Десять городов (Сказки со стихами)

      Нужно сказать, что и его коллега - Председатель литературного жюри - пребывал в радостном возбуждении:
      - А нам-то как повезло! Извольте взглянуть на эту удивительную рукопись... - И он показал собеседнику стопку чистой бумаги. - Книга, в которой все страницы белые! История литературы не знает второго такого произведения! Оно читается в один присест, оно исполнено таинственности, оно будоражит мысль. И на всю книгу - ни единой даже самой пустяковой опечатки!
      Горя желанием порадовать ближнего, они поспешили к Председателю жюри по кинематографии, который не выходил еще из просмотрового зала.
      - А вы кстати, - обрадовался он. - Я как раз смотрю ленту, которой мы, не задумываясь, решили присудить первую премию. Истинный шедевр!
      На экран проецировался ровный сероватый свет.
      - Какой великий режиссер! - продолжал он. - Его фильм открывает новую эру в кинематографе. Изображение, сюжетные линии, персонажи отныне все это в прошлом. Картине обеспечен грандиозный успех. Она никогда не утратит свежести и оригинальности, ее можно будет смотреть сотни раз, и при этом зрителям не надоест ее фабула и исполнители уже хотя бы потому, что в ней нет ни фабулы, ни исполнителей.
      По очереди поздравляя друг друга, три председателя поспешили к своим коллегам из телевизионного и музыкального жюри. И тот и другой сияли от радости: они открыли двух замечательных художников - автора телевизионной программы "Белый экран" и автора беззвучной грампластинки.
      - Какие гении! Вы представляете? Беззвучную пластинку можно не только слушать, но и танцевать под нее! Автор утверждает, что от создания беззвучной музыки всего один шаг до создания общедоступного танца "недвиже", мода на который не пройдет никогда, потому что его смогут танцевать все.
      Пронюхав, за какие работы проголосовали жюри, местные издатели и продюсеры пришли в восторг:
      - Удивительные таланты! Этих людей мало расцеловать! Они достойны самой большой популярности...
      - Правильно! И не надо забывать, что их произведения не будут стоить нам ни гроша! Нас ждут миллиарды чистой прибыли!
      - Так чего же мы ждем? Скорее бы официально объявили победителей Конкурса!
      - Верно! Имена авторов!
      Когда издателям и продюсерам показали признанные лучшими произведения, они глазам своим не поверили: все работы были подписаны одним и тем же именем. Один-единственный человек стал победителем Большого Конкурса во всех областях искусства!
      Можно ли было не восхищаться этим человеком?
      - Уму непостижимо!
      - Грандиозно!
      - Его ждет неслыханный успех!
      - Мы переключим на него всю рекламу, и он станет первой, самой яркой звездой нашего города.
      - Этот человек войдет в историю!..
      Нужно ли говорить о том, что человеком, которому прочили место в истории, был не кто иной, как Освальдо? Ему до того осточертели тошнотворные модные выкрутасы, настолько опротивела безудержная реклама Большого Конкурса, что он решил... участвовать в нем.
      "Им нужны выкрутасы? - рассуждал он. - Прекрасно! Я пошлю им такую сногсшибательную галиматью, какую они отродясь не видели и не слышали. По крайней мере, эти гении, сидящие в жюри, узнают, что среди суперстарцев нашелся человек, которому наплевать на успех и который идиотским фильмам и бессмысленной музыке предпочитает пустой экран и тишину"
      Разумеется, он и не помышлял о победе. И вдруг к нему домой врываются Председатели во главе своих жюри, все до единого местные издатели, продюсеры, тучи журналистов и фотографов. Они обнимают его, целуют в лоб, жмут ему руку.
      - Мы покорены...
      - Поздравляем...
      - Вы гений!
      - Пожалуйста, интервью...
      - Разрешите снимочек... Прошу вас улыбнитесь. Благодарю.
      Издатели и продюсеры совали ему контракты и пухлые пачки банкнот.
      - Я хотел бы приобрести у вас исключительное право на издание ваших романов.
      - Вы должны снимать фильмы только для меня!
      Наконец-то до Освальдо дошло: он стал единоличным победителем Большого Конкурса, и эта неожиданная петля, душившая его, была успехом. Но что они, сумасшедшие? Неужели не поняли, что он хотел посмеяться над ними, только и всего?
      - Вон! Убирайтесь вон! Оставьте меня в покое! - взорвался он, пытаясь вырваться из плотного кольца неожиданных обожателей. - Не нужно мне вашего успеха!
      Как ни странно, гнев Освальдо вызвал всеобщее восхищение:
      - Какая скромность!
      - Он равнодушен к успеху!
      - Он знает толк в рекламе! Мы обнародуем его слова - они произведут на людей огромное впечатление.
      - Да при чем тут скромность, я серьезно говорю! - старался перекричать незваных гостей Освальдо. - Убирайтесь все вон, все до единого!
      - Настоящий художник - экзальтированный, нервный! Именно такими народ представляет себе своих любимцев.
      К тому времени, когда Освальдо остался наконец один, из ротационных машин уже хлынул поток экстренных выпусков газет:
      "Успех запечатлевает поцелуй на челе великого новатора! На горизонте искусства взошла новая сверхзвезда! Триумфальная победа Освальдо в Большом Конкурсе!"
      Никогда еще этот город не знал более заразительной моды. Молодежь кулаками прокладывала себе путь в залы, где исполнялась его беззвучная музыка, втридорога покупала у спекулянтов билеты в дансинги, где можно было потанцевать его "недвиже". В кинотеатрах яблоку негде было упасть, за место перед телевизором буквально дрались: пустой экран быстро завоевал сердца кино- и телезрителей. Книги с белыми сплошь страницами были нарасхват, торговцы картинами покупали по астрономическим ценам девственные холсты Освальдо. Все это было модным, а как известно, нет ничего страшнее, чем отстать от моды.
      Газеты и журналы писали только об Освальдо и печатали только его портреты (в честь всеобщего любимца кто-то изобрел бело-белую фотографию). Любуясь белыми прямоугольниками в газетах, люди вздыхали:
      - Какой красавчик! Какой талант!
      Освальдо не знал ни минуты покоя. На улице ему не давали прохода: одни просили автограф, другие норовили оторвать пуговицу для своей коллекции, третьим хотелось дотронуться до него. Дома беднягу осаждали журналисты, продюсеры, издатели в надежде на новые интервью, книги, фильмы, холсты. Не переставая звонил телефон. Почтальон доставлял горы писем от девушек, мечтающих выйти за него замуж.
      Чтобы удовлетворить спрос на автографы, один из продюсеров придумал гениальную вещь - посылать желающим чистые листочки бумаги.
      - Неписаный автограф Освальдо! Какая прелесть! - Счастливые обладатели невидимого автографа берегли его ничуть не меньше, чем берегли бы чек на миллион лир.
      Бедный Освальдо! Он больше не мог жить в этом городе - в этом сумасшедшем доме. Он объяснял всем, что не имеет ни малейшего отношения к искусству, что хотел посмеяться над доверчивыми рабами моды, но ему никто не верил. Кончилось тем, что он стал разгонять поклонников пинками, после чего счастливые поклонники бегали по городу и кричали:
      - Смотрите, смотрите! Сюда я получил пинок от Освальдо!
      Нет, хватит с него! Он не хотел участвовать в этом массовом надувательстве. Зачем ему успех? Всей душой он мечтал об одном - чтобы его оставили в покое.
      И вот однажды ночью он незаметно выбрался из дома, точно вор. На улицах не было ни души. Он шел, не останавливаясь, до тех пор, пока не оказался далеко за городом - на высокой горе. Ноги его больше не будет среди этих безумцев! Он не желает, чтобы эпидемия успеха распространилась и на него. Лучше жить в полном одиночестве и никогда больше не слушать радио, не смотреть телевизора, не брать в руки газет и журналов!
      "Вот теперь мой дом, - подумал он, увидев небольшую пещеру. Здесь меня никто не найдет!"
      Ранним утром он вышел из своего нового жилища и сладко потянулся. Над ним простиралось чистое, без единого облачка, небо, весело порхали птицы. Лаская слух, мягко шелестели кроны деревьев. Неподалеку журчал ручеек. Все было настоящим, от всего веяло поэзией - поэзией природы.
      - Ах, какая прелесть! - сказал он, возвращая этим словам их истинный смысл.
      - Ах, какая прелесть! - откликнулось громогласное эхо, заставив его содрогнуться.
      Эхо? Как бы не так! То был хор, а не эхо. Из пещер, из-за кустов, из-за каждого камня на него смотрели восхищенные глаза, и лес поднятых рук посылал ему воздушные поцелуи. Сверху донизу гора была усеяна людьми: обнаружив бегство Освальдо, все население города тайно последовало за ним.
      - Какая прелесть новая мода! - восторгались и стар и млад. - Какая прелесть жить отшельниками вместе с тобой! Какая прелесть этот Освальдо!
      Люди подходили к нему все ближе, пожирая его влюбленными глазами. Кто-то набрался смелости и попросил у Освальдо автограф ("Ура! Первый автограф отшельника!"), еще кто-то оторвал у него пуговицу. Сквозь толпу протиснулся журналист с блокнотом в руке:
      - Вы не поделитесь с читателями первыми впечатлениями жизни в уединении?
      Люди, напирая все сильнее, подогревали друг друга темпераментными восклицаниями:
      - Не спускайте с него глаз! Мы должны делать то же, что и он!
      - Это последний крик моды!
      - Какая прелесть!
      У Освальдо подкосились ноги. Ничего не видя сквозь слезы отчаяния, он молча опустился на камень.
      СОЛДАФОНИЯ
      Когда я вырасту, я буду военным
      В цивилизованных городах, таких, например, как Поэтония, Архитектория, Рафаэлия, если ребенок с утра до вечера бегает по двору с игрушечным автоматом и - тра-та-та-та-та - целится в кошек, собак, людей, его ведут в кино.
      - Тебе нравится война? - спрашивает отец. - В таком случае посмотри этот фильм.
      В зале гаснет свет - и начинается документальный фильм о Солдафонии, городе, где у власти стоит военная хунта и где слово "мир" равносильно ругательству.
      Первые кадры запечатлели общий вид города. На каждом шагу огромные казармы. Светает. Звучит утренняя зоря. А вот и торжественный подъем флага.
      Улицы заполняются людьми. На всех - мундиры: мундир рабочего, школьника, чиновника, сестры милосердия. Самая почетная форма военная. Встречаясь, люди отдают друг другу честь, и руки так и мелькают вверх-вниз, словно их дергают за ниточку. Трижды в день под музыку военного оркестра по городу проносят знамя, и тогда в действие приходят сразу все ниточки и люди вытягиваются по стойке "смирно".
      Куда ни посмотришь, всюду плакаты: "ДЕРЖИ ЯЗЫК ЗА ЗУБАМИ! БОЛТУН НАХОДКА ДЛЯ ВРАГА!", "ПРОХОД ЗАКРЫТ! ВОЕННЫЙ ОБЪЕКТ!", "СНАЧАЛА ПРОПУСТИ ТАНК, ПОТОМ ПРОЕЗЖАЙ САМ!". Патрули следят за тем, чтобы все щелкали каблуками, у ворот заводов и фабрик дежурят наряды пулеметчиков, в подъездах портье-часовые спрашивают у всех пароль.
      По бульвару, печатая шаг, марширует взвод подростков в мундирах. Это идут в школу дети.
      - Ать-два! Веселей!
      У господ-учителей
      научимся бесценной
      премудрости военной! дружно горланят ребята. Если верить диктору, в Солдафонии прекрасные дети. Здесь не принято баловать малышей, сюсюкать с ними. Дети должны расти мужественными. Они никогда не целуют маму и папу, они отдают им честь и вместо "да" говорят "так точно!", а вместо "нет" - "никак нет!". Детвора не тратит времени на чтение, на мечты о межпланетных путешествиях, на игру в мяч.
      В Солдафонии образцовые школы. В каждом классе висит гигантский портрет Великого Командора, местного главнокомандующего. В младших классах преподают учителя в звании лейтенантов, а начиная с пятого капитанов и даже полковников. Никто не забивает школьникам мозги всякой ерундой - литературой, ботаникой, зоологией, их учат тому, что действительно пригодится в жизни.
      Вместе с создателями фильма мы слушаем объяснение учителя в чине лейтенанта. Тема занятий - "Как бесшумно снять часового". Урок проходит блестяще.
      А вот мы на другом уроке - на этот раз в одном из старших классов. Учитель-полковник просит стоящего у доски юношу рассказать о применении напалма и шариковых бомб против мирного населения.
      На экране - залы Центрального музея, где собрано все лучшее, что успело создать человечество: дубины, мечи, дротики, луки, ружья, пушки, танки, бомбардировщики и, наконец, величайшее достижение науки подаренное генералам, - водородная бомба.
      - Нетрудно догадаться, - поясняет диктор, - что в Солдафонии нет никаких библиотек, картинных галерей, музеев скульптуры. Мы решительно уничтожили художественную интеллигенцию, презренное племя пораженцев, болтающих о любви и о мире. Наше молодое поколение, к счастью, растет нравственно здоровым, оно беспредельно предано идеалам отцов и готово отдать жизнь за Великого Командора!
      Перед нами выпускники военной академии. Режиссер подходит с микрофоном к новоиспеченному младшему лейтенанту:
      - Есть ли у тебя мечта в жизни?
      - Так точно!
      - Какая?
      - Воевать за великую Солдафонию!
      - Почему?
      - Никаких "почему"! - гордо отвечает молодой офицер. - Наше дело воевать, а не заниматься болтовней. За нас думают командиры, а наш долг - выполнять приказы.
      Часть фильма посвящена женщинам. Это считанные кадры, ведь в таком воинственном городе отношение к женщинам не может не быть несколько пренебрежительным. Ну какой от них прок генералам? В лучшем случае они годятся в санитарки, в телефонистки и поварихи. Зато они чувствуют себя настоящими героинями, когда, как объясняет диктор, им присуждают в самой торжественной обстановке высокое звание военной вдовы или военной сироты: в черных траурных платьях они принимают из рук самого Великого Командора памятные медали. Погиб сын? Получай медаль. Два сына? Получай две медали. И муж тоже погиб? О, значит, тебе полагается крест "За воинскую доблесть"!
      В заключительной части картины мы видим армию Солдафонии в действии. Это самая сильная часть фильма. На экране лес огнедышащих орудийных стволов, из чрева реактивных самолетов градом сыплются бомбы, пехотинцы устремляются в атаку, строча на бегу из ручных пулеметов и падая под пулеметными очередями противника. Музыка звучит все громче, один патриотический марш сменяется другим. На экране Великий Командор, мы слышим его голос:
      - Вперед, храбрецы мои! Слава вам!
      Вот повешенные партизаны, вот города, разрушенные летчиками Солдафонии, а вот, неизвестно зачем (может быть, режиссер ошибся при монтаже), огромное военное кладбище. И снова крупным планом Великий Командор, который, направив указательный палец в зрительный зал, изрекает:
      - Родина ждет тебя!
      Фильм кончился.
      - Ну, что ты теперь скажешь? - спрашивает отец.
      Никто не отвечает. Сын уже убежал, повторяя про себя: "Хорошо, что я не родился в Солдафонии! Хорошо, что я не родился в Солдафонии!"
      Паоло ответил "нет"
      Сказка в трех действиях
      Действие первое
      ВЕЛИКАЯ ЧЕСТЬ
      С балкона своего дворца Великий Командор возвестил, что печальные для родины времена - недолгие мирные дни - наконец-то позади и что он объявил новую войну. Великий Командор обращался к своей доблестной армии, выстроенной перед дворцом, и к семьям воинов, пришедшим на площадь. Стараясь не пропустить ни одного слова, стояли искалеченные в боях отцы (их было немного, ведь большинство погибло в предыдущих войнах); на женщинах был траур по мужу, сыну или брату. Грудь женщин и стариков украшали награды, присвоенные посмертно их близким.
      - Храбрецы мои! - кричал Великий Командор. - Вас ожидает слава! Уничтожайте врага, разрушайте его дома, сжигайте поля! Это ваш долг перед родиной! Вы готовы выполнить приказ?
      - Так точно! - хором ответили воины.
      - Матери, отцы, сестры! - витийствовал Великий Командор. - Вам предоставляется возможность отдать родине ваших детей, мужей, братьев. Вы счастливы?
      - Так точно! - откликнулись женщины в черном.
      - Я горжусь тобой, о население Солдафонии!
      Неожиданно лицо Великого Командора исказила гримаса гнева, и, показывая пальцем в гущу толпы, он продолжал:
      - Лишь одному человеку не могу я этого сказать - матери, не сумевшей воспитать сына в духе любви к родине!
      Все, как по команде, посмотрели на мать Паоло - тысячи глаз, полных недоумения. Но она продолжала стоять с высоко поднятой головой.
      Недоумение в глазах толпы сменилось презрением. На женщине был траур, она потеряла на войне мужа и брата и - слыханное ли дело! - не хотела, чтобы за них отомстили. Великий Командор был прав: она недостойна Солдафонии.
      К счастью, запели фанфары и начался парад войск, отправлявшихся на войну.
      Когда толпа расходилась, все шарахались от матери Паоло, как от прокаженной. Еще бы! Их близкие шли выполнять свои священный долг, а ее сын - дезертир.
      С тех пор люди перестали разговаривать с ней.
      Действие второе
      ПАОЛО И ГЕНЕРАЛЫ
      Великий Командор вызвал во дворец весь генералитет - верхушку военного командования. Несмотря на то что армия Солдафонии выросла в десять раз, ей удалось захватить лишь незначительную часть вражеской территории. Противник оказывал упорное сопротивление, и для окончательной победы нужны были новые солдаты. Все согласились с необходимостью призвать под ружье пятнадцатилетних подростков.
      Новая армия - это новые сражения, новая славная страница в истории Солдафонии.
      Генералы выпили за победу.
      - Мы вправе гордиться нашим народом, - сказал Великий Командор. Боевой дух благородных юношей Солдафонии не подлежит сомнению. С этим я поздравляю вас, мои генералы, ибо пример всегда исходит сверху.
      - У нас действительно прекрасная молодежь, морально здоровая, отважная, честная, - согласился генерал, уполномоченный по трофеям на оккупированных территориях. - В Солдафонии не бывает краж. Благодаря военному воспитанию у нас нет воров.
      - Не только воров, но и убийц, - прибавил другой генерал, командир Бригады Смерти, штурмового соединения, солдаты которого снимали часовых и сжигали врагов пламенем огнеметов.
      - Любовь к родине - вот чувство, вдохновляющее всех наших людей, сказал генерал, возглавляющий борьбу с партизанами на оккупированных территориях. - Невозможно говорить без восхищения о том, как мои люди выполняют приказы.
      В кабинет вошел офицер и, подойдя к Великому Командору, что-то шепнул ему на ухо. Великий Командор грохнул кулаком по столу и закричал:
      - Ввести этого труса!
      Два солдата ввели Паоло. На фоне генеральских мундиров, увешанных наградами, он выглядел в своем гражданском пиджаке так, словно попал сюда с другой планеты. На запястьях у него были наручники.
      - Ты позоришь Солдафонию! - взревел Великий Командор. - Ты паршивая овца!
      На лице Паоло не дрогнул ни один мускул.
      - Почему ты дезертировал?
      - По трем причинам, - ответил Паоло. - Я не хочу убивать - раз. Не хочу быть поработителем - два. Не хочу грабить - три.
      Генералы позеленели от ярости. Первым, к кому вернулся дар речи был командир Бригады Смерти.
      - Преступник! - заорал он.
      - Бесстыжие твои глаза! - подхватил генерал по трофеям.
      - Он не любит родину! - возмутился специалист по борьбе с партизанами.
      Голубые глаза Паоло по-прежнему смотрели безмятежно.
      - Расстрелять! - дрожа от бешенства, приказал Великий Командор.
      Действие третье
      ЦВЕТЫ
      Темной ночью в дальнем углу городского кладбища могильщик закапывал гроб из неоструганных досок. Когда в Солдафонии кто-то умирает, вернее - погибает на поле боя, его хоронят с почетным караулом, траурными знаменами, барабанной дробью, ружейным салютом. На этот раз ничего подобного не было - ведь хоронили расстрелянного дезертира. Проститься с Паоло не пустили даже родную мать.
      Могильщику оставалось бросить еще несколько лопат земли, когда рядом остановилась костлявая старуха в белой рубахе до пят: она пришла с того участка кладбища, где с помпой хоронят тысячи павших, могилы которых украшены светлыми мраморными надгробиями с бронзовыми барельефами и лавровыми венками. Старуха с ненавистью вперила глубокие алчные глазницы в свежий холмик.
      - Почему ты так смотришь? - дерзнул спросить могильщик.
      - Он не был моим другом. Все в Солдафонии - мои друзья, а этот нет. Кому-кому, а тебе-то хорошо известно, что я не люблю ждать. Не знаю, что бы я делала, если бы не вечные войны. Дожидаться, пока юноши станут мужчинами и только спустя много лет - стариками? Нет уж, спасибо, я предпочитаю зеленую молодежь.
      - Но теперь он твои, - сказал могильщик.
      - Конечно, мой, но я не забуду его лицо за миг до расстрела. В глазах не было ненависти, он и не подумал кричать "Отомстите за меня!" или "Будьте прокляты!". Даже в последнюю секунду он не хотел мне помочь. Я обожаю Солдафонию, это мой самый любимый город, но, как говорится, в семье не без урода: Паоло и мертвый не знает ненависти, не просит, чтобы за него отомстили.
      Могильщик стоял с лопатой в руках, теперь уже не нужной, не смея произнести ни слова. Ему было не по себе при виде безглазой старухи, дрожащей не то от сильного ветра, не то от страха.
      - Горе мне, - продолжала она, - если кто-нибудь еще, по его примеру... Нет, я надеюсь, этого не случится. Никто не должен знать, где он зарыт. Здесь не вырастет ни один цветок! - Она топнула босой ногой, и вокруг полегла трава. - Его могила должна остаться безымянной, так что смотри у меня, держи язык за зубами.
      - Ну конечно, - пообещал перепуганный могильщик.
      Тень в белом скользнула прочь, и через секунду снова озирала ненасытными глазницами свои владения - бесчисленные могилы военных. Проводив ее взглядом, могильщик повернулся и весь похолодел: вокруг свежего холмика, под которым лежал Паоло, распускались цветы. А ведь Великий Командор, так же как только что Смерть, наказывал: "Ни одного цветка!"
      Могильщик упал на колени и принялся судорожно рвать цветы. Но не было такой силы, которая уничтожила бы это море цветов с красивыми нежными лепестками.
      НЬЮ-ГРАМОТЕЕВКА
      Екстренный выпуск
      Из газеты "Голос Нью-Грамотеевки":
      Насиление нашева горада пережывает тижолый удар. Ксажилению мы вынуждины потвердить распрастранившиися па гораду слухи о Чорнам банте.
      Эта будит удар для читателей, васобинасти для маладежи каторая, сама атверженно прелогает все усилия к таму, что бы стать ещо лучше. Однако дурные премеры зарозительны, и пазорное питно лажицця на всех нас.
      бедная наша гордасть, пращщай навсигда!
      Вспомнити славные вримина, кагда учитиля, которые приежжали в Громатеефку изза границы, умерали от разрыва серца. Вспомнити как круглые двоичники из других гарадов, приехаф к нам паражались нашим рикордам успиваемости. Эти прикрастные вримина навсегда ушли впрошлое и теперь мы заслуживаем всиопщева асуждения. "Малаццы, вы делаете успехи!" - похвалют нас, тагда как мы гатовы будим сквось землю правалицца от стыда.
      Хотя перо аткказывается писать, наш долг журналистаф абязывает нас вписать трагический случай. Итак пириходим кфактам.
      Чорный бант, синвол, и гордасть нашива горада, сегодня в 12 часоф 57 менут...
      Что же за неприятное происшествие случилось в Нью-Грамотеевке? Достаточно дочитать заметку до конца - и вы все узнаете. Но поскольку вы не из нашего города и недостаточно владеете нашим языком, мы предлагаем вам продолжение заметки в переводе на русский язык.
      Черный бант
      Альфредо открыл глаза и, сладко зевнув, потянулся в постели. Сестра была уже на ногах и собиралась в школу.
      - Еще рано, Альфредо, - успокоила она брата, - всего-навсего десять часов. Я опаздываю только на два часа. Глянь на север: уже заходит солнце.
      Альфредо с жалостью посмотрел на нее:
      - Дура!
      Сестра - в слезы:
      - Почему ты меня вечно обижаешь? У всех людей есть самолюбие. Согласна, ты носишь Черный бант, мама и папа любят тебя больше, чем меня, учителя в тебе души не чают, все вокруг восхищаются тобой, но разве это справедливо - обзывать меня, как только я открою рот?
      Отвечать сестре не имело смысла: ведь в голове у нее было полторы извилины.
      - Ладно, иди, - сказал Альфредо. - Пока!
      К счастью, она не заставила себя упрашивать.
      Вскоре после ее ухода - часика через полтора - Альфредо встал, медленно позавтракал и умылся. Надев школьную форму, он долго любовался в зеркале маленьким Черным бантом у себя на груди. Каких неимоверных усилий стоило ему завоевать этот шелковый бант, который у всех вызывал зависть - и у родителей, и у детей - и позволял Альфредо смотреть свысока не только на сестренку, но и на взрослых!
      Он спустился по лестнице. Портье стоял возле своей двери, прямо под табличкой: "Партье". Альфредо, как всегда, презрительно покосился на эту безграмотную надпись.
      - Добрый вечер, синьорине Альфредо, - подобострастно поздоровался портье, снимая обшитую галуном фуражку. - Сегодня, я вижу, вы поднялись с петухами, - сейчас только четыре часа пополудни.
      Альфредо не удостоил ответом этого идиота, который непонятно зачем носил часы.
      К остановке автобуса, с портфелями в руках, спешили последние из опаздывающих. Они уступали Альфредо дорогу, исподтишка бросая завистливо-восторженные взгляды на его Черный бант.
      Подошел автобус с надписью: "К школе", и все сели в него, все, кроме Альфредо.
      "Дуракам закон не писан", - подумал он.
      Дождавшись автобуса, идущего в обратном направлении, Альфредо протянул кондуктору сто лир и получил восемьдесят сдачи, тогда как билет стоил пятьдесят лир.
      Вечная история - кондуктор не умеет считать. Как же можно держать на работе людей, не способных правильно дать сдачу?
      Альфредо смотрел в окно. Вот он увидел на тротуаре лоток с фруктами; возле него стояла продавщица и кричала:
      - Сочные персики! 250 килограммов - лира!
      Сразу видно - деревенщина, сама не знает, что кричит.
      Не успел автобус повернуть на улицу, при въезде на которую висел знак ограничения скорости - 40 км в час, как мчавшийся ракетой "мерседес" врезался на глазах у Альфредо в "ситроен", выехавший справа.
      Это было грубейшее нарушение правил уличного движения. Возмущенный Альфредо высунулся из окна:
      - Какой болван дал тебе права?
      Ну и народ в Нью-Грамотеевке - сплошные болваны!
      Автобус сделал круг по всему городу и подкатил к школе в первом часу.
      Альфредо переступил порог класса и, нахмурившись, прошел на свое место - к последней парте, где он сидел один. При его появлении учительница покраснела от смущения, но почти сразу же взяла себя в руки и продолжала объяснять урок:
      - Как я вам только что сказала, Италия имеет форму пиджака. Столица Италии Неаполь насчитывает пятьдесят четыре миллиона жителей...
      Говоря, она незаметно поглядывала на своего любимчика: ее не смущало хихиканье всего класса, ее беспокоило, что скажет Альфредо.
      Альфредо снисходительно кивнул, показывая, что она может продолжать: дескать, он ее прощает, понимая, как она старается.
      Он злился на своих товарищей, которые настолько обнаглели, что позволяли себе насмешки над учительницей. Какой срам - сидеть в одном классе с второгодниками!
      Альфредо аккуратно расправил бант на груди, давая понять, что он не чета всем этим оболтусам. Тем временем учительница вызвала одного из оболтусов к доске:
      - Сколько будет триста сорок восемь плюс сто двадцать семь?
      Ученик начал считать, стуча мелом по доске и снова стирая написанное. Наконец он объявил:
      - Четыреста восемьдесят шесть.
      - Стыдись! Ты почти угадал! Я ставлю тебе тройку с минусом.
      Бедняга чуть не расплакался:
      - Синьорина учительница, спросите у меня еще что-нибудь. Увидите, я исправлюсь.
      - Стоит ли терять время? Знаешь, какие отметки будут у тебя в табеле? Тройка с минусом по арифметике, двойка по географии, тройка по поведению, двойка по литературе.
      "Какой ужасный табель! - подумал Альфредо. - Да это позор на всю жизнь, такие отметки!"
      - А теперь, дети, внимание! - сказала учительница. - Приготовьтесь слушать, вам это будет полезно. Сейчас я вызову Альфредо. - Она посмотрела на него умоляющим взглядом. - Могу ли я задать тебе два-три вопросика? Что же ты молчишь, Альфредо? Нет? Ну тогда иди к доске.
      С таким видом, будто оказывает учительнице неоценимую услугу, Альфредо встал из-за парты и направился к доске. В глазах учительницы блестели слезы умиления.
      - Альфредо, скажи мне, пожалуйста, как пишется слово "козел", через "о" или через "а"?
      Альфредо сосредоточенно почесал нос. Эта ведьма прикидывалась добренькой, а сама только и думала, как бы задать ему вопрос потруднее. Нужно было хорошенько пошевелить мозгами. Так он и сделал, прежде чем ответить:
      - Через "и". Кизил.
      Учительница с облегчением вздохнула.
      - А теперь скажи, Нью-Йорк - река или озеро?
      Очередной вопрос-ловушка. Ясно, у училки сегодня зуб на него. Но Альфредо не пал духом, он подумал и сказал:
      - Гора в Китае.
      - И последний вопрос: назови знаменитое сражение, выигранное Наполеоном.
      Ну и ну! Весь класс понял, что Альфредо хотят засыпать, и принялся подсказывать:
      - Канн!.. Ватерлоо!..
      Негодяи, это они нарочно, чтобы сбить его! Нет, он не дурак, он недаром потел, добиваясь Черного банта!
      - Я жду, - торопила его учительница.
      Альфредо наконец нашелся:
      - Лично я предпочитаю эклер. С заварным кремом.
      Лицо учительницы озарила счастливая улыбка. По ее глазам было видно, что она готова броситься своему любимцу на шею и расцеловать его.
      - Единица! - радостно объявила она. - Ставлю тебе единицу! Молодец, Альфредо!
      Повернувшись к классу, она продолжала:
      - Вы слышали? Берите с него пример. Альфредо гордость нашей школы, гордость НьюТрамотеевки. Второго такого осла нет в нашем городе. В 14 лет он все еще в третьем классе. Шестой год подряд! Вам до него далеко. Он не ошибается, почти угадав. Он и не пробует угадать, потому что это бесполезно, ведь он ничего не знает, ровным счетом ничего. В этом году он снова выйдет в первые ученики от хвоста, заслужив единицы по всем предметам. Его табель не будет испачкан двойками, не говоря уже о тройках. Никто не заставит меня перевести его в следующий класс. Молодец, Альфредо! Иметь такого ученика, как ты, - большое счастье для учителя.