Маша, прости

«Но меня-то смогли!» – ей хотелось кричать.

– И потом, Павел Антонович поступил по-мужски! Он не стал подавать на раздел имущества, а оставил все вам и детям.

– Какое имущество?!

– Ну как же, дача, квартира.

– Это все принадлежало моим родителям, – она задохнулась от цинизма. «Его же еще и хотят сделать страдальцем!»

– Неважно, – улыбка пропала, и кроткий взгляд превратился в волчий оскал. – Как ваш муж, он имеет на это право. Так что, скажите еще спасибо…

– Спасибо, – она поднялась.

Федор вошел на кухню, мать монотонно мыла чистую тарелку.

– Мам.

Женщина обернулась.

– Можно мы с ребятами поедем на дачу? – Он боялся ее реакции, ведь там прошло столько счастливых дней.

Нина Сергеевна закрыла кран.

– Конечно, – и тихонько заплакала.

– Мам, – мальчик прижал ее к себе. – Мы справимся.

Дача, выделенная в безвозмездное пользование лично товарищем Сталиным академику Конкину, отцу Нины Сергеевны, находилась в Сосновом Бору.

Это было старое, двухэтажное, деревянное здание, спрятанное среди могучих сосен. Федор нацепил улыбку и открыл дверь, которую не открывали все лето. Девчонки стали выгружать продукты, мальчишки пошли в сарай за мангалом. Маша огляделась.

Большая столовая-гостиная, обставленная мебелью 30–40-х годов. Старинный комод, старый кожаный диван с высокой спинкой и деревянными подлокотниками, большой круглый стол, на стенах пожелтевшие от времени черно-белые фотографии. Все это создавало непревзойденную атмосферу уюта и напоминало дом ее бабушки, которая тоже, несмотря на свое благополучие, не хотела расставаться со старыми, но дорогими сердцу вещами. Маша за свою короткую, но насыщенную событиями и путешествиями жизнь видела много домов. Бедных, богатых, но редко какой из них обладал своим лицом, имел свой характер. Этот небольшой дом был один из немногих, где вещи не прислуживали своим хозяевам, они гордо служили.

В комнату вошел Федор.

– Это мой дед, – он совсем близко подошел к Маше. Ее волосы приятно щекотали лицо, и он наслаждался этими мгновениями. – Это бабушка, а это их подруга Роза. Представляешь, она была знакома с Лениным.

Маша стояла, не шелохнувшись, разглядывая старые пожелтевшие фотографии и вдыхая ностальгический аромат старины. «Почему людям ближе и понятнее дела давно минувших дней, нежели настоящее сегодня?» – размышляла девушка.

«Дурак! Зачем я позвал всю эту компанию?» – думал Федор.

– Эй, голубки, хватит секретничать, – в комнату влетела Лерка. – Маш, пошли, поможешь!

«Дура! – разозлился Федор. – И что я в ней раньше находил?»

На дворе стоял конец сентября, и бабье лето, как стареющая кокотка, напоследок решило гульнуть на полную катушку, не ограничивая себя ни в чем. Погода была чудесной, и ребята разместились на террасе, для этого им пришлось вынести туда большой, деревянный стол, сколоченный собственноручно еще академиком Конкиным.

– Как хорошо, – Маша села на резное крыльцо и подставила солнышку свое личико. Девчонки, убедившись, что она не пригодна даже для элементарной нарезки овощей, отправили ее к пацанам.

– Моя мать еще смеет называть меня лодырем! – искренне возмущалась Лерка. – Посмотрела бы она на тебя! Это ж надо умудриться – порезать палец, отрезая кусок сливочного масла.

Маша виновато улыбалась, перевязывая руку носовым платком. Что поделать, но она до сих пор свято верила, что сэндвичи растут на деревьях.

Приготовления закончились, девчонки накрыли стол, Колька принес аппетитно пахнущие золотистые кусочки мяса на шампурах.

– Вкусно! – восторженно оценила Маша.

– Ага, – вторил худенький, но прожорливый Валерка.

Васька Петров достал припрятанное им пиво, Федор как-то непроизвольно посмотрел на Машу, словно спрашивая у нее разрешение.

Она понимала его с полувзгляда.

– Я тоже хочу.

– Так мама заругается, – подколола Инка.

– А мы ей лаврушечки дадим, – не растерялся «профессионал» Васька.

После пива ребята оживились, и беседа приобрела фривольный характер.

– Слушай, Маш, – не переставая жевать, поинтересовался Колька. – Я так и не понял, ты чего первого сентября в таком виде в класс заявилась, приколоть нас хотела?

– А ничего, забавно получилось, я даже не думал, что у американцев такое чувство юмора, – согласился Васька.

– Я не шутила, – призналась Маша. – Просто мне дали «Памятку первокласснику», и я четко следовала всем указаниям.

Возникла пауза, а потом взрыв смеха.

– Слушай, ты и вправду такая наивная? – сквозь слезы спросила Рыжова.

– Да нет, – Маша беззаботно пожала плечами. – У нас в некоторых школах тоже есть форма, правда чаще в частных. Вот я и подумала, – она обвела взглядом ребят, – а зачем писать то, что не нужно выполнять?

– А у нас все так, – разъяснил Петров. – Про пятилетку за три года слыхала?

– Нет.

– Маш, а у вас предков тоже в школу вызывают?

– Нет, если что-то натворишь, то тебе в наказание запрещают ходить в школу.

– Как?! – ребята застыли.

– Ну, день, два, хуже, если неделю, – девочка грустно вздохнула.

– Ребята, хочу в Америку!!! – заорал Васька.

Ах, мечты, мечты! Детские и взрослые, маленькие и большие! А ведь вам суждено сбываться!

Петров взял в руки гитару и стал петь.

– Бессаме, бессаме мучу… – голос у него был хриплым и волнительным.

Маша положила голову на Федино плечо, и у него из-под ног поплыла земля.

– Прогуляемся, – тихонько шепнул он.

Маша поднялась. Ребята не заметили или сделали вид, что не заметили.

Они прошли в глубь леса. Неубранная листва пела под ногами, теплый, совсем не осенний ветерок нежно обволакивал, даря запах уходящего лета.

– У нас это называется – индийское лето, – осипшим от волнения голосом прошептала Маша, прислонившись к старой сосне.

– А у нас – бабье, – Федор обхватил ее за талию, выпитое спиртное придало ему мужества.

– Красиво здесь, – голубые глаза девушки выдали ему тайну ее сердца.

– Советская власть умеет заботиться… – он понимал, что несет чушь, но даже эти слова давались с трудом.

Федор чувствовал ее неровное дыхание, ему тоже не хватало воздуха. То, что происходило сейчас, было похоже на великое землетрясение души. Он стал задыхаться, губы сомкнулись…

Это был ее первый поцелуй!

Исчезли звуки, запахи. Земля завертелась и сошла с орбиты, наводнения, извержения, пожары, нетронутыми остались только Он и Она.

Это был его первый поцелуй!

1699 г. Острова Силли. Сент-Агнес

– Мария! Ты совсем спятила?! – бушевал Клод. – Притащила домой этого ублюдка! Думаешь, я дозволю переводить на него продукты?

– Клод, – женщина оторвалась от дел и тихонько подошла к разъяренному мужу. – Давай оставим его у себя.

– Что? – от такой наглости Клод поперхнулся и покрылся багровыми пятнами. – О боже! Спасибо, что ты создал женщин нам на утеху, но зачем при этом ты дал им язык?! – комично воздев руки к небу, пробормотал он и, вновь обратив взгляд на жену, завопил: – Женщина, у тебя есть мозги?

– Клод, – Мария нежно обхватила его за шею. – Пожалуйста! У нас, наверное, никогда не будет детей. И вот Дева Мария послала своих ангелов, и они принесли нам сынишку, – просила она, стараясь придать своему голосу максимум душевности.

– Не приплетай бога, если в голове пусто! – он грубо отстранил жену. – Что мы скажем соседям?

– Скажем, что это сын моей сестры из Плимута. Ну, Клод? – женщина с надеждой посмотрела на мужа.

– Нет, даже не думай! – прорычал он.

– Да! – Мария сбросила с себя маску любезной женушки.

– Дура! – Клод от бессилия топнул ногой. – Делай что хочешь! Но если тебя выгонят из деревни, я ни при чем. – Он бросил злобный взгляд на женщину и не без яда добавил: – Тогда действительно поедешь к своей сестричке, и не думай, что я позволю тебе хоть что-нибудь взять из дома.

– Хорошо, – спокойно согласилась Мария и как ни в чем не бывало взяла нож и стала нарезать лук для пирога.

– Посмотри, – Мария подала мальчику холщовую рубаху и камзол. – Кажется, в самый раз. Я перешила это из старых вещей. А вот что делать с обувью? – она слегка нахмурила брови. – Придется идти на рынок.

Клод невзлюбил мальчишку сразу. Мало того, что «коровий маяк» не оправдал его надежд на богатую добычу, так еще и ввел в расходы.

– Сын, тоже мне, нашелся, – Клод презрительно поморщился. – Может, его родители разбойники? – А сам он себя к таковым никогда не причислял. – Еще неизвестно, что из него вырастет?

Он был зол, но спорить с женой не стал. Бывало, он и поколачивал свою Марию под горячую руку, но когда у нее, как у дикой кошки, загорались глаза, он знал, что спорить себе дороже.

«Взяла ублюдка. Был бы еще знатный господин, можно было бы выкуп получить, а так одни расходы, – изводил он себя с утра до ночи. – И ест, как проклятый. Вчера за ужином полкурицы сжевал, за милую душу. У, хоть бы лопнул, проклятый!»

Клод долго размышлял и решил, что без помощи отца Бернара ему не обойтись. Он достал пару золотых и, поохав, отправился в церковь. Гнала его туда не только ненависть к мальчишке, но и страх. А вдруг прознают в деревне, что не племянник, а с корабля? Тогда разбираться не будут, кто спас – он или Мария. Выгонят из деревни, а то и убьют. Да и жену терять не хотелось, несмотря на ее взбалмошный характер, он ее все-таки любил.

– Ты все запомнил? – давала последние напутствия Мария. Это был его первый выход «в свет», и она очень сильно нервничала. – Ты сын моей сестры Жанны, приехал погостить.

– Не переживайте, тетушка, я все запомнил, – серьезным тоном заверил ее мальчик.

– Умница моя! – Мария поправила белый чепчик.

На улице под навесом шумно носилась детвора, при появлении Филиппа мальчишки на мгновение застыли.

– Здравствуйте, тетушка Мари, – нестройный хор детских голосов с любопытством поприветствовал свою любимицу, которая всегда угощала их сладостями.

– Здравствуйте, здравствуйте, – приветливо улыбнулась женщина, не сбавляя шаг.

– А кто это с вами? – спросил самый бойкий из них, востроносый рыжий мальчишка.

– Мой племянник, но у вас еще будет время познакомиться, а сейчас мы торопимся на рынок, – и она ускорила шаг.

На улице стояла прекрасная погода, ярко светило весенние солнышко, а легкий морской бриз нес свежесть и запах рыбы. Это был один из тех дней, когда просыпающаяся природа представала перед людьми во всем своем величии, воспевая песнь обновлению. Редкие прохожие раскланивались с Марией и долго смотрели ей вслед.

Обогнув кузницу, они оказались на небольшой мощеной камнями покатой площади, окруженной более высокими и ухоженными домами местной знати. Посередине красовался навес – это и был рынок. Массивные дубовые столбы подпирали островерхую кровлю из каменных плит. Здесь размещались мастерские портного, аптекаря, шорника и сапожника. Чуть далее находилась мясная и бакалейная лавки. Вдали за навесом мужчины украшали шест, которому предстояло стать «майским деревом». Проследив за взглядом мальчика, Мария пообещала:

– Завтра праздник, будут выбирать королеву. Мы с тобой обязательно сходим на это посмотреть. Тебе понравится, хватит сидеть под замком.

Филипп улыбнулся в ответ и еще сильнее сжал ее ладонь.

– Здравствуй, Мария, – рядом остановился долговязый старичок, одетый в черный камзол.

– Здравствуйте, господин Уолкт, – напряглась женщина.

– Что это за милый мальчик с тобой?

– О, это Филипп, сын моей сестры Жанны. Вы, конечно, помните Жанну, господин Уолкт? – зачастила женщина. – Вот, приехал погостить. Знаете, ей так трудно с четырьмя детьми. А нам с Клодом мальчик – в радость.

– Да, конечно, – согласился старик. – Вон как ты разрумянилась, глаза светятся. И сестре поможешь, и вам с мужем подспорье, раз уж бог своих не дал, – прищурившись, он внимательно посмотрел в лицо женщины.

Пока Мари объяснялась с долговязым, Филипп с любопытством разглядывал молодых парней, которые по очереди метали острые палки из боярышника в красную тряпку, набитую соломой, отдаленно напоминающую петуха. Молодежь готовилась к завтрашнему соревнованию, громко воя тогда, когда кто-то промазывал. Филипп знал, что это за состязание, оно называлось «битье кочета». Этот праздник пришел из язычества и полюбился англичанам. Суть заключалась в том, чтобы насмерть забить петуха. Завтра площадь зальется кровью под радостные крики горожан. Но англичане никогда не считали такое развлечение жестоким. Наоборот, это говорило о благочестивости нации, ведь именно петух троекратным криком приветствовал отречение апостола Петра. А значит, долг христианина выбить дух из петушиного отродья!

– У вас тоже устраивали «битье кочета»? – поинтересовалась Мария, когда они распрощались с назойливым старичком.

– Мы ходили на площадь к ратуше вместе с папочкой, а потом… – у мальчика на глазах появились слезы.

– Бедный мой! Сколько же тебе пришлось пережить! Но я обещаю, – уверенно заявила женщина, – больше ничего плохого с тобой не случится! Теперь я буду о тебе заботиться!

– Иди с богом, сын мой, – отец Бернар сжал в руке золото. – Сегодня вечером я к вам загляну.

– Прошу вас, святой отец, только не причиняйте вред моей жене.

– Иди, иди, мой долг хранить тайну исповеди и заботиться о своей пастве.

Клод, довольный собой, вышел из храма, раздумывая, куда бы отправиться. «Зайду-ка я к старику Самуэлю, пропущу пару стаканчиков рома, пока святой отец сделает свое дело. Уж он-то сможет справиться с Мари и наконец выкинет этого ублюдка из моего дома».

– Тетушка Мари, я принес дрова для печи.

– Помощник, – женщина улыбнулась и с притворной строгостью посмотрела на Филиппа. – Но ты еще так слаб, не нужно нагружать себя работой. Сядь, перекуси.

– Что вы, тетушка, я большой и сильный, – мальчик влез на стул и с удовольствием откусил мягкий горячий кусок белого хлеба, только что вынутого из печи.

– Конечно, сильный, – засмеялась она. – Завтра мы пойдем на ярмарку, и ты сможешь поучаствовать в состязаниях, а потом я куплю тебе леденцов.

– Тетушка, а почему у вас нет детей?

– Теперь есть, – Мария с тихой улыбкой посмотрела на мальчика.

– Но господин Клод… – он запнулся, увидев на пороге фигуру в черной рясе.

– Отец Бернар? – побледнела Мария. – Проходите, прошу вас. – Она вытерла руки о передник и бросила испуганный взгляд на Филиппа.

– А это и есть твой племянник? – водянистыми красными глазами отец Бернар оценивающе посмотрел на щупленькую фигуру ребенка.

– Да, это сын моей сестры, – поспешно начала женщина.

– Не надо, Мария! – священник предостерегающе поднял руку вверх. – Не оскверняй себя ложью в присутствии священнослужителя. Я знаю, что ты спасла этого ребенка.

– Нет! – женщина бросилась к Филиппу и загородила его собой.

– Тебя видели, – укоризненно покачал головой отец Бернар. – По деревне уже ползут нехорошие слухи, и ты прекрасно знаешь, что грозит тому, кто не исполняет закон. Я думаю только о тебе, – он оттопырил нижнюю губу, как обиженный ребенок. – Я заберу его с собой.

– Нет, – Мария раскинула руки, пытаясь защитить свое право на счастье.

– Так будет лучше для всех, дочь моя.

– Святой отец! Прошу вас! – женщина упала на колени и стала целовать ему руки.

– Хватит! Я и так потерял слишком много времени, – он грубо оттолкнул Марию.

– Вот, возьмите, – Мария торопливо сняла с пальца золотое кольцо и сунула в руки священника. – Прошу вас, я сама отвезу мальчика.

Отец Бернар больше всего на свете любил золото, поэтому сомневался недолго.

– Чтоб завтра его здесь не было.

Эльза очнулась и ощутила твердую почву под ногами, вот только сильно кружилась голова. С трудом приоткрыв глаза, она обнаружила себя на палубе корабля.

«Слава богу, это был всего лишь сон, дурной сон. А мои дети, Филипп, Аннета?» Женщина застонала.

– Очнулась? – на нее смотрела пожилая дама в высоком фонтаже и тяжелом платье из темно-вишневого бархата.

– Где я, где мои дети?

– Кто теперь знает? – женщина перекрестилась. – Вас подобрали в море.

«Значит, и крики, и стоны, и трупы, плавающие рядом, – это не сон? О боже! – Эльза сразу вспомнила, как разрываются их руки. – Нет!!»

– Ну и что же будет с этой бедняжкой? – мадам Кольвиль с сожалением и скорбью смотрела на безутешную молодую женщину с безумным взглядом, которая, обхватив руками голову, словно молитву, твердила одну единственную фразу: «Я не хочу жить…»

– Какое тебе дело до нее? – безразлично отозвался господин Кольвиль, невысокий полный мужчина с лысой головой.

– Бессердечный, а впрочем, у мужчин никогда не было сердец. Это привилегия женщин, – бросила она презрительно мужу и устремила свой взор на Эльзу.

– Как тебя зовут? – она потрясла за плечо молодую женщину.

– Эльза.

– Ну вот, уже хоть что-то. У тебя во Франции есть родственники?

– Я хочу умереть. Я должна умереть.

– Ну вот, опять, – тяжело вздохнула мадам Кольвиль, после очередной безрезультатной попытки получить хоть какую-то информацию.

По прибытии в порт сердобольная мадам Кольвиль решила отвезти Эльзу в монастырь бенедиктинок.

– Там она придет в себя, – объясняла она мужу. – Хотя теперь ей только одна дорога – молиться за своих бедных малюток.

1983 г. СССР. Москва

В среду сразу после школы Федор с Машей поехали на дачу. Они весело смеялись в автобусе, наблюдая, как не отстает преследующая их черная «Волга».

– Машка, как они, интересно, на даче за тобой следить собираются? На сосну залезут?

– Ага, как Тарзаны.

Они были веселы и беззаботны. На даче все переменилось, они опускали глаза и не находили слов для разговора, каждый понимал, что должно случиться что-то важное, но сделать первый шаг пока никто из них не решался.

Маша сидела на диване с неестественно прямой спиной. Федор присел рядом.

– Хочешь, я затоплю камин?

– Нет, – ей было жарко.

Федор чувствовал пьянящий аромат ее духов и тела, ему казалось, что он теряет сознание. И ему опять не хватало воздуха, а мгновения казались вечностью. Он тихонько коснулся ее руки. Глаза встретились, губы тоже. Страсть с новой силой одерживала вверх над разумом.

– Федя, а у тебя? – Маша слегка отстранилась и покраснела, не зная, как продолжить. – Я хочу спросить, у тебя было уже с кем-нибудь? – она опять замялась. – Ну, ты понимаешь, я говорю о сексе.

Ее хриплый, слегка нервный голос кружил ему голову. «Да! Конечно! Много раз!» – в силу привычки хотел похвастаться Федор, но, заглянув в ее глаза, честно прошептал:

– Нет.

Оба замолчали.

– А ты? – ком в горле мешал говорить, ему почему-то было страшно задавать этот вопрос.

– Нет, – она смотрела прямо в глаза.

И опять мгновения, превращенные в вечность.

– Я думаю, что это очень ответственный шаг, и к нему нужно подготовиться.

Федор так не думал, но согласно кивнул.

– Спросить нам не у кого, – размышляла она вслух. – Значит, будем учиться сами.

В который раз она поразила его своей какой-то взрослой рассудительностью, в ней вообще каким-то невероятным образом уживалась философия зрелого человека и детская незащищенность.

– У тебя есть видеомагнитофон? – после недолгого раздумья поинтересовалась Маша.

– Есть, – хотя вспоминать о нем не хотелось, магнитофон был подарен отцу в прошлом, еще счастливом году на день рождения. – Но знаешь, – Федор замялся и опустил глаза, – я вряд ли смогу пригласить тебя к себе домой. Вот только если попробовать привезти его сюда, – он не знал зачем, но был готов принести любую жертву.

Маша не собиралась к нему в гости, но то, как он это сказал, заинтересовало ее.

– Почему?

Федор смутился. Еще ни с кем он не делился своей тайной.

– У тебя проблемы с родителями? – ее голос обволакивал, струился нежным шелком, располагая к откровенной беседе.

Федор, сам того не ожидая, стал говорить, а начав, уже не мог остановиться.

Он вспомнил, как сидел на шее у отца, как ловил с ним рыбу, как узнал о его измене, как поговорил с ним в последний раз. И, конечно, рассказал о матери. Он говорил и говорил, впервые выплескивая все наружу. Маша слушала, не перебивая. И Федору вдруг стало хорошо и спокойно. Впервые он чувствовал это рядом с девчонкой, ведь с ними нужно играть, шутить, выворачиваться, подчинять и ни в коем случае не показывать, что ты слаб. С Машей все было просто и понятно, словно с самим собой.

На улицу опустился вечер, и в комнате стало темно и прохладно. Федор все-таки затопил камин и на шампурах поджарил сосиски.

– Федя, ты должен поговорить с отцом, – языки пламени плясали, отбрасывая тени на ее лицо.

– Зачем?

– Вы должны попытаться понять друг друга.

– Я не хочу его понимать!

– Ты же не ребенок, – Маша грустно улыбнулась. – И то, что ты считаешь предательством с его стороны, может быть, и не предательство вовсе?

– Да! А что?! – он сорвался на крик.

Маша пододвинулась совсем близко и, обняв его, погладила по голове.

– Вот в этом ты и должен разобраться. Только так ты сможешь помочь себе, а главное своей маме. Ты ведь теперь единственный мужчина в семье. Понимаешь, мы, женщины, очень сильные, когда это касается каких-то внезапных ситуаций. Мы первыми выбежим из горящего дома, неся в одной руке детей, а в другой ценные вещи, тогда как вы, мужчины, будете в это время еще завязывать шнурки на ботинках. В таких ситуациях мы действительно быстрее и решительнее вас, и действия эти обычно правильны, потому что основаны на интуиции. Но тогда, когда нужно решать принципиальные вопросы, затрагивающие наше завтра, мы теряемся, потому что в дело вступает логика. А женская логика – это загадка, которую не смог разгадать даже Бог, поэтому и отпустил ее на землю.

Федор наконец улыбнулся.

– Ты такая умная у меня!

– У тебя?

– У меня! – твердо сказал он, потому что вдруг внезапно почувствовал, что знает ее всю жизнь. Знает, как она засмеется, как поправит кофточку, как кивнет. И все ее движения и жесты казались родными и привычными.

Разговоры затянулись, и когда они вышли на улицу, то поняли, что последний автобус ушел, и только вдалеке виднелось очертание черной «Волги».

– Ну и что будем делать? – растерялся Федор, переживавший за Машу.

– Пойдем, – она решительно потянула его в сторону машины.

Сидевшие в «Волге» мужчины делали вид, что они их не знают. Маша постучала в окно.

– Что? – молодой мужчина, занимавший сиденье рядом с водителем, видимо, не ожидал от нее такого поступка.

– Вы ведь все равно за нами следите, а автобус ушел. – Маша виновато улыбнулась. – Может, подвезете нас домой?

У мужчины вытянулось лицо скорее от ее наивной бесшабашности, ведь людей его ведомства боялись не только советские граждане. Обстановку разрядил водитель. Он громко рассмеялся и предложил:

– Садитесь уж! Ромео и Джульетта.

Пассажир обжег его взглядом.

– Да брось ты. Если с девчонкой что-то случится, нам же и попадет, а так отвезем домой и пойдем спать, – предложил водитель.

Федор с восхищением посмотрел на Машу. Она не переставала его удивлять.

– Где ты была? – спросила мама.

– Ты хоть знаешь, который сейчас час? – поинтересовался отец.

– Извините, – Маша виновато опустила глаза.

– Ну, позвонить ты хотя бы могла?

– Там не было телефона.

– Где там?

– У Федора на даче.

– На даче? – отец нахмурил брови. – А что вы там делали?

– Разговаривали.

– А вы не могли отложить ваши разговоры на завтра?

– Папа, бывают такие разговоры, от которых зависит человеческая судьба, и они не могут быть поставлены во временные рамки, – Маша серьезно посмотрела на родителей своими еще такими детскими, бесхитростными глазами.

– Кто такой этот Федор? – лежа в постели, пытал жену Александр Морозов.

– Одноклассник.

– Тебе не кажется, что наша дочь влюбилась?

– Глупости, – Надежда Николаевна сладко зевнула. – В шесть лет, если помнишь, ей нравился Марик, в одиннадцать Ли.

– Но сейчас она уже не ребенок. Ей шестнадцать.

– Все равно, это очередное детское увлечение.

1699 г. Англия. Плимут

Мария не очень ладила со своей сестрой, вернее с ее мужем Стефаном. Этот злобный, сварливый мужчина полностью подмял и подчинил себе слабохарактерную Жанну.

«Как они к нему отнесутся? – переживала Мария. – Но выхода ведь все равно нет, надеюсь, что небольшой кошелек смягчит их сердца», – она с тоской посмотрела на мальчика. Мария боялась его слез, но то, что произошло, было еще страшнее – мальчик стоял, словно изваяние, смотря в никуда.

– Это ненадолго, ты немного поживешь у Жанны, а когда все утихнет, я заберу тебя назад, – она крепко прижала Филиппа к груди. – Или я перееду к тебе. Мне просто нужно время, чтобы все подготовить, – заглядывая в глаза Филиппу, пыталась объяснить Мария.

Мальчик остался равнодушным.

– Вот и Плимут. Тебе нравится? – попробовала вновь завести разговор Мария.

Филипп не ответил, напряженно смотря в одну точку.

Они прошли мимо центральной площади с каменными домами, украшенными ажурными парапетами и балкончиками, а затем свернули на довольно узкую улицу, здесь едва-едва продвигалась повозка, груженая хворостом. Возница весело подмигнул Марии и чуть не налетел на молочника, между мужчинами завязалась лихая перебранка. Улица становилась все уже и грязнее. Двух – и трехэтажные дома с мансардами нависали друг над другом так, что стало темно, и казалось, будто уже наступил вечер.

– Вот мы и пришли. – Мария завела мальчика во внутренний дворик лачуги, сложенной из ивняка, глины и дерева. На пороге стояла неловкая и угрюмая женщина в грязном переднике.

– Мария?

– Жанна! – женщины расцеловались.

– Что ты здесь делаешь? – накинулась Жанна на сестру, вопросительно поглядывая на Филиппа.

– Может, пригласишь нас войти? Мы очень устали.

– Да, конечно, – женщина поджала губы и провела их в дом через кухню, дверь которой состояла из двух половинок. Открытая верхняя часть служила окном, сквозь которое вытягивались кухонные «ароматы», пол в помещении был из утрамбованной глины, а почти половину кухни занимала плита, на которой стоял грязный чан. Все это Филипп успел рассмотреть, пока они следовали за хозяйкой в «гостиную», хотя, кроме этого помещения, обставленного нехитрой мебелью, других комнат в доме не было, если, конечно, не считать мансарды, где под самой крышей была устроена спальня для детей, меблированная дощатыми полатями.

– А где дети? – спросила Мария, усаживаясь на жесткий стул. – Я привезла им подарки.

Услышав про подарки, Жанна подобрела и даже попыталась вспомнить, что такое улыбка.

– Ой, вечно ты их балуешь. А дети-то? Старший с отцом пошел на работу, а младшие носятся где-то по улице, – и, видимо, решив, что все приличия соблюдены, Жанна решилась, наконец, удовлетворить свое любопытство. – Так зачем ты пожаловала?

Сестры виделись не часто. Родители девочек умерли, завещав им обоим этот самый дом, в котором сейчас и жила Жанна, старшая из сестер. В детстве девушки дружили, и Мария искренне обрадовалась, когда у сестры появился жених. И хотя сразу было видно, что этот человек упрям, своеволен и вспыльчив, тем не менее у него было одно большое достоинство – его очень сильно любила Жанна. Стефан поселился в их доме и тут же принялся изводить родственницу. Жанна, без памяти влюбленная в мужа, делала вид, что ничего не замечает. Поэтому когда случайно на ярмарке Мария познакомилась с Клодом и получила предложение руки и сердца, девушка тут же согласилась. Прощание с сестрой было недолгим и обошлось без слез.

Так Мария попала на острова. Через год Жанна почему-то решила навестить сестру, то ли ее мучила совесть, то ли любопытство. Мария встретила ее очень радушно, надарила множество подарков, совершенно не замечая завистливых взглядов. Жанна, вернувшись домой, закатила мужу первый в жизни скандал, к слову сказать, он же и был последним. Стефан знал, как усмирять непослушных жен.

– У них дома серебряная посуда! У нее столько платьев, сколько не найдется во всем нашем квартале! Она подарила мне золотое кольцо! Она – мне!!! – билась в истерике Жанна.

Стефан надавал ей тумаков, забрал кольцо и крепко задумался. «Если там так хорошо, то почему я еще здесь?» Но его планам не суждено было осуществиться. Жители острова отказались принимать чужаков. Они спокойно смотрели на то, что мужчины привозят себе жен, – дело в том, что по непонятным причинам у этого жестокого народа рождались преимущественно мальчики, так что это было жизненно необходимо. А вот принять семью чужаков островитяне не сочли возможным. С тех пор отношения между сестрами испортились окончательно.

– Вот и вся история, – закончила свой нехитрый рассказ Мария и с мольбой посмотрела на сестру.

Жанна перевела взгляд на тихо сидевшего в дальнем углу Филиппа. За все время их разговора мальчик не проронил ни слова. Складывалось впечатление, что ему безразлична его собственная судьба. Жанна даже засомневалась, а слышит ли он вообще, о чем здесь говорят. Все это произвело на хозяйку дома неизгладимое впечатление, и она даже почувствовала нечто похожее на жалость, но как ей ни хотелось помочь сестре, она честно призналась:

– Ты же знаешь, я ничего не могу решить без Стефана. – Она устало покачала головой. – Не думаю, что он будет рад, у нас своих четверо.

– Это ненадолго, и он не будет вам в тягость. Я хорошо заплачу.

– Эй! Невестушка, я слышал, что здесь кто-то говорил о деньгах, – на пороге стоял тощий седой мужчина с землистым цветом лица и алчными глазами, наполненными страстной любовью к деньгам, свойственной людям, которым этих денег вечно не хватает. – Не вздумай отдать их Жанне, женщины никогда не знают, как правильно распоряжаться средствами.

– Я отдам их тебе, Стефан, – Мария поцеловала родственника в щеку. – Но только ты должен будешь оказать мне услугу, – она достала увесистый кошелек.

– Услугу, услугу, – недовольно заворчал мужчина. – Так я и знал! Нет бы просто по христианской добродетели помочь своей сестре и ее малым деткам! Ведь сидите под «манной небесной».

– Один раз я уже проявила добродетель, когда не попросила свою часть денег за этот дом, – жестко напомнила Мария. Она решила добиться своего любой ценой. Но и Стефан был не промах.