Антон Антонов
Степень свободы
История о мужчинах и женщинах без пролога и эпилога, но зато с любовью и стрельбой
Пейзаж с мертвецом
Первыми в городе по утрам просыпаются собаки. Среди них, как и среди людей, есть «жаворонки» и «совы». Беда только в том, что «жаворонки»-псы пробуждаются обычно раньше, чем «жаворонки»-люди. И, за редким исключением, немедленно начинают требовать внимания к себе.
Семилетний ротвейлер по кличке Роджер был типичным «жаворонком». Проснувшись по сигналам точного времени в шесть утра, он задумчиво почесал задней лапой за ухом, неторопливо обследовал квартиру на предмет посторонних запахов и таковых не обнаружил, затем слегка перекусил остатками вчерашнего ужина (своего — не хозяйского) и только после этого отправился будить хозяина.
Несмотря на отсрочку, хозяин все-таки остался недоволен, хотя мог бы за семь лет и привыкнуть к манерам питомца. Однако Роджеру было на это наплевать — он хотел на улицу и убеждать его хоть немного подождать было бессмысленно.
Равнодушно выслушав недовольное бурчание бесцеремонно вырванного из мира снов кандидата медицинских наук Бориса Петровича Соломатина, пес молча сходил в прихожую и приволок к кровати хозяйские кроссовки. Борис Петрович тяжело вздохнул и стал одеваться.
Хозяин и пес вышли из дома и направились по обычному маршруту — к парку Челюскинцев, где Борис Петрович отпустил Роджера побегать.
Вместо беспорядочной беготни ротвейлер устроил охоту на птиц. Голуби, откровенно издеваясь, подпускали его поближе, а потом хором взлетали, оставляя Роджера в недоумении. Его еще со щенячьего возраста изумлял тот факт, что некоторые представители окружающего мира умеют летать, тогда как он этого делать не может, несмотря на все свои золотые медали.
Однако война с голубями Роджеру быстро надоела, и он стал искать что-нибудь поинтереснее.
И надо сказать, довольно быстро нашел — нечто не только интересное, но и непонятное. А именно — человека, лежащего совершенно неподвижно и пахнущего как-то странно.
Жизнь не баловала Роджера нестандартными ситуациями, так что за все семь лет он ни разу не сталкивался с мертвецами. Однако дух смерти каким-то образом чуют все собаки, и Роджер залаял на труп с каким-то неблагозвучным подвыванием, которое сразу насторожило хозяина.
Борис Петрович быстрым шагом подошел поближе и остановился как вкопанный.
Здесь надо заметить, что, несмотря на разговоры о разгуле преступности и устрашающую статистику, жертвы убийства отнюдь не являются обычной достопримечательностью российских городов. Борис Петрович прожил в Питере сорок восемь лет, но труп с огнестрельным ранением за все это время не встречался ему на улице ни разу. И вообще нигде не встречался — в том числе и на рабочем месте. По специальности Соломатин был окулистом и трудился уже много лет в платной поликлинике неподалеку от Исаакиевского собора. А это — не то место, куда в первую очередь везут людей, раненых из огнестрельного оружия.
Однако система медицинского образования построена таким образом, что даже тех студентов, которые потом станут окулистами или, к примеру, невропатологами, с самого начала приучают не бояться мертвецов и крови.
Соломатин склонился над телом, проверил на всякий случай пульс, убедился, что его нет, и зачем-то сообщил псу жегловским тоном:
— Пулевое ранение в голову.
Ночь после бала
Дискотека в «Каравелле» закончилась накануне позже обычного. Был день выпускных балов, после которых многие отправились начинать взрослую жизнь в ночные клубы и танцзалы. В эту ночь все двери были открыты, многие развлекательные заведения предоставляли скидки по предъявлении новеньких аттестатов зрелости, и даже вышибалы стриптиз-баров ослабили свою бдительность в отношении возраста клиентов, зная, что этой ночью никто не станет следить за строгим соблюдением правил.
А в «Каравелле» около двух часов ночи двое молодых людей приятной наружности без труда сняли трех девушек нежного возраста. Две из них только что кончили школу, но изо всех сил старались казаться старше своих лет. Третья была лет двадцати и пришла на танцы специально в поисках партнера, вне всякой связи с двумя выпускницами.
Все трое находились в легком подпитии и просто балдели от стильных мальчиков в дорогих шмотках, вдобавок обещающих прокатить девчонок на БМВ.
Это же так интересно — кататься на БМВ в белую ночь, как только сведут мосты.
Мальчики и девочки вышли из танцзала с признаками легкой контузии. Современная музыка, подобно близкому взрыву, имеет свойство поражать все органы чувств одновременно со значительным превышением болевого порога чувствительности. Так что разговаривали молодые люди и их спутницы несколько громче обычного, а слышали друг друга с трудом.
Обещанную машину пришлось ждать, и девушки уже было решили, что мальчики гонят туфту, но тут один из них — тот, которого звали Сережей, — объявил:
— О! Вот и наш транспорт.
И правда — подъехал черный БМВ, лихо тормознул у «Каравеллы», и Сережа с Димой кинулись открывать двери.
— Ой, а это кто? — удивленно спросила выпускница по имени Вероника, заглянув в салон и обнаружив там спящую на переднем сиденье девушку в белом платье.
— Это мое, — ответил водитель почему-то в среднем роде. — Перебрала немного в честь праздника.
— А мы все тут поместимся? — поинтересовалась другая девушка, мысленно подсчитав, что всего в машине окажется семь человек, тогда как рассчитана она на пять.
— А куда мы денемся! — сказал Дима. — Я слышал, однажды в обыкновенных «Жигулях» ехало двадцать четыре человека. Их остановил гаишник, так у него аж глаза на лоб полезли. И знаете, что он им сказал, когда все вылезли из машины? Он сказал: «Если вы за минуту сможете сесть обратно, я с вас даже штрафа не возьму».
— И как, сели? — весело поинтересовалась старшая из девушек по имени Таня, поудобнее устраиваясь на коленях у Сергея.
— А то! Помахали дяде милиционеру ручкой и поехали кататься дальше.
Все три девушки расхохотались.
Конечно, по сравнению с двадцатью четырьмя пассажирами мифических «Жигулей» семеро в БМВ чувствовали себя достаточно комфортно. Таня и Наташа расположились на коленях у Сережи и Димы, а более стеснительная Вика села между ними. Водитель, назвавшийся Олегом, резко тронул с места и, наращивая скорость, погнал машину по узким улочкам Петроградской стороны. Через некоторое время БМВ выкатился на проспект Карла Маркса и Фридриха Энгельса («Карла Марса и Фридриха Сникерса», — пошутил Дима) и помчался в северном направлении.
— А куда мы едем? — спросила Вика, когда вокруг замелькали новостройки северных окраин города.
— Да тут недалеко, — уклонился от ответа Олег.
Вика постеснялась повторить вопрос, но нехорошие предчувствия с каждой минутой тревожили ее все сильнее, особенно после того, как машина выехала за город и помчалась в северном направлении по шоссе, почти пустынному в это время суток.
Адидас
— Адидас, три полоски, — пропел старший оперуполномоченный уголовного розыска Максимов на мотив песни «Учкудук, три колодца».
Поводом к этому послужил труп неизвестного с простреленной головой, и прежде всего то обстоятельство, что убитый был с ног до головы облачен именно в «Адидас».
— На башика вроде не похож, — заметил другой опер.
— Да, прическа у него цивильная и морда не квадратная, — согласился Максимов. — А вот мускулатурка впечатляет.
— Он не качок, — покачал головой второй опер. — Слишком пропорционально развит.
— Гармонично, я бы сказал. Спортсмен или просто любитель утренней зарядки?
— Скорее, вечерней. Василий Палыч, когда его убили?
Василий Павлович — судмедэксперт — оторвался от своего блокнота и ответил:
— Между нулем и двумя. Подробности письмом.
— Да. Чрезвычайно интересно, — пробормотал Максимов. Чего это он тут делал среди ночи в спортивной форме?
— А может, его дома грохнули, а потом сюда привезли, — высказал предположение напарник.
— Ага, и кровь с мозгами отдельно привезли. В баночке. Ты, Леша, хоть изредка думай, прежде чем говорить. И заодно имей в виду — это только в Америке ходят дома в кроссовках, а у нас все больше в носках или тапочках.
— Ага, в белых, — невпопад ляпнул судмедэксперт, давно уже слегка поехавший крышей от ежедневного общения с мертвецами.
— А может, он тут бегал, — высказал следующее предположение Леша. — Бывают же у людей бзики. Захотелось человеку побегать между нулем и двумя…
— Все может быть, — кивнул головой Максимов.
— Резюмирую, — объявил следователь прокуратуры Протопопов, слушавший обмен мнениями молча. — Дело ясное, что дело темное: висяк окончательный и бесповоротный, обжалованию не подлежит. Избавить от него себя и вас я, к сожалению, не могу. На самоубийство или несчастный случай эта история не тянет ни под каким соусом.
— Ну, если захотеть… — начал Максимов, но следователь его прервал:
— Хотеть не вредно. Найди мне оружие или человека, который унес это оружие — тогда можешь хотеть, сколько влезет. А пока я возбуждаю дело об убийстве, а вы, ребятки, ищите свидетелей.
— Перекреститесь, Павел Леонидович. Какие свидетели в это время суток в таком месте?!
— Ну, вообще-то вчера были выпускные в школах, — заметил опер Леша. — Молодежь до утра гуляла. Могли и сюда забрести ненароком. Дорога рядом.
— Надежды юношей питают. Раз такой умный, сам и ищи.
Леша пожал плечами и направился к дороге, по другую сторону которой громоздились многоэтажки в стиле «брежневского модерна».
Максимов проводил его долгим взглядом и принялся диктовать третьему оперативнику — стажеру, впервые увидевшему свежий труп — протокол осмотра места происшествия.
Свидетели
В типичном доме эпохи Московской олимпиады живет обычно очень много людей. Один квартал из таких домов обгонит по численности населения иной провинциальный городок.
Это обстоятельство придавало сил оперуполномоченному угрозыска Алексею Мышкину, который сам себе подложил свинью, заикнувшись о том, что свидетелей убийства таки можно найти.
Впрочем, он прекрасно понимал, что ходить по окрестным домам все равно придется. Личность убитого так или иначе надо устанавливать, и очень может быть, что проживал он где-то поблизости.
К счастью, экспертов-криминалистов города Питера в последнее время вооружили «Полароидами», так что Мышкин сразу смог получить фотографию убитого. Портрет с дыркой во лбу, правда, выглядел жутковато, и его лучше было не показывать детям и беременным женщинам. Но ничего лучше криминалист предложить не мог, и опер отправился пугать народ имеющимся снимком.
Повезло Мышкину как-то неожиданно быстро. В четвертой квартире, куда он позвонил, некий бородатый товарищ лет тридцати пяти, внимательно вглядевшись в фотографию, неожиданно сказал:
— Простите, мне нужно срочно позвонить на работу.
— Зачем? — удивился опер.
— Это Густов, — лаконично сообщил бородач.
— Какой Густав? — спросил Мышкин, неправильно истолковав фамилию. Решив, что речь идет об иностранце по имени Густав, опер подумал тоскливо: «Только этого нам не хватало для полного счастья».
— Вадим Густов, — прервал его панические мысли бородач. — Гимнаст. Бронзовый призер чемпионата Европы. Где его нашли?
Говоря это, он набирал телефонный номер, а потом заговорил в трубку:
— Лена, ты? Записывай и сразу в эфир. «Сегодня ночью в районе парка Челюскинцев, неподалеку от своего дома выстрелом в голову был убит известный спортсмен, бронзовый призер чемпионата Европы по спортивной гимнастике Вадим Густов. Тело рано утром обнаружил случайный прохожий. Милиция ищет свидетелей преступления и пытается разобраться в его причинах». Все. Успеешь дать в девятичасовые новости?
Выслушав ответ, бородач повесил трубку.
— А я, между прочим, не давал вам разрешения сообщать об убийстве в каких-то там новостях, — заявил Мышкин.
— К счастью, для этого мне не требуется ваше разрешение. У вас есть еще вопросы ко мне?
— Разумеется. Вы хорошо знали убитого?
— Не очень. Иногда вместе бегали по утрам.
— В парке?
— Да.
— Во сколько он обычно бегал?
— С семи до восьми утра. Вне зависимости от сезона и погоды. Впрочем, иногда он бегал не в этом парке.
— Почему?
— Он часто ночевал у подруг. И тогда утром бегал возле их дома.
— Так. А между двенадцатью и двумя часами ночи он не мог устроить внеочередную пробежку?
— Не знаю. Я не слишком хорошо знаком с его привычками.
— Кто, по вашему мнению, мог его убить?
— Понятия не имею.
— Он не был связан с преступниками? Может быть, какие-то слухи?..
— Слухов сколько угодно. Но в основном про его победы на женском фронте. А насчет преступников… Это бывшие спортсмены, вышедшие в тираж, порой подаются в бандиты. А Густов был на подъеме, на будущей Олимпиаде ему прочили золото. Зачем ему связываться с криминалом?
— Вы журналист, я правильно понял? Попробуйте припомнить — может, была какая-нибудь подозрительная информация насчет Густова.
— Я — не спортивный обозреватель и не криминальный репортер. Густов — мой сосед, а не объект профессионального интереса.
— Но вы же наверняка вращаетесь в журналистских кругах.
— Вращаюсь, это вы верно заметили. Хорошо, я поспрашиваю у коллег. Только сомневаюсь, что из этого выйдет толк.
— Вы все-таки поспрашивайте, пожалуйста. И позвоните по этому телефону, — Мышкин протянул бородачу бумажку с номером и поинтересовался: — Кстати, где он жил?
— Вадик? А вон, видите — дом для новых русских, — журналист подвел оперативника к окну и показал, какой дом он имеет в виду. — Квартира 33.
— Он женат?
— Нет. Он бабник. Кстати, он вполне мог возвращаться ночью через парк от женщины. Конечно, у него своя квартира дворцового типа, и удобнее принимать подруг там, но чего не бывает в жизни записного донжуана.
— Вы знаете кого-нибудь из его подруг?
— Лично не знаком. Парочку видел издали, некоторых он упоминал в разговоре. Но только имена. Фамилий и адресов не знаю.
— Давайте имена.
Толку от этих имен, как от козла молока. Катя, Рита, Света — девушек с такими именами в городе великое множество. Но и то хорошо, что личность убитого установлена. Если, конечно, бородач не ошибся и Вадим Густов самолично не откроет милиционерам дверь своей квартиры.
— Спасибо, вы нам очень помогли. Не могли бы вы подойти на минуту к месту происшествия? Это у шоссе, сразу увидите — там полно милицейских машин.
— Охотно, если взамен получу интервью.
— Только не от меня. Я пошел искать других свидетелей. Спросите там Максимова или Протопопова.
Из квартиры они вышли вместе, но бородач (который на прощание вручил Мышкину визитную карточку, где значилось: «Роман Крестовский, обозреватель „Радио Северных Морей“») направился на улицу, а Мышкин двинулся вверх по лестнице, на третий этаж — искать свидетелей.
После того, как Крестовский без колебаний опознал в убитом Густова, опергруппа плавно перекочевала с места преступления в квартиру погибшего гимнаста, а для опроса жителей окрестных домов были выделены дополнительные силы.
К середине дня милиция окончательно убедилась только в том, что погиб именно Густов. И одновременно укрепились в уверенности, что дело это глухое по всем статьям.
Правда, теперь появились версии. Связи с мафией, ревнивая любовница (или ревнивый муж обыкновенной любовницы) либо свихнувшийся от зависти товарищ по команде. Версию Мышкина о «синдроме Герострата» — убить знаменитость, чтобы самому стать знаменитым — Максимов решительно отверг.
— Этот Густов не Леннон и даже не президент Рейган. Всего-навсего бронзовый призер чемпионата Европы, да еще по спортивной гимнастике. Я лично его имя услышал сегодня впервые. Так что никакая он не знаменитость.
Итак, версии появились, а вот свидетелей по-прежнему не было. Никто из опрошенных не видел, как в лоб Густову всаживали пулю. Никто не слышал выстрела. Никто не заметил ничего подозрительного. Вернее, некоторые — особенно старушки — видели и слышали массу подозрительного и в эту ночь, и во все предыдущие, но несли они откровенную чушь.
Помимо этого сообщения разной степени правдоподобности целый день поступали по телефону. «Радио Северных Морей» все-таки передало информацию об убийстве Густова в утренних новостях и упомянуло о том, что милиция ищет свидетелей. И очевидцы не замедлили появиться. В анонимных телефонных звонках — чаще на радио, реже в милицию — они были гораздо откровеннее, чем в личной беседе с оперативниками. Но определить, кто говорит правду, кто добросовестно заблуждается, а кто просто развлекается, было в этих условиях крайне трудно.
— …Але, милиция? Я насчет убийства в парке Челюскинцев. Слушайте и запоминайте, повторять не буду. Ночью, во втором часу, какие-то пацаны вышли из парка на дорогу и сели в черный БМВ. Больше ничего не знаю. Адье.
Короткие гудки.
БМВ
«Мама с ума сойдет», — подумала Вероника.
Вокруг нее в салоне БМВ царило веселье. Мальчики поили девочек вином прямо из бутылки, девочки хохотали и лезли целоваться, парень за рулем декламировал «Песню о буревестнике» Максима Горького, только почему-то в стиле рэп и с существенными отступлениями от подлинного текста.
А Вике происходящее нравилось все меньше.
Сначала она хотела именно чего-то подобного. Девочке надоело ждать большой и чистой любви, и она решила удариться в загул. Глядя на раскованных и искушенных в жизни и любви одноклассниц, Вика испытывала комплекс неполноценности — ей казалось постыдным оставаться девственницей в семнадцать лет.
Для храбрости она немного выпила по пути на танцы и совсем не думала о маме, когда строила планы взрослых развлечений с мальчиками. Вернее, думала, но лишь в том духе, что маме давно пора понять: Вика уже не маленькая девочка и сама способна решить, с кем ей дружить, в каких компаниях развлекаться и в котором часу возвращаться домой.
Но теперь хмель выветрился из ее головы, и ситуация стала представляться Веронике в ином свете. Теперь ей было стыдно, что, звоня из «Каравеллы» домой по телефону, она поругалась с матерью и перед тем, как бросить трубку на рычаг, объявила ей пьяным голосом в ответ на категорическое требование немедленно явиться домой:
— Когда захочу, тогда и приду! Это вообще не твое дело.
И вот теперь навороченная иномарка несет ее неизвестно куда, а между тем, Вика на это своего согласия не давала. Она предполагала, что все будет происходить в городе, где в любую минуту можно уйти и без проблем добраться до метро или просто пешком дойти до дома — какие проблемы при такой замечательной погоде?
Но машина несется, и не выпрыгнешь на ходу, а устроить скандал Вика стесняется — ведь она сама виновата, что дала себя увезти, не уточнив, куда они едут, прежде чем сесть в машину.
А дома мать сходит с ума, потому что никогда раньше такого не было, чтобы Вика кричала на родителей по телефону, а потом пропадала где-то до утра.
Влюбленный
От любви человек глупеет. И, соответственно, совершает глупости. Например, подкладывает в почтовый ящик любимой анонимные записки, написанные измененным почерком. Или набирает телефонный номер единственной на свете и молчит в трубку. Раздраженные фразы на другом конце провода кажутся ему в этот момент лучшей музыкой в мире.
Взрослые люди от любви совершают разные другие безумства, подчас гораздо более серьезные (влюбленные короли порой даже устраивали войны, повинуясь этому чувству) — но человек, о котором пойдет дальше речь, не был взрослым. И даже не считал себя таковым, чем в лучшую сторону отличался от многих своих сверстников.
Ему было шестнадцать лет, а любил он девушку на год старше. Ее звали Настей, а его — Серафимом. Последнее обстоятельство серьезно сказывалось на психике мальчика. Необычное имя, с одной стороны, повышает самооценку и открывает прямой путь к мании величия, а с другой стороны — неизбежно вызывает насмешки и порождает комплекс неполноценности. Ну а сочетание мании величия и комплекса неполноценности в одном лице — это превосходная почва для шизофрении или как минимум для серьезных неврозов.
Шизофреником Серафим не был, а вот признаки целой коллекции неврозов проявлялись в его поведении во всей красе.
Нормальные мальчики пишут записки девочкам в пятом классе, а в десятом уже вовсю любят одноклассниц физически. А Серафим изводил Настю анонимными записками и молчанием по телефону этой весной, когда она заканчивала школу, а он переходил в одиннадцатый класс.
Вот и сегодня утром Серафим встал с утра пораньше, чтобы позвонить Насте и помолчать.
Жили они оба на Коломяжском шоссе, рядом с парком Челюскинцев, только в разных домах, через улицу — окна напротив. И, набирая номер, Серафим смотрел на окна Настиной квартиры, втайне надеясь, что она выглянет и встретится с ним взглядом. И одновременно надеялся, что этого не произойдет, потому что если она выглянет, то обязательно догадается, кто это ей звонит и молчит — и тогда Серафиму будет стыдно. В общем, шизофрения, как и было сказано.
Однако Настя не только не выглянула, но даже и трубку не сняла, чего никогда раньше с нею не случалось. Она всегда вставала в восемь — даже в выходные, и уж во всяком случае, никогда не уходила до девяти. Вернее — до без пятнадцати девять — в это время она в будни отправлялась в школу. А в выходные Настя занималась домашними делами часов до одиннадцати. За последние три месяца Серафим прекрасно изучил привычки любимой девушки.
Правда, вчера был выпускной бал, и Настя могла задержаться, поздно лечь и пропустить обычное время пробуждения. Наверное, она спит.
Но ведь телефон стоит в ее комнате, прямо возле кровати. От его трезвона Настя обязательно должна проснуться.
Серафим достоверно не знал, где стоит Настин телефон, но имел все основания предполагать, что именно возле кровати — очень уж быстро она брала трубку по ночам. Один гудок — и уже слышится в трубке ее сонное «Але!»
Если она не ответила на звонок — значит наверняка что-то случилось! Может, этот свихнувшийся алкаш, Настин отец, убил ее?!
От этой мысли Серафима обдало холодом, и он тут же принялся успокаивать себя. Нет! Ничего не случилось. Настя просто спит. Ее отец — обыкновенный пьяница — дурной, но совершенно безобидный. Все в порядке, надо только подождать, когда она проснется.
Мысли текли, обгоняя друг друга, и белое снова сменялось черным. Нет! Не все в порядке. Далеко не все. Если Настя не берет трубку — значит, ее нет дома. А почему это ее нет дома в половине девятого утра? Никогда в жизни такого не было!
Ее отец безобиден, но вчера был выпускной бал. После полуночи выпускники пошли гулять по улицам. Серафим хотел увязаться следом, но не смог перебороть страх перед родителями. «Я прошу тебя в двенадцать часов быть дома», — сказала мама, и ровно в полночь Серафим явился домой, потому что ослушаться маму — это грех пострашнее убийства.
Убийство!
Что, если Настю убили! В городе ужасающая криминогенная обстановка, на улицу даже днем выйти страшно, а она пошла гулять среди ночи одна… Нет, не одна, а вместе со всем своим классом. Но ведь она могла отстать, задержаться, заблудиться. И тут — бандиты…
Богатое воображение Серафима рисовало картины — одну страшнее другой. Встав, как обычно по уикендам, раньше родителей, он попытался приготовить на завтрак яичницу с колбасой, но все падало у него из рук, одно яйцо хлопнулось на пол и пришлось возиться с уборкой, а когда подгоревшая яичница все-таки была поставлена на стол, Серафим обнаружил полное отсутствие аппетита.
Он набрал Настин телефон еще раз, и случилось страшное — к телефону подошел ее отец.
В панике Серафим забыл даже свое неизменное правило — если трубку берет кто-то из взрослых, сразу прерывать связь. Ошеломленный, он пролепетал:
— Настю можно?
— А хрен его знает, — ответил папа, который был, похоже, трезв, но с жуткого похмелья.
— Она дома? — неуверенно переспросил Серафим.
— Нету, — после долгой паузы сообщил отец. — Черт ее унес куда-то спозаранку.
Последняя фраза могла обозначать, что Настя ночевала все-таки дома и просто ушла куда-то, против обыкновения, слишком рано.
С этой минуты Серафим стал мучиться вопросом, куда и зачем она могла уйти, но все-таки немного успокоился, съел яичницу и встретил пробуждение родителей без признаков безумия на лице.
Однако смутное беспокойство мучило его все утро, нарастая с каждой минутой, и в одиннадцать он снова позвонил по тому же номеру.
Настин телефон мертво молчал.
Ушла и не вернулась…
В то время, как папа Насти Мещеряковой похмелялся у станции метро «Пионерская», ничуть не беспокоясь о судьбе своей дочери, которую он не видел со вчерашнего дня, мама Вероники Сиверцевой сходила с ума от беспокойства в своей квартире на улице Рентгена возле станции метро «Петроградская».
Накануне вечером Вика поцапалась с мамой из-за формы одежды. Мама настаивала, что на выпускной бал надо идти непременно в платье, приличествующем случаю. Но Вероника не хотела выглядеть в глазах одноклассниц старомодной дурочкой и отправилась в школу в мини-юбке и блузке, открывающей треугольник голой кожи на животе, а также в умопомрачительных босоножках модного нынче стиля «лошадиное копыто».
Но это были еще цветочки. Ягодки начались глубокой ночью, когда Вика позвонила домой с дискотеки. Голос ее звучал как-то странно, и мама поняла, что дочь пьяна.
На самом деле Вероника была лишь слегка навеселе, но для ее мамы степень опьянения значения не имела. Будучи убежденной трезвенницей, Сиверцева-старшая считала алкоголь главным врагом человечества, и пьяные нотки в голосе Вики повергли ее в настоящий шок.
— Немедленно домой, слышишь! — кричала Светлана Сергеевна в трубку.
А Вика в ответ отрезала: «Когда захочу, тогда и приду», — и бросила трубку. И вот уже полдень нового дня, а ее все нет.
Светлана Сергеевна с утра начала обзванивать одноклассников Вероники. Тот факт, что некоторые из них тоже еще не вернулись домой, ее нисколько не успокоил. Особенно взволновало Светлану Сергеевну сообщение одного парня, который видел Веронику в «Каравелле» и сообщил, что они с Наташкой Ивановой познакомились там с какими-то парнями лет по двадцать.
Это Сиверцевой-старшей чрезвычайно не понравилось. Секс, по ее мнению, был вторым главным врагом человечества после алкоголя.
К полудню она подняла на ноги всех родственников, провела целый консилиум по телефону, а потом — в более узком составе — у себя на квартире. Но ничего лучше, чем обратиться в милицию, никто придумать не смог. Альтернативный вариант — подождать, пока Вика нагуляется с мальчиками и вернется сама — категорически не устраивал Светлану Сергеевну.
До двух часов дня спорили, по какому телефону следует звонить, рылись в «Желтых страницах» в поисках номера отдела по розыску пропавших граждан, а потом дозванивались по этому номеру.
Узнав, что девушка отсутствует всего несколько часов, специалист по розыску пропавших из городского управления внутренних дел сказал недовольно:
— А зачем вы сюда звоните? Мы занимаемся случаями длительного отсутствия или если есть подозрение на криминал. У вас есть такие подозрения?
— Есть! — ответила Светлана Сергеевна. — Вы не знаете мою дочь. Она не могла так просто куда-то с кем-то уехать. Вика хорошая девочка, она всегда возвращалась домой вовремя…
— В любом случае это дело в нашу компетенцию не входит. Позвоните в местное отделение милиции, оставьте заявление — если будет необходимость, то нам его передадут. Но я думаю, что ваша дочь вернется еще сегодня. Или позвонит. Просто девочке захотелось поиграть во взрослую жизнь. Вы же сами сказали, что она грубо разговаривала с вами по телефону. В этом возрасте никогда не знаешь, чего от них ждать.
«Делать мне больше нечего — искать загулявших выпускниц», — пробормотал себе под нос специалист по розыску пропавших, закончив беседу с Сиверцевой. Он прекрасно знал нравы современной молодежи и не придавал значения материнским уверениям в добропорядочности их дочерей.
А Светлана Сергеевна в это время снова крутила диск телефона. На этот раз она, не мудрствуя лукаво, набрала 02 и начала разговор сразу на повышенных тонах:
— Вы тоже скажете, что не собираетесь искать мою дочь?
— Спокойнее, пожалуйста, — отозвались на другом конце провода. — У вас пропала дочь? Где, когда, при каких обстоятельствах?
Странное место
Черный БМВ свернул с шоссе на второстепенную дорогу, которая довольно скоро уткнулась в высоченный забор с колючей проволокой поверху. Проволока была натянута спиралью, как в американских тюрьмах.
— Что это? — спросила Вика. Из всех пассажиров машины она единственная проявила любопытство. Обе ее спутницы находились уже в том состоянии, когда детали окружающей обстановки становятся безразличны.
Девушка на переднем сиденье по-прежнему спала.
— Добро пожаловать, — сказал Олег вместо ответа на вопрос и надавил на газ, как только ворота открылись.
Машина проехала несколько десятков метров по узкой аллее среди деревьев и свернула к кирпичным сооружениям, в которых легко можно было опознать кочегарку и гараж с тремя боксами.
Ворота одного из этих боксов были открыты, и именно туда вкатился БМВ. Створки ворот тотчас же закрылись, но в боксе было светло — здесь горела люминесцентная лампа.
Олег сразу вылез из машины, обошел ее, вытащил спящую девушку и взвалил ее на плечо, как какой-нибудь мешок. Эта сцена очень не понравилась Веронике, да и две ее спутницы, которых Сережа и Дима в это время высаживали из автомобиля, тоже заволновались.
— Ребята, вы чего? — все еще весело, но уже с легким испугом спросила Таня.
Ребята ничего не ответили и молча ушли в соседний бокс, где были еще какие-то люди. Им Олег перепоручил спящую красавицу, после чего спрыгнул в ремонтную яму и пропал. Сережа и Дима последовали за ним. Девушки смотрели на все это, остолбенев. В особенности поразил их человек в красном кимоно, расшитом какими-то причудливыми узорами и с красной полумаской на лице.
