Продавец фокусов

Продавец фокусов

Александра Антонова

Глава 0

– Проходи, – сказала Любаша и втянула меня в прихожую.

Она метнулась к зеркалу и сосредоточилась на завершающих мазках макияжа. Тоненькой кисточкой Люба выводила контур алых губ. Ресницы, длиной в ладонь, угрожающе загибались вверх, веки украшала сложная сюрреалистическая композиция. Пряди стриженых под каре темно-русых волос были уложены с тонко рассчитанной непринужденностью. Судя по всему, Любаша собиралась на очередное свидание. Она поправила обтягивающее трикотажное платье под плащом, застегнула сапоги и принялась хлопать себя по карманам в поисках ключей.

– Хорошо, что зашла, – схватила она сумочку и бросилась на поиски зонтика. – Я и так уже безбожно опаздываю, а эта тетка где-то застряла. Жду ее уже целый час. Мария, будь другом, посиди у меня, подожди ее, а?

– Кого ждать-то? – вздохнула я, зная, что отказать не смогу.

– Женщина придет по объявлению, смотреть фикус. Я его продаю… Черт, придется брать такси…

– Как, ты решила продать фикус?

– Надоел, сил нет, баобаб чертов! Всю комнату заполонил, в джунглях живу, на балкон продираюсь в пробковом шлеме, как охотник за тиграми!..

Тетке товар хвали, скажи, что редкий экземпляр, "черный принц" называется.

Жутко полезный, испускает фитонциды убойной силы, любит ласковое обращение.

Проси за него пять тысяч рублей. Будет торговаться, соглашайся на две тысячи, но не меньше.

– Кто же его купит за такие сумасшедшие деньги?

– С руками оторвут! Новые русские понастроили себе дворцов с оранжереями, а где взять вечнозеленую растительность такого масштаба? Это вам не герань в горшочке!.. Все, я полетела… Будешь уходить, дверь просто захлопни… – и она вихрем исчезла из прихожей.

В квартире наступила тишина. Я прошла в комнату, все еще прижимая к животу удлинитель с переходником, который я по-соседски брала взаймы у Любаши. Фикус произрастал в неподъемной кадушке и производил на неокрепшие людские души сильное впечатление. Сколько дереву лет – никто не знал, так как оно перешло Любаше по наследству от прежних жильцов. Из земли, затянутой мхом, выпирал ствол, диаметром в пол-обхвата, кора во многих местах потрескалась и коробилась складками. Могучие ветви с громадными глянцевыми листьями темно-зеленого, почти черного цвета, закрывали шатром треть комнаты. Скудный свет октябрьского дня с трудом пробивался через вечнозеленые заросли.

Оставшиеся жалкие квадратные метры жилплощади занимали тахта, покрытая пледом леопардового окраса и заваленная декоративными подушками под тигриные и зебровые шкуры, мини-стенка с телевизором, кресло и домашний кот полосатой породы по имени Лаврентий Палыч.

Троекратный уверенный звонок возвестил, что потенциальный покупатель – не робкого десятка, и не испытывает финансовых затруднений.

– На Тверской опять такая пробка была, что хоть пешком иди или в метро спускайся! – объявила дама гренадерской комплекции в красном пальто из альпаки.

От оранжевых перьев на ее голове исходила удушливая волна парикмахерского амбре, а во рту сиял полный боекомплект золотых зубов. Не женщина, а "лесной пожар".

– Я по объявлению, – выхватила она из сумочки жестом фехтовальщика свернутую в трубку газету. – Он у Вас настоящий?

– Настоящий, – заверила я.

– Действующий?

– Вполне.

– Им уже пользовались? – пронзила меня тетка настороженным взглядом.

– Д-да, – промямлила я, ошарашенная таким набором вопросов.

– Гарантию даете?

– Ну, если Вам надо…

Женщина недовольно посопела носом.

– Сколько просите?

– Пять тысяч.

– Долларами будете брать или в пересчете? – ничуть не удивилась она названной сумме.

– Не знаю…

– Посмотреть-то можно?

– Да, конечно, – обрадовалась я.

Мы прошли в комнату.

– Ну, показывайте! – поторопила меня дама.

– Да вот же он! – протянула я руку в сторону фикуса.

– Ага, дерево, значит…

– Да, очень редкий экземпляр, "черный принц" называется, – от души хвалила я "чертов баобаб".

– Как работает?

– Э-э, растет…

– Я спрашиваю, как его использовать? Что с ним делать? – вонзила в меня стилеты зрачков красная гренадерша.

– Ах, это!.. Он хорошо смотрится в оранжерее, очень полезный, испускает фитонциды убойной силы… – что-то случилось с моим голосом, он стал совсем тихим и тонким.

– Что, со смертельным исходом? – почему-то обрадовалась тетка.

– Нет, что Вы, – испугалась я. – Все живы.

– Я понимаю, Вы набиваете цену, – сердито насупилась женщина. – Десять тысяч долларов, Вас устроит?

– Вполне… – промямлила я.

– Так в чем же фокус Вашего фокуса? – громыхнула литаврами дама.

– Это не фокус, это фикус… – совсем растерялась я.

– Что значит не фокус? Что значит фикус! У Вас в объявлении что написано? Продаю фокус! Вот и продавайте!!! – лицо "Лесного пожара" покрылось пятнами под цвет пальто, голос сорвался на визг, и она угрожающе взмахнула у меня перед носом газетной рапирой.

Я выхватила из ее рук печатный лист и легко нашла объявление, обведенное красным фломастером: "Продается фокус. Звонить вечером", и значился домашний номер телефона Любаши.

– Здесь опечатка. Вместо «фикус» написали «фокус», – виновато оправдывалась я.

– Что ж Вы мне голову морочите! – обиделась дама и ринулась на выход, нервно вытаскивая из сумочки сотовый телефон. – Вася! Здесь облом! – заорала она в трубку, и голос ее прокатился эхом по всем лестничным пролетам. – Придумай для аудиторов что-нибудь другое!

Дверь хлопнула, наступила тишина. Лаврентий Палыч приоткрыл один глаз и шевельнул кончиком хвоста, подумал и улегся головой к другому подлокотнику кресла. Я опустилась на тахту, растерянно хлопая глазами. Вот так фокус с этим фикусом!

Телефон подал признаки жизни, и звонки посыпались непрерывным потоком.

Первым позвонил строгий пенсионер и поинтересовался, состою ли я в обществе иллюзионистов, и есть ли у меня лицензия на продажу аттракциона и спецоборудования. Потом хихикающий подросток уточнял, какого размера "этот самый фокус", и работает ли он от сети. Следом позвонил фланирующий в телефонном пространстве плейбой и пытался назначить свидание у Большого театра. Старушка с дефектом слуха добивалась подробностей о новом сорте крокусов.

Устав объяснять бестолковым гражданам, обстоятельства возникновения недоразумения, я отключила телефон и направилась к себе, в тишину.

Я открыла дверь, шагнула на лестничную площадку, и нос к носу столкнулась со шкафоподобным мужчиной, который сверял номера квартир с записью на клочке бумаги. Вслед за ним поднимался по лестнице еще один гражданин таких же габаритов. Охватив взглядом их покатые плечи в кожаных куртках, чуть кривоватые ноги в спортивных, одинакового покроя, брюках с лампасами и характерные лица, не обезображенные интеллектом, я подумала, что, ребята, скорее всего, оказались здесь не случайно.

Тот, который умел читать, осклабился в приветливой ухмылке, если я правильно поняла его мимику.

– Твое объявление? – вежливо поздоровался он.

"Шкаф" подышал на перстень в виде черепа, который украшал безымянный палец на правой руке, и больше напоминал кастет, чем ювелирное изделие, бережно потер его об свитер на животе и нетерпеливо уставился на меня.

– Мое, – прошептала я, с трудом проглотив комок в горле.

Дяденьки, не дожидаясь приглашения, протопали в квартиру. Я же лишь тяжело вздохнула, понимая, что объяснить им различие между «фокусом» и «фикусом» будет непросто. Ребятки сгрудились в комнате и нерешительно оглядывались по сторонам.

– У тебя какой? – изысканно начал разговор тот, который был с перстнем, второй манекеном возвышался рядом.

Внутренний голос услужливо подсказывал мне, что мои сорок девять килограммов не соответствуют весовой категории визитеров, и сопротивляться бесполезно.

– А вам какой нужен? – сделала я хитрый ход.

– Ну, этот… как его… – с трудом подбирал слова старшенький. – Чтобы человека в шкаф посадить, а его там уже нету, или бабу в сундук запер, а оттуда тигр выходит, а еще можно, чтоб в одну дверь вошел, а вышел в другом месте…

– А я в цирке видел, как телку на спинки стульев кладут, стулья убирают, а она так и висит. Во клево! – встрял второй.

Они вопросительно уставились на меня.

– Нет, – изобразила я горькое разочарование. – У меня другой.

– Давай другой, – покладисто согласились братки. – Мы и его в дело пустим.

– Ну, берите, – махнула я рукой. – Так и быть. Вот он.

Я гордо приобняла фикус, а добры молодцы раскрыли рты.

– Мать честн я! – удивился один. – А поменьше нет?

– Не хотите брать – не надо, – обиделась я.

– А чего с ним делать-то?

– Ставите в зимнем саду, окружаете лаской и заботой, а он испускает фитонциды убойной силы.

– Что, наповал? И никакого криминальника? – обрадовались они.

Однако, тот, который был за старшего, дернул щекой и нехорошо прищурил глаз.

– Почему продаешь? Может он с дефектом?

– Больше не нужен, – потупилась я.

Ребята уважительно посмотрели на дерево.

– Сколько хочешь? – подошли мы к самому деликатному моменту.

Я еще раз оценила габариты посетителей и вспомнила, что Христос велел делиться.

– Оплата по факту, через месяц, десять тысяч долларов. Но гарантий не даем, – смело объявила я, пребывая в полной уверенности, что больше никогда этих покупателей не увижу, и оплачивать Любашин фикус мне придется из собственного кармана.

Ребятки обрадовались и попросили написать подробную инструкцию применения. Я устроилась за кухонным столом и на тетрадном листочке в клеточку вывела основные пункты по уходу: использовать только в оранжереях и зимних садах, обращаться ласково, поливать один раз в неделю, не допускать прямого попадания солнечных лучей, протирать листья мокрой губкой один раз в две недели.

На кухне мне хорошо было слышно, как братки продумывали стратегию и тактику транспортировки фикуса, выдавая при этом на-гора матерные виртуозности такой плотности на кубометр объема, что даже Лаврентий Палыч не выдержал и покинул излюбленное кресло.

Ребятки вызвали по мобильнику сотоварищей с грузовиком-трехтонкой на подмогу. Выпучив глаза и налившись краской от натуги, им удалось с третьей попытки оторвать кадушку от пола. Во время выхода на лестничную площадку, новые владельцы "черного принца" исполнили несколько замысловатых телодвижений, напоминавших страстный танец «ламбада». Один из них пыжился под кадушкой, а другой – бережно поддерживал могучий ствол. Вынос дерева состоялся при значительном скоплении народа. Счастливые обладатели экзотического растения создавали такой шумовой эффект, что все население подъезда вывалило из квартир, в надежде полюбоваться на свадьбу, похороны или драку, на худой конец.

Любашина квартира располагалась на третьем этаже в добротном доме сталинской постройки. Этажи – высокие, полноценные, поэтому все шесть маршей лестницы ребятки преодолели в несколько приемов. Не обошлось и без травмы.

Где-то на уровне второго этажа кадушка выскользнула из рук носильщика и угодила тому по ноге. Стены дома содрогнулись от мощного потока междометий.

Соседи сочувственно качали головами и цокали языками. Я руководила выносом, но издалека, с интервалом в лестничный пролет. Голосом школьницы я робко просила сверху:

– Мальчики, осторожнее. Он очень нежный!..

Мои пожелания, как писк комара, терялись в утробных возгласах и раскатах громоподобных комментариев, метавшихся между стенами подъезда.

Гурьбой мы вывалились во двор, куда уже въезжал солидный самосвал, по самую крышу заляпанный строительной грязью. Еще "двое из ларца, одинаковых с лица" выскочили из кабины и под дружные переборы редких по силе убедительности неологизмов загрузили фикус в кузов. Забыв попрощаться, вся компания покинула двор, лишив соседей бесплатного развлечения.

Я вернулась в Любашину квартиру и оценила урон, нанесенный эмоциональными покупателями: покосившаяся люстра, сорванная со стены вешалка с вещами, а в целом – неплохо. На месте, где стоял "чертов баобаб", паркет просел и почернел, между деревянными плашками виднелись какие-то отростки, как будто дерево пустило корни через кадушку.

Лаврентий Палыч усердно намывал гостей, сидя в кресле. Я погрозила ему пальцем:

– Товарищ Берия, следует соблюдать осторожность в вопросах гостеприимства, особенно, в отсутствие хозяев. Не будем шутить шутки с такими вещами, народ нас не поймет…

Зная, что Любашино свидание может затянуться до утра, я задала баночного корма коту, и с чувством выполненного долга вернулась к себе, на четвертый этаж.

Моего отсутствия баба Вера не заметила. Из ее комнаты доносились выстрелы, крики и душераздирающие стоны – по телевизору показывали очередной боевик. Вот, удивительное дело, баба Вера всю жизнь проработала библиотекарем, более мирной профессии и не придумаешь. Она всегда отличалась ровным, приветливым характером. Однако на старости лет воспылала страстью к кинофильмам, изобилующим насилием и кровавыми разборками. Ее невозможно было оторвать от телевизора во время передачи "Дорожный патруль", а слушать предпочитала блатные песни по радиостанции «Шансон». Трудно представить, что могло быть общего у худенькой старушки в байковом девчачьем халатике, с седыми волосами, забранными в пучок на шее, и в очках, душки которых замотаны изоляционной лентой, и хриплоголосых певцов, исполнявших тюремную лирику под трехаккордный аккомпанемент.

– "Наши" опять победили, – сообщила баба Вера, распахивая дверь на кухню.

Вообще-то, она мне вовсе не бабушка, а, скорее, тетушка, но в семье у нас все ее так звали испокон веков. Примерно год назад мы с бабой Верой съехались в ее трехкомнатные приватизированные хоромы по причине одиночества. Надо сказать, что в быту она человек неприхотливый, душевный и деликатный, если не считать ее маниакального желания выдать меня замуж и увидеть внуков еще при жизни. По этому поводу у нас иногда возникают небольшие недоразумения, но до перестрелки дело не доходит. Баба Вера необоснованно считает, что в свои двадцать девять лет я уже засиделась в девицах, достигла критического возраста, и, если дело не сдвинется с мертвой точки, то куковать мне в старых девах и доживать свой век в приживалках, подобно ей.

Моя точка зрения кардинальным образом отличалась от бабы Вериной, но лишь потому, что с достойными претендентами на мои руку и сердце ощущались перебои. Попросту говоря, претендентов не было. Да и откуда им взяться, если работала я после аспирантуры на кафедре хлебопечения Института пищевой промышленности. Весь институт – одни женские лица, а если, где и промелькнет некто противоположного пола, то на него без слез не взглянешь. Да, баба Вера права: я слишком разборчива, но о вкусах не спорят.

– Свидетелей надо убирать! – назидательным тоном сказала баба Вера, размачивая овсяное печенье в чае по причине отсутствия своих зубов и присутствия вставных челюстей. – Нельзя доверять посредникам – от них одни неприятности… Что за шум был в подъезде? Опять лифт отключили?

– Любаша продала фикус. Грузчики выносили его из квартиры, – поведала я краткое содержание событий.

Слава Богу, баба Вера не проявила интереса к фикусу, а принялась пересказывать сюжет боевика в лицах.

Любаша заявилась утром, часам к девяти. Косметика на ее лице отсутствовала, в глазах плескалась вселенская снисходительность, а в движениях ощущалась некоторая заторможенность. Без защитной окраски на лице она выглядела среднестатистической женщиной неопределенного возраста – серые глаза, курносый нос, пухлые щеки. Однако у Любаши был дар: она умела накладывать косметику, да так, что родная мама не узнает. Свой талант она применяла на практике, работая визажистом в косметическом салоне, чем эпатировала генеральскую родню, прочившую ей блестящую карьеру после окончания Иняза.

– Ах, как я устала, – томно вздохнула Любаша. – Мужик, что надо! А, главное, он влюблен в меня по уши. Со дня на день жду приглашения замуж…

Надо будет отнести в химчистку свадебное платье и фату.

Моя соседка к тридцатипятилетнему возрасту уже успела три раза побывать в женах, и каждый раз очень удачно для противоположной стороны. У Любаши была какая-то необъяснимая тяга к провинциальным брачным аферистам. В пылу африканских страстей она прописывала возлюбленных мужей на своей жилплощади, а после развода занималась разменом и меняла место прописки. В результате квадратные километры роскошной генеральской квартиры на Кутузовском проспекте усохли до квадратных сантиметров однокомнатной клетушки в районе Сокола.

– "Чертов баобаб" ушел на «ура»? – вспомнила Любаша о цели своего визита.

– Да, забрали без хлопот. Вот только, дали за него всего тысячу рублей, – достала я из собственных закромов последние две купюры по пятьсот рублей.

– С паршивой овцы – хоть шерсти клок, – утешила она меня. – Да! У меня к тебе просьба. Мы завтра с моим милым улетаем к нему на родную землю, в Сочи. Знакомиться с мамой. Присмотри за Палычем, ладно? А эти деньги пойдут ему на банки «Вискас», – вернула она купюры. – В Сочи на три ночи! На три ночи в Сочи-и! – пропела она не своим голосом и растворилась в подъездном полумраке.

Я вспомнила, что пора собираться на работу – у меня лекция на третьей паре, и поскорей выбросила из головы дурацкую историю с фикусом.

И напрасно! Это был всего лишь пролог к событиям жутким, кровавым и труднообъяснимым, как раз во вкусе бабы Веры.

Глава 1

Свое продолжение история получила дней через десять. В тот день моя голова была занята предстоящими ноябрьскими праздниками. На кафедре готовились к грандиозной вечеринке, посвященной пятидесятитрехлетию декана.

Меня выдвинули на почетную роль казначея и поручили обеспечить торжество десертом. Вот я и прикидывала, возвращаясь домой с работы, что лучше: один торт, но большой, или несколько, но маленьких?

Я благополучно миновала арку, обходя и перепрыгивая знакомые лужи на автопилоте, и обнаружила в родном дворе черный «Ленд-крузер», который перегораживал тротуар рядом с подъездом. С другой стороны автомобиля влажно блестело грязевое болото, труднопреодолимое в осенних сапожках на шпильке.

Посылая проклятия на голову владельца транспортного средства, я приготовилась изобразить прыжки Тарзана вдоль стены дома. Однако дверцы машины распахнулись, и на землю десантировались два гориллообразных существа. Я выставила раскрытый зонтик щитом и усердно копалась в сумке в поисках баллончика со слезоточивым газом.

– Тебя-то нам и надо, – весело обнажил клыки один из них.

Он дыхнул на перстень в виде черепа и нежно потер его об свитер на груди. Мне стало совсем худо. Похоже, что фокус с фикусом не удался, фитонциды не проявили своей убойной силы, и братки вернулись с твердым намерением отстоять права потребителей или потребовать гарантийного ремонта.

– Слышь, сработало, – порадовали они меня. – И двух недель не прошло.

Держи, как договаривались – по факту.

Старшенький небрежным жестом вынул из внутреннего кармана кожаной куртки газетный сверток и сунул его в мою сумку. Потом наклонился поближе, дернул щекой и сказал:

– Ежели чего еще будет, звони мне на мобильник. Поняла?

– Ага, – случайно вырвалось у меня.

Ребятки вскочили в свое средство передвижения и лихо рванули с места, расплескав половину лужи на мои сапоги.

Баба Вера встретила меня на лестничной площадке в полной боевой готовности: со скалкой в одной руке и свистком дружинника – в другой.

– Ф-ух, я уж собралась бежать, тебя выручать, – воинственно размахивала она скалкой.

Я представила себе щупленькую бабу Веру, которая и на улицу почти не выходит по причине артрита, по-чапаевски атакующей гориллоподобных братков, и развеселилась.

– Машина эта уже больше часа под окнами стояла. Чего они от тебя хотели? – суетилась она вокруг меня, пока я мыла сапоги.

– По факту заплатили за фикус. Понравился он им очень.

Я достала сверток из сумки и развернула газету. Десять тысяч долларов, как и было обещано, лежали ровной стопкой сотенными бумажками. Сверху красовался листок бумаги из блокнота. Мы с бабой Верой стукнулись лбами, одновременно схватив записку. "Виктор Иванович" – лаконично сообщалось печатными буквами, а также прилагался номер телефона.

– Мария, – обмякла на табуретке баба Вера. – Какой позор! Ты связалась с мафией! Признайся, ты торгуешь наркотой? Или поставляешь студенток на панель? А может быть, ты – киллер? За что такие деньги?!

– Баба Вера! – возмутилась я. – Нельзя смотреть столько детективных фильмов! Это деньги не мои, а Любашины… – и я рассказала ей всю историю про фикус и фокус.

Тетушка зябко передернула плечами и поплотнее запахнула шерстяную кофточку, ловко заштопанную на локтях, воротнике и спине.

– Холод собачий, а они еле топят… – проворчала она. – Когда Любаша возвращается из предсвадебного путешествия?

– Вчера звонила, сказала, что после праздников. А там – кто знает, вдруг ее в Сочи пропишут?

Баба Вера достала из холодильника бутылку кефира.

– Ты вот что, деньги Любаше не отдавай, они тебе причитаются за моральный ущерб во время продажи фикуса, – разлила она белую жидкость по чашкам. – Хорошо бы выяснить, доллары настоящие или фальшивые? В передаче "Умелые руки" рекомендовали поджигать купюру. Настоящие – горят черным пламенем… Нет, не будем поджигать, жалко… Вот, одну бумажку завтра в обменном пункте поменяешь, а остальные – спрячем, в приданое тебе пойдут…

Ну, обмоем прибыток!

Мы чокнулись чашками с кефиром.

– Куда бы их спрятать? – задумчиво промокнула баба Вера губы тряпочкой из старой наволочки, которую она использовала в качестве носового платка. – Во всех фильмах бандиты не любят расставаться со своими денежками надолго.

Ага! Неси рюкзак с нитками из кладовки!

В нашей квартире имелась замечательная темная комната, попросту – кладовка. И чего там только не было!.. Баба Вера, воспитанная в строгих правилах тотальной экономии, никогда ничего не выбрасывала. В чемоданах, коробках, ящиках и мешках хранились удивительные вещи, начиная с чепчиков и пинеток неизвестных младенцев и заканчивая полотером с ручным приводом. А главное, тетушка помнила, где что лежит!

В застиранном до белесого цвета брезентовом рюкзаке, с которым ходил в походы на заре молодости ее покойный муж, баба Вера держала клубочки разноцветной шерсти, смотанные из тех изделий, которые не подлежали хранению, даже по тетушкиным меркам.

Среди клубков пряжи я обнаружила свернутую в трубочку школьную тетрадь, скромно озаглавленную: "Мои гениальные мысли о Вечном". Баба Вера взглянула на титульный лист и иронично хмыкнула.

– Петр Силантьевич, царствие ему небесное, на закате дней баловался.

Вряд ли это может быть интересно. Положи куда-нибудь, я потом приберу.

Из любопытства я открыла первую страничку, где корявые буквы разбегались вкривь и вкось, и прочла: "Боже мой! Неужели никто до этого не додумался за две тысячи лет?! Непостижимо! Стоит внимательно вникнуть в текст "Нового Завета" и все встает на свои места! Я знаю, что произошло на Земле в тот день, когда воскрес Иисус Христос!..".

Я отложила тетрадь и решила при первом же удобном случае выяснить, что же случилось на Земле в тот день, когда воскрес Иисус Христос. Баба Вера вынула из аптечки пачку импортных горчичников и завернула их в газетный лист из-под долларов. «Кукла» получилась – на зависть мошенникам-кидалам. Купюры мы сворачивали в плотные прямоугольнички и наматывали на них нитки.

За этой кропотливой работой мы скоротали вечер. Баба Вера смаковала подробности продажи дерева, возмущалась нерадивости наборщиков, допустивших досадную опечатку, удивлялась, зачем солидным людям мог понадобиться фикус с фитонцидами убойной силы, смеялась над эпизодом выноса дерева, придерживая рукой вставные челюсти, чтоб не выпали, и строила планы относительно моей гипотетической свадьбы с учетом нежданно привалившего материального благополучия.

– Как там Лаврентий? Не скучает без Любаши? – поинтересовалась баба Вера, как всегда, неожиданно меняя тему разговора.

– Не скучает: ест да спит. Поправился в боках. Вот только балуется без присмотра: дверцы кухонных шкафчиков открывает и шастает там. Пойду, проведаю его, – распрямила я уставшую спину.

Кот встретил меня довольным урчанием. Я насыпала ему новую порцию сухого корма, размяла содержимое консервной банки, обновила воду в миске и почистила пластмассовый ящик с песком. Кухонные шкафчики были закрыты, Лаврентий Палыч вел себя прилично. Я попрощалась с полосатым хозяином дома, который почему-то не торопился набрасываться на еду, а пошел провожать меня в коридор. Взявшись за ручку двери, я остановилась в нерешительности: что-то в Любашиной квартире было не так. Мы с Палычем вернулись в комнату, заглянули на кухню, еще раз проверили туалет и кладовку. Что-то не так!

И тут меня осенило: след из-под кадушки с фикусом! Его не было! После выноса дерева, на полу остался черный круг, а сейчас на паркете красовалось светлое пятно. Я опустилась на колени и дотошно обследовала место происшествия. Кто-то аккуратно отциклевал поврежденный участок.

– Товарищ Берия, мы не можем мириться с такими упущениями в работе… – уселась я на пол и еще раз ковырнула ногтем деревянные плашки.

Кот пристроился рядом и тоже уставился на пол немигающим взглядом.

– Лаврентий Палыч, Вы кого в квартиру приглашали? Аккуратнее надо быть со знакомствами. Вот, пожалуйста, кусок паркета вынесли… Так и остальное упрут… Шуба!!! – вскочила я на ноги и бросилась в кладовку.

В отличии о бабы Веры, Любаша использовала темную комнату в качестве стенного шкафа и хранила там свои многочисленные наряды, самым ценным предметом из которых была норковая шуба неземной красоты: роскошное манто жемчужного цвета. Шуба была на месте, висела в чехле, как ни в чем не бывало!

Я вернулась в комнату и обессилено опустилась в кресло. Палыч воспользовался моим замешательством и вспрыгнул на колени. Я машинально гладила его спину и перебирала в голове всевозможные варианты загадочного происшествия. Вариантов набиралось немного. В результате долгого раздумья я пришла к выводу, что Любаша договорилась с мастером-циклевщиком, а меня забыла предупредить о предстоящих ремонтных работах.

– Товарищ Берия, поручаю Вам важное задание: проследите за тщательностью выполнения ремонта. В случае необходимости примите соответствующие меры, но не допускайте перегибов и искажений линии партии, – почесала я полосатого зверя за ухом.

Лаврентий дернул головой и жалобно мяукнул. На пальцах у меня осталась какая-то липкая жидкость желтоватого цвета.

– Птенчик ты мой, – расстроилась я. – Что, опять ухо загноилось?

Палыч иногда страдал этой труднообъяснимой хворью. Любаша сбилась с ног, таская его по ветеринарам. Те не могли дать ответ о причинах недуга, сваливали все на нервную почву.

– Ладно, собирайся. Ко мне жить пойдешь. А завтра после работы отвезу тебя в ветлечебницу.

Лаврентий Палыч недовольно фыркнул, видимо, считая обращение на «ты» непростительной фамильярностью.

Из комнаты бабы Веры неслись страстные вздохи и скрип кроватных пружин.

Тетушка опять смотрела эротику. Вот удивительное дело, достигнув почтенного возраста, когда количество прожитых лет делает качественный скачок и переходит в разряд мудрости, баба Вера не утратила романтических иллюзий.

Она с упоением рыдала над мексиканскими сериалами и переживала за героинь примитивных мелодрам с порнографическим уклоном. "Ах, какая любовь!" – протирала она стекла очков, запотевших от накала страстей.

– Мария, это ты? – крикнула баба Вера из своей кельи. – Запри дверь на засов. Сейчас в «Криминале» сказали, что скоропостижно скончался почетный вор в законе по кличке Куприян. Несчастье произошло в зимнем саду загородной резиденции, личный врач поставил предварительный диагноз: отравление фитонцидами.

Глава 2

Студентки с платного курса совершенно отбились от рук и не желали познавать технологию хлебопечения. Они сорвали лабораторную работу, замесив тесто с таким количеством дрожжей, что все содержимое расстойника вывалилось наружу, и затопило аудиторию. Я в сердцах наставила им «неудов», за что получила выговор от завкафедрой и наслушалась «лестных» эпитетов в свой адрес от уборщицы.

Короче, день не задался с самого утра.

Наскоро перекусив с бабой Верой рассольником, котлетой с гречневой кашей и компотом из сухофруктов, я затолкала Лаврентия в хозяйственную сумку в надежде успеть в ветлечебницу до закрытия.

Тротуар у подъезда перегораживал уже знакомый «Ленд-Крузер» с тонированными стеклами.

Ну, вот, пожалуйста! Баба Вера как в воду глядела: братки вернулись за деньгами. Либо почетный вор в законе ожил, либо предварительный диагноз оказался ошибочным, и причина смерти незабвенного Куприяна выглядела более прозаично: пуля в черепе или нож в сердце.

Стекло опустилось, и знакомый голос позвал из поднебесья:

– Слышь, садись, подвезу.

Я прикинула в уме две возможности: меня пристрелят на глазах у бабы Веры, и вызовут у нее тем самым сердечный приступ, или сделают это в другом месте, и выбрала второй вариант. На всякий случай, я помахала рукой в направлении наших окон на четвертом этаже, зная, что бдительная тетушка уже записывает номер машины, и храбро вскарабкалась на переднее сидение шикарной "тачки".

"Шкаф" был один.

– Тебе куда? – галантно сплюнул он в открытое окно.

– На Октябрьское поле, в ветлечебницу, – ответила я и не узнала своего голоса, такой он был писклявый.

Браток кивнул головой и включил зажигание.

– Как звать-то?