Короли Иса (№2) - Галльские ведьмы

— Благословляю вас, — тоненьким голоском вымолвила она коленопреклоненным слугам.

Новобрачных проводили в опочивальню. Ее чисто прибрали, вместо цветов украсили зелеными ветками и гроздьями ягод. Горели свечи. На широкой кровати лежали богатые меха и вышитые одеяла. На столе были приготовлены вино, вода, фрукты, сладости. В воздухе витал сладковатый запах ладана. На фресках, расписных ставнях, мозаичном полу были изображены лес, луг, озеро, море, облака; резвились настоящие и мифические животные, плавали лебеди; веселились юноши и девушки. В тишине за ставнями мерцали безмолвные звезды.

Дверь закрылась.

Грациллоний подошел к жене. Она стояла, опустив руки, сжав кулаки, и смотрела перед собой. Он вдруг понял, что, поглощенный своими переживаниями, даже как следует не рассмотрел ее. Раньше она была для него просто Семурамат, дочерью Бодилис, его падчерицей, хорошеньким, жизнерадостным ребенком, с которой он любил играть в свободное время. Она была значительно старше Дахут, почти сформировавшаяся женщина.

В свои тринадцать лет она едва доходила ему до плеча, и то в основном за счет длинных ног. Волосы, которые в детстве казались золотыми, слегка потемнели. Огромные голубые глаза, такие же как у ее матери. Или у Дахилис. Или у Дахут. Черты лица тонкие, губы плотно сжаты. Она часто гуляла на улице, и летом ее кожа покрылась загаром, а на кончике носа выступили мелкие веснушки. Подвенечное платье и нагрудные украшения казались слишком тяжелыми для ее хрупких плеч.

Вспомнив первую ночь с Гвилвилис, он решил не торопиться с развязкой. Все равно это придется сделать, а нерешительность не способствует привязанности. Он подошел к ней, улыбнулся и взял ее за руки. Они были холодны.

— Ну вот, дорогая, — сказал он.

Она молчала. Он отпустил одну руку и погладил ее по подбородку. Она подняла глаза и, встретившись с ним взглядом, заморгала.

— Успокойся, — сказал он. — Мы же с тобой старые друзья. Я ничуть не изменился. Как бы я хотел, чтобы на моем месте оказался кто-нибудь другой. — Громче, чем ему хотелось бы, он воскликнул: — О Митра! — Потом, уже более ровным голосом, проговорил: — На нас возложена обязанность. Мы, как хорошие солдаты, должны ее исполнить.

Она кивнула. Он погладил ее шею. Какая она хрупкая, какая шелковистая кожа. А под ней бьется голубая жилка.

— Пойдем, — сказал он. — Давай присядем и выпьем за счастливое завтра.

Пусть она успокоится и согреется от вина. Девушка облизала губы.

— Спасибо, мой господин, — прошептала она. Он подвел ее к стоявшему перед столом диванчику и мягко, но настойчиво усадил, потом сел сам.

— Какая ерунда, — проговорил он и попытался засмеяться. — Я больше не «твой господин». Ты — королева Иса, Тамбилис. Для нашего народа ты теперь путеводная звезда, целительница, член Совета; ты будешь приказывать ветру и волнам; ты станешь богиней. Скорее я должен называть тебя «моя госпожа».

Он наполнил два серебряных кубка и, не разбавив вино водой, один протянул ей.

— Пей, — сказал он. Она повиновалась. Он увидел, как она поморщилась, и понял, что сухое вино, которые предпочитали жители Иса, обожгло ей горло, поскольку других напитков, кроме воды, девочка не знала. — Прости. Я сейчас разбавлю. Сделай пару глотков, и успокоишься. Может, ты хочешь винограда или сладостей?

Его забота была вознаграждена. Через несколько минут Семурамат-Тамбилис посмотрела ему в глаза и с детской серьезностью произнесла:

— Мама сказала, что ты будешь добр ко мне.

— Я ей это пообещал. И тебе обещаю то же самое. Насколько это в моей власти.

«Ты никогда не узнаешь, как я по ней скучаю».

— Тогда делай то, что ты должен сделать, Граллон.

Он вспыхнул.

— Подожди, не торопись, давай сначала поговорим. Я должен объяснить, что тебя ждет…

Избегая серьезных тем, он рассказал ей удивительные истории о праздниках, играх, чужеземных гостях. Она пила вино, даже не замечая этого. Оживившись, она прильнула к нему, как раньше, когда была еще маленькой.

Он почувствовал, как в нем вспыхнуло желание.

«Нет! — взмолился он, обращаясь к высшей силе. — Ты еще добьешься своего, это неизбежно, но только не сейчас».

— Что случилось? — спросила она, когда он замолчал.

— Нет, ничего.

И он продолжил рассказ. Внутри него бушевал вулкан.

— На этом все, дорогая, — проговорил он пересохшими губами. В его груди бушевала буря. — Тебе пора спать.

Она небрежно кивнула.

— Да. Спасибо, добрый Граллон. А теперь сделай меня женщиной. — К ней вернулась веселость. — Но сначала я должна помолиться богине.

Он, превозмогая себя, отпустил ее. Пока она молилась, он стоял рядом. Из его комнаты давно убрали образы троицы, но среди веселого убранства она нашла какую-то нимфу, подошла к ней и подняла руки. Грациллоний боролся с быком. Он услышал, как она молилась:

Белисама, лишь тебе

Душу я свою вручаю.

Охраняй меня во сне,

Я ж молиться обещаю.

Тамбилис повернулась к мужу и протянула к нему руки. Раздираемый желанием, он приблизился к ней. Она позволила себя раздеть. Об пол звякнули черепаховый гребень и шпильки из слоновой кости. Неумелыми движениями он попытался расплести ей косы — она захихикала; потом заплакала, когда он слишком сильно потянул волосы. Вслед за шпильками со звоном упали нагрудные украшения и золотые браслеты. Как змея, соскользнул пояс. Он порвал платье и через голову снял нижнюю сорочку.

На ее устах появилась смутная улыбка. Она вскинула руки, желая прикрыться, но опустила их. Он увидел, что тело у нее было почти как у мальчика. Между крошечных грудей краснел выжженный полумесяц. Хотя ягодицы уже начинали наливаться, а между бедрами виднелась темная полоска, поблескивающая в мерцании свечей.

«Брось ее на постель, возьми ее! »

Грациллоний сделал шаг назад.

— Я сначала задую свечи, — сказал он. Ее бледные щеки вспыхнули.

— Нет, пожалуйста, пусть они горят, — попросила она. — Так она сможет все увидеть.

— Если ты так хочешь.

Он быстро разделся. Увидев его перед собой обнаженным, она вздрогнула и остолбенела.

— Не бойся, я буду нежен с тобой.

Он повел ее к кровати, откинул одеяла, уложил и лег рядом. Она задрожала. Он бормотал ей нежные слова, ласкал и обнимал. Наконец, он ее взял.

Он был нежен. Он одержал победу над богами.

Ей было совсем не больно. Вытекло чуть больше крови, чем обычно, и она не смогла сдержать рыданий.

— Тихо, тихо, — прошептал он ей на ухо, — все закончилось, скоро ты будешь в порядке. Мы больше не сделаем это, если ты не захочешь. Я не стану тебя заставлять. Спи, дитя.

Ему удалось одержать еще одну победу.

Глава одиннадцатая

I

— Может, хоть здесь мы наконец обретем покой, — тихо сказал Друз.

— Не могу тебе этого обещать, — ответил Грациллоний. — Тебе придется много работать, а что более вероятно, и сражаться.

Друз вздохнул.

— Я постараюсь. Если б я только был уверен, что мои дети смогут здесь жить спокойно…

Грациллоний сочувственно посмотрел на своего товарища по войнам. В этой украшенной фресками комнате с мозаичным полом центурион Шестого легиона выглядел нелепо: залатанная, вылинявшая туника, поникшие плечи, жидкая борода. Даже кубок с вином он взял как-то безвольно и поставил его на колено.

Через открытую дверь теплый летний ветер доносил из Аквилона голоса, звуки шагов, топот копыт, скрип колес, стук молотков и запахи дыма и свежей зеленой травы. Но гость, казалось, ничего этого не замечал.

Нужные слова нашел Апулей Верон:

— Жизнь — это один бесконечный переход от боя к бою, через горы, пустыни и заброшенные поля. Разве не так?

Публий Флавий Друз бросил испуганный взгляд на сенатора, на его старинную, но безукоризненно чистую тогу, подчеркивавшую стройную фигуру, и моложавое лицо.

— Я с вами согласен, господин, — сказал он. Грациллоний мысленно вернулся в прошлое.

Он недолго был знаком с этим человеком, но хорошо помнил те времена: борьба с варварами, братство, походные костры и бараки, потом — случайная встреча при Августе Треверорум и вечерняя пирушка. Раньше Друз сражался с саксами, бесчинствовавшими в восточной части моря; он перешел в Галлию, чтобы биться под командованием Максима и сделал его императором. Он охранял германскую границу и участвовал в кампаниях за ее пределами. Он отправился на юг, через горы в Италию и лично сражался вместе с легионерами. Он сопровождал императора на восток и видел, как они пали от копья готов; будучи пленником и получая скудный паек, он работал всю осень, зиму и весну; потом проделал путь через Европу в Арморику, и о его судьбе никто ничего не знал. Грациллоний не удивился его появлению.

«Надеюсь, мне удастся сделать так, чтобы он распрямил спину», — подумал король Иса.

— Здесь ты найдешь пристанище, — сказал Апулей.

— Простите, но я не понимаю, — заикаясь, проговорил центурион. — Нас, ветеранов Максима, отправили на север. Мы получили документ об увольнении и нам предоставили жилье — мы на это даже не надеялись. Но что вы хотите от меня? Почему я здесь?

Грациллоний улыбнулся.

— Это долгая история, друг, — ответил он. — Я изложу только самую суть, потому что близится время обеда и мы хотели бы потом отдохнуть.

Идея о новом поселении — моя. Она возникла, когда я в прошлом году услышал о смерти Максима. Мне помогли священник, вернее, хорепископ, по имени Корентин, и епископ Мартин из Турона, а также другие заинтересованные в этом лица и… Впрочем, неважно. В результате мы получили Арморику — малонаселенную, разграбленную пиратами, разбойниками и варварами. С другой стороны, есть твои солдаты, хорошие люди, но неблагонадежные для императора, и они должны держаться вместе.

Я решил основать колонию. Если бы она возникла около Кондата Редонума, это сдержало бы франков. Но Феодосий мне отказал. С его точки зрения, это было неразумно. Он хочет, чтобы вы разбрелись по стране, чтобы исключить вероятность восстания.

Он замолчал. Заговорил Апулей:

— Никто из вас не будет терпеть лишения. Каждый человек получит участок земли и основные орудия. Им помогут другие племена, для которых они, без сомнения, станут хорошими соседями. Потом они смогут выбрать себе жен из соседнего племени. Велика милость Господа нашего.

— Не все из нас крестьяне, — возразил Друз. — Многие не знают, где у коровы перед, а где — зад.

Грациллоний рассмеялся.

— Верно. Что ж, любой легионер способен научиться всему, что от него потребуют, к тому же здесь процветает торговля. Работы хватит для всех. Некоторых я могу забрать в Ис, строить дома. Если ничего не получится, зернохранилища Иса не дадут вам умереть с голоду, а потом вы и сами сможете себя обеспечить.

Друз покачал головой.

— Мои товарищи — простые люди, король.

— Перейдем к делу. Я объясню, почему я за тобой послал, — продолжал Грациллоний. — Ты в долгу — надеюсь, ты со мной согласишься — перед моим другом Апулеем. Именно он вел переписку, использовал политическое давление и предпринимал другие меры, поскольку у меня нет на это ни времени, ни связей. Я знал, что если ты жив, Друз, то очень нуждаешься. Поэтому мы отправили в твою центурию нескольких знающих людей.

— Не стоит меня благодарить, — сказал Апулей. — Я всего лишь хочу, чтобы прислушались к рекомендациям Грациллония. Аквилон и его провинции плохо защищены. У нас есть только горстка плохо обученных племен и кучка резервистов, о подготовке которых даже не стоит говорить. Несмотря на мои призывы, правитель не разместил здесь ни одного легиона.

Конечно, ты и твои… люди скоро станут цивилизованными. В таком случае, согласно закону императора, вам не придется возвращаться на военную службу. Вы станете крестьянами, ремесленниками и так далее. Однако вам не следует забывать о военной практике, вы будете постепенно получать оборудование. Надеюсь, вы будете периодически заниматься строевой подготовкой с озисмиями. Таким образом, вы обеспечите нас существенным военным резервом.

— Боже всемогущий! — воскликнул Друз. — Вы это серьезно?

— Я никогда не был более серьезен, чем сейчас, — заверил его Грациллоний. — Надеюсь, с помощью Апулея ты возглавишь организацию этого дела. Как ты думаешь, справишься?

Друз поставил кубок, встал, расправил плечи и отсалютовал.

— Справлюсь.

Грациллоний, который едва удержался, чтобы его не обнять, тоже поднялся и сказал:

— Великолепно. Детали обсудим завтра. Еда еще не готова, Апулей? Мой живот считает, что пора впасть в грех чревоугодия.

Потрясенный такой непочтительностью, сенатор тем не менее вежливо ответил:

— Скоро будет готова, наберитесь терпения. Не хотите ли пройти в другую комнату, поговорить? Видите ли, в нашей семье выработалась привычка: перед обедом я провожу полчаса с дочерью.

— С Веранией? — спросил Грациллоний. Апулей кивнул.

— Я удивлен, что ты помнишь.

— А почему я должен забыть? Очаровательный ребенок.

Грациллоний вдруг вспомнил: Ровинда, хозяйка этого дома, снова беременна, но по всем признакам ребенок не должен был родиться. После Верании, сколько бы она ни беременела, все младенцы умирали, хотя роды принимали галликены, искушенные в медицине, ворожбе и чтении молитв Белисаме.

Неожиданно Грациллоний предложил:

— Если ты не возражаешь, мы останемся. Возможно, она захочет познакомиться с гостями.

— Замечательно, — сказал Апулей. — Ты очень добр.

Грациллоний пожал плечами и рассмеялся.

— Я сам отец, причем не единожды.

Увидев, как у Апулея дрогнули губы, он пожалел о том, что это сказал, но не стал терзаться угрызениями совести — мужчины не отличаются ни тактом, ни утонченностью.

Друз снова сел и взял кубок, вид у него был смиренный.

Апулей подошел к двери и позвал дочь. Веранию привела служанка. Девочка смущенно подошла к отцу, не отрывая больших карих глаз от незнакомцев. У Грациллония забилось сердце. О Митра! Всего четыре года назад она была чуть моложе Уны, но как же эти утонченные черты лица и легкая походка напоминали дочь, подаренную ему Бодилис.

Дочь Бодилис… Годы ничуть не притупили его страсти к Бодилис — его доброй советчице и преданному другу.

Грациллоний взял себя в руки. Общаясь с Дахут, он научился обращаться с маленькими девочками почтительно. На них нельзя пристально смотреть, нельзя изливать свои чувства, их нельзя хватать. Надо быть веселым, легкомысленным, никогда не умалять их чувство собственного достоинства; тогда она будет долго слушать тебя, потом подойдет и в ее глазах будет написано восхищение.

II

— Центурион уезжает, — пожаловался Админий. — Не король, мне на это наплевать, а мой командир, Грациллоний, центурион Второго легиона. Разрежьте меня на куски и вырвите мне кишки, так мне жаль! Единственный, кто мог бы меня поддержать и провести празднования, и тот уезжает. Теперь придется их отложить до его возвращения.

Он знал, что это невозможно. Семья невесты смертельно обидится. Власти, возможно, тоже, ведь астрологи предсказали, что только этот, и никакой другой, день благоприятен для их будущего. К тому же, никто не знает, когда вернется Грациллоний.

Админий утешил себя тем, что рядом будет весь эскадрон римлян. На этот раз префект оставил его и уехал в сопровождении исанских моряков. Отчасти, объяснил он, это нужно для того, чтобы не вызывать ревность. Надо увести их и не только снабдить хорошей одеждой, но и дать понять, что он — их король. С другой стороны, раньше, имея дело с повстанцами, он избегал всего, что могло вызвать подозрения у императорских властей.

Свадьба станет важным событием. Здесь произойдет сочетание заместителя командира кадрового состава легионов и Авонии — сестры военного моряка Херуна, принадлежащей к клану Танити. Церемония состоится в Нимфеуме, и возглавит церемонию королева. Админий предложил, чтобы его солдаты встали в почетный караул. Все обрадовались, кроме Будика.

— Что с тобой? — спросил Кинан.

Юный коританец зарделся, как девушка. Он сглотнул и наконец выдавил:

— Это языческий ритуал. На последней проповеди хорепископ снова предупредил, что они подвергают опасности душу.

— Ха! — презрительно хмыкнул Кинан. — Что это за вера, если она запрещает дружбу! Когда тебя должны кастрировать?

— Прекрати, — приказал Админий. — Он честно признался. Будик, приятель, я тебя не заставляю. Но ты знаешь, что я не первый беру жену из Иса и я тоже христианин. Тебе не обязательно поклоняться чужим идолам — я бы сам не стал этого делать, — просто приходи на праздник.

Будик закусил губу, вздрогнул и сказал:

— Извините. Я приду. И надеюсь, Корентин поймет.

— Хорошо. — Успокоившись, Кинан хлопнул его по спине. — Центурион расстроился бы, узнав, что тебя не будет.

— Я думал об этом, — прошептал Будик.

В тот же день легионеры, начистив доспехи, отправились в путь. Впереди на белом коне ехал жених, рядом с ним — его будущий тесть. За ними следовали другие родственники и гости, а также навьюченные лошади, которые везли снедь для предстоящего праздника. Погода была великолепной. Всю дорогу не смолкали веселые песни. Невеста приехала накануне в сопровождении слуг и королевы Форсквилис, чтобы совершить обряд очищения и отдохнуть.

В полдень процессия добралась до священного места. Весталки проводили их до лесной дорожки, ведущей к баракам. Там они могли выспаться — места и соломенных тюфяков всем хватало — и утром вернуться домой. Пока они располагались, небольшой гарнизон передал женщинам еду, чтобы они накрыли стоявшие на лужайке столы.

В середине дня прибыла процессия девушек, возглавляемая старшей. Их распущенные волосы, свободно падающие на белые платья, были украшены гирляндами цветов. Не переставая петь свадебные песни, они проводили жениха и его друзей в Нимфеум. Лучше всех танцевала прекрасная принцесса Дахут. Она часто бывала здесь и в других святых местах Белисамы. Для такой маленькой девочки это было необычно, но ее воспитывали в благочестии.

Вокруг низины темнел лес, над ним возвышались туманные горы и синее, покрытое облаками небо. Воздух был сладкий, как музыка. По траве расхаживали павлины, в пруду плавали лебеди. С гор струились ручейки, сливаясь в поток, который, пополняемый дождями, утолял жажду жителей Иса. У валуна, на котором в тени огромных лип стояла статуя Белисамы, бурлили ручьи. Разноцветными огнями переливались цветы. Они увидели впереди дом. Небольшой, деревянный, с белыми колоннами и высокими окнами.

Админий отдал команду. Солдаты выстроились в два ряда. У портика появилась пожилая жрица с помощницами в голубых платьях и широкими лентами на головах. Они тихо позвали жениха. Он слез с коня и направился с ними в дом. За ними вошла свадебная процессия, а за ней — хор. Легионеры остались на улице.

Через открытые двери доносились гимны, песни и молитвы. Будик старался не слушать, но не мог. Слова и мелодии были одновременно и веселые, и грустные.

Наконец женский голос благословил новобрачных. Вышли жених и невеста — пухленькая светловолосая девушка под руку со стройным рыжеватым мужчиной. Они спустились по ступенькам. Когда они прошли мимо солдат, те вытащили из ножен мечи, и раздалось могучее «Аве!».

Вышли гости, девушки и жрица. Последней появилась королева. Высокая Форсквилис величественно прошествовала мимо толпы, на ее бледном, с классическими чертами лице играла слабая улыбка.

Дахут готова была заплакать.

— Возрадуйтесь! Богиня нас благословила! Возрадуйтесь!

Раздались возгласы и смех. Появились слуги с тяжелыми противнями. Форсквилис ушла в храм. Когда она вернулась, ее темно-золотые волосы украшала серебряная корона, она облачилась в золотое платье. Она предложила выпить за здоровье и счастье новобрачных, и последующие часы свободно говорила с многочисленными гостями.

Веселье, а может, и вино вскоре одержали верх над Будиком. В Исе на всех свадьбах, кроме королевских, веселье подогревалось непристойными шутками. В воздухе витал дух любви. Здесь не считалось зазорным улизнуть с какой-нибудь только что встреченной женщиной. Однако весталкам разрешалось только улыбаться, шутить, танцевать, обмениваться взглядами и намеками. Когда они станут совершеннолетними, большинство из них найдут мужей, некоторые — любовников, и, конечно, Белисама зажжет в их юных сердцах высший огонь. Будика закружил любовный вихрь.

За западными горами скрылось солнце. Зазолотились облака. Форсквилис сделала знак весталкам. Они, приплясывая, встали в ряд и, распевая эпиталамы, проводили Админия и Авонию в Нимфеум. Дахут несла перед новобрачными свечки, освещая им путь в убранную цветами опочивальню.

На улице праздник продолжался недолго. Сгустились сумерки, тускло замерцали звезды, лунный свет посеребрил небо. Зевая, гости пожелали друг другу доброй ночи и разошлись.

Будик проснулся. Он спал недолго. В бараке было темно, душно и жарко. С обеих сторон его сдавливали чьи-то тела, раздавался храп. Он перевернулся на другой бок в надежде снова забыться сном. Захрустел соломенный тюфяк. Он вспомнил свою молодость, проведенную в Британии, и мальчишек, похвалявшихся друг перед другом, когда им удавалось затащить девушку на сеновал. Он подумал, что никогда не испытывал настоящее умиротворение. Волны воспоминаний, голоса, как потоки ручьев, захватили его мысли.

У него вспотели подмышки. Фаллос вздыбился и напрягся. Он простонал: «Господи, не введи меня во искушение и избавь от лукавого!». Бесполезно здесь лежать. Он только разбудит товарищей, и они начнут ругаться. Может, свежий воздух его успокоит. Он на ощупь добрался до двери и вышел.

Как тверда, как мягка под ногами земля. Ночь обмыла его наготу; он почувствовал, как она укутывает его прохладой. От леса струился влажный, пряный аромат. Он прислушался к шорохам, стрекоту цикад, уханью совы, завыванию ветра. Ему показалось, что они его манят. Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел дорожку, ведущую к священной земле. Вдали блестела вода. Он почувствовал, что его горло пересохло от жажды. С сожалением он подумал, что не станет пить из пруда, которым его соблазняла похотливая дьяволица. Он подошел к ручью, лег на живот, погрузив руки в густой мох, и ощутил на губах прохладный поцелуй воды.

Он двинулся дальше. Ветки тянулись к нему своими пальцами. В лунном свете поблескивало заросшее лишайником огромное бревно. Оно стояло, как фаллос, как пламя свечи в опочивальне новобрачных. Что это: трель соловья или девичий смех?

Лес расступился. Будик вышел на поляну и остановился.

Полная луна почти затмевала бриллианты звезд. Деревья и трава блестели от росы. У ручья, в тени под липой, стоял мертвенно-бледный идол. На фоне темноты белели груди и бедра. Серебрился пруд. Вокруг него танцевали нимфы.

Это были не весталки, которые сейчас безмятежно спали. Это были женщины, сотканные из тумана и лунного света, они порхали, мерцали, парили, извивались, ласкали, трепетали, словно желая взлететь, вырваться из ночных объятий распустившегося лета. Не столько ушами, сколько душой он слышал их песни, крики и призывный вой. Он не знал, заметили ли они его, но уже готов был броситься туда и затеряться среди них.

Из темноты, окутывавшей северное небо, появился мужчина — огромный, обнаженный. Конь под ним встал на дыбы. В обеих руках извивались змеи. В развевающихся волосах сверкали звезды. У висков раскинулись огромные рога. Он медленно направился к нимфам, и они устремились к нему.

Будику ничего не оставалось делать, как спрятаться за дерево.

Она вышла из портика и пересекла залитую лунным светом лужайку. Ее белоснежная кожа излучала голубоватое свечение, наготу прикрывали распущенные волосы. Она протянула руки к мужчине. Сквозь сумерки Будик узнал афинские черты лица.

Мужчина большими шагами приближался к ней. Она бросилась ему навстречу, подбежав, взяла его за руки. Вокруг их сплетенных рук, поблескивая чешуей, обвились змеи. Бесконечно долго мужчина и женщина стояли неподвижно. Наконец они удалились в лес. Нимфы снова принялись резвиться.

Будик стоял как громом пораженный: все знали, что из девяти королев Форсквилис — самая сильная колдунья; ходили слухи, что этой страстной женщине не достаточного одного мужчины. Никто, кроме христиан, не осмеливался даже намекнуть, что галликены могут с кем-то изменять королю. А как же Бог? Или дьявол?

Нимфы перестали танцевать и направились туда, где стоял Будик.

Он пронзительно вскрикнул и побежал. Он не вернулся в барак, а провел остаток ночи на улице — дрожащий, он лежал на земле, плача и читая молитвы.

III

— Ты кому-нибудь об этом говорил? — спросил Корентин.

Будик изумленно воззрился на него. Священник восседал на стуле, как черная птица, в полумраке церковной комнаты, предназначенной для уединенных бесед.

— Н-нет, святой отец, — заикаясь, промолвил корентиец. — Я п-подумал, что мне приснился кошмар, к утру я совершенно обессилел.

— Хорошо, — кивнул шишковатой головой священник. — Не стоит давать повод для слухов. Это вынудит язычников занять серьезную позицию, а мы этого не хотим. Конечно, ты понимаешь, что увиденное тобой могло оказаться просто сном.

— Что? Нет, святой отец, это не сон. Прошу меня простить, но я знаю разницу между сном и явью…

Корентин поднял руку, чтобы тот замолчал.

— Успокойся. Не надо волноваться. Это ни к чему не приведет. Вокруг нас бродят сатанинские силы. В каком бы образе они ни являлись — мираж или предмет, — цель у них одна: отвратить нас от Спасителя. Если то, что ты видел, было на самом деле, мне жаль ту женщину в ночи. Но ты, сын мой, можешь возблагодарить Бога за то, что он укрепил тебя и не позволил поддаться соблазну.

Будик издал скорбный крик и закрыл лицо руками.

— Нет, святой отец. Я пришел не только предупредить вас. Меня… не покидают видения, они возбуждают похоть и жгут сильнее огня. Что мне делать, святой отец?

— Хм. — Корентин поднялся, выпрямил свое согбенное тело и опустил голову на грудь. — Не бойся. Твои глаза светятся умом, лучше ищи утешение здесь, чем в братстве.

— Я и раньше так грешил. Но оно… оно меня звало.

— Знаю. Я уже об этом слышал. — Корентин зашагал по комнате. Его голос стал сух: — Послушай, Будик. Ты хороший новообращенный, и я не впервые поверяю тебе свои думы. Я не стану укрощать твой дух. Это право Господа. Но я могу дать тебе совет. Выслушай и подумай.

Твоя беда в том, что ты ярый приверженец религии, но у тебя нет задатков священника. В этом нет ничего постыдного. Бог сотворил Адама и Еву, чтобы они плодились и множились. Чего же ты ждешь?

Будик ошеломленно посмотрел на священника.

— Где мне найти жену-христианку? Я знал, что мне не следовало идти на языческую свадьбу. Не за это ли я был наказан?

Корентин улыбнулся.

— Я не думаю, что ты поступил неправильно. Я никогда не попрекал тех прихожан, которые брали в жены неверных. Тут ничего не поделаешь, это решают супруги. Я только требую, чтобы они позволили своим детям слушать правду. Ты… Хотя ты не из тех людей, которые могут жить с неверующей женой. Но тебе нужна женщина, в худшем понимании этого слова.

Он переменил позу и почти сурово продолжил:

— Я знаю такую женщину. Если ты действительно христианин, если ты действительно мужчина, бери ее в жены.

Будик, недоумевая, уставился на него. Хорепископ воодушевился, словно он вещал с вершины Синая.

— Кто она? — прошептал Будик.

— Ты ее хорошо знаешь. Кебан, проститутка из Рыбьего Хвоста.

Будик потерял дар речи.

— Она раскаялась, — неумолимо продолжал Корентин. — Она очистилась, омыла себя слезами и признала Христа, своего Господа и Спасителя. Но никто из надменных, добропорядочных жителей Иса, даже последний поваренок, не возьмет ее в жены. Я дал ей кров и занятие, но мы оба знаем, что это придуманная работа, она проводит дни в праздности, а сатана прекрасно знает, как заполнить пустоту несостоявшихся плотских желаний. Я с ужасом думаю, что она снова может пасть. Но если это не случится, она станет примером для всех несчастных, погрязших в грехе!

Будик, она еще довольно молода, здорова, может подарить тебе крепких сыновей, рожденных во Христе. Ее прошлое — ничто в глазах Господа. Но все — в глазах человека.

Кто отважится взять ее под свою защиту, ради спасения обоих, оградить ее и себя от коварных насмешек, сможет пережить это, забыть и в старости вместе с ней вознестись на небеса? Может быть, ты, Будик?

Молчание затянулось, было слышно только, как часто дышит Будик.

Корентин смягчился.

— Что ж, я знаю кое-что лучшее, чем принуждение, — сказал он. — Пойдем, парень, разделишь со мной трапезу, и мы поговорим. Для сплетен есть казармы. Сколько бы на тебе ни лежало грехов, считай, что ты прощен.

Вечером он позвал Кебану. В апостольнике, простом платье, с робкой улыбкой она казалась вдвойне привлекательной. Она принесла скромную еду и ответила на несколько несущественных вопросов. Куда бы она ни пошла, повсюду ее преследовал взгляд Будика.

IV

Как обычно, накануне осеннего равноденствия, из-за штормов пришлось закрыть морские ворота, чтобы вода не ворвалась через бухту в город. Когда стихия успокаивалась, король открывал главный вход. Это была его священная обязанность. Только в случае его отсутствия это за него делал Капитан бога Лера.

Он, как всегда, выполнил эту обязанность во время высокого прилива, который случился днем.

— Видишь, — объяснил он Дахут, — эти двери сделаны так, что при приливе их всегда надо закрывать. Когда спадает вода, висящие на них платформы опускаются и двери открываются. При низкой воде решетку очень трудно вытащить.

— А если ты закроешь ворота потом? — спросила она.

Грациллоний улыбнулся.

— Хороший вопрос! — В этой золотокудрой головке таился недюжинный ум. — У нас есть механизмы, и мужчины смогут закрыть двери, несмотря на напор воды. В общем, то же самое, только труднее.

Ланарвилис сказала ему, что он должен разрешить Дахут посмотреть, как проходит ритуал. Все королевы очень трепетно относились к воспитанию дочери Дахилис. От этой идеи он пришел в восторг и послал за девочкой слугу. Она пришла вместе с Гвилвилис, которая сегодня за ней присматривала. Он был вдвойне счастлив, потому что эту ночь он должен быть провести с ней.