Записки масона (№3) - Рождественский подарок

— Тише-тише, — попросил Николай Николаевич и рассмеялся. — Я чувствую, что пора зажигать свечи на рождественской елке!

— Пора! Пора! — подхватили детские голоса.

Мое внимание невольно привлекла к себе Мери-Энн. Она бросила такой пламенный взгляд на Гродецкого, что меня это привело даже в некоторое замешательство. Я никогда не относил себя к снобам, но… Что может быть общего между Станиславом и анлгичанкой — гувернанткой?! Я чувствовал, что здесь что-то не так, и мысленно распекал Кутузова за то, что он ничего мне не объяснил, и я вынужден был поэтому ощущать себя безоружным!

Тогда мне пришло в голову внимательнее присмотреться к Гродецкому, а заодно и к обаятельной гувернантке мисс Браун. Она совсем не справлялась с детьми, которые бесились в гостиной, как маленькие чертенята.

Наконец Титов пригласил всех в зал, где стояла елка, вся разукрашенная шарами, игрушками и конфетами в красивых блестящих обертках и увенчаная разноцветными лентами. Князь Николай Николаевич сам лично снял с дерева покров Изиды и зажег изящные свечки.

Дети в восторге занялись полученными подарками, и только тогда гувернантке все-таки удалось их увести.

Я не переставал наблюдать за Станиславом, который никак не прореагировал на то, что мисс Браун ушла. Он вообще вел себя так, будто ее не замечал, как это и было положено рафинированному человеку из общества.

— Что-то брахман запаздывает, — заметил Лаврентий Филиппович, постучав себе по часовому циферблату. Он посмотрел в окно — метель разыгралась совсем не на шутку!

— Как бы не стряслось чего, — встревоженно проговорила княгиня, выглядывая в окно. — Вьюжит-то как! — выдохнула она.

Всем сразу поневоле вспомнилось мрачное Мирино предсказание.

— Скучно, — вздохнул Гродецкий.

— А вы ожидали циркового атракциона? — язвительно осведомилась княгиня Титова.

— Нет, но… — Станислав поправил галстух.

— А вы позовите Грушеньку, — предложил Колганов. — Она нам и погадает… Повеселит! — Иван Парфенович хрипло рассмеялся над собственной шуткой.

Ольга Павловна изменилась в лице. Она побледнела и снова присела на оттоманку.

— А что Грушенька? — не понял поляк.

— Я что-то не то сказал? — недоуменно осведомился Колганов.

— Это все нервы! — объяснил Николай Николаевич. — Дамская болезнь!

В ту же секунду в гостиную вошел еще один незнакомец. На вид ему было около сорока лет, держался он уверенно, но что-то все-таки выдавало в нем простое происхождение. Я бы определил его как «человека из народа». Однако было заметно, что человек этот немало добился в жизни.

— Николай Николаевич, — обратился незнакомец к Титову. — Подъезды-то все к имению занесло, как бы беды какой не вышло… Гости-то какие еще ожидаются? — нахмурился он.

— Вот незадача-то! — покачал головой Титов. — Что же теперь с брахманом-то стряслось?

— Замерз где-нибудь в степи, — высказал свое предположение поляк, наделенный негласными полномочиями.

Мира передернула оголенными плечами.

— Какой ужас! — с дрожью в голосе проговорила она.

Николай Николаевич представил незнакомца:

— Сысоев Никита Дмитриевич — наш управляющий.

Через некоторое время в дверях снова появился красный лакей.

— Индийцы пожаловали, — поклонился он. — Карета у них где-то в дороге застряла, — добавил лакей. — Занесло ее, завьюжило… Так они пешком добирались!

— Ну вот и не сбылось предсказание, — облегченно вздохнул Титов, перекрестившись.

Мира пожала плечами.

— Слава Варуне! — прошептала она.

Насколько мне было известно, Варуна был воплощением безграничной силы богов. Бог — судья! Именно он карал и миловал…

— Крита — удел того, кто странствует, — чуть слышно добавила моя индианка. Я понял, что она имела в виду золотой век. Мне вспомнились строки из «Брахман» — древнеиндийских священных книг, которые дополняли «Веды» и толковали ведические ритуалы. Кто-кто, а Мира хорошо разбиралась в священных текстах!

— Что вы там такое шепчете? — поинтересовался Владислав Гродецкий. — Скажите вслух! Нам всем все это безумно интересно! — его голубые глаза пронзительно блестнули.

Мира исполнила его просьбу:

«Кали-век — это век лежащего, Двапара — того, кто поднимается, Трета — в долю достается вставшему, Крита — вот удел того, кто странствует!»

— Что это? — изумилась Ольга Павловна.

— Железный век, медный, серебряный и золотой… — ответил черноглазый гость во фраке, который неожиданно вырос в дверях. Чуть позади стоял с поклажей в руках его слуга в национальном индийском костюме. У них у обоих зуб на зуб не попадал.

— Это и есть ваши индусы? — усмехнулся Гродецкий.

— Они и есть, — добродушно кивнул сединами князь Титов. — Григорий! — крикнул он лакея. — Проводи господ иностранцев в отведенные для них комнаты! А вы, господа, переоденьтесь, — обратился Николай Николаевич к брахману и его спутнику, — и присоединяйтесь к нам! Мы ждем вас к ужину! Григорий! Вели Грушеньку позвать!

— Что еще за Грушенька? — удивился поляк. Он так еще до сих пор и не узнал всей истории с гаданием.

— Ключница, — ответил Николай Николаевич.

Через несколько минут в гостиную впорхнула молоденькая еще совсем девушка в руском платье, с длинной льняной косой, которая спускалась у нее ниже пояса, с веснушчатым носом уточкой и улыбчивыми серо-голубыми глазами.

— Что прикажите, барин? — весело спросила она.

— Стол накрывай! — распорядился князь Николай Николаевич. — На одиннадцать персон! То есть… двенадцать, — поправился князь, вспомнив о гувернантке.

— Да вы либерал! — воскликнул Гродецкий и деланно рассмеялся. Я готов был поспорить на сотню империалов, что поляк неровно дышит к хозяину, а, проще говоря, на дух его не переносит. Причины этой его неприязни мне захотелось вдруг выяснить. Я подавил в себе это подспудное желание и отправился в столовую, где должен был состояться праздничный ужин, вслед за всей нашей честной компанией, В большой мраморной зале Грушенька сама накрывала на стол, расстелив на нем льняную скатерть с камчатым узором по китайскому шелку. Ключница ловко справлялась сама и без помощи официантов. В имении князя Титова порядки были заведены по-простому, по-деревенски. Я был наслышан, что Николай Николаевич этим очень гордился.

Стол был сервирован на двенадцать кувертов, столовых приборов, предназначенных для одного человека.

— Главное — это все-таки сервировка! — изрекла Ольга Павловна, глядя на столовое серебро.

— А кто такие эти брахманы? — спросил Колганов, усаживаясь за столом возле хозяина. Он посмотрел в окно и нахмурился. Темнело, метель мела все сильнее, и не было видно никакого просвета. Я проследил за его взглядом, мне казалось, что снег чертил на стекле изломанные кресты. Они напомали мне розенкрейцеровские символы… Во всем виделись мне дурные знаки, и я должен был признать, что становлюсь суевернее моей индианки.

— Ну… — задумался Титов. — Это что-то вроде наших священников, объезжающих после рождественской обедни со своим причтом приход для христославства.

— Но у нашего-то брахмана только один слуга, — неожиданно заметил Кинрю.

— Это вы верно, господин японец, подметили, — поддакнул Гродецкий.

Тогда в разговор наконец-то вмешалась Мира:

— Хотар, адхварью, брахман и удгатар — это четыре главных жреца — исполнители основных ведийских жертвоприношений, — пояснила она.

— Фи, как некрасиво! — досадливо поморщилась Ольга Павловна. — Я надеюсь, что этот дикий брахман никого из нас не собирается приносить в жертву своим нелепым богам! — вскричала она. — Извини, дорогая, — с рисованным участием обратилась княгиня к моей индианке. В столовой повисла напряженная тишина.

— Какие глупости! — перебил жену Николай Николаевич. — Довольно вздор болтать! Григорий! — окликнул он лакя. — Не пора ли зажигать канделябры?

Тогда я решил, что настала, наконец, и моя очередь поддержать беседу.

— Брахманы, — начал я, — одна из высших индийских каст, древняя варна…

Присутствующие, недоумевая, уставились в мою сторону. Я пояснил:

— Древнее жреческое сословие, отправляющее религиозные культы!

— Ах, вот оно как, — понимающе закивала головой княгиня Титова.

— Яков Андреевич у нас человек исключительной образованности! — с иронией заметил квартальный надзиратель Медведев. Я пропустил издевку Лаврентия Филипповича мимо ушей, потому как он намекал на мою принадлежность к Ордену «Золотого скипетра»!

— У моей сестры в деревне намедни кто-то барана зарезал, — вдруг вмешалась в господский разговор ключница Грушнька. — Зарезал и бросил, — добавила она. — Словно ему мясо и ни к чему! — девушка пожала плечами. — А кого эти брахманы в жертву приносят? — поинтересовалась она.

В этот момент двери столовой раскрылись, и в мраморную залу вошла мисс Браун и индийские путешественники, переодевшиеся к ужину.

Грушенька прикусила спелые губки и незаметно, словно легкое облачко, выскользнула из комнаты.

Мери-Энн переоделась в новое шелковое темно-зеленое платье с бархатным лифом, пышными бархатными рукавами и почти что нормальной талией. В вырезе лифа — рубашка со стоечкой из тончайшей материи яблочного оттенка в цвет ее прозрачным глазам. Изящные руки — в белых перчатках, на голове — сетчатый чепец со страусиным пером, на острых плечах — пелеринка, отделанная нежнейшим лебяжьим пухом.

— Мисс Браун, — восхищенно заметил Иван Парфенович. — Вы просто-таки очаровательны!

Взгляды всех присутствующих мужчин устремились на гувернантку, которая смущенно заулыбалась, и вокруг глаз у нее от этого вдруг появилась сеточка мелких морщин. Но «гусиные лапки» ее не портили, а, напротив, лишь придавали шарма… Один только Станислав Гродецкий демонстративно не смотрел в ее сторону. Такое поведение поляка снова почему-то показалось мне подозрительным.

— Дети уже спят? — холодно осведомилась княгиня Ольга Павловна. Ей совсем не понравилась идея мужа, чтобы гувернантка сидела с ней за одним столом.

— Спят, — коротко ответила неожиданно похорошевшая англичанка.

— Брахман Мадхава и ученик-брахмачарин Агастья! — торжественно представил индийских путешественников Титов.

Княгиня замучила вновь прибывших гостей расспросами.

— Ольга Павловна! — обратился к ней князь. — Вы утомили наших гостей! Да и меня, надо признаться, — тоже! Поэтому я, пожалуй, отправлюсь спать!

Николай Николаевич извинился перед присутствующими и вышел из комнаты. Я устремился за князем, чтобы наконец-то переговорить с ним наедине о деле. Эти недомолвки порядком раздражали меня.

— Николай Николаевич! — окликнул я его в коридоре. — Князь!

— Яков Андреевич? — отозвался он удивленно. — Что-то случилось?

— Я хотел бы у вас узнать ответ на этот вопрос, — признался я. — Нам необходимо немедленно с вами переговорить!

— Я очень устал, — ответил Титов, зевая. — Давайте отложим наши дела до завтра, — добавил Николай Николаевич тоном, не допускающим возражений.

Мне пришлось отступить, потому как Титов был посвящен в одну из высших орденских степеней, а я свято чтил вторую Соломонову добродетель, которая заключалась в повиновении высшим чинам.

Тогда и я тоже отправился спать в отведенные мне в усадьбе покои. Мне и в голову не могло прийти, что я вижу Титова в последний раз.

Не успел я зажечь свечу в закапанном воском медном шандале, как услышал подозрительный шорох у себя за спиной. Какое-то мгновение я ощущал, как мороз пробежал у меня по коже. Я медленно обернулся на тихий звук, который шел прямо от дверей, и столкнулся лоб в лоб со своим ангелом-хранителем, который окрестил себя Золотым драконом.

— Кинрю? — удивился я.

— Не ждали, Яков Андреевич? — усмехнулся японец.

— Не ждал, — признался я. — Неужели тебе наскучило общество гостей Николая Николаевича?

— Честно говоря, да, — ответил Кинрю. — Но дело не только в этом, — добавил он.

— А в чем же? — искренне полюбопытствовал я.

— Разве вы не видите, — удивился Кинрю, — что происходит что-то довольно странное? — он уставился на меня с заговорческим видом. — Мне кажется, — продолжил японец, — что вскоре в имении обязательно должно будет произойти убийство…

— Почему именно убийство? — осведомился я. — Должен признать, что мне тоже многие вещи кажутся странными. Но…

— Я не доверяю этим индусам, — сказал японец.

— Но почему? — изумился я. — Мире ты тоже не доверяешь?

— Конечно, нет! — запальчиво возразил Кинрю. — Мира — это случай особый! А здесь явно речь идет о человеческих жертвоприношениях! — воскликнул он. — Не зря же наш благодетель, — японец имел в виду Ивана Сергеевича Кутузова, — отправил вас, Яков Андреевич, встречать Рождество именно сюда, да еще заодно и Медведева сюда же пригнал вам на помощь, если вдруг вы один-то не справитесь!

— Складно ты рассуждаешь, — сказал я с улыбкой. — Но тебе неизвестно, что князь Николай Николаевич тоже масон, и если уж Кутузов и отправил меня сюда неслучайно, то по делам явно не связанным с индийскими ведическими ритуальными человеческими жертвоприношениями! — проговорил я уверенно, хотя сам такой уверенности и не ощущал. Все мои чувства обострились с этого вечера, потому-то мне и казалось, что в этот дом вместе с метелью надвигается большая беда! — Я завтра же выясню у Титова, что происходит!

— И все-таки, Яков Андреевич, — вновь предостерег меня мой ангел-хранитель, — я бы на вашем месте этому брахману не доверял…

Я лег спать с тяжелым предчувствием, которое ни на секунду не оставляло меня и даже отравило мне сон. Мне привиделась Мира, там, далеко, у себя на родине, откуда я и привез ее в северную столицу России. Она одиноко стояла в заснеженных джунглях у ритуального костра. На ней развевалось янтарное сари, в котором она показалась мне почему-то ужасно маленькой и жалкой…

Мира пела какой-то ведический гимн и раскачивалась в такт словам, слетающим с ее уст.

Я стал прислушиваться и мысленно переводить ее песнь с санскрита:

«На убиенье отправился быстрый конь, Погруженный в думу, — мысль к богам обернулась. Козла ведут впереди его — сородича. За ним идут певцы, идут поэты.

Виталища высшего он достиг, Конь. Там отец его и мать. Так пусть он нынче уходит к богам, он, самый приятный им, И испросит даров, желанных жертвователю…»

Я очнулся с тяжелым сердцем. За окнами все еще было темно, а вифлиемской звезды так и не было видно!

«Да что же такое все-таки происходит?!» — мысленно изумился я. И мой сон мне совсем не понравился. Я вспомнил, что Мира однажды читала мне этот гимн. Но к чему он всплыл в моем подсознании именно сейчас?

Я успокоил себя тем, что сновидение было навеяно мне предшествующим разговором с Юкио Хацуми. Я должен был признать, что эти индийские брахманы и впрямь взбудоражили всем кровь. Я решил расспросить Миру подробнее о ведических ритуалах, известных ей, и в частности — о жертвоприношениях… Утвердившись в своем намерении я закрыл глаза, снова собираясь уснуть. Но выспаться в эту ночь, как видно, мне было не судьба!

Не успел я слегка задремать, как меня разбудил стук в дверь. Японец накинул себе на плечи цветной халат и бросился открывать. На пороге стоял, собственной персоной, Медведев Лаврентий Филиппович и моргал своими длинными рыжими ресницами.

— В чем дело? — спросил Кинрю. Ему совсем не понравилось это ночное вторжение. Он смотрел на квартального надзирателя узкими заспанными глазами из-под припухших век.

— Князь исчез, — ответил Медведев, переступая порог. — Мне срочно нужен Кольцов, — добавил он.

Мой Золотой дракон отступил в сторону и нехотя пропустил его в спальню.

— Как исчез? — изумился я спросонья.

— Не знаю, — раздраженно развел руками Лаврентий Филиппович. — Исчез и все тут! Меня Ольга Павловна разбудила. Княгиня в истерике, — добавил он, возведя глаза к потолку. — Дурные предчувствия у нее! С ума они тут все посходили, что ли?! — воскликнул квартальный надзиратель.

— Где Мира? — вдруг вспомнил я о своей прорицательнице.

— В спальне своей должна быть, — ответил разволновавшийся Кинрю. — Я же говорил вам, Яков Андреевич! — проговорил он с видом дельфийского оракула.

— По-моему, речь пока не идет о каком бы то ни было жертвоприношении! — коротко бросил я.

— Что? Что? — расхохотался Медведев. — И вы туда же! Княгиня Титова только об этом и причитает! И ключница тоже ей подпевает. Эта… Как ее? — Лаврентий Филиппович задумался. — Грушенька! — обрадованно вспомнил он.

Я наскоро оделся и первым делом бросился в Мирину спальню. Я должна был с удивлением признаться себе, что для меня она несколько больше, чем протеже. На несколько мгновений я задумался над этой мыслью, которая ошеломила меня, но быстро забыл об этом. Мне никогда раньше и в голову не приходило, что я мог бы ответить индианке взаимностью, тем более что я с ранних лет пользовался огромным успехом у женщин, но меня привлекали вещи куда более интересные, чем любовные стрелы Амура.

Я постучал в тяжелую деревянную дверь, которая была заперта. Через несколько мгновений за дверью стали раздаваться шаги, затем знакомый нежный голос спросил:

— Кто там?

— Кольцов, — сейчас же ответил я, невольно вспомнив о том, как Мира пела за клавикордами розового дерева в нашем столичном особняке.

— Войдите, — позволила индианка, отпирая задвижку. В руках Мира держала тяжелый бронзовый канделябр, в котором мерцали две восковые свечи. — Яков Андреевич? — удивилась она. — В такой-то час? — ресницы на ее черных глазах томно подрагивали. Я в очередной раз подумал о том, что эта женщина смогла бы составить счастье благородного и достойного человека, но… Да, род моих занятий не позволял мне надеяться на семейный оплот даже в самом далеком будущем!

На Мире был надет нежно-розовый дымковый пеньюар с блондами из французского кружева. От него исходил чувственный аромат восточных пряных духов.

— С тобой все в порядке, моя дорогая? — проговорил я первое, что пришло мне в голову.

— Что-то случилось? — догадалась она. — Я так и знала!

— В этом доме даром предвидения наделены, ну, абсолютно все! — съязвил Медведев, дальний родственник княгини Ольги Павловны.

— А родство-то чувствуется, — прошептал у меня за спиной Кинрю.

— Лаврентий Филиппович? — Мира была изумлена не меньше моего, она только сейчас заметила квартального надзирателя, который стоял в тени, позади моего Золотого дракона. — Вы-то что здесь забыли? — осведомилась она.

— Сопровождаю Якова Андреевича, — ответил он, — как особо важного государственного человека!

— Яков Андреевич, да объясните же мне, наконец, что же все-таки произошло! — взмолилась взволнованная индианка.

— Исчез князь Николай Николаевич, — мрачно ответил я.

— Как это исчез? — переспросила Мира.

— Вышел из спальни воды попить, — ответил Лаврентий Филиппович, — и исчез, — развел он своими здоровенными, лопатообразными ручищами.

— Идемте в гостиную, — сказал Кинрю.

— Идемте, — ухватился за эту идею Лаврентий Филиппович. — Я всех уже предупредил, — добавил он. — Полагаю, что гости уже собрались!

— А вы, господин Медведев, времени даром не теряете, — заметила Мира. — Позвольте же мне, хотя бы переодеться! — сказала она и скрылась за дверью, отведенной ей комнаты.

— И что же, по вашему мнению, случилось с хозяином? — осведомился я у Медведева.

— А это, я думаю, покажет следствие, — ответил Лаврентий Филиппович.

— Ну что же, — промолвил я, — будем надеяться!

В гостиной и в самом деле уже собрались практически все. Не было только княжеских внуков. Камин снова разожгли, Грушенька возле него пыталась привести в чувство княгиню, которая уже объявила себя вдовой.

— На кого же ты меня покинул? — в голос кричала она. Грушенька отпаивала ее теплой сладкой водой из графина.

— И все из-за какого-то воскового гроба, — пожал плечами Иван Парфенович Колганов, — который привидился ключнице.

— Какого еще гроба? — удивился Станислов Гродецкий, который, несмотря на позднее время, выглядел просто безукоризненно.

— Ох, уж эти гадания! — покачал головой Колганов. — Не доводят они до добра! — воскликнул он.

Все косились в сторону приезжих индийцев, которые чувствовали себя в этом обществе двумя отверженными. Словно они были прокаженными или неприкасаемыми… Особенно их сторонилась чувствительная и впечатлительная Грушенька, которая накануне рассказывала про зарезанного в деревне барана.

Гувернантка прижимала к глазам платочек, расшитый английскими вензелями.

Когда в гостиную вошла моя Мира, реакция присутствующих была однозначной. Ее тоже восприняли как парию.

— Господа, — произнес я как можно спокойнее. — Я предлагаю отправиться на поиски князя!

В этот момент в комнату вихрем ворвался хозяйский кучер.

— Николай Николаевич! — выдохнул он и перекрестился, выпучив полные ужаса глаза, которые были у него и без того навыкате.

— Что с ним? — ахнула Ольга Павловна. Нос от рыданий у нее распух и покраснел, голубоватые веки также припухли.

— Он… — кучер обвел гостиную отсутствующим взглядом, словно увидел призрака. — Он мертв! — наконец-то выдавил он.

— Что? Что? — послышались изумленные возгласы. — По комнате прокатилась волна настоящего ужаса.

— Не зря мне гроб-то привиделся — простонала суеверная Грушенька, княгиня же упала без чувств.

Англичанка прикрыла лицо ладонями.

— Боится, наверное, что теперь ей от места откажут, — прошептал мне на ухо Кинрю.

— Я тебя не узнаю, — сказал я ему в ответ. — Откуда в тебе столько желчи?

Японец пожал плечами и заключил:

— Не нравится она мне!

— Господа! Господа! Тише! — призвал всех к спокойствию Лаврентий Филиппович. — У страха глаза велики! Показания кучера надобно еще и проверить!

— Вот именно! — поддакнул я и вызвался первым идти вместе с ним осматривать тело. Лаврентий Филиппович Медведев действовал на правах полицейского, о моем же предназначении в этом доме почти что никто не знал!

Кучер взирал на индусов с искренним ужасом. Мне захотелось узнать, в чем же кроется причина подобного страха. Я подошел к нему и спросил, в чем же дело.

— Демоны это! — ответил он, но больше ничего не сказал.

На конюшню кучера сопровождал управляющий Никита Дмитриевич Сысоев, квартальный надзиратель Лаврентий Филиппович Медведев и, разумеется, ваш покорный слуга со своим ангелом-хранителем по имени Золотой дракон.

Метель просто валила с ног, ветер завывал так, что в ушах звенело, мороз обжигал щеки, снег залеплял глаза.

— Ничего себе Рождество! — процедил Сысоев, выкарабкиваясь из сугроба, в котором по самые голенища застряли его сапоги.

— Да уж, — поддакнул квартальный надзиратель, пытаясь идти за ним след в след.

У конюшни кучер как-то нерешительно остановился.

— Да поторапливайся же ты! — прикрикнул на него Никита Дмитриевич. — А то нас тут всех заметет!

— Страшно мне, барин, — ответил кучер. — Темное это дело! Лихое! — добавил он.

— Иди уже! — велел ему управляющий.

Первое, что я увидел, повергло меня поистине в шок. На полу в луже крови лежал конь с отрезанной головой. Я едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Мне пришлось признать, что мой сон под Рождество оказался в руку. Как там читала Мира?

«На убиенье отправился быстрый конь, — вспомнилось мне, — … Так пусть он нынче уходит к богам, он, самый приятный им, и испросит даров, желанных жертвователю!»

Так что же это за жертвователь? И каких даров он испросил?

Вопросы один за другим рождались у меня в голове.

— Яков Андреевич! Да что же это? — прошептал ошеломленный Кинрю.

— Не знаю, — чистосердечно ответил я. — Какой-то кошмарный сон!

— А Титов-то где? — спросил Лаврентий Филиппович, который, пожалуй, единственный из нас не потерял самообладания. — Я и не такое видел, — заметил он. — Вон! — кучер ткнул пальцем куда-то вдаль, обошел стороной обезглавленного коня и ушел вглубь конюшни. Мы все последовали за ним. Следующее зрелище, представшее перед нами, тоже было не из приятных.

Бездыханное тело князя Николая Николаевича Титова, служившего в Коллегии Иностранных дел, близкого Его Императорскому Высочеству, дружившего с князем Голицыным и графом Румянцевым, было привязано веревкой к деревянному гнилому столбу. Хозяин имения был раздет почти догола. Горло у него было перерезано, поэтому кругом было много крови. Еще я заметил, что на пальце у него не оказалось чугунного перстня с адамовой головой, с которым Николай Николаевич как масон практически никогда не расставался. Это меня смутило и навело на мысль, что убийство как-то связано с его масонской деятельностью.

— Так-так-так, — пробормотал Лаврентий Филиппович.

— Ужас-то какой! — воскликнул Никита Дмитриевич. — Это что же за изверги-то? А? — он как-то беспомощно взирал по сторонам. Лицо его, красное от мороза, сразу сникло и побледнело.

— Ну, нехристи! — простонал кучер. — И конягу не пожалели! — добавил он.

— Я же говорю, что это — индусы! — настаивал на своем японец.

— По-моему, выводы делать еще рано! — сердито ответил я.

Мне начинало уже казаться, что дело в усадьбе кончится самосудом. К тому же я начинал опасаться за Миру, которую тоже могли счесть причастной к этой истории. И потом мне совсем не верилось, что это дело рук индийского брахмана и его ученика-брахмачарина, который выполнял обязанности слуги. Неужели индусам надо было обязательно пуститься в такую даль, чтобы именно в имении Николая Николаевича Титова совершить свое ритуальное жертвоприношение?!

Однако никто, по-моему, из всей компании так не думал. Скорее все придерживались мнения моего Кинрю.

Вокруг столба с телом покойного масона видны были следы костра, что тоже наводило на мысли о ведическом действе. Такие обряды обычно проводились в сумерках, при свете костров на специально приготовленных алтарях. Жертву привязывали к столбу, читали над ней заклинания и зажигали вокруг священный огонь…

Перед столбом лежала статуэтка Индры — верховного индийского божества, который на родине моей Миры считался раджой богов.

— Золото! — воскликнул Медведев и подобрал статуэтку с пола. — Определенно ее оставили здесь индусы! — добавил он.

— Интересно зачем? — усомнился я.

— Ну, Яков Андреевич, — разочарованно протянул Лаврентий Филиппович, — вечно вы со своим скепсисом! Забыли, наверное, — высказал он вслух первое предположение, которое пришло ему в голову. — Торопились!

— Куда? — поинтересовался я.

— Ну… — пожал он плечами, — уйти с места преступления.

Я покачал головой, всем видом показывая, что эта версия меня совершенно не устраивает.

— В деревне недавно быка забили… — промолвил кучер.

— И что же здесь необыкновенного? — перебил его Никита Дмитриевич. Он не мог оторвать взгляд от столба с телом князя Титова.

— Неизвестно кто, — ответил кучер, — а вокруг такие же вот следы, — он указ пальцем на пепелище.

В сердце у меня закралось сомнение: «Неужели и правда?!»

— И это не первый случай, — продолжал рассказывать кучер, озираясь по сторонам.

— В самом деле? — спросил я встревоженно.

— Да, — подтвердил мужик. — У свата моего козла зарезали и выбросили на дорогу, — добавил он.

«Козла ведут впереди его — сородича!» — внезапно вспомнилось мне.

— И все-таки что-то здесь не так! — проговорил я вполголоса.

— Что будем делать с телом? — спросил Сысоев.

— В дом надо отнести, — ответил Лаврений Филиппович, — не здесь же оставлять, — развел он руками.

— Да уж, — согласился Никита Дмитриевич. — Вы, наверное, идите в дом, — обратился он ко мне, — и предупредите гостей… А мы тут втроем управимся, — Сысоев перевел взгляд на тело хозяина и тяжело вздохнул. — Мерзкое, я должен сказать, это дело, — понуро добавил он.

Я вышел на улицу, мощный порыв ветра со снегом ударил мне в лицо. Матушка-зима разыгралась не на шутку! Мне предстояло очень неприятное дело, я должен был сообщить княгине Ольге Павловне, что она этой ночью сделалась вдовой, да еще при крайне ужасных обстоятельствах.

До центральной усадьбы я добирался около получаса. И за это время смертельно замерз и устал.

В гостиной меня обступили со всех сторон. Лица у гостей и хозяйки были встревоженные.

— Ну что? Как? — слышалось со всех сторон.

— Позвольте принести вам свои соболезнования, — печально обратился я к Ольге Павловне. — Князь…

Не успел я произнести эту фразу до конца, как княгиня упала в обморок. К ней сразу бросились англичанка и Грушенька.

— Что случилось? — спросила Мира, не отводя от меня взволнованных черных глаз.

— Николай Николаевич убит! — ответил я.

II

— Как это произошло? — с дрожью в голосе спросила Мира. Ее черные глаза превратились в два огромных, пугающих омута; волосы цвета воронова крыла рассыпались по плечам. Она шагнула мне навстречу, не скрывая терзающего ее волнения.

— Как? Почему? — на ломаном русском спросил брахман. Его ученик-брахмачарин Агастья выглядывал у него из-за спины. Оба чувствовали, что над их головами нависла какая-то опасность.

— Ничего себе Рождество! — воскликнул поляк Гродецкий.

Я заметил, что Мери-Энн подняла глаза, как только Станислав это сказал. Как ни абсурдно это выглядело, но мне почему-то навязчиво казалось, что этих двоих что-то обязательно связывает. Но что именно, я пока точно определить не мог.

— Это очень неприятная история, — пришлось мне ответить. — Похоже на какое-то жертвоприношение… — нехотя выговорил я. У меня не было особого желания говорить об этом, но я прекрасно понимал, что рано или поздно все так или иначе проведают обо всем, в том числе и о леденящих душу подробностях.

— Жертвоприношение?! — княгиня наконец отошла от обморока. — О чем вы говорите, Яков Андреевич? — восклицала она. — Я брежу? — Ольга Павловна часто-часто заморгала своими заплаканными глазами. — Я не верю своим ушам! — запричитала она. — Я же говорила Николаю Николаевичу, — как только княгиня Титова произнесла имя мужа, то сразу же вновь залилась слезами, — чтобы он не приглашал этих варваров в дом! — Ольга Павловна указала своим пухлым пальцем на Мадхаву с Агастьей, которые съежились под ее обличающим взглядом.