Врачеватель - Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка

Андрей Сергеевич Войновский

Олигархическая сказка. Врачеватель-2. Трагедия абсурда

От автора

Ну, вот и свершилось: некогда рассказанное обаятельной старушкой в дремучих девственных лесах, конечно же не без помощи пока еще идеально работающей памяти, было детально мной воспроизведено и перенесено на многострадальную бумагу, которая, как известно, стерпит все.

До сих пор поверить не могу, но меня, как ни странно, издали. Случается же такое! И, как итог, хмурым осенним безрадостным утром две тысячи пятого от Рождества Христова я если и не проснулся знаменитым на всю страну, то в узких продвинутых кругах столичного бомонда стал персоной, иногда очень даже и узнаваемой. А вот благодаря дорогим моему сердцу издателям превратился в фигуру, не слабо раскручиваемую.

Что и говорить, лиха беда начало. Стоит сделать только первый шаг. Точнее сказать, чтобы за тебя его сделали люди, в тебе заинтересованные, и тогда – пошло-поехало. Ситуация сама будет растить тебя как снежный ком, и обстоятельства начнут складываться исключительно в нужном для тебя направлении. А вот вам и пример: после выхода в свет первого тиража немедленно обозначилась крепкая – я бы даже сказал, нерушимая – дружба с отечественным кинематографом, и я, особо не задумываясь, дал свое величаво-курносое согласие на написание сценария. А это, как вы понимаете, уже совсем другие деньги. И теперь – благодаря им, и только им – сбылась давнишняя мечта идиота: я езжу на замечательном по своим характеристикам трехгодичном джипе Nissan Pathfinder на собственную, наконец-то почти достроенную дачу, наслаждаясь неповторимым ароматом перманентно «зацветающей сосны». При этом всерьез подумывая о приобретении какой-нибудь недвижимости в прибрежной зоне Черногории, как это сделали недавно мои очень близкие друзья. (А я и не завидую!) В общем, как в том старом анекдоте: найдя окурок и кем-то недопитый портвейн, я с великой радостью в душе благоговейно осознал, что жизнь налаживается. Впрочем, если бы не одно серьезное обстоятельство, не на шутку меня встревожившее.

Поскольку нынче, дорогой читатель, и вы это отлично знаете, время исключительно больших проектов, сериалов и такого же рода творческих изысканий, я, в свойственной мне безответственной манере, взял на себя перед моими уважаемыми издателями определенные обязательства: ни много ни мало как написать продолжение. А эти-то замечательные, добрые и умные профессионалы наивно полагали, что старушка из дремучих лесов – не что иное, как литературный прием самого автора! Можете теперь себе представить, в какую ямищу я угодил из-за своего дурацкого и непомерного тщеславия? А все ведь потому, что, когда я скрупулезно, по крохам восстанавливал в памяти событийный ряд старушкиного рассказа, меня неожиданно посетила яркая сакраментальная мыслишка: как художник и как личность, я практически есмь гений! И что расту духовно не по дням, а по часам и совершенствуюсь – исключительно я один, но вот все остальные при этом неизменно топчутся на месте.

Ох, все в этой жизни, друзья мои, палка о двух концах. И поверьте, зарождающая популярность изначально подпадает под это определение. А так как я тогда не мог допустить никакой другой мысли, кроме той, что мое серое вещество не что иное, как мозг маститого, сформировавшегося писателя, то за каких-нибудь два с небольшим месяца с энтузиазмом накалякал полную отсебятину в форме рассказа, с достоинством звезды передав «шедевр» в редакцию своего издательства. Реакция последовала незамедлительно: мне тактично предложили съездить в какой-нибудь Таиланд, подышать свежим морским воздухом, по возможности поплавать… Словом, немного отвлечься от литературных трудов праведных.

Как бы не так! Не на того напали! Да и откуда им было знать, этим производителям литературы, что для меня, неповторимого, все остальные по-прежнему продолжали бег на месте. С каким-то необъяснимым творческим ожесточением я приступил к написанию очередного неповторимого шедевра, денно и нощно, буква за буквой, кропая и царапая шариковой ручкой по бумаге. Страница за страницей творилось мною нечто потрясающе-талантливое, но, как потом оказалось, одному лишь мне и понятное. Одним мной по достоинству и оцененное. После прочтения редакторами моего замечательного опуса за номером «два» мне уже не предлагали повторно съездить куда-нибудь к воде и еще раз как следует окунуться. А не предлагали лишь по той простой причине, что никакой иной реакции, кроме настороженных молчаливых взглядов в среде редакторов моего обожаемого издательства, просто не последовало. И лишь спустя неделю до моего очарованного собственной исключительностью сознания отдаленным эхом наконец-то докатилось: «Послушай, парень, здесь явно что-то не таво». Но дабы окончательно понять, что именно не так и как «бороться» с этим пресловутым «не таво», еще потребовалась не одна неделя, пока мое серое вещество маститого писателя не пришло к окончательному и совсем неутешительному выводу: «Все. Это же полная задница! Да и стыдно-то как к тому же». «А что же теперь делать?» – требовали от меня немедленного ответа мои нетерпеливые инстинкты: один инстинкт сохранения лица, а другой и вовсе – самосохранения. Ведь так подумать: с годами-то Pathfinder не станет прибавлять в цене, а дача так и не достроена, но ты-то, дурачок, в отличие от джипа, еще способен, слава богу, хотя бы уж теперь-то ясно осознать, что дерзкая фортуна в этот раз повернулась к тебе именно тем местом, каким и ты когда-то так счастливо приземлился рядом со старушкой на старое, прогнившее, лет десять назад поваленное бревно. Да видно так там и остался, не заметив резкого ускорения тех, кто по твоему желеобразному уразумению продолжал стоять по грудь в трясине. И вот теперь, на пятом-то десятке жизненного пути, тебя, балбеса, можно сравнить разве что с каким-нибудь малоспособным лохматым юношей из «Фабрики звезд», обратно выброшенным в небытие после того, как телезрители на номинации за него не проголосовали. И все чаще и чаще в бурлящей памяти всплывали строки одной моей автобиографической песенки, написанной лет двадцать назад после какого-то очередного и продолжительного распития крепких спиртных напитков:

На прощанье спою благодарность

Своей Маньке, что вывела в свет

Прощелыгу и, в общем, бездарность.

От меня всем горячий привет.

Ну-ну, мой дорогой, всем и вся сострадающий сентиментальный читатель, не смей меня жалеть. Прошу, не надо. Я ведь не настолько плохо отношусь к самому себе, чтобы из-за подобной ерунды нет-нет да и начать подумывать о добровольном переходе из этого феерического, залитого солнцем мира в какой-нибудь иной. Тем более пока никто так и не дал ровным счетом никаких гарантий, что там сплошной благоухающий Эдем. Уверен, что не все так просто, дорогой читатель. Поэтому не бойся за меня. Я, как Скрипченко на трибуне перед депутатами, выстою. Если, конечно, сохраню рассудок. Либо… Либо запою:

Allons enfants de la Patrie,

Le jour de gloire est arrive…

Глава первая

Прочитав вышеизложенное, вам, друзья, нетрудно будет понять, в каком ужасном состоянии духа находилась моя бренная киселеобразная оболочка, пузом кверху расплывшаяся по дивану. Но неожиданно раздался резкий, заставивший вздрогнуть звонок телефона, тем самым оторвав меня от мыслей невеселых.

Честно вам признаюсь, я давно уже был рад любому телефонному звонку, так как количество оных с каждым днем неуклонно сокращалось. Да и этот прозвенел как уже нечто из ряда вон выходящее, как исключение их правил.

– Здравствуйте, – прозвучало в трубке. – Простите, я случайно разговариваю не с автором «Врачевателя»?

– Да, это я, – после короткого молчания, пусть и немного настороженно, но все же с легким налетом ложной скромности, ответило за меня мое неосязаемое эго.

– О, это замечательно, – чему-то сильно обрадовавшись, продолжил разговор вкрадчиво-бархатистый мужской голос. – Скажите, не могли бы мы с вами встретиться завтра в удобном для вас месте? Ну и, само собой, в любое удобное для вас время? Видите ли, мне поручено вам передать, что ваш визит будет щедро оплачен, – после секундной паузы добавили в трубке.

«Ну, вот и приплыли. Как раз только этого-то мне и не хватало», – подумал я, громко вздохнув в чувствительную мембрану телефонного аппарата. Уж слишком вкрадчивым и бархатистым мне показался тембр позвонившего субъекта.

– Как бы вам это объяснить, – будто разгадав ход моих мыслей, вновь заговорили на том конце провода, – я звоню по поручению одной очень солидной дамы, и она, эта дама, крайне заинтересована в непосредственном контакте с вами. Поэтому, если можно, все подробности я вам изложу при нашей с вами личной встрече.

– Ну, если речь идет о непосредственном контакте с дамой, – без особого воодушевления проскрипел я в трубку, – то я, пожалуй, еще смогу.

«Очередная сумасшедшая, которой денег некуда девать, – решил я про себя. – Она, наверное, уверена, что может осчастливить меня одним своим существованием. Что я с пеленок только и мечтал заделаться эдаким экзотическим жиголо от литературы. Ладно, хрен с тобой. С другой стороны, будет даже интересно посмотреть, что ты за ягодка, если конечно же все это вообще не профанация».

– Ну, так как, – тактично напомнили о себе, – часиков в семь вечера вас устроит?

– Вполне.

– Вот и замечательно, – снова не скрывая радости бархатнули на другом конце. – вы знаете, у меня возникла неплохая идея: пройтись, так сказать, по местам славы боевой. Что, если встретимся «У черта на рогах» или, скажем, в том же ресторане «Грин»?

– Первый вариант отпадает, – безучастно ответил я. – Слишком рогато. Пусть будет «Грин».

– Замечательно и еще раз замечательно. Значит, до завтра. вы не волнуйтесь, я сам к вам подойду. Всего вам хорошего.

«Да и тебе не хворать, красавец ты мой», – захотелось мне ответить на прощание бархатистому субъекту, но сделать это так и не успел. Трубку уже положили. И я вдруг отчетливо вспомнил, как похожую фразу произнес Петрович, когда прощался с Остроголовым той памятной февральской ночью у ресторана, интерьер которого ломился от обилия рогов.

После состоявшегося разговора мне этой ночью не спалось, и смутные, недоброго характера предчувствия тяготили мое и без того подсевшее сознание. Лишь под утро тяжелые веки чуть не раздавили красные, донельзя воспаленные глазницы, и я забылся крепким утренним сном. В каком же именно часу произошло столь радостное для моего уставшего от безделия ума событие, сказать вам не берусь, так как, естественно, не помню.

Эпизод первый

«Ничто не изменилось»

И вот, припарковав любимую, ухоженную, идеально сочетающую скоростные характеристики с параметрами высокой проходимости ласточку на специально отведенной территории для посетителей ресторана «Грин», я неторопливо поднялся по лестнице, ведущей ко входу в данное заведение.

Не успели мои ноги сделать и двух шагов после того, как переступили порог, к моей писательской персоне подошел невысокого роста человек весьма благовидной и ухоженной наружности:

– Добрый вечер…

– А я вас знаю, – беспардонно перебил я поздоровавшегося со мной управляющего рестораном. – Я даже знаю, как вас зовут.

– Немудрено, – добродушно улыбнулись мне в ответ. – вы так точно все описали в своей книге… Извините, а можно вопрос?

– Да ради бога! – Я был сама снисходительность.

– У меня профессиональная память на лица. Специфика бизнеса обязывает… Уверен, вы у нас впервые… но тогда, откуда такая точность? И ведь все до мелочей.

– Да это все по слухам, Алексей, по слухам. Дар видения здесь ни при чем, – еле слышно прошелестел я, поражаясь своей непонятно откуда взявшейся скромности.

Стоя перед входом в большой зал, я внимательно вглядывался в детали интерьера, на самом деле с поразительной точностью воспроизведенные мною со слов обаятельной рассказчицы. И дело было даже не в том, что я действительно сейчас посещал этот ресторан впервые, но в том, что уже твердо знал: позвонивший мне вчера сидит именно за тем столиком, за которым когда-то состоялась беседа Пал Палыча с чиновником высокого ранга. А с другой стороны, ну где он еще мог находиться, назначив мне встречу в этом ресторане?

– Простите великодушно, вас ожидают в «Пиано-баре», – едва повысив голос, тактично обратился ко мне управляющий. Таким образом, вероятно, попытавшись вернуть меня к действительности и вывести из состояния глубокой задумчивости.

– Да, спасибо… Я догадался, – второй уж раз перебил я Алексея, не дав ему договорить. – Не иначе как дальний столик за роялем в самом углу, – сказав это, я по диагонали направился через зал ко входу в соседнее помещение ресторана. Прямиком в «Пиано-бар», одним словом.

Наверняка вам будет интересно знать, что именно испытывало мое нутро, когда я, подчеркнуто медленно передвигая конечностями, «спешил» на встречу со своим вчерашним собеседником? Всего лишь посасывало под ложечкой и немного побаливало травмированное колено. А так, в сущности, больше ничего, кроме какого-то гнетущего ощущения неизвестности. Эх, да что там говорить – тормоз я ивановский. Тормоз, каких и свет не видывал. Благо что хоть хватило ума, как мне тогда казалось, вовремя сие осознать. А такое значительное событие, как осознание чего-то, заявляю вам ответственно, для многих из нас и есть не что иное, как великое благо, ибо, поняв сие, ты уже способен обрести некую новую отправную точку в своем субъективном понимании этого мира. Есть от чего оттолкнуться, если, конечно, с годами от этой гнетущей – как говорила старушка – и неприглядной действительности не умерло в тебе желание взять да и подняться чуть повыше своего нынешнего уровня духовного восприятия жизни.

Ну, я и завернул, мой дорогой читатель. А если честно, сам-то толком не пойму, что именно хотел сказать. И что за мысль пытался донести до вас. Не обижайтесь.

Эпизод второй

«Сахарный качок»

– Спасибо вам, что все-таки пришли. Я, признаюсь, и не надеялся, – ничуть не испытывая неловкости от первой встречи, он пристально смотрел мне в глаза и долго, но не особо сжимая, тряс мою руку, этот лощено-лакированный, усердно ухаживающий за собой качок. С длинными, до плеч, крашенными под блондина волосами с блестками, легкой химией на голове и непомерно натренированными руками и торсом, этот мальчик мне явно напоминал тех игривых юношей, что танцуют в стриптиз-шоу как в полуоткрытых, так и в закрытых столичных клубах.

«Скажи мне, милый, ну и на кой ляд ты-то ей понадобился? – с нескрываемым удивлением задала мне вопрос моя же собственная мысль, подобно молнии мелькнувшая в зрачках, которые тем временем впились, чуть ли не как пиявки, пристальным и острым взглядом в этого пышущего здоровьем красавца. – Смотри, какой мачо! Не то, что ты, студень прошлогодний».

Признаюсь честно: с достоинством ответить зарвавшемуся сознанию мне ровным счетом было нечего.

– Вы меня извините, – продолжал щебетать накаченный «вьюнош», – но я почему-то даже и предположить не мог, что вы приедете раньше времени. Вот как раз сейчас собирался идти вас встречать… Может, мы присядем за столик?

– А действительно, почему бы нам этого не сделать? – почти в тон ответил я ему. Что, собственно, затем мы и сделали. Правда, красавчик – и надо отдать ему должное – учтиво ждал, когда маститый писака первым усядется на уютный диванчик.

– Что будем заказывать? – мило улыбнулся мачо.

– Нет-нет, я за рулем теперь не пью. Дорого обходится, – раздраженно буркнул я в ответ, в который уж раз вспомнив о пятистах долларах, недавно осевших в объемном кармане блюстителя правил дорожного движения. Затем, слегка опомнившись, добавил: – Я, пожалуй, зеленого чая выпью. Только какого-нибудь настоящего, если можно.

– Двойной кофе и зеленый чай. Самый хороший, какой у вас есть, – вполоборота бросил накачанный блондин подошедшему официанту, наготове державшему в руках две увесистые книги ресторанного меню. – И пару пирожных. Только не приторные. Желательно с фруктовой начинкой. На ваше усмотрение.

Немедленно согласившись и не сказав ни слова в ответ, официант кивнул головой и неслышно удалился, после чего в нашем разговоре с блондином повисла пауза, явно не гармонировавшая с живым началом диалога. Мой визави, видимо, подыскивал нужные слова для возобновления беседы, и я, не мудрствуя лукаво, решил ему помочь:

– Так чем же, собственно говоря, моя скромная персона могла так заинтересовать солидную даму, что она, как вы говорите, готова щедро оплатить мой визит к ней? Я все правильно понял?

– Да-да, конечно же. Все так и есть – Мне показалось, что наш красавчик немного занервничал. – вы простите, мне ужасно неудобно, но никак не могу вспомнить ваше имя-отчество.

– Да я вас умоляю, – попытался я успокоить своего собеседника. – Ради бога, дорогой товарищ, не парьтесь вы на этот счет. Я и сам порой его не помню. У меня вообще беда с ономастикой. В той же книге полная чехарда с именами. Даже двум своим героиням не смог придумать разные имена, вконец запутав бедного читателя. Да и не люблю я, честно говоря, когда меня называют по имени-отчеству. Зовите меня просто – citoyen.

– Ой, а что это? – Его глаза от удивления округлились, и он вернулся на мгновение в счастливую, открывающую мир познавательную пору своего не очень-то и далекого детства.

– Да это все французы кочевряжатся, – махнул я рукой. – Не берите в голову. Давайте лучше поговорим о деле. Так чем обязан?

Он достал из внутреннего кармана кричащего последними веяниями моды пиджака довольно плотно набитый конверт и положил его передо мной на стол.

«О, так это деньги!» – с радостью догадался я, безошибочно определив внутреннее содержание конверта исключительно по запаху.

– Здесь двадцать тысяч долларов, – подтвердили мне, – и это только аванс. Либо плата за предстоящую встречу. В случае вашего несогласия деньги остаются у вас.

– Даже так? – Я, как мог, всеми силами пытался скрыть бессовестно рвавшееся наружу удивление. – Это только чтобы я нанес визит солидной даме?

– Совершенно верно. Именно так.

– Тогда у меня вопрос. Можно?

– Конечно, господин… Ситусаян, спрашивайте.

– Солидность дамы определяется ее весом в обществе или же, скажем так, исключительно габаритами?

«Кретин! – уже на этот раз возмутилось мое всплывшее из недр подсознание, видно не выдержав откровенного тупизма своего хозяина. – Тебе за здорово живешь суют под нос двадцать тысяч баксов, а ты еще выпендриваешься. И хамишь к тому же, дерьмо бестактное!»

– Нет-нет, что вы? – с искренностью ответил молодой качок, ничуть не обратив внимания на мою беспардонную выходку. – Это красивая, стройная и очень богатая женщина. В общем, вся из себя такая респектабельная… Ну, солидная, одним словом. Очень.

«Так, либо с ее стройностью и красотой она еще и ненормальная, – судорожно пыталось выстроить логическую цепочку мое не самое умное на свете левое полушарие, – либо здесь какая-то ловушка. Будь предельно осторожен, Грибничок. Не то влипнешь по самое не „балуй“, и никакие баксы тебе не помогут».

А как ты тут откажешься, когда такой соблазн валяется непосредственно перед твоей алчно-одухотворенной мордой? Мне даже показалось, что конверт мне крикнул, причем неоднократно: «Бери меня! Бери быстрей! Я твой, не сомневайся. Нам вместе будет очень хорошо. Вместе достроим дачу, съездим на море. Отлично отдохнем… Бери, родной! Бери – и будешь счастлив».

Не могу не признаться вам, что за последнее время к деньгам я очень привык. И привык, естественно, быстро. Чем больше их становилось, тем серьезнее были затраты и соответственно строго пропорционально росли запросы. Опять все та же палка о двух концах или, скорее, Змей Горыныч о трех головах: количество, затраты и запросы. В общем, не хватало, и моя рука уже было инстинктивно потянулась к набитому конверту, но я ее отдернул, спросив качка при этом:

– А с чем я должен буду согласиться? – поймав себя на мысли, что это-то как раз и есть вопрос краеугольный.

Наверное, после столь длительного моего раздумья и сопутствовавшего ему молчания этот вопрос прогремел как гром среди ясного неба, и мой спортивный собеседник с химией на голове даже вздрогнул от неожиданности. Пришлось мне повторить вопрос. Тем более что и официант оперативно выполнил заказ, но больно уж некстати, так как из-за лежавшего передо мной конверта некуда было поставить чашечку с блюдечком… Правда, пока еще без голубой каемочки.

– Так все-таки, с чем же, наконец, я должен буду согласиться, дорогой товарищ? – с некоторым раздражением спросил я у мачо в третий раз, после того как старательный официант изволил удалиться.

– Ой, извините, не уполномочен, – произнес качок, жадным большим глотком отхлебывая кофе. – Она, наверное, сама вам все расскажет при личной встрече. А я, так честно, и не знаю, о чем речь. Да мне-то это, согласитесь, и незачем. Мое дело встретиться и передать. Вот, кстати… вам еще просили сказать, чтобы вы на встречу с собой эти деньги не брали. Это своего рода гарантия.

– Ну хорошо, молодой человек, – не отставал я от него, – а где и когда я должен с ней встретиться?

– Ой, замечательно вкусное! Попробуйте, советую, – щебетал атлет, с аппетитом заглатывая пирожное с фруктовой начинкой. – Она готова принять вас хоть сегодня. Вот ее телефон, – он протянул мне визитную карточку солидной дамы.

Взглянув на визитку, я положил ее в передний карман своего классического пиджака в крупную коричневую клетку. Меня почему-то приятно удивило, что фамилия и имя респектабельной особы были не иностранного происхождения. Оставалось дело за малым: взять в руки конверт и положить его теперь уже во внутренний карман пиджака.

– А вы, я так понял, мою книгу читали? – неизвестно зачем спросил я жующего красавчика.

– Конечно, с удовольствием, – индифферентно ответил он мне, сделав очередной глоток.

– Ну, и как?

– А что, прикольно. Читабельно. Классное кино может получиться.

– Да, пожалуй, – согласился я, кладя конверт во внутренний карман. – А хотите, молодой человек, я с первого раза угадаю ваше имя? – после некоторого молчания как-то само собой сорвалось у меня с языка.

Оставив вкусное пирожное с фруктовой начинкой, он поднял свою искусственно-белокурую ухоженную голову и, как мне показалось, впервые за время нашего разговора осмысленно посмотрев мне прямо в глаза, спокойно произнес:

– А что тут угадывать? Меня действительно зовут Георгий. Только это чистой воды совпадение. Я из другой оперы.

Эпизод третий

«Какая беспардонность!»

А вот я не из тех, кто, забрав конверт, как нерадивый пацан или выскочка какой-нибудь, вот так, сломя голову, побежит немедленно звонить солидной даме, будь она хоть трижды красива, стройна и при деньгах. Я умею с достоинством выдерживать паузу.

Да нет, конечно же я позвонил, но сделал это лишь на следующий день после памятной встречи с Жориком. С этим бархатисто-накачанным и как бы поверенным в ее делах искусственным блондином.

Ну, а предварительно, естественно, тщательно подготовился к предстоящему телефонному разговору, но он оказался на удивление и до обидного скоротечным. Приятный, с едва уловимой хрипотцой женский голос на мое приветствие, нисколько не смутившись и не обрадовавшись, со спокойствием удава лаконично чуть ли не отчеканил в трубку:

– Ужасно рада вашему звонку. Спасибо, что откликнулись на мою просьбу. Сейчас вам перезвонит мой секретарь, и вы назовете ему свой адрес. В течение двадцати минут за вами заедет машина. До встречи.

«Я что ей мальчик, в конце концов, чтобы в течение двадцати минут суметь привести себя в порядок?! Или она считает, что у меня не может быть других дел, кроме как метеором лететь к ней на встречу? Должна же существовать ну хотя бы какая-то этика! Наглость у этих богатых беспередельная!» – булькая и выпуская клубы пара, подобно давно уже перекипевшему чайнику, не на шутку возмутилось все мое естество. Причем, от пяток до корней волос на голове. Однако это не помешало естеству стремглав рвануть в ванную комнату, не забыв при этом обязательно прихватить с собой телефонную трубку, дабы, находясь в душе, не дай бог, не прозевать звонок секретаря солидной, но, судя по всему, все же невоспитанной дамы.

Эпизод четвертый

«Король воды, дерьма и пара»

Я даже представить себе не мог, что способен на такую прыть: через двадцать с небольшим минут уже сидел на заднем сиденье «мерседеса» представительского класса, как какой-нибудь глава недавно образованной африканской страны. К тому же чистый, с высушенными волосами и приятно пахнущий.

Слева от меня в скромной, невальяжной позе расположился секретарь солидной дамы: мужчина лет тридцати. Эдакий «белый воротничок», как минимум, с двумя высшими образованиями. Ну и конечно же сама любезность. Это и ежу понятно.

«Мерседес» плавно катил мою маститую писательскую задницу по гладко отполированному, без выбоин и кочек шоссе, а я в это время занимался тем, что пытался быстро прочитать написанное и хоть немного разглядеть изображенное на рекламных щитах, натыканных практически в каждом пролете между столбами. Боже праведный, поглядел бы ты с небес своих, чего тут только стыдливо и ненавязчиво не предлагалось «нашему» вниманию: от коттеджного рая в больных, проеденных жуком-короедом соснах до лучших во всем мире дизайнеров и отделочников; от умопомрачительной по красоте мебели до нескончаемой вкусовой палитры придорожных супермаркетов, словно специально выстроенных для чревоугодников с ярко выраженными отклонениями; от скромного намека, что все мы смертны и потому вовремя надо лечить зубы исключительно в «ихней» клинике, до философского упоминания, что ни в коем случае не стоит пренебрегать немецкой педантичностью… Каждый плакат, смазливо улыбаясь, неуклонно гнул свое: «Дорогие и любимые нувориши, с безграничной радостью в наших бескорыстных сердцах мы готовы принять от вас ваши кровно заработанные денежки, предложив вам, ненаглядные, товар наиотменнейшего качества и всего-то лишь с тройной накруточкой! Ну, посудите сами, а кому сейчас легко? Так что приходите только к нам, желанные вы наши!»

Однако мне это занятие – разглядывать плакаты – очень быстро надоело: от такой головокружительной пестроты стало рябить в глазах и начало казаться, что количество щитов вполне сопоставимо с количеством деревьев, растущих вдоль дороги, и я переключился на иной порядок мыслей, заняв себя другим. Начал гадать, куда же именно меня везут: в Барвиху, Жуковку, в Горки-II или, может, на Николину Гору? (Хорошо, что на Успенке нет кудыкиной горы.) А впрочем, какое это имеет значение на данный момент? Главное, что везут, а уж куда – дело десятое. Там, как говорится, и посмотрим. Сориентируемся на месте. По обстоятельствам, так сказать.

А вы, мой дорогой читатель, конечно же давно уж догадались, что везли меня именно по Рублево-Успенскому загородному шоссе, что катит строго в западном направлении от родной столицы. Не на север и не на восток, прошу заметить, а исключительно на запад. А куда прикажите деваться от этой, еще по первой книге намозолившей глаза дороги, если тебе, дураку, по судьбе выпадает на долю счастье общения с людьми, представляющими так называемую определенную прослойку… нашего, с такой неуглядимой быстротой меняющегося общества? Да вот и я о том же. Так что не обессудьте, пишу, что есть.

Эпизод пятый

«Ба! Какие встречи!»

В результате все оказалось до банального примитивным, незатейливым и прозаичным. Особняк солидной дамы находился в некогда мало кому известной деревне Жуковка со стороны Москва-реки. Представительского класса «мерседес» с присущей ему солидностью неторопливо заехал на охраняемую территорию, после чего массивные металлические ворота медленно за ним закрылись автоматически. Зато немедленно открылась дверь автомобиля, и как раз с той стороны, где удобно расположилась моя писательская задница. Я вышел из машины и полной грудью вдохнул почти свежего и почти загородного воздуха.

«Казалось бы, ну те же сосны! Однако, как говорят, почувствуйте разницу: в сравнении с чистотой и свежестью воздуха на моей, пусть убогенькой, но почти достроенной даче, Жуковка отдыхает. Поверьте мне, господа, разница не просто существенная – она разительная. И я не понимаю, как можно платить по пятьдесят тысяч условных единиц за сотку только потому, что именно это место, а никакое другое определяет твой социальный статус, твое истинное положение в обществе?» – не укладывалось в моем примитивно сконструированном мозгу.

Нет-нет, мой дорогой читатель, упаси боже! Я не ханжа и тем более вовсе не собираюсь заглядывать в чужой карман. Я, наверное, действительно чего-то в этой жизни недопонимаю.

С открытой дежурной улыбкой меня встретил, как я понял, мажордом и, сообщив, что хозяйка немного задерживается, любезно пригласил переступить порог трехэтажного особняка, не слишком-то и утопавшего в зеленых соснах.

Войдя в роскошную гостиную, я сразу поймал себя на мысли, что оказался в обстановке, знакомой мне до мелочей. Особенно знакомым мне показалось огромных размеров кожаное кресло, стоявшее у не горевшего камина, выложенного изумительными изразцами, но совсем не гармонировавшего с интерьером. Вообще, хотелось бы сказать, что, на мой субъективный и непрофессиональный взгляд, в слишком богатом убранстве гостиной отсутствовало главное – мера. А значит, вкус. Возможно, это было как-то связано с одним из рекламных щитов, в обилии торчавших вдоль дороги? Не знаю. Точно сказать не берусь. С определенной точностью могу поведать лишь одно: запаливать камин действительно не имело никакого смысла, потому что за окнами особняка солидной дамы творилось самое что ни на есть начало лета. Лето две тысячи шестого от Рождества Христова, и этой необъятной, поистине бескрайней и богатой недрами стране по имени Россия оставалось не так уж много времени до выборов нового гаранта Конституции… А к чему это я, братцы? Ну, видимо, ассоциации с разгорающимся пламенем или, скорее всего, просто нездоровое воображение несформировавшегося художника.

Покуривая сигаретку и, как плебей, выпуская кольцами дым изо рта, я сидел, комфортно устроившись на уютном диванчике, когда кто-то из обслуги принес мне чашечку крепкого свежезаваренного кофе, поставив ее прямо перед моей физиономией, как мне показалось, подчеркнуто неучтиво. Я поднял голову и обомлел: в шаге от меня стояла Серафима Яковлевна. Сомнений быть не могло – это была она. Да-да, именно она. Она, которая сейчас эдаким Колоссом Родосским стоит и смотрит на меня недобрыми глазами.

– Господи, Серафима Яковлевна, это же вы! Я вот почему-то это сразу и почувствовал… Ну это же вы, ведь правда?

– Собственной персоной. С рождения до смерти, – не скрывая раздражения, огрызнулись мне в ответ. – Ну и жизнь ты мне устроил со своей паршивой книжонкой, сукин ты сын! А я тебя сразу узнала. Еще раньше по ящику срисовала, – прошипела достойная женщина, указывая на громадных размеров телевизор с плоским экраном. – Ну, думаю, попадись ты мне!.. А сейчас вот гляжу в твои напуганные глазенки, и ничего ты у меня, акромя жалости, и не вызываешь, писака ты хренов! Чего в штаны-то наложил? – она неожиданно вплотную приблизилась ко мне: – А ну, говори, пузатый, откуда прознал? Сказал кто или подслушал?

– Се… Серафима Яковлевна, поверьте, это богатое воображение художника. Только и всего, – покрывшись крупными каплями пота, невнятно пролепетал я.

Ну и, естественно, вместе со мной в унисон блеял не менее напуганный мой же инстинкт самосохранения.

– Эх, дать бы тебе вот этим кулаком по твоему богатому воображению! – Ее совсем не женский кулачок маятником раскачивался в опасной близости от моих ноздрей, и не на шутку становилось страшно. – Литературцы поганые, вам бы только бумагу марать да людям жизнь портить!

– Серафима! – услышал я резкий женский голос откуда-то со входа и в очередной раз вздрогнул, ибо уже готовился к худшему. – Ты чего там делаешь? А ну-ка отойди от него немедленно!

– Мне Андреич сказал ему кофе сварить, – как ни в чем не бывало невозмутимо ответила Серафима Яковлевна. – Они, видишь ли, заказывали. Ну я и принесла. Теперь могу идти, Людмила Георгиевна?

– Да, Серафима, спасибо. Можешь идти, – послышался за моей спиной все тот же резкий, командный голос, но я уж оборачиваться не стал. Что-то мне внутри подсказывало, что было бы неплохо все же вернуть остатки самообладания.

На прощание, прошив меня насквозь острым, как лезвие, взглядом, Серафима Яковлевна, не особо поспешая, покинула гостиную.

Полностью вернуть самообладание мне так и не удалось. А чего скрывать, я вовсе не их тех семерых полярников на зимовье, которые были очень смелые, в старом фильме режиссера Герасимова. Я, скорее, наоборот – натура впечатлительная, и все мои переживания прямиком, как в зеркале, отражаются на моей же слишком одаренной мимическими морщинами физиономии. И потому мне трудно скрыть свои эмоции от посторонних глаз.

– Вы уж нас извините, – Людмила Георгиевна подошла ко мне и, сев напротив, протянула руку для приветствия, а я, дурак напуганный, не придумал ничего лучше, как через стол поцеловать ей руку, при этом, словно на батуте вскочив с дивана, раскорячился в совершенно идиотской неудобоваримой позе. Боже, какой же я кретин!

– Правда, вы нас извините, – она сочла нужным повторить свою начальную фразу. – вы, в общем-то, должны понимать, что ваша книга среди некоторых обитателей этого дома вызвала, так скажем, некие брожения… Некоторый переполох в умах, в сознании… Ну вы, я думаю, понимаете, о чем я?

«Да, черт бы вас всех подрал, – мысленно в сердцах воскликнул я. – Надо было все-таки взять с собой эти чертовы деньги, отдать их и мотать отсюда к чертовой матери!»

– Вы правы, действительно, как много в нашей жизни чертовщины… – На меня смотрели спокойные, умные, слегка лукавые глаза, в точности прочитавшие мои сокровенные мысли. Я же говорил, что у меня все написано на роже. – вы только не волнуйтесь, – попытались меня успокоить, – наш уговор в силе: переданные вам деньги остаются у вас. К тому же, вы понимаете, для меня эта сумма несущественная. И потом, так уж получилось: один ваш визит стоит гораздо больше.

Я молчал, не зная, что ей ответить, и тупо ждал, когда она сама продолжит разговор.

Какое-то время эта на самом деле красивая и статная женщина, не отрывая взгляда, внимательно смотрела на меня, но потом вдруг неожиданно залилась громким заразительным смехом, немного по-детски прикрывая ладонью рот от улыбки, непроизвольно расползшиеся в разные стороны губы.

– Нет-нет, вы на меня только, пожалуйста, не обижайтесь. Я, в общем-то, баба простая, свойская. Просто сильно в этой жизни повезло, а так ничем от других российских баб не отличаюсь. Разве что богатая, как какая-нибудь саудовская принцесса… Ой, не могу, простите! Прямо истерика какая-то! – Новый приступ смеха заставил ее откинуться на диван и уткнуться лицом в лежавшую рядом подушку. Когда приступ смеха прошел, она, немного отдышавшись, виновато и, как мне показалось, по-женски слегка заискивающе, но не без доли кокетства спросила меня:

– Вы конечно же можете послать куда подальше мою наглую натуру, но можно я вас буду звать Грибничком? Ой, правда, мне так нравится! вы там, в этой вашей книжке, мой любимый персонаж. Такой глупый и трогательный, что у меня почему-то даже слезы наворачивались… А вы меня в отместку тоже как-нибудь назовите. «Людкость», например. Кстати, мне бы это очень даже было бы к лицу. Я ведь, как и любая баба, стерва до мозга костей. К тому же, честно говоря, официоз этот «терпеть ненавижу». Ну что, Грибничок, договорились, а?.. – Она умоляющими глазами смотрела на меня.

– Да, собственно, как вам будет угодно… Людмила Георгиевна, – еле смог выдавить я из себя, возможно совершив над собственной природой непростительное надругательство.

– Да? Вот спасибо вам! – От нескрываемой радости Людмила Георгиевна сочла допустимым даже немного похлопать в ладоши. – Я нисколечко не сомневалась, что вы совершенно нормальный, современный коммуникабельный человек. Но главное – с вами очень весело!.. А может, по рюмочке за знакомство? Но только чтобы обязательно чего-нибудь крепенького. Идет? Арманьяка, к сожалению, в доме нет, но вот коньяк в ассортименте. Или нет, стоп! Лучше по водочке. По нашей, русской. Хотя других ведь не бывает.

Набыченный и раскрасневшийся, я, словно китайский болван, утвердительно кивал головой, соглашаясь со всем, что мне предлагали. А и вправду, с помощью легкого нехитрого пинка под круп вороному коню вышибить меня из седла не стоит ни малейшего труда.

Тем временем Людмила Георгиевна, сняв трубку телефона внутренней связи, уверенно раздавала мажордому команды:

– Андреич, пусть по-быстрому накроют на две персоны на летней веранде. Из напитков водка ну и, естественно, соответствующая к ней закуска…

При слове «водка» в моей душе заметно потеплело. Как правило, после рюмочки-другой ко мне сравнительно быстро возвращается присутствие духа: безусловно, абсолютно своевременно поступившее от хозяйки предложение.

Эпизод шестой

«Психиатр ни при чем»

…нет-нет, ну что вы, моя скромная персона не заслуживает того, чтобы такая женщина поднимала за меня бокал. Напротив, я как раз хочу выпить за вас. За ваш, я бы сказал, совсем не по-женски прозорливый ум, но и в то же время за вашу именно женскую, удивительную красоту, Людмила Георгиевна.

– Так, вы опять? Мы же договорились: никакой официальщины.

– Не мучайте меня, умоляю. Ну посудите сами, мне крайне неловко при первом же знакомстве…

– Ничего не хочу слышать. вы меня вынуждаете идти на крайние меры. Мы с вами теперь просто обязаны немедленно выпить на брудершафт. И не протестуйте. вы же у нас человек воспитанный, интеллигентный и не посмеете отказать даме, – говорила Людмила Георгиевна, весело смеясь, а я театрально сокрушался, разводя руками.

На фоне довольно-таки живописного вида на Москву-реку, открывавшегося с просторного эркера летней веранды, мы выпили с хозяйкой на брудершафт, трижды поцеловались, неуклонно соблюдая ритуал, и в прежнем приподнятом настроении расселись обратно по своим местам, аппетитно закусывая водочку икоркой с осетриной горячего копчения.

Атмосфера за ужином царила наиблагоприятнейшая, и я, вконец расслабившись, испытывал чувство глубокого умиротворения, ни в коей мере не задаваясь вопросом, что если бы двадцать штук баксов платили только за то, чтобы с тобой весело попить водочку под умопомрачительный закусон, то ты, приятель, уже давно бы попал в Книгу рекордов Гиннесса.

В очередной раз чокнувшись изящными хрустальными рюмочками, мы с удовольствием опрокинули с хозяюшкой еще по одной, после чего в настроении Людмилы Георгиевны произошла разительная перемена. Она на удивление сильно сжала мою руку, пристально и сосредоточенно глядя мне в глаза:

– Послушай, дорогой мой Грибничок, у меня, судя по всему, образовалась серьезная проблема, и помочь в ее решении, похоже, сможешь только ты, а психиатр мне здесь совсем не требуется.

Это было произнесено ею столь неожиданно серьезным тоном, что моя умиротворенность улетучилась в одну секунду. Я сразу вспомнил о деньгах, и недобрый, неприятный холодок пробежал по всему моему телу. Вальяжность исчезла, и моя расслабленность преобразилась в предельно строгую осанку. Внутреннее напряжение нарастало, и я в мгновение ока превратился в саму настороженность.

«Ну, начинается», – промелькнуло у меня в голове.

– Ты, естественно, можешь в любой момент отказаться, и деньги, как и договаривались, останутся у тебя. К этой теме больше возвращаться не будем, – спокойно, но по-прежнему сосредоточенно говорила она, глядя на меня и продолжая крепко сжимать мою руку.

«Ох, и хватка у нее, однако, – подумалось мне. – А ты уж не иначе как решил, что нравишься ей? Да?

Лопух самовлюбленный», – как бы в продолжение темы услышал я свой наглый и насмешливый внутренний голос.

– Ты конечно же сразу понял, что я вдова, – прервали мое краткое общение с самим собой, – и что мой покойный муж – Михал Михалыч. Михал Михалыч Неказистый, владелец крупной нефтяной компании. Но ты, правда, почему-то об этом писать не стал. Ну и на том спасибо.

«Мама дорогая, что я мог чего-то сразу понять, если у меня даже и мысли-то не возникло? Да знала бы ты, родная, с каким тормозом имеешь дело, – судорожно турбиной вращалась мысль в моем ужасно недоразвитом мозгу, когда я всеми возможными способами пытался скрыть на лице удивление пятилетнего мальчика. – И почему же недавняя встреча с Серафимой не натолкнула мою кирпичную башку на мысль, что все это не так уж просто? Что происходящее со мной давно уже начало походить на какую-то мистическую материализацию. Господи, старушка, кто ты? А главное – где ты? Отзовись! Мне что-то не на шутку становится не по себе».

– Чего ты так раздергался? – чуть выше правого уха отчетливо услышал я знакомый мне до боли голос моей старушки из дремучих девственных лесов. – Успокойся ты, дурачок. А то мне уже за твое поведение становится неудобно перед вдовой. Ничего же страшного-то пока не происходит. Наоборот – интересно. Так, глядишь, авось и новую книжонку настрочишь. Память-то у тебя хорошая.

– Слушай, а давай Мишку моего помянем, – тихо сказала Людмила Георгиевна, уверенно разливая водочку по рюмкам.

– Что? – снова с завидным упрямством вздрогнул я. И опять же от неожиданности.

– Мишку, говорю, давай помянем. Неплохой он был мужик. Из низов поднялся, но не лизал при этом никому. Сам себя сделал. Пусть земля ему будет пухом – Она подняла свою рюмку и каким-то очень философским и осмысленным взглядом зачем-то посмотрела в небеса.

– Да-да, обязательно, – столь же негромко, но участливо ответил я, едва скрывая маленькую радость от вновь своевременно поступившего предложения. Будет парочка секунд, чтобы отдышаться и хотя бы немного подумать над словами, произнесенными старушкой. Ведь я же, как ни крути, слышал-то их отчетливо.

С серьезными лицами мы молча помянули Неказистого, после чего повисла органичная пауза. Извините, но так принято у нас в России: помянув, обязательно подумать о чем-нибудь своем, наболевшем и сокровенном. Ну или хотя бы сделать вид.

– Я же не полная дура, чтобы поверить в существование старушки, – продолжила разговор вдова. – Я отлично поняла, что это блестящий литературный прием, хоть и не новый. Но как же ты мог все остальное так точно?.. Скажи мне, Грибничок, ты Бог или дьявол? Может, ты гений?

– Видишь ли, Людочка, в этой жизни случаются порой такие метаморфозы, что невольно хватаешься за голову, – произнося эту фразу, я чувствовал, как из всех дыр на моем теле лезет природная скромность вместе с тщеславием, словно говяжий фарш, перемешанный со свиным. – Честно говоря, я и сам не знаю. Вероятно, воображение и какие-то параллели…

– Ну, ты, Грибничок, и засранец, – вновь отчетливо услышал я чуть выше правого уха. – А с другой стороны – правильно. Ты уж не выдавай меня.

– Что ж, возможно, – задумчиво произнесла Людмила Георгиевна, явно не удовлетворенная моим чересчур витиеватым ответом. – Ладно, готова и в это поверить.

– Скажи, Людмила Георгиевна, а что с той девочкой? Ну, которая у меня в конце? – прикурив сигарету, неожиданно для самого себя задал я вопрос вдове, плохо скрывая волнение, вмиг всецело охватившее мое сознание. С молчаливого согласия хозяйки даже потребовалось влить в себя внеочередную дозу любимого народом напитка.

– Ничего о ней не знаю. И не видела ни разу… – Она внимательно смотрела мне в глаза. – О ней никто ничего не знает, но охрана, сопровождавшая тогда мужа, утверждает, что она действительно стояла там. И все было в точности, как и написано у тебя. Я как раз хотела задать этот вопрос тебе. Уж ты-то наверняка знать должен.

– Ну откуда же я могу знать, если дальше я не писал, – без всякого спроса, не задумываясь, ответила за меня моя же собственная гордыня, после чего на меня посмотрели, как мне показалось, еще более пристально. Вот, черт! Ну до чего же я отвратительно устроен!

– Слушай, а давай переместимся вниз, – предложила мне вдова. – Погуляем немного. Но водочку обязательно прихватим с собой. У меня там есть любимая лавочка под соснами. Я в последнее время люблю частенько посидеть на ней. Сижу одна и думаю… Ну так как, ты не против? Заодно наконец постараюсь тебе изложить суть дела.

– Конечно, Людмила Георгиевна, как прикажете.

Эпизод седьмой

«Люблю грозу в начале мая. Не позднее»

Мы сидели с вдовой олигарха на ее любимой лавочке под двумя соснами и продолжали пить водку, закусывая маринованными опятами прямо из банки, без всякой брезгливости пользуясь одной вилкой на двоих. Было тепло, и сумерки не торопились укрыть собой прогревшуюся от солнца землю. На дворе благоухало царствование длинного дня, упорно не желавшего уступать свои права и без того короткой ночи.

– Миша погиб именно в тот день, когда поступили в продажу первые экземпляры твоей чертовой книжки. Это точно. Ручаюсь. Я потом ведь специально наводила справки.

– Ого! Вот это да! Ну хорошо, а как погиб твой муж?

– Да на охоте в волчью яму угодил. Правда, с уже поставленным ему диагнозом – шизофрения.

– То есть как? Он что, лечился, что ли?

– Естественно, нет. Подумай сам, ну кто бы осмелился при его-то положении официально поставить ему такой диагноз? Это я так сказала, образно. Коллеги его решили, что он сошел с ума и становится опасным со своими идеями. Кстати, тогда еще непонятно откуда возникшими. Твои же странные сочинения они читать-то в то время не могли. Не знали. Ну и, как следствие, в эту яму Мишка провалился, как ты понимаешь, не случайно. Слава богу, что развестись мы так и не успели. И вот теперь я, стало быть, вдова. Удивляюсь, Грибничок, как еще тобой всерьез не занялись после твоих опусов. Идейки-то твои для некоторых из сильных мира сего весьма крамольными могут показаться.

«Господи! – В который уж раз за сегодняшний вечер мое ранимое и крайне податливое на испуг сердце уходило в пятки. – Да знали бы они все, что если кто к этой истории меньше всех причастен, так это я! Я!» – кричало и рвалось наружу мое до почечных колик и заячьей паники перепуганное сознание.

– А все ведь началось с этого проклятого совета директоров, – невозмутимо продолжала излагать свои откровения вдовушка. – Он их всех собрал и говорит им…

«Олигарх»

Сцена: Совет директоров крупной нефтяной компании «ОйлФеско».

Действующие лица:

а) глава компании Михаил Михайлович Неказистый, он же председательствующий;

б) такой же член совета директоров, впоследствии задавший один-единственный вопрос председательствующему;

в) остальные члены, они предельно статичны и только слушают, изображая различную мимику на своих невыспавшихся лицах.

Неказистый. Ну, вот что, господа любезные, с глубоким удовлетворением сообщаю вам, что дальше так жить нельзя, и поэтому отныне начинаем жить по-новому. В противном случае окончательно потеряем и лицо, и страну. Заявляю это вам со всей ответственностью потому, что мне тут недавно попалась в руки кассета с записью одной очень умной передачи, которую, оказывается, регулярно показывают по телевидению. Называется… ну, в общем, чего-то там… момент какой-то. Не знал, к сожалению. К сожалению потому, что смотрел с огромным интересом. Не отрываясь от экрана. Так вот, там, в частности, говорилось, что в Штатах пятьдесят четыре процента квалифицированных рабочих, в Германии – сорок шесть, а у нас и пяти не наберется! Вся наша «оборонка» держится исключительно на одних старичках. Я бы сказал, еле держится. Пока еще держится. Помрут – и некому будет работать вообще. И вот тогда – прощай безопасность любимой Родины!.. Я вот сейчас гляжу на вас, на ваши равнодушные лица и не понимаю, как к такой проблеме, господа любезные, можно оставаться безучастными.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.