Моря и годы (Рассказы о былом)

      Иностранные корабли, особенно встречные, завидев Балтийскую эскадру, старались не мешать ее движению. Только рыболовецкие суда продолжали заниматься своим нелегким делом; смело врезаясь в строй идущих военных кораблей и доставляя своими действиями немало хлопот вахтенной службе и командирам.
      День угасал. Спускались сумерки. Когда корабли окутала ночная мгла и на небе появились первые звезды, начальник Морских сил ушел с мостика, коротко бросив мне:
      - Вы оставайтесь. Я пошел в каюту. Разбудить в пять ноль-ноль.
      Какая красота вокруг! Куда ни глянь, с включенными ходовыми огнями идут наши корабли. Но вот на флагмане выключили огни, и тут же все корабли исчезли из поля зрения, погрузились во мрак. Нигде ни огонечка.
      Два часа идем без огней. Потом "Марат" включил огни и, как по волшебству, кругом, на всех кораблях, ожили красные, зеленые, белые светлячки.
      Вышедший из рубки флагманский штурман просит меня взять пеленга на корабли охранения правого борта. Сам пеленгует по левому борту. Передаю ему данные. Он наносит их на карту.
      - Недурно, недурно получается... Все свои места держат хорошо.
      - Как это им удается? - невольно вырвалось у меня.
      - Нелегко дается, товарищ будущий штурман! Хорошая выучка машинистов и рулевых. Первые отлично держат обороты машин, вторые - заданный курс. Ну а по секрету могу вам сказать: на эсминцах у людей глаз зоркий. Хоть ночь и темна, но они умеют различить в темноте не только махину линкора, но и корабли куда меньшего размера. Служба, батенька, у них такая. А уж коли умеют узреть, то умеют и запеленговать...
      Узнав о моем намерении поступать на специальные курсы усовершенствования командного состава (СКУКС) в штурманский класс, флагманский штурман стал все чаще привлекать меня на помощь - то записать время и отсчеты взятых высот звезд, то поработать с секстаном. Дело дошло до того, что он разрешал мне на его путевой карте прокладывать, правда еле заметной чертой, пеленга для определения места по береговым знакам. Викторов видел наш альянс и не препятствовал ему.
      Ночью в штурманской рубке, какой-то особенный, деловитый уют. Часто-часто тикают корабельные часы, равномерно пощелкивает счетчик лага, отсчитывая пройденное расстояние, не умолкая, поет свою песню указатель курса гирокомпаса, деловито жужжит автоматический прокладчик курса. Привычное штурманское ухо по ритму работающих приборов улавливает малейшие изменения в курсе и скорости корабля.
      На маленьком столике на электрической плитке стоит чайник. Штурмана, особенно в ночное время, не прочь побаловаться чайком. Стаканчик горячего штурманского, как они говорят, чая, крепости необычайной, прогоняет сон и усталость...
      Пошел пятый час. Скоро будить командующего. Вдруг неожиданно раскрывается дверь, и в рубке появляется Викторов. Вот тебе и "разбудите в пять ноль-ноль"! Подаю ему свои записи. Он читает, подойдя к штурманскому столу, освещенному затемненной лампой.
      - Где мы?
      Флагманский штурман показывает на карте.
      - А атакующие, по вашему расчету, где?.. Понятно! Выключить ходовые огни! Учебно-боевая тревога.
      Вновь корабли растаяли в темноте. Начались ночные атаки. В восточной, более светлой, части горизонта охранение завязало бой, со стороны более темной части горизонта "противник" атаковал линкоры. Один из атакующих кораблей ворвался внутрь охранения и, обозначив ракетой торпедный залп, круто развернулся и скрылся за густейшей дымовой завесой, им же поставленной. Эффектное зрелище!
      - Запишите: "Атака произведена грамотно". Кто это так лихо действовал?
      - "Урицкий". Во время атаки "Марат" обменялся с ним позывными.
      - Хвалю службу мостика за расторопность! Так начался третий день похода.
      Все дальше и дальше уходим на юг. Заметно потеплело. Волна уменьшилась, ветер стих, а после полудня вовсе заштилело. На небе - редкие кучевые облака.
      Наблюдая в бинокль за кораблями, Викторов с довольным видом расхаживает по ходовому мостику. Очевидно, его штурманская душа радуется. Мне бы можно часочка два и поспать. Но...
      - Оставайтесь на мостике! Меня позовете перед поворотом на обратный курс.
      А сон продолжает одолевать: стоит только опереться на леера, прислониться к переборке - чувствую засыпаю. Маясь, зашел в штурманскую рубку. На столике чайник. Соблазнился. Только стал наливать чай в стакан, как в рубку вошел штурман корабля. Я невольно покраснел.
      - Да вы не смущайтесь, давно бы так, - подбодрил меня штурман и тут же передал в переговорную трубу главному старшине рулевых: "Галаульников! Впредь для "флажка" иметь третий стакан!"
      Так я был "причислен к лику" штурманов и получил право на все их чаевые привилегии. Раньше чаепитием я не увлекался, а с того памятного дня, вернее - памятной ночи, и по сей день люблю усладить душу "штурманским" чайком! Во время войны мы им частенько спасались. Выпьешь стаканчик - и, глядишь, часа четыре сон не идет.
      К концу похода все-таки здорово измотался. Пошел в каюту умыться, сел на койку и... больше ничего не помню.
      Проснулся. Тишина. Не слышно работающих винтов.
      Значит, стоим. Почему? Что случилось? Вскочил, ополоснул под краном лицо, распахнул дверь и нос к носу столкнулся со Столяровым. Увидев мою встревоженную физиономию, Петр сразу мне все прояснил:
      - Викторов спит. Приказал не будить, пока сам не проснется. Тебя искал. Серчал здорово. Но я ему доложил, что ты шесть суток не спал. "Это почему же?" - удивился он. - "По вашему приказанию". - "Таких приказаний Андрееву я не отдавал". - "Товарищ начальник Морских сил, - говорю я, - вы его на ночь на мостике оставляли, так он по своей малоопытности все ночи и торчал там. Хорошо, что штурмана его чайком подбадривали, а то свалился бы, чудак, еще раньше". - "Не знал, не знал. В таком случае пусть спит, часа через четыре все равно будем на Большом рейде Кронштадта".
      - Неужели так и сказал: "Пусть спит"?
      - Именно так, а не иначе. А ты, браток, спать горазд. Лег вчера около пятнадцати ноль-ноль, а сегодня уже флаг поднят полчаса тому назад. Выходит, поставил рекорд, кряду проспал шестнадцать часов...
      ...В зиму 1928/29 года на флоте произошли заметные перемены. Воспитанников училища имени М. В. Фрунзе начали смелее выдвигать па командные должности. Наиболее способные стали старшими помощниками командиров миноносцев. Выпускники особого курса Военно-морской академии, такие, как И. К. Кожанов, К. И. Душенов, С. Э. Столярский и другие, стажировались старпомами, Гордей Иванович Левченко командовал миноносцем.
      На ленинградских заводах строились новые подводные лодки, сторожевые корабли. Морская авиация получила новые самолеты. На форту "Кроншлот" фазировался первый дивизион торпедных катеров типа "Г", которым командовал бывший старший штурман "Марата" Всеволод Чернышев. Создавались новые батареи береговой обороны. Период восстановления флота закончился, начался период его строительства.
      Ежемесячно начальник Морских сил Балтийского моря посещал судостроительные заводы. Бывая с ним всюду, я набирался знаний. Кругозор мой расширялся. Прав был комиссар Доброзраков: с "верхнего этажа" видно подальше.
      ...Линкор "Марат" поставили в ремонт на завод. Свой флаг начальник Морских сил Балтийского моря стал держать на линкоре "Парижская коммуна", которым командовал К. Самойлов, высокообразованный моряк, строгости чрезвычайной, вложивший немало труда в новый корабельный устав. Команда боялась его больше, чем старшего помощника, но и уважала за командирские качества. Пунктуальность вплоть до мелочей была если не его натурой, то, безусловно, основной чертой характера.
      Зимой 1928/29 года я усиленно готовился к экзаменам на специальные курсы усовершенствования. По-прежнему моей мечтой был штурманский класс. Поэтому мне хотелось во время предстоящей летней кампании использовать все возможности и поднатореть в штурманских делах под руководством флагманского штурмана флота.
      Кораблям флота снова предстоял большой поход в южную Балтику под флагом Наркома обороны Климента Ефремовича Ворошилова.
      Когда наступил день начала похода, вперед, как и в прошлом году, ушла бригада эсминцев. Теперь ею командовал вместо ушедшего с флота Макарова очень опытный моряк Виноградский, снискавший всеобщее уважение за свой неутомимый труд и внимательное отношение ко всему личному составу бригады. Под его умелым руководством бригада стала прекрасным соединением, на котором командирская молодежь, получив широкую дорогу, начала быстро расти.
      Следом за эсминцами во главе с крейсером "Профинтерн", снявшись с якорей, с Большого рейда ушли линкоры. К. Е. Ворошилов поднял свой флаг на "Парижской коммуне". По просьбе адъютанта Ворошилова я приготовил в его каюте все, что требовалось. Нужно сказать, что Климент Ефремович подолгу работал с бумагами и документами.
      К вечеру ветер начал крепчать. "Парижская коммуна" хоть и имела наделку в носовой части корабля, улучшающую его мореходные качества, все же не избежала купели, брызги которой изредка долетали и до ходового мостика.
      Чем ближе к выходу из Финского залива, тем сильнее становился ветер, выше, волна. Шторм разыгрался не на шутку. На мостик стали поступать доклады, что через амбразурные щитки противоминной артиллерии вода заливает нижние кубрики. Когда же, выйдя из залива, легли курсом на юг, то наши имеющие хорошую остойчивость линкоры начали бортами черпать воду, переливая ее с борта на борт. Всякое движение по верхней палубе стало опасным. Особенно доставалось "Октябрьской Революции", которая своим клинообразным носом зарывалась в волну, принимая на себя сотни тонн воды.
      Такого ранее никогда не бывало. Шторм все крепчал и крепчал и достиг почти ураганной силы. Корабли уменьшили ход. На "Профинтерне" разбило спасательную шлюпку, на одном из эсминцев изуродовало боевой прожектор, на другом смыло за борт клеть с мясом.
      Линкоры болтало так, что на мостике можно было удержаться, только уцепившись за леера. Все, что ранее казалось неподвижным в помещениях, рубках, каютах, ожило, стремительно задвигалось. Одним словом, сказались малейшие огрехи в приготовлении всего по-походному.
      По мере поступления докладов с кораблей Викторов все больше мрачнел. Он тяжелыми шагами вымерял ходовой мостик, часто наведываясь в штурманскую рубку. Наконец начальник Морских сил спросил:
      - Что думает флагманский штурман?
      - Придется ложиться под ветер. Иначе он натворит еще больших бед.
      - Хорошо, прикиньте точку рандеву, где бы мы могли собраться и поспокойнее переждать шторм, доложите, каким курсом нам удобнее туда следовать.
      Минуты через три штурман пригласил Викторова к карте.
      - Вы предлагаете эту точку? А может быть, лучше вот здесь?
      - Убежден, что первая точка во всех отношениях будет лучше, да и поближе для всех...
      - Ну что же. Первая так первая. Передавайте через дежурного по походному штабу распоряжение. От каждого корабля получить квитанцию, чтобы быть в полной уверенности о принятом. Объявляйте новый курс.
      Заработали своими прожекторами сигнальщики, застучали ключами радиопередатчиков радисты. Корабли легли на новый курс, ведущий к точке встречи (рандеву). Сразу стало легче. Качка уменьшилась.
      Рассвело. Мы вместе с комиссаром корабля Кежуцем побежали по подветренному борту по верхней палубе в корму, чтобы посмотреть, что творится в каютах.
      В каюте Викторова все было в норме. Старательный вестовой запер все ящики шкафов, письменного стола, бюро. Все склонное к самостоятельному перемещению - бритвы, пепельницы, вазы - он завернул в полотенца и уложил на постель. В нашей же со Столяровым каюте царил страшный беспорядок. На поверхности воды плавали ночные туфли Петра и мои выходные ботинки. Ящики платяного шкафа и письменного стола выскочили из своих гнезд и были готовы нырнуть в теплые воды. Моя тетрадь с интегралами и премудростями высшей математики тоже плавала в воде. Петра в каюте не было. Он с качкой в самых скверных отношениях и неизвестно где от нее спасался. Я повылавливал все, что находилось в свободном плавании, закрыл и закрепил все, что необходимо.
      По нижней палубе направился в нос корабля. Везде гуляет теплая вода. Трюмные, комендоры, живущие в кубриках, откачивают, черпают, выжимают воду, поминая шторм во всех склонениях времен парусного флота.
      Добравшись до мостика, обо всем подробно доложил Викторову. Вскоре в сопровождении комиссара Кежуца на мостике появился Климент Ефремович, выбритый, подтянутый, просто, как говорят на Руси, молодец молодцом, но с суровым и озабоченным выражением лица.
      - Товарищ Викторов, куда мы держим путь?
      - На север.
      - Как так на север, ведь должны идти на юг?!
      - Товарищ Народный комиссар, шторм заставил изменить курс. Решил вас не беспокоить.
      - Устав, товарищ Викторов, для всех одинаков. Как Нарком я обязан знать все условия, в каких работает флот. - Климент Ефремович сделал небольшую паузу и уже в более спокойном тоне добавил: - Что вы изменили курс, очевидно, правильно. Вам, морякам, виднее, но порядок есть порядок...
      Через некоторое время после того, как все собрались в намеченной точке встречи, мы продолжили поход.
      Дошли до нужного района южной Балтики, где с танкеров пополнились топливом, пресной водой, и двинулись в обратный путь, прижимаясь к восточному берегу.
      Идя вдоль берегов Германии, к утру подошли к Данцигской бухте и легли курсом на Гдыню. Захватывающая картина, когда линкоры, крейсер в охранении эсминцев входят в бухту. Дальномерщики непрерывно докладывают расстояние до маяка Хель и порта Гдыня. Все корабли репетуют сигнал об изменении курса. Флагманский штурман докладывает:
      - До поворота осталось шесть кабельтовых.
      - Товарищ Народный комиссар, разрешите ложиться на новый курс? обращается Викторов к Ворошилову.
      - Разрешаю.
      - Сигнал долой, - командует Викторов.
      Все корабли одновременно делают поворот на 180 градусов. Ворошилов, видя, как четко совершается маневр, С удовольствием замечает:
      - Прекрасно работают. Любо смотреть. Теперь я понимаю, что во флотской службе тоже есть своя романтика и красота труда...
      С погодой нам явно не повезло. То шторм, то зыбь такая, что у эсминцев, идущих лагом к волне, чуть ли не кингстоны видно. Но все остальное было интересно и поучительно.
      Во время этого похода все прибалтийские государства могли воочию убедиться в мощи советского флота на Балтийском море. Были, конечно, кое-какие досадные казусы, но все же Нарком обороны отбыл с флота не с плохим впечатлением.
      Это был последний поход в моей флаг-секретарской жизни. Начальник Морских сил Балтийского моря утвердил мою кандидатуру для сдачи экзаменов в штурманский класс.
      И вот экзамены выдержаны. Тринадцать моих однокашников и я зачислены в штурманский класс. Сдаю дела Клыкову, окончившему училище на год позже меня, тепло прощаюсь с Петром Столяровым, с которым мы крепко подружились. Грустно все-таки расставаться с друзьями, с любым полезным делом, с любой нужной работой...
      Штурманский класс
      В двадцатые годы на флоте существовал такой порядок: на специальные годичные курсы усовершенствования командного состава для специализации посылали тех, кто прослужил на кораблях не менее двух лет. В течение этого срока молодой командир мог выбрать себе специальность, по которой желал бы совершенствоваться. Порядок, прямо скажем, не лишенный резона. Вот почему в 1929 году курсы были укомплектованы главным образом нами, окончившими училище имени М. В. Фрунзе в 1927 году.
      Обычно зиму и весну занимала теоретическая подготовка, а лето и осень практика по специальности. Окончивших курсы усовершенствования официально называли: "классный специалист".
      Начальником курсов был Рыбалтовский, а комиссаром Глухоченко, который знал меня еще по Пубалту. Очевидно, поэтому мне вновь поручили редактировать стенную газету.
      Нашим штурманским наставником стал опять А. П. Гедримович, такой же живой, с искрометными главами, остроумный и беспокойный. Вот только волосы его, не поредев, приобрели серебристый оттенок... Всем нам было приятно, что именно он возглавлял штурманский класс.
      Мореходными науками с нами занимался Н. Ф. Рыбаков, тот самый, который ходил на "Воровском" из Мурманска во Владивосток, штурман высокого класса и великолепный педагог.
      Новую дисциплину - тактическую навигацию преподавал бывший старший штурман линкора "Марат" Всеволод Чернышев.
      Как и в училище, курс девиации вел Сергей Иванович Фролов. Помогал ему всем нам полюбившийся лаборант Никанор Игнатьевич Сурьянинов, теперь уже заметно постаревший. Он встретил нас как долгожданных, невесть где пропадавших дорогих сердцу детей...
      Сергей Иванович на практических работах задавал нам головоломку за головоломкой, считая, что именно с разновидностью девиационных загадок нам в жизни предстоит иметь дело. Много заниматься приходилось и по другим предметам.
      ...В стенной газете, чтобы она была более оперативной, ежедневно обновлялась хотя бы одна статья, над заголовком которой прикреплялась маленькая яркая табличка: "Новая". Это привилось. Было замечено, что большинство слушателей, раздевшись в гардеробе, прежде чем пройти в классное помещение, обязательно останавливались у стенда со стенной газетой...
      Под редакцией преподавателя Кузнецова издавался ежемесячный литературный журнал.
      Дни, до краев заполненные работой, летели так быстро, что мы и не заметили, как наступила весна, а с ней и горячая пора экзаменов. После них должна была начаться летняя практика для нас, штурманов, на Онежской озере, в Петрозаводске и в Онежских шхерах.
      Наиболее успешно сдали экзамены Хирвонен, Соловьев, Ладинский, словом все те, кому Гедримович еще во время плавания в 1925 году пророчил штурманскую карьеру.
      За неимением кораблей для практических работ по девиации нам предоставили небольшой буксир типа "Швейник". Руководитель практики Шестопалов, немного поразмыслив, поставил нактоуз магнитного компаса на палубу, и сказал:
      - Крепить здесь, тут диаметральная плоскость. Закрепили. Проверили. Точно в диаметральной плоскости.
      - Как вам удалось так точно установить компас? - допытывались мы.
      - Наберетесь опыта, какой удалось накопить мне, сами сумеете так делать. А ежели по секрету, то ставил точно на створе мачты и дымовой трубы буксира. Как видите, никакой хитрости, никаких фокусов. Одно важно: иметь хороший штурманский глазомер.
      На буксирчике в Кронштадте более недели занимались практическими девиационными работами. И еще столько же времени потратили на ознакомление тоже в Кронштадте - с морской обсерваторией, службой времени и гидрографической службой флота.
      Чтобы дать нам хотя бы некоторое представление об особенностях плавания в шхерных условиях, наш класс в июне отправили в Петрозаводск, где к этому времени должно было находиться посыльное судно "Дозорный", когда-то обслуживавшее царские яхты. Ныне им не без успеха и с удовольствием командовал бывший адмирал царского флота Леонид Гроссман, преподававший у нас в училище морскую историю.
      На речном пароходе мы пустились в путешествие от Охтинскрго моста. Шли каналами чуть ли не петровских времен, затем, переждав туман, вошли в Онежское озеро. Оно вдруг посерело, ветер развел порядочную волну, и наше утлое суденышко заболтало, затрясло словно в лихорадке. Онего решило доказать, что с ним шутки плохи и кто на нем не бывал, тот горя не видал...
      Петрозаводск тех лет был обычным провинциальным городом с деревянными двухэтажными домами, незамощенными улицами. В нем имелся единственный, еще петровских времен, металлургический завод, много лесных бирж и лесопильных предприятий, собор, видный с далекой глади озера, которое скорее следовало бы назвать морем.
      Военный комендант прислал за нашим багажом конную подводу. Мы погрузили на нее штурманское имущество, свои чемоданы, и она под наблюдением Никанора Игнатьевича двинулась в гору, а мы гурьбой пошли по обочине, именуемой тротуаром.
      Разместились в кирпичном трехэтажном школьном здании, из окон которого был виден берег залива и гора "Чертов стул". Столовались в воинской части, расположенной рядом со школой. К армейскому рациону, по которому с утра, в отличие от флотского, полагалась горячая пища в виде какой-нибудь, чаще всего пшенной, каши, именуемой кондером, привыкнуть так и не смогли, несмотря на все старания армейских поваров.
      Два первых дня ушли на оборудование одного из классов для работы с морскими картами, помещения под склад штурманского имущества с гордым названием "Лаборатория, штурманских дел", превращение третьей классной комнаты в кают-компанию.
      Для поддержания порядка в помещениях образовали институт дневальных, без освобождения их от штурманских занятий. Всякий уличенный в нерадивом отношении к обязанностям дневального штрафовался 50 копейками, деньги вносились в кают-компанейскую кассу.
      В солнечную погоду занимались береговыми астрономическими наблюдениями. Произвели гидрографическую съемку и промер территории и акватории порта, затем около десяти миль наиболее изрезанной береговой черты. На доставленных для нас двух шестивесельных ялах (шестерках) в день проходили до двадцати миль. Пригодилась нам школа, пройденная в подготовительном и Высшем военно-морском училищах.
      Много времени требовала обработка астрономических наблюдений и камеральная обработка материалов съемки. Даже Никанор Игнатьевич иногда уговаривал нас вечерком прогуляться...
      Прибыл "Дозорный"! Завтра с утра отправимся в Онежские шхеры. Другого шхерного района у нас не было. Нас и послали на Онежское озеро, чтобы мы приобрели практику шхерного плавания, набили руку на описании фарватеров. Идя рекомендованными курсами, мы должны были искать и зарисовывать естественные створы, приметные места, все то характерное, что может обеспечить безопасное плавание при отсутствии навигационного ограждения. Работа интересная, увлекательная! Не раз вспоминались нам слова Гедримовича о том, как необходимо видеть береговую черту штурманским глазом, не пропускать ничего!
      Работали только в светлое время. Ночью стояли на якоре вне рекомендованных фарватеров, чтобы не мешать движению судов. После ужина долго не расходились из кают-компании. Слушали рассказы руководителя практики Лепко о том, как ему доводилось плавать в шхерах, и Гроссмана, который в училище представлялся нам чудаковатым стариком, а в действительности оказался интереснейшим человеком, великолепным рассказчиком.
      Пейзажи в шхерах очень своеобразны. Бесконечное множество маленьких, крупных, горбатых, плоских островов... Лысые, гололобые - те как будто только что вынырнули на поверхность... Иные успели прикрыть свои плеши травами и кустарником, а совсем древние ощетинились густейшим лесом, расцветились разноцветными мхами... В зеркальной воде отчетливо отражаются и гранитные скалы, и леса, и неведомо куда бегущие облака. Такая тишь, что, упади листок, травинка, услышишь.
      На мостик доносится мерное дыхание работающей донки, лязг лопаты кочегара, подкидывающего уголек в прожорливую котельную топку. Слышны и возня кока с внушительных размеров медными кастрюлями, и его понукания, обращенные к рабочему по камбузу. Все на корабле стали разговаривать вполголоса, словно боясь спугнуть эту застенчивую тишину.
      К Кижам подошли еще до обеда и замерли, пораженные невиданной красотой деревянного собора. Командир внял нашим просьбам: на якорь стали как можно ближе к острову. Было бы кощунством пройти мимо.
      Излазили и осмотрели все, что возможно. Кто умел, тот зарисовал. Миша Соловьев, единственный из пас имевший фотоаппарат, сделал уйму снимков.
      После Кижей шлишхерами, затем чистой водой. И прибыли к конечному пункту нашего маршрута - к Медвежьей Горе. В те годы это был действительно медвежий угол.
      В поселке, на почте, нас ожидала телеграмма: необходимо срочно возвратиться в Ленинград, так как предстоит заграничное плавание... Известие столь же приятное, сколь и неожиданное.
      В Ленинграде стало известно, что для штурманской практики, поскольку никаких дальних походов кораблей Балтийского или какого-либо другого флота не предвидится, нам придется совершить путешествие вокруг Европы на одном из транспортов Советского торгового флота.
      Такое было время, таковы были возможности. Это теперь для практики курсантов построены великолепные корабли, оснащенные самыми совершенными, точнейшими и тончайшими навигационными приборами... Наш советский флот стал подлинно океанским и систематически посещает сотни иностранных портов. Ну а в начале тридцатых годов военным штурманам приходилось проходить практику плавания в дальних морях и океанах на судах гражданских.
      Тогда же стало известно, что мы должны быть на транспорте "Волховстрой" не позже послезавтрашнего утра, а еще лучше - завтра вечером. Об этом нам сообщил руководитель группы, идущей в заграничное плавание, политработник Фомиченко.
      Нас крайне огорчило, что Никанора Игнатьевича с нами не будет: не хватает валюты. Его хлопотами все необходимые штурманские пособия были уложены в три специальных ящика с запорами и замками, два хронометра помещены в отдельный небольшой ящик, обитый внутри войлоком и бархатом так, чтобы хронометры не подвергались тряске и воздействию внешней температуры.
      Мачпина с имуществом и нашими чемоданами в сопровождении Никанора Игнатьевича заранее ушла к торговому порту. А мы после напутствий Рыбалтовского и Глухоченко добирались до порта трамваем. У причала заканчивал погрузку леса видавший виды, американской постройки 1918 года, морской бродяга "Волховстрой", недавно приобретенный на "морском кладбище" в Америке. Широк и неказист, водоизмещением немногим более 10000 тонн, он попыхивал своей дымовой трубой, а его грузовые стрелы таскали со стенки причала связки отличного, как говорят, "сахарного" - без сучка и задоринки, - пиломатериала и укладывали их на верхней палубе почти вровень со спардеком так, что мы в отведенное нам помещение под полубаком должны были с этих досок спускаться по трапу. А наши ящики смогли опустить, лишь разворотив лесное золото и приведя этим в ярость грузчиков, которым пришлось заново укладывать пиломатериал.
      Оказалось, что под полубаком, кроме санитарного узла, нашего кубрика, каюты боцмана и его кладовых, ничего не было. Это нам понравилось. Одно плохо: с чайниками и бачками для пищи нужно пробираться через штабеля досок, а потом спускаться чуть ли не по вертикальному трапу. Чтобы доставить целехоньким хотя бы бачок со вторым блюдом, не говоря уж о борще, бачковому требовалась ловкость циркача. Это в тихую погоду! А в качку - дело безнадежное...
      Но жизнь заставила, выучились и цирковому мастерству. Доставляли пищу и в шторм! Не пролив борща и не присолив морской водой...
      Свои хронометры мы хранили вместе с судовыми. На большом штурманском столе получили место для ведения навигационной прокладки. Несли свою штурманскую вахту, сменяясь каждые четыре часа. Не прошло и двух суток, как все притерлось, а через вахтенных рулевых, видевших, как мы работали, пошла молва: "мореходчики" в штурманских делах сильны. Постепенно нами завоевывалось право на жизнь...
      Ежедневно, если позволяла погода, занимались астрономическими наблюдениями. Боцман, видя, как в зоне его владений (на полубаке) мы денно и нощно |работаем с секстанами, выпуская их из рук только на время решения задачи, если не с уважением, то уж, безусловно, с одобрением смотрел на наши труды. Тогда же в первый бессолнечный день мы, найдя кирки, стали отбивать многолетнюю ржавчину ватервейсов, а потом, попросив стальные щетки, отдраили их до блеска и засуричили, боцман признал нас стоящими парнями.
      Пересекли, миновав циклон и пройдя по его окраине, малахитовое Северное море и подошли к порту Ньюкасл-апон-Тайн. Недоумеваем: почему не входим в порт, а стоим, как и еще два транспорта, на рейде?
      - Штурман! - окликнул капитан "Волховстроя" Карклин. - Сколько осталось до полной воды?
      - Три часа десять минут.
      - Выходит, до открытия портовых ворот успеем пообедать. Раньше за нами буксир не придет.
      Что за ворота, да еще в порту?.. В толк не возьмем. Ну что ж, поживем, подождем и увидим! Воздав должное творению судового кока, все поспешили наверх. Бинокли переходили из рук в руки точно эстафетная палочка.
      Из ворот порта показался буксир. Прибежав, взял "за ноздрю" нашу посудину и, яростно задымив, повел в порт. Вначале "Волховстрой" помогал ему своей машиной, а когда до входных ворот осталось метров пятьсот, застопорил ее, вручив свою судьбу полностью буксировщику.
      Акватория порта была разбита на несколько гаваней (доки), каждая из них имела свои шлюзовые ворота, только менее массивные, чем главные входные, на которые возлагалась задача защищать порт в шторм от яростных волн. Так по всей Англии, за исключением тех мест, где протекали глубоководные реки, позволяющие судам входить и в самую низкую воду. Раньше мы думали, что докеры - это рабочие, занимающиеся в доках (как и у нас) ремонтом кораблей. В Англии докер - грузчик морского торгового порта.
      Пройдя таможенные и пограничные формальности, экипаж получил право свободного сообщения с берегом.
      Городок Ньюкасл-апон-Тайн невелик. Так же, как это обычна бывает и в других странах, центральная часть у него более красивая, более благоустроенная. Окраины, где живет трудовой люд, не ухоженные, дома закопченные, похожие один па другой. Люди живут там нелегкой жизнью. Редко кого встретишь с улыбкой на лице. Ребятишки, предоставленные сами себе, играют на проезжей части узеньких улочек.
      Увидели мы в городе странное движущееся сооружение. С легкой руки нашего одноклассника Фадеева окрестили эту невидаль "автобус-трамвай". Позже узнали настоящее название - троллейбус.
      Ежедневно к началу рабочего дня на два железнодорожных пути, проложенные вдоль причала, подавалось ровно столько вагонов, сколько докеры успевали загрузить за трудовой день. Перемещение загруженных и порожних вагонов производил один портовый рабочий с помощью гидрошпилей и троса с гаком. Все делалось, спокойно, без всякого шума и аврала.