Интерпланетарные исследования (№3) - Звездный лис

Нет. Птицы не играют на двенадцати струнах. Хейм улыбнулся и поплыв вперед, старался двигаться как можно более бесшумно. Для надпочечников Андре будет очень полезно, если сзади его схватит холодная влажная рука, а чей-то голос завопит: «Бу-у-у».

Песня становилась все слышнее. На сей раз менестрель пел на немецком языке о прекрасной Розелин.

Когда песня закончилась, Хейм увидел сидевшего на бревна Вадажа, темный силуэт которого вырисовывался на фоне неба. Он был не один.

Ясно различимый в ночной тишине, прозвучал голос девушки, вторившей певцу по-французски.

Вадаж рассмеялся, и они стали разговаривать. Из всего диалога Хейм уловил только что речь шла о Гете, о красоте природы, о песнях…

Даниель зябко повела плечами, и Вадаж подняв с земли плащ, набросил его на них обоих, снова прошептав что-то по-французски, на что девушка, словно бы колеблясь, ответила:

— Да, но мои родители…

— Пф-ф! — фыркнул Вадаж и опять что-то затараторил.

Даниель весело хихикнула.

— …песню о любви, — разобрал Хейм последние слова Вадажа, прежде чем тот мягко тронул струны, и чарующие звуки музыки слились с окружающим миром, превратились в неотъемлемую часть ночи, леса и воды. Голос певца вплетался в этот чудесный венок, делая его еще прекраснее. Даниель вздохнула и еще теснее прижалась к своему спутнику.

Хейм поплыл назад.

— Нет, — повторял он себе снова и снова. — Нет нельзя винить Андре в предательстве. Он ведь спрашивал моего разрешения.

Однако непонятная обида, сдавившая его горло, не проходила. Хейм больше не старался двигаться без шума, а рассекал воду с силой настоящего парохода.

— Он молод. А я гожусь ей в отцы. Но я упустил свой шанс. Я думал все вернулось назад. Нет. Я был смешон. О, Конни, Конни!

— Богом клянусь, — в ярости Хейм начал думать на языке своего детства. — Если он что-нибудь сделает… Я еще не слишком стар, чтобы свернуть шею такому вот шустряку.

Однако, какое мне до этого всего дело, черт побери!

Он с шумом устремился из воды на берег и едва не содрал с себя кожу, яростно растираясь полотенцем. Натянув одежду, он, спотыкаясь, пошел через лес. В палатке еще осталась бутылка, не совсем пустая.

Возле палатки его ждал какой-то человек. Хейм узнал одного из адъютантов де Виньи.

— Итак?

Офицер быстрым взмахом руки отдал честь.

— У меня есть для вас сообщение, мсье Полковник установил контакт с врагом. Они ждут делегацию в Бон Шанс, как только наступит рассвет.

— О'кей, доброй ночи.

— Но, мсье…

— Я знаю, нам нужно посовещаться. Что ж, я приду, когда смогу.

Времени у нас достаточно. Впереди целая ночь.

Хейм прошмыгнул мимо адъютанта в палатку и опустился на кровать, прикрыв полог, закрывавший вход.

Глава 6

Внизу, широкая и плодородная, простиралась долина Карсака. Можно было разглядеть фермы со службами, деревни, иногда — фабрику, окруженную садами. Но нигде ни одного человека. Земля была безлюдна, стада бродили сами по себе, поля заросли сорняками. Среди них струилась река, металлически поблескивая в лучах раннего солнца.

Выглянув из окна флайера, Хейм увидел эскорт — четыре алеронских военных аппарата. Затейливый, выполненный яркими веселыми красками рисунок на них, не смягчал их очертаний, напоминавших баррикаду.

На безоружных новоевропейцев была нацелена по меньшей мере дюжина орудий.

— Из делегатов мы за полсекунды можем превратиться в пленников, подумал Хейм доставая трубку.

— Пардон, — подполковник Чарльз Наварра, возглавлявший группу парламентеров из восьми человек, слегка похлопал его по плечу. — Лучше спрячьте это, мсье. У нас в отряде маки давно не видели табака.

— Проклятье! Вы правы. Извините. — Хейм поднялся и сунул трубку в «бардачок».

— Они, кстати, не дураки, — Наварра придирчиво оглядел великана. Может быть, с вами еще что-нибудь не так, капитан Альфонс Лафайет?

— Нет. Все остальное в порядке, — ответил Хейм по-английски. — Но давайте сядем вниз последними. Вполне очевидно, что моя форма подобрана наспех, но для партизана это естественно. Я не похож на типичного колониста, но они, возможно, этого не заметят, а если и заметят, то это их не удивит.

— Что вы имеет в виду? — спросил другой офицер.

— Разве вы не знаете? — ответил Хейм. — У алеронов со временем вырабатывается стандартизованный тип индивидуума. С их точки зрения, все люди настолько разные, что отличия в размерах и цвете не имеют никакого значения. Кроме того, они не настолько хорошо знают французский, чтобы заметить мой акцент, тем более, что я постараюсь в основном держать язык за зубами. Последнее, думаю, нетрудно будет сделать, поскольку я принимаю участие в данной экспедиции лишь в надежде добыть некоторые разведывательные данные.

— Да-да, — нетерпеливо сказал Наварра. — Но будьте при этом крайне осторожны.

Он наклонился к Вадажу, сидевшему сзади.

— И вы тоже, лейтенант Гастон Жерар.

— Напротив, — возразил менестрель. — Мне нужно как можно больше болтать и придуриваться, и возможно, привести их в некоторое раздражение.

По-другому невозможно исследовать внутренний мир инопланетян. Однако, вы не бойтесь. Все это продумано. Я всего лишь младший офицер, не заслуживающий особого внимания, а следовательно, и особой в обращении со мной. — Он испытующе улыбнулся, глядя на Хейма. — Ты ведь можешь поручиться, что роль никчемного всегда прекрасно мне удается, а Гуннар?

Хейм что-то проворчал в ответ. Боль и удивление скользнули по лицу венгра. Когда его друг в первый раз обошелся с ним очень холодно, Вадаж приписал это приступу меланхолии. Теперь, когда он убедился в том, что неприязнь Хейма не прошла, у него не было возможности спросить у своего капитана в этой тесной, заполненной шумом кабине, что случилось.

Хейм почти в точности прочел эти мысли Вадажа. Вздохнув, он вернулся на свое сиденье впереди.

Я глупец, и эгоист, и вообще сукин сын, — думал он. — Но я не могу забыть Даниель, этот восход с каплями росы, словно бриллиантами на ее волосах, и тот взгляд, который она подарила ему, когда мы прощались. Разве не я больше достоин такого взгляда?

Он был рад прервать эти размышления, почувствовав, что флайер пошел на снижение.

Через увеличительное стекло иллюминатора, прежде чем оно опустилось ниже линии горизонта, Хейм увидел, что Бон Шанс несколько вырос за двадцать лет. Но все же это по-прежнему был небольшой городишко, примостившийся на материковом плече, выдающемся в море: городишко, с окрашенными в мягкие цвета оштукатуренными стенками и красными черепичными крышами, с доками, забитыми разными суднами, и с вездесущими деревьями.

Привезенные с Земли зеленый орех и тополь росли вперемежку с золотистыми «бальфлер» и «грацис». Гавань качалась и ослепительно сверкала, предместья полыхали множеством цветов, окружая город со всех сторон — совсем как в те времена, когда он гулял здесь рука об руку с Мэдилон.

Только… дороги были засыпаны опавшими листьями, дома глядели пустыми глазницами окон, в гавани гнили брошенные лодки, покрывались ржавчиной стоящие без дела машины, обычно сидевшие на башнях грачи вымерли или улетели, и вместо них в небе кружили на тонких крыльях «фукетты», высматривая добычу. Последним детищем людей, еще продолжавшим жить, был космопорт, находившийся в двадцати километрах вглубь материка.

Однако по его бетонным дорожкам двигались не люди и не их транспортные средства. Космические корабли, прибывшие сюда с грузом были построены не земными инженерами. Фабрики, которые они обслуживали, представляли собой вытянутые наподобие сфероида купола без окон, неестественно элегантные, несмотря на то, что это были всего лишь наспех собранные стандартные строения. Конвейеры, грузовые платформы, лифты, были сделаны людьми, но пульты управления этими механизмами были перестроены и к умам по-иному воспринимающими числа. Поле окружали казармы, сотни строений, простиравшихся вплоть до самых гор; сверху они выглядели как бронзовые цветки с раскрытыми лепестками. Среди них высились ракеты, которые были готовы к внезапному рывку, словно акулы перед нападением. На открытых площадках теснились вспомогательные суда. Среди них был вооруженный представитель, чье рыло торчало на уровне кафедрального креста.

Должно быть, он относится к линейному крейсеру планетарной обороны, решил Хейм. — И если он один такой, значит, другие боевые корабли отсутствуют, неся патрульную службу. Возможно, это стоит запомнить.

— Не представляю, каким образом вы сможете использовать эту информацию, — сказал Наварра. — Единственное такое судно обеспечивает в полное превосходство в космосе и в воздухе, когда ему противостоят одни флайеры. А наши флайеры даже не военные.

— Тем не менее, всегда полезно знать, что именно тебя ожидает.

Кстати, вы уверены, что вся их сила сосредоточена здесь?

— Да, абсолютно уверен. В этом районе находится большинство нашего промышленного оборудования. Гарнизоны есть везде, на многих вахтах и заводах, равно как и посты наблюдения. Но наши разведчики сообщили, что их можно не принимать в расчет.

— Значит… на основании того, что алероны терпеть не могут толкучки, можно приблизительно определить общую цифру — давайте подумает — я бы сказал, что она составляет около пятидесяти тысяч. Безусловно, число военных не превышает пятой части этого количества. Больше для защиты им просто не нужно. Квалифицированные рабочие те, которых мы без труда назвали бы инженерами, менеджерами и т8-д8 — способны сражаться, но не обучены этому. Однако представители низшего класса алеронского общества, составляющие его большинство, воинственные по своей природе, это воспитывалось у них поколениями. Следовательно, причиной для беспокойства нам следует считать всего десять тысяч алеронов. Сколько у вас боеприпасов и боеспособных людей?

— Мы без труда могли бы набрать сотню тысяч — однако, их уничтожат в тот самый момент, когда они выйдут из леса.

— Я знаю. От винтовки мало проку, если ей противостоят образцы космического и воздушного оружия, — невесело ухмыльнулся Хейм.

Флайер коснулся бетонной полосы в означенном месте, и остановился.

Его экспорт остался в воздухе. Наварра поднялся.

— Пошли, — коротко сказал он и направился к двери.

Снаружи их ожидало двадцать алеронов класса воинов, стоящие в ряд по обе стороны от выхода — поджарые, широкогрудые, волосы ниспадающие из-под конических шлемов, заплетены в тугие косы, лица скорее не красивые, а очень выразительные и совершенно бесстрастные. Длинные солнечные лучи, казалось добела раскалили их чешуйчатые одежды. Они не вытащили из-за поясов своих кривых сабель и не наставили ружей на делегатов. Они стояли, как вкопанные, как неживые статуи. Их офицер, выступил вперед, опустил хвост и поклонился, слегка коснувшись кончиками пальцев земли, что являлось знаком уважения. Он был выше, чем остальные, и все-таки ниже среднего роста человека.

— Добро пожаловать, — сказал Наварра нарочно медленно, чтобы офицер понял его диалект. В сравнении со струившейся подобно флюиду, ласкавший слух речью алерона, его голос напоминал жесткую и шероховатую наждачную бумагу. — Мы готовы немедленно приступить к переговорам.

— Тем не мене, прежде вам все же следует осмотреть свои апартаменты.

Мы приготовили лучшее, что могли, неподалеку от резиденции высоких властителей сада Ф Войны. — Офицер издал прямо-таки соловьиную трель, отдавая какой-то приказ. Появилось несколько рабочих низшего класса. Они не соответствовали традиционному образу алерона, сложившемуся в сознании людей. Их одетые в черное тела были слишком массивны, черты их лиц чересчур грубы, волосы слишком коротки, мех почти совсем не блестел, и в них не было и частицы того врожденного неосознанного высокомерия, которое отличало высшие слои их общества. Однако, в них не было и раболепия, и они были вовсе не глупы. Миллион лет истории, единственной реальной переменой, в которой было подобное ледниковому сползание к все более и более унифицированному обществу, привели к тому, что сами ихнелы приспособились к осуществлению этого предназначения.

Если офицеров можно было сравнить с пантерой, а его солдат — со сторожевыми собаками, то эти были огромными горячими скакунами.

Играя отведенную роль помощника, Вадаж показал алеронам багаж делегации. Когда тщательная проверка была закончена, офицер что-то просвистел, воины окружили парламентеров и повели их через поле. Шли они вовсе не маршевым шагом, однако, все их движения были синхронными, словно у частей одного и того же организма. Лучи Авроры били в контактные линзы, защищавшие глаза алеронов от ее яркого света, и превращали их в рубины.

По мере того, как они шли, Хейм не переставал исподтишка стрелять глазами по сторонам. Других воинов почти нигде не было видно — во всяком случае, их было не много. Должно быть, некоторые заняты делами, выполняя те таинственные ритуалы, какими были для алеронов ниже пятого класса власти, общение, разговоры, спортивные игры и молитва. Остальные, вероятно, на дежурстве возле ракет или в воздушном патрулировании.

Кругом сновали рабочие и контролеры разгружая транспортики, перенося металл из павильона плавильни и электрооборудование с завода в другое место, где оно устанавливалось на какое-нибудь орбитальное оружие. Их машины жужжали, лязгали, грохотали. Тем не менее, на взгляд, а вернее — на слух человека, тишина стояла ужасная. Ни криков, ни разговоров, ни шуток или ругательств: только время от времени — мелодичная команда, негромкое звучание записанной на пленку оркестровой музыки и мягкий топот тысячи ног.

Вадажа было не узнать, он оскалил зубы в какой-то непонятной усмешке и пробормотал по-французски Наварре что-то насчет патологической серьезности алеронов.

Хейм не мог поручиться наверняка, но ему показалось, что офицер бросил на Вадажа недоумевающий взгляд.

— Помолчите! — ответил Наварра.

Однако, Вадаж, вероятно, прав, — подумал Хейм. — Юмор — это результат определенного внутреннего искажения. А для того великого единства, каким является душа алерона, это кажется невозможным, немыслимым в прямом смысле этого слова.

Кроме… да, делегаты, посланные на Землю, особенно адмирал Синби, проявляли некоторые признаки холодного остроумия. Но они принадлежали к самому высшему классу власти. Это предполагало отличие от остальных особей их вида, которые…

Хейм отвлекся от этих размышлений и вновь вернулся к функции наблюдателя.

Наконец, они остановились возле сооружения в нескольких сотнях метров от края поля. Внешне оно ничем не отличалось от других таких же зданий с множеством изгибов, стоящих вокруг. Однако изнутри все явно было недавно убрано, стены покрыты пластиком, а на полу виднелись следы в тех местах где прежде находились клумбы для растений. Мебель, душевая, светильники земного типа, позаимствованные из брошенных новоевропейцами домов были расставлены с геометрической точностью, которая — как, безусловно, считали алероны — импонировала людям.

— Сюда, вам будут приносить пищу и питье, — пропел офицер. — Если вам захочется куда-нибудь пойти часовые стоящие у дверей вас проводят.

— Я не вижу коммуникатора, — сказал Наварра.

— Его здесь нет, дабы вы не вели секретных разговоров с обитателями леса. Ваши охранники будут передавать ваши сообщения в пределах лагеря.

Теперь мы должны открыть ваши емкости для вещей и осмотреть вашу одежду.

Трудно было понять, выражал или нет этот голос оскорбление, но Хейму показалось, что нет. Офицер просто констатировал факт.

— Очень хорошо, — сплюнул Наварра — Мы подчинимся против своей воли, и это вам еще зачтется в числе прочего после того, как Земля одержит над вами победу.

Алерон даже не потрудился ответить. Тем не менее обыск был до странного небрежным.

Никакой контрабанды обнаружить не удалось, поскольку оной не было вообще. Многие колонисты удивились, когда офицер сказал:

— Если вам будет угодно, мы сейчас же отправимся на поиски Властителей Интеллекта.

Основываясь на опыте своих прежних встреч с Алеронами, Хейм не был расположен к этому. Их высшие люди всегда проявляли большую гибкость, чем их земные партнеры. Имея за своими плечами столь негибкую цивилизацию, они могли себе это позволить.

— А… кто они такие? — спросил Наварра, проявляя признаки колебания и не зная, на что решиться.

— Они — имбак планетарной и космической защиты, имеющие в своем подчинении главного инженера-оператора. Кроме того, им доверены хранилища информации и советов, — ответил офицер. — Вас устраивает? И соответствует или нет этому ваше собственное официальное положение?

— Я представляю здесь констебулярное правительство Новой Европы, сказал Наварра. — А эти люди — мои эксперты, — совершенно беспристрастно произнес он. — Но любое соглашение между нашими двумя сторонами, если оно будет достигнуто, должно быть ратифицировано нашими вышестоящими представительствами.

И вновь на женственном лице, неуместном на этом звероподобном теле, мелькнуло выражение, которое можно было принять за растерянность.

— Так вы идете? — прозвучал мелодичный вопрос.

— А почему бы и нет? — сказал Наварра. — Прошу вас, господа, возьмите с собой свои бумаги. — Щелкнув каблуками, он направился к выходу.

Хейм и Вадаж подошли к двери одновременно. Менестрель поклонился.

— Только после вас, мой дорогой Альфонс, — сказал он. Хейм поколебался, не желая вступать в игру. Но делать было не чего — этикет необходимо соблюдать. Поэтому склонив голову в ответном поклоне, он сказал:

— После вас, мой дорогой Гастон.

Их пререкания продолжались в течение нескольких секунд.

— Это какой-то ритуал? — спросил офицер.

— Один из наиболее древних. — Вадаж выскользнул наружу бок о бок с ним.

— Никогда прежде не замечал у вашей расы такой традиции, — произнес офицер.

— Ну что ж, если позволите, я расскажу… — Вадаж пустился в пространственные объяснения.

— Свое дело он делал как надо, — нехотя вынужден был признать Хейм.

Чтобы отделаться от мыслей о Вадаже, он стал смотреть прямо перед собой на здание, к которому они приближались. В отличие от остальных, оно поднималось вверх одной высокой кривой, на вершине которой виднелся символ, похожий на древне-китайскую идеограмму. Стены были бронзовые, но не гладкие, а изображенные множествами микроскопических канавок, от чего все здание словно бы шевелилось, изумительно переливаясь всеми цветами радуги. Теперь Хейм понял, что музыка, которую они слышали на поле космопорта, передавалась отсюда в диапазоне неизвестном людям.

Часовых не было видно. Своих подчиненных алероны могли не опасаться.

Стена расступилась, пропуская подошедших, и вновь сомкнулась за ними.

Декомпрессионной кабины здесь не было. должно быть, хозяевам было удобнее самим приспосабливаться к тяжелой влажной атмосфере этой планеты возможно, они это делали с помощью допингов. Холл постепенно уходил вверх, еле освещенный тусклым светом с параболического потолка. Пол устилал ковер из живого пушистого и мягкого мха, стены были сплошь покрыты фосфоресцирующими лианами и цветами, медленно качавшимися в такт музыке и насквозь пропитавшими воздух своим ароматом. Люди собрались в одну плотную группу, словно так им было спокойнее. Среди призрачного молчания и призрачных теней они проследовали в зал заседаний, сопровождаемые своими охранниками.

Зал в который они вошли, вздымался ввысь гигантскими сводами, терявшимися в темноте, и среди этой темноты по-зимнему холодно и резко сверкали искусственные звезды. Интерьер представлял собой зыбкий, колышущийся лабиринт из шпалер, кустарников и цветов. Свет исходил лишь из фонтана посередине, малиновые воды которого поднимались вверх на пять метров из чаши, вырезанной в форме открытого рта, затем снова падали вниз и наполняли каждый уголок этих джунглей своим громким плеском и бульканьем. Когда Хейм обходил вокруг фонтана, ему показалось, будто в темноте над головой прошумели крылья.

Лорды, завоеватели уже ждали, стоя опираясь на хвосты и костистые лапы. В общей сложности их было полдюжины. Никаких знаков отличия или звания на них не было, но свет красиво блестел на одежде из металлической сетки, на глянцевых волосах и серебристом седом мехе. Ангельские лица были абсолютно спокойны, изумленные изумрудные глаза.

Офицер преклонил перед ними колена, а воины опустили ружья. Было пропето несколько слов. Затем охранники отступили в темноту, и люди остались одни.

Один из властителей алеронов вдруг выгнул спину и зашипел, однако почти мгновенно справился с собой. Он сделал несколько мелких шажков вперед, так чтобы его лицо хорошо было видно, и рассмеялся низким теплым смехом.

— Итак, капитан Гуннар Хейм, — промурлыкал он по-английски. Странно, как судьба сводит нас вместе. Вы еще не забыли Синби рю Тарена?

Глава 7

Вселенная Хейма с такой скоростью закружилась вокруг него, что он едва отдавал себе отчет в происходящем. Красноватая мгла наполнилась трелями — это алероны переговаривались между собой. Один из них ощетинился и выкрикнул какой-то приказ охране. Синби отменил этот приказ повелительным жестом. Сквозь шум в ушах и бешеный стук сердца Хейм слышал, как адмирал пробормотал:

— Вас следовало бы немедленно уничтожить, — но этого не будет.

Правда, мы не можем вас освободить, и теперь мы — почетные военнопленные.

За этим последовали почести, и наконец людей отвели назад, в их апартаменты. Но Хейм остался.

Синби удалил всех военных предводителей и охранников, кроме четверых.

К тому времени пот, покрывавший кожу Хейма, испарился, сердце колотилось уже не так сильно и первый приступ всепоглощающего отчаяния прошел, уступив место суровой настороженности. Он молча ждал, сложив руки на груди.

Лорд алеронов крадучись приблизился к фонтану, на фоне которого его силуэт выделялся, словно на фоне жидкого пламени. Некоторое время он играл цветущей лианой. Единственными звуками вокруг были звуки музыки, падающей воды и невидимых парящих в вышине крыльев. наконец Синби произнес нараспев, мягко и не глядя на человека:

— Я прибыл сюда для того, чтобы охотится на вас, охотника. Я лелеял надежду, что мы встретимся в космосе и выразим свою любовь друг другу посредством наших орудий. Что привело вас на эту скучную землю?

— Вы и в самом деле полагаете, что я отвечу? — проскрежетал Хейм.

— У наших с вами наций есть много общего. Сожалею, что я вынужден нарушить данное мною слово и взять вас в плен. Хотя ваше присутствие говорит о том, что эти переговоры фикция.

— Отнюдь. Просто случилось так, что я смог принять в них участие. И вы не имеете права удерживать здесь хотя бы новоевропейцев.

— Давайте не будем торговаться. И вы, и я выше этого. Если я освобожу остальных, они пошлют сообщение на ваш корабль. И не исключено, что он нападет. А у нас здесь нет ничего, кроме моего крейсера «Юбалхо». Не имея сведений о том, что случилось с вами — его душой — «Лис» будет выжидать, а я тем временем выиграю время для того, чтобы вызвать сюда свою эскадру.

Хейм с шумом выпустил сквозь зубы воздух. Синби круто обернулся.

Глаза его впились в человека, словно пронзающие лучи лазера.

— О чем это вы подумали?

— Ни о чем! — рявкнул в ответ Хейм.

Однако в голове у него с молниеносной скоростью пронеслось:

— Он считает, что я посадил «Лис». Что ж, это вполне естественно. Не догадываясь о нашем трюке с метеоритом, он должен прийти к выводу, что только очень маленькое или очень быстрое судно могло проскользнуть мимо его охраны. А с какой стати мне было прилетать сюда на тандере? «Лис» мог бы произвести на поверхности чудовищные разрушения, мог бы уничтожить ракетами эту базу и обстрелять его флагман из позиции лягушки, сидящей в болоте.

Не знаю, какую пользу можно извлечь из этой дезинформации, но извлечь нужно. Держи ухо востро, парень. Сейчас у тебя нет ничего, кроме твоих старых ржавых мозгов.

Синби некоторое время изучающе смотрел на Хейма.

— Я не отваживаюсь слишком долго ждать, прежде чем начать действовать, — пропел он. — А мои корабли далеко.

Хейм заставил себя сделать язвительное замечание:

— Практический предел лазерного луча составляет около двадцати миллионов километров. При этом погрешность в вычислении позиции корабля чересчур велика, не говоря уже об остальном. И нет никакой возможности зацепиться за ускоряющее судно до тех пор, пока оно не окажется так близко, что вы сможете пустить в ход обыкновенный передатчик. Координаты корабля меняются слишком быстро, к тому же всегда может случится нечто непредвиденное, например, хитрый трюк с метеоритом. Так сколько у вас соединений на известных орбитах в радиусе двадцати миллионов километров?

— Не надо меня оскорблять, — спокойно ответил Синби. Он величаво прошествовал к стене, раздвинул живой занавес из цветов и нажал на кнопки инфотрива. Машина защебетала и вытолкнула перфокарту. Адмирал склонился над символами.

— Крейсер «Айнисент» и улан «Севайдж» находятся в пределах досягаемости; остальные, не имея сведений, будут продолжать следовать своим курсом до тех пор, пока не вернутся один за другим в режим торможения и не обнаружат лишь пепел сражения.

— А каковы моменты тех двоих? — осведомился Хейм. Он сказал это в основном для того, чтобы не дать окрашенному в кровавый цвет безмолвию вновь воцариться. Оно раздражало его — правда не настолько чтобы ему хотелось забивать свой мозг какими-то цифрами — но тут Синби пропел по-английски все орбитальные данные и точные координаты обоих кораблей.

— Итак я посылаю своих собратьев вызвать их сюда, — продолжал алерон.

— При наибольшем ускорении, продолжительном и отрицательном, «Севайдж» совершает орбитальный облет вокруг Новой Европы за восемнадцать часов, А «Айнисент» — за двадцать три часа. Я не думаю, чтобы экипаж «Лиса» так скоро начал беспокоиться за вас. Когда все три корабля будут в воздухе, мы обыщем всю эту планету. Стоит вашему кораблю едва шевельнуться — и он немедленно будет уничтожен. Но если даже он затаится, все равно мы найдем его логово, расставив повсюду детекторы.

В голосе Синби не было и намека на угрозу. Он стал еще мягче, когда алерон сказал:

— Я говорю вам все это, лишь питая слабую надежду, что вы добровольно выдадите «Лиса». Этот корабль был слишком отважен, чтобы теперь погибнуть вот так, на суше, а не среди звезд.

Хейм крепко сжал губы и покачал головой.

— Что я могу предложить вам в обмен на добровольную капитуляцию? печально спросил Синби. — Разве что вы согласитесь принять мою любовь и расположение?

— Какого черта? — воскликнул Хейм.

— Мы так одиноки — и вы, и я, — пропел Синби. в первый раз за все время в его голосе послышались насмешка, когда он резко дернул хвостом в сторону воинов, стоявших с застывшими ничего не выражавшими лицами, полускрытые густыми сумерками.

— Вы думаете, у меня с ними много общего? — Синби скользнул ближе.

Светотени причудливо переплетались на сверкающих локонах и волнующе прекрасном лице. Большие глаза алерона остановились на человеке.

— Стара наша планета Алерон, — пропел он. — Стара, стара, долговечные красные карликовые звезды, и поздно появляется жизнь в такой ничтожной радиации. Однажды мы появились, наша раса, на планете, где моря испарились, реки превратились в слабые ручейки среди пустыни, где не хватало воздуха, воды, металла, жизни — прошли неисчислимые поколения, а мы все влачили жалкое существование, медленно, очень медленно выбираясь из первобытной дикости. Ах, не скоро появилась у нас первая машина. Того, что вам удалось сделать за несколько веков, мы добились в течение десятков тысячелетий, и когда это было достигнуто, миллион лет тому назад выжить сумело лишь одно общество, поглотившее все остальные, и машинная мощь дала ему возможность связать нас узами, разорвать которые невозможно. Странники отправились к звездам. Интеллектуалы совершили величайшие открытия, но все это вызвало лишь едва заметную рябь на поверхности цивилизации, корни которой уходят в вечность. Земля живет для непрерывно сменяющихся целей.

Алероны — для сохранения постоянства. Понимаешь ли ты это, Гуннар Хейм?

Чувствуешь ли, насколько далеки вы от нас?

— Я вы… имеете в виду…

Пальцы Синби коснулись запястья Хейма, словно легкое дыхание. Он почувствовал, как встали дыбом волоски на коже, и непроизвольно начал искать, за что бы ухватиться: мир вокруг внезапно покачнулся и поплыл перед глазами.

— Вообще-то… э… также предположения высказывались. Точнее говоря, некоторые люди считают, что все ваши действия по отношению к нам — это просто реакция на то, что мы угрожали вашей стабильности. Но в этом нет никакого смысла. Мы могли бы достичь компромисса, если единственное, чего вы хотите — это чтобы вас оставили в покое. Вы же пытаетесь выдворить нас из космоса.

— Мы должны это сделать. Здравый смысл, благоразумие, логика — что это, по-вашему такое, если не орудия единого наиболее древнего инстинкта?

Если расы, менее могущественные, чем наша, изменяются, то это значит для нас не больше, чем простое размножение насекомых. Но вы, вы появились за какие-то десять или двадцать тысяч лет — почти мгновенно. Вы вышли из пещер с боевыми каменными топорами в руках, но они в мгновение ока превратились в оружие, способное потрясать планеты. Вы облетели близлежащие звезды, и теперь ваши мечты распространились уже на всю галактику, на весь космос. Этого мы терпеть не можем! Инстинкт подсказывает, что нам грозит гибель, если мы допустим, чтобы наша планета превратилась в жалкий клочок, окруженный чужими владениями, беззащитный и отданный на милость покорителей галактики. А сами вы разве стали бы, разве смогли бы доверять расе, которая обрела могущество благодаря тому, что питалась и питается живыми существами, тоже имеющими мозг? Алероны больше не в состоянии доверять расе, алчные стремления, которой не знают пределов. Вас следует отбросить назад, к вашим планетам, а может быть даже, к вашим пещерам или вашей первобытной грязи.

Хейм стряхнул мягкую руку Синби, со своего запястья, сжал кулаки и прорычал:

— И вы еще говорите о какой-то дружбе между нами и вами?