Ежики, или Мужчины как дети

Александр Евгеньевич вздохнул, глядя на счет, в который включили и адвокатов обед. Тот ласково пообещал разобраться, покарать и вообще всячески способствовать, а затем исчез, не обременив себя мыслями об оплате хлеба насущного. Вздохнул же Александр Евгеньевич потому, что получалось, что мерзавец брат с его криминальным взглядом на жизнь оказался прав, хотя и не должен был бы. И получалось, что если бы Алексашка послушался брата, то как минимум трети расходов можно было бы избежать. А еще вздохнул он оттого, что в этом весьма щекотливом деле не было лучше решения, как обратиться к этому самому пресловутому братцу за помощью. У него и связи, и нужные люди. И обставляет он такие дела мастерски. Однако от одной мысли о предстоящем разговоре Александра Евгеньевича передергивало.

«Что, отбирают парикмахерскую. Ах, негодяи! – наверняка скажет он. – Что же ты, сам не справишься? Конечно, как какое грязное дельце – это к Паше, да? А как премии на конкурсах получать – так сам, все сам».

«Ничего подобного», – будет оправдываться Алексашка, но на самом деле все так, именно так и даже еще хуже. Брат мешал Александру Евгеньевичу, он был для него неудобен, слишком уж открыто демонстрировал свой успех, слишком уж ярок был, везуч. Все, что хотел, творил. Никого не слушал, никогда. И всегда ему все с рук сходило. С самого детства, еще бы – младшенький. Везунчик, блин. Или, предположим, не будет он даже ничего этого говорить. Просто возьмет, да и поможет. А все равно обидно – почему Алексашка не может справиться сам. Ведь серьезный человек и поступает всегда правильно, как подобает. Не курит. Выпивает только по праздникам. Вот разве что с женой бывшей поступил не совсем хорошо… Это было. Но ведь не оставляет без помощи, без внимания. Не мог он с ней жить, не мог больше. А почему – до сих пор не понимал, вроде всем была хороша. А вот опротивела. Не вся и не совсем, а только в смысле… ну, в том самом смысле, из-за которого люди вообще женятся. Но до такой степени, что в комнату войти не мог, хотелось волком выть, когда ее зовущие глаза видел, пеньюары эти. А еще ужас – вдруг залетит, что с ней потом делать. Никогда уже не отделаешься. Как честный человек.

Александр Евгеньевич достал мобильник и долго в нерешительности наглаживал сенсорные кнопки. Мысли легко перескакивали на какую-то ерунду. На то, как все-таки нынче далеко техника пошла. Шагнула семимильными. Когда еще только появились эти мобильные телефоны, они были на кувалды похожи, с чемоданами в придачу. Тогда они были только у самых крутых – у бандитов преимущественно. Даже у Пашки такого не было. А потом завелся, кажется, «Сименс». Тоже лопата. И так далее. А теперь у Александра Евгеньевича в руке лежал и не мобильник вовсе – комбайн. И навигатор, и коммуникатор, и еще черт знает что, с Интернетом внутри. Только ковыряйся.

В трубке вместо гудка под гитару пели «Ваше благородие, госпожа удача», Александр Евгеньевич дослушал почти до конца третьего куплета, про «девять граммов в сердце», но братец, как всегда, брать трубку не спешил. Он всегда так делал, отчего Александр Евгеньевич злился страшно. Ему казалось, что это мерзко – таким вот способом показывать, что родной брат тебе по барабану. Все-таки как так можно? А может, он вообще уже давно нажал кнопку «сделать звонок беззвучным»? Почему-то Александр Евгеньевич был убежден, что братец так поступает достаточно часто, особенно с ним. У него вообще были свои, совершенно непонятные и невообразимые представления о вежливости и культуре.

– Нет, ну это все-таки ни в какие ворота, – фыркнул он, нажимая отбой. – Небось где-то лазит со своими дружками-бандитами. Наверняка опять нажрались и ни черта не слышат.

– Вас можно рассчитать? – приторно-ласковым тоном спросила официантка, чем окончательно развеяла сомнения Александра Евгеньевича относительно чаевых.

– Да, рассчитайте, – сухо кивнул он, демонстрируя недовольство качеством обслуживания.

– Всего хорошего, – сквозь зубы ответила официантка, устало сметая крошки с видавшей виды скатерти.

Александр Евгеньевич поднялся, поправил костюм, подосадовал на складки на брюках, потом вспомнил, что костюм все равно пропал, и махнул на все рукой. День определенно шел через пень-колоду, что было, в общем-то, и неудивительно. Пятница в Москве всегда была сумасшедшей, нервной. В пятницу ничего хорошего случиться просто не могло. Александр Евгеньевич снова набрал Пашкин номер, снова «насладился» пением в трубке, но требуемый результат достигнут не был. Почему он всегда заставляет себя искать и ждать? Демонстрирует эту свою вечную занятость «настоящими делами». Какие у него «настоящие» дела? Грабить родную страну? Спекулировать недрами? Доесть блинчик? Или доругаться с женой, с которой они вечно чуть ли не до первой крови скандалят. Этого Александр Евгеньевич никак не мог понять – зачем так вот вместе жить, если постоянно орать и бить тарелки о головы? Ведь ясно же, что Павел уже давно не любит эту языкастую тощую стерву – свою женушку. Впрочем, на этот вопрос имелся как раз очень простой ответ, от получения которого самого Александра Евгеньевича спасли собственное благоразумие и развод.

«На пузо поймала, – не без некоторого внутреннего удовлетворения констатировал он. – Определенно, если бы не беременность, летел бы Пашка от нее белым лебедем. Но, как честный человек и все такое… Хотя это-то как раз не про него. Честный человек – не смешите меня. Инстинкт!»

У братца росла дочка, Машенька (тоже мне имя, не мог ничего оригинальнее придумать), которая лучше любых якорей приковывала отца к семье. Именно она заставляла вечно пьяный, шальной папочкин корабль все-таки причаливать в родную гавань хотя бы через раз. Пашка дочку обожал, наряжал как куклу и баловал сверх всякой меры, явно планируя вырастить из нее стервочку под стать мамаше.

«Вот так сами себе могилу роем», – усмехнулся Александр Евгеньевич, аккуратно отъезжая с парковки около кафе. Чистый, ухоженный «Вольво», простой снаружи и благородный внутри, без вычурности и каких-то пошлых выкрутасов, идеально соответствовал такому человеку, как Александр Евгеньевич. За все сорок лет своей жизни он ни разу не сделал ничего такого, за что ему было бы стыдно или что вызывало бы запоздалые сожаления. Он всегда старался поступать правильно, и в основном это ему удавалось. Так почему же опять жизнь заставляет его идти на сделки с совестью! Почему же все у нас так? Через одно место. Поганая страна, поганая система.

«Ладно, обиды в сторону. Если Пашка сам не перезвонит, придется звонить ей». Хотя от мысли, что придется общаться с Павловой женушкой, его выворачивало наизнанку. От разговоров с ней он всегда сваливался в очень-очень сильный негатив.

Утверждение 3

Родители, как более взрослые люди, должны устраивать семейную жизнь своих детей

(____баллов)

– Слушай, сколько можно уже ехать? Ты на верблюде, что ли, добираешься? – иронизировала Ника от нечего делать. Ей было скучно сидеть и ждать, когда уже Маринка продерется сквозь московские пробки.

– На осле, – ответила Марина, косясь на водителя маршрутки. Она говорила вроде бы не слишком громко, но кто знает. Может быть, услышит. Хотелось бы. Этот джигит был на сто процентов убежден, что везет именно дрова.

– Понятно. И что? Когда будешь? У нас уже скоро все прогорит. И вообще, мы скоро с Лидкой так напьемся, что в баню идти будем не в состоянии, – веселилась Ника. – Застанешь наши пьяные трупы, замотанные в простыню.

– Новорига стоит, как Фудзияма, – вздохнула Марина. А что еще можно сказать про то, что тут творится в пятницу, особенно когда впереди ожидаются чудесные сентябрьские выходные, бархатные и теплые, с ласковым солнышком. Кто знает, когда потом еще удастся выбраться из мегаполиса, в котором серость, тусклость чуть ли не девять месяцев в году. Сентябрь для всех стал последним шансом, и московский народ стоически переносил пробки в мечте о глотке свежего воздуха.

– Нет, все-таки плохо, что ты живешь в городе, – заметила Ника так, словно это было Марининым решением – жить в городе или не жить.

– Да уж, плохо. Ладно, девчонки, может, вы начнете без меня? – без энтузиазма предложила Марина. – Этот стояк пока падать не собирается. – И с тоской посмотрела на пылящий впереди «КамАЗ». Она уже жалела, что вообще поехала. Как будто не знала, что поездка к Нике на общественном транспорте – настоящая пытка. Марина бы сейчас с гораздо большим интересом оказалась дома, в своей собственной уютной маленькой квартирке на Таганке, могла бы посидеть и посмотреть телевизор. Просто щелкать каналами без разбору, глядя на то, что зацепит внимание. Какой-нибудь дешевый сериал с плоским юмором и плоской жизнью, из которой заботливо вырезаны все страдания, страхи и сложности. Розовый пряничный мир.

– Ну, может, и начнем, если ты не появишься хоть через полчаса. Есть шанс? – спросила Ника, нимало не заботясь о том, что Марина ради этой встречи пропилила полгорода. Ника относилась к жизни по-простому, исходя исключительно из своей личной выгоды, но не утруждая себя анализом мотивов собственных поступков. Марина нужна была ей для компании, если бы подруг можно было заказывать по Интернету, возможно, Ника предпочла бы этот вариант. Но пока технология еще не шагнула так далеко, Ника снисходительно ждала.

– Шансов почти нет, но я буду стараться. Пойду пешком, – съязвила Марина. В конце концов, эта крашеная идиотка не понимает, что тут от Марины ничего не зависит? Крашеная идиотка не желала ничего понимать.

– Я оставлю ворота открытыми. Ты проходи тогда сама, а мы пошли. В крайнем случае мы потом тебе подкинем полешек, – «успокоила» она Марину и окончила разговор. Вот вам и «девичник» в потной маршрутке. Эти сытые козы даже не понимают, каково это – жить в Москве, жариться в транспорте, заталкивать себя в поезда, полные заразных людей. Они сидят в своих огороженных, офлажкованных и охраняемых домах и совершенно не представляют, что это такое – настоящая жизнь. Воистину у них там, за высокими заборами, совершенно другой мир. Солярии, массажи, маникюры. Марина бы и не согласилась с ними якшаться, но… эти две клушки могли что-то знать о нем. Как он живет, что он делает, что говорит, думает ли о ней, о Марине? И если да, то говорил ли что-то? Или, не дай бог, у него кто-то появился. Марине было необходимо знать все – каждую деталь, каждый жест, каждое слово мужчины, ради которого она была готова на все.

– Скоро мы поедем? – раздался громкий, весьма недовольный голос с заднего сиденья.

Марина, сидевшая впереди, рядом с водителем, оглянулась и увидела, что голос принадлежит толстенному кабанчику с красным лицом. Наверно, у него давление зашкаливало сидеть тут на жаре, но при этом он продолжал пить пиво, периодически капая пену на безразмерную клетчатую рубашку сомнительной расцветки. Марина сглотнула и отвернулась. Может быть, действительно следует уже забыть про страх и выучиться водить машину? Да, будешь точно так же стоять, но, по крайней мере, никто не будет потеть рядом с тобой и капать пиво. Бр-р-р-р! Но Марина точно знала, что машину ей покупать нельзя. Ведь тогда она лишится очень важного момента, условия. Сейчас она в любой момент могла позвонить своему бывшему мужу и сказать:

– Ты не занят завтра вечером? Не мог бы мне помочь ткани купить, а то я не дотащу сама на автобусе.

– Да, конечно, Мариш. Помогу, конечно, – обязательно отвечал он. И этот шанс, эта возможность были, безусловно, очень важны в ее стратегическом плане по их будущему. Совместному будущему. Их развод был не более чем ошибкой, она это понимает, он тоже это понимает, поэтому и ездит, поэтому и звонит, и в театры водит, и даже на лыжах кататься. Разве это развод? Просто… бывшему мужу надо больше времени, чтобы убедиться в том ясном и неоспоримом факте, что Марина для него – идеальный вариант. Лучше ее никого нет. А когда он поймет…

– Поехали, кажись. Стукнулись козлы какие-то, – добродушно, без тени негатива подметил водила маршрутки, пытаясь таким образом снять напряжение сидящих вокруг граждан. Марина вздрогнула и пришла в себя. Через десять минут Марина была на месте – в элитном подмосковном поселке «Французские озера», радующем своих обитателей райской тишиной, экологическими условиями и городскими удобствами. Не забесплатно, конечно, а за хорошие деньги возникала иллюзия, что вокруг поистине райский мир и покой. Впрочем, и тут не без идиотизма. Во-первых, почему вполне простые и ни к чему не обязывающие безымянные пруды, заключенные в периметр поселка, в одночасье стали французскими, да еще и озерами, никто не знал. Видимо, название, как и экстерьер, стали следствием весьма странных представлений о звучности, красоте и стиле со стороны создателей этого элитного поселка.

Взять хоть, к примеру, КПП. Проходная в поселке всегда напоминала Марине входной шлюз на секретном заводе или даже вход в местах лишения свободы, проще говоря, на зоне, где многие, без сомнений, из здешнего люда бывали. Кто-то работал, кто-то сидел. Но бывали многие. И теперь тут строители рая капиталистического пошиба воспроизводили лучшее из того мира, к которому привыкли.

Безопасность прежде всего – тут на ней были помешаны все. КПП, ворота, автоматчики с лицами, соответствующими зарплатам. Не подходи – убьет. Заборы вокруг поселка – три метра в три кирпича, пушкой не проломишь. Строили так, словно были уверены, что будут пытаться. Кроме того, колючая проволока. Сходство с родными северными краями идеальное. Когда Марина с мужем были здесь впервые, муж, пройдя по улицам поселка, с насмешкой сказал брату:

– Да, Паш, впечатляет. Только знаешь, чего-то не хватает. Не пойму никак, чего. А, нет – понял. Будок сторожевых по периметру, с автоматчиками. И еще, а тебе не хочется тут, когда гуляешь мимо этих французских луж, руки за спину заложить?

– Мне – нет, – смеялся Павел. – У меня такой привычки пока нет. Но ты знаешь, у Степанова такие позывы, думаю, бывают.

– О! – только и сказал Саша, услышав это.

Да, его брата трудно чем-то смутить. Его брат – бандит, ничего не боится. Никакого царя в голове! Доиграется когда-нибудь. Ладно, не в брате дело, подумала Марина, подходя к приоткрытым воротам Никиного дома.

– Ну, неужели! – воскликнула Ника, увидев уставшую Марину, пересекающую газон. – Случилось чудо? Ты поймала вертолет? А мы тебя уже и не ждали.

– Это заметно, – усмехнулась Марина, глядя, как Нику уже немножечко пошатывает. Они с Лидкой сидели во дворе, на солнышке, в шезлонгах, томные, распаренные.

– А что такого? – притворно возмутилась та. – Чуточку дринкнули, с кем не бывает. Сейчас и тебе нальем. Водочки?

– Ой, что-то я так прямо сразу не готова на водочку. Нет чего-то послабее?

– Дохляк ты, Маришка! – фыркнула Ника, вставая. – Господи, и пары минут не дадут полежать, обязательно заставят куда-то переться. Эх, жизнь моя – жестянка. Ну что, вина тебе, что ли?

– Вино, только вино! – вставила Лидка голосом Светличной. – А мне принеси-ка плюшку. Я сейчас пьяная, а пьяные калорий не ведают.

– Все худеешь? – спросила Марина, глядя на и без того тощую, нервную Лиду.

– А куда деваться. Может, если я стану на Кощея похожа, мне муж денег даст побольше? Чтобы я отъелась. Никеша, плюшек неси побольше! – Лидка без стеснения перемотала на себе простыню, демонстрируя всему огороженному элитному миру (кто вздумал бы подглядывать в этот момент за еще один забор) свои ухоженные, загорелые, тренированные бока. Лидия была с виду совершенно классической жительницей «Французских озер»: высокая, тощая, загорелая до уровня прожарки «Extrabold»[2] блондинка (если смотреть сразу после парикмахерской, то без темных корней) с хорошим маникюром и массой разговоров вокруг того, как трудно найти хорошего массажиста. Иногда у Марины создавалось впечатление, что Лидия (и такие, как Лидия) живет, воспринимая реальную Россию, как некую прослойку, абстрактное наполнение между поселком «Французские озера» и торговым центром «Европарк», в который она ездила спасаться от скуки.

– Жрать вредно, – мрачно напомнила Ника и плюхнула на стол блюдо с булочками. Булочки были тоже французскими (видимо, чтобы соответствовать месту своего употребления), покрытыми легким прозрачным желе с клубничками. Марина сглотнула. Она тоже пыталась худеть, но далеко не так успешно, как Лидия, поэтому вид булочек деморализовал ее окончательно. Красивая жизнь – мечта, которую так трудно ухватить за хвост.

– Ваше вино, мисс. Как там реальный мир? – спросила Лидка, протягивая бокал. – А то мы тут со Степановой совсем одичали, сидим в своем лесу, как дикие звери. Да, Степанова? – Она ткнула стоящую рядом Нику в бок. – Скоро завоем тут с ней, веришь?

– А то нет! – усмехнулась Марина. – Конечно, верю.

– Ладно, шутки в сторону, – посерьезнела Ника. Ты давай выпей – и в баню. А то мы уже хо-о-рошенькие, а ты ни в одном глазу. Приводи себя в эквивалентное нам состояние. Ну, ноги в руки! Потом будете тренировать любимую мышцу.

– Ты о чем? – удивилась Лидка.

– Как о чем? – вытаращилась Ника. – О языке, конечно. Или ты, дорогая, не знаешь, что язык – это тоже мышца?

– Тогда я готова тренироваться вечно! – крикнула Марина, открывая дверь в баню. Вообще-то она не очень любила баню, у нее после парной частенько начиналась сильнейшая мигрень. Но если уж тебя пригласили именно попариться – придется париться. Марина потихоньку переоделась, сполоснулась под душем, с наслаждением подставив лицо теплым струям, вспомнила, как однажды они с Сашей здесь, в этой самой степановской бане, занимались любовью. Сколько лет прошло? Пять? Около того. Тогда, кажется, только появилась эта новая Степанова. От воспоминаний Марину и без жара парной бросило в жар. Хорошо еще, что дрова действительно давно прогорели, а эти две клуши так и забыли подложить новых для Марины. В парной было уже не так уж и жарко.

Когда Марина вышла, уже начинало вечереть. Солнце еще стояло высоко, его было видно из-за стены большого степановского дома, но оно уже не так жарило, в воздухе появилась сентябрьская прохлада, сырая, зябкая. Девчонки все еще торчали на улице, но на простыни накинули куртки. Осенью перепады температур значительные, легко простудиться, подумала Марина.

– Надо бы перебираться в дом, – словно услышав ее мысли, сказала Ника. – Как баня, не совсем остыла?

– В самый раз. Ты знаешь, я не особенно люблю огонь.

– А мы с Лидкой – огнеупорные девушки, да? – усмехнулась Ника. – Так, стой, Лидка. Давай хватай чашки и тарелки. Я прислугу отпустила, так что сама, сама, сама. Как мой муж любит говорить.

– И мой, – засмеялась Лида. И на их лицах появилось то самое выражение, которое бывает у молодых замужних женщин, жизнь которых полна плотской любви. Они были любимы, их тела были любимы, и дамы не стеснялись демонстрировать это в открытую, вовсю наслаждаясь этим показом.

Марина залпом допила бокал, схватила пару тарелок и побежала в дом, чтобы ни в коем случае не показать своей слабости, своей грусти. Ника и Лидия, кажется, до сих пор в какой-то степени воспринимали Марину как одну из них, как жену брата Лидкиного мужа, хоть и временно имеющую с мужем определенные проблемы. Да-да, именно так: не находящуюся в разводе, который хоть и был, но считался чем-то вроде не очень удачной Сашиной шутки, а имеющую проблемы. У всех в семье бывают сложности, что ж теперь поделаешь. Все под богом ходим. Все наладится. И Марина делала возможное и невозможное, чтобы имидж замужней женщины сохранять. Хотя бы здесь, в «озерах».

– Так, девочки, что будем смотреть? Мы поставили новый домашний кинотеатр – это что-то. Но на нем надо смотреть только Blu-Ray Disk[3], это совершенно новый формат. Звук такой, что просто подскакиваешь. Только что же нам посмотреть?

– Может, чайку попьем? – робко вставила Марина. Она не затем сюда перлась, чтобы торчать у экрана, а потом аплодировать очередному бездарному приобретению Степанова. Ей надо было поговорить. О Саше, конечно. – Слушай, а ничего, что мы тут сидим полуголые. Степанов не придет сейчас? Как у него дела, кстати.

– Ой, какие у Степанова дела? – отмахнулась Ника, поддавшись, однако, на Маринину уловку и перескочив с темы кинотеатра на обсуждение мужчин. – Дела еще не завели, как говорится. Так что крутится, вертится. Сейчас собирается, кажется, какой-то ГОК[4] сливать. Ой, что бы я еще в этом понимала. Осознаю только, что времена все тяжелей, а денег мне дается все меньше. А сейчас Степанов где-то пьяный шатается, даже к телефону не подходит, подлец. Но если он застанет нас голыми, он будет только рад, поверь.

– Это понятно, – усмехнулась Маринка. – А как вообще дела?

– Сашку твоего тут недавно видела, – подлила информации Лидка, прикорнувшая на диване.

– Да ты что? И как он, кстати? Чего поделывает? – с усилием сдерживая эмоции, спросила Марина.

– Говорил, какие-то у него проблемы с салоном.

– Да? – нахмурилась Марина. Ей он ничего подобного не говорил, хотя она разговаривала с ним пару дней назад. Звонила спросить, какой нынче курс валют. Проговорили почти час, но ни слова о проблемах.

– Заезжал к Пашке на днях, они о чем-то там спорили. Чуть не поубивали друг друга. Ну, ты знаешь, как это у них бывает.

– Почему они так не выносят друг друга? – взмахнула руками Ника. – Ведь между ними такая разница.

– Ты о возрасте? Или о социальном статусе? – переспросила Марина. – Потому что это имеет значение. Ты знаешь, что Сашка всю жизнь опекал Пашу. И он никак не может пережить, что тот все делает наперекор.

– А Пашка всегда все делает наперекор. У него все всегда по-своему, – сказала Лида, наливая в свой бокал водки. Рюмки они все-таки забыли на улице, а идти куда-то было лень. – И мне в нем это нравится.

– Это верно, – кивнула Марина, не желая вдаваться в спор. То, как живет Павел (да и Лида, если быть честной), Марина считала глубоко аморальным. А Саша был порядочным человеком, имел какие-то моральные устои, границы. Павел же всегда считал себя умнее всех. Но сейчас дело было не в том, нравится Марине что-то или нет. Павел был Сашиным братом, и с этим приходилось считаться.

– А Сашка – дурак, потому что упустил тебя, – добавила Ника, добавила только потому, что знала, как сильно Марина хочет это услышать. – Ты знаешь, он, когда был у нас, долго стоял и смотрел на нашу фотографию. Помнишь, где мы в Австрии? Все вместе. Мне кажется, он по тебе скучает.

– Может быть, мы еще помиримся, – опустила глаза Марина. – Я готова его простить. Мне кажется, ему просто нужно время.

– Ему нужно поменьше херней страдать, – фыркнула Лида. – И тебе тоже. Нашла бы себе другого.

– Я его люблю, и я знаю, что ему нужна! – возмутилась Марина. Лида всегда такая – никакого в ней такта. Ведь что она знает о них с Сашей, о том, как он звонит ей, как они часами разговаривают, как он приезжает в любой час, только чтобы ей помочь. Это все не просто так, он просто запутался. Но Лидке этого не понять, в ее мире все просто. Еще бы, живет с бандитом. Впрочем, об этом здесь ни слова. Они обе – жены респектабельных бизнесменов, так сказать.

– Ладно, пусть мальчишки сами разбираются, – примирительно сказала Ника, поднимая бокал. – Давайте лучше выпьем за нас, таких молодых и красивых. Чтобы у нас все было, да, девчонки? Кроме возраста.

– О, за это я выпью, – кивнула Лидка.

– За нас, – повторила Маринка и уже отпила глоток, как зазвонил телефон. Не ее, хозяйский. Он зазвонил далеко, еле слышно, в каких-то других комнатах. Дом был хороший, большой. Комнат хватало.

– Кому не спится в ночь глухую? – возмутилась Ника, отставляя невыпитый бокал. – Не хочу никого слышать. Мне и так хорошо.

– Ладно, возьми, – замотала головой Лида. – А то они так и будут звенеть.

– Сейчас приду. Кто придумал эти телефоны, вроде бы созданы для удобства, а на деле – поводки. Честное слово, я с этими мобильниками себя как на поводке ощущаю. Хочется залаять даже. – Ника говорила по ходу движения, удаляясь в глубь дома. И голос удалялся вместе с ней. Через несколько секунд из дальней комнаты еле слышно донеслось ее «алло». Потом была тишина. Тишина длилась несколько минут. Внезапно тишина стала нарастать, и обе они, оставшиеся в гостиной, и Марина, и Лида, почувствовали какую-то тревогу. Тишина давила как-то слишком сильно.

– Степанова, ты там где? – крикнула Лида и, не получив никакого ответа, резко поднялась с дивана и поправила простыню.

– Пойдем? – спросила Марина, посмотрев в нерешительности в сторону коридора.

– Ника! – крикнула еще раз Лида и пошла вперед.

Ника сидела на диване в кабинете, держа в руках мобильный телефон, и смотрела прямо перед собой. Простыня съехала, и из-под нее выпала одна грудь, но Ника не обращала на это никакого внимания. Ее губы беззвучно шевелились.

– Что случилось? – прошептала Марина, но Ника ее даже не заметила.

– Да что с тобой? – крикнула Лида и толкнула Нику в плечо.

– А? – вздрогнула та. – Девчонки, мне только что позвонили… Степанов… Они сказали, Степанова нужно опознать. Что он… умер? Что это значит? Не понимаю.

Утверждение 4

Я иногда преувеличиваю свою роль в каких-либо событиях

(______ баллов)

Те чувства, которые испытала Ника, когда услышала равнодушный мужской голос в трубке своего телефона, смело можно было назвать смешанными. Конечно же, прежде всего другого это был шок. В первый момент она вообще не поняла, о чем идет речь. Степанов умер? Это какая-то глупость. Не может быть, чтобы Степанов умер, это ведь означает, что его больше нет. Не существует? Но Степанов был всегда, кто угодно другой мог исчезнуть, но Степанов? Мир перестал вертеться? Ника прожила с мужем больше пяти лет, пересекла двадцатипятилетний рубеж, плакала из-за любовниц, не очень-то скрывавшихся от жены, прикрытых степановским авторитетом. Тратила деньги, стараясь убедить себя в собственном успехе. Такие суммы бывают только у счастливых людей. Степанов был в этом мире главным. И то, что его может просто не быть, – казалось невозможным, было даже больше, чем шок.

Второе чувство, куда более острое, охватившее Нику, заставившее хватать воздух ртом и безмолвно таращить красивые серые глаза, – был страх. Страх не был порожден самой по себе смертью Степанова, хотя тот факт, что люди умирают, что люди смертны – все люди, даже очень богатые и сильные, – этот факт, безусловно, тоже пугал. Но Нику охватил панический ужас, не имеющий никакого логического объяснения. Ей вдруг показалось, что эта степановская смерть, нереальная и в то же время все-таки произошедшая в реальности, теперь неумолимым образом разрушит и ее саму, Нику. Развалит, сорвет с плеч красивые одежды, вырвет из ушей серьги с бриллиантами, вымажет в грязи и выкинет обратно, на обочину жизни, в деревню Рогожкино Тамбовской области, с ее ошеломительными просторами и сказочными, никому не нужными красотами, на завалинку, с которой Ника пыталась выбраться с самой школьной скамьи, маниакально, не пожалев ни своего юного тела, ни своей бессмертной души.

Именно оттуда железная рука Степанова перенесла когда-то юную красотку Веронику в поднебесный мир больших денег, сначала по тамбовским, а потом и по московским меркам. Именно туда Степанова боялась вернуться из «Французских озер». И смерть мужа породила целый рой страшных мыслей в Никиной голове, объединить которые можно было бы несколькими словами: «Что же теперь будет?!» Именно в этом состоянии ее и застали Лика и Марина, подруги, с которыми не обсудишь, однако, такие глупые мысли. Статус не позволяет, надо держать лицо. Однако держать его было сложно, выпитое мешало, да еще и эта простыня. Трудно соответствовать моменту в таком виде. От холода Нику била мелкая дрожь.

– Что случилось? – затараторили наперебой подруги.

– Они… они… – бормотала Ника, озираясь. – Звонили из морга.

– Из морга? – Марина ахнула и закрыла рот рукой. Потом она бросилась к Нике и обняла ее, как настоящая подруга, прижала к своему плечу, и они совместно зарыдали. Марина, правда, всхлипывала всухую, без слез. Ее муж Саша (ладно, бывший муж Саша!) сейчас был на работе, занимался делами, спасал от разорения свою парикмахерскую, которую он всегда гордо именовал салоном. И он был жив-здоров. Эта мысль согревала и заставляла прижимать к себе Нику еще сильней.

– Но почему? Почему он умер? – поинтересовалась Лида, отойдя к окну, и этот вопрос был, без сомнений, как более правильным, так и более интересным.

– Не знаю, – растерянно развела руками Ника, на секунду очнувшись.

– Убили? – предположила Лида. – Конкуренты?

– Что ты такое говоришь? – воскликнула Ника, вырвавшись из Марининых цепких объятий. Марина дернулась и вытаращилась на Лиду. Действительно, как она могла? За такие предположения могут и в самом деле убить. Ведь Лида говорит не о ком-то там, она это говорит о Степанове и кому – степановской жене! То есть вдове.

– Я просто уточняю детали. Ведь это важно – ты же тоже можешь быть в опасности. И я тоже, – спокойно возразила Лида, продолжая смотреть в окно. Ника вздохнула, потом как-то обмякла, осела обратно в Маринкины объятия и кивнула.

– Нет, девочки, это не то. Они сказали – авария.

– И что? Авария тоже может быть подстроена, – упиралась Лида. – Надо немедленно узнать, что именно произошло. И что делать дальше.

– А разве дальше надо что-то делать? – пробормотала Ника и автоматическим жестом поправила волосы.

– Конечно, надо. Обязательно надо что-то делать. Хотя бы для начала одеться, – сказала Лида и повернулась к девчонкам.

Маринино лицо было печальным, вид – подавленным, совершенно уместным и правильным в этих обстоятельствах. Ника, заплаканная, бледная от ужаса, со слипшимися волосами, уже не казалась такой ухоженной, такой красивой и благополучной, и это тоже соответствовало моменту. Лида же, напротив, оставалась спокойна. Это было странно, и в другой раз кто-то другой обязательно бы отметил это весьма странное в подобных обстоятельствах спокойствие. Но Марина была слишком занята проявлением сочувствия, а Ника не была наблюдательна от природы.