Золото - Легкие шаги в Океане

Калитин позвонил первым.

– Я уже еду, – сказал он. – Ты сердишься?

– Еще как! Будешь теперь есть холодного лосося.

– С удовольствием.

Марат свернул к дому, размышляя о том, как удачно складывается его жизнь. Встреча с Линой – настоящий подарок судьбы. Он осознал это полностью только там, в горах Памира, когда решал для себя: оставаться ему или возвращаться[3]…

После Памира он смотрел на людей отстраненно, ощущая себя заезжим гостем. Потом эта отстраненность сменилась интересом к людям. Что они знают о себе? Может статься, многие из них такие же залетные пташки, как и он. Так же, как и он, забывшие свои истоки. Начало почти всегда утеряно.

Впрочем, повседневные дела и заботы взяли свое. Очень быстро чувство отчужденности прошло, и все вернулось на круги своя.

«После Памира я стал другим, – понял Марат. – Или самим собой. Мне предстоит познавать себя вновь. Это будет захватывающе!»

Никто не замечал произошедших в нем перемен, – и он снова стал Маратом Калитиным. Главного о нем не знал теперь никто, кроме Лины. Это сделало их любовь особенной, сокровенной тайной.

Лина встретила его в прихожей со словами:

– Где ты пропадаешь? Лосось остыл.

– Зато я весь горю, – ничуть не смутился Марат. – А ты, дорогая?

Она увернулась от его объятий и пошла на кухню, где был накрыт стол.

Они пили белое вино и ели остывшую рыбу, которая все равно оказалась вкусной.

Когда Лина уснула, Марат осторожно, стараясь не потревожить ее, встал, достал письмо и отправился в кухню. На столе стояли оплывшие свечи. Он зажег одну и раскрыл конверт. Читая послание «с того света» третий раз, он искал в нем разгадку смерти Багирова…

«Привет тебе, Марат! – писал тот. – Раз ты читаешь мое послание, значит, я уже мертв. Возможно, общение с мертвецами тебе не по нраву? Сделай исключение для старого товарища. Я и сам не любитель подобных штук. Всю сознательную жизнь я придерживался теории материализма. Только события последних месяцев пошатнули мой рационализм и железную логику.

Не так давно вокруг моего босса, небезызвестного Павла Широкова, начали происходить странные события. Сначала я принял их за обычные разборки, связанные с переделом собственности. Но чем дальше, тем больше я убеждался, что не все так просто. Нападения следовали одно за другим, а никаких требований не выдвигалось. Никто не выходил с нами на контакт.

Я задействовал все свои каналы, но никто не смог пролить свет на происходящее.

Пока мне ясно одно: некто спланировал и последовательно осуществляет акцию то ли устрашения, то ли… сам не знаю чего. Посуди сам, каков расклад: обстрел заправок, проникновение в квартиру Широкова, покушение на его жизнь, которое сорвалось по чистой случайности. Киллер ушел, и никто не помешает ему повторить попытку.

За неимением ничего другого, я выдвинул версию личной мести. Но мотивы, мотивы? Единственная зацепка – давний конфликт между Широковым и Георгием Пилиным. Мы занялись отработкой этой версии, хотя мне самому она казалась «притянутой за уши».

Нам удалось захватить одного из налетчиков, некоего Завьялова. Он, как я и думал, оказался наемником и рассказал не много. Интересный факт – парень по фотографии опознал в Пилине заказчика. Если честно, я был удивлен и сбит с толку. Ни психологически, ни логически никак Пилин не тянет на эту роль. Мало того, по словам Завьялова, заказчик не скрывался, на встречу с ним явился лично и даже представился. Знаешь как?

Демоном Мрака!..

Тогда это показалось мне смешным. Сейчас я изменил свое мнение.

Налетчик выглядел ужасно напуганным. Мы рассчитывали с его подачи выйти на заказчика, но Завьялов без видимых причин умер. Прямо в охраняемом бетонированном подвале кто-то сумел с ним расправиться. Причем на теле не было серьезных повреждений. Как ни глупо это звучит… получается, Завьялов умер от страха.

С той минуты мной исподволь овладевала безотчетная тревога. Я ощущал «дыхание смерти» рядом с собой. Не могу передать этого чувства, но смерть как будто приблизилась ко мне вплотную.

То, что ты читаешь это письмо, свидетельствует в мою пользу. Я не псих, не паникер и не фантазер. Я умер! Это непреложный факт.

Я не трус и никогда не страдал неврастенией. Но предупреждаю: за всем, что творится вокруг Павла Широкова, скрывается нечто большее, лежащее за пределами нашего понимания.

Я думаю, после моей смерти он обратится за помощью к тебе. Будь очень осторожен. Выбирай сам, соглашаться или нет. В случае, если ты примешь решение ввязаться в это гиблое дело, тебе лучше знать все.

Подробности опускаю. Появится необходимость, побеседуй с Глобовым. Он посвятит тебя в детали. Со своей стороны оставляю тебе ниточки, которые не успел отработать.

Георгий Пилин.

Эльза Малер, ныне покойная.

Кинжал, оставленный неизвестным лицом в квартире Широкова.

Елена Слуцкая, соседка Широкова по дому.

Все отчеты о проделанной работе хранятся в моем служебном сейфе, в папке № 8. Копии материалов лежат у меня дома, в тайнике на балконе.

Прощай. Не поминай лихом. Борис Багиров».

Далее были приложены записки. Одна для Глобова, чтобы выдал из сейфа означенную папку Марату Калитину по первому требованию; другая – жене Лиде по поводу тайника.

Марат задумался. Смерть Багирова поразила его своей бессмысленностью. Смешно надеяться, что господин Широков не найдет себе другого начальника службы безопасности. Правда, на некоторое время он останется без надлежащей защиты. И злоумышленники попытаются использовать этот шанс.

Калитина не удивило упоминание Багировым Елены Слуцкой. Опять она! Теперь уже в связи с Широковым. Пора бы заняться этой дамочкой всерьез.

– Ты почему не спишь?

Марат поднял голову. Свеча почти догорела и чадила. В ее колеблющемся пламени Ангелина Львовна казалась взволнованной и растерянной.

– Я проснулась, а тебя нет, – сказала она. – Что ты делаешь ночью на кухне?

– Разбираю корреспонденцию, – улыбнулся Марат.

– Почему при свечах?

– Люблю живой огонь. Хочешь выпить?

– Хочу. – Она подошла к столу и посмотрела на письмо. – От кого это?

– От покойника.

– Можно полюбопытствовать?

– Тебе лучше не читать.

– Я сама знаю, что лучше, – она взяла письмо и вопросительно посмотрела на Марата. – Любовное? От женщины! Ты нарочно меня пугаешь, чтобы я не читала. Мертвецы писем не пишут.

– Пишут… иногда.

Калитин налил вина ей и себе. Она все-таки принялась читать, не обращая внимания на его предупреждение.

– Та самая Слуцкая? – спросила она, закончив.

– Интересно, да?

– А кто такой Багиров? Ты его знаешь?

– Знал. Мы пересекались по работе.

– Жуткое письмо! – поежившись, сказала Ангелина Львовна. – Мне холодно, закрой форточку.

Марат исполнил ее просьбу. Некоторое время они сидели молча. Свеча потрескивала, стекая на подсвечник.

– Надеюсь, ты не собираешься охранять Широкова?

– Во-первых, меня еще никто об этом не просил. А во-вторых…

– Не соглашайся, – сказала она. – Мне страшно…

Глава 5

Планета Земля. Цивилизация Сольгер. Двенадцать тысяч лет назад

С вершины горы крыша императорского дворца казалась огромной золотой раковиной, волнистой по краям. Днем она горела желтым огнем, а ночью блестела в свете луны. Дворец утопал в цветущих садах. Внизу, у подножия холма, плескался океанский прибой.

Двое молодых людей – юноша и девушка – смотрели с горы вниз, на раскинувшуюся перед ними панораму Царских Садов. Справа, на отвесном обрыве виднелся острый длинный шпиль, сверкающий на солнце. Этот шпиль увенчивал Замок Братства, неприступную цитадель воинов.

– Площадь закрыта густой листвой, – разочарованно произнесла девушка. – Почти ничего не видно.

Лицо юноши покрылось ревнивым румянцем.

– Все еще тоскуешь по нем? – спросил он. – Где твоя гордость, Ния? Он даже не смотрит в твою сторону, тогда как ты…

– Замолчи! – девушка со слезами опустилась на скамейку, вырубленную прямо в скале. – Я хочу попрощаться с ним.

– Попрощаться?

Она кивнула. Ее головка была красиво убрана коралловыми нитями, которые оттеняли ее волосы. Шелковая ткань повторяла нежнейшие изгибы и выпуклости стройной фигуры.

Все сольгерийцы имели совершенное телосложение. И только в последнее время среди них начали рождаться некрасивые, ущербные люди с различными отклонениями. Таких называли «зено» – «отмеченные судьбой» – и сторонились их. «Зено» становилось все больше. Они могли появиться в любом, даже самом знатном роду, и наложить на него печать позора. Ходили смутные слухи, будто некоторые Маги своими ритуалами научились привлекать рождение «зено». Слухи оставались слухами, но в людях поселился страх.

– Это гнев Богов, – говорили они. – Они наказывают нас. И это только начало.

В Сольгере почитали разных Богов, строили для них храмы и святилища, поклонялись им, устраивали в их честь представления и праздники, подносили щедрые дары. Культ Богов представлял собою скорее развлечение, чем религиозное служение. Прекрасные, пышно убранные храмы могли посещать все, кому захочется, как и участвовать в церемониях. Боги были гостеприимны, доброжелательны, покладисты и открыты. До некоторых пор.

Гораздо более значимым являлся культ Магии, где последователи разделились на два течения. Одни практиковали традиционные ритуалы, вторые занимались скрытыми видами чародейства, тщательно охраняя свои тайны. Они полностью отбросили какие-либо ограничения, руководствуясь только личными интересами, и постепенно начали представлять опасность. Контроль над подобной деятельностью изначально отсутствовал, и установить его теперь было невозможно. Маховик вседозволенности раскручивался и набирал обороты.

Третьим по значению культом был культ Воинов Солнца. Они являлись элитой Сольгера, равной по положению высшей знати. Их военачальник носил пожизненный титул Эрарха, а его единственный полномочный советник сидел на Совете Владык по правую руку от самого императора. Золотое кресло по левую руку от императора занимал Магистр Ольвиус. Никто не знал, сколько ему лет. Его одеяние из тончайшей ткани и драгоценных украшений скрывало тело полностью, до кончиков пальцев, а на лице блестела золотая маска. Никто не мог похвастаться, что хоть раз видел Ольвиуса воочию.

Ния и Тирх – молодые люди, которые любовались с горы обильным цветением Царских Садов, – принадлежали к аристократии. Они собирались пожениться этой весной. И вдруг… Ния заявила, что брачной церемонии не будет.

– Я не могу тебя обманывать, – сказала она Тирху, пряча полные слез глаза. – Не хочу лишать тебя счастья, которого ты заслуживаешь. Нам придется отказаться друг от друга.

– Но почему? – удивился тот. – Мы с тобой росли вместе, и ты никогда…

– Я могу быть тебе сестрой, Тирх, – перебила его Ния. – Но не возлюбленной. Только не это!

– В чем дело, Ния? Я всегда любил тебя… и ты отвечала мне взаимностью.

– Я заблуждалась, принимая дружескую привязанность за любовь.

– Но что изменилось?

– Все. Я не знала себя, Тирх, да и тебя тоже. Прости…

Ния осталась сиротой еще в младенчестве. Ее родители погибли, разбились о скалу. Легкое воздушное судно не выдержало напора ураганного ветра, отклонилось и врезалось в гранитный утес. До сих пор мягкий, устойчивый климат Сольгера не доставлял его обитателям неприятностей. Сокрушительные ураганы появились не так давно и случались все чаще. Их не могли предсказать с точностью.

Семья Тирха взяла Нию к себе, и девочка росла, окруженная заботой и любовью. Аристократы имели по одному, редко по двое детей. Продолжительность жизни была велика, а болезни и несчастные случаи сводились к минимуму.

Сложилось мнение, что Ния и Тирх поженятся, когда достигнут брачного возраста. Оба не возражали.

Нынешняя весна наступила раньше срока. Огромный остров, омываемый теплыми водами океана, расцвел и заблагоухал пряными сладкими ароматами. Птицы устраивали себе гнезда на скалах, а люди готовились к празднику Солнца.

Перед праздником Тирх, как и полагалось будущему новобрачному, подарил Нии диадему с крупным алмазом. Золотая диадема с «солнечным камнем» должна была украшать голову невесты во время церемонии обручения. Солнце становилось свидетелем обещания, даваемого друг другу юношами и девушками из самых знатных родов Сольгера.

Простолюдины могли сочетаться браком в любую погоду.

Ния долго любовалась игрой света «солнечного камня», обрамленного золотыми листьями. Лучи небесного светила давали ему жизнь, извлекая сияние и блеск из сердца камня, преломляя его в бесчисленных гранях.

– Она чудесна… – прошептала девушка, примеряя диадему.

По ее щекам потекли слезы.

– Почему ты плачешь? – удивился Тирх. – Твое украшение будет самым лучшим на празднике.

– Я не могу принять ее… – едва слышно выдохнула Ния. – Возьми…

Она сняла диадему и протянула жениху. От неожиданности и разочарования тот сделал шаг назад, неловко оступился и чуть не упал. Его щеки покрылись красными пятнами.

– Тебе не нравится? – пробормотал он, боясь услышать худшее.

Ния выдавила слабую улыбку.

– Она великолепна! Просто я… в моем сердце – другой мужчина. Я люблю тебя, Тирх. Очень люблю… как брата. Не как мужа. Между нами не может стоять ложь.

Тирх всегда представлял рядом с собой только Нию, ее одну. Она ни разу не давала понять, что он не желанен, не мил ей.

– Кто он? – спросил Тирх, бледнея.

– Энар…

Молодой человек потерял дар речи.

– Но… где ты могла его увидеть? – наконец вымолвил он, несколько приободрясь. – Лицо Энара закрыто от посторонних глаз маской Воина. Быть может, он вовсе не красив и даже стар… Как ты сумела полюбить его?

– Помнишь тот день… когда мы отправились на отдых в Бамбуковую Рощу?

Тирх кивнул. Они редко ездили в родовое имение Бамбуковая Роща, и каждая поездка запоминалась надолго.

– Дом был полон гостей, – продолжала девушка, волнуясь. – Я немного устала и пошла прогуляться в зарослях бамбука… Там прохладно, и так хорошо пахнет зеленью. Сквозь стебли виднелась задняя глухая стена дома. И вдруг… у потайного входа приземлился лейрис[4]. Я случайно заметила отличительный знак на его борту – золотой диск. Из лейриса спрыгнул воин и скрылся в проеме стены.

– Ты… осмелилась следить за ним?

У Тирха в горле пересохло от возбуждения.

– Мое любопытство сыграло со мной злую шутку, – кивнула Ния. – Я прокралась через потайной ход в дом и… дальше ты сам можешь догадаться. Твой отец и гость о чем-то говорили. Они, по-видимому, прекрасно знали друг друга, и воин снял маску. Его лицо… – Ния судорожно вздохнула, ее губы дрожали. – Когда я его увидела… внутри меня как будто разорвалось что-то горячее… Я подумала, что это сердце и что я умираю. Но мне было все равно. Потом… намного позже я поняла, что испытала любовное желание, такое сильное и незнакомое… Прости, Тирх, но к тебе у меня ничего подобного не возникало… ни разу. С тех пор… я не перестаю думать о том мужчине ни днем, ни ночью. Я не могу забыться, не могу прогнать его из моего сердца. Думаю… это и есть любовь. Она совсем не похожа на ту детскую привязанность, которая существует между нами.

– Откуда ты узнала, что тем гостем был Энар? – хрипло спросил Тирх.

– Твой отец так называл его. Он оказывал ему необыкновенные почести, и было видно, что гость по рангу выше хозяина.

– Но воины не связывают свою жизнь с женщинами… Они дают бессрочный обет служения Солнцу. Энар никогда не будет твоим.

– Я знаю. – Ния опустила голову. – После того, что ты услышал, ты все еще хочешь вступить со мной в брак?

– Хочу. Мы забудем об этом разговоре и станем жить счастливо.

– Нет. Я не забуду. Я решила отказаться от обычной жизни и посвятить себя… – она потянулась к уху жениха и прошептала: – Ольвиус согласился взять меня в Храм Света младшей ученицей. Это большая честь. Я не ожидала…

Земля разверзлась у Тирха под ногами от ее слов.

– Откажись, Ния! Еще не поздно!

Ему показалось, что она умирает. И ему не останется ничего, кроме памяти.

Вот почему она попросила Тирха сопровождать ее на гору, откуда был виден Замок Братства. Чтобы попрощаться с Энаром! А он ни о чем не подозревал…

«Я не умею управлять лейрисом, – сказала Ния. – Отвезешь меня?»

И Тирх согласился. Разве он мог отказать ей? Он бы согласился на что угодно, лишь бы Ния была рядом.

Он с болью смотрел, как по ее щекам текут слезы разлуки.

Поднялся сильный ветер, он сорвал и унес покрывало с плеч девушки. Со стороны океана доносился нарастающий гул.

Тирх обеспокоенно оглянулся на лейрис, приткнувшийся за выступом скалы. Еще немного, и они не смогут взлететь.

– Нам пора, Ния, – сказал он, стараясь перекричать ветер. – Движется ураган.

Она молча дала посадить себя в лейрис, покорная и безучастная. Ветер растрепал ее пепельные волосы.

Горизонт затянула зловещая стальная дымка, в глубине которой зарождались смерчи…

Глава 6

Москва. Наше время

Смерть может настигнуть каждого, – это Широков понял еще в юности, когда умерла Эльза. Никто ни от чего не застрахован. Люди живут в мире, в котором отсутствуют гарантии. Завтра непредсказуемо. Сегодня – это все, что на самом деле есть. В этом нужно жить, это нужно использовать. Другого просто не существует.

Павел перестал тешить себя иллюзиями, когда принес на могилу Эльзы огромную охапку белых лилий.

Он рисковал, участвовал в драках и перестрелках, безрассудно превышал скорость, гоняя автомобиль по мокрым и обледенелым дорогам. На него, в конце концов, охотился киллер. В результате – он жив и невредим, а Эльза давным-давно лежит на кладбище, и он приносит ей цветы, которых она уже не увидит.

Что же такое жизнь и каковы ее законы? Сначала Широков потерял девушку, потом Зуброва, теперь Багирова. Почему?

Павел Иванович выпил, не закусывая, полбутылки коньяка и понял, что легче ему не становится. Возникло желание поехать к Тане, «поплакаться в жилетку», но он тут же отмахнулся от этой мысли. Таня не поймет ни одного слова из того, что он скажет. Она будет жалостливо кивать головой, поглаживать его по плечу и подкладывать ему еду в тарелку, думая о своем: о детях, о том, какое платье надеть на похороны, дабы выглядеть эффектно. Чтобы Широкову потом не сказали, какая «клуша» его любовница.

Ему не к кому пойти со своей невысказанной болью. Разве что на кладбище, к Зубру или к Эльзе. Они, по крайней мере, не будут притворяться. Черт!

Широков нажал кнопку вызова секретаря, и в дверь заглянул Глобов.

– Иди сюда, – подозвал его Павел.

Тот, опасливо поеживаясь, приблизился к столу. Странный блеск в глазах босса внушал ему страх. Он остановился, нервно переминаясь с ноги на ногу.

– Вот скажи мне, Глобов, что ты делаешь, когда тебе тошно?

Менеджер непонимающе уставился на Широкова.

– Ну… водку пью, – собравшись с мыслями, выдавил он.

– И как? Помогает?

– Не очень…

– Ладно, – махнул рукой Широков. – Иди…

Глобов молча вышел и осторожно прикрыл за собой дверь. Ему тоже было не по себе. Смерть Багирова что-то нарушила, сломала в привычном, отлаженном механизме руководства компанией. Вроде бы все шло как обычно, но…

Павел Иванович попытался сосредоточиться на бумагах, разложенных перед ним на столе. Напрасно. Он включил компьютер и тупо смотрел на лишенные смысла буквы и цифры на экране, пока ему не надоело. Тогда он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Перед ним вдруг возникло лицо соседки с четвертого этажа, Лены Слуцкой.

Подчиняясь необъяснимому импульсу, он набрал ее домашний номер. Длинные гудки…

Широков вспомнил, что соседка уехала на дачу в Подлипки. Ему доложили. Это даже кстати. Он проедется, успокоится и… Додумывать мысль до конца Павел не стал. Позвонил своей «спасительнице» на сотовый. Сказал ей, что приедет, ничего не объясняя, не придумывая причины. Так проще. Зачем каждый шаг обставлять обоснованиями?..

– Вы куда, Павел Иванович? – вскочил Глобов с кожаного дивана в приемной.

– На кудыкину гору! – огрызнулся тот.

Его раздражало все – рослые охранники, набившиеся в офис, испуганный вид менеджера, растерянная улыбка секретаря. Черт бы побрал их всех! Не уберегли Багирова, не уберегут и его. Жизнь – это казино, где все делают ставки, а судьбу решает рулетка. Какой смысл чего-то бояться? Пропади все пропадом! Он волен ехать, куда хочет, делать, что хочет. К черту охрану…

Водитель «мерса» только вскинул голову, когда Широков рявкнул:

– Выходи!

Парень раздумал возражать, увидев холодное бешенство во взгляде босса, и поспешно выскочил из машины.

– Так вы же выпивши… – взмахнул он руками вслед автомобилю. – Спиртным за версту несет…

Широков рванул с места и в мгновение ока скрылся за поворотом. Скорость бросила ему в кровь порцию адреналина. За окнами огни вечернего города сливались в сплошную полосу.

Только выехав из Москвы, Павел чуть успокоился. Бешенство сменилось непривычным возбуждением. Когда он чувствовал что-либо подобное? Очень давно… еще в юности, летя на подержанных «Жигулях» к Эльзе, на промышленную окраину. Оказывается, его сердце не омертвело, как он думал.

Это открытие взволновало Широкова, заставило его съехать с трассы, остановиться и выйти из машины. В воздухе пахло травами. Солнце садилось, оставляя на небе тусклое малиновое зарево. Что-то давно забытое отозвалось в душе Широкова при взгляде на этот тлеющий летний закат, на темный, глухой лес вдали…

Он медленно вернулся к машине, сел и опустил голову на руль. Лед внутри него тронулся, пошел рваными, тяжелыми трещинами, заскрипел и загрохотал. Широков все эти годы чего-то ждал. Состояние ожидания измучило его.

Солнце зашло. Небо померкло, все вокруг погрузилось в теплые зеленоватые сумерки. В кустах гортанно закричала какая-то птица…

Генеральский дом Широков нашел без труда. Лена вышла и открыла ворота, чтобы он смог въехать во двор. У дома стояла огромная ель, освещенная луной.

– Как вы относитесь к незваным гостям? – спросил Широков.

Лена пожала плечами и натянуто улыбнулась.

– Еще не знаю…

– Багиров умер, – без всякого перехода сказал Широков. – Его убили.

Улыбка сползла с лица Лены, сменилась мертвенной бледностью.

– Ка-ак?

– Мне обязательно нужно с вами поговорить. Может быть, пойдем в дом?

– Да, конечно…

Она пошла впереди, поднялась на крыльцо. В просторной прихожей на полу лежали домотканые половики, в высоких вазах стояли сухие цветы бессмертника. Из комнаты в коридор падал желтый свет.

– У вас уютно, – сказал гость. – Люблю деревянные дома.

Лена испытывала восторг и ужас. Она бы никогда не поверила, что такое бывает…

Глава 7

Таймыр

Жилеву повезло, и он сумел добраться до Хатанги, а оттуда до Сындасско быстрее, чем рассчитывал.

Тундра, прибрежные скалы и озера кишели птицами. Ивняки и ольховники позеленели, реликтовые торфяники выделялись на равнине обширными бурыми пятнами. В низкогорьях Бырранга белели маленькие леднички. Хмурые пейзажи гор с заснеженными ущельями и пестрыми лугами на склонах, глубокие разломные озера, долины горных рек вызывали чувство неохватности этих суровых просторов.

Степан Игнатьевич любил наблюдать с вертолета скудную и вместе с тем величественную природу Таймыра. Он представлял себе, как по этим равнинам и холодным предгорьям разгуливали стада мамонтов, любовался изрезанной линией побережья. Окраины острова, несомненно, испытали погружение – именно поэтому так сложен рисунок берегов. А сие означает…

Далее ученый пускался в свои зачастую фантастические рассуждения, которыми ни с кем не рисковал делиться. Поэтому он начал вести дневник, подражая легендарным полярным исследователям Лаптевым.

В Сындасско его ждали. Небольшое рыболовное судно доставило сюда через Хатангский залив часть экспедиции, которая занималась раскопками. Антон Шелест заболел: простудился и слег. С ним пришлось остаться врачу и одному из палеонтологов. Остальные отправились вдоль побережья на север полуострова, возглавляемые Петром Седовым, опытным полярником. Он оказался дальним родственником того самого Седова, который организовал экспедицию к Северному полюсу на судне «Святой Фока».

Через три недели ребятам пришлось возвращаться в Сындасско из-за странного недомогания, поразившего в разной степени всех членов археологической партии. Недомогание выражалось в общей слабости, головокружении и полном отсутствии аппетита. Здоровые и сильные мужчины буквально валились с ног и засыпали где попало. Вначале Седов списывал это на усталость после трудного перехода, но потом решил вернуться.

Археологи тащили с собой нехитрые приспособления для раскопок, поэтому вести масштабные исследования не представлялось возможным. Оставалось довольствоваться тем малым, что удалось обнаружить.

Еще до отъезда Жилева в Москву к ним наведался старый оленевод-долган.

– Моя слышала, русский ищет старая стоянка, – с достоинством заявил он, усевшись на деревянную скамейку у печки. – Моя знает один такой место, может показать.

Удалось выяснить у старика, что речь идет об остатках неизвестного поселения на другой стороне Хатангского залива. Жилев знал, что на здешних реках ранее обнаруживали следы древних поселений человека эпохи неолита. На территории Таймыра ранее проживали самодийские племена, – предки нынешних долганов и ненцев. Первые русские появились предположительно в 16 веке. Это были торговые и служилые люди. Они строили зимовья, скупали пушнину. Поселок Мангазея у устья реки Таз превратился в укрепленный город.

Степан Игнатьевич тщательно изучал чудом сохранившиеся документы того времени, данные таможенных книг. А вдруг первые поселенцы наткнулись в этих труднодоступных районах на что-нибудь… этакое… диковинное и непонятное, да и отписали о своей находке царю-батюшке? Чем черт не шутит!

Но записи велись в основном деловые, как это видно было из донесения 1616 года в Москву Тобольского воеводы Куракина: «От Архангельскова города в Мангазею во всея годы ходят кочами многие торговые и промышленные люди со всякими немецкими товарами и хлебом, а поспевают морем в Карскую губу от города в две недели, а из Карские губы в Мутную реку вверх до волоку ходят пять день, и волоком идти и кочи таскать версты полторы, а переволокши с волока, спустится кочами в Зеленую реку и идти вниз четыре дни, а от Зеленые реки в реку Таз, а Тазом в Мангазею. А от Мутные реки всего до Мангазеи ходу две недели».

Кроме Мангазеи появились и другие поселения – Туруханск, Хантайка, Дудинка, Хатанга, Волочанка. Но не это интересовало Жилева. Местные жители на его настойчивые расспросы разводили руками. Кроме костей мамонта, никто ничего необычного не находил. Так что визит старика-долгана вызвал в лагере археологов волнение. О поселении, которое упомянул оленевод, никто до сих пор не слышал. С учетом короткого таймырского лета решили срочно переправляться на другой берег Хатангского залива, благо подоспело рыболовное суденышко. Жилева отрядили в столицу за деньгами. Но сложилось все иначе.

Восемь человек под предводительством Седова высадились на пустынный берег.

– Старого долгана с собой брать не будем, – решил Седов. – Справимся сами. Я его подробно обо всем расспросил, найдем становище. Он говорит, что срубы до сих пор уцелели, только заросли кустами. Отыщем!

Шли три дня. Земля цвела, низкорослые полярные маки стелились под порывами ветра. По небу бежали сизые тучи. Осевший полуразваленный сруб заметили чудом, благодаря Сереже Линько, который собирал перья птиц. У него дома, в Москве, была огромная коллекция перьев и изделий из них.

– Смотрите! – крикнул он, показывая вперед. – Вон там летают пуночки. Наверное, у них близко гнезда. Пойдемте, проверим. Пуночки обожают гнездиться в заброшенных постройках.

Белогрудые пуночки – вестники арктической весны – действительно облюбовали для своих гнезд остатки человеческого жилья. Срубов было несколько: один большой и пара поменьше. Бревна почернели, покрылись мхом и лишайником, поросли цепким ольховником.

– Ну и что будем делать? – спросил Линько. – На остатки великой цивилизации атлантов эти бревна, извините, совершенно не похожи.

– Для начала поставим палатки, – сказал Седов. – И поужинаем. На сытый желудок лучше думается.

За едой рассуждали, кто и когда мог построить эти несколько изб. Версий было две: купцы или первые полярные исследователи. Может быть, сам Прончищев или Беринг зимовали тут, прятались от лютых арктических вьюг.

– Вроде бы маршруты Беринга здесь не пролегали, – возразил Седов. – Хотя… разве теперь разберешь, кто, куда и зачем ходил, что строил и почему потом бросил жилье?

– В смутные времена и забросили все, – предположил Гурин, молодой крепыш, заросший черной курчавой бородой по самые скулы.

Он занимался историей Сибири. Это увлечение и привело его в команду Жилева.

– Смутные времена? – не понял Линько.

– Начало семнадцатого века, – объяснил Гурин. – Польская интервенция, нашествие шведов… значительно ослабили военную мощь государства Российского. Возникла опасность захвата Сибири иностранцами. На Ямальском волоке установили стрелецкий кордон, откуда всех торгашей заворачивали обратно. «А буде которые русские люди пойдут морем, и немцы или какие иные иноземцы в Сибирь дорогу отыщут, и тем людям за их воровство и измену быти казненну злыми смертьми», – процитировал он. – Кому такое понравится? Заглохла торговля, не стало хлеба. Вот и пришло все в упадок, опустело.