Три в одном - Музыкант

Артур Иванович Жейнов

Три в одном. Книга 1. Музыкант

Все персонажи романа вымышлены, совпадение или сходство их имен с именами реальных людей случайны.

Хуши сказал: «Когда нет времени исправить ошибку – найди ей достойное оправдание»

Проснувшись, Саня отметил, что дождь закончился, утро было солнечным.

«И ветра нет… – подумал он. – И листьев не слышно. А вчера, особенно под вечер, как же они шумели! Наверное, ветки что-то не поделили – спорили между собой. А может, деревья так проявляют чувства? Вот – любовь, а тот резкий порыв похож на ненависть. И они умеют переживать…»

Эти мысли не давали ему спать до поздней ночи. А потом заморосил дождь. Капли ложились на подоконник почти бесшумно, и были даже не капли, а воспоминания о них. Заснул он под шепот дождя, и ему приснился удивительный сон…

Огромные водяные шары крутятся в космосе, сталкиваясь, разбиваются, мчатся вниз, испаряются, но от них еще остается тень. Крохотными серыми точками она рассыпается по Земле.

Саня сладко потянулся, улыбаясь во весь рот, и вскочил с постели. Настроение было, как всегда по утрам, хорошее. В отдохнувшей голове копошатся мысли, душ освежает тело, бутерброд вкусный, улица бурлит жизнью, соседка Элла улыбнулась, а над головой солнце – большое и желтое.

«Когда-нибудь я скажу Элле, что она красивая, – мечтал он, – и мы будем целоваться, а потом я спасу ей жизнь и погибну. Хотя нет, обойдется. Но разлука нужна обязательно. А как еще проверить чувства?

Может, это нечестно, думать об одной и тут же представлять себя с другой, – продолжал он размышлять. – Может быть, но ведь та, другая, никогда не посмотрит в мою сторону, не узнает меня. Она, как мечта, иллюзорна и недостижима. Не допрыгнуть, не дотянуться до звезды. А Элла совсем не такая. Элла рядом, она земная, реальная. С ней тоже страшно, но все-таки не так».

Милая, симпатичная соседка улыбается Сане с пятого класса. Он отвечает ей тем же и кивает.

«Когда-нибудь добавлю к этому «привет!» или «как дела?», и тогда начнется, только держись! В таких делах первый шаг очень важен. Надо настроиться. А на это нужно время».

Саньке до института рукой подать, минут пять бегом. Если на площадке курят, значит, успел, значит, еще не началось.

«Ну да, сегодня не опоздал, – обрадовался Саня. – Кто тут дымит? Э нет, с этими лучше не встречаться».

Ступеньки необычные – серо-зеленые, перламутровые, и из-за перепадов цвета не видно, где начинается тень, но если присмотреться…

Запнулся сам или подножку кто-то подставил, Саня не заметил. Штанина испачкалась о ребро ступени. Несколько голосов загоготали: он понял, что смеются над ним и, смущенно улыбаясь, поспешил наверх.

«Толкнули. Ничего страшного, что меня толкнули, – рассуждал он. – Всех толкают, но это не значит, что нужно бросаться в драку. Если вот нос сломают, например, очень ведь больно. Но… но было что-то еще, что-то неприятное… что? Я, кажется, извинился. Да, встал, поправил штанину и извинился. Перед Андреем – точно, он ближе всех стоял. В глаза ему так заискивающе улыбнулся, потом и головой так вниз… да вниз – не серчай, мол. Он мне подножку, а я извиняться. Может, я и не извинялся вовсе, а как бы иронизировал?.. Да-а – не герой. Но и не трус. Трус повел бы себя уж совсем как-то некрасиво, а я еще ничего. Ничего-ничего, придет время…»

Через секунду эпизод забылся. Саня заставил себя забыть.

«В такой день надо думать о приятном. Сегодня Игоревич читает, гуру психологии. У него всегда битком. А тут еще и сенсация».

Отряхиваясь, шагнул в дверь. В аудитории народу тьма.

«Вон Витька-бабник с Анжел кой треплется, – заметил Саня. – Антон один у окна скучает. Вместе сядем. С ним неинтересно, но так повелось. Он молчаливый, я стеснительный». – Ему хотелось верить, что на фоне Антона его стеснительность как-то выигрывает.

«А вон Серега. Он мне деньги должен, а напоминать неудобно. А это… А это… Рита… – у молодого человека защемило в груди. – Как это я тебя сразу не увидел? – удивился Саня. – Неужели посмотрела? Ну да, на меня посмотрела. Мельком. А может, нет?.. А может, догадывается? Может, знает? Женщины чувствуют, когда нравятся нам. Волосы покрасила. А ей идет. Красивая Рита!.. Когда-нибудь я с тобой заговорю, и ты всенепременно влюбишься. И мы будем целоваться в лодке под плакучей ивой. А когда я погибну, станешь плакать, и никогда, никогда больше не встретить тебе такого честного и преданного… – Саша уловил запах ее духов, вытянул шею, вдохнул воздух. – Потрясающий запах! Вот это аромат! Рита! Как тебе это удается?! И знаешь, если б не цвет твоих глаз, было бы совсем не то. Вообще не то. А вместе – это такой букет… Ромашковое поле, девушки вплетают цветы в косички. Клубятся облака, будет дождь. Порыв ветра доносит девичий смех… Я чувствую именно этот запах».

– Александр! – громкий окрик прервал его фантазии, и чей-то кулак ткнулся в плечо.

Саня вскрикнул от боли и сжался. Егор – «Глыба», огромный, тучный однокурсник, кандидат на вылет, схватил Саньку за плечи и, нависая над ним, спросил:

– Ну что, Искандер, сделал?

– Завтра… завтра… сказал же.

– Не пойму, злой ты или тупой. Ты не участвуешь в моей судьбе, – гримасничая и неприятно дыша в лицо, клокотал тот. – Ты как какой-то китаец, что сейчас ест рис в шанхайском метро и делает вид, что меня нет, понимаешь? Так нельзя. Завтра меня выгонят, и знаешь, что со мной сделает папа? He-а, не знаешь… А что я с тобой потом сделаю, знаешь?..

– Не выгонят. Отпусти. Сказал же – сделаю.

Глыба, выполнив захват, подтянул Саньку к себе за шею.

– Такой симпатяшка. Почему ты не девчонка, а? Я бы с тобой дружил… Любишь конфетки?

– Отвали.

– Смотри, не будет реферата… не посмотрю, что ты мальчик…

– Все сказал?

Егор сдавил шею сильнее:

– Не хами.

– Ну, извини… Завтра будет тебе реферат… Ну, пусти, дышать нечем.

– Поцелуемся?

– Очень смешно. Ну, все, я понял. Отстань.

– Держи слово, Александр! Помни, ты носишь имя великого полководца! – выкрикнул Глыба, разжал локоть и хлопнул покрасневшего от нехватки воздуха парня по заднице. – Ах-х, хоррошш!!!

«Они – ладно, – думал Саня, растворяясь в очереди, медленно заполнявшей зал. – Плевать на всех, но Рита… Она ведь видела… Стыдно… Как стыдно… Почему? Почему со мной это происходит? Не учатся, не читают, не думают, не знают… Откуда? Откуда у них эта власть надо мной?..»

«А это… А это… Рита… – у молодого человека защемило в груди. – Как это я тебя сразу не увидел? – удивился Саня. – Неужели посмотрела? Ну да, на меня посмотрела. Мельком. А может, нет?..»

У самой двери он почувствовал, как кто-то пытается забраться в его карман. Инстинктивно схватил чью-то дрожащую руку.

– Дяденька, дяденька, только не бейте! – оглушительно влетело в ухо. – Больше никогда так не буду! Ааа!!!

Саня растерялся и еще сильнее сжал руку. Потом подумал, что неправ, и хорошо бы разойтись как-то по-хорошему и, может, даже извиниться. Ну, в крайнем случае, сказать: «Со всеми бывает», чтобы все правильно, чтоб не обиделся никто. И он разжал кисть. Но чужая рука не струсила, не исчезла, а нахально вцепилась в его брючный ремень.

– Ну что ж это такое… – промолвил на выдохе расстроенный Санька и поднял глаза. Только теперь он увидел перед собой перекошенную от смеха физиономию Игоря Ширяева.

– Ну, ты нормальный?! – гневно воскликнул Саня и чуть тише добавил: – А если б я тебя ударил?

– О да! – смеясь и не отпуская ремня, ответил тот. – Меня спасло чудо! Шурик, пойдем, ты мне нужен. Точнее, твои безжалостные хищнические инстинкты.

– Так, начнется сейчас… – попытался было возразить Саня, зная, что все равно поддастся. Игорь, пожалуй, единственный, кого он мог назвать другом. Странный союз… Игорь – сын известного профессора, балагур, здоровяк, умница. А Саня – сирота, мечтатель, трус, себе на уме, – словом, «ботаник». Никто не понимал, что между ними общего. Какие интересы их сближают? О чем могут разговаривать такие разные люди? И они не знали, но могли болтать часами и целые дни напролет.

– Если поторопимся, успеем. Да и ничего интересного сейчас не будет. А если не найдем, то вообще…

– Кого найдем? – попробовал внести ясность Саня.

– Белого кролика.

– А…

– Ну, правда, правда – отец просил найти. Кролик из лаборатории. Ну, из тех самых. Утром целый зверинец привезли. Обезьяна, которая думает, что она черепаха, кошка считает себя мышкой, а мышь у нас собака. Представляешь, мышь бегает за кошкой – смешно?.. А кроль, зараза, удрал. Где-то здесь в парке мышей ловит.

– Подожди, это интересно, – Саня остановился, задумался. – А кошка убегает? Не должна. Ну, смотри: мышь думает, что она собака, и бегает за кошкой, которая считает себя мышью, так?

– Ну да.

– Странно. Она не должна убегать, – рассуждал он вслух. – Кошка думает, что она мышь. Хорошо. За ней гонится другая мышь, она же ее видит, – почему она убегает?

– Убегает, убегает, не сомневайся. Чувствует внутренний потенциал, наверное. Отец показывал записи. Что там у них на опытах творилось – уржаться.

В парке, среди множества кустов и высокой травы не так-то просто найти кролика, пусть даже белого.

– Кролик, который кошка, мне кажется, не так смешно! – кричал Саня.

– Кс-кс-кс… – послышалось за кустами. – Почему? Я за ним наблюдал. Очень прикольный! Кс-кс…

– Кс-кс… Не, тут его нет. Пошли к тем елям! Может, на дерево залез…

– Надо было из него бегемота делать. Тут пруд один, и маленький, легко бы нашли. Давай туда. – Игорь вылез из кустов с позеленевшими от травы коленями. Отряхнулся. Саня не стал дожидаться, пошел первым.

– Знаешь, твой отец гений.

– О да!

– Правда. Это прорыв. Настоящий прорыв. Обезьяны, коты – это так, чепуха. Вот когда с людьми начнут – вот тут будет интересно. Смертная казнь, пожизненное заключение, – больше ничего этого не надо. Просто взять сознание осужденного и поместить, скажем, в крысу.

– Ага, и будет эта мразь плодиться…

– Думаешь, человеку будет приятно совокупляться с грызуном?

– Привыкнет.

– Фу… – Саньку слегка передернуло, но тут он добрался до ельника, задрал лицо вверх и вдохнул полной грудью. – Чувствуешь запах?

– Ты унюхал кролика?

– Ель. Красота-то какая! – он подошел к дереву и прислонился к нему плечом. – Гляди, гусеница… Пушистая, зеленая, и на шерстинках капельки, будто роса. Встретить ее – к удаче. Значит, завтрашнее утро будет радостным. Лапками, лапками как – смотри…

– Я тебя прошу… Ищи хищника.

– А какая из нее получится бабочка!

– Там люди умного человека слушают, а я тут с тобой. Откуда у гусеницы лапки? Из таких мерзостей бабочки не рождаются. Ну да ладно. Сам же меня торопил, а теперь… Вон он! Вон! Вон! Есть, зараза! Точно, на самой макушке! Видишь?! Только хрен мы туда залезем… – Игорь возбужденно стал подпрыгивать, и если б не земное притяжение…

– Напрягись, еще три метра и ты наверху.

– Нога болит, не получается, – признался Игорь расстроено. – С земли не достать – дирижабль нужен.

Теперь и Саня увидел кролика. Жирный красноглазый зверек забрался высоко и обхватил передними лапами ствол. Угрожающе фыркая, он изогнул спину и поднял шерсть на загривке.

– Сметаной подманить, что ли?.. Эй ты! Ты не кошка, ты канарейка! Лети, не бойся!

– Кс-кс-кс… Не хочет, тупица. Вот вам – наука! Из благороднейшего животного идиота сделали.

Саня снял туфли, сел на траву, подмяв под себя пятки:

– Смотри, что получается. Допустим, постарел я, значит, вдруг. Ну, или заболел там. А тут как раз, как ты говоришь, приговаривают какого-то негодяя к смертной казни. Сидит он в камере, ждет приговора, смеется над моими сединами и таит злобу на все наше уважаемое общество. А мы берем и запихиваем мое сознание в него. Сознание этого негодяя, понятно, отправляем в заслуженное небытие. Возмездие свершилось – общество счастливо. А я опять молод, красив, ловлю еще тысячу кроликов, приношу пользу обществу. Только, чур, я первый в очереди – я придумал.

– Может быть, может быть… Да, Шурик, так оно скорее всего и будет. Но как же его все-таки достать? Надо лестницу найти…

– Или… богатый и, допустим, больной, всегда может купить тело бедного. Как тебе такие перспективы? – продолжал философствовать Саня, не слушая товарища.

– Это, друг, ужасные перспективы. Была трансплантация органов, а теперь людьми торговать начнут.

– Ну, это да… Есть о чем задуматься.

– Есть, – согласился Игорь, озабоченно глядя наверх. – Отец говорит, заглохнуть все может. Как с клонированием. И может быть, это правильно. Как открытие – интересно. А вот с точки зрения морали… Богатенькие будут изнашивать тела и менять их, как рубашки. Пользоваться и выбрасывать. Потаскал – и на помойку. Наркотики, пьянство, секс – никаких тормозов, инстинкта самосохранения, – мир-аттракцион. Навсегда. Поизносился за год, новеньким обзавелся – вот кому счастье.

– Как жалко, – Саня задумался, опустив голову. – Что-то ты меня расстроил.

– Не готовы мы еще к таким открытиям, вот что думаю. Дикари мы еще. Кстати, о дикарях: ты чего этому «папуасу» обещал? – Игорь отвлекся от кролика и подозрительно посмотрел на друга.

– Глыбе, толстому?

– Он не толстый – он жирный. Шура, если перед каждой скотиной будешь прогибаться, то… Вот чего ты его не послал? Ты ж говорил: «С понедельника я новый человек», и что? Делаешь за него реферат?

– Он застал меня врасплох.

– В очередной раз. Вернее, как всегда. Блин, Алекс, хватит искать оправдание своей трусости…

Саня сделал сердитое лицо, уперся руками в землю, поднялся и, стоя на одной ноге, стал натягивать туфель, приговаривая:

– Ты боец, ну, конечно. Ты так решил. А я так – флегма безвольная. Только ошибочка, дружок. Ты живешь по правилам, которые принял, и решил, что они твои. Думаешь, что их тебе не навязывали. Ага! По-твоему, ты живешь, как тебе удобно? Ага! Только хрен! Помнишь, как в детстве тебе мама запретила в походы ходить? А ты стал рассказывать, что это пустая трата времени. Ты читал книги, которые читать не хотел, ездил на олимпиады, которые терпеть не мог.

Ты подводником мечтал стать, а кем будешь? Это ты живешь по указке!.. А я… А я просто добрый. Это не трусость, это доброта. И к тому же, вот если честно… Ты не даешь себя в обиду, – хорошо. А сколько раз тебе ломали нос? Два раза. Помнишь операции? Нос был синий, опухший. Три месяца ты мучился… И кому и что этим доказал? Ты не прощаешь обиды. Ну, это твое дело. Я не вмешиваюсь. А я прощаю, зато вот, – Саня задрал лицо вверх и указал пальцем на нос. – Его не ломали ни разу. Целенький, здоровенький, воздух тянет – пылесосы завидуют!

Игорь поднялся, оскалился и, похлопывая друга по плечу, тихо промолвил:

– Поздравляю. Молодчина. Знаешь, я сам его достану. Дуй на лекцию… И это… – запнулся, покусал нижнюю губу, подбирая слова. – Я думал, ты можешь измениться. А ты и не хочешь даже. Мне не нужен такой друг. Я всегда всем говорил: «Он себя еще покажет!» Но я ошибся, – Игорь задумался и добавил с обидой в голосе: – Значит, по-твоему, я мнения не имею, поддакиваю всем. По указке живу…

– Ну, я этого не говорил, – как бы оправдываясь, сказал Саня.

– Нет, именно это ты и сказал.

– Обиделся, что ли?

– Нет. Просто не люблю лицемеров.

– О, я не только трус, но и лицемер!

– Да, лицемер.

– Все, пока! – Саня резко развернулся и быстрыми шагами направился в сторону института.

– Шестери усердней! Береги нос! – крикнул вслед Игорь.

Хуши сказал: «Тайные поклонники похожи на мигающие в ночном небе самолеты. Все время думаешь, а зачем они тебе нужны?»

Обычно Рита приходила на лекции загодя. Крайние ряды возле окна – ее любимые. Она всегда занимала два соседних стула для подружек. И пока зал медленно наполнялся, пока никто не просил советов, не отвлекал расспросами и жалобами, погружалась в чтение.

Каждое утро изо дня в день, вот уже полтора года, в почтовом ящике ее ждал конверт. Открывала она его не сразу, растягивала удовольствие, думая, кем он назовет ее сегодня? О чем расскажет? Наслаждалась предвкушением, пока отец или Вадим, претендент на роль жениха, подвозили ее к институту.

Как приятно получать доброе, волнующее, долгожданное письмо. Ни электронную почту, ни смс, а именно вот такое, написанное торопливым, неровным почерком. Оно приходит откуда-то издалека, из прошлых романтических времен. Обратный адрес и имя отправителя вымышлены… Зачитанные измятые страницы незаметно оккупировали два выдвижных ящика ее письменного стола.

Как-то по глупости она рассказала о тайном воздыхателе Вадиму, и тот устроил сцену. Наверное, ей хотелось, чтобы молодой человек немного поревновал. Когда ей изрядно надоела его ревность, она велела ему заткнуться и быть мужчиной. И еще сказала что-то обидное, из-за чего он побагровел, но все-таки замолчал и больше к разговору об этом не возвращался. Рита знала, что умнее его, и он догадывался, поэтому никогда не спорил и покорно капитулировал перед каждым капризом.

Пока студенты рассаживались, она, читая письмо, украдкой поглядывала по сторонам. Это тоже стало своего рода привычкой. Стоило поймать чей-то взгляд, как тут же примеряла к этому человеку только что прочитанное. «Может, он? А почему бы и нет? Впрочем, не думаю, вряд ли».

Письма были очень необычны и трогательны. Это были откровения. Их писал добрый, наблюдательный человек. Ах, как он умел восторгаться мелочами, тем, как колышутся листья кустарника, как ветер вдруг проносится по открытой воде, как «шумит» над головой молодая луна… Но самое главное, конечно, – он восхищался ею, Ритой. Казалось, он всегда рядом, ловит каждое движение, знает ее мысли и настроения. Его беспокоит, когда она расстроена. И тогда письма полны тревоги за ее здоровье, не обидел ли кто? Ценят ли ее? Любят? Каждой строчкой сопереживает, будто и сам испытывает физические муки от ее неудач. Но стоит девушке засмеяться, просто улыбнуться, и завтра же тайный воздыхатель расскажет, как он счастлив. Как радовался дождю, как весь вечер беспричинно улыбался прохожим, как ему захотелось сделать счастливыми всех, и он подобрал на улице котенка, а потом зашел на сайт начинающих поэтов и написал миллион теплых отзывов, звонил друзьям, говорил, как по ним скучает, как любит их.

Однако никто из ее знакомых не умел и не стал бы писать таких писем. Как узнать, кто он? Как увидеть его? А если вдруг исчезнет… Ведь она так привыкла. Ей давно уже хотелось говорить с ним, писать ответы.

«Вчера я караулил тебя у окна, – писал он в последнем письме. – Все ждал, когда засверкает синяя крыша его машины. Я перестал любить синие машины. А если вижу такую, всегда в ожидании, что из нее выйдешь ты. Но, увы. Я устал каждую провожать взглядом.

Пусть он купит себе что-нибудь фиолетовое или хотя бы желтое. В нашем городе слишком много синих машин. Если хочет обладать самой оригинальной из женщин, пусть начнет с автомобиля. Впрочем, может, теперь и не стоит?

Никто не подвез. Ты пришла сама. Мне нравится, как ты ходишь. Эти ноги должны чаще ходить. У них это потрясающе получается. Но туфли мне не нравятся. Они делают тебе больно. Ты ступаешь, и в груди у меня все сжимается. А когда ты подвернула каблук, у меня даже в глазах потемнело. Показалось – небо изваляли в грязи. То вдруг послышалось, что кто-то играет на расстроенном пианино, – и запахло холодом, и упала картина с треноги, и растеклись масляные краски по полотну. Эту картину, я не придумал ее, веришь, вдруг увидел в коридоре на третьем этаже. Вся в пыли, давно там висит. Но теперь знаю, почему она такая. Я стал верить, – то, что происходит с нами сейчас, отражается на нашем прошлом. Вчера ты грустила, значит, когда-то давно, может, миллион лет назад, гремел гром, лил дождь, с гор несся поток, и люди тонули в своих пещерах. Не грусти, пожалей их. Пусть будет солнце.

Что-то произошло. Убедился в этом еще раз, когда взглянул на твои руки. Когда ты волнуешься, начинаешь накручивать на указательный палец левой руки свои волосы или вдруг легонько постукиваешь кулачками по коленке.

Думаю, вы не просто поругались, вы расстались. Папа, конечно, был против. Его-то Вадим вполне устраивал. Но ты уже приняла решение. Отец, как и я, слишком любит тебя. Он проиграл хотя бы потому, что не отвез тебя на занятия. Потом звонил, спрашивал, как ты добралась. Ты отчитывала его, сердилась. Твои губы сжимались. Я прислушивался. Ты бываешь жестокой, говорили мне. Я не верил. И сейчас не верю. Не знаю еще, что это было. Но они не правы. Ты очень волновалась потом. И от этого я любил тебя еще больше. Я переживал вместе с тобой. Чтобы тебе стало чуть-чуть легче.

Письма были очень необычны и трогательны. Это были откровения. Их писал добрый, наблюдательный человек.

Ты все правильно сделала. Ты много думала, я знаю. Он тебе не пара. Он богат, у ваших родителей общее дело, и это все – больше ничего общего. Ты никогда не поговоришь с ним о поэзии, он не поделится сокровенным. Он не сможет рассказать тебе о тебе самой. Не тот человек. Только не подумай, что я претендую на его место. Ни в коем случае, нет! Свое место я знаю. Тот будет совсем другой. Очень красивый, умный, сильный человек. Он будет тебе опорой. Таким ты сможешь гордиться…

Ты ангел. Простой смертный сомнет твои крылья. Но если уж кто-то осмелится встать рядом, взять тебя за руку, то это должен быть самый незаурядный, выдающийся из людей. Личность».

«Они такие похожие и в то же время разные, эти письма, – думала девушка. – Они и радуют и расстраивают. Какой наивный, он совсем не знает людей. И меня не знает. Все эти его восторги… Да, интересно читать об этом, но ведь я этих восторгов не разделяю. Даже думать не могу, как он. Я грубая, циничная, серая… Как все. Я такая, как все. Ничего оригинального. Манипулирую людьми, беру от жизни, что хочу. Никогда никого не прощала, ни у кого не просила прощения. Красота и ум позволяли мне думать, что я выше, лучше остальных, и поэтому имею право претендовать на что-то большее, требовать особого внимания. Он пишет совсем о другой. О какой-то тонкой натуре, чистой душе, и мне стыдно, стыдно, что он ошибся, что это вовсе не я. Кто же он?» – гадала Рита.

«Вчера взял в библиотеке стихи Цветаевой. Ты читала?» – как-то написал он.

И девушка отправилась в библиотеку, что напротив института, узнать, кто брал книгу, но там уже месяц, как шел ремонт.

«Я сидел позади тебя», как-то мелькнуло в письме. И она выясняла у подруг и сама пыталась вспомнить, кто и где был в тот день, но и тут ничего не вышло.

«…и мой несчастный друг поломал руку…» – была еще одна подсказка. Она подключила всех. Подруги выясняли у друзей, те у знакомых.

Найти его, узнать, кто он, стало смыслом жизни. Но то лето было урожайным на травмы – двое сломали ногу, у семерых сотрясение мозга, одного задавило машиной, там вообще живого места не осталось, но этот не в счет. Ей рассказывали про вывихи, ушибы и царапины, и это, увы, не грело. Только переломы рук, как ни странно, радовали девушку.

Снова и снова Рита вчитывалась в строки – где-то здесь, прямо сейчас она найдет подсказку. Он обязательно выдаст себя.

Круг медленно, но сужался. «Подозреваемых» уже можно было сосчитать по пальцам одной руки. Она украдкой рассматривала каждого, узнавала о них у знакомых, разговаривала с их друзьями. Сомнений почти не осталось. Четче остальных вырисовывался образ главного кандидата.

– Встреться с ним, – попросила как-то Рита подругу. – Расскажи мне все об этом Саше… Или даже, знаешь, есть у меня идея…

Подруг у Риты много, но Анжела и Таисия – самые близкие. Было ошибкой просить об одолжении Таю, но идти в открытую девушка боялась – он сразу поймет, что она знает.

Санин друг, Игорь, удивился, когда ни с того ни с сего к нему подкатила Рита. Сначала даже подумал, что она интересуется им. Но девушка с таким интересом расспрашивала о последних исследованиях его отца, переживала – не запретят ли, как писали в Интернете, что молодой человек, уверовав в ее искренность, с азартом принялся рассказывать о последних экспериментах.

– А вашим друзьям это тоже интересно? – спрашивала она.

– Конечно! – отвечал Игорь. – Миша даже пошел к отцу в лаборанты.

– А этот… Саша, кажется?

– И Шурка, конечно! Даже ругались с ним… Так ли уж нужна наука? Все ли знания полезны? Тут спорить можно бесконечно. Ведь что получается? Представь, Рита… – и он взахлеб начинал развивать тему.

– А он забавный, этот твой Александр, – сказала Тая перед самой лекцией. – Симпатяшка. Худенький только, надо подкормить. Был у меня один такой. Такие фортели выкидывал, и не скажешь, что слабенький…

Рита уже жалела, что попросила подругу. В планах было познакомиться с Сашей через нее как бы случайно. Для этой роли Таисия подходила почти идеально: общительная, веселая, сексапильная. Правда, именно этот последний момент немного смущал.

– Говорю ему, здравствуйте, Александр! – рассказывала Тая, для эффекта бросая на подругу томные взгляды. – Слышала, вы так много читаете. Как в жизни моей одинокой сейчас не хватает хорошей, правильной книги. Будьте мне другом, посоветуйте что-нибудь эдакое, про любовь.

– Говорю ему, здравствуйте, Александр! – рассказывала Тая, для эффекта бросая на подругу томные взгляды. – Слышала, вы так много читаете.

– А он?

– Прочтите, говорит, Стендаля «Красное и черное». Это очень интересная история. Но она, может быть, немного мужская. И знаешь, говорит, а лицо у него такое доброе-доброе, как у ангелочка. Задумался, глазки поднял. Я аж затряслась от желания. Ну, думаю, мальчик, сегодня ты попробуешь настоящую женщину. А он птенчиком глядит, лапочка. Вам, говорит, наверное, интересней, чтобы главная героиня была женщина… Тогда, может, «Поющие в терновнике»… Ух! Прелесть моя! Говорю ему: «Александр, вот вы сейчас сказали «Поющие в терновнике», и у вас так заблестели губы… они у вас такие чувствительные, мягкие. Очень сексуальные губы, Александр. Я обязательно прочитаю вашу книгу. Я хочу ее прямо сейчас».

– Ну ладно тебе, – разозлилась Рита. – О чем договорились?

– Подружка моя любимая, напрасно ты так сердишься. Думаешь, придумываю? А знаешь, как он смотрел на меня? Его взгляд ползал по моей истосковавшейся по мужской ласке груди, а беззащитные мои оголенные ножки дрожали от голодных… О! Придумала! Его взгляд истекал слюной. Это самое точное определение. Если бы никого рядом не было…

– Ну, хватит. Вы ж встречаетесь сегодня?

– Ой, какая ты бываешь зануда… – устало проговорила Тая. – В парке возле твоего дома, у фонтана, в девять вечера мы обретем друг друга, и он даст мне книгу. В кафе, под звуки легкого джаза, на последние деньги он купит мне коктейль. И если ты как бы случайно тут же не появишься, поверь, в этой книге сегодня ночью появятся страницы обо мне, Сашуле и самой безумной любви на Земле. Страницы эти скрепит печать нашего страстного тайного союза… Ха-ха-ха…

– Я появлюсь, – улыбнулась Рита. – Не переживай.

– Хорошо тебе, – неожиданно грустным тихим голосом промолвила Тая. – Все тебя любят. Носятся с тобой. И Вадима бросила… А когда-то и я с ним встречалась. Отомстила за меня – да? А этого тоже бросишь?..

– Ты вроде как завидуешь?

– Чему завидовать? Твоему худосочному «ботану»?

Хуши сказал: «Ученые придумывают сито, в котором можно будет воду носить. А я старый уже, так с ведром и помру»

Лекция заканчивалась. По тому, как шумела аудитория, Саня понял, что самую интересную часть он пропустил. Ответы и вопросы, это максимум еще полчаса. Жалко, – столько всего хотелось узнать.

Павел Игоревич расхаживал взад и вперед, отвечая не в зал, а куда-то в сторону, будто разговаривал с самим собой. Саня заметил свободный стул в самом низу у трибуны. Пробраться к нему оказалось не просто.

– … а на это трудно ответить, – чуть торопливо говорил Павел Игоревич. – Мы всегда анализируем следствия, а не причины. Вся наука построена на этом. Берем данность, делаем выводы. Ускорение свободного падения девять с копеечками, ну, почти десять, – разглядывая потолок, улыбаясь самому себе, говорил он. – А могло бы быть десять тысяч. Я, к слову сказать, не согласен. Почему со мной не советовался тот, кто закладывал основу основ, кто придумывал плотность и вес атома?! Или скорость электрического сигнала… Эволюция! От простого к сложному! А почему?! Ну, есть, конечно, и феномены, как вот Егор Немичев. Это уникум, его надо изучать. Это бунт материи, нонсенс! На примере данного индивида наблюдаем необъяснимое явление, природный парадокс – эволюцию вспять.

По залу пронесся хохот.

– А чего опять я?! – возмутился Глыба.

– Егор, нашему институту вы интересны только как живое воплощение того самого недостающего звена. Дарвин носил бы вас на руках. Я просил, перестаньте жевать. В следующий раз куплю вам бананов и накормлю до выступления, обещаю. Сегодня уж потерпите! – профессор продолжил. – Сбил с мысли. Я отвлекся. К чему это я?.. Вот. Мы пока не знаем, как это происходит. Но это совсем не то, к чему мы привыкли. Это противоречит тому, что мы знаем. Сознание, душа, внутренний мир теперь обретают какой-то иной смысл. Абстракции в прошлом. Теперь попробуем это на ощупь!

По залу прокатилась волна аплодисментов и восторженное «у-у-у-у-у!!!»

Игоревич поднял руку, дожидаясь тишины.

– Можно вопрос? – донеслось из глубины аудитории.

– Прошу.

Саня наконец добрался до заветного стула, уселся и, услышав знакомый голос, улыбнулся: Рита…

– Павел Игоревич, вы демонстрировали способности животных с замененным сознанием. Насколько изменились их повадки? Нет, кое-что мы видели, но как бы это выразить?.. Ведь размер мозга, а значит и потенциал сильно отличаются. Поместите мозг Эдисона в череп курицы, и ничего не изменится. Не то что лампочку придумать, включателем клацнуть не догадается.

– Угу! – лектор несколько раз кивнул. – И мы так думали, но… – сделал паузу. – Сразу оговорюсь. Это теория. И мы это изучаем. Пример. Мы меняем сознание ваше, скажем, и курицы.

– О-у! Новые хроники Ритика! Наша недотрога станет еще умнее! – воскликнул кто-то, и сразу от трибуны к двери прокатилась волна смеха.

– Кто бы мычал! – бросила Рита в ответ. – В твой неандертальский череп засунь сознание тритона, и от избытка информации твоя мягкая голова раздуется, как воздушный шар.

– Ритик, не обижайся. Среди несушек ты будешь рекордсменкой.

– Как неправы были твои родители. Агрессивных мальчиков нельзя надолго ставить в тупые углы…

На спорящих зашикали сразу несколько голосов:

– Не мешайте слушать! Устроили балаган…

– Я его трогала? Чего он завелся? – оправдывалась Рита. – Это не я ему в детстве гвоздики в лоб вбивала.

Павел Игоревич продолжал:

– Так вот. Было предположение, что это некая форма телепатии. То есть я чувствую, управляю чужим телом, но руковожу из своего. Командный пункт остался прежним. Но… нет. Подопытный кот засыпал и мозг его с ним. Он не проявлял никакой активности. А ведь если теория верна, мозг должен работать – управлять чужим телом.

И что решили? Решили, что сознание – это энергия, обладающая памятью. Энергия, способная анализировать и развиваться. По сути, она самодостаточна. Трудно поверить, но… это наше «я» обойдется, простите за тавтологию, и без нас. Дайте ему тело, и… Когда-нибудь мы научимся вычленять сознание и будем держать заспиртованным в колбочках. – Профессор хихикнул и мечтательно посмотрел вверх. – Пока нет.

Пока только перемещаем из одной головы в другую. Но только представьте, какие перспективы… Как это важно для науки. Что получается? Получается: сознание – субстанция, которая может совершенствоваться бесконечно. Великие умы не уйдут в никуда, они останутся, чтобы служить науке. Будем их консервировать и вскрывать, как банки с компотом! Представляете, если б, скажем, в наше время жил Архимед!..

– Можно спросить, Павел Игоревич? – крикнул кто-то из студентов.

– Извольте.

– Когда будут эксперименты над сознанием человека?

Профессор задумался:

– Интересный вопрос. Для этого нужно разрешение. Запрос сделали, но… Будет один эксперимент… На наш страх и риск. Но, как говорится, победителей не судят. Да? – улыбнулся он. – Мы хотим поменять сознания двух людей. Ненадолго, нескольких часов хватит, чтоб…

– А когда? А как это будет?

Наступила пауза. Профессор озадаченно принялся чесать затылок:

– Что, не терпится?

– А чего тянуть? Дождемся, что украдут наше открытие!

– И что, кто-то готов? Есть желающие принять участие в эксперименте?

В аудитории стало тихо, а потом студенты зашептались, переглядываясь и неуверенно пожимая плечами.

«Быть одним из первых почетно, – подумал Саня. – Вот только… А что будет с этими обезьянками и мышками завтра? Может, печень откажет, с ума сойдут, лопаться начнут, как мыльные пузыри… Кто знает… Кто знает?»

И похожие мысли были у всех, в каждом страх боролся с любопытством.

– Ботан, чего сидишь? – тяни руку, – послышалось справа.

– Давай! Давай! – донеслось с другой стороны.

Он вжался в стул, опустил голову.

– Соломин хочет! – крикнул кто-то. – Сашка, вставай! Не стесняйся!

– Смелее, ботан! – и сосед слева ткнул его в бок.

– Мы знакомы? – попробовал возмутиться Саня.

– Не трусь, будешь знаменитый, как Гагарин.

– Извините, но вы, наверное, не должны мне тыкать.

В затылок Саньке влетел скомканный тетрадный лист.

– Ну, что такое? – возмутился Саня и поднялся со стула, оглядываясь в поисках обидчика.

– Молодец, Санек! Браво!.. Вот он наш герой!..

Зал зааплодировал.

– Да при чем тут я?.. – не успел договорить, как услышал:

– Александр – ты? – Это был удивленный голос Павла Игоревича.

Саня оглянулся, растерянно развел руками.

– А что! – весело произнес профессор. – По-моему, кандидат достойный! Честно, не ожидал. Кто еще? Нужен еще один!

«Нет, надо отказаться. Объяснить, что у меня не получится, – борясь с приступом паники, думал Саня. – Ведь для такого надо быть готовым физически и морально. И вообще, ведь может получиться так, что…»

Он готов был крикнуть, что произошло недоразумение, что он передумал, что болен, и надо срочно уезжать. Но произошло нечто такое, что изменило его решение, и он застыл с поднятой рукой и открытым ртом.

– А можно мне?! – раздался знакомый девичий голос, и вверх вспорхнула расслабленная кисть с тонкими пальчиками. Другой рукой девушка смахнула со лба челку и поднялась. Она улыбалась, но, взглянув на Саню, стала серьезной, и во взгляде ее читалась насмешка, ирония. Вся ее фигура выражала уверенность, превосходство, – это была Рита.

Хуши сказал: «Даже тот, кто быстро бегает, не догонит того, кто медленно убежал»

…Кубинец резко дал по тормозам, крутанул руль вправо, и машина помчалась, еле вписываясь в поворот, срывая задние бамперы с припаркованных авто. Его автомобиль снова набирал скорость. У «фиата», что мчит следом, так не получается. Не успевая сбросить газ, он влетает в крайний микроавтобус. Скрежет железа, звон стекла и целый хор истерящих сигнализаций.

– Соблюдайте скоростной режим, – произнес Кубинец, на загорелом скуластом лице которого появилась и пропала улыбка.

Продолжая давить на педаль, он закурил, но не успел выдохнуть дым: на перекрестке справа его авто протаранил джип. Машина пролетела метров пять. Джип, не останавливаясь, впился в мятый бок и, неистово ревя двигателем, потащил машину по дороге.

На секунду Кубинец потерял сознание. Очнувшись, он обнаружил, что его лицо и рука в крови, ногу, кажется, зажало между педалями, и сигарета, проклятая сигарета выпала изо рта. Наклонился и, превозмогая боль в плече, пошарил рукой под сидением. Нащупал.

Неугомонный джип протащил машину метров десять и прижал к столбу.

За шиворот полетели осколки стекла. Дверь подалась в салон, изогнулась, и в бедро врезалась пластмассовая ручка.

«Где вы только права берете?» – тряся головой, про себя возмутился Кубинец.

Пошевелил ногой. Колкая боль отдалась в пятку. Недолго думая, он поднес сигарету к губам, сделал затяжку, вытянул из-за пояса пистолет и с небольшими интервалами, прицеливаясь, принялся расстреливать лобовое стекло джипа. Похоже, эта мысль пришла в голову не только ему. Автоматная очередь, последовавшая в ответ, полоснула по капоту, прошила крышу, продырявила сиденья. Чудом ни одна пуля не достигла цели. Сверху в дыры скользнули солнечные лучи и ослепили его. Стало тихо, и в этой тишине было слышно, как в салоне джипа щелкает автомат, на нем меняли рожок. Пригнувшись как можно ниже, Кубинец потянулся к бардачку за второй обоймой. Нащупал что-то жесткое, холодное:

«Как же я забыл… Не расходимся. Ребята, подтянулись, взялись за руки…» – чуть приподнявшись, увидел, что в джипе двое. Водитель изогнулся и жмется к сиденью справа. А стреляет тот, что сзади за спинкой прячется.

Кубинец вытащил гранату, выдернул чеку…

Вылезал из машины несколько минут. Спешил. Потянул сухожилие. Мельком взглянул на раскуроченный джип: из салона валил дым, в нос ударил запах паленого мяса и жженой резины.

«Пошарить бы в карманах, порыться, может, какие документы?.. Узнать бы, кто такие? Нет времени. Да и в общем-то без разницы… Время, время, время!!! Вертолет?»

Он посмотрел вверх, поискал глазами – не видно. Но звук все громче. Если «эти» найдут, вряд ли уже повезет. Вспомнил вчерашний день.

«Может, совпадение? Может… Вчера, когда встречал груз, тоже был вертолет. Потом погоня. Еле ушел».

Превозмогая боль и прихрамывая, обошел внедорожник и приблизился к багажнику своего авто. Звякнули ключи. Дверца капота, скрипнув, подалась вверх. Он облегченно выдохнул. Целый. Инструмент целый, это главное.

Мимо проехало несколько автомобилей. Каждый из них Кубинец подозрительно проводил взглядом. Вскоре рядом остановился старенький «Опель». Водитель, пожилой мужчина, через опущенное окно воскликнул:

– Какая страшная авария! Вам нужна помощь? У меня есть аптечка, я вам помогу.

– Нет-нет, – поторопился отказаться Кубинец. – Мне помогать не нужно. – Затем задумался и спросил: – Но вы могли бы оказать услугу стране?

Дверь скрипнула, нога ступила на асфальт:

– Кем мы станем, если не будем заботиться о своей родине?

После столкновения, перестрелки и взрыва все как в тумане.

«Что-то здесь не так… Что-то не так», – мелькнула мысль. – Да, ваша правда. Как вы, однако, вовремя. Как кстати. – Кубинец достал виолончель и захлопнул багажник. – К вам будет просьба как к гражданину… Я агент безопасности, – сказал с вызовом. – С орбиты сошел спутник. Мне срочно нужно попасть в конструкторский центр. Подбросите?!

– А это кто? – сердобольный мужчина кивнул в сторону джипа.

– Главный конструктор и… – подумав, – не помню фамилии, специалист по связям с общественностью. Хороший парень, вдовец, – зачем-то добавил он. – Надо эвакуировать людей, считай, весь район. Спешили и вот… не справились с управлением, врезались друг в друга, представляете?..

– Они, кажется, еще живы?

Кубинец повернулся к джипу и вытянул шею.

– Увы, – произнес расстроено. – Боюсь, центр управления полетами остался без руководителя.

– Вижу, вам трудно его держать. Давайте свой контрабас.

– Не волнуйтесь. Давайте поторопимся. Спутник меняет траекторию, каждые пол… – Он не договорил. Пистолет, появившийся в руках сердобольного мужчины, нацеливался прямо в загорелое скуластое лицо агента безопасности, отбивая всякую охоту к дальнейшему диалогу.

«Вот, что было не так! – осенила поздняя догадка. – Он говорит на английском. Здесь, в России, кажется, говорят на каком-то другом… Точно на другом…»

– Вынужден настоять. Этот груз может сильно повредить вашему здоровью. Отдайте.

Кубинец хныкнул, как капризный ребенок.

– На этом инструменте еще мой дедушка играл. К чему он вам? Знаете, какой уход за ним нужен?.. Дерево, оно ведь трескается. А если попадет влага…

Сердобольный сделал шаг назад, чуть опустил дуло и выстрелил владельцу инструмента в ногу. Джинсы на голени порвались, вокруг разрыва проступило красное пятно. Кубинец обхватил это место руками и упал.

Пуля только поцарапала и обожгла кожу, но стрелку об этом знать пока не обязательно.

– Когда не дают, я забираю, – услышал раненый. – У меня было трое братьев. Со мной они никогда не делились.

– Уважаемый, могли бы пистолет и не доставать. Сказали бы про братьев, я бы и так отдал.

– Ну, хватит болтать, Кастро. Ты знаешь, что мне нужно.

– Откуда? Я впервые вас вижу. И какой, к черту, Кастро? Я Пауло Истрони, американец итальянского происхождения. Играю в Дэнверском симфоническом оркестре! У нас гастроли… Вот, сейчас, – он полез в карман.

– Руки! Чтоб я видел руки! Ты уж определись: агент безопасности или музыкант. Впрочем, плевать… Вчера тебе дали пленку… Руки! Я сказал…

– Не кричите! О, боги, что за день! Какая пленка? Я достану визитку! Вот моя визитка. Вот! Читайте!

– Не морочь мне голову! Отдай пленку и…

– Ну, проверьте, проверьте! Там все написано! Только не стреляйте! Мой сын, Франциск, гастролирует со мной и ждет меня в отеле. Мальчик с трех лет со мной. Я не могу оставить его больной матери. Я для него и гувернер, и сиделка, и друг… Нет, посмотрите, посмотрите визитку!.. Вам не интересно?! Не интересно? Хорошо, я уберу ее…

– Хватить махать руками! Клянусь, я выстрелю!..

– В музыканта?! За что? Хорошо, вам не нужна визитка. Я кладу ее в карман. Обратно, вот сюда, – и Кубинец аккуратно засунул руку с визиткой в правый карман пиджака. Пальцы сжали рукоятку пистолета, засунутого за пояс. Левой рукой из нагрудного кармана вытащил рекламный проспект, который вчера в аэропорту ему, как и всем прибывшим, вручила хорошенькая блондинка.

Пистолет, появившийся в руках сердобольного мужчины, нацеливался прямо в загорелое скуластое лицо агента безопасности, отбивая всякую охоту к дальнейшему диалогу.

– Вот фотография, здесь ему три месяца, он на руках у дяди Эрнеста…

– Мне плевать. Хватит нести чушь! Оставь свои уловки для деток из ЦРУ, или…

Он не договорил. Пуля попала в плечо. Вскрикнул. От удара его туловище развернуло, и пистолет выпал из руки.

Подскочив, Кубинец сильным ударом в челюсть свалил его с ног. Оттолкнув пистолет ногой подальше, оценил причиненный противнику ущерб и, недолго раздумывая, принялся шарить по его карманам. Тело зашевелилось, послышался стон:

– Думаешь, я так прост?..

– Ч-ш-ш… говорить пока вредно.

– Ничего не найдешь… Я профессионал… как и ты.

Что-то нащупал, вытянул пачку «Мальборо».

– А ты говоришь… Сегодня явно мой день. В казино пойти, что ли…

Клацнула зажигалка, одна затяжка – и почти полсигареты как не бывало. Кубинец поднялся, опасливо посмотрел по сторонам, задрал лицо вверх. Рев мотора и свист лопастей эхом доносились с разных сторон. Вертолет совсем близко.

«Значит, передатчик, – размышлял он. – Знали о посылке, знали получателя, но вот про место… Где и когда, им известно не было. Двое из троих меня сдали. – Он бросил взгляд на машину. – Чертово корыто… Когда ж вы успели?»

– Ты меня подстрелил, – прохрипело возле его ног. – Везучий…

– Тоже мне везение. Вот были бы у тебя кубинские сигары… – Кубинец открыл дверь, забросил в салон виолончель и поспешно прыгнул за руль.

– Торопись! Торопись! Только это все ни к чему… Тебе конец, Кубинец! Сегодня удача тебе изменила!.. – переваливаясь с живота на спину, хрипел новоявленный пророк.

– Ты проиграл! Ты побежден и жалок! – театрально произнес победитель. – В тебе говорит зависть. Желчь бессилия разъедает уязвленное самолюбие.

– Веселись, куражься, но помни: Кастро когда-нибудь…

– Хватит! – оборвал Кубинец, поворачивая ключ зажигания. Двигатель взревел. – Кастро нет! И другим передай, Бонд! Теперь я Джеймс Бонд! – Он вдавил педаль газа до полу, колеса задымились, машина рванулась вперед. Вторая, третья, четвертая передача: стрелка спидометра быстро перемахнула отметку «сто миль».

Тень вертолета медленно накрыла неистово ревущий автомобиль. Пули от пулемета пробили багажник, пропороли крышу и днище, зацепили двигатель. Переднее правое колесо вдруг отделилось, ушло в сторону через бордюр, взмыло вверх и застряло в рекламном щите.

Кубинец достал пистолет и принялся отчаянно решетить потолок, при этом рулил и криком пытался донести до находящихся в вертолете, как они не правы. Последнее кое-как еще получалось. Но без колеса машина потеряла управление. Ее начало крутить, и контролировать движение не было никакой возможности. От сильного удара о светофор вырвало двигатель, и тот с неистовым ревом поскакал по тротуару, выскочил на переезд и затих в прицепе припаркованной у обочины фуры. Автомобиль влетел в стеклянную витрину парфюмерного магазина, занимающего нижний этаж большого офисного центра. Агонизирующий немецкий «зверь» никак не успокаивался. Кружась на скользком кафеле, он сшибал стойки с духами и косметикой, давил дезодоранты и серебристые тюбики с лаком. Краска для волос брызгами разлеталась по стенам. Посетители – красивые, стройные, ухоженные дамы, ломая каблуки, наращенные ногти, цепляясь друг за дружку, с воплями отпрыгивали и шарахались в стороны от несущегося железного хлама. То, что минуту назад можно было назвать автомобилем, припарковалось возле кассы. Помещение наполнилось дымом. После грохота, лязга и криков стало вдруг неожиданно тихо. И поэтому все вздрогнули, когда нечто, напоминающее автомобильную дверь, отлетело в сторону. Сначала показалась рука, затем другая, черные волосы, загорелый лоб, глаза, нос и губы. Губы улыбались. Кашляя и сплевывая на кафель, молодой крепкий мужчина выбрался наружу. Достав из машины что-то большое и черное, он оперся на него, потом похлопал себя по карманам и вытянул пачку сигарет. Из другого кармана извлек зажигалку и, подняв глаза на перепуганную кассиршу, вдруг сам изменился в лице:

– Вы так смотрите… У вас тут, наверное, не курят?..

Не прошло и двух минут, как возле разбитой витрины, скрипя тормозными колодками, остановилось сразу несколько автомобилей. Хмурые мужчины в серых и черных пиджаках с пистолетами в руках заполнили зал. Они крутились возле разбитой машины, прикрывая друг друга, отворяли офисные тумбы, шкафы, выставляя вперед стволы, заглядывали за кассовые аппараты. Под черными блестящими туфлями с прощальным хрустом издыхали брастматики, тени, румяна и тональные крема.

Скоро внизу остался только один – длинный, с огромным носом. Прочие, а их было человек девять, оставляя разноцветные отпечатки подошвы на ступенях, умчались наверх. В магазин через разбитую витрину почти бесшумно въехал, а скорее, вкатился черный «хаммер». Небольшого роста брюнет с большими залысинами, одетый в черный плащ, появился так же неожиданно и незаметно, как и его автомобиль.

Носатый, сидевший на стуле и задумчиво рассматривающий потолок, вздрогнул, когда владелец черного плаща резким и властным голосом произнес:

– Ну и что?

– Ох! Простите! Я вас не заметил, – оправдывался носатый, вставая со стула. – Рэм, вы всегда так неожиданно появляетесь. Я тут присматриваю внизу. Тут такой кавардак. Это магазин косметики. Женский…

– Ну и что?

– Он в ловушке, – радостно объявил носатый, улыбаясь. – На этот раз он не выскользнет. Удрал наверх, дурачок. Куда он теперь… У него патроны кончились. Пистолет бросил. Тут его куртка. Необычная расцветка и материал очень похож на кожу. Может, даже и кожа. Я сам нашел.

– И?..

– Качественная вещь… Да… Там два паспорта: русский и туркменский. Через Турцию хотел уходить. Ух, смотрите, дезодорант… – Носатый наклонился и посмотрел по сторонам. – Возьму себе… Чего зря пропадать?.. Не надо? Хорошо, оставлю.

– Инструмент с ним?

– Конечно. Я тут все разузнал. Вот на этой машине он влетел в окно.

– Я заметил.

– Да. Он вытащил виолончель и…

– Если опять уйдет, знаешь, что будет?

– Не в этот раз… Даже, если не здесь, на улице сразу возьмем. Его ранили… Кровь на пиджаке, и служащие магазина говорят, что он сильно хромал. Или мы его зацепили, или те с вертолета… Но, возможно…

– Кто они?

– Которые? А!.. Колумбийцы. Может, азиаты. Может, и агентство. У них тут два филиала. Кто угодно может быть. Только им уже ничего не светит. Он наш.

– Жаль Кубинца. Бедняга! Свои же сдали, – сочувственно сказал Рэм. Поднял с полу тюбик с губной помадой и подошел к стене. Вскоре ее украсил странный рисунок – большой красный, в человеческий рост, футляр от виолончели.

– Скажи, Фил, как жить на свете, полном предательства? А?!

– Да, уж… – подумав, согласился носатый. – И сколько нам это стоило… Честных так трудно купить…

– Что у нас со временем?

– С властями я договорился…

– К черту местных… Тут хватает охотников за головами. Мне здесь неспокойно. Поторопись. Поналетят коршуны, постреляют нас в этом скворечнике.

Где-то послышались глухие пистолетные выстрелы. Рэм и Фил переглянулись.

– Это наверху, – сказал носатый. – Сейчас его возьмут.

Неудобная, громоздкая виолончель шаркала о стены, с гулким звоном ударялась о дверные косяки, выскальзывая из потных ладоней. Подниматься было все труднее. Боль в ступне, топот преследователей, взмокшая спина и растерянные взгляды офисных аборигенов удручали до бесконечности. Но над всем этим довлела мысль об ошибочном выборе жизненных ориентиров. Контраст между реальностью и давно обозначенными идеалами счастья поражал.

Кубинец остановился перевести дух, склонился над перилами и встретился взглядом с одним из преследователей. Раздался выстрел. Пара сантиметров, и пуля раздробила бы его мужественную челюсть.

«Между нами этажа четыре, – размышлял Кубинец. – Надо менять тактику, а то ведь и обогнать могут…» – он скользнул в дверь на этаж и похромал по коридору. Слева дверь заперта и справа на замке. Выбил ногой. За ней еще одна. Эта поддалась. По столам, мимо вешалок, пиджаков и моргающих ресниц, сквозь «охи» и запоздалые угрозы завернул за угол, потом в коридорчик. Тупик. Глухое окно разбил стулом. Инструмент в правой, левой за трубу и вниз… не спеша, не спеша… Спустился на три этажа. Раздался скрежет. Труба подалась от стены. Еле успел схватиться за карниз. Подтянулся на одной руке, разбил стекло инструментом, бросил его внутрь, а сам следом. Вовремя: по карнизу защелкали пули.

«Или мне так страшно, или я, и впрямь, не в такой уж плохой форме…»

Коридоры, двери, окна. С этажа на этаж. По шахте лифта, по тонкому выступу на внешней стене… Не отстают, гонят и наступают на пятки. Свистит железо, впивается в столы, бьет окна, сечет стены…

«И так не получается, – размышлял Кубинец. – Без оружия совсем грустно. Надо рисковать».

Светлый кабинет, сквозные двери, пара столов, компьютеры, принтеры и две девушки как часть интерьера неподвижно склонились над рожающим факсом. Кубинец скинул пиджак, швырнул под стол, туда же виолончель, сам подскочил к стулу, уселся, схватил ручку и, потрясая ею, зло крикнул:

– Верочка, и не смотрите на меня так! Да с такой работой вам не то, что в бухгалтерии!.. В пересыльной тюрьме щи разливать не доверят! Понимаете?! Платежей нет! Так вы еще мне палки в колеса будете ставить! Второй квартал запороли! Где отчет по дебиторке?!.

Ответа не последовало. С шумным треском с петель сорвалась дверь. Трое ворвавшихся промчались мимо, словно табун, страшный в своем животном безумии.

Кубинец постучал по столу пальцем, прикрикнул на девушек:

– Не отвлекайтесь! – Затем не спеша поднялся, забрал свои вещи и, предупредив, что к этому разговору они еще вернутся, удалился.

Верхние этажи – самые оживленные. Все офисы нараспашку, в коридорах столы с табличками, автоматы с кофе, пахнет столовой. Здесь по одному почти не ходят, – все группками, со своими разговорами, терминами. Они могли бы основывать народы. У них уже своя культура, наречия и лозунги… Конечно, разные сюда захаживали, но появление такого большого количества вспотевших, злых и уставших незнакомцев настораживало.

– Да кто они такие? – возмущались аборигены, потягивая кофе из пластиковых стаканчиков.

– Может, налоговая? – предположил задумчивый парень в белой рубашке с заляпанным чернилами рукавом, обращаясь к симпатичному мужчине с мужественным загорелым лицом. Мужчина был никто иной как Кубинец. Он подошел всего минуту назад, но уже успел внушить присутствующим уважение и легкий трепет.

– Не думаю, – ответил он, по-товарищески хлопая парня по плечу.

Все, кто были рядом, уже знали: он будет, как минимум, замом. «Вопрос решен» – он сам так и сказал по секрету.

По столам, мимо вешалок, пиджаков и моргающих ресниц, сквозь «охи» и запоздалые угрозы завернул за угол, потом в коридорчик.

– Ну а с кадрами как в этом месяце? – спросил он у того же молодого человека. – Много уволилось?

– В этом никого, а в прошлом да. Взяли нового кадровика, и вроде бы…

Кубинец ухмыльнулся и небрежно отмахнулся.

– Вижу, не в курсе… Этого будем менять… Как тебя зовут, еще раз?..

– Михаил.

– Михаил, пусть мне принесут кофе, а сам пододвинься: лишние разговоры ни к чему, потолковать надо.

– Вы и так мой забрали, но… Антон! – окликнул он коллегу. – Принеси пожалуйста два, мне и вот… товарищу… Со сливками… хорошо?..

– Контора продается… почти продана, чего хитрить. Ваш шеф уходит на третий этаж, там уже и ремонт сделали, он не говорил?

– Нет.

– Не переживай так. Чего побледнел? Ты останешься. Но тут уволю каждого второго. Мне этот бардак, это осиное гнездо – вот где! – в сердцах постучал ребром ладони по шее. – Ты согласен? Пока молчи. От тебя мне срочно – видение, ТВОЕ видение дальнейшего развития предприятия. Нужны цифры. Реальные. «Липа» не прокатит.

Михаил подавился слюной.

– Я, признаться, тут второй месяц только… Простите… Забыл, как вас зовут?

– Я не представился?., хм… Валентин… Сипягин Валентин… Не слыхали?

– А вы не видели здесь человека с такой большой скрипкой? – доносилось из конца коридора.

Очередная группа потных людей в пиджаках, шаркая и стуча каблуками, появилась и исчезла в офисных дверях. Один человек задержался, посмотрел на затылок Кубинца, заглянул в лицо его собеседнику и исчез.

– Черная такая, большая… Виолончель… Да, виолончель… – доносилось не очень отчетливо.

– Ищут кого-то, – сказал Михаил.

– Да не наше это дело, – недовольно кривясь, произнес будущий новый начальник. – Не отвлекайся на мелочи, – Кубинец принял у Антона кофе. – Ты думай, как… – взглянул на дверную табличку с названием организации и закончил фразу, – как «Фемиду» из этой пропасти вытаскивать. Это не экономика, Миша… В ясельках к делу серьезней относятся!..

– Вы виолончель за дверь поставили, я видел…

Кубинец покачал головой и разочарованно отмахнулся.

– Не с тем я, видно, толкую. Ошибаюсь я редко, но, видимо, это тот самый случай. Пеняй на себя!..

Он уже бежал по коридору с громоздким инструментом на плече, когда позади послышалось:

«Валентин! Извините, не знаю вашего отчества! Я не хотел вас обидеть! Я сделаю! Я подготовлю! Я все подготовлю!..»

И были еще этажи.

Человек со скуластым лицом фамильярно обнимал за талии девушек, говорил что-то не к месту. А когда мимо него проносились странные люди, он хватал что-то спрятанное за дверями распахнутых офисов, похожее на большую скрипку, и торопился скрыться в противоположном направлении.

На двадцатом этаже загорелый мужчина помогал секретарше Любочке поливать цветы и объяснял, почему лишняя влага – это плохо. Девушка зачарованно слушала, как застоявшаяся в корнях вода превращается в яд, тянется вверх по стебелькам и уничтожает алые бутоны.

В коридоре на двадцать первом строгий незнакомец требовал от технички чаще выжимать тряпку. Пол – это кишечник офиса. Все лишнее на нем – шлак, вызывающий запоры и аппендицит.

Директор восьмисотого офиса вдруг неожиданно узнал, что уволен. Не проронил ни единого слова, когда командированный из центрального офиса нахал, с которым он только что столкнулся на лестнице, путано, но уверенно объяснял, за что директор попал в немилость и как ее можно избежать. Незнакомец успокаивал тем, что время тяжелое, и под ним самим кресло качается…

Но Кубинца снова заметили. И снова пальба, беготня, карнизы, разбитые окна…

Майк, пожалуй, единственный, кто знал Кубинца в лицо. Рядом всегда бежали двое. У этой группы шансов поймать «неуловимого Кастро» было больше, чем у остальных. Вот только бегал он не очень быстро. Ногам и так не просто носить огромное, набитое костями и мясом тело, а тут еще бегом на двадцатый этаж, а потом вниз, и опять на двадцатый. Раз десять он выхватывал пистолет и целился в знакомый римский профиль. На семнадцатом и двадцать первом даже нажимал на курок, но, увы, пока все без толку.

– Туда! – крикнул Майк, махнув рукой.

Напарники кинулись в указанном направлении и скрылись за углом. Он лишь на секунду потерял их из виду, а когда догнал…

С Майком Кубинец встречался лет пятнадцать назад. На сухогрузе «Атлантик» они сопровождали груз – кокаин. Мексиканские пограничники возвращали его колумбийцам в обмен на заложников. Никто никому не доверял, поэтому обратились к наемникам. И не зря. Наркобароны обманули, расстреляли почти всех. Из двадцати выжили трое, и третьим был Рэм, тот самый, в черном плаще, который сейчас пинал осколки витрины, скрипел зубами и нервно поглядывал на потолок.

К чему эта история? К тому, что если кто-то и мог сбить спесь, стереть надменную улыбку с лица Кубинца, то только Майк. О силе и жестокости этого человека ходили легенды.

Кубинец свернул за угол.

«По коридору не успею», – быстро соображал он и вместо того, чтобы все-таки поднажать и попробовать оторваться, отпустил свою громоздкую ношу, резко развернулся и рванул обратно – навстречу погоне.

С первым получилось быстро. Сработал фактор неожиданности. Преследователь не успел рта раскрыть, как стремительный кулак воткнулся ему в челюсть. Ноги взлетели вверх, бесчувственное тело рухнуло на спину. Пистолет в руке второго преследователя дернулся вверх, но от сильного удара ногой по запястью вылетел и закрутился в воздухе. Ребром ладони по шее, точно в кадык, Кубинец вырубил и этого. Но третьим оказался Майк. Первой мыслью Кубинца было: «Бежать!» Она пришла вместе с ударом тяжелого, будто каменного, кулака в его висок. На несколько секунд выключили свет, теплый ветер подхватил расслабленное тело и, ласково убаюкивая и насвистывая в уши, понес по коридору. Полет был прекрасен, а вот с приземлением надо было бы поработать. Сильный удар затылком о пол, как вбитый клин, восстановил баланс, и с шумом, болью и тошнотой вернулось сознание.

«Однако!» – была вторая мысль. – «С этим не справлюсь», – третья.

Рука упала на что-то холодное, железное. Не поднимая головы, Кубинец скосил глаза вправо. Так и есть: пистолет. Оттолкнувшись локтем от пола, он перевернулся через живот, и вот уже ладонь вжалась в удобный пластиковый изгиб рукоятки, указательный палец скользнул в петлю и вдавил курок. Раздался выстрел, другой. Не попал. Майк уклонился и, спасаясь от пули, головой влетел в дверь ближайшего офиса и скрылся.

Кубинец поднялся и, оглядываясь, на нетвердых ногах устремился к виолончели. Шум в голове не прекращался, наоборот, грохотало все сильнее.

«Вертолет, – сообразил он, устало волоча по коридору ненавистный громоздкий инструмент. Остановился, поднял вверх глаза. – На крышу садится. Это за мной они… Если и есть шанс, то это он… А тебе везет, красавчик, – сказал он себе. – Нет, срочно! Срочно в казино… Монте-Карло…»

Хуши сказал: «Тому, который никому не доверял, труднее объяснить причины своих неудач»

Днем раньше

Этим вечером Рита встретится с Сашей. Тая затянет его в кафе, и тут, совершенно случайно, появится она.

«Здорово! Как здорово получилось с этим экспериментом, – радовалась Рита. – Будет тема для разговора. Хотя тема не проблема. Мне кажется, он всегда найдет, что обсудить. Но сегодня я не хочу говорить ни о чем другом. То, что с нами произойдет завтра, это действительно интересно… и страшно… Да… Если б кто другой, никогда бы не согласилась… А Тая права, он симпатичный… Вот только черты лица у него немного женственные. Но теперь мне нравится… Да, это самый интересный тип мужского лица. И худоба ему идет. Не люблю толстых… Ну, ничего, завтра разгляжу повнимательней. А я вовсе и не стерва. Совсем не стерва, – разглядывая себя в зеркало, размышляла девушка. – Я изменилась. Это он делает меня лучше, открывает мне глаза. Теперь я совсем иначе смотрю на людей. Научилась их различать и понимать. Хочется им улыбаться, говорить комплименты. Я хочу смотреть на небо его глазами и восхищаться игрой цвета и света… Как он писал: «Поднимусь к самым звездам, соберу в охапку, прижмусь щекой, как к теплой батарее, надышусь их цветочным ароматом…»

До самого вечера, взволнованная ожиданием, она не могла найти себе места, не зная чем себя занять, – все смотрела на часы и улыбалась отражению в зеркалах. А из зеркал на нее смотрело почти неузнаваемое счастливое личико и тоже улыбалось, сверкая угольками карих глаз и жемчугом белоснежных зубов.

Подкрадываясь к кафе, Рита пряталась за кустами у дальней скамейки парка, крутилась возле фонтана, а затем ревниво высматривала парочку среди дымящих, горластых посетителей. Половина девятого, девять, десять, еще полчаса – никто не пришел. Тая не брала трубку. В парке быстро темнело. Из-за моросившего дождя на мокрых аллейках стало безлюдно, и только фонари отражались в лужах. Дети не смеялись, в открытых кафешках не спорили подвыпившие мужчины, и даже парочки разбрелись.

Рита вернулась домой, но никто больше не улыбался в зеркалах. На подоконнике в освещенной лунным светом комнате затаилась темная грустная тень. Ночь не спеша гасила окна в домах напротив.

Она уже собиралась ложиться, когда позвонила Тая.

– Подружка моя любимая, прости меня! – раздалось в трубке. – Умоляю! Умоляю! Прошу! Скажи, что не сердишься! Ты сейчас все поймешь! Ты поймешь и простишь! Ну, прошу! Ну, прошу!.. Ну, очень прошу!..

– Тебе чего по ночам не спится? – зевнула Рита. – Зачем граждан будишь?.. Пьяная, что ль?

– Ритусик, я пьяная! Я вся такая пьяная! Ты только скажи, что простила меня! Я бы тебе все простила! Потому, что люблю тебя больше всех на свете! Ты же самая-самая моя подружка! Ты простила, да? Ну, промурлыкай, котенок мой, голубушка…

– Голубушка… Голубушка, чего завелась? – нехотя отвечала Рита. – На часы смотрела?

– Лапотусичка, разве ж влюбленные на такие глупости смотрят… – со свистом втянула воздух. – Ох, святой Владебалдис, я сейчас взорвусь…

– Ууу…

– Мы не встретились у фонтана… Он позвонил. Говорит, не могу в девять, давай раньше… Ох, кузнечик мой!.. Как я такая опытная, мудрая… Мозги аж из ушей валят – дур-ра! И так вляпалась!.. Как девочка пятилетняя… Ну ты скажи, только скажи, и я его брошу, поросеночка, хрюшечку…

– Даже так?

– Ты, наверное, ждала, лапочка? Я как к нему приехала, так совсем ты у меня из головы вон. А ты там бедненькая…

Рита снова зевнула, улыбнулась в трубку.

– Да я и сама забыла. Вот только вспомнила. Хорошо хоть вы меня не ждали… А то знаешь, так устала:

Вадим этот еще, с отцом поругалась… Навалилось все… Думаю, и хорошо, что не пошла.

– Ну, я как-то так и подумала, что ты не придешь…

– Ага…

– Подожди, чет я разоралась. Разбужу еще козлика моего. Спи, спи, малыш, – вот так, на бочок… ой сопит, сопит мой пупсик.

– Угу.

– Рита, Ритусичка, я тебя очень люблю, солнышко, слышишь? – понизив голос, зашептала в трубку Тая. – Подожди, укроюсь, тут холодно, а я голая совсем. Вот… Он позвонил, не могу, говорит, в девять… Я ему – я сама к тебе приеду. Сама думаю, как раз к девяти в парк его уговорю и… Он меня домой пригласил, шампанское пили, мартини, конфеты были… Когда он все успел купить-то? И время так пошло, пошло… Он мне все про нежность, про счастье, про то, как жизнь любить надо, рассказывал. А подводный мир… Ты вот не знаешь, как медузы в толще воды фосфоресцируют. Он мне про звезды рассказывал… У него телескоп есть, книжки разные – про планеты, про Большую Медведицу, а потом как сказал «Млечный путь», и так по руке провел… О, Ритусенька… Как это получилось? Как две капельки, вот так, – еле слышно хлопнула ладонями, – понимаешь? И на полу, и везде, – и так кувыркались, как две зверюшечки, точно, как те медведи: и стонем, и рычим, и кричим. Отдохнем и снова… и опять…

– Угу…

– Какой он красивый, Ритка-а… У него такая татуировка на плече, я удивилась… Представляешь, пистолетный барабан с одним патроном, – на Сашуленьку так непохоже, аж мурашки по коже. И вокруг барабана змея. Спрашиваю, и чего это значит? Говорит: один патрон – русская рулетка, риск, а змея – это змей-искуситель. Искушение риском получается, представляешь?

– Ой, отец с работы пришел, – с трудом выдавила Рита, потому что горло будто сдавило чем-то. Все, подружка, рада за тебя, я сплю.

– Угу… угу… Ну, спокойной ноченьки, лапочка…

Рита подошла к окну. Щеки ее были мокрыми от слез, как и оконные стекла, забрызганные дождем…

«Млечный путь, говоришь. Нежная, волшебная – да? Добренький ты наш. А я и раскисла. Дур-ра. Размазня. Все притворство, все ложь. Люди – насекомые. Все рационально, приземлено, все, что делаем – делаем для себя. Звезды, небо – это так, к слову, чтобы совокупляться интересней было. Слабакам ведь тоже надо как-то участвовать в процессе осеменения. Вот и рассекают по ушам сентиментальным дурочкам. Дистрофик, неудачник, дрыщ… Ничего, я вам устрою… Это тебе наука, Рита, на всю жизнь наука!»

Где-то далеко раздались еле слышные автоматные выстрелы. Ночное небо прорезали огоньки трассеров…

«Что-то случилось с нашим городом, – подумала девушка. – И в аэропорту сегодня стреляли, – вспомнила она. – Мир полон насилия, будешь слабым – сотрут. И никакого фосфора, никаких медуз…»

Зазвонил телефон, высветился неизвестный номер. Почему-то подумав, что это Вадим, Рита сердито бросила:

– Чего тебе?

– Д-доброе утро, Рита… Вернее, д-добрый вечер, – послышалось в ответ…

Хуши сказал: «Если неправда облегчает мне жизнь, то к черту правду»

«Заднее сиденье самое безопасное в машине, – размышлял Саша, крепко держась за дверную ручку. – При лобовом столкновении первым погибает пассажир справа от водителя. Ремни подушки безопасности, это так, для самоуспокоения. Плохо, что здесь сзади ремней нет. Если машина перевернется, голову об потолок размажет, шея хрустнет. Позвонки в шее очень хрупкие. Это очень больно… еще как больно… Как же нерационально и уязвимо устроено наше тело. И мы на вершине пищевой цепочки – парадокс. – Мысль покатилась обратно: – А если перебьет позвоночник, то в инвалидное кресло… навсегда…»

Водитель повернулся к нему лицом и спросил недовольным тоном:

– Так – нормально?

– Нет, не нормально, – попробовал возмутиться Саша. – Я не знаю, куда вы так гоните? Не боитесь, что права заберут? Я же сказал, что никуда не тороплюсь. А вы, мало того, что летите, как сумасшедший, так еще и на мигающий желтый… Да-да, я видел. И пешеходов не пропустили…

– Светофор моргал, потому что не работает. И никогда он здесь не работал. Вот она – коррупция… А те, пусть где надо ходят. Вы, молодой человек, знак видели? Или «зебру»? Сами, наверное, дорогу, где попало, перебегаете… а мы потом виноваты.

– Я пересекаю проезжую часть в специально отведенных для этого местах, – строгим голосом ответил пассажир.

Машина качнулась, обошла слева микроавтобус и быстренько шмыгнула в свой ряд.

– А вы только что подрезали…

– Кого подрезал?

– Вот эту справа подрезали. Мы только выехали, а вы успели создать три аварийные ситуации.

Водитель закашлялся и спросил:

– Пересесть в другое такси не хочешь?

– Не хочу, – ответил Саня негромко и почувствовал тошноту.

Откуда-то снизу, от самых пяток, накатывала тревога.

Ничего, вообще-то, страшного в том, что его высадят, не было. Но он представил, как загудит все вокруг, как будут мелькать чужие лица, и станет жарко или начнется ливень, и долго придется ждать такси или попутную маршрутку… Но хуже не это. Взгляд! Да, он видел его – унижающий, брезгливый взгляд таксиста.

«Дристун малолетний, слизняк – пешком топай», – читалось в том взгляде.

«Сам ты слизняк», – подумал Саня и, примирительно улыбаясь, чуть подался вперед.

– Вы не обижайтесь, просто месяц назад я попал в страшную аварию, – соврал он. – В вашем мастерстве я не сомневаюсь. Но сейчас столько пьяных за рулем, или просто неопытных водителей. Да даже опытных… Вот лопнет у него колесо, и полетит он нам навстречу… И представить страшно… Человек – существо хрупкое. Мы живем в неестественной среде. В природе мы не могли бы развивать такой скорости – она смертельна. Машина и человек, казалось бы…

– Кстати, о человеках, – оборвал его водитель. – Вон голосует мужичок. Возьмем, если по пути? – он вроде спросил, но в голосе улавливались требовательные ноты.

Саня не хотел никого подбирать, даже подумал, что хорошо бы дать отпор. Ведь загодя заказал такси и имеет полное право… Он еще долго думал и молча возмущался. И даже после того, как машина затормозила, и на переднем сиденье, рядом с водителем, утвердился улыбающийся толстячок, продолжал раздувать щеки.

Над машиной, чуть не касаясь крыши полозьями, пронесся вертолет.

– Видели, что творится! – возбужденно пропищал новый пассажир тоненьким голоском. – Разлетались. Второй день уже… Слыхали, кого ловят? По радио весь день про какого-то международного террориста вещают… В аэропорту вчера стреляли… И сегодня в офисном центре. Друг только что звонил. Говорит, тут такое!.. И он не один – их там целая банда!

– Это не террорист, – уверенно произнес водитель, достал из кармана сигарету и нажал кнопку прикуривателя.

«А можно не курить? Я не выношу запах табака!» – внутренне возмутился Саня и, крякнув в кулак, отвернулся к боковому окну.

– Это не террорист, – повторил водитель, затягиваясь сигаретой. И, чуть прищурив глаз и придав себе тем некоторую таинственность, добавил: – Вечером была передача про взрывы. Так тот мужик иностранцев пострелял кучу! И про это никто ничего… У них там свои разборки… Концерны западные, которые таблетки делают, ну аспирины там разные, в аптеках которые… Их работа… Ругаются, чего-то делят опять… Наняли они какого-то киллера. Прилетел он сюда. Вот, теперь ловят его. А он человек очень серьезный. Пока работу не сделает, не успокоится. Брат мой двоюродный знает его.

– Какую работу?

– В смысле? Ну, говорю же. Ему кого-то из этих воротил заказали… Туза какого-то… Так этот буржуй как раз у нас гостил, всполошился. Теперь палят…

– Не-е-ет, – не согласился толстячок, оглянулся на Саню, подмигнул и тоненьким голоском обратился почему-то именно к нему:

– С таким и наши местные бы разобрались. Вчера семь иностранцев… именно иностранцы, вы, верно, заметили, на каких-то минах подорвались. Будто те мины еще немцы в войну в асфальт закатали. А зачем секретность такая? И сегодня нескольких постреляли. Тоже случайно – понятно, да? И все американцы и турки. Дело международное – нашим не доверяют. Это террорист главный их засветился, теперь все гнездо сковырнут.

– Да кто им даст тут хозяйничать?

– Ну, конечно! – не найдя аргумента, продолжал спорить писклявый. – А вы как думаете, молодое поколение? – снова обратился к Сане. – Террориста ловят, или буржуи никак не поделят наши кровные?

Думая о своем, не отрывая взгляда от окна, он ответил:

– Не знаю. Опасно стало жить. Пусть разбираются там у себя где-нибудь… В Сомали… Или в Эфиопии своей. Киллеры, террористы… Я бы на месте правительства давно бы все это запретил. Я, знаете ли, против насилия.

– Мда… – толстячок разочарованно вздохнул и уставился на дорогу.

Все замолчали. Саня взглянул на небо. Высоко, почти у самых облаков, обгоняя друг друга, двигались две черные точки.

«Далеко, а как тарахтят. Аж здесь слышно, – удивился он и зажмурился от яркого солнца. С закрытыми глазами просидел несколько минут и подумал:

«Может, уснуть? Еще целый час ехать. А я всю ночь не спал, волновался».

Он еще долго думал и молча возмущался. И даже после того, как машина затормозила, и на переднем сиденье, рядом с водителем, утвердился улыбающийся толстячок…

Вспомнился вчерашний день: ссора с другом, лекция, вечер, ночь. Ночью Саша звонил Ширяеву, пытался что-то объяснить, оправдывался. А потом почему-то опять стал нападать, и вместо того, чтоб помириться, поругались еще сильнее. В конце послал Игоря ко всем чертям и потребовал телефон Риты. Игорь отправил его туда же и отключился. Через полчаса смской пришел номер.

Он еще не знал, о чем будет говорить, но ему было страшно, и также страшно, полагал он, должно быть и ей. Всем нужна поддержка. Может, даже ей сейчас больше, чем мне, рассуждал он. Трясущимися пальцами набирал несложный номер.

– Чего тебе? – раздался сердитый голос.

– Д-доброе утро, Рита… Вернее, д-добрый вечер.

– Я же сказала, чтобы больше не звонил! Мне что, из-за тебя, свиньи, номер менять?!

– Нет-нет, не надо. Просто я не расслышал… И мне не п-передавали, что ты п-просила не звонить, – заикаясь начал оправдываться Саня. – Мне очень неловко, и…

– А, это ты! – прервала его Рита, догадавшись, кто звонит.

– Ну да, это я! – обрадовано крикнул в трубку Саня.

– Все, я поняла! Это еще хуже! Проснулся уже. Поздравляю. Ты тот несчастный, что завтра станет мной. На целый день! Ужассс!..

Парень побледнел, сел на стул и от накатившей вдруг слабости чуть не выронил трубку.

– Я пошла на это только из-за эксперимента! Я так его ждала! Я столько читала!.. А ты? Ты так далек от этого. Зачем согласился? Ну почему ты встал? Ну почему не твой друг… ну, как его? Ширяев! Ну, хотя бы он. Почему именно ты? Хлипкое ничтожество. Ой, что я такое говорю? Извини, что так говорю. Ну, ты себя в зеркале видел? Этот растерянный взгляд, эти подростковые плечи… Почему всегда так? Мечты сбываются всегда с таким довеском, что лучше б уж совсем ничего… Лучше уж никак. Понимаешь?

– Извини, – все, что нашел сказать Саня. – Я попрошу Игоря, может он согласится…

– Попроси-попроси. Только, боюсь, теперь поздно. Но ты постарайся, постарайся… Если б ты только знал, как мне неприятен. Да от одной мысли, что… Не обижайся только. Бывает ведь такое, что человек не нравится… Кошмар… Не знаю, как я буду спать эту ночь?..

Он на мгновение задумался, а потом тихо произнес:

– Ты знаешь, я, кажется, не могу этого сделать.

– Не можешь? – прозвучало расстроено.

– Игорь, он и так считает меня трусом… А у меня ведь никого нет… Понимаешь? Он мой единственный друг… Если сейчас откажусь, он никогда больше со мной не поздоровается.

– Эх ты… Килька ты в томате… Да и он такой же… Два сапога пара…

– Я да, но Игоря ты не трогай. – Из его уст это прозвучало грустно, но необычно уверенно.

– Ты что, его защищать вздумал? Пуп не надорви! Хлюпик, медуза.

Саня взмолился:

– Всего один день. Это не так много. Я ничего делать не буду… Ни есть, ни пить, ни разглядывать тебя. Просто лягу, и сутки не буду вставать. Ты не волнуйся.

– Только попробуй! И щупать нигде не смей! А то, знаешь, что сделаю?.. Так и будешь в толщах воды фосфоресцировать…

– Что?

– Ничего.

Подумав секунду, он предложил:

– Это далеко, я такси на завтра заказал, могу подвезти.

– Меня есть кому подвезти. И поверь, на таких машинах не таксуют. И еще, кроме твоего голоса, меня очень раздражает твое желание оказать мне услугу и, как догадываюсь, не только…

– Хороших снов, – не дав ей договорить фразу, Саша отключил мобилку.

Ночь была душной. Саша долго ворочался и никак не мог заснуть. Прокручивал весь разговор в голове снова и снова. Совсем не так ему все представлялось.

«Неужели я и впрямь такое ничтожество? Не может быть! Что они знают обо мне? Они не знают меня. Не знают, как часами я могу смотреть на небо. Не знают, какие бури клокочут во мне, когда играет скрипка. Как несется моя душа по руслу звонкого ручья, парит над лесами и озерами. Плечи, – при чем здесь плечи, когда внутри меня целый мир, огромная вселенная? А как же лодка и плакучая ива? Куда девать все эти мечты? Все то, что было там, где тени от веток вплетаются в ее волосы и алые губы шепчут мое имя».

Саня почувствовал, как по щекам текут слезы, от жалости к себе он уткнулся лицом в подушку и вслух зарыдал.

– О! Это он звонит! – возбужденный крик толстячка вырвал Александра из мира воспоминаний.

Саша оторвал взгляд от стекла, посмотрел в веселые кругленькие глазки второго пассажира.

– Да-да! Это он! Ну тот, из офиса! – уточнил толстячок, немного расстраиваясь из-за того, что пассажир с заднего сиденья не может вспомнить.

Саня не понимал о ком речь, но чтобы мужчина так уж сильно не переживал, улыбнулся и качнул головой:

– Вспомнил-вспомнил.

– Что ты говоришь? – удивлялся тот в трубку визгливым голосом. – И сейчас стреляют? Ты сам видел? А, слышал, – прикрыв трубку ладонью, посмотрел на молодого человека и хотел придать голосу трагизма, но не получилось. – У них там стреляют.

Саня кивнул.

– Как уволили? – изменился в лице толстячок. – И меня закроют? Ты не знаешь? Плохо работаем… В первый раз его видел?.. Серьезный? Очень? Почему с тромбоном?.. Может, ошибка?..

Над головой снова пронесся вертолет. Саня прильнул к окну автомобиля:

«Террорист… террорист… А может, хороший человек?..»

Хуши сказал: «Если бы бог хотел, чтобы люди летали на вертолетах, то сам обломал бы самолетам крылья и приделал сверху пропеллер»

Кубинец прятался на крыше за вентиляционной вытяжкой, когда на пятачке, как раз между шпилем и огромной параболической антенной, приземлился громоздкий, с серыми пятнами облупленной краски на зеленых боках, вертолет.

Пригибая головы, к полураскрытым дверям чердака устремились люди в черных масках и камуфляжах, раздутых из-за бронежилетов, и с автоматами наперевес. Все как один небольшого роста, коренастые.

Когда ветром донесло обрывок какой-то фразы, довольный своей проницательностью Кубинец улыбнулся:

«Так и есть – китайцы. Люди агентства. Конкуренты. Сейчас тут будет шумно и весело».

Как только группа исчезла, человек с виолончелью покинул свое укрытие. Пока пилот оставался один, медлить было нельзя.

Лопасти вертолета перестали вращаться, но тихо не стало, потому что из-за зеркальной высотки напротив вынырнул второй. Несколько секунд, и вот он уже совсем близко – грохочет, ревет мотором. Подался вверх, завис над крышей метрах в десяти и, не спеша, далеко не удаляясь, облетел здания.

«Аж целых два! Уважают», – с гордостью отметил Кубинец.

Одинокую фигуру человека на пустой крыше заметить не сложно. Он неторопливо вышагивал по бетонным плитам и, улыбаясь, махал солнечным лучам, пробивающимся из-за вертолета. Растерянность людей внутри винтокрыла, похоже, передалась и самому аппарату: он стал как-то сумбурно, неуверенно покачиваться, и звуки, издаваемые им, изменили тональность.

Мужчина, вытанцовывающий на крыше, лихо запрыгнул в открытую дверцу оставленной наемниками машины и, вытягивая из кармана пистолет, устремился к пилоту.

– Гражданин, вы парковочный талон приобретали?! – услышал человек за штурвалом, повернул серое с узкими, задумчивыми глазами лицо, но ничего не увидел, потому что раздался треск, и от треска стало темно.

«Корабли, танки, самолеты – чего только не было, – думал Кубинец, клацая тумблерами, запуская турбины. – Как много утеряно, – вздохнул он с сожалением. – Больше нет восхищения, не осталось и толики той радости предвкушения полета. А ведь когда-то…»

Огромная машина, дрожа и булькая, оторвалась от бетона. На сидении рядом зашевелился пилот. Пришлось еще раз стукнуть его по затылку.

Половина датчиков на панели не работала. Педали нажимались со скрипом.

«Старенький аппарат. Таких у агентства по всему миру множество. Томятся в заброшенных ангарах, чтоб однажды, быть может последний раз, подняться к облакам, – отметил Кубинец и вдруг задумался над вещами, о которых и не думал никогда. – Да… агентство давно не то – нет былой мощи. Где они – благородные цели отцов-основателей? Наследники – кучка авантюристов – подчинили могучую организацию своим интересам. Кланы делят, что осталось. Враждуют, торгуются, договариваются. Еще договариваются. Идеи?.. Идеи в прошлом. Что было – разведшкола, задания, самопожертвования. Да, ни дома ни семьи. Результат – вот главное! Во имя родины! Во имя справедливости! И что осталось? Обида? Нет, и ее не осталось…»

Не осталось. Да, спроси его сегодня, и услышишь равнодушное «плевать». Но когда-то… Когда-то было больно. Его верой, его руками кто-то грязный, беспринципный и бесконечно жадный загребал жар. Все идеалы рухнули в одночасье. Сколько сил было потрачено впустую. Не людям, которым верил и которых любил, служил он, а кучке дорвавшихся до власти подлецов. Им нужны были его умения и знания, ему же от них не надо было ничего.

«Бам! Бам! Бам!..» – застучали пули, вгрызаясь в металл обшивки, возвращая Кубинца к реалиям. Хвостовую часть изрешетило враз. Через пулевые пробоины в фюзеляже повалил дым, машину затрясло.

Кубинец подал рычаг от себя и влево, вертолет нырнул, делая поворот. Показались преследователи: еще далеко, но расстояние быстро сокращалось. И снова: «Бам! Бам! Бам!..»

«Твари! Твари! Твари! И метко ж бьют! – в такт пулям пульсировало в голове. – Ничего-ничего, бывало и хуже. Если быстро опуститься да плюхнуться на что-нибудь ровненькое, да помягче… А там город – дворы, переулки, машины в пробках – ищи-свищи».

И он отдал рычаг из последних сил, что еще оставались в руках, – и замелькали крыши домов, гаражи, деревья. Много деревьев закрутилось, полетело навстречу быстро, слишком быстро. Скрипучий штурвал не захотел возвращаться на прежнее место – заклинил. Заскребли ветки по дюралевому брюху, стайкой зеленых птиц вспорхнула сорванная лопастями зелень. Кубинцу почему-то вспомнился кулак Майка. Будто он снова двинул в висок, но не успокоился, а стал лупить куда попало, заехал в челюсть, прошелся по хребту, принялся охаживать ребра, колени…

Человека выбросило. Ноги сильно ударились обо что-то железное, с болтами. Он не сразу упал на землю. Сначала повис на березовой ветке и лишь затем, когда она хрустнула под тяжестью тела, покрутившись в воздухе, оказался в колючем кустарнике. Над ним, на ощетинившихся шипами стеблях колыхались оранжевые цветы. По всей видимости, Кубинец был человеком грубым, потому что ни нежные лепестки с алыми прожилками, ни яркие бабочки, порхавшие надо всем этим великолепием, умиления в нем не вызвали.

«Отдохнул? – спросил сам у себя. – Теперь вставай!..

Эй! Джеймс Бонд, оглох, что ли? Все. Я провалил дело! Хотя… Видишь, во-он там из-за дерева что-то выглядывает… Что там? Посмотри-посмотри, – человек приподнял голову. – Вижу… Ха! Чертова деревяшка! Как она уцелела? Она ведь внутри оставалась… Не, я ее вытащил… Когда падали, прижал к груди и не отпускал. Только бесполезно все это. Обложили, изверги… Устал я… Ну-ну… Видишь справа забор? А за ним что-то большое кирпичное высится… Туда, туда двигай… Потом поскулишь… А ты со мной? – спросил Кубинец, обращаясь к виолончели, приподнялся на локтях и усмехнулся. – И правда, забор. – Снова спросил: – Ты со мной? – Ответа не последовало. – Ну и чудненько! Я делиться ни с кем не собираюсь».

Превозмогая боль и поскуливая, как изодранный в драке пес, Кубинец выполз из кустарника. Исцарапанное, побитое тело ныло и болело. Левая нога не слушалась.

Поднялся, попробовал идти. Трудно, но все-таки можно. Если опираться на что-то и на левую не становиться… Только теперь заметил: из икры левой голени торчит палка, или болт, или… Да, болт. В палец толщиной, может, и больше. Стертые подушечки пальцев нащупали резьбу. Глядя по сторонам, человек оскалился: «Не будем терять время, гайку потом найдем».

Раскуроченный вертолет дымился метрах в тридцати.

«Как это они до сих пор нас не нашли? – обратился к виолончели и добавил: – Возможно, для искусства ты потеряна, но в качестве костыля и задумчивого собеседника – сгодишься. Горит, предатель… Это он напрасно… Ну и коптит! – Человек посмотрел в небо, прислушался. – У нас пара минут… Поторопись, друг. Тебя ждут облапанные гениями смычки, ля-бемоли, форс-мажоры, овации… и что там еще?.. Ну да ладно… Давай-давай…»

После падения вертолет еще какое-то время тащило по земле, пока не уткнулся в решетчатый забор и не повалил его, открыв тем самым путь к зданию. Под ногой хрустнула табличка с надписью «Закрытая территория! Вход воспрещен!».

«Лес не лес, парк не парк… Черт его знает. Странное место, понятно – окраина города, но хоть какие-то залетные могли бы встретиться. Закрытая территория, это что значит? Это чтобы посторонних не было? А музыкантам можно?»

Здание то появлялось, то исчезало за деревьями. Оказывается, это была окраина леса. За асфальтовой дорогой начинался пустырь – огромное серое, изрытое окопами поле. Ближе к лесу – полоса препятствий со рвами и перекинутыми через них канатами. Спортивная площадка с брусьями и перекладинами. Рядом, врытые в землю, догнивали деревянные макеты грозной военной техники.

Человек пересек пустырь, и только когда по массивной двери с надписью «седьмой блок» нетерпеливо застучали костяшки его исцарапанных пальцев, в небе раздалось ненавистное клокотание пропеллера. Кубинец принялся тарабанить кулаком.

«Ну же, сволочи!.. Открывайте!.. Я подарю вам вертолет – почти целый!»

Перестал стучать в дверь, прислушался – это не вертолет, это что-то еще. Ему не было видно – то, что так шумело, приближалось к зданию с другой стороны. Зато по полю, напрямик, еле различимые в клубах пыли, словно появившиеся из преисподней, с горящими глазами фар неслись внедорожники. Последним, отставая на полкилометра, мчался знакомый черный «хаммер».

Наконец щелкнул замок, дернулась ручка, и тяжелая дверь медленно двинулась на Кубинца. Но стоило двери раскрыться, как позади, со стороны леса затарахтел автомат. Стайка пуль просвистела мимо, скользнув в узкий дверной проем, и что-то большое и мягкое упало на пол.

«Нет! Это никогда не кончится!» – обреченно и будто с упреком взвыл владелец самой дорогой и самой опасной в мире виолончели.

Страх придал силы. Секунда, и он, перепрыгнув через мертвого охранника, помчал по ступеням вверх.

– Обходи с другой стороны! – кричали позади. – Контролируй окно! Двое – на крышу! Остальные за ним!.. Возьмете живым – обрадую!

Хуши сказал: «Безнадежно застрявшему в трясине совет будет один: впредь будьте осторожней»

– Куда вы! Куда вы! Сюда нельзя! Кто его пустил?! – закричали, загомонили, замахали руками на израненного, уставшего человека.

Кубинец совсем растерялся.

«Что это? Почему все мигает?! Почему волосы дыбом?! Атомная станция? Рубка подводной лодки?!»

От большой потери крови он стал терять сознание, будто куда-то проваливаясь. Чтобы не отключиться совсем, начал трясти головой. Перед глазами поплыли громоздкие мигающие приборы, аквариумы с голубыми искрами, платформы с крутящимися шарами…

С разных сторон к нему подскочили люди в белых халатах. Схватили кто за одежду, кто за локти и куда-то потащили. Качаясь на слабых ногах словно пьяный, Кубинец с трудом отбивался от назойливых рук. Наконец вырвался, вскочил на что-то большое, железное, но тут под ногами затрещали кнопки, он поскользнулся и упал на пол. Прямо в лицо через тонкую решетку клетки оскалилась огромная кроличья пасть и сомкнулась. Красный хищный глаз прижался к ненадежным железным прутьям, внимательно разглядывая человека.

Кубинец рефлекторно шарахнулся в сторону: «Что это?! Кто я?! Где я?! Как я сюда попал?!» Поднимаясь, рукой смахнул со стола компьютерный монитор.

– Хватайте его! Кто он?! Как он сюда попал?!

«Вот именно! Я первый спросил», – подумал он.

– Остановите его хоть кто-нибудь! Он нам тут все разнесет! – раздалось сверху из динамиков. – Сергей Иванович, выключайте все! Прекращаем! Прекращаем эксперимент!

– А не поздно, Павел Игоревич?! – растерянно крикнул кто-то невидимый из-за перегородки в дальнем углу.

– Немедленно! Все настройки сбиты! Сергей, сейчас же! Вы же видите, какое ЧП! Катастрофа!

По-настоящему катастрофой можно было назвать то, что случилось секундой позже. Зазвенели стекла перегородок, разлетелись в стороны кнопки разорванной клавиатуры, осколки ламп… Датчики и железо хитрых машин прошили стальные жала трассирующих пуль. Двое, что появились следом за мужчиной с виолончелью, не жалели патронов. Им было страшно. Загнать Кастро в тупик, не лучшая идея. Память о тех немногих, кому это удавалось, быстро рассеивалась в дыму, валившем из мрачных труб крематориев.

Люди падали на пол, кто-то сам, а кто-то сраженный шальной, безжалостной пулей. Красными пятнами покрывались чистые, выглаженные халаты. Уши наполнились стонами раненых и умирающих, тела – страхом.

Прямо в лицо через тонкую решетку клетки оскалилась огромная кроличья пасть и сомкнулась. Красный хищный глаз прижался к ненадежным железным прутьям, внимательно разглядывая человека.

У того, за кем они пришли, оставалось всего три патрона, и этого больше, чем достаточно. Интервал между выстрелами – меньше секунды. Прицельно, с локтя, точно в лоб. Первому и второму.

«Это не все… их там много… много…» – паниковал Кубинец, пытаясь подняться, упереться ватными ногами в пол.

За стонами, за прерывистой истерикой сирены, вопящей в такт мигающим лампам, не расслышать, что там происходит за пределами лаборатории. Да и не надо. Они бегут, он знает. Черные подошвы несут тела по скользким ступеням. Трутся запасные обоймы, рыщут дула автоматов в лучах подствольных фонарей.

В метре от него дверь. Двинулся к ней и чуть не упал. Схватился за ручку – поддалась, в глаза ударил резкий желтый свет. Ни эмоций, ни мыслей, – просто шагнул внутрь. За спиной щелкнул замок.

«Морг? – первое, что пришло в голову. – Нет, это что-то другое».

В нескольких метрах друг от друга, на широких прозрачных полках лежали двое. Парень лет восемнадцати-двадцати, светловолосый, щупленький, и девушка примерно того же возраста. В отличие от молодого человека она была крепкой стройной брюнеткой. Пижама почти не скрыла рельефа замечательной фигуры. Молодые люди, казалось, спали. К их телам были прикреплены датчики, цветные провода которых тянулись по стенам, уходя в потолок. Между этими двумя, прямо посреди комнаты, зависая в воздухе, искрилась желтая сфера. Все вокруг было пропитано электричеством. При малейшем движении в складках одежды с шорохом проскальзывали белые нитки крохотных, колючих молний.

«Глупый ты… Я б давно переполз… Только глянь, какая», – отметил про себя Кубинец, но тут откуда-то сверху послышался знакомый голос: – Что вам нужно?!

В конце комнаты кто-то двигался. Тот, кого называли Кастро, поднял усталые затуманенные глаза.

Это была не стена, там, в торце – всего лишь стеклянная перегородка. Прищурился. Оттуда из глубины комнаты показалось испуганное морщинистое лицо. Из-за бликов на стекле с трудом, но можно было разглядеть фигуру, белый халат и кончик жидкой бородки на воротнике. В этом испуганном старом человеке даже близкие не узнали бы всегда веселого, самоуверенного Павла Игоревича.

– Зачем вы это делаете? Мы простые ученые… Прекратите стрелять… Это варварство… – голос доносился теперь значительно тише. По всему видно, микрофон оставил там, в темноте. – У Архимеда было время, и он отстоял свои Сиракузы. Судьба безжалостна. Мне она времени не дает…

– Я этого не хотел, – прозвучало в ответ.

– Убивайте, топчите, ломайте! Варвары! Опять вернулись! Сжигать наши книги! Втаптывать в грязь науку! Вернулись, чтобы снова сделать нас дикарями!.. Вы, уничтожители Вавилона и Рима, рушите храмы науки, топите истину в океанах крови, глумитесь над…

– Ну, хватит, хватит… Это за мной гонятся варвары! Это меня хотят уничтожить.

Сфера стала менять цвет, увеличиваться в размерах…

– Он сформировался! – голос изменился, стал возбужденным, почти радостным. Все, что происходило за пределами этой комнаты, для старого ученого больше не имело значения. Стоны, красные от крови халаты, тела друзей, остывающие рядом за стеной, – об этом ли думать! Эксперимент – вот, что важно! – Чего уставился, идиот! – закричал профессор. – Ты, обезьяна, не понимаешь? Электроды раскалились!.. Они не остановили расширители!.. Может, и хорошо… может, и хорошо, что они не успели…

– Да, – почти равнодушно сказал Кубинец. – Яркая штучка.

– Выйди оттуда! Ты меня слышишь?.. Ты… Ты… Товарищ, немедленно покиньте синхронизатор… Выйдите!.. Выйди… Тебе же хуже будет!..

– Некуда мне идти, – ответил непрошеный гость. Подошел к девушке и провел ладонью по волосам. – Красивая.

– Слышишь, ты! – заорал голос сверху. Видно, старик опять схватил микрофон. – Я не знаю, что будет, если ты останешься! И тебе это не нужно, поверь… – Он на миг замолчал, будто только что его осенила идея. – Да… точно… Не хочешь туда… Вот тут возле стекла… Ну иди сюда! Тут дверь… Еще одна дверь… В кладовку… Убегаешь – убегай! Здесь тебя не надо… Твоего имени нет на скрижалях истории… Иди своей дорогой…

– В кладовку?

– Там люк и лестница! Лестница вниз…

Сфера из желтой вдруг стала красной, начала быстро увеличиваться в размерах. Кожу на руках и лице обдало жаром.

– Что-то не так! – обеспокоенно донеслось из динамиков. – Я не могу перекрыть энергию! Сейчас все взорвется… Все взорвется!

От давления заложило уши. Кубинец видел, как открылись глаза у девушки. Вскоре очнулся и парень. Еще не понимал как, но он глядел в глаза им обоим и чувствовал, что не может шелохнуться. Шар окутал их, растворил в себе. Голова закружилась. Стало вдруг легко. Кубинец опустил взгляд и увидел себя лежащим на полу. Саня отвернулся к стене, а Рита, широко раскрыв глаза, не моргая, смотрела вверх.

«Откуда? Откуда я их знаю?» – спрашивал он себя. И не только их имена. Стали близки их чувства, открылись мысли, страхи, сомнения… Перед мысленным взором мелькали лица, которых никогда не видел, слышались незнакомые голоса. Ему вдруг становилось то страшно, то хотелось смеяться или плакать.

Вот он маленький сидит в песочнице. В правой руке лопатка, в левой – маленькое зеленое ведерко. К нему подходит великан и долго молча разглядывает. У великана большой плащ и кожаные перчатки с красивыми блестящими заклепками. «Подари мне варежку, – просит он великана. – Я дам тебе ведерко. Оно зеленое, для лягушек». Незнакомец снимает и протягивает ему перчатки, потом берет на руки и спрашивает:

– Ну что, Саня, узнаешь меня?

– Нет, – отвечает он смущенно.

– Я твой дядя, дядя Володя.

– Дядя Володя из Москвы? – радостно спрашивает он. Великан кивает: – Да, из Москвы. Поедешь со мной в Москву?

– Я спрошу у мамы?

– Видишь ли, Саша, мама и папа, они… улетели на Луну… Они там будут долго… Там много дел… У меня здесь много дел, и мне нужен помощник. Такой, чтоб и лопатку, и ведерко мог держать.

– На Луну? А я… А как же я? – не понимает он, и становится обидно, обидно до слез. И великан оказался не настоящим, потому что великаны не плачут. А этот заплакал вместе с ним…

Вот он крутится возле зеркала. Только это не он, а девочка лет десяти. У нее длинная толстая коса и смазливое личико. Она долго примеряет мамины сережки, бусы и браслеты. И так станет, и эдак. Прищурится и посмотрит как-то уж совсем по-взрослому. Руки потянулись за помадой, но с улицы в открытое окно долетело: «Рита! Рита!»

И вот она мчится по ступенькам вниз…

…Ночь, темно, фонари не горят. Идет дождь, очень холодно. Девочка, сдирая коленки, ползает по клумбам и твердит: «Сережки, сережки, где же эти проклятые сережки?» Она замерзла, промокла насквозь, но домой идти страшно, и худенькие ручки продолжают шарить по траве, по земле. В десятый, сотый раз все те же места.

«Рита! Рита!» – беспокойно зовут голоса из темноты.

«Ужас, какой ужас, – думает она. – Нет, никогда, никогда я больше не вернусь домой! Уж лучше замерзнуть здесь!»

Как кадры из фильма, возникают все новые персонажи.

«…Эй, ботан!» – кричит сзади какой-то толстяк и бьет раскрытой ладонью в ухо…

«…Рита, ну что ты, у нас же любовь, для меня это навсегда», – просит о чем-то парень с длинной крашеной челкой и, пытаясь прижать к себе, елозит мягкими усами по щеке.

«Отстань! – отпихивает она, – я тебя предупреждала…»

«…Я не понял, Санек? Мы вроде не так договаривались! – треплет за воротник кто-то худой, коротко стриженый. – Сначала ты решаешь мне, и только потом, когда я покажу тебе ручкой вот так…»

Самые яркие, запоминающиеся события из чужой и одновременно знакомой жизни проносятся мимо, поражают и тут же забываются.

«Все взо-орве-етс-ся! Все взо-орве-ется!» – замедленные жеваные фразы доносятся, словно из потустороннего мира. Постепенно ускоряются, делаются четче, понятней. И как только проникают в сознание, и угрожающий смысл их становится явью – раздается взрыв.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.