Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Иван Тургенев

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Анри Труайя / Иван Тургенев - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Анри Труайя
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Анри Труайя

Иван Тургенев

Посвящается 185-летию со дня рождения Ивана Тургенева

Глава I

Спасское

Варвара Петровна Тургенева, урожденная Лутовинова, любила во всем порядок. Едва оправившись от родов, она велела принести свой дневник и пометила там твердой рукой: «1818 года, 28 октября, в понедельник, родился сын Иван, ростом 12 вершков, в Орле в своем доме в 12 часов утра». Это был ее второй ребенок. Первый – Николай – появился на свет двумя годами раньше. Она гордилась рождением двоих сыновей – фамилия Тургеневых будет жить в поколениях.

Это была старинная дворянская семья. Род Тургеневых восходил к татарскому мурзе – Льву Тургену, и начиная с XVI века Тургеневы участвовали в военной и политической жизни на службе у великих князей московских. Среди них был «мученик» Петр Тургенев, казненный самозванцем Дмитрием за то, что отказался признать его царем. В XVIII веке знаменитый род стал угасать, его состояние быстро уменьшалось. Закат Тургеневых совпал с расцветом Лутовиновых. Эта семья, происходившая из Литвы, была менее известна, но богата. Все ее члены отличались независимым и властным характером, были алчными и жили в свое собственное удовольствие. Жадный, грубый дед Варвары Петровны устроил расправу над крестьянами, во время которой погибло 12 человек. Ее мать, рано оставшаяся вдовой, вышла замуж за некоего Сомова, также вдовца, у которого были две взрослые дочери. Варвара Петровна с детства стала мишенью для его грубости и впоследствии в шестнадцать лет должна была защищаться от знаков его внимания. А когда умерла мать, отчим попытался овладеть ею. Спасаясь, она бежала из дома полуодетая, зимой, шестнадцать верст до Спасского-Лутовинова – имения дяди по отцовской линии, – попросила убежища и приюта. Суровый дядя согласился взять ее под свое покровительство. Однако холостой самодур был так жесток с ней, что она скоро возненавидела и его. В течение десяти лет Варвара Петровна выносила его притеснения. Ссоры были ежедневными. Во время очередного скандала – грозясь оставить племянницу без наследства – Иван Лутовинов неожиданно умер. Эта внезапная смерть превратила Золушку в царицу Орловской губернии. Варвара Петровна стала владелицей огромной усадьбы в Спасском, двадцати деревень и более пяти тысяч крепостных крестьян. На этот раз она решила, что возьмет над несчастьями реванш. Варваре Петровне было тогда двадцать шесть лет. На ее некрасивом лице с массивным подбородком и носом с широкими ноздрями оставались следы оспы. Единственным украшением ее были большие, лучистые глаза. Варвара Петровна имела мужские привычки. Она любила скакать на лошади, упражнялась в стрельбе из карабина, играла с мужчинами в бильярд. Властная, пылкая, жестокая – настоящая наследница Лутовиновых, она – владелица большого состояния – привлекала внимание соседских помещиков. Среди них Варвара Петровна довольно скоро выделила небогатого офицера – Сергея Николаевича Тургенева, молодого (разница составляла шесть лет) любимца женщин, – и решила остановить свой выбор на нем. Сергей Николаевич не противился. Бедный, обремененный долгами офицер, имевший одну-единственную деревеньку и 130 душ крепостных крестьян, не мог противостоять прелестям некрасивой, но предприимчивой барышни, которая приносила в приданое пять тысяч крепостных. У этого атлета с томным взглядом было холодное сердце и здоровый аппетит. 13 января 1816 года он женился на Варваре Петровне и поселился с ней в Орле. Пять лет спустя полковник Сергей Николаевич Тургенев вышел в отставку и переехал с семьей в большую усадьбу жены Спасское-Лутовиново в десяти верстах от Мценска. Там родился третий сын – Сергей. Больной, наполовину парализованный мальчик умрет в возрасте шестнадцати лет.

В Спасском отставной полковник жил пышно и праздно. Не так давно он, не смущаясь, ухаживал за красивыми женщинами в Орле, а теперь имел связи с незамужними крестьянками Спасского. Варвара Петровна устраивала бесконечные сцены ревности. Сергей Николаевич переносил их иронично-хладнокровно и ничуть не менялся в своем поведении. А обманутая супруга слишком любила своего мужа и не умела управлять им. Она страдала от того, что не могла укротить свои чувства к мужчине, но в то же время гордилась своим неукротимым характером. Она мстила за супружеские унижения, грубо обращаясь с прислугой.

В усадьбе, в которой она царила, имелось множество слуг, управляющих, гувернеров, крепостных певцов и актеров, оркестр. В нескольких сотнях метров от огромного, в сорок комнат, барского дома жили шестьдесят семей дворовых. Среди них были слесари, кузнецы, столяры, садовники, повара, землеустроители, портные, сапожники, обойщики, каретники… Маленькое сельское княжество, таким образом, жило своим замкнутым миром. Все необходимое производилось в усадьбе. Варвара Петровна гордилась тем, что не нуждалась в посторонней помощи для ведения своего дома. Она называла своего дворецкого «министром двора». «Министр почты» доставлял ей корреспонденцию из Мценска. Письма должен был сначала просматривать «министр двора», и в зависимости от их содержания, для того чтобы подготовить хозяйку дома к чтению новостей, флейтист исполнял веселую или грустную мелодию. Каждое утро в назначенное время Варвара Петровна принимала в кабинете управляющего отчеты своего личного секретаря и управляющего и с высоты кресла, похожего на трон, отдавала приказания трепетавшим от страха подчиненным. У нее была своя полиция, состоявшая из отставных солдат. Суд ее был непререкаемым. Провинившихся крепостных наказывали кнутом. По ее приказу сослали в Сибирь двух крестьян, которые не сняли перед нею шапки; изменили русло ручья, беспокоившего ее сон. Верховые привозили из отдаленной деревни приготовленную для нее по особому рецепту кашу. А однажды, на Пасху, желая наказать крестьян, не оказавших ей достаточного почтения, Варвара Петровна запретила звонить в колокола.

Ее строгость между тем распространялась и на близких. Маленькие Иван и Николай трепетали перед матерью, которая обожала их и в то же время с удовольствием наказывала за мелкие провинности. «Драли меня за всякие пустяки, чуть не каждый день», – скажет позднее Тургенев. Мать устраивала расправу сама. А если мальчик запирался, приговаривала: «Сам должен знать, сам догадайся, за что я секу тебя». Отчаявшийся Иван решился даже однажды ночью бежать, но помешал немец-гувернер. Все его детство было отмечено тяжестью материнской власти. Он постоянно чувствовал себя виноватым перед этим деспотом в юбке. И в то же время испытывал тайное наслаждение, оттого что покорялся женщине. Сам того не сознавая, он чувствовал неясное удовлетворение, оттого что подчинялся, ненавидя, оттого что уступал, сопротивляясь.

Природная гордость напоминала о себе во время игр с крестьянскими ребятишками. С ними он был хозяином. Знавшие с рождения свое место мальчишки не давали ему во время потасовок сдачи. Он бегал с ними, играл в прятки, ловил птиц. Иван с детства очень любил птиц. Различал их по голосам и наблюдал, спрятавшись в кустах, за тем, как они порхают с ветки на ветку. Он присматривался к деревьям, папоротникам, мхам. Выросший в деревне, он, как простой крестьянин, имел непосредственное мышление. Однако если крестьяне в большинстве своем были равнодушны к природе, среди которой жили и работали, то его восхищал молочный туман над прудом, березовые рощицы с дрожащей листвой, старый дуб с пораженной молнией верхушкой, которая служила гнездом для вороньей четы. А от запаха свежескошенного сена, как от приближения красивой женщины, кружилась голова. Он впитывал воздух глубинной, деревенской России каждой своей клеточкой. Старый слуга Федор Лобанов привил ему, по его собственному признанию, любовь к поэзии. В повести «Пунин и Бабурин» Тургенев опишет этого простого крестьянина, любителя изящной словесности, с которым он усаживался в траве на поляне за прудом, и тот с пафосом читал стихотворения Хераскова и Ломоносова. Федору не нравилось, что обучение детей Тургеневых было доверено немецким и швейцарским гувернерам. Он говорил, что был единственным человеком, который защищал красоту России от этой когорты чужеземцев. «От российского вы отклонилися, – вздыхал он, – на чужое переклонилися, к иноземцам обратилися…» Прижавшись к его плечу, Иван хмелел от суровой, вдохновенной речи. Благодаря Лобанову он научился читать и писать по-русски.

В библиотеке Спасского было несколько книг русских классиков. Иван тайком, увлеченно читал их. Он восхищался «Россиядой» Хераскова. Если Варвара Петровна предпочитала западную культуру, то Сергей Николаевич, вероятно, наперекор жене хотел, чтобы его сыновья прекрасно знали свой родной язык. Он советовал им упражняться в письме на русском и даже вести дневник, в котором следовало бы делать записи «в понедельник – по-французски, во вторник – по-немецки, в среду – по-русски и так далее по очереди».

На всю жизнь Иван сохранил тревожные и трепетные воспоминания о холодном, сдержанном отце и вспыльчивой, жестокой, деспотичной матери. Они – причина его преклонения перед женщиной и причина его ненависти к крепостному праву. «Я родился и вырос в атмосфере, где царили тумаки, щипки, пинки, оплеухи», – скажет он позднее. (Я. Полонский. «Тургенев в свой последний приезд на родину».) И еще: «Свою раннюю ненависть к рабству и крепостничеству я приобрел, наблюдая окружавшую меня среду, очень безобразную…» (Письмо от 1 (13) апреля 1875 года.)

В 1827 году семья выехала в Москву. Девятилетнего Ивана и одиннадцатилетнего Николая поместили в частный пансион Вайденгаммера; через два года – в армянское учебное заведение, среднюю школу, которой руководил инспектор Краузе. Несколько месяцев спустя Варвара Петровна забрала оттуда Ивана – он продолжил обучение дома, а Николая перевели в артиллерийское училище в Санкт-Петербурге. Чтобы совершенствовать знания Ивана, мать пригласила учителей, среди которых был поэт Клюшников. Они должны были готовить его к поступлению в университет.

В 14 лет Иван был юношей высокого роста, немного сутулый, с тонкими чертами лица и задумчивыми серыми глазами. Тургеневы знали Жуковского, стихотворениями которого восхищалась вся Россия, и Загоскина, автора знаменитого исторического романа «Юрий Милославский». Оба писателя, которых Иван, вероятно, встретил в одном из дворянских салонов, сошли, казалось ему, с самого Олимпа. Чтобы быть в курсе русского литературного движения, он читал журналы «Телескоп» и «Московский телеграф». Однако к его художническим увлечениям уже присоединялись увлечения любовные. Нарождавшуюся чувственность пробуждала поэзия, природа, женщина.

Он очень рано испытал физическое влечение. Это произошло в деревне на каникулах. «Я был совсем юным и невинным, – рассказывал Тургенев Эдмону де Гонкуру, – и имел желания, которые имеют все в пятнадцать лет. У моей матери была красивая горничная. Это произошло в дождливый день – один из тех эротических дней, которые описал Доде. Начинало смеркаться. Я гулял по саду. Вдруг эта девушка подошла ко мне, коснулась моих волос и сказала: „Пойдем!“ То, что последовало потом, – сенсация, подобная тем сенсациям, которые мы все испытываем. Но это легкое касание волос и это единственное слово я часто вспоминаю и бываю совершенно счастлив». (Гонкур. «Дневник», 27 января 1878 года.) В другой раз во время ужина у Флобера Тургенев поведал своим друзьям: «Вся моя жизнь пронизана женским началом. Ни книга, ни что-либо иное не может заменить мне женщину… Как это объяснить? Я полагаю, что только любовь вызывает такой расцвет всего существа, какого не может дать ничто другое. А вы как думаете? Послушайте-ка, в молодости у меня была любовница – мельничиха из окрестностей Санкт-Петербурга. Я встречался с ней, когда ездил на охоту. Она была прехорошенькая – блондинка с лучистыми глазами, какие встречаются у нас довольно часто. Она ничего не хотела от меня принимать. А однажды сказала: „Вы должны сделать мне подарок!“ – „Чего ты хочешь?“ – „Принесите мне мыло!“ Я принес ей мыло. Она взяла его и исчезла. Вернулась раскрасневшаяся и сказала, протягивая мне свои благоухающие руки: „Поцелуйте мои руки так, как вы целуете их дамам в петербургских гостиных!“ Я бросился перед ней на колени… Нет мгновенья в моей жизни, которое могло бы сравниться с этим!» (Гонкур. «Дневник», 2 марта 1872 года.)

Однако эти первые любовные радости, должно быть, затронули его не так глубоко, как юношеское платоническое приключение, которое произошло в ту пору, когда он еще не знал женщин. Однажды летом – ему было тогда тринадцать лет – он жил на даче против Нескучного в окрестностях Москвы. Дача его родителей находилась рядом с дачей княгини Шаховской, девятнадцатилетняя дочь которой, красивая, высокая, стройная Екатерина, очаровала его. Он без памяти влюбился и трепетно ухаживал за ней до тех пор, пока не узнал, что она была любовницей его отца, что тот грубо обращался с ней, а она покорно, как простая крестьянка, сносила такое обращение. Без малого тридцать лет спустя этот эпизод вдохновит его на создание повести «Первая любовь». В ней он скажет: «Матушка моя <<…>> беспрестанно волновалась, ревновала, сердилась – но не в присутствии отца; она очень его боялась, а он держался строго, холодно, отдаленно… Я не видал человека более изысканно спокойного, самоуверенного и самовластного». И еще: «Размышляя впоследствии о характере моего отца, я пришел к тому заключению, что ему было не до меня и не до семейной жизни; он любил другое и наслаждался этим другим вполне: „Сам бери, что можешь, а в руки не давайся; самому себе принадлежать – в этом вся штука жизни“, – сказал он мне однажды».

Мимолетное приключение с Екатериной Шаховской принесло Тургеневу двойное разочарование. Девушка, которой он романтически хотел бы посвятить жизнь, осталась равнодушной. Кроме того, его счастливым соперником был его собственный отец. Однако он не возмутился, а смирился, так как понимал, что молодая женщина отдала предпочтение такому уверенному в себе, изысканному человеку, каковым был Сергей Николаевич. Много лет спустя героиня «Первой любви», в образе которой узнается Екатерина, скажет своему поклоннику, так похожему на юного Ивана: «Я таких любить не могу, на которых мне приходится глядеть сверху вниз. Мне надобно такого, который сам бы меня сломил!» А Иван не мог «сломить» женщину. Он мог только обожать ее. И плакать, завидуя решительности отца. Что касается матери, то, искренне жалея ее, он тем не менее понимал, что со своим скандальным и жестким характером она никого не могла бы удержать подле себя. Ведь и сам он бывал счастлив только в ее отсутствие.

К счастью, учеба все больше и больше отдаляла его от отчего дома. В 1833 году он поступил в Московский университет на филологический факультет. В следующем году родители перевели его в Санкт-Петербургский университет, который имел гораздо более высокий авторитет. Он был рад, так как окончательно освобождался, как ему казалось, от материнской опеки. Кроме того, он жил рядом с Николаем, старшим братом, кадетом артиллерийского училища столицы. Он едва привык к новой, студенческой жизни, как 30 октября 1834 года от каменной болезни скончался отец. Тургенев переживал, конечно, но не слишком глубоко. Он восхищался уверенностью отца, его успехами у женщин, но они никогда не были по-настоящему близки друг другу. Его тревожила собственная холодность, которая таилась за внешней оживленностью. Он с юных лет спрашивал себя – способен ли он на глубокое чувство? Впечатлительный до крайности, он легко увлекался, бывал несдержанным. Случалось так, что он интересовался кем-то из новых знакомых, начинал дружить с ним, очаровывал его восторженными речами, все это искренне, а некоторое время спустя – с той же непосредственностью – напрочь забывал о нем. Тем не менее целый загадочный пласт оставался в нем нетронутым. В то время смерть отца огорчила его тем больше, что принесла изменения в личной жизни. Отныне присматривала за ним и направляла его только мать, но она была далеко!

Он твердо решил стать хорошим студентом. Прилежно посещал лекции, тщательно готовился к экзаменам, ему нравилась эта заполненная работой и вместе с тем восторженная жизнь. Он бывал на торжественных лекциях знаменитых профессоров в переполненных аудиториях, на шумных собраниях, которые проходили при свете свечи в комнате с низким потолком. Здесь, в сигаретном дыму, сидя вокруг самовара, не переставая спорили о Боге, о политике и будущем человечества, вдохновенно читали и строили грандиозные планы. Молодые люди считали себя революционерами, проклинали крепостное право и клялись только на Гегеле. Тургенев последовал за ними. Он знал деревенскую жизнь и осуждал крепостничество с большим самозабвением, чем его товарищи. Критикуя рабство, он будто оказывал сопротивление матери.

Обсуждение социальных проблем не мешало ему понимать, что его призвание – литература. Узнав о том, что Гоголь, известный в то время автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки», будет читать лекцию в университете по всеобщей истории, он поторопился в лекционный зал. Разочарование было полным: «Он не говорил, а шептал что-то весьма несвязное, показывал нам маленькие гравюры на стали, изображавшие виды Палестины и других восточных стран, и все время ужасно конфузился, – напишет он. – Мы все были убеждены (и едва ли мы ошибались), что он ничего не смыслит в истории». (И.С. Тургенев. «Литературные и житейские воспоминания».)

Несколько недель спустя он побывал на премьере «Ревизора» Гоголя, однако не оценил пьесу по достоинству. Он часами спорил с новым другом Грановским, увлекался, критиковал и мечтал однажды достичь славы самых великих. В 1834 году он сочинил поэму «Стено» – подражание байроновскому «Манфреду» – и после года колебаний передал рукопись, а также несколько других более скромных произведений профессору русской литературы Плетневу, личному другу Пушкина и Жуковского, который очень гордился их дружбой. В целом это был доброжелательный, обладавший прекрасным вкусом человек. Плетнев прочитал поэму Тургенева, нашел ее посредственной, незрелой, однако посоветовал автору продолжить писать и даже пригласил к себе на литературный вечер.

Тургенев волновался, собираясь на эту встречу. Первую встречу с настоящими писателями! Потрясения начались в прихожей. Перед ним сам Пушкин прощался с хозяином дома. У Плетнева не было времени представить их друг другу. «Да! Да! Хороши наши министры! Нечего сказать!» – заключил Пушкин и тотчас вышел. Тургенев никогда не забудет его смуглого, восторженного лица. Под впечатлением от этой неожиданной встречи он вошел в гостиную, где познакомился с другими известными писателями: Воейковым, Гребенкой, Одоевским, Кольцовым. Однако все его мысли были заняты короткой встречей с Пушкиным. Ему доведется увидеть его еще раз несколько дней спустя на утреннем концерте. «Он (Пушкин. – А.Т.) стоял у двери, опираясь на косяк, и, скрестив руки на широкой груди, с недовольным видом посматривал кругом. Помню его смуглое, небольшое лицо, его африканские губы, оскал белых крупных зубов, висячие бакенбарды, темные желчные глаза под высоким лбом почти без бровей – и кудрявые волосы… Он и на меня бросил беглый взор; бесцеремонное внимание, с которым я уставился на него, произвело, должно быть, на него впечатление неприятное: он словно с досадой повел плечом – вообще он казался не в духе – и отошел в сторону». (И.С. Тургенев. «Литературные и житейские воспоминания».) Некоторое время спустя после этой встречи 27 января 1837 года Россию потрясло страшное известие: француз Жорж Дантес убил Пушкина на дуэли. Эта трагическая смерть взволновала Тургенева, наверное, больше, чем смерть отца. Он шел в траурной толпе за открытым гробом с телом поэта. Полтора месяца спустя новый траур – умер младший брат Сергей.

Несмотря на переживания, он успешно сдал экзамены в университете и даже передал одному из своих преподавателей – Никитенко – несколько стихотворений собственного сочинения. «Препровождая Вам мои первые, слабые опыты на поприще русской поэзии, – писал он ему, – я прошу вас не думать, чтоб я имел малейшее желание их печатать, и если я прошу у Вас совета, то это единственно для того, чтобы узнать мнение Ваше о моих произведениях, мнение, которое я ценю очень высоко». (Письмо от 26 марта 1831 года.) И признался ему, что уже перевел часть «Отелло» и «Короля Лира» Шекспира. Никитенко одобрил поэтические опыты своего ученика. Благодаря ему в начале апреля 1838 года «Современник» опубликовал стихотворение Тургенева «Вечер», однако без подписи. Тургенев был счастлив, читая свои стихи, напечатанные в знаменитом журнале. Может ли быть, чтобы он, скромный студент, маменькин сынок, был на пути, ведущем на небосклон поэзии? Склонный к сомнениям, он быстро успокоился и продолжил, как того требовала Варвара Петровна, учиться. Только мать с недоверием относилась к наукам, преподаваемым в российских университетах. Для нее, как и для большинства людей ее сословия в России, свет знаний исходил из Берлина. Несмотря на печаль, связанную с предстоящей долгой разлукой, она хотела, чтобы ее сын завершил образование в Германии. Он не думал возражать, радуясь возможности отдалиться от нее на значительное расстояние, даже проложить границу.

Глава II

Учеба. Мечты

15 марта, плача и крестя, Варвара Петровна провожала сына на пристань. Она настояла на том, чтобы Иван поехал в Германию, а теперь жалела о своем решении и с грустью смотрела, как он поднимался на борт парохода «Николай I», который должен был переправить его из Петербурга в Любек. Он тем временем с нетерпением ждал, когда корабль отчалит наконец от берега. До последней минуты мать докучала ему угрозами, наставлениями и назиданиями. Оказавшись в открытом море, покорный сын почувствовал себя свободным человеком. Ему было двадцать лет. Вся жизнь была впереди. Повернувшись лицом к ветру, он вдыхал морской воздух и с трепетом слушал, как шумит вода в лопастях колес. В салоне первого класса было несколько женщин из высшего общества. Мужчины играли в банк. Тургенев присоединился к ним, несмотря на то что обещал матери не прикасаться к картам. 18 марта во время игры – ему только начало везти – к их столу подбежала взволнованная женщина, воскликнув: «На корабле – пожар!» Панический страх охватил пассажиров. Все устремились на палубу. «Беспорядок был невообразимый, – напишет позднее Тургенев, – чувствовалось, что отчаянное чувство самосохранения охватило все эти человеческие существа и в том числе меня первого. Я помню, что схватил за руку матроса и обещал ему десять тысяч рублей от имени матушки, если ему удастся спасти меня». (И.С. Тургенев. «Пожар на море» – автобиографический рассказ, записанный по-французски Полиной Виардо в 1883 году.) Он с ужасом смотрел на клубы дыма, валившие из-за трубы и вверх по мачтам, и думал лишь о том, как спастись. Не владея собою, жалобно стонал: «Умереть таким молодым!» И, расталкивая женщин и детей, пробирался к спасательным лодкам. К счастью, берег был недалеко. Капитан посадил пылающий пароход на мель, пассажиры пересели в лодки. Оказавшись на земле, Тургенев устыдился своей трусости. К радости от того, что удалось спастись, примешивалось чувство стыда за недостойное поведение перед столькими людьми, которые, конечно, расскажут обо всем матери. В самом деле, о его поведении на корабле стали рассказывать анекдоты в русских салонах. Рассерженная Варвара Петровна написала сыну: «Почему могли заметить на пароходе одни твои ламентации… Слухи всюду доходят! – и мне уже многие говорили к большому моему неудовольствию…» «Ce gros Monsieur Tourgueniev, qui se lamentait… qui disait mourir si jeune <<…>>[1] Там дамы были, матери семейств. – Почему же о тебе рассказывают. Что ты gros Monsieur – не твоя вина, но! – что ты трусил, когда другие в тогдашнем страхе могли заметить… Это оставило на тебе пятно, ежели не бесчестное, то ридикюльное». (Письмо от 14 марта 1839 года.) (франц.).

Таким образом, даже на расстоянии мать журила его, как мальчишку. Он постарался об этом забыть, погрузившись в университетскую жизнь Германии. Берлин, куда после морского приключения он добрался в экипаже, был в то время небольшим, тихим, чистым и скучным городком. Немцы вставали в шесть утра, работали весь день, и в десять вечера дома закрывали двери; пустынные улицы, охраняемые ночными сторожами, засыпали. Этот погруженный в размеренную жизнь городок был между тем островком знаний. В университете Тургенев добросовестно слушал лекции по греческому, латыни, истории и особенно прилежно – гегелевской философии. По приезде в Берлин он сблизился с группой русских студентов, идейным вождем которых был Станкевич. В центре разговоров студентов было учение Гегеля. Следуя взглядам почившего учителя, они утверждали, что исторический путь человечества – абсолют, что мир движется к своему концу. Эта концепция обосновывала, казалось им, покорность самодержавной власти. Другие между тем считали, что то же учение Гегеля может быть положено в основу революционного учения. Коль скоро движение сопротивления существовало в народе, следовательно, у него были на то основания. Как обоснован был строй, против которого оно выступало. Оказавшись в этом водовороте идей, Тургенев не решался определенно высказать свое мнение. Всю свою жизнь он будет избегать крайностей.

Впрочем, он с большим удовольствием сочетал идейные баталии со светскими развлечениями: бывал на балах, в маскарадах, театрах, гарцевал на лошади и гордился счастливой связью с госпожой Тютчевой, матерью четверых детей. Дабы присматривать за сыном, Варвара Петровна отправила в Берлин в качестве писаря одного из своих крепостных – Кудряшова, человека мягкого характера, образованного, незаконного сына ветреного Сергея Николаевича. Сводный брат был немного старше Тургенева и всей душою предан ему. Однако помнил о своем долге и отчитывался в письмах к Варваре Петровне о жизни Ивана в Берлине. Иван и сам регулярно писал матери, любовь которой к сыну стала еще сильнее из-за разлуки. В дневнике она писала: «C'est que Jeant c'est mon soleil a moi, je ne vois quois que lui et lorsqu'il s'eeclipse, je ne vois plis clair».[2]

И далее: «Будь ты уверен, что ты – звезда моя. Я на нее гляжу, ею руководствуюсь, тебя жду… жду… жду!» Она ревностно требовала, чтобы сын рассказывал в подробностях самые интимные детали своей жизни. Если он задерживался с ответом, то, желая успокоить себя, она приказывала брать перо в руки Кудряшову. В случае длительного молчания грозилась выместить досаду на слугах: «<<Я>>, кажется, довольно снисходительна. – Но!.. Ту почту, когда вы оба пропустите, я непременно Николашку[3] высеку… – Жаль мне этого, а он прехорошенький и премиленький мальчик; и я им занимаюсь, он здорово и хорошо учится. Что делать, бедный мальчик будет терпеть, брат… – Смотрите же, не доведите меня до такой несправедливости». (Письмо от 13 ноября 1838 года.) Иногда, чтобы заставить его писать, она жаловалась на здоровье, которое якобы расстраивается из-за невнимания сына: «Пиши, или я не отвечаю за свою жизнь, за свой разум». (Письмо от 16 ноября 1838 года.) В своих сердечных посланиях она называла его «моя доченька, моя Жанетта». «Вы все для меня, – писала она. – Ты и твой брат. Я вас страстно люблю, но люблю по-разному. А ты меня особенно заставляешь страдать».

Сына не очень трогали эти пылкие признания. Чем жестче мать утверждала свою власть, тем больше он мечтал о женской нежности. Она не била теперь его, но продолжала грубо обращаться с ним. Он принимал ее проявления любви и ее упреки, как когда-то принимал хлыст. Узнав о том, что сын стал любовником госпожи Тютчевой, она порадовалась по-мужски, цинично: «Я тебе советовала прочитать „Сорокалетнюю женщину“. Это мой ответ на письмо о Тютчевой. Я прошу тебя взять эту книгу и прочитать ее. Я тебе искренне желаю такую женщину, старую… Для мужчины такие женщины – состояние. Слава Богу, если ты соединишься с такой на некоторое время». Госпожа Тютчева вскоре умерла. Тургенев постарался забыть горе в обществе женщин, менее уважаемых.

Рассеянная жизнь не мешала ему писать стихи, которые он не осмеливался кому-то показывать и складывал в ящик письменного стола. Тем не менее петербургский «Современник» опубликовал его стихотворение «К Венере Медицейской», которое он подписал «…в» и передал Никитенко. Тургенев не до конца осознал свою первую маленькую победу. Ибо Россия с золочеными куполами, березовыми лесами, крестьянами была далеко. Он больше был расстроен известием матери о том, что сгорел старый дом в Спасском. Она умоляла его приехать хотя бы на несколько дней. Он с неохотой согласился.

Встреча со Спасским, с его покрытыми туманом прудами, пустыми осенними полями и старыми почтительными слугами была неожиданно радостной. Страстный охотник, Тургенев уходил из дома на заре с ружьем наперевес, возвращался поздно, счастливый, проголодавшийся, любовь к животным, квазипантеистическое отношение к миру не мешали ему испытывать удовольствие от охоты на куропаток и зайцев. Он по-настоящему наслаждался, испытывая глубокое чувство полного слияния с природой. По возвращении из длительных охотничьих путешествий он страдал, оттого что должен был вновь встречаться дома со своим бессменным воспитателем – матерью. Заполучив любимого сына, она стала еще более непреклонной, еще более требовательной, еще более назойливой, чем раньше. После нескольких лет независимой жизни в Германии Тургенев с трудом переносил этот ежечасный надзор над собой. Он сказал об этом матери. Она рассердилась. «Если бы я был на твоем месте, – писал Ивану брат, – я бы не поехал, чтобы вновь переносить эти муки, эти крики и скуку, я бы ежедневно благодарил бога за возможность жить на свободе». (Письмо от 16 октября 1840 года.)

Устав от скандалов матери, Тургенев 23 октября 1839 года внезапно уехал в Петербург. Он прожил там несколько недель, побывал в литературных кругах, встретил наряду с другими знаменитостями Лермонтова на одном из литературных вечеров у княгини Шаховской и некоторое время спустя на новогоднем маскараде в дворянском собрании. «В наружности Лермонтова, – напишет позднее Тургенев, – было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовывался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ». (И.С. Тургенев. «Литературные и житейские воспоминания».) Он не посмел подойти к поэту, который после стихов на смерть Пушкина стал предметом особой ненависти властей и любимцем светских салонов.


  • Страницы:
    1, 2