Львовская гастроль Джими Хендрикса

– На выезды – да! – Тарас кивнул. – Но вообще-то я занимаюсь частной практикой по своей методике. Конкременты вывожу, то есть почечные камни. Это, конечно, тема не застольная… А вы… Вы так интересно одеваетесь! Я раньше только ваши руки видел… В перчатках…

– Ой, только не подумайте, что я – модница! – Голос Дарки снова стал чистым, живым, освободившимся от ноток испуга. – У меня аллергия на деньги… точнее, на денежные знаки и мелочь… Я, когда маленькая была, только возьму монетку или бумажные деньги в руку, так сразу жжение в коже начинается, сначала в пальцах, если я пальцами деньги держу, потом все руки красные по две-три недели и зудят. Страшно больно было! Сейчас я уже научилась. Всё хорошо теперь. Вот, смотрите! – В ее пальцах появилась банкнота в пятьсот российских рублей. Зашуршали деньги, а рука в синей перчатке заиграла пальчиками, заставляя банкноту хрустеть еще громче.

– Как-то я не пойму, – задумался вслух Тарас. – У вас на деньги аллергия, а вы с деньгами работаете!

Дарка пожала плечиками.

– Платят хорошо, да и мне врачи посоветовали ночную работу, чтобы с утра спать ложиться. У меня кожа очень чувствительная, не только на деньги. Когда я вечером ложилась, то долго не могла заснуть, ерзала, с боку на бок переворачивалась и тоже потом пятна красные, зуд… Если б вы не были врачом, я бы вам об этом не говорила…

– Жаль, что я только камнями занимаюсь, – выдохнул Тарас. – Но кто знает?! Может, и я чем-то смогу помочь…

Над обменкой закричала-засмеялась громко незнакомая птица. Потом опустилась прямо на крышу, еще раз резко крикнула-хохотнула, и шумно хлопнув крыльями, взмыла в черное небо.

– Слышали? – в голосе Дарки снова были слышны страх и испуг.

– Не только слышал, но и видел! – совершенно спокойно сказал на это Тарас. – Ворона! Только, кажется, белая!

– Ворона?! – удивилась Дарка. – Вороны так не кричат… Вороны каркают! Да и ночью они спят. В Стрыйском парке. А утром летят на свалку в Грибовичи.

– Откуда вы всё это знаете? – удивился Тарас. – Вы что, следите за воронами?

– Они над нашим домом летают и в детстве так летали, через весь центр. Вечером в парк, а рано утром – на свалку! Их же тут тысячи!

Тарасу даже не пришлось оправдываться за свое вранье. Не разглядел он эту птицу, только ее окраску, но была она, кажется, больше обычной вороны. Однако Дарку этот вопрос вдруг перестал интересовать. Она вспомнила свое детство. И стала о нем рассказывать. Кофе забылся, вкус его, как и тот заряд бодрости, который дает кофеин, улетучился с языка. Усталость начинала одолевать, и противостоять ей становилось Тарасу всё сложнее и сложнее. Однако уйти без разрешения Дарки он не мог, не смел. Это было обычное «джентльменское» исполнение долга.

Около половины шестого напротив обменки остановилась белая «Лада», из нее вышел мужчина лет пятидесяти в очках, в кожаном пальто.

– Отойдите от окошка! – сказал он строго Тарасу.

– С какой стати? – возмутился Тарас.

– Тарас, отойдите, – из обменки донесся голос Дарки. – Это Орест Васильевич, он меня откроет!

Тарас сделал несколько шагов в сторону. Проследил за человеком в очках. Тот обошел левое окошко постройки, над которым висела табличка «Ремонт часов», в его руке звякнули ключи. Внезапно окошко обменки наполнилось светом – снова загорелась лампочка. И тут же свет появился в двух-трех окнах дома напротив.

– Ну вот, теперь всё хорошо, – произнесла Дарка, внезапно оказавшись рядом вместе со сменщиком. Она выглядела невысокой, миниатюрной, лакомой.

– Так, может, вас домой подвезти? – предложил Тарас.

Дарка бросила взгляд на мужчину, приехавшего на «Ладе», помедлила с ответом, но потом отрицательно мотнула головой.

– Орест Васильевич лучше дорогу знает.

Она кивнула на прощанье, села в белую «Ладу», и унесла ее машина куда-то вдаль по пустынной улице.

Поднимаясь на свой второй этаж усталой походкой, задумчивый Тарас чуть было не наступил на пятую ступеньку. В последний момент удалось ему из последних сил податься вперед всем телом и перенести правую стопу на следующую, шестую ступеньку.

Уже сквозь сон он услышал из радиоточки звуки гимна. На лице улыбка появилась. И вдогонку мысль пролетела об их с Даркой сходстве – оба ведь ложились спать очень уставшими и рано утром. А значит, оба спали крепко.

За окном уже вовсю шумела жизнь, громыхали грузовики, машины. Стучали по тротуару подошвы дешевых ботинок. Город ожил и издавал тысячи звуков, не способных проникнуть в глубокий сон Тараса.

Глава 13

Далеко за полночь Алик шел по Замарстиновской к себе домой, на свой личный, маленький и уютный край города Львова, где во дворике, который он делил с пятью полными и не полными семьями, не было ни одной собаки. Отсутствие собак позволяло приходить домой в любое время, не тревожа ни тишину, ни сон соседей.

Настроение было легкое и романтическое. Именно с таким настроением он выполнил свои служебные обязанности «левого» осветителя в театре оперы и балета, а именно – осветил со своей рабочей ложи левой стороны зала мощным прожектором симпатичную постановку «Веселой вдовы» Оффенбаха. В антракте посмеялся с дамами-гардеробщицами, угостившими его чаем из термоса. Пару раз улыбку на его лице вызвали уже не раз виденные сценки из оперетты. Для него эта оперетта несла как бы двойной смысл. Видел он в ней больше, чем обычный зритель, потому что, зная актеров и актрис и их между собой отношения, улыбался он еще и тогда, когда актеры по велению случая и Оффенбаха вдруг начинали играть самих себя. Бывшие реальные возлюбленные талантливо играли опереточных возлюбленных, но в их глазах в это время вспыхивали совсем не театральные искорки. С высоты боковой осветительной ложи, конечно, «прочитать» глаза актеров мог только Алик. Неосведомленному зрителю куда интереснее казались яркие костюмы, жесты, фразы.

Мимо пронеслась «скорая помощь» с синей мигалкой, но без сирены. Порыв ветра от промчавшейся машины чуть не сорвал с головы Алика его любимую кожаную широкополую шляпу. Синие отблески виднелись впереди даже тогда, когда машина уже скрылась из виду. Темное небо насупилось. Алик почувствовал, как оно опускается ниже, словно хочет именно в него попасть дождем или ливнем. Прибавил шагу. Его шаги, создававшие в ночной львовской тишине единственный ритм, зазвучали чуть громче.

Впереди показался очередной перекресток со светофором. Когда Алик приблизился к нему, светофор включил красный сигнал, и Алик остановился. И лишь тогда заметил, что идет он по проезжей части дороги. Хоть и по краю, но по проезжему краю. И, особенно не задумываясь, но где-то подспудно ощущая себя собственным транспортным средством, он дождался зеленого сигнала и только после этого быстро перешел пересекающую его путь улицу.

Этот путь и именно в это время он проделывал сотни раз. Человек создает себе маршруты и потом всю жизнь следует им. И если маршрут меняется не по его воле, то чувство возникающего дискомфорта может равняться по последствиям серьезному заболеванию.

Вот и сегодня, а точнее, вчера поздним вечером, после работы в театре он отправился на Грушевского к своей давней подруге, и с ней они просидели за кухонным столом и разговорами почти до двух ночи. Ночное время «заговаривается» быстро и незаметно. Оно не идет, как часы. Оно присаживается с вами рядом за стол и оказывается тем невидимым третьим, который хранит удовольствие вашей беседы, позволяет расслабленно углубиться в воспоминания. Оно никогда не торопит.

Но когда беседа уже позади и человек вышел из уютного частного мирка в менее уютный общий, к тому же ночной и вот-вот готовый разродиться дождем, тогда уже время торопит и никуда от него не деться, потому что вместо тикающих стрелок стучат подошвы по булыжнику или асфальту и человеку, как особому часовому механизму, позволяется ускорять свое движение, ускорять свое собственное время как для обычной безопасности, так и просто для быстрейшего перехода в свой следующий уютный частный мирок.

Где-то высоко над головой Алика раздался странный шум, и Алик поправил широкополую кожаную шляпу, насадил ее на голову покрепче, чтобы внезапный порыв ветра ее не сорвал.

Впереди, метрах в десяти, на дорогу упало что-то грузное и темное. Алик приостановился. Через минуту подошел осторожным шагом и присел на корточки над распластанной на асфальте большой мертвой вороной. Ее черная головка была в крови. Бросив встревоженный взгляд в темное небо, Алик поднялся, обошел неподвижную птицу и продолжил свой путь. Только легкие мысли и ощущения оставили его. Тишина ночного города была теперь созвучна тишине в его голове. Он только отметил мысленно, что до его дома еще минут пятнадцать ходьбы.

Увидев свою калитку и свой ближний к дороге одноэтажный домик, который он делил со своей мачехой, Алик обрадовался. Еще пару минут, и он зайдет в свой флигелек, комнату-пристройку с двумя окошками: одно на огород мачехи и на деревянную будочку туалета и второе – на узкий проход между домом и несколькими пристроенными друг к другу кирпичными сарайчиками. Если выйти из его жилища, повернуть налево, а потом сразу направо и вверх, то можно подняться по тропинке на горку, где усилиями его и его друзей была обустроена площадочка для шашлыков с деревянными столиком, скамейками и навесом от дождя.

– Добрый вечер! – прозвучал за спиной Алика мужской полушепот, когда его рука уже взялась за верхний край калитки.

Алик напряженно замер. Оглядываться не хотелось. Вспомнились лихие семидесятые-восьмидесятые и досаждавшие ему представители внутренних органов – милиционеры, гэбисты, появлявшиеся совершенно неожиданно и иногда так же игриво и издевательски вежливо говорившие неуместные случаю слова приветствия.

– Кто это? – спросил Алик, не оборачиваясь и не трогаясь с места.

– Рябцев, капитан Рябцев, – ответили из-за спины уже нормальным, не приглушенным голосом, и интонация теперь оказалась подчеркнуто приветливой.

Алик обернулся. Перед ним стоял его бывший «куратор» из КГБ.

– Что вы здесь делаете? – удивился слегка раздраженно Алик.

Просительное выражение лица бывшего гэбиста навело Алика на мысль, что Рябцев пришел попросить в долг денег. От этой мысли Алик улыбнулся – более смешного адреса для одалживания денег, чем Замарстиновская, 270, во Львове и быть не могло.

– Я ж не с пустыми руками, – Рябцев показал взглядом на старомодный черный портфель-дипломат в правой руке.

– А там что? – подозрительно поинтересовался Алик, вспомнив о недавнем недвусмысленном заявлении Рябцева на Лычаковском кладбище.

Рябцев слегка встряхнул дипломатом, и оттуда донеслось звяканье стекла.

– Бутылочка, – сладко произнес ночной непрошеный гость. – К разговору…

– Ладно. – Алик вздохнул, открыл калитку и пропустил Рябцева вперед.

Тот, словно был частым гостем у Алика, тут же прошел за дом, повернул налево и остановился у узкой дверцы, заклеенной плакатами, наклейками и различными памятными этикетками прошлого века.

В маленькой комнатке вспыхнул свет. На стенах ожили старые фотографии.

– Тут ничего не поменялось! Просто удивительно! – вырвалось у Рябцева.

– А вы разве у меня бывали? – удивился Алик, засовывая свою шляпу на верхнюю полку вешалки в коридорчике.

– Конечно, бывал, но в ваше отсутствие… Извините, так уж тогда положено было. Сами вы меня не пригласили бы… А мне тут у вас нравилось! – И Рябцев прошел к дивану у левой стены и уселся на него без приглашения. Уселся и словно пощупал его худой задницей, проверяя на упругость.

– Чай? Кофе? – вежливо спросил Алик.

– Что вы, что вы! Не беспокойтесь! Я всё с собой принес! – Рябцев поднялся, раскрыл портфель-дипломат и выложил из него на стол бутылку водки, консервированный салат из морской капусты, хлеб, колбасу.

Алику ничего не оставалось, как заняться сервировкой стола. Радовало одно: не надо было выдвигать столик от окна на середину комнатки.

Рябцев больше не вызывал у Алика раздражения. Как-то слишком легко он вписался в микроландшафт этой комнатки, словно специально уменьшившись в размерах, чтобы не выделяться на фоне предметов жизненного обихода. Так же легко и по-свойски он воспользовался садовым умывальником, висевшим в левом углу над тумбой-раковиной, внутри которой стояло обычное ведро для воды. Тут же он вытер руки о полотенце, висевшее на гвоздике слева от умывальника. И уже сидел в позе «всегда готов» за столиком, на который хозяин выкладывал не спеша рюмки, тарелки и вилки.

– Вы не подумайте, что я хотел вас напугать! – Рябцев взял в руку наполненную рюмочку. – Иногда просыпается давний инстинкт. Поэтому и «добрый вечер» шепотом в затылок… Понимаете! Я ведь совсем не такой… Да и меня к вам привело серьезное беспокойство… У меня ведь тут никого нет… Вы, да еще парочка старых коллег, с которыми изредка вижусь… А голова работает, информацию обрабатывать меня научили хорошо, а с обработанной информацией больше идти некуда и не к кому…

– А в СБУ? – пошутил Алик, поднося свою рюмку ко рту.

Рябцев отмахнулся левой рукой.

– Дела ведь серьезные… Давайте выпьем!

Они выпили, Алик вывалил себе на тарелку морской капусты. Давно он ее не ел. Должно быть, с советского времени. Тогда, в последние годы советской власти, морская капуста продавалась везде и была почти единственными не дефицитным продуктом. И тогда же он, Алик, наелся ее лет на тридцать вперед. Но вот сейчас, этой ночью, оказалось, что не на тридцать, а на двадцать! И вкус ее освежил язык после того, как пролилась по нему рюмка водки.

– У меня, Алик, уже многие годы бессонница. Брожу ночами по городу, думаю, вспоминаю. И вот в последнее время что-то в городе не так… Что-то происходит…

Алик пожал плечами.

– В городе всегда что-то происходит и часто что-нибудь не так, – выдохнул он.

– Нет, я не о самом городе… Я о другом… Такое ощущение, что вот-вот произойдет катастрофа. Природная катастрофа. Землетрясение или потоп…

– Потоп? В городе, где постоянно не хватает воды и где нет речки?!

– Я сейчас объясню, – Рябцев выдержал паузу. – Несколько раз за последнее время во время моих ночных прогулок по городу я попадал в места, где в воздухе вдруг появлялся отчетливый запах моря, запах йода и водорослей. И я ясно слышал крики чаек. В это время воздух как бы дрожал, понимаете. Становилось не по себе…

– Мистика, – задумчиво произнес Алик.

Рябцев кивнул и снова наполнил рюмки.

– Да, мистика… Но мой старый товарищ, тоже любитель ночных прогулок, рассказывал мне такие же вещи! Я порылся в книгах и, конечно, сразу нашел информацию о том, что здесь раньше было дно доисторического Карпатского моря. То есть мы живем на дне! Это, конечно, и нынешней ситуации в стране созвучно, но я не о политике! Я тогда подумал – а что если это море возвращается, поднимается из-под земли, просачивается?! Оно же было соленое! А подниматься оно может и грунтовыми водами, и источниками. Город, конечно, застроен, забетонирован. Вода может упираться в подвалы, в фундаменты, но там, где она находит выход, она выходит наружу и оставляет этот йодистый соленый запах. Мой товарищ с моими выводами согласен… Карпатское море хочет, чтобы мы снова стали дном!

Алик усмехнулся.

– У нас лет восемь назад во дворе появился источник, – сказал он. – Я вам сейчас налью!

Он взял с печки ведро с водой, наполнил стакан и протянул Рябцеву.

Рябцев попробовал, посмаковал во рту сладковатую мягкую воду.

– Не соленая? – спросил Алик.

Капитан отрицательно мотнул головой.

– Но что-то точно происходит! – упрямо сказал он. – Я это чувствую… Вы не думайте, что это шутка… Что-то не шуточное происходит!!!

Натолкнувшись на недоверие к своей теории со стороны длинноволосого хозяина флигелька, Рябцев сник и перестал быть разговорчивым. Так, довольно быстро, встреча-застолье подошла к концу.

– Может, вам вызвать такси? – спросил Алик.

– Не надо, у меня «piaggio» в кустах, – ответил Рябцев.

– В кустах?

– У пруда. Мне ведь на Сыхов, тоже не ближний свет! На такси с моей-то пенсией дорого!

Алик проводил гостя через дорогу к пруду. Там Рябцев сел на свой мотороллер, поразивший убежденного хиппи своим ярким желтым цветом, и обернулся.

– В следующий раз вы – ко мне! – сказал он. – Вы же у меня никогда не были!

Алик кивнул.

– Я позвоню! Скоро позвоню! – пообещал Рябцев и уехал.

Алик остался на берегу пруда. Воздух был влажен, и свеж, и тяжел. И показалось вдруг Алику, что действительно пахнет тут морем и йодом. Он оглянулся по сторонам, подышал носом, пошевелил во рту языком. На языке всё еще ощущался вкус морской капусты.

«Отсюда и иллюзия запаха! – подумал Алик. – Он, наверное, эти водоросли каждый день ест! Они ведь дешевые!»

Глава 14

К обеду Тарас проснулся. На губах яркий, но воображаемый привкус женской помады с малиновым ароматом – приснилось, что Дарка несколько раз целовала его в губы, при этом не прикасаясь к нему своими руками в длинных матерчатых перчатках.

На улице шумно и светло. Выглянуло солнце, и его лучи пробивались через щель в занавеске, падая на старый протертый паркет комнаты.

Тарас, умывшись, вспомнил о рыбках и тут же насыпал им корма, после чего задумался о том, что и ему бы обеденный корм не помешал. Но прежде чем отойти от подоконника, зачерпнул ладонью воды из аквариума и обрызгал ею стоящие рядом кактусы.

Пока разглядывал освещенные внутренней лампочкой просторные недра холодильника, до его ушей донесся визг пятой ступеньки. Слух резануло так, что он скривил губы. И с сочувствием вспомнил о Ежи, который всегда воспринимал «вскрик» этой ступеньки как личное оскорбление. Несколько мгновений Тарас ожидал звонка в дверь, но, как ни странно, звонка не последовало. Значит, некто, не знающий музыкальных тонкостей старинной деревянной лестницы их парадного, поднялся этажом выше, где между небом и землей, на третьем этаже проживала парочка пенсионеров, время от времени дышащая свежим воздухом на балконе своей квартиры. Еду им приносила социальная работница, знавшая о «пятой ступеньке». Возможно, в этот раз ее кто-то заменял?!

От размышлений отвлек звонок мобильного.

Бодрый голос Лёни сообщил, что он готов к процедуре по выведению последнего, третьего камня.

Тарас, услышав о решимости пациента, замер.

– Может, в другой раз? – предложил он после паузы. – Вы уже две ночи подряд напрягались… это всё-таки не легко.

– Бог троицу любит, – упрямо заявил Лёня. – Давайте! Я доплачу…

– Бог имел в виду другую троицу, – проговорил Тарас задумчиво. – Перезвоните, пожалуйста, часиков в шесть. Я пока себя неважно чувствую. Если вычухаюсь, то поедем!

– Я позвоню! – твердо пообещал прямолинейный клиент.

Тарас закрыл форточку на кухне, и тут же в помещении стало тише и уютнее. Присел за стол, вспомнил о своем желании что-нибудь съесть и сразу же услышал бодрый дверной звонок.

Судя по тому, что «пятая ступенька» перед звонком промолчала, пришел кто-то из своих. Скорее всего, Ежи. Догадка не вызвала у Тараса радости. Он не спеша прошел в коридор.

– Привет, Тарасик! – В открытую дверь впорхнула Оксанка. – Я тут мимо проезжала, дай, думаю, загляну в твой холодильник!

И подруга направилась в кухню с синей хозяйственной сумкой в руке. Щелкнула, открываясь, дверца холодильника.

– Я так и думала! – прозвенел строгий голос Оксаны. – Ты хочешь себя до язвы довести?!

Когда Тарас зашел на кухню, Оксана уже перегружала продукты из сумки в холодильник.

– Вот это, – она показала супермаркетовскую упаковку телячьих ребер, – для супа! Помнишь, как варить суп?

Тарас кивнул. Он действительно помнил, ведь Оксана ему раза четыре показывала, заставляя устно повторять всю последовательность действий.

– Так, с тебя восемьдесят пять гривен! Вот чек! – сказала она, выпрямившись и стоя напротив.

Тарас полез в карман за деньгами. Пока вытаскивал, Оксана успела сходить в комнату и вернуться с довольной улыбкой на лице.

– Молодец, что про рыбок не забываешь! Я, кстати, тебе рассказать кое-что хотела!

– Может, присядешь? – предложил Тарас.

– Нет, спешу! У нас через час репетиция, новые номера будем учить… Так вот, прошлой ночью была магнитная буря! Такой силы, что в центре города свет пропал! А на Франко в одном доме – два самоубийства, представляешь?! И еще по радио передавали, что Львовэнерго сообщило, будто не было никаких аварий и электричество поставлялось бесперебойно! Понимаешь? Тарас отрицательно мотнул головой.

– Ну, все счетчики показывали, что электричество поставляется, а на самом деле в центре города его несколько часов не было! Это значит, что эта магнитная буря на себя энергию перетянула… Ой, ты постригся! – Оксана обратила внимание на волосы Тараса. – Молодец! Хорошая стрижка! Наверное, влюбился! – хитровато улыбнулась она.

Тарас едва заметно кивнул и тут же покачал головой, словно стараясь отменить свой кивок. Однако Оксана этого не видела. Она выглянула в окно.

– Так, мне пора! – Гостья шагнула к двери, но остановилась и снова обернулась к хозяину квартиры. – Твой сосед меня на кофе приглашал! А я его не узнала сначала! У вас с ним всё в порядке?

– Да.

– А ступеньку он починил?

– Нет.

– Передай ему привет и напомни о ступеньке! Он обещал плотника вызвать!

Оксанина «Чебурашка» отъехала от парадного, и Тарас вздохнул с облегчением. Ураган промчался, не очень-то задержавшись и ничего не разрушив!

Приготовление простенького супа на телячьих ребрах возвратило Тараса к состоянию комфортного покоя. А съеденная тарелка супа подняла настроение настолько, что даже мысль о том, что и сегодня ночью, возможно, придется возить пахнущего бензином клиента из Сумской области, не испугала Тараса.

«У него же было три камня, два теперь у меня в коробочке. Надо и третий забрать… Бог троицу любит!» – подумал с усмешкой хозяин квартиры.

Глава 15

Алик сидел на скамейке в скверике у Пороховой башни. Сидел задумчиво. После беспокойного короткого сна, вызванного рассказами капитана Рябцева, ему захотелось выбраться в центр города, хотя особой нужды в этом не было. Но у старого хиппи слова «нужда» и «необходимость» в мыслях возникали редко. Причесав свои длинные прямые волосы перед квадратным зеркалом на стене, он оделся в джинсовую униформу, не нуждавшуюся в глажке, и вышел на улицу.

Солнце на небе не светило, но посвечивало, перебиваемое облаками. На первых порах, шагая в сторону центра, Алик принял его посвечивание за тепло, но вскоре налетел прохладный ветер и Алик вспомнил, что свою надежную широкополую шляпу забыл дома. Однако возвращаться не стал.

Еще несколько раз макушкой головы он ощущал в дороге солнечное тепло, но о шляпе уже не думал. Думал о кафешке на Армянской – единственной, сохранившей с давних времен атмосферу доступности и «самости»: это когда сам подходишь к барменше, сам заказываешь, сам платишь и сам уносишь к своему столу заказанное. Алику не нравились кафе с официантами. Когда-то он понял, что в стране подготовили слишком много официантов и для них не хватило рабочих мест в ресторанах. Тогда-то они и хлынули в кафе, поднимая цены на кофе и ожидая чаевых. После этого кафешки стали «цукернями», «шоколадницами» и прочими гламурными заведениями для клиентов, уважающих польские слова «шляхта и шляхетно» и примеряющих их на себя. И Алик покидал одно за другим эти заведения, оставшись в конце концов постоянным клиентом «Армянки». Круг «не шляхетных» любителей кофе сужался и в финале мог легко разместиться за несколькими столиками этого кафе на Армянской улице.

Вот и сегодня первым делом Алик выпил там два кофе по-восточному, пятьдесят грамм ликера, а после этого отправился к Пороховой Башне. Сидение в скверике у башни успокаивало и мысли, и нервы, и взгляд. Тут никто никуда не спешил. На соседних скамейках расположились обычные львовяне – и пожилые, и молодые. Две мамы толкали вдоль аллеи коляски с младенцами, о чем-то мирно беседуя. Лысый толстячок зрелого возраста в синем спортивном костюме выгуливал подстриженного пепельного пуделя. Собака всё время оглядывалась на хозяина, словно хотела ему сказать нечто приятное.

Этот день Алик решил провести медленно. На работу в театр надо подойти к шести вечера. Через часок-другой он сходит где-нибудь перекусить – благо, дешевые забегаловки на каждом шагу. А пока можно расслабиться и послушать птиц.

Алик посмотрел на высокие кроны деревьев, усеянные омелами. Прислушался. До ушей донесся шорох краснеющих осенних листьев.

Опустил взгляд под ноги. Задумался. Вспомнил Святый сад, в котором провел столько прекрасных часов, вспомнил хипповскую молодость, плавно перешедшую в хипповскую зрелость, песни, гитары, длинный самодельный провод-удлинитель, протянутый от студенческой общаги прямо на их полянку в саду. Вспомнил милиционера, дежурившего у входа в обком партии, располагавшийся в каких-то пятидесяти метрах от их гнезда, от их травы, от их вселенской любви. Милиционеры всегда жили не по любви, а по уставу. Поэтому и возникали конфликты, поэтому рвались удлинители, с помощью которых группа «Супервуйки» делилась музыкой и песнями с не доросшим до вселенской любви окружающим миром. Что изменилось с тех пор? Хиппи ушли, милиционеры остались. Остались и бывшие гэбисты, которым, как оказалось, вселенская любовь была не такой чуждой, но, будучи хитрее и умнее милиционеров, они прятались под уставом, как прятали свою службу под гражданской одеждой, а внутри некоторые из них были не прочь присоединиться к этой неодобряемой партией и правительством вселенской любви. И, если верить рассказам Рябцева, присоединялись с риском для карьеры, а может быть, и для жизни!

Негромкий шум отвлек Алика от размышлений. Он поднял голову и увидел, что к третьей скамейке от лестницы, по которой можно было подняться от трамвайных путей к Пороховой Башне, сходятся бомжи с сумками и пакетами в руках. Одни только подтягиваются, а другие уже стоят и о чем-то живо разговаривают. Собрание бомжей как-то направило мысли Алика в другое русло. Вспомнилась конституция с ее правом на собрания. Алик улыбнулся. «Всякая тварь Божья собираться любит», – подумал он. И возникли снова в зрительной памяти их хипповские «собрания» тут же рядом, в саду. Промелькнули подогретые летними солнечными лучами скопления красных клопов-солдатиков на пеньках в лесу за его домом, виденные когда-то по черно-белому телевизору съезды партии с тысячами одетых в одинаковые темные костюмы человекоподобных клопов-солдатиков. И тут же следом вынырнули тоже виденные по телевизору в детстве марширующие солдатики, совершенно обычные, не клопы.

А бомжи прибывали, и уже видел Алик, что есть среди них и не бомжи, а просто слегка ободранные жизнью и обществом старушки и старички, обладавшие другой походкой и другими движениями тела, движениями, которые словно подсказывали, что эти старички и старушки имеют печку или плиту, имеют стол, за которым сидят. У бомжей такие движения отмирают за ненадобностью.

На аллее вдруг появилась машинка-«пирожок», белая, с надписью «Оселя». Остановилась у этой же третьей скамейки, только заехала на траву. Собравшаяся объединенная внешним неблагополучием публика выстроилась в очередь. Возле машины появились и прилично одетые люди – девушки и женщины. Они обошли очередь, уже насчитывавшую человек двадцать пять. Остановились, объяснили что-то стоящим. Задняя двойная дверца машины распахнулась, и по очереди пробежала волна оживления.

Алик с интересом продолжал наблюдать за происходящим. Он даже забыл о том, что минуту назад уже хотел встать и пойти в какую-нибудь забегаловку перекусить.

Он смотрел на очередь, на лица людей, не замечая, что симпатичная круглолицая дама, одетая в джинсы и в короткую синюю дутую курточку, внимательно смотрит на него. У нее на груди висел на ремешке фотоаппарат с большим объективом. Отвлекшись от Алика, она несколько раз сфотографировала очередь и девушек, которые, стоя у открытого багажника машины, наливали в одноразовые пластиковые мисочки горячий суп из бидона-термоса. Третья девушка выдавала получившим суп одноразовые ложки и черный хлеб.

Алик, задержав взгляд на машине и собравшихся около нее людях, задумался о человеческих ценностях, о простых и важных вещах. О любви и тепле, о цветении деревьев, о мягкой траве, о бабочках и детях.

– Зря вы стесняетесь подойти! – раздался над его головой сильный женский голос. – С каждым ведь может случиться!

Он поднял голову и увидел перед собой симпатичную круглолицую женщину с фотоаппаратом, в руках она держала одноразовую миску с горячим супом.

Алик и не заметил, как миска оказалась у него на коленях, а в руках теперь он держал хлеб и ложку.

– Кушайте! – Женщина присела рядом, не сводя с него добрых зеленых глаз. – Вы, наверное, первый раз сюда пришли…

От неожиданности появления этой женщины у Алика пропали слова. Он только отрицательно мотнул головой, тоже не сводя с нее глаз.

– Вы кушайте, кушайте! Суп гороховый, не из концентрата! На копченых ребрах. Вкусно, – говорила она, и голос ее становился мягче и задумчивее, словно она вот-вот замолкнет и сама погрузится в какие-нибудь размышления и воспоминания. – На второе у нас пюре с сосиской. И компотик!

Взгляд женщины вдруг стал строгим, как у воспитательницы в детском садике, и Алик, понимая, чего от него хотят, стал с аппетитом поглощать горячий суп.

На лицо зеленоглазой женщины с кудрявыми короткими волосами вернулась улыбка. Она спокойно краем глаза наблюдала за обедавшим, успевая думать и о чем-то своем.

Как только одноразовая миска опустела, женщина взяла ее с колен Алика, забрала и ложку и, сказав: «Я сейчас! Мы мусор с собой увозим!», отошла.

Озадаченный Алик проводил ее взглядом и буквально через минуту этим же взглядом встречал ее приближение. На его колени опустилась одноразовая тарелочка с пюре и сосиской. Из пюре торчала пластиковая вилка.

– Как вас зовут? – удивленно спросил Алик.

– Оксана.

– А я – Алик.