Семейное проклятие

Невроз тут гарантирован – это как минимум.

Милена, кстати, попробовала взять в штат психолога. Но – удивительная у русского человека натура! – ходить к нему пациентки отказывались. Хотя даже платить было не надо, консультации входили в стоимость протокола.

Однако дамы – все, как одна! – самонадеянно заявляли: «У меня с головой все в порядке!»

И вместо того, чтоб над собой поработать или легких антидепрессантов попить – с удовольствием кляли «некомпетентных врачей и проклятые гормоны». Ну и – естественно! – платили огромные деньги трихологам за лечение волос и диетологам за пару скинутых килограммов.

…В упрямое лицо Веры Бородулиной только взгляни, сразу ясно: она уж точно ни к какому психологу не пойдет.

Милена Михайловна кротко склонила голову, вздохнула:

– На что сейчас жалуетесь, Вера Аркадьевна?

– Хочу знать, что вы со мной сделали? – чрезвычайно сухо произнесла Вера. – Чем залечили?

– Что конкретно вас беспокоит?

– Да я просто в развалину превратилась! – возмущенно выкрикнула Бородулина. – Прошло уже восемь месяцев после вашего проклятого протокола, а я себя только хуже чувствую! С каждой неделей!

Милена не стала напоминать, что во время беременности – чужой – Вера как раз выглядела прекрасно. Благодарно говорила врачу, что летает, будто на крыльях. Да и какая у нее особая нагрузка на организм? Всего-то стимуляция суперовуляции да изъятие яйцеклеток. А дальше – отдыхай, все остальные проблемы на плечах суррогатной мамочки.

Но госпожа Бородулина – истеричка. А также эгоистка до мозга костей. Пока все шло, как она желала, на здоровье не жаловалась. Но едва начались конфликты – сначала с мужем, а потом с суррогатной матерью, – мигом спала с лица. Жаловалась Милене на слабость, головокружение, мигрени, тошноту, тяжесть в ногах.

Ей бы «прозак» попить – нет, предпочитала пачками глушить анальгетики.

И к пресловутым гормонам ее состояние решительно никакого отношения не имело.

Хотя Милена все равно обязана взять у Бородулиной кровь на анализ, сделать УЗИ.

– Какой у вас сегодня день цикла? – поинтересовалась врач.

Дамочки, кто лечится от бесплодия, обычно отвечают на этот вопрос без запинки. Однако Вера отрезала:

– Понятия не имею.

С невыразимым презрением добавила:

– Я все эти ваши календарики еще два года назад перестала вести. Никакого толку от них.

– Но хотя бы примерно? – не отставала Милена. – Начало цикла, середина?

Бородулина задумалась:

– Недели две назад месячные были. А может – три, не помню я!

– Вера Аркадьевна, – не удержалась от упрека врач, – а можно поточнее? Вы же давно лечитесь и прекрасно знаете: кровь на гормоны в строго определенный день цикла сдают!

– Не буду я ничего сдавать, – буркнула Вера. – Слышать уже не могу все эти ваши: ФСГ, ЛГ, ХГЧ. Протоколы, стимуляции. Нет, баста. Никаких больше детей, – в ее голосе прозвучало нескрываемое отвращение. – Сделайте только что-нибудь, чтобы у меня голова перестала болеть! – Она поморщилась.

– Боль где локализуется? – поинтересовалась доктор.

– Да везде! – отчаянно отозвалась Вера. – Как чугунный котел голова! Иногда просто тяжелая, а по утрам еще хуже, просто взорваться готова. И в ушах будто насос работает. Ритмичный такой: раз-два, раз-два.

Милена насторожилась:

– Давление артериальное контролируете?

– Раньше всегда нормальное было.

– Раньше – это когда?

Вера задумалась:

– Ну… у вас и измеряли. В октябре. Перед пункцией.

А сейчас июль.

Удивительная беспечность!

Милена Михайловна тут же нацепила пациентке манжетку тонометра, увидела результат, вздохнула:

– Сто пятьдесят на девяносто.

– У меня всегда сто десять было! – опешила Вера. – Это… гипертония?

– Давайте не будем спешить с диагнозом, – оборвала ее Милена. Попросила: – Сядьте на кушетку, снимите туфли.

Впрочем, отеки у Бородулиной и так видны. Да еще лицо изможденное, серое. И одышка ощутимая. Как она, бедная, живет?

– Вам обязательно нужно сдать кровь. Для начала обычные клинику с биохимией, – безапелляционно произнесла Милена. – А УЗИ давайте прямо сейчас сделаем.

Вряд ли здесь что-то по ее части – Вере, судя по всему, прямой путь к кардиологу, – но нужно подстраховаться.

Бородулина – лицо ее сейчас было не сердитым, как вначале, а очень испуганным – покорно проследовала к аппарату. Расстегнула с видимым облегчением ремень на брюках. Милена увидела на ее животе красную полосу, усмехнулась про себя: почему женщины так стараются обязательно втиснуться в одежду на размер меньше?

Менее агрессивной пациентке она бы обязательно посоветовала не заедать горе пирожными. Или хотя бы покупать более просторные брюки. Но Веру упрекать – себе дороже.

Милена молча взялась за датчик. Приложила его к животу пациентки – и едва сама не свалилась с инфарктом.

Ошибки быть не могло: безнадежно бесплодная Вера Бородулина ждала ребенка. Причем срок гестации составлял как минимум двадцать пять недель.

* * *

На Барбадосе швартовались в семь утра. Остров – окруженный изумрудными лагунами, окаймленный бахромой пальм, расцвеченный яркими пятнами особняков, – величаво выступал из утренней дымки. Ради таких моментов и стоит путешествовать. Но туристы, утомленные ночной дискотекой и турниром по блек-джеку, даже не думали высовываться из кают. Зато персоналу можно было без опаски выползти на свет божий.

Василий сбежал из своей каморки еще час назад. Хотя на корабле работал уже третий месяц, никак не мог привыкнуть, что его место здесь – на минус третьем этаже, в комнатухе без иллюминаторов, на втором ярусе нар. Соседи – два югослава и киргиз – нещадно храпели. Из кухонного блока уже за час до рассвета тянуло прогорклым маслом.

Куда лучше на палубе, под робким ранним солнцем, в удобном шезлонге. Вообще-то присутствовать на гостевой территории сотрудникам не разрешалось, но кто его сейчас, когда корабль швартуется, а туристы дрыхнут, заметит?

Хоть почувствовать себя – на полчаса в день! – человеком, белой костью, а не безропотной шестеренкой.

Вася никак не мог смириться с фортелем, что подкинула ему жизнь. Разве мог он даже в самом страшном ночном кошмаре представить, что придется служить в должности «подай-принеси»?! Ему, блестяще образованному финансисту?!

Он люто ненавидел свой нынешний жалкий статус. Работ на корабле у него было целых две, и обе такие, что в приличном обществе признаться стыдно. Только подумать, «младший официант»! А вторая должность еще позорней, «ученик крупье»! Даже карты сдавать не позволено – приходится стоять на рулетке, проигранные фишки по цвету сортировать.

– Учитесь, Васья, много работайте над собой, и у вас будут иметься блестящие перспективы, – подбадривает его Брендон, менеджер по персоналу.

Что ж, для киргиза из пыльного кишлака лишняя сотня евро к зарплате – может, и перспектива. Но Васю карьера халдея совершенно не вдохновляла. Да и до какой должности он может дорасти? Управлять рестораном – годам к пятидесяти, когда уже гастрит, седины и ничего в жизни не хочется?

То ли дело его прежняя – в России! – карьера.

Вася механически выполнял нехитрые манипуляции, прислуживал – и постоянно вспоминал другие времена. Когда вместо худо скроенной униформы он носил костюм, рабочие часы проводил в собственном кабинете, и даже секретарша у него имелась.

К тому же тяжело хронически семейному человеку вдруг зажить бобылем. Он скучал о своих девочках. В основном, о дочке. Но и Альку тоже вспоминал. Ее преданный взгляд, вкуснейшие борщи, а какие безупречные стрелки она делала на брюках! (Тут-то гладить приходилось самому, и Вася уже пару комплектов формы сжег – вычли потом из зарплаты.)

Он никогда особенно не любил жену, но прикипел к ней – за десять-то лет! – покрепче, чем мидия к старому пирсу. И сейчас, когда его силой вырвали из уютного лежбища, рвался домой всей душой.

Но только не было у него больше дома. Роль приживальщика при вечно недовольной мамочке Васю решительно не устраивала. А собственную квартиру в столице – единственный капитал их семьи – пришлось продать.

Решение, как говорят, непопулярное. Однако иных – тут Василий был уверен, не было. Лучше уж один раз рубануть сплеча – но единым махом рассчитаться с кредиторами. Если б не решился он на крайнюю меру – жилье все равно бы отобрали. Но не в качестве оплаты долга, а за проценты. В итоге: и бездомный, и кредит на тебе по-прежнему висит.

Только жене – узколобой клуше – никак очевидного не объяснишь. Мать звонила, рассказывала: Алька рвет и мечет. Возмущается, что он посмел продать квартиру без ее согласия, «выбросил дочку на улицу».

Разумное зерно в ее претензиях, конечно, есть. Но только что он может сделать? Это Фархаду хорошо: отпахал на корабле годик-другой, скопил пять штук евро – и покупай в своих степях хоть особняк. А на жилье в российской столице сортировкой фишек в казино не заработаешь. Минимум управляющим игорным заведением надо быть. Но на тепленькие должности, увы, только европейцев берут.

Замутить бы какой-нибудь бизнес! На их корабле (Вася улавливал обрывки чужих разговоров) серьезные люди путешествуют частенько. Швыряют на рулетку стодолларовые фишки в номер и меж собой обсуждают небрежненько растаможку иномарок, экспорт леса, строительство торгового центра. Понятно, что он – без денег, без связей – никому не интересен. Но, если б вдруг появилась у него идея, уникальное торговое предложение… Он, конечно, нашел бы кого новым бизнесом заинтересовать.

Только не приходило ему в голову ничего эксклюзивного.

А чтоб не жить на унизительную зарплату, оставалось лишь всячески развлекать-ублажать-обхаживать престарелых туристок. У них на корабле все, кто мордой и фигурой хорош и по-английски болтает, перед обеспеченными дамочками стелились. Имели с того как минимум приличные чаевые. Очень часто – подарки. А иных – самых удачливых! – пожилые богачки забирали с собой на полный пансион. Болтали, что некоторым и жениться на обеспеченных дамах удалось. В истории про законные браки и огромное наследство Василий, конечно, не верил. Но один из официантов хвастался, что поплясал недельку вокруг престарелой Джульетты – и опаньки, подарила ему дамочка «Икс-пятый». Не новый – скупердяйка! – но все равно за пятьдесят штук евро удалось продать. А другому шустрику – дорогущие швейцарские часы достались.

Вася пока что ничем таким похвалиться не мог.

Хотя – если бы взял на себя труд понравиться – даже напрягаться бы не пришлось. Он, пусть и пребывал в депрессии, себя не запускал. Когда выдавались выходные (не дни, такой роскоши здесь не бывает, – жалкие шесть часов), обязательно шел в спортзал. Если стояли в порту, спешил на пляж, много плавал. Внешне и не скажешь, что работать ему приходится сутками – загорел, посвежел.

Дамочки бросали на него плотоядные взгляды, самые смелые – открыто заигрывали. Однако Вася вежливо, но твердо отклонял их притязания.

– Дурак! – посмеивались над ним коллеги. – Что тебя смущает? Как минимум бы выспался нормально в каюте люкс, шампанского хорошего попил, закусил ананасом!

Даже Брендон решил, наверно, что официант из России, как при советской власти, «облико морале» блюдет, – однажды обмолвился, что личные контакты с туристками, если они не в рабочее время и по обоюдному согласию, на корабле не возбраняются.

Но Васю смущала не только моральная сторона вопроса. И даже не пергаментная кожа старух, не их руки в некрасивых темных пятнах. Бесила манера, в какой женщины обращались к своим вассалам: «Мой котик, помассируй мне спинку!», «Миленький, не дергай меня, я сегодня не в настроении».

Не привык он – пока! – чтобы с ним в таком тоне разговаривали.

Поэтому редкое свободное время проводил не с отдыхающими дамами, а в одиночестве на гостевой палубе. В укромном шезлонге, между площадкой для крикета и водяными горками. Здесь бы очень понравилось дочери Настеньке. Да и Аля – хотя жена всегда терялась на людях – быстро бы освоилась. На теплоходе к таким, как она, всегда повышенное внимание. Аниматорам даже премии дают, коли тем удается втянуть робких туристов в бесконечную круговерть activities.

…Василий совсем было улетел мыслями в свою недавнюю, такую счастливую, московскую жизнь. Даже показалось, что чует – очень отчетливо! – запах Алкиных блинчиков.

Интересно, если он теперешний, – гол как сокол – вернется в Россию и бросится к ней в ноги, жена простит?

Сердце подсказывало: коли хорошо покаешься, то запросто. Алька по своему характеру жертва. Станет мыкаться вместе с ним по съемным квартирам, да еще и гордиться собой: что мужа в беде не бросила. «Интересно, – начал прикидывать Василий, – она уже родила злосчастного заказного ребенка? И если да, то куда его дела? Хорошо бы, конечно, чтоб отдала Вере, как планировалось. В обмен на кругленькую сумму. Тогда можно и ипотеку взять. Начать новую жизнь в новой квартире. Уж лучше с привычной, все прощающей Аллочкой – чем ублажать на далеких Карибах несносных иностранок-старух. Впрочем, все. Хватит о них думать даже».

Вася эффектным прыжком вскочил с шезлонга, с удовольствием потянулся. Сегодня – о, счастье! – вахты в ресторане нет. До четырех часов дня – пока не откроется казино – он абсолютно свободен. И замечательно, что день отдыха выпал именно на Барбадос. Пляжи здесь – в отличие, например, от каменистой Гваделупы – настоящая картинка из рекламы. Лежишь себе под пальмой на белоснежном песке с запотевшим бокалом в руках. Традиционного карибского рома, правда, не выпьешь, раз после обеда на службу, но местное пиво тоже выше всяких похвал.

Все, пришвартовались. Пора идти.

Обитый бархатом лифт для туристов совсем рядом, но в нем – недавнее новшество! – установили видеокамеру. Менеджер по персоналу с остервенением штрафует тех сотрудников, кто затесался к чистой публике. Да и не идет раззолоченный зеркальный ящик до минус третьего этажа.

Вася покинул туристские райские кущи, торопливо прошел по коридору меж рядами кают, уже протянул руку к неприметной дверце… И вдруг услышал веселый, на хорошем английском, вопрос:

– Ой, а вы куда?

Обернулся, увидел: на него с любопытством уставилась девчонка лет тринадцати, загорелые ножки, белоснежные шорты. Явно мается – как многие дети на корабле – от скуки.

Василий улыбнулся, понизил голос, заговорщицки произнес:

– Через эту дверь уходят на секретную миссию. Только тс-с, никому ни слова!

– What kind of mission?[3] – Глаза девчушки расширились от интереса.

– Там точка стыковки, – серьезно пояснил Вася. – С батискафом инопланетян.

Девочка на секунду задумалась. Кажется, поняла, что он шутит. Но спросила совершенно серьезно:

– А как инопланетяне под воду забрались?

– На многофункциональном межпланетном корабле, естественно! – авторитетно молвил Василий.

– Вау! Познакомите меня с ними? – весело попросила она.

По-английски говорила легко, и акцента почти не заметно. Можно принять ее за юную француженку или итальянку – если б не легкий, тщательно скрываемый испуг в глазах. Характерный исключительно для наших.

Вася, когда наблюдал за туристами в ресторане или в казино, даже развлекался, составлял в уме «каталог страхов». Чего только русские не боялись. Вдруг я закажу блюдо, а меня не поймут? Посмеются над платьем, аниматор что-то спросит, а я растеряюсь и не смогу ответить. Опоздаю к отходу корабля и останусь в чужой стране?!

Девчушка тоже кокетничала, вела small talk[4], будто большая, а сама – как струна натянутая. Захотелось ее успокоить, поддержать.

– Ты очень хорошо говоришь по-английски, – перешел на родной язык Василий. – И шутишь забавно. И вообще умница!

– Ничего себе! – возликовала девчонка. – Так вы наш?! Откуда?

Радость в лице самая искренняя, будто любимого родственника встретила.

– Из Москвы, – улыбнулся Василий.

– А я из Владика, тоже столица, только дальневосточная!

Протянула ладошку, представилась:

– Кристина.

Уважительно оглядела его белоснежную униформу, поинтересовалась:

– Вы, наверно, какой-нибудь боцман? Или штурман? А может быть, даже капитан?!

– Нет, я всего лишь крупье. – Слегка повысил себя в должности Вася.

И вызвал у Кристины очередную бурю восторга:

– В казино работаете? Вот здорово! Хоть бы краем глаза взглянуть!

– А в чем проблема? Приходи. Это ж не суша, где вход строго с восемнадцати, – пригласил Василий.

Девчонка погрустнела:

– Мне маман не разрешит. Совсем затретировала! – Добавила досадливо: – У нее все время то морская болезнь, то мигрень. Сидит сиднем в каюте. И меня никуда не отпускает. Представляете? Весь народ сейчас пойдет на Барбадосе тусить, а мне – торчать на корабле, с книжечкой!

Кристина взглянула просительно.

«Ждет, что ли, что на пляж с собой позову? – мелькнуло у Васи. – Ага, сейчас! Брендон мигом пришьет педофилию и харрасмент[5]».

– Да ладно, на корабле тоже неплохо, – примирительно сказал он. – Шведский стол, горка, детский клуб – все сегодня будет работать.

– Но на Барбадосе-то я больше никогда не окажусь, – тоскливо вздохнула девчонка.

Васю разговор начал утомлять. Да и пара коллег мимо профланировала. Ждать, пока кто-нибудь Брендону доложит, что он с пассажиркой – несовершеннолетней! – кокетничает?

Но только собрался отвязаться от новой знакомой, как из-за спины раздалось:

– Кристи! Вот ты где!

Девочка состроила недовольную рожицу, прошептала одними губами:

– Маман.

Пришлось обернуться. Ожидал после дочкиной аттестации увидеть даму с кислым лицом, эдакого вечно недовольного монстра. Но оказалось, стоит рядом очень даже милая женщина. Кареглазая, пухленькая. Внешне никакого сходства, конечно, но чем-то неуловимо напомнила она ему Алю.

– Доброе утро! – расплылся в улыбке Василий.

– Доброе! – тепло улыбнулась пассажирка.

Единственное, самое обычное слово. Но голос – сексуальнейший. И губы чрезвычайно соблазнительные.

Интересный типаж! Кожа светлая, волосы русые, но примешалась и восточная кровушка. Глаза – будто две миндалины, скулы высокие. Пара морщинок ее совсем не портит, даже придает обаяния.

Обняла свою дочку, произнесла виновато:

– Кристишка вас заболтала, наверно?

– Ма-ам! – ощетинилась девочка.

Оттолкнула заботливую руку, мордаха недовольная. Типичный ершистый подросток. Еще года три, и его собственная дочка будет вести себя точно так же.

«Эх, если б не вся эта история, – грустно подумал Василий, – если б у меня был просто отпуск! И это мы с Настюшкой и Алей отправились бы в путешествие на теплоходе по Карибскому морю…»

Женщина смотрела на него с удивленной, сочувственной даже улыбкой. Как же: привыкли пассажиры, что персонал всегда сияет, как начищенная дверная ручка, а тут вдруг лицо у халдея сумрачное.

Вася вздохнул:

– Извините. Мне пора идти.

– Куда еще идти?! А велеть маме, чтоб она обязательно на берег сошла?! – возмущенно обернулась к нему Кристина.

– Доча, ты чего?! – всплеснула руками женщина.

– Ничего приказать вам я, конечно, не имею права, – примирительно сказал Вася. – Могу только посоветовать: обязательно осмотрите Барбадос. Это прекрасный, очень романтический остров.

Мама девочки смотрела прямо ему в глаза. Она не сделала на него «стойку», даже не улыбнулась – но флюиды от нее исходили такие, что у Васи вдруг с языка сорвалось:

– Я сегодня свободен. Могу вас сопроводить.

– Мама! – завопила Кристина. – Соглашайся немедленно!!!

Стюард, кативший мимо тележку с грязным бельем, обернулся, взглянул на женщину оценивающе. Калькуляцию произвел мгновенно – и показал Васе за спиной дамы сжатый кулак с большим пальцем вниз. В переводе на корабельный: «Взять с нее нечего».

Ничего. Обойдется он без швейцарских часов и обеда за чужой счет в дорогом ресторане. Даже сам купит пикантной незнакомке изумительную барбадосскую пина-коладу.

Он представил очаровательную кареглазку в купальнике, в одних трусиках-слингах… вовсе без них… и сердце затомилось от приятного предвкушения.

Дамочка, кажется, считала его мысли. По щекам разлился румянец. Она обернулась к дочке:

– Кристина, мы с тобой все уже обсудили!.. Я сегодня останусь в каюте, а ты…

Но девочка наехала на мать, как танк:

– И зачем я с тобой только поехала?! Тоже мне, карибский круиз! Уже послезавтра на берег сходим, а еще ни одного приключения! Ни намека даже!!!

– Барбадос, кстати, для приключений самое место, – встрял Василий. Со значением взглянул женщине в глаза. И тут же обернулся к ее дочери: – Я, например, знаю одно местечко, где корабль затонул. Он совсем неглубоко, безо всякого акваланга, просто с маской можно увидеть.

– Мама, ну наплюй ты хоть раз в жизни на свою мигрень! – умоляла Кристина.

И та сдалась:

– Ну хорошо.

Протянула Василию ладошку:

– Давайте тогда познакомимся. Меня Нелли зовут.

От ее прохладного рукопожатия его будто током пронзило.

«Мигрень, значит, у тебя, – весело подумал Вася. – Что ж. Приложу все силы, чтобы ее вылечить!»

Нет, все-таки ориентация у него – нормальная. Не геронтофил. Лучше уж безо всякой для себя выгоды соблазнить симпатичную – его лет! – женщину, чем принимать подарки от немощных старух.

* * *

Зарегистрировать образовательное учреждение у Аллы с Викторией Арнольдовной не получилось. Для этого требовалось нежилое помещение плюс куча разрешений. Пришлось написать в уставе, что они осуществляют всего лишь уход и присмотр за детьми. Кормят, умывают, выгуливают, а учить – вовсе не обязаны.

Однако Алла заявила сразу: «У нас занятия будут лучшие в городе!»

Программы, рекомендованные для государственных детских садиков, она даже изучать не стала. Составила собственный методический план. Вошли в него рисование, лепка, основы грамоты и счета, письмо (не буквы, конечно, только закорючки и палочки), английский, физкультура, музыка, танцы. Виктория Арнольдовна настояла еще на одном предмете: «Основы этикета». Даже маленькая Настя поучаствовала в составлении программы: предложила полчаса в день выделить на сказки. Вдохновенно расписывала:

– Но пусть малыши не просто слушают, а отвечают на вопросы, пересказывают, рисуют! Все как в школе!

– Еще скажи: сочинение пишут, – хмыкнула Виктория Арнольдовна. – Фантазерка!

Однако Аля дочку поддержала:

– А по-моему, отличная идея! Нужно только педагога найти хорошего.

К набору кадров Алла Сергеевна тоже подошла с размахом. Объявила через городскую газету конкурсный набор. Желающих поработать за достойную зарплату оказалось немало. Однако Аля безжалостно отсекла большинство опытных педагогов — кто привык муштровать детишек в муниципальных детских садах. В штат в итоге попали две недавние выпускницы пединститута – неутомимые и задорные. Бывшая няня из богатой семьи («С избалованными детишками ладит – значит, и в садике все получится», – решила Алла). А еще – неслыханная диковина для Калядина! – самый настоящий афроамериканец, родом из Нигерии, студент-заочник Института физкультуры. Ему доверили преподавать ритмику и физподготовку.

Даже сотрудниц на должность нянечек подбирали со всем тщанием – Аля и на прежние места работы им звонила, и в поликлинике интересовалась: действительно ли такая-то оформляла у вас медицинскую книжку?

…Найти воспитанников – как и предсказывала Виктория Арнольдовна! – оказалось куда легче. В городские садики Калядина, как везде в России, на очередь надо вставать, едва ребенок родится, да и то не факт, что к трем годам возьмут. Те «счастливчики», кому мест хватило, тоже не всегда в государственных учреждениях приживались. Одни болели постоянно, другие изо дня в день истерики закатывали: «Не хочу туда!» – у какой матери сердце выдержит?

А платежеспособные клиенты в Калядине были. Градообразующим предприятием управляли французы, его топ-менеджеры, как злословил обыватель, деньги гребли лопатой. Две частные поликлиники есть, успешный кирпичный завод, фитнес-клуб – их руководство, конечно, тоже не бедствует. И своих детей элита с удовольствием отправила в первый в городе частный садик.

Хрестоматийный персонаж – на бандитской черной машине и с пальцами веером – среди родителей, к счастью, был единственный. Местный браток по имени Ростислав. Выглядел он совершенно так, как в сериалах показывают: коренастый, кряжистый. С мощной шеей – ее плотно облегала толстая золотая цепь. Ездил по утрам на черном «Мерседесе», а вечерами – на черной же «БМВ».

А вот юной красотки-блондинки на должности жены у братка не было.

– Выгнал я ее, потаскушку, – доверительно сообщил Ростислав Алле Сергеевне. – И сына себе оставил.

Сын – ангельского вида мальчик, белокурый, ясноглазый, с тонкими чертами лица – отца обожал и подражал ему во всем. Ладно, привычку обращаться к воспитателям «Эй, ты!» и водружать ноги на парту во время занятий изжили довольно быстро. Но юное создание (пяти лет от роду) еще и материлось – вдохновенно, богато. Причем папа – а возил ребенка в сад всегда он, шоферу наследника не доверял – от Алиных претензий только отмахивался: «Не придирайся. Как еще парню свои эмоции выражать?»

Прочие дети с восторгом усваивали словечки, с удовольствием щеголяли новым знанием у себя дома. Родители, естественно, возмущались.

Аля уже собралась белокурого ангела просто выгнать. Однако дочка – Настенька была практичной не по годам – подсказала выход из педагогического тупика:

– Мам, да ты его штрафуй лучше! За каждое матное слово! Они богатые, вот пусть и делятся капиталами.

Требовать с мальчика (или с его отца) денег Алла не стала. Но дочкину идею использовала. Ввела в саду систему «монеток» – специально пришлось заказывать ярко-желтые блестящие жетончики. За успехи в учебе – извольте получить, за хулиганство – отдать. Меняться на игрушки или любые другие предметы запрещено категорически.

«Денежки» в саду прижились. Дети вовсю за ними охотились, и главным охотником оказался сын братка Ростислава. Хотя что ему, казалось бы, ничего не стоящие кругляшки, если папа уже карманные деньги выдает по пятьсот рублей в день? Но он стоял за монетки насмерть. Выслуживался на занятиях, постоянно приставал к воспитателям: «Что еще сделать, чтобы монетку получить?» А главное, материться в саду перестал – потому что каждое грубое словечко «золотого» кругляшка ему стоило. Зато, едва отец его за калитку выводил, отрывался по полной программе. Виктория Арнольдовна со смеху умирала:

– Такие конструкции наворачивает, я в жизни не слышала! Даже отец стал возмущаться, вчера, слышу, говорит: «Чему тебя только в этом садике учат?»

…Что ж, пришлось и Насте премию выдавать за хорошую идею.

С детьми, даже с такими малышами – быстро поняла Аля – всегда можно договориться.

И заинтересовать их учебой.

Алла чрезвычайно гордилась тем фактом, что малышня – крохи совсем, самому младшему два с половиной – едва приходили в садик, начинали спрашивать: «Когда занятия?»

А через полгода работы ей – директору сада! – и «высший пилотаж» стал удаваться. Наводить порядок в «плохие дни» – когда воспитанники вдруг все разом выходили из повиновения и даже опытные воспитательницы с ними не справлялись. Но Кузовлева входила в раздевалку или в класс, где визжали, ссорились, канючили, толкались детишки. Строго взглядывала, раздавала пару-тройку команд – и немедленно утихал гвалт.

Браток Ростислав однажды увидел, как она управляется с подопечными, уважительно пробасил:

– Из вас, Алла Сергеевна, отличный бы смотрящий получился. И доходы сразу совсем другие. Не хотите?

– Спасибо, я уж лучше в детском садике, – рассмеялась в ответ она.

…С доходами, впрочем, пока было неважно, хотя некоторые родители и утверждали, что «за такие деньги наши дети должны на золотых унитазах сидеть». Что ж, Аля продемонстрировала злопыхателям список расходов: налоги, зарплата, коммунальные платежи. Фермерские продукты для детишек. Банковский кредит надо погашать.

А еще она старалась каждый месяц вернуть хотя бы немного Николаю Алексеевичу. Тот, правда, каждый раз сердился. Уверял, что ему не срочно и вообще не нужно. «Аллочка, вы же только раскручиваете бизнес! У вас прибыль пока мизерная, я знаю! Пожалуйста, забудьте вы про эти деньги! Хотя бы на год!»

Однако Алла стояла на своем.

Она не стала рассказывать Николаю Алексеевичу про звонок его жены, передавать злые слова, что та ей наговорила. Однако романтический флер вокруг элегантного, пожилого стоматолога изрядно померк.

Впрочем, тот все равно оставался единственным мужчиной в ее ближайшем окружении. И очень скоро Але пришлось обратиться к нему за помощью.

…Виктория Арнольдовна находилась в отличных отношениях со всем Калядином. Но было исключение. Единственное. Сосед по имени Борис Борисович.

Началась война, как водится, из-за ерунды. Давным-давно сосед взялся возводить на своем участке баню – гораздо ближе к границе участка, чем положено по нормам. Виктория Арнольдовна увидела нарушение сразу, когда еще фундамент только разметили. Пришла, по-хорошему попросила отодвинуть: «Если вдруг пожар, на мой дом огонь перекинется сразу!»

Но Борис Борисович переносить строение отказался.

«Надо было мне на него сразу жалобу написать», – вздыхала теперь старуха.

Но тогда – пятнадцать лет назад – она просто махнула рукой: «Пусть строит, где хочет».

Сосед вошел во вкус. Однажды, когда Виктория Арнольдовна уезжала к Кириллу в Москву, вломился на ее участок. И спилил ветки у роскошного дуба. Они якобы ему грядки затеняли.

Пожилая женщина опять промолчала. Взорвалась, лишь когда сосед возвел опять впритык к ее забору, к тому же точно под окнами спальни – огромную конуру. И поместил туда двух собак – чрезвычайно брехливых.

Тут уж Виктория Арнольдовна написала, наконец, на него жалобу. Конуру его убрать заставили, но война с тех пор заполыхала в полную силу.