Ночное лицо

Послесловие к роману П. Андерсона «Ночное лицо»

«Ночное лицо» не просто печальная история, это поистине кинжальная, пронизывающая сердце трагедия. Как она была сделана и из какого металла?

Создавая этот роман Пол Андерсон разрабатывает свои богатые запасы знания. Его научная подготовка дает ему возможность поставить биохимическую проблему и сконструировать для нее целый мир. Его опыт общения с внешним миром придает его описаниям природы удивительную свежесть. Знакомство с подлинными культурами человечества прошлого и настоящего дает силу выдуманным им культурам. Более того, изучение истории вдохновило Андерсона на изобретение своей собственной, самой успешной из которых является его продолжительная серия о Технической Цивилизации, к которой принадлежит «Ночное Лицо». (Эта история происходит в конце третьего тысячелетия нашей эры, во время периода реконструкции, последовавшего за падением Земной Империи).

Но прежде всего главным источником является мифология. Миф дает нам материал, из которого отливается работа, так и форму в которой она формируется. Самый яркий компонент в этом вымышленном сплаве — это кельтская традиция. Посмотрите на некоторые названия. Действие романа происходит на Гвидионе, недавно открытой планете, названной по имени героя валлийского романа. В Четвертой Ветви Мабиногиона Гвидион — загадочный божественный рассказчик и волшебник. Он несчастливый возлюбленный своей сестры Аранрход, «Леди Серебряного Колеса». Спутник планеты Гвидион называется просто Она, возможно из-за ощущения того, что имя собственное было бы слишком священным для ежедневного потребления. Его солнце — Айнис (Ynis — «Остров») — это косвенная ссылка на острова, как место кельтского Счастливого Потустороннего Мира. Герой романа — человек с Ночным Лицом — Ворон, воин из мрачного мира Лохланн. Лохланн (Llychlun) это средневековое валлийское название Норвегии, иронично называемой домом Белых Незнакомцев.

Время Бейля в начале весны на Гвидионе, когда цветут огненно-красные Бейльцветы, напоминает ирландский майский фестиваль Бельтан — день, когда разжигались священные костры приносящие удачу в наступающем сезоне. Время Бейля — это сезон помешательства. Бельтан был оживленным, веселым, однако опасным праздником, потому что это был поворотный пункт между холодом, темнотой и смертью зимы, и теплом, светом и жизнью лета. Все кельтские народы размышляли над вечным столкновением и взаимообменом между противоположностями. Отмечая чередование Дневных и Ночных Лиц вокруг Горящего Колеса Времени, гвидионцы делают нечто подобное. «Мертвые уходят в Ночь и Ночь становится Днем, это День», — замечает героиня.

Разумеется, не каждая идея или представление гвидионцев является кельтским. Их погруженность в циклы смерти и возрождения напоминают учения древних ближневосточных мистических верований, либо повторяющиеся рисунки, разрушения и воссоздания в индуизме. Как и тайные западные мистики, они считают что Бог — это совокупность всех качеств Добра и Зла. Главный гвидионский религиозный символ, черно-золотая эмблема Ян-Инь, происходящая из даосизма, напоминает им, что День и Ночь сосуществуют вечно.

Это только некоторые из компонентов, которые Андерсон использует в «Ночном Лице». Но компоненты — это всего лишь безжизненный материал, до тех пор, пока рука художника не организует их и не внесет в них значение. Здесь автор использует мифические темы и драматический язык, чтобы сказать нам, что миф — это язык — язык, который может быть трагически не понят.

Сюжет романа бурлит неверными истолкованиями, по ходу того, как три главных героя и культуры, которые они представляют, проносятся в бесплодной, непонимающей гонке друг за другом. Они словно три спицы Огненного Колеса, которым никогда не суждено соединиться. «Все это время мы подсознательно строим предположения друг о друге» — говорит Ворон своему сопернику Толтеке в начале романа. Это замечание определяет развитие всех последующих событий.

Ворон, младший, сын из дворянской семьи, феодального Лохланна, стал наемником бывших подданных его планеты, демократической Нуэвамерики. На Лохланне, мире таком же холодном, суровом и связанном с честью, как и средневековая Скандинавия, люди до сих пор скрепляют братство тем, что пьют кровь друг друга, а клятвы — своими жизнями. Намериканцы несправедливо характеризуют их, как «кастовое, высокомерное, ритуально-убийственное» общество.

Мрачность окружающего мира и общества сделали Ворона тем, кто «все время живет с Ночными Лицами». Несмотря на это, он все же находится в гармонии со всеми основными реальностями, с цветами, точно так же, как и с ножами. Парадоксально однако, что именно тень, господствующая в его народе, связывает его с кажущимися светлыми гвидионцами.

Лохланнцы могут показаться темными, а гвидионцы светлыми, но обе расы по опыту знают оба Вида существования. (И обратите внимание — Лохланн и Гвидион говорят на родственных языках, весьма отдаленных от языка Нуэвамерики).

Толтека, антагонист Ворона, руководитель намериканской экспедиции на Гвидион. Ею интеллект не бросок, но он член наследственного класса интеллектуалов, спокойно наслаждающийся привилегиями своего класса, провозглашая тем временем свои антиаристократические принципы. Его оценка искусств — это механический отклик. Он слушает признанную классику земной музыки или записи, в то время, как Ворон играет и поет народные песни, до сих пор составляющие часть живой традиции его домашнего мира. (Ворон называет Толтеку «не видавшим культуры охотником за деньгами»). Хотя он необыкновенно горд своим предположительно терпимым, просвещенным отношением, Толтека по обыкновению судит других по собственным меркам и огорчается из-за различий. Он не может почувствовать узы обязательств перед обществом, которые связывают лохланнцев, или даже более мягкого давления обычаев у гвидионцев, потому что Нуэвамерика — это общество разобщенных индивидуалистов.

Нуэвамерика, возможно, дочерняя колония Нуэво Мексики в старой Земной Империи, но если так, то она утеряла воинственную суровость своих основателей. Нуэвамерика испанская только на поверхности. Общество ее материальное, утилитарное и совершенно светское.

«Намериканец, озабочен только тем, чтобы его работа была сделана — независимо стоит ли она того, а потом — чтобы отдохнуть — и то и другое с максимальной суетой».

Но главный изъян Толтеки — и перенося дальше, его народа — это их наивный идеал здорового образа жизни. Они представляют, что любую проблему можно решить обращением к разуму. Они не могут принять боль и смерть как неизбежные стороны действительности. В результате они стараются держаться исключительно Дневного Лица. Толтека глупо полагает, что гвидионцы достигли идеала его культуры и не может видеть в них ничего, кроме света.

Легенда гласит, что гвидионцы произошли от одного мужчины и двух женщин, одной темной, другой светлой. Теперь же цикл изменился, и Человек Ночи и Человек Дня преследуют одну и ту же женщину. Эльфави, их добыча, это воплощенная красота и ясность своего мира. Природа на Гвидионе обладает прелестью, о которой и не мечтают на мрачном и тоскливом Лохланне, никогда она не была и опустошена, подобно тому, как были опустошены районы Нуэвамерики. (Как говорит отец Эльфави: «У Бога разное лицо в большинстве известного космоса»). Мирный, архаичный Гвидион — это рай, где скромная технология служит искусству добродетельной жизни. Однако само имя Эльфави предупреждает, что совершенство Гвидиона — не из этого мира (Эльфави — отголосок Королевы Эльфов, чья любовь — это гибель для смертных, и Рианнон, несчастливой сверхъестественной королевы-матери из Мабиногиона). Гвидион — это всего лишь обманчивая иллюзия, как и кельтский Счастливый Потусторонний Мир, который он напоминает. Ирландское описание восторженного острова Потустороннего Мира равно подходит к Гвидиону.

Однако если в своей фазе Дня он кажется преддверием небес, то во время Бейля — это круги ада. Гвидион колеблется между слишком заботливо поддерживаемой гармонией и полным разладом. Его шизофренические жители не добродетельны в истинном смысле — они недостаточно здравы, чтобы грешить.

Таковы люди, расы и принципы, которые так гибельно сталкиваются в «Ночном Лице». Бесплодность их попыток понять друг друга симпатична для межзвездных условий постимперской эры, когда время развело людей по языку и крови. Их история — это дальнейшее свидетельство — как будто нужно еще одно — того, что у человечества нет абсолютно никакого долга, обязательств быть честными и справедливыми.

Когда Толтека, Ворон и Эльфави сходятся в кровавой кульминации, они распределяют роли гвидионских мифических героев. Их судьбы решаются этими случайными ролевыми заданиями: безопаснее жить с прототипами, чем в них. Когда Ворон пытается спасти Толтеку от гвидионцев, провозглашая его Кузнецом Солнца, убегающего оленем от врага, это отождествление только заражает толпу желанием схватить его. По иронии, в более широком контексте всего повествования намериканский инженер напоминает охотника, преследующего Оленя Солнце и растаптывающего цветы каждым своим шагом, который не в состоянии видеть дальше, за пропасть, через которую перепрыгивает олень. Он представляет бессилие разума в объятиях тайны.

Хотя значение имени Ворона предполагает черноту, горе, гибель на поле боя, звучание его по совпадению связывает его с Гораном, гвидионским погибающим богом-спасителем, попавшем в Колесо Солнца. Он принимает фатальную партию и погибает, чтобы спасти остальных. Только его темнота делает возможным рассвет. Эльфави отказывается от прежней роли неземной, утешающей Птицы-Девы. Вместо этого она становится Матерью, опустошенной тоской по Горану, нетерпеливой в своем стремлении оплакать его смерть. Но вызывает она не поэтическую, а реальную смерть.

В скобках следует заметить, что Эльфави это также и Эвридика, которая теряет своего Орфея, не в состоянии оплакать его в последствии. «Ночное Лицо» это необычный вариант мотива о потерянных возлюбленных, который Андерсон так интересно развил в «Мире без звезд», «Кирие», «Песне Козерога» и других работах.

Для читателей трагедия заключается в том, что Ворон жертвует своей жизнью ради человека, который не сможет понять этого поступка, и ради женщины, которая не сможет его вспомнить. Но для Ворона обстоятельства его смерти превращают ее в некоторый вид триумфа. Он расплачивается за Толтеку и в то же время оставляет своего соперника в долгу чести, который тот никогда не сможет отплатить. Не хочет он и портить жизнь Эльфави воспоминаниями о себе. Единственным его желанием является ее спасение и счастье. Чувства Ворона — это чувства умершей возлюбленной в «В беспокойной могиле». Наконец, с точки зрения автора, пронизывающая душу трагедия «Ночного Лица» — это не вопрос потерянной любви или ненужной смерти. Она скорее возникает из самого факта нашего существования — как грешных существ в смертной вселенной. Трагический изъян героев заключается в их обычной человечности.

Ворон свидетельствует этому суровому зрелищу. Он разоблачает мечту о божественном восприятии через экстаз как ложную. Человек должен удовлетворяться своим человеческим уделом, радоваться жизни, мужественно встречать трудности, стоять поочередно перед Дневными и Ночными Лицами, прежде чем он умрет.

Ворон подтверждает, что боль реальна, а разделение в смерти окончательно. Цветы увядают, сердца угасают. Скорбь нельзя отрицать (как это пытается делать намериканец) или оправдать (как это делают гвидионцы). Для расставшихся влюбленных нет спасительного средства или возрождения. Жизнь — это не стремящийся выше прогресс, как думает Толтека, и не обновляющийся цикл трансформаций, как верит Эльфави. Неумолимо, мгновение за мгновением, все подходит к своему концу. Время можно называть относительным измерением или мифическим Горящим Колесом, но это и горящий позади нас Мост.

Сандра Мизель