Я – утопленник

Вечером Костя перезвонил и сказал, что поедет один, если я не возражаю. Девчонки не могут. Я не возражал. Юльке звонить не стал, хотел сделать сюрприз.

Вырица мне понравилась. Большой железнодорожный мост нависал над живописным берегом, с обеих сторон которого виднелись желтые полоски пляжей. Прежде чем идти к Юльке, мы решили искупаться. Вернее, решил я, совершенно измученный поездкой в раскаленной электричке. Костик сказал, что вряд ли полезет в воду, холодно еще, а впрочем, посмотрит.

Мы спустились с заросшего травой обрыва и двинулись вдоль берега. Местами он зарос камышом, но дальше река разливалась, представляя глазам широкую синюю гладь. Повсюду кучки загорающих людей, звуки музыки и радостные детские крики. Я засмотрелся на какого-то пловца, изо всех сил колотившего руками по воде. Он плыл, но относительно берега стоял на месте, зато, когда развернулся, поплыл с невероятной скоростью, как заправский чемпион. Ну и течение здесь!

Наконец мы нашли удобное место и присели на травку. Час, проведенный в электричке, стал для меня сущим адом. Я выпил всю воду, что взял с собой, и чувствовал невыносимую жажду. Внутри меня горело, кожа напоминала засохшую луковицу, мне казалось, вот-вот она начнет отваливаться. Быстрее в воду!

Я лихорадочно стягивал одежду.

– Ты что, сразу в воду? – удивился Костя.

– А чего ждать? – спросил я и закашлялся от сухости в горле.

– Подожди меня, – сказал приятель, но я отмахнулся и с разбегу плюхнулся в речку. Хороша речка! Погрузившись с головой, я тут же ощутил течение. Оно властно повлекло куда-то, но сдаваться я не собирался. Заработав руками и ногами, я с изумлением заметил, что, как ни в чем не бывало, спокойно плыву против течения. Забавно. Тот «чемпион» так не мог! Костик прыгал на берегу, запутавшись в штанине, и я решил нырнуть.

Дно реки поразило не меньше, чем мощное течение. Оно было вымощено огромными и ровными базальтовыми плитами. То ли река так сгладила каменистое дно, то ли ледник, в незапамятные времена пропахавший это русло. Я парил в глубине, трогая шершавый базальт, и чувствовал прикосновение времени. И вдруг понял, что меня не тянет наверх и дышать совершенно не хочется! Я мог бы оставаться под водой вечно… Спохватившись, что Костик начнет меня спасать, я немедленно всплыл. И едва не столкнулся с прыгнувшим в речку Костей.

– Я уж тебя потерял, – сообщил он, отплевываясь. – А водичка ничего, можно поплавать.

Признаться, ни тепла, ни холода воды я не ощущал. Только в первые секунды. Затем моментально привык и чувствовал лишь сопротивление среды. Впрочем, сопротивлением это можно назвать лишь условно. Я ощущал плотность и упругость течения, но не так, как чувствовал это раньше. Я мог спокойно плыть против него, мощные струи огибали мое тело, ничуть не мешая плыть. Открытие поразило настолько, что я едва не открыл рот. Вода не только давала силы, я мог в какой-то степени управлять ею!

Костик уже выбрался на берег, а я все никак не мог наиграться с водичкой. Ай да я! Что же получается? Потерял жизнь, но взамен получил невероятное, непостижимое умение…

– Ты там весь день барахтаться будешь?! – крикнул Костик. – Выползай!

Я нехотя вышел из реки, чувствуя себя, как первое земноводное. Определенно: моя стихия теперь вода, а воздух и солнце – враги.

– Давай в картишки, – предложил приятель.

Я нехотя кивнул:

– Давай, только недолго. К Юльке пора. Пока еще дом найдем…

Игра шла плоховато. Признаться, в карты мне никогда не везло, козыри мною брезговали, шестерки любили, как родного. Я проигрывал все партии подряд, думая о своих новых способностях. Надо бы еще что-нибудь попробовать, размышлял я, может, рыбу половить? Удочки у нас нет, но, вдохновленный новой силой, я решил, что запросто поймаю добычу руками…

Только жара не радовала. Хорошо, что небо наводнили большие пушистые облака, иногда закрывая зловредное солнце. Тогда мне становилось легче.

Внезапно я обратил внимание на девочку, игравшую в воде. Она ходила по мелководью, толкая перед собой цветной надувной мячик. Тревожное предчувствие вдруг овладело мной, и я не мог оторвать взгляд от ребенка.

– На что ты там засмотрелся? Ходи давай.

Я еле отвел взгляд от воды и торопливо бросил карту.

– Бито! – объявил Костик, но я его не слушал. Рядом с девочкой появилась голова. Женщина, судя по длинным темным волосам. Я приподнялся. Да мало ли кто купается, подумалось мне, но почему из воды видна только голова? На мелководье? Почему она не встает?

Они о чем-то говорили. Затем девочка кинула женщине мячик. Та вынула из воды руки и кинула его обратно. Девочка радостно засмеялась. «Где ее родители?» – подумал я.

Ребенок заходил в воду все дальше.

– Не видишь, с кем там девочка играет? – спросил я у Костика.

– Какая девочка? – оживился он и, увидав ребенка, поостыл. – А-а, эта… Ни с кем.

Несмотря на жару, мне вмиг стало холодно. Костя уткнулся в карты, но я настойчиво дернул его за руку:

– Костян, посмотри внимательно! Ты никого не видишь?

– Чего?

– Рядом с девочкой никого не видишь?

– Никого я не вижу. Одна она. Ты чего, Энди, перегрелся? Или перекупался?

– Похоже, – сказал я, вскакивая на ноги. – Пойду окунусь!

– Давай доиграем…

Но я уже бросил карты и бежал к воде.

Не знаю, видела ли та женщина меня, но она тут же резко дернула девочку за собой, таща на глубину. Детский визг вспорол воздух и захлебнулся. Я увидел, как ребенок исчезает в темной воде, а яркий мячик крутится над расходящимися кругами. Я с разбега нырнул. В воде тело окрепло, я быстро нагонял тварь, тянувшую за собой ребенка. Это была женщина с бледно-синим телом, нагая и длинноволосая. Я настиг ее и вцепился в волосы. Она отбивалась изо всех сил, но я был сильнее и злее. Плохо то, что уходили секунды, а ребенок был на глубине.

– Ты кто?! – взвизгнула она, пытаясь вырвать добычу. Я ударил тварь в лицо, и она отпрянула. Отшвырнув русалку, я схватил недвижное тельце и мигом всплыл. И лишь спустя минуту понял, что слышал голос женщины… под водой!

У берега собралась толпа. Несколько парней спешили мне навстречу. Мать девочки кричала, и хорошо, что кто-то держал ее, не позволяя подойти. Она бы только навредила. Я вынес ребенка из воды и стал нажимать на грудь, делая искусственное дыхание. Никакого эффекта. Неужели умерла? В отчаянии я сжал пальцы, они сами сделали неведомый пасс, и вода тотчас вышла наружу. Закашляв, малышка вздохнула и заревела. Слава богу!

– Ну, Андрюха, ты крут! – раздалось над ухом. Это был Костик.

– Спасибо вам огромное, спасибо! – повторяла мамаша, баюкая ребенка на руках.

– Будьте внимательны, – медленно произнес я, – будьте очень внимательны…

Костя что-то говорил, хлопая меня по голой спине, а я почему-то думал: это была русалка! Настоящая русалка! И она под водой разговаривала! Я слышал и видел, как открывался ее рот. Но ведь это невозможно! Хотя что теперь невозможно? Есть ли вообще что-то невозможное?

Потом мы искали Юлькин дом, а когда нашли, было далеко за три. Поздновато. Юлька говорила: приезжай пораньше, а я не рассчитал. Но надеялся, что она не обидится.

Дом ее бабушки выглядел симпатично и даже мило в отличие от старого, местами покосившегося забора. Мы открыли калитку и вошли во двор.

– Юля! – крикнул я. За стеклами мелькнула чья-то тень, двери дома открылись, и появилась Юлька.

– Ой, привет, Андрюшка! – воскликнула она. Казалось, Юлька не ожидала моего приезда, хотя сама приглашала. А может, не рассчитывала, что я появлюсь так поздно. И тем более с другом. Ну, Костика она прекрасно знала и тоже ему обрадовалась.

– Привет, Костя.

– Привет, – поздоровался приятель. – А ничего у вас здесь, красиво.

Нас пригласили в дом, и мы вошли. Обстановка внутри была самая что ни на есть дачная: доживавшая свой срок старая мебель, ситцевые занавески и застекленная веранда с кухней.

– Здравствуйте, молодые люди, – приветствовала нас Юлина бабушка, появляясь из соседней комнаты. Это была крепкая на вид старушка с дворянской осанкой и внимательными строгими глазами. – Проходите.

– Здравствуйте, – откликнулись мы.

– Юленька, сделай, пожалуйста, чаю гостям, – распорядилась бабуля. Мне сразу стало ясно, кто здесь хозяин.

Мы попили чаю, беседуя, в общем, ни о чем. Мне Юлина бабушка понравилась. Этакий островок прошлого, интересный и даже загадочный. Мне, признаться, были любопытны люди «прошлой эпохи», я часто вспоминал своего деда, ветерана Финской и Отечественной войн, дошедшего до Берлина. Это был необычайно волевой человек, никогда не поступавшийся принципами. Втайне мне хотелось походить на него, и Юлина бабушка показалась мне таким же твердым и цельным человеком.

Но беседа с нею не клеилась. Судя по разговору, Костя понравился бабушке больше меня. Я даже удивился. Металлист-раздолбай и старушка весело болтали друг с другом, я же молча пялился на Юльку.

– Плохо, что ты так поздно приехал, – наконец сказала она.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Мы на пляж заглянули, – пояснил Костя, – и знаете…

– Мог бы сначала ко мне зайти, – обиженно произнесла Юля, и бабушка строго одернула ее:

– Не перебивай гостя. Продолжайте, Константин.

– Так вот, Андрей утопающего спас! – разболтал приятель. – Вернее, утопающую. Девочку.

Две пары глаз уставились на меня, и мне стало обидно, потому что мне казалось, что они не поверили. Что, физиономия не та? Черт с ней, с бабушкой, но Юлька!

– Я даже не заметил ничего, а он сразу прыгнул в воду и ее спас! Я и не думал, что Андрюха так сможет! Он молодец! – нахваливал Костя.

– Действительно, выдающийся поступок, – прокомментировала услышанное бабушка. – Юля рассказывала мне о вас, и, признаюсь честно, я не думала, что вы на такое способны.

– Интересно, что же она рассказывала обо мне? Что я не похож на человека, способного сделать что-то хорошее? – спросил я. Бабушка произнесла эту фразу самым доброжелательным и даже восторженным тоном, но ее слова неприятно задели. Я загорелся. А когда я загораюсь, лучше не подходить!

– Извините, я не имела в виду лично вас, – сказала бабушка. – Просто современная молодежь, как мне кажется, не способна на поступок. За редким исключением. Конечно, не каждому дано стать героем, но в мое время люди к этому стремились, и молодежь особенно. Сейчас другие нравы.

В чем-то она была права, но я стал спорить:

– Нравы, как известно, формирует общество. А молодежь – его часть, так же как старшее поколение. Хотите, чтобы мы были правильными – а что мы видим? С кого брать пример? У одного отец квасит без перерыва, у другого вообще отца нет, – тут я намекнул на себя. – Легко говорить: вот мы в свое время…

Вообще у меня с красноречием неважно, но бабушка слушала внимательно, и я выдал:

– Какие у нас перспективы? Ну, закончу институт – и что? Таких, как я, – тысячи, и каждый мечтает стать начальником, сидеть в офисе и получать кучу денег. На завод никто из нас не хочет. И я не хочу. Зачем мне это нужно? Видел, что там. До сих пор на станках трофейных, от немцев еще, работают! Скажете: легких путей ищу? Да, ищу, что в этом такого? Человечество всю историю стремится себе жизнь облегчить, на этом прогресс держится.

– Прогресс должен быть в головах, – сказала бабушка. – Вот его я и не вижу. Ну, изобрели ваши, как их там, компьютеры – и что? Люди лучше стали? Умнее? Воспитанней? Кто сейчас место старшему уступит, руку даме подаст?

– Я уступаю, – возразил я. – Но, вообще говоря, это личное дело каждого, ведь все в транспорте платят одинаково. И у каждого есть право сидеть, если он сел. Это нормально.

– Нет, не нормально. Если человек не видит, что ближнему плохо, – а старикам всегда плохо, уж поверьте мне, – это ненормально. Если не видит в каждом старике своего родителя – это ужасно. Если стесняется или боится говорить правду – это страшно. И так можно прожить всю жизнь, Андрюша. И что останется от такого человека, равнодушного, себялюбивого? Я не говорю о душе, вы, молодежь, пока не задумываетесь об этом. Конечно, у вас вся жизнь впереди.

– Мне кажется, вы просто нам завидуете, – заявил я, поймав встревоженный взгляд Юли. Наверное, ей показалось, что я слишком откровенен.

– Конечно, завидую! – рассмеялась бабушка. – Кто же молодым не завидует? Вы сами себе завидовать будете через десять лет!

Что тут говорить? Я был разбит наголову. Юлина бабушка сказала то, о чем я только начинал задумываться, и сказала так, что крыть было нечем.

– Извините, а у вас расписания электричек нет? – очень вовремя спросил Костик. – А то как бы нам не опоздать на последнюю.

– Ну, последняя еще не скоро, – заверила нас бабушка. – Сейчас я найду расписание.

Она вышла в соседнюю комнату, и я услышал, как скрипнула дверца старого серванта.

– Ты с бабушкой больше общался, чем со мной, – недовольно проговорила Юлька.

– Виноват, – согласился я, – исправлюсь.

Я видел, что Юля напряжена. Что-то случилось или она просто не в настроении? Обычно я легко разрешаю такие ситуации шуткой, но сегодня мне не шутилось. Слишком многое случилось за этот день, и мозги отказывались работать, переваривая нахлынувшую информацию. Чувство родства с водой, спасение девочки, схватка с хищной русалкой, этот спор с бабушкой и ее слова, заставшие врасплох.

Ведь я мог умереть, упав с моста! А если бы умер, что останется от меня? Воспоминания друзей, любовь Юли и тройки по сопромату с математикой?

Костя деликатно вышел во двор покурить, чтобы дать нам объясниться.

– К тому же ты дерзил, – вполголоса продолжала Юля. – Не мог помолчать, что ли? Вот Костя молодец – просто разговаривает и не спорит. Ну зачем ты спорил, зачем? Бабушке вредно волноваться, у нее сердце больное.

– А я откуда знал? Ты мне говорила?

– Ты всегда найдешь оправдание.

– Когда я не прав, я это признаю, – твердо заявил я. – Когда точно не прав.

– Только этого никогда не бывает, – съязвила Юлька. Не ожидал от нее. Вообще язык у нее подвешен, но только не для таких споров.

– Иди к ней и извинись, – предложила она, понизив голос.

– С чего это? Что я сказал?

– Не извинишься – пеняй на себя! – зловеще пообещала Юлька, и я пожал плечами. Ладно, извинюсь. Я ради нее с моста прыгнул, а это и вовсе пустяк. С меня не убудет.

Я прошел в соседнюю комнату. Бабушка стояла возле серванта и, нацепив на глаза очки, читала расписание. Войдя в дверь, я остановился, как вкопанный, инстинктивно прикрыв глаза. Прожектор там у нее, что ли? Сквозь щели между пальцами я увидел: ослепительно яркий свет исходил из угла комнаты. Там, на полочке, стояла икона.

– Что с вами, Андрюша?

– Ничего. – Я помотал головой, стараясь не смотреть в тот угол. Сияние иконы заполняло комнату, и свет лампочки на потолке казался тусклым и жалким. – Я хотел извиниться.

– За что? – Она внимательно смотрела на меня.

– Наверное, я вел себя слишком грубо.

– Вы говорите «наверное», значит, не чувствуете вины. Зачем же тогда извиняться?

Конечно, я не мог сказать о Юльке, что это ее идея. Но бабушка, похоже, догадалась.

– Извините, – тупо повторил я и вышел из комнаты. Мне снова захотелось пить, я налил себе полную кружку кипятка из чайника и выпил. Вроде стало легче.

– Извинился? – спросила Юлька.

– Да.

– Молодец. – Она коснулась моей щеки губами. – Вот бы ты и меня так же спас! Вытащил из воды, сделал искусственное дыхание… Рот в рот.

Она лукаво улыбнулась. В этом вся Юлька. Наивная, романтичная. И сексуальная. За что и люблю.

– Без проблем, – ответил я, – будешь тонуть – звони!

Она засмеялась. Конечно, какой разговор: я бы ее спас, хоть десять раз подряд. Все же не скрою: иногда хочется не спасти, а за борт уронить, как Степка Разин княжну. Вот, наверное, достала мужика капризами…

Мы еще немного посидели и попили чаю. Бабушка объявила, что электричка в город придет через полчаса. Надо собираться. Пока еще до станции дойдем. Я чмокнул Юльку, слегка поклонился бабушке, и мы с Костей зашагали на станцию.

Народа в вагоне было немного. Мы сели у окна, электричка тронулась.

– Хорошо погуляли, – сказал я.

Костик молча кивнул.

– Кстати, о работе. Ты чего-нибудь нашел?

Приятель молча качнул головой. Что-то он неразговорчив. Ну и ладно. Я смотрел в окно на пролетавшие за стеклом деревья. Огни поселков плыли гораздо медленней, а видневшиеся вдали здания почти не двигались с места. Все относительно, подумалось мне. Вот сердце у меня не бьется – относительно жизни я мертв. Но я двигаюсь, говорю, думаю – относительно смерти я жив. Что бы сказал Эйнштейн?

На Витебский вокзал приехали поздно. Белая ночь освещала закоулки старого города, и мы с Костей молча шагали по Загородному. Ехать домой на метро я отказался. Раздражение никак не отпускало, хотелось развеяться. И хотя Костя был почти дома, он согласился составить мне компанию, объявив, что прогуляется со мной.

Еще в электричке Костик признал ошибку, сказал, что не следовало болтать о случае на речке без моего согласия. Но он хотел как лучше, хотел сделать приятное моей девушке. Хотел, как лучше, а вышло – как всегда, сказал я и простил его. Я даже больше злился на Юльку. Чуть что – сразу обижается. Нельзя же так! А если я начну обижаться? Причину всегда можно найти!

Мы шли по безлюдным улицам, болтали, затем Костя предложил зайти в одно место.

– Я там иногда бываю, хороший клубешник. Проведу тебя, там знакомый на охране стоит.

Я подумал, что мне необходимо развеяться, и согласился. Что было дальше – не помню.

Я очнулся на обшарпанной деревянной скамейке. Костя сидел рядом.

– Оклемался? – спросил он.

– Да, – сказал я, с трудом принимая вертикальное положение. В голове было сумрачно, я попытался вспомнить, что со мной было, и не смог.

– Где мы? – спросил я, оглядываясь. Окружающая обстановка памяти не прибавила, но повеяло тревогой. Голые крашеные стены, маленькое окошко с решеткой. Тюрьма?

– В камере, – сказал Костя. В голосе его не слышалось страха или отчаяния, и я невольно проникся уважением к другу. – В ментовке.

– А… что мы натворили?

– Не мы, а ты, – поправил Костик. – Я вообще ни при чем. Не думал, что тебя так развезет с пары бутылок пива. Ты дурь не глотал?

– Ты что, Костик? Ничего я не глотал! А вообще-то не помню, – признался я. Не знаю, как Костика, а меня пребывание в камере откровенно пугало. Что произошло? Вдруг я кого-то убил? – Ты же знаешь, я дурью не балуюсь! – сказал я.

– Ты такое вытворял…

– Не томи! – разволновался я. – Чего я вытворял? И почему ты здесь, если ни при чем?

– Странно, я тебя ни на минуту не оставлял. В сортир только сходил. Прихожу – а ты с Питом сидишь, беседуешь.

– С Питом? – удивился я. – Я с Питом как-то…

– Вот именно. Я и удивился: чего это вы чуть ли не в обнимку сидите?

Ничего себе. Пита я в упор не помнил. О чем я с ним говорил, тоже.

– А дальше?

– А дальше напился ты, вот и все. Я тебя таким еще не видел… Мы вышли на улицу, шли, разговаривали, а менты тут как тут. Правда, орал ты громко, вот они, наверное, и привязались. Я тебя отмазывал, так и меня загребли, – рассказал Костя. Мне стало легче. Значит, ничего не натворил. Уф, пить как хочется…

– И когда нас выпустят? – спросил я.

– Наверное, скоро. Денег у нас нет, за «номер» платить нечем, – невесело пошутил Костя.

Я улыбнулся, разглядывая пыльную лампу, висевшую на некрашеном бетонном потолке:

– Тогда подождем.

Мы подождали. Время текло архимедленно. Ни мобильника, ни часов у меня не было. У Костика были часы, но я героически старался на них не смотреть.

– Сколько сейчас? – не выдержал я.

– Девять утра, – ответил Костя. – Думаю, уже недолго. Просто пересменка у них.

– Откуда ты знаешь? Ты что, здесь бывал?

– Случалось, – односложно ответил приятель. Я позавидовал его выдержке, вдруг понимая, что испытывают заключенные. Огромная плита времени давит, сжимает в крошечной камере, пугая неизвестностью. Хорошо, когда знаешь срок, а если не знаешь? Как в царские времена в Петропавловке сидели, не зная, помилует царь или всю жизнь заживо гнить придется, – ужас. Чтобы прогнать неприятные мысли, я спросил Костю, о чем мы говорили на улице.

– Ты вообще ахинею нес, – сказал Костя. – Что тебе с моста прыгнуть – раз плюнуть, что в воде не тонешь и вообще ни черта не боишься, потому что умер. Потом долго со столбом разговаривал, а мне говорил, что там мертвец.

– Что? – переспросил я. Ну, я дал! Костя усмехнулся:

– Да, занятно ты разговаривал. Я вот думаю, какой-то гад тебе в пиво что-то подкинул. Не мог ты с одной бутылки так окосеть. Не хотелось бы на Пита думать… Пересекался с кем-нибудь?

– Да нет, – двусмысленно проговорил я, тут же вспоминая Темного. Может быть, он? Но не было его на дискотеке вроде бы. Впрочем, ничего не помню.

Скрежет открывшейся двери прозвучал, как небесные трели. За порогом стоял «архангел» в форме.

– Выходим, – проронил он.

Мы молча вышли. Нас провели по зеленому коридору с одинаковыми бежевыми дверями без каких-либо номеров или табличек и ввели в одну из них.

За столом сидел милиционер. Судя по пышной шевелюре, он был молод, но обрюзгшее щекастое лицо с видавшими все в этой жизни глазенками откровенно его старило. В воздухе плавал табачный дым, и я с трудом сдержался, чтобы не закашлять. Я никогда не курил и не любил дышать этой гарью. Стоявший на столе графин с водой мигом привлек внимание. Я смотрел на воду, мечтая, чтобы она как можно быстрее очутилась у меня внутри.

Милиционер выведал наши имена и фамилии. Мы честно ответили. Чего нам скрывать? Паспорта мы дружно забыли дома, и, узнав это, начальник неодобрительно покачал головой:

– Знаете, за что задержали?

Мы молчали. Я не знал, потому что ничего не помнил. Почему молчал Костя, я понял только потом.

– Нарушение общественного порядка – раз, – постановил мент. Мне казалось, разглядывал он исключительно меня. – Сопротивление сотрудникам милиции – два.

– Какое сопротивление? – спросил я. – Костя, мы что сопротивлялись?

Костя как-то странно посмотрел и неопределенно качнул головой. Похоже, он не хотел говорить.

– Ну, что с вами делать, студенты? В институт бумагу накатать? Или дело завести?

Мы переглянулись. Ну, это он, конечно, врет. Охота ему какие-то бумаги в институт отсылать? Дел, что ли, других нет?

– Отпустите нас, и все, – миролюбиво предложил доселе молчавший Костик. – Мы же ничего, по сути, не сделали.

Мент покачал головой:

– Мы просто так никого не отпускаем, потому что просто так никого не задерживаем. Тем более у вас документов нет. А для выяснения личностей я имею право задержать вас до трех суток.

Первая фраза призывала нас задуматься над тем, что за все в мире, а применительно к случаю, в нашей милиции, приходится платить. Вторая напоминала, что в случае отказа мы могли осесть тут надолго. Я не то чтобы боялся, но рассказов о милиции наслушался вдоволь. Так что оставаться в гостях не хотелось.

– Можно воды? – Я чувствовал себя препогано – сказывались долгие часы в камере. Человек может прожить без воды несколько дней, я же не мог и нескольких часов. Мое тело сохло и теряло силы. Я чувствовал себя египетской мумией, вытащенной из песка и усаженной на стул в районном отделении. Кроме шуток, проверять, что будет с моим телом без воды, как-то не очень хотелось.

– Потом, – сказал милиционер, и это меня разозлило. Вот сволочь, человек загибается, а он глотка воды не дает! Почему? Что я такого сделал?

Был бы я умнее, я бы промолчал, как Костик, имевший сей неоценимый опыт. Но я никогда милиции не попадался, как-то не получалось. И потому наступил на известные грабли: стал качать права. А с милицией говорить о правах все равно что… Поговорку подберите сами – любая подойдет.

– Понятно, – протянул мент и кивнул сослуживцу. – Отведи их обратно, пусть сидят… до выяснения.

– Какого выяснения?! – закричал я. – Я вам телефон дал! Позвоните и выясните сейчас!

– Умник! – усмехнувшись, протянул приведший нас мент. Сидящий за столом нахмурился:

– В камеру! Пусть отдохнут.

Сопровождавший нас мент взял Костю за руку и вздернул вверх.

– Вставай! – приказал он и мне. Я встал:

– Мы же ничего не сделали! Что вы издеваетесь? Даже воды не даете!

Милиционер неожиданно двинул мне носком ботинка по голени. Я согнулся, схватившись за ногу.

– Что вы делаете?! – возмущенно крикнул я.

– Молчи, – шепнул мне Костик, но мент расслышал и локтем двинул его под дых:

– Тебя не спрашивают!

Костик икнул и замолчал, пытаясь что-то сказать мне глазами. Я ничего не понял. И почему люди в форме смеют меня бить? Меня ведь не на краже поймали?

– Что? – Мент подошел и взял меня за подбородок. – Че выделываешься, наркоман гребаный? Пи…лей хочешь? Щас мигом оформлю! – И он похлопал по висевшей на бедре дубинке.

Я вырвал подбородок. И чего я их боюсь? Я же мертвец! Я такое могу! Что мне дубинки? Правда, сил оставалось немного. Водички бы мне…

– Дайте воды, – попросил я. Мой голос прозвучал жалобно, и я презирал себя за это. Но тело реально ломало. Мне казалось: я вот-вот сломаюсь пополам. – Пожалуйста!

– В камеру! – жестко повторил тот, что за столом. По его самодовольному лицу я понял: ему нравилось повелевать. Еще немного, и он бы вскинул руку с оттопыренным вниз пальцем: умри, червяк!

– А ну, пошел! – приказал охранник и, схватив меня за грудки, вытолкнул в коридор. Следом вылетел Костя. Через минуту стальная дверь с лязгом закрылась за нашими спинами.

– Ну что, покачал права? – спросил Костя. – Ты, видно, сбрендил – с ментами спорить? На улице еще можно, если повезет – убежишь. А здесь только идиоты спорят…

Он махнул рукой. Похоже, Костик рассчитывал, что нас отпустят, и я почувствовал себя виноватым.

– Но ведь мы ничего… – снова начал я.

– Какая разница! – вспылил Костик. – Не знаешь, а лезешь! Сейчас бы уже на улице были.

– И что, по-твоему, делать? Смирно слушать сволочей, которые бьют ни за что? Лапки вверх поднять и щеки подставлять? Да кто они такие? Свиньи! Хрена им!

– С одной стороны, ты прав, – сказал Костя. – Но коли попал сюда… Здесь другой закон. И прав у тебя нет. Так что лучше не выделываться.

Мы замолчали, раздумывая о своем. А мне становилось все хуже. Недостаток воды сказывался все сильнее, и даже Костя заметил мое изменившееся лицо:

– Андрюха, что с тобой?

– Мне вода нужна, – прохрипел я. – Плохо мне.

Друг вскочил на ноги и бросился к дверям:

– Откройте, человеку плохо! Откройте! – Он забарабанил кулаками по двери так, что с нее посыпалась рассохшаяся краска.

Никто не открывал. Кожа моя не просто чесалась – я видел, что она покрывается мелкими трещинами. Тело ломило, каждое движение отдавалось нестерпимой болью. Я разлагался на глазах. Еще час – и распадусь на куски!

Спасибо Косте – он стучал без передышки, и, наконец, двери открыли.

– Чего стучишь? – угрожающе вопросил охранник.

– Ему плохо, – указал на меня Костя. – Врача надо!

– Чего? – переспросил мент, и в его недоверчивом тоне мелькнула обеспокоенная нотка.

– Умирает он, врача позовите!

– Не надо… врача! – из последних сил выдавил я. – Просто дайте… мне… воды!

– Бери его и за мной! – распорядился мент. Костик подхватил меня и потащил по коридору.

– Наркоманы долбаные! – процедил проходивший мимо милиционер. Я бы ему ответил, но сил уже не было.

Мы вошли в туалет. Костя открыл кран, и я надолго присосался к струе. Конвойный встал у дверей, контролируя мое поведение. Торопясь, я глотал воду большими глотками, и с каждой секундой мне становилось лучше. Оторвать меня от крана не смог бы даже Шварценеггер. Склонившись над умывальником, я вдруг ощутил, что, если захочу, могу исчезнуть отсюда. В голове неизвестно откуда родилось знание, что стихия воды дает власть, и я могу управлять ею. Вот только как – я пока не знал.

Пользуясь моментом, Костик тоже напился и сходил в туалет. А я все пил. Казалось, я мог пить бесконечно, но милиционер так не думал.

– Хватит уже, – сказал он. – Еще камеру обоссышь. Пошли.

Он подошел и закрыл кран. Пришлось разогнуться. Ладно, теперь поживем! Вода придала сил и уверенности. Подождем. Авось все уладится.

Мы просидели в камере еще немного, и дверь снова открылась.

– Выходи, – сказали мне. Костя проводил меня предупредительным взглядом: мол, спокойно, не выделывайся, и все будет в норме.

Меня привели в другой кабинет. Там сидел мужчина в белой рубашке и галстуке.

– Садись, – велел он.

Я сел.

– Итак, поговорим. Имеется рапорт. Оскорбления и попытка сопротивления сотруднику милиции при задержании…

Черт! Все как в кино! «Чего вы мне шьете, начальник?» – «Я? Шью?» Весело проводить аналогии, когда ты дома на диване…

– У меня есть парочка вопросов, касающихся одного вашего знакомого. Ответите – и можете идти, – сказал штатский. Лицо у него было жесткое, некабинетное. «Опер, – подумал я, – как в кино».

– Какого знакомого? – удивился я. Вроде с уголовниками дел не имею и не имел. Нет у меня таких знакомых.

– Панькова Станислава Федоровича.

– В первый раз слышу.

– Еще его называют Темный.

Ах, вот в чем дело! Они что, к Темному подбираются? А про меня, наверное, стуканул кто-то, кто видел, как я с ним в машину садился!

– Вас неоднократно видели вместе, – подтвердил мои предположения оперативник. – А на днях вы сели к нему в машину и куда-то уехали. Куда, не расскажете?

Я молчал. Выкладывать историю с мостом мне не хотелось. Я не боялся Темного – теперь не боялся, мало того, мне предоставляли отличнейший шанс отомстить за все! Но… Все-таки я сам прыгнул! Они меня не сбрасывали. Хотя… не прыгни я – наверное, скинули бы. А может быть, нет? Может, просто пугали? А я сейчас завербуюсь в стукачи. Оно мне надо?