А.Н.О.М.А.Л.И.Я. - Сибирь 2028. Армагеддон

Такие гранаты надо выбрасывать только из укрытий! Люди падали в грязь, закрывались руками. Гранатометчик не пострадал, успел откатиться за обочину. Граната ахнула под ногами атакующих. Полетели оторванные руки и головы, воспарили в небо обрывки элегантного кожаного плаща. В эту минуту я понял истинный смысл выражения – «глаза на мокром месте». Зараженные метались в клубах дыма, теряли ориентацию. А за спиной у нас что-то рычало, комья земли летели из-под мощных колес. Это было очень кстати, у людей уже кончались патроны. Из города подходил броневик. В лучшие годы это была инкассаторская машина, к ней приделали по бокам две стальные люльки, укрепив их кронштейнами из тавровых балок, заковали все это недоразумение в броню, оставив лишь амбразуры. Вооружение монстра составляли два крупнокалиберных пулемета, скорострельная пушка, снятая с вертолета, и практически неограниченный запас боеприпасов. Люди разбегались, освобождая проезд. Казалось, наступает перелом в сражении! Броневик утюжил дорогу, палил из всех стволов, наглядно демонстрируя, что точность стрельбы можно с лихвой компенсировать толщиной снаряда. Зараженные, разрываемые крупным калибром, падали целыми охапками. Стальная каракатица давила мертвые и издыхающие тела. Раскололся, как орех, череп голосистой бабы, похожей на базарную торговку – ее зажало между трупами, она смотрела, как надвигается колесо с чудовищным протектором, и орала на него, как на бестолкового покупателя. Пулеметчики садили по радиусу, множа количество мертвых. Но это был лишь временный успех! Зараженные неплохо подготовились к вторжению. Броневик продвинулся метров на пятьдесят, оказавшись в окружении живых и мертвых, где и нашел свою героическую погибель. Полетели бутылки, какие-то жестяные емкости; кувыркаясь, прочертил дугу факел – и металлический корпус броневика вспыхнул, как стог сухого сена! Прогорклым дымом окутало боевую машину. Броневик замедлил скорость, остановился, кричал от боли пулеметчик с обгоревшим лицом. А торжествующая толпа уже облепила его, вынесла дверь в передней части корпуса, полезла внутрь… И взорам ошеломленных людей, уже собравшимся добивать противника, предстали клыкастые пасти устремившихся на них уродов! Видит Бог, их не делалось меньше! Пятился, пустился наутек отчаянный боец, удачно метнувший гранату. Но споткнулся, разбил нос. Слезы брызнули из глаз, перекосилось лицо в предсмертной тоске. Ему в загривок вонзилась прожорливая пасть, брызнула кровь… Бравые вояки пустились наутек, не видя дороги. И я с ними! Лучше бы я смотрел на дорогу! Ослепительная боль, я царапнул ногу о торчащий из бетонного огрызка штырь арматуры. Ноги заплелись, я повалился, испытав ни с чем не сравнимое чувство ужаса. Но рефлексы работали, как никогда. Толпа уже набрасывалась, я покатился по грязи к обочине, свалился в канаву водостока, подпрыгнул, одновременно вскидывая АКМ. От оравы, топчущей защитников города, отделились несколько живописных особей, погнались за мной! Первым семенил старичок-боровичок с завидной для его возраста прытью. Борода во все стороны, лба практически не видно, весь в коростах, струпьях, зато какие глаза! Дедушка, почему у тебя такие большие глаза? Я бил в упор по этим бесноватым воспаленным гляделкам, пробил дыру в переносице, размером в кулак. Отшвырнул автомат, ставший бесполезным железом, и бросился к ближайшему частному дому, петляя, как заяц. Еще бы не петлять – ржавая труба с разлохмаченными торцами просвистела рядом, едва не оторвав мне ухо! Я перепрыгнул через символическую ограду, перебежал по шатким доскам-мосткам двухметровую трещину в земле. А только приземлился на другой стороне, схватился за доски под ногами и стал отшвыривать их от себя. Они валились в пропасть, а вместе с досками, испустив гортанный вопль, обрушилось соломенное чучело с ввалившимся носом. Двое в растерянности остановились на краю, шипели, трясли растопыренными пальцами. Я выхватил пистолет Ярыгина и принялся забивать в них пулю за пулей. Они корчились, тряслись, не спуская с меня голодных глаз. Но кучка зараженных, отпочковавшаяся от основной толпы, уже ломилась через палисадник с самыми решительными намерениями! Ахнув, я припустил к дому – ну, просто некуда больше бежать! Я взгромоздился на завалившееся крыльцо, едва не проломив трухлявую ступень, а уроды уже летели через канаву, неслись ко мне, простирая свои корявые длани. Распахнулась дверь, на пороге вырос трясущийся от страха хозяин развалюхи – бледный, обросший свинцовой щетиной. Он судорожно дергал затвор охотничьей берданки. Похоже, я выглядел неважно – он прицелился мне в живот. Я отклонился, ружье харкнуло порцией дроби, и за спиной взревели луженые глотки.

– Мужик, глаза промой! – проорал я, вталкивая его обратно в дом и захлопывая дверь. Он начал что-то соображать, во всяком случае, в мой адрес больше агрессии не проявлял. Он задвинул стальной засов, стал метаться по халупе, отнюдь не изобилующей предметами роскоши. Похоже, у мужика хорошо сместилась крыша. Дверь уже тряслась, переломилась доска, загородившая оконный проем, образовалась хищная «бомжачья» харя. Мы выстрелили одновременно – и голова урода треснула, как кокосовая скорлупа. Но из двери уже вываливались брусья, в окошко лезли сразу четверо.

– Мужик, чердак есть?! – проорал я, сокращая их количество вдвое. Он ошеломленно кивал, тыкал подбородком куда-то за спину. Из-за печки выбралась некрасивая женщина в заштопанных обносках, принялась метаться параллельно своему мужчине. Она обезумела от страха. У меня имелась прекрасная возможность примкнуть к компании умалишенных, но что-то подсказывало, что в этом случае Бог о нас не позаботится.

– Отступаем, мужик! – крикнул я, хватая женщину в охапку и пятясь к лестнице на чердак. Она вопила что-то бредовое, брызгала слюной, тянула руки к своему мужу. Треснула дверь – я выпустил последние две пули в неугомонную нечисть. Блин, а ведь казалось, что восемнадцать патронов в обойме – это так много! Мужик замешкался лишь на секунду, его уже смели, затоптали, разъяренная нежить накрыла его, как бык овцу. Кровь из прокушенной сонной артерии хлестнула к потолку, нарисовав на нем абстрактный узор! Я швырнул пистолет в бурлящую биомассу, схватил зашедшуюся криком тетку под мышки и забросил на лестницу. Она вцепилась в перекладины, визжала.

– Вверх, чучундра, если жить хочешь!!! – взревел я, отвешивая ей тугую затрещину по костлявой заднице. Она карабкалась, я за ней, а зараженные, отталкивая друг друга, насыщая пространство смрадной вонью, устремились к лестнице. Меня схватили за ногу, и чуть кондратий не хватил – если вцепятся в нее зубами, то прощай, прежний Алексей Карнаш, здравствуй, новый… Описать это чувство кромешной жути невозможно. Долговязый жилистый тип с «крупнозернистой» физиономией уже тянулся к моей конечности обезображенной пастью. На землистой шее у него запеклась короста, от которой, словно трещины по стеклу, растекались подкожные фиолетовые прожилки. Я разглядел эту коросту как нельзя отчетливо. Совсем недавно этот ирод рода человеческого был нормальным мужиком! Я выхватил нож и стал бить его по черепу, представляющему полное собрание засохших рубленых ран! Он орал, дергался, крутил своей шишковатой башкой. Лезвие отскакивало от кости, но как приятно, что этим тварям тоже ведомо чувство боли. И вдруг пробило кожу и провалилось внутрь черепной коробки! А там, как в земле – то пещеры, то провалы. Что у них в головах, интересно, происходит? Он умер на счет раз, свалился кулем к основанию лестницы. Я оттолкнул ногой второго претендента, взмыл по лестнице, прободав лбом плаксивую тетку – она еще цеплялась за ступени. Мы влетели на чердак, как под напором струи из брандспойта! Женщина куда-то откатилась, я очень обрадовался – не будет путаться под ногами. Захлопнул крышку, огляделся. Уродцы уже карабкались по лестнице, а я подтаскивал к люку, кряхтя от тяжести, обросший плесенью верстак с мощной стальной станиной. Они колотились в крышку, трясли ее, но проход им был заказан. Но бились душевно, как бы даже не головами – верстак подпрыгивал. Ради пущего спокойствия я уселся на него сверху, свесил ножки и задумчиво уставился на скоропостижно овдовевшую барышню. Она забилась в щель, свернулась, закрыла лицо руками и зарыдала так, что разбилось даже мое очерствевшее сердце.

Уроды не прошли. Они рычали, издавали сложные звуки, отдаленно (очень отдаленно) напоминающие человеческую речь. Потом внизу стало тихо. Спохватившись, я спрыгнул с верстака и подлетел к чердачному окну. Попыток подняться по отвесной стене никто не предпринимал. Они потеряли к нам интерес. Чаша весов склонялась на сторону защитников города. Люди побеждали уродов – «людей будущего». Стрельба становилась интенсивнее, с чердака просматривались обе улицы – Чкалова и Северная, ставшие ареной главной баталии. Восполнять потери зараженным было неоткуда. Вся толпа, что собралась у города, пошла на штурм. И теперь они пятились, клацая зубами, проделывая замысловатые пируэты. А от лежащих в руинах высоток уже подходили броневики. Шквал огня сметал не только уродов, но и все, что плохо лежало и было ненадежно закреплено. Машины двигались по параллельным улицам, попарно, а за ними приходила в себя пехота, поднималась, шла вперед. Броневики уже были близко. Пулеметчики не церемонились, насыщали разрывной смертью каждый метр пространства, не комплексуя по поводу того, что могут зацепить нормальных людей. С домика, в котором я находился, уже летели щепки! Я бросился к женщине, швырнул ее на пол, накрыл собой – не думаю, что она решила, будто я собираюсь ее насиловать…

День клонился к вечеру, когда я довел несчастную женщину до бывшего здания городской администрации, куда стекались пострадавшие и лишившиеся крова. Сдал ее озабоченным людям, задавленным «общественной нагрузкой», куда-то побрел, говорил с какими-то людьми. Город стоял на ушах! Моя ничтожная личность никого не интересовала. Информация о событиях минувшего дня стекалась в «Комитет по спасению», возглавляемый полковником Гнатюком. Люди рассказывали, будто полковник лично принимал участие в боевых действиях, поднимал пинками и добрым матом струхнувших вояк, кого-то расстрелял – в общем, оттянулся. Возможно, это были и не враки. Полковник Гнатюк – личность азартная, увлекающаяся и со всех сторон противоречивая. Битва завершилась полным разгромом зараженного воинства. Тех, кто не полег под шквальным огнем, оттеснили за пределы улиц, ограниченных частным сектором. А потом подошла с севера боевая техника, и загнанных в ловушку «мертвяков» покрошили на кусочки. Возможно, кто-то выбрался из передряги, но таковых было немного.

Ко второй половине дня объявили всеобщую мобилизацию. Город, а особенно восточные предместья зачищали с особой тщательностью. Обходили все кварталы, осматривали каждую горку развалин. Лежбище израненных уродов обнаружили в одном из подвалов на Красноармейской улице, забросали подвал гранатами. Кого-то отстреливали поодиночке. К пяти часам вечера командиры подразделения докладывали полковнику: город чист. Специальные команды в ОЗК и противогазах свозили трупы зараженных на пустырь за городом, сжигали в котловане. Хоронили людей, которых погибло тоже немало. Плач стоял над восточными секторами Зоны Безопасности. Город лишился не менее полусотни ни в чем не повинных, не умеющих защищаться горожан. Погибли сорок гвардейцев и просто неравнодушных мужчин, рискнувших примкнуть к военным. Мертвых «трупаков» никто не считал, их просто сбрасывали в ямы и поджигали. Вооруженные до зубов отряды рыскали по периметру, латали дыры, сооружали пулеметные гнезда.

Прокатился зловещий слушок, что в подвале неработающей бойлерной на улице ЖКО Аэропорт расстреляли несколько десятков человек – из тех, что были покусаны, но сумели вырваться. Слушок подтвердил жесткий приказ из канцелярии полковника: изолировать всех, кто побывал в опасной зоне, подвергнуть щепетильному медицинскому осмотру. Всех уклоняющихся – расстреливать и сжигать. В этом была какая-то логика военного времени. Сделать все, чтобы губительная зараза не проникла в город! Прокатился еще один слушок – в ближайшее время Зону Безопасности планируют сузить с нынешних шести километров в диаметре до трех – оставив в ней лишь непосредственно город. И в этом имелся резон: меньше расходы, меньше территория – больше эффективность. А при таком раскладе мой самолет, как ни крути, оставался за барьером. Поселяться в городе я не собирался. Сто процентов, что с этого дня полковник начнет закручивать гайки (на что имеет полное право). Да и какого черта! Уже завтра полковник вспомнит о существовании зловредного типа по фамилии Карнаш и страшно обрадуется: отличная возможность отвести душу! Но это будет завтра. В лучшем случае, послезавтра. Сегодня у полковника масса проблем, не имеющих отношения к зловредному типу.

Мысль о том, что надо брать шинель и куда-то переселяться, по-прежнему звучала вздорно, но уже не так абстрактно, как утром. Уже смеркалось, когда я доволок свои натруженные кости до самолета. Спать и только спать, утро вечера мудренее, как гласит русская народная глупость. Но только я собрался поднырнуть под искореженную стойку шасси, как за спиной раздался шорох! Дыхание перехватило, я развернулся, одновременно выхватывая нож – единственное оружие, что осталось после трудного дня. Черт возьми, опять проворонили зараженных!

Я сжимал рукоятку, готовясь нанести удар. В сивой мгле покачивалась понурая фигура. Неуверенные движения, слабая координация. Так ведут себя зараженные, если погружаются в транс или не видят перед собой добычи! Я действовал с упреждением – шагнул вперед. Клинок уже прочерчивал дугу, чтобы вспороть брюхо. Но тут из темноты прозвучало с хрипотцой:

– Подожди, Карнаш, не убивай… – И после тягостной паузы: – Я тебе еще пригожусь…

Весь мой жизненный опыт категорически настаивал – это зараженный! В первой стадии болезни, когда зараза начинает осваивать организм, они еще способны разговаривать. Позднее этот дар проходит, ненависть к разумным существам и лютое чувство голода замещают разум. Упрочняются деформированные кости, организм наливается соками. Я поколебался, опустил нож. Не совершаешь ли ты ошибку? – поинтересовался внутренний голос. – Прикончи этого парня и иди спокойно спать. А утром бей в колокола и убеди полковника Гнатюка, что от тебя больше пользы, чем вреда. Но вместо этого я отступил на шаг, вытащил фонарик и осветил понурую фигуру. Тресни мой череп, это точно был зараженный! Страшная инфекция уже съедала организм несчастного, и я насилу обуздал желание метнуть нож ему в горло. Мужчине было около пятидесяти, анемичный, нескладный, довольно рослый, с корявым носом-рубильником, он кутался в мешковатое драповое пальто и опирался на палочку. Кровь запеклась на узловатых пальцах. Кожа на лице покрывалась трупной серостью и уже подергивалась трещинами, в которых скапливалась бурая сукровица. Верхнюю часть черепа от взора пытливого наблюдателя прятала войлочная шапочка с обломанным козырьком.

– Спасибо, Карнаш, что не вспорол мне брюхо… – горько усмехнулся мужчина. – Не бойся, не брошусь, я пока еще не в ссоре с головой и далек от мысли, что твое сердце вкуснее говяжьего. Но думаю, через пару дней мое мировоззрение начнет меняться не в лучшую сторону…

Я не мог избавиться от мысли, что этого типа я уже видел. В здоровом состоянии он выглядел иначе, да и сколько лет прошло…

– Прости, приятель, – пробормотал я, – пригласить тебя в гости не могу. Да и не пролезешь ты в самолет. Если хочешь поболтать – болтай здесь, на свежем воздухе. Надеюсь, ты не хочешь поплакаться в жилетку?

– Нет, Карнаш, не будем горевать, раз ночь такая лунная… – Странное существо издало звук, похожий на хриплый смешок. – Согласен, напроситься к тебе в гости на чашечку чая было бы наглостью. Я не прошу приюта и не предлагаю тебе посидеть на пороховой бочке. Не узнаешь меня, Карнаш? Драгунский Лев Михайлович, старший научный сотрудник института горного дела. Три года назад ты подобрал меня с семьей на Затулинском жилмассиве, доставил в эту местность, загрузил в шахту канализационного колодца и вывел под разрушенным домом на улице Ломоносова. Нам нечем было рассчитаться с тобой, но ты проявил благородство, благословил нас, посоветовал, к кому можно обратиться, чтобы нас не упрятали в карантинный блок. И даже поделился лекарствами, от которых моей жене с ее лихорадкой стало значительно лучше. Такое не забывается, Карнаш, ты хороший парень…

– Спасибо, Лев Михайлович, да, я помню вас, – неохотно кивнул я. – В качестве платы за доставку вы предложили заняться сексом с вашей дочерью. И ваша супруга, и ваша дочь, что характерно, не возражали, но я в тот вечер не был настроен на подобное проведение досуга. Лев Михайлович, события трехлетней давности поросли густой плесенью, не надо их ворошить. Примите мое сочувствие по поводу вашей прогрессирующей болезни. Как жена, как дочь? Надеюсь, с ними все в порядке?

Вопрос был не самым уместным, я это понял, едва начав его формулировать. Но закончил – поскольку не люблю незаконченных предложений.

– Их нет, Алексей, они умерли… – «Ведущему специалисту» было трудно говорить, он закашлялся. – Слушай, Карнаш, я понимаю, тебе неприятно мое общество, но потерпи уж чуток, уступи больному человеку. Мне трудно об этом говорить, приятель, но город обречен… Зараженных тысячи, они стекаются сюда, и не надо обольщаться временными успехами. Ты же провел нас через канализацию – эту дорогу знал только ты. Где гарантия, что методом проб и ошибок эти твари не нащупают нечто подобное? Я знаю несколько подземных колодцев на территории города, где ютятся люди, подобные мне – они заражены, их уже не вылечить. Зреет пятая колонна, Карнаш; когда наступит час, эти люди превратятся в упырей и ударят в спину… Я могу назвать тебе адреса, но пользы будет мало, поскольку про все лежбища в этом городе я не знаю. Поверь, их довольно много… Только за последнюю неделю каратели ликвидировали две точки, что не афишировалось, но это капля в море… Люди заражаются друг от друга, на ранней стадии болезни их можно вылечить традиционными лекарствами и антибиотиками, но лекарств нет, поэтому болезнь их подспудно сжирает… Больные зарываются в землю, заползают в коллекторы и канализационные трубы, где мучаются, испытывая острые боли… Подожди, Карнаш, не говори ничего, послушай. Мы с семьей ютились в комплексе подземных сооружений на Арсенальной улице – под бывшим отделом архивной службы администрации города Оби. Ума не приложу, от кого мы заразились – жена болела чахоткой, мы с дочкой выходили на улицу только для того, чтобы добыть еды. Где-то в очереди, наверное, подхватили. Болезнь неизученная, Карнаш, кто бы стал ее изучать? Она как грипп – можешь заразиться, а можешь не заразиться, все зависит от прочности организма и обычного везения. Если тебя укусит зараженный, и ты выживешь – болезнь развивается стремительно. Если подхватишь воздушным путем – может зреть в твоем теле и месяц, и два… С нами так и произошло. Первой зачахла жена, потом Юленька… – Глаза Драгунского наполнились слезами, его затрясло. – Это ужасно, Карнаш, я был вынужден их умертвить – ты бы видел, во что они стали превращаться… У меня была лопата, я закопал их рядом с нашим жилищем… Потом была облава… Я как раз выбирался на улицу, когда эти ротозеи при исполнении проводили зачистку. Я зарылся в гору строительного мусора, они меня не заметили. Стояли рядом, курили и сплетничали. Из их разговора я и узнал, что произошло в городе. Еще они посмеивались над полковником, которому ты с одной из его женщин нарастил рога. Город полнится сплетнями и достоверной информацией, Карнаш… Кто-то выразил мнение, что полковник с его мстительной натурой просто так это дело не оставит, и уже завтра тебя закроют. Меньше всего на свете ему хотелось бы выглядеть посмешищем…

– Я в курсе, Лев Михайлович, – сухо перебил я, почувствовав холодок в том месте, по которому палач тюкает свою жертву топором. – Если это все, что вы намерены сообщить…

– Это не все, Карнаш… – Драгунский с трагическим усилием выдавливал из себя слова. Вместе с ними выдавливалась густая, как кисель, сукровица из трещин на лице. – Да, я хотел предупредить тебя – поскольку ты единственный из живых людей, к которому я чувствую симпатию… Я ужасно рад, что ты насолил полковнику Гнатюку… Послушай… – он передохнул и принялся бормотать дальше, – город долго не протянет. А если и продержится, то не продержишься ТЫ. Тебя просто сгниют за решеткой, и рано или поздно ты подцепишь ту же болезнь… Ты должен уходить из этого города, приятель. Забирай с собой все лекарства, что у тебя есть, все оружие…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.