравились друг другу. Надеюсь, вы хорошо провели время?

– Отлично! Это было вроде ознакомительной экскурсии. Бренда много показывала мне, много рассказывала. Я видела издали Солнечный Град и Марсианскую Цитадель, была на вершине Олимпа. Потом она познакомила меня со своим мужем...

– С Колином?! – воскликнул я. – Так он уже в курсе?

– Да.

– Чёрт побери!

– Не злись, Кеви, – раздался голос Дейдры, незаметно вошедшей в гостиную. – Что случилось, то случилось. Если ты думал, что Бренда скроет это от Колина, значит, ты плохо знаешь обоих. Они муж и жена, и у них нет секретов друг от друга.

– Это следует понимать так, что ты собираешься посвятить Мела в нашу тайну?

Дейдра устроилась на диване рядом со мной.

– Отнюдь. Мел не Колин, у него другие интересы, и он не слишком любопытен. Его вполне удовлетворит моё обещание, что я не буду изменять ему во время своих частых отлучек.

Я хмыкнул:

– У вас намечается шикарный медовый месяц.

– В самом деле шикарный. Как известно, разлука лишь разжигает страсть.

– Кто такой Мел? – полюбопытствовала Дженнифер. – Твой жених?

– Без пяти мой муж, – ответила Дейдра. – Вернее, без четверти. Через пятнадцать дней наша свадьба.

– Поздравляю!

– Малкольм Лейнстер наш двоюродный брат, – счёл нужным добавить я. – Он старший сын Бренды и Колина.

Дженнифер в растерянности покачала головой:

– Подумать только, у Бренды взрослый сын!

– Ну, не такой он и взрослый... – начал было я, но Дейдра перебила меня:

– Прекрати, Кеви. Если ты намерен острить на тему «замужество или усыновление», то будешь не оригинальным. Отец опередил тебя эдак недели на три.

– Он тоже так думает?

– Когда дело за тем, чтобы поддеть кого-то, тут вы всегда думаете в унисон... Дженни, солнышко, если ты всё ещё боишься встречи с нашим отцом, то внимательнее присмотрись к его более молодой копии. Разве он страшен?

– Нет, – ответила Дженнифер, улыбнувшись. – Совсем не страшен.

– Скорее забавен, а? Старший, поверь мне, точно такой же. Правда, мордашка у него посмазливее, но что касается мозгов, то у обоих они устроены одинаково, извилина к извилине. По этой причине между ними часто возникают конфликты. Каждый видит в другом своё собственное отражение и, естественно, в первую очередь замечает свои же собственные недостатки...

Я поднялся. Не имея, в принципе, ничего против психологических экскурсов Дейдры, я не был в состоянии оценить их по достоинству, когда речь шла о моей персоне. В таких случаях я либо стремился переменить тему разговора, либо, если видел, что сестру нельзя остановить, попросту уходил.

– Ладно, девочки. Вы можете перемывать мне косточки и в моё отсутствие. А я схожу посмотрю, что делает Бренда. Она с Джо в кабинете?

– Да, – ответила Дейдра. – И не падай в обморок, если увидишь там Колина.

– Не упаду, – пообещал я.

Между тем выпуск новостей продолжался и от дел политических перешёл к обзору других событий в жизни планеты.

– ...До сих пор остаётся неизвестной цель посещения Астурии высокопоставленным агентом Интерпола Джозефом П. Кеннеди. Судя по неофициальным сведениям, поступающим из Двора, визит сеньора Кеннеди носит сугубо частный характер и никак не связан с его профессиональной деятельностью. Это косвенно подтверждает и тот факт, что он прибыл вместе с очаровательной сестрой командора Макартура, сеньоритой Дейдрой. Впрочем, визит Кевина Макартура тоже преподносился Двором как частный, однако... – Комментатор многозначительно умолк, а Дейдра показала язык своему улыбающемуся лицу на стереоэкране.

Я пожал плечами и вышел из гостиной.

* * *

Первое, что бросилось мне в глаза... Обычно это лишь фигуральный оборот речи, однако в данном случае ничего фигурального не было. Как только я вошёл в кабинет, книга, которую Колин держал в руках, бросилась мне в глаза в самом прямом смысле этого слова. Дядюшка швырнул её в меня сильно и прицельно, не играючи, на полном серьёзе.

Застигнутый врасплох, я сумел поймать книгу лишь в самый последний момент, в нескольких сантиметрах от моего лица. Источник знаний, едва не расквасивший мне нос, оказался моим собственным детищем – монографией «Теория виртуального гиперпространства; новый подход к старым проблемам».

– Чёрт возьми! – недовольно проворчал Колин. – Ты всегда отличался завидной реакцией. Весь в отца. Как говорится, яблоко от яблони... – Он умолк, запоздало сообразив, что хорошую реакцию никак нельзя отнести к недостаткам, и пословица о яблоке с яблоней здесь вряд ли уместна.

Бренда ободряюще подмигнула мне. Она сидела за моим рабочим столом и любовно поглаживала клавиатуру компьютера; глаза её сияли от восторга. Третий из присутствующих, Джо, расположился в кресле в дальнем углу кабинета и совсем не отреагировал на моё появление. Вид у него был несчастный – похоже, Дейдра, Бренда и Колин вконец извели его своими расспросами.

– Дядюшка, – произнёс я, немного оправившись от изумления. – Что за муха тебя укусила?

– Муха! – сердито повторил Колин. – У тебя ещё хватает наглости спрашивать. Дурачком прикидываешься! – Он энергичным шагом прошёлся взад-вперёд по комнате, затем подступил ко мне вплотную и взял меня за лацканы мундира. – Ишь, как вырядился, сукин сын!

– Тебе не нравится моя форма?

– Да плевать я хотел на твою форму! Меня бесит то, что последние четырнадцать лет ты держал меня за дурака. Уже невесть сколько времени я бьюсь над созданием непротиворечивой математической модели межпространственного Туннеля – а на поверку оказывается, что она давно существует! Все эти годы ты знал об этом, но не обмолвился мне ни единым словечком. Небось, втайне злорадствовал, глядя на мои мытарства, про себя насмехался над моим невежеством.