Любовница президента

Гейб подался вперед, возбужденно блестя глазами.

– Я знаю, что происходит. Тебе изо всех сил заговаривают зубы. Уж не думаешь ли ты, что все это совпадение?

– Не знаю, Гейб.

– Знаешь, что самое любопытное в твоем рассказе?

– Что?

– История с Уитом Стоуном.

– Почему?

– Потому что твой выдающийся босс, светило американской адвокатуры, самый крупный мошенник в Вашингтоне. Этим сказано многое.

Нортон был поражен.

– Уит хитер, но, думаю, не хитрее доброго десятка других адвокатов с громкими именами. Конечно, он помог зарубить несколько хороших законопроектов…

– Я говорю не о законопроектах. О шантаже. Подслушивании телефонных разговоров. «Отмытых» деньгах. Через него проходят крупные суммы от его друзей-корпоратистов к его друзьям-политикам, и он гребет свою долю обеими руками.

– Хорошо, Гейб, допустим, он мошенник. Какое отношение это имеет к Донне?

– Он пытался охладить твой пыл, так?

– Да.

– Знал об этом деле все, так?

– Знал многое.

– Почему? С какой стати Уиту Стоуну интересоваться делом об убийстве?

– Не знаю, – признался Нортон.

Гейб подался вперед, держа обеими руками чашечку кофе. Густые сливки оставили белый след на его верхней губе.

– Знаешь, чего больше всего хочется Уиту Стоуну?

– Чего?

– Стать министром юстиции.

– Ты шутишь?

– Какие там шутки! Нынешний болван не продержится и года, вот Стоун и хочет занять его место. Он может купить сколько нужно голосов и пройти через сенат. Главное – убедить Уитмора выдвинуть его и принять на себя нападки четырех-пяти сенаторов, знающих, что он за крыса. Вот и ищет, какую бы услугу оказать Белому дому, а охлаждение твоего пыла может оказаться очень большой услугой.

Было около трех часов, и ресторан почти опустел. Официанты крутились возле столика, и Гейб с подозрением посматривал на них.

– Слушай, Нортон, эта игра может оказаться очень трудной, – прошептал он. – Пока что они пытались только откупиться от тебя. Но Стоун может указать тебе на дверь, а Мерфи устроить так, что ни одна юридическая фирма в Вашингтоне тебя и к двери не подпустит. Вынесешь ты это?

– До конца, Гейб. Поэтому я и сижу с тобой. Вдвоем мы распутаем это дело.

Гейб пожевал спичку, глядя на Нортона, словно решаясь на что-то.

– Ладно, – сказал он наконец. – Буду откровенен с тобой. Дело секретное. Может, ты и не боишься Стоуна, но, если обманешь меня, я тебя уничтожу.

– Мне можно доверять, Гейб.

– Слушай, я постараюсь выяснить, кто убил Донну, но больше всего меня интересует, почему в это дело сунулся Уит Стоун. Я охочусь за этим гадом, и ты можешь помочь мне.

– Чем?

– Сам понимаешь, это между нами.

– Тебе что, дать расписку кровью?

– Разве у вашингтонских юристов есть кровь? – парировал Гейб. Потом перегнулся через столик и сложил руки рупором у рта, словно опасаясь, что кто-то невидимый прочтет сказанное по движению губ.

– Нортон, – прошептал он, – слышал ты когда-нибудь о досье Гувера?

– О досье Гувера? Нет.

– Объяснить?

– Пожалуй, есть.. смысл.

– Ладно. Долгое время ходил слух, что после смерти старика осталось его личное досье. La creme de la cr[5]. В нем собраны материалы на всех. Хочешь знать, откуда Линдон получал деньги? Чем занималась Джеки в те выходные, когда якобы охотилась на лис? Какой выдающийся сенатор соблазнял мальчиков-посыльных? И это еще мелочи. Там есть сведения, способные потрясти всю страну.

– Например?

– Например, кто убил Кеннеди.

– Которого?

– И того, и другого. Слушай, если это не дело рук Гувера, то он знал, чьих. Все это есть в досье, дружище. Я знаю человека, который выложит за него миллион наличными, не задавая вопросов. А там еще можно будет поторговаться.

Нортон пристально поглядел на Пинкуса. В глазах у репортера был такой блеск, что Нортону вспомнился ищущий сокровища Сьерра-Мадре Фред Добб в исполнении Боггарта. Если бы Нортон не знал Гейба, то счел бы его сумасшедшим. Но Гейб был премированным журналистом и, пожалуй, самым близким к политической реальности Америки человеком.

– Это серьезно? – спросил Нортон. – Или очередная вашингтонская сплетня?

– Гувер доверял лишь одному человеку в мире, – сказал Гейб. – Своему приятелю Зику Макгайру. И вот месяца два назад я пробился к нему в больничную палату. Выставил медсестер, поглядел в упор на него и говорю: «Зик, ты знаешь, что скоро умрешь, так? Но я даю тебе возможность, доступную далеко не всем. Написать свое надгробное слово». Он захлопал глазами, словно заинтересовался, и я сказал: «Зик, твое надгробное слово может прозвучать по-разному. Речь может пойти либо о сорокалетнем служении обществу и прочей ерунде, которую каждый мечтал бы иметь на первой странице «Уорлд» после смерти. Либо о том, что в течение последних двадцати лет ты получал два оклада: один, поменьше, от правительства, другой, побольше, от преступников». Зик побагровел и кое-как выдавил: «Чего вы хотите?» Я тут же заявил: «Досье Гувера».

– Видел бы ты этого сукина сына! Затрясся весь, вспотел и, казалось, вот-вот загнется. Я напугал его, но он все еще страшился Шефа, боялся, что старина Дж. Эдгар спустится из Большой Небесной картотеки и отрежет ему кое-что, если он отдаст мне это досье. Поэтому я нажал на него. «Зик, – сказал я, – у меня есть на тебя документы. Чеки, письма, докладные, и, если не отдашь мне досье, я опубликую их все. Ты войдешь в историю большим мошенником, чем президенты Грант, Гардинг и Никсон, вместе взятые». Тут Зик начал корчиться, пускать слюну, губы его задрожали, и в конце концов он выжал из себя: «Уит Стоун». Вот и все. Два слова. Потом застонал, шлепнулся на подушку, прибежали медсестры, и я ушел. Два часа спустя старина Зик был мертв. Бедняга. При близком знакомстве он оказался не таким уж плохим.

– Значит, ты не опубликовал чеки и письма? – спросил Нортон.

– Черт возьми, я же блефовал. Вошел с какими-то слухами, а вышел с ключом. Уит Стоун может владеть досье Гувера или хотя бы знать, где оно. По-моему, он хочет предложить его Уитмору в обмен на должность министра юстиции.

Нортон допил свой кофе. Они были единственными посетителями в ресторане, не считая сидевших у двери двух мужчин в синих костюмах.

– Но зачем Стоуну досье Гувера? – спросил Нортон. – Если только оно существует.

– Потому что это злобный сукин сын, вот зачем. Если я составлю список десяти самых грязных мерзавцев в Вашингтоне, он будет единственным частным лицом. Остальных послали сюда избиратели раскрывать людские грешки, но Стоун делает это из удовольствия, ему это нравится. Вот что, дружище, кое-кто из нас пытается спасти эту страну, и спасать ее надо от таких гадов, как он!

– Слушай, Гейб, куда ты клонишь? Чем я должен помочь тебе?

– Помоги мне пробраться в кабинет Стоуна, – прошептал Гейб. – Возможно, он хранит досье Гувера в сейфе.

– Гейб, иногда это называется взломом.

– Брось! – огрызнулся Гейб. – Мы имеем дело с подонками. Они лгут, набивают карманы, затевают никому не нужные войны, а после этого ходят по воскресеньям в церковь с американским флажком в петлице. Хочешь узнать, кто убил твою подружку? Поверь, обладателю досье Гувера это известно. В дополнение ко всему прочему. Ну как, со мной ты или нет?

– С тобой, – ответил Нортон. – Что дальше?

– Не предпринимай ничего, пока я не позвоню. Будь осторожен со Стоуном и Эдом Мерфи. Пусть думают, что ты играешь в их игру. Но ухо держи востро. Если будут еще «странные совпадения», дай мне знать.

Гейб подозвал официанта и взял счет. С него причиталось пятьдесят пять долларов. Гейб добавил двадцать на чай и попросил копию счета.

– Я забыл сказать тебе кое-что, – сказал Нортон.

– Что именно?

– Я ездил в Кармел и говорил с тем старым сенатором, Гарри Ноланом, другом Донны. Он сказал мне, что Уитмор приезжал к ней туда перед самой инаугурацией.

– И отметил это событие, наградив Донну ребенком.

– Видишь ли, я умолчал об этом в полиции. Но Кравиц сказал, что они послали туда человека, он должен сегодня увидеться с Ноланом, и, если сенатор расскажет о приезде Уитмора, дело завертится быстро.

Гейб закусил губу.

– Боюсь, сенатор ничего не расскажет, – неторопливо сказал он.

– Почему?

– Подожди минутку, – сказал Гейб и подозвал одного из официантов.

– Сбегай на угол, принеси последний выпуск «Стар», – приказал он, и официант бросился к выходу.

– Это еще зачем?

– Подожди, подожди, – сказал Гейб. – Видишь тех двоих у двери?

– Кто они?

– Следят за мной. Отличное задание. Каждый день едят в лучших ресторанах за счет налогоплательщиков.

Официант бегом вернулся с газетой. Гейб дал ему доллар и начал листать страницы.

– Да, все верно, – сказал он наконец. – Помнится, я что-то видел на телетайпе, но мне хотелось убедиться.

Он протянул газету Нортону. Раскрыта она была на странице некрологов. Нортон сперва увидел на фотографии знакомое лицо, затем подпись под ней: «Отставной сенатор Нолан. Разбился при падении. Служил в 1933 – 1953 гг.».

– О, господи, – прошептал Нортон.

– Вот тебе еще одно «странное совпадение», – сказал Гейб, икнул и направился к двери.

17

Этот снятый тайком фильм был шедевром, на экране сенатор Рипли входил в неряшливую маленькую квартиру, одарял своей знаменитой улыбкой Венди, потом с минуту тискал ее. Она высвободилась, опустила шторы, оба торопливо разделись и улеглись на большую кровать.

Та Венди, что смотрела фильм вместе с Риддлом, была в своих обычных джинсах и свитере. Та, что на экране, – только в черной маске. Ее Венди надела по собственному почину в надежде стать неузнаваемой и таким образом избежать неприятностей, которые мог повлечь за собой этот необычный фильм, где она играла одну из главных ролей. Внушить сенатору, что маска в таких делах служит отличным возбуждающим средством, оказалось нетрудно. Рипли был покладистым, не особенно догадливым человеком лет сорока с небольшим, молодая, умная женщина могла уверить его почти в чем угодно. Те, кто надеялся сделать Рипли президентом, знали это и старались всеми силами оберегать его от молодых, умных женщин. Но они не принимали во внимание Байрона Риддла. Найти Венди было первым и самым легким делом. Профессионалка не подошла бы, так как Рипли нравились молодые, невинного вида женщины. И Риддл стал разъезжать по местным студенческим городкам. Однажды вечером он попал на собрание группы, именуемой «Защитники американской свободы», и там увидел Венди, она говорила о привлечении к ответственности Байрона Уайта. После собрания Риддл пригласил ее выпить кофе, представился как доктор Горацио Грин, психолог по профессии и приверженец конституции по убеждениям. Венди любила поговорить о политике, и выяснилось, что она ненавидит Донована Рипли. «Я пойду на все, чтобы не пустить его в президенты», – сказала она, и так началась операция «Красный глаз».

Следующей, гораздо более сложной задачей было проникнуть за стену охраны вокруг Рипли. Единственное, что сенатор любил больше служения своим согражданам, – это соблазнять жен, дочерей, матерей и сестер своих сограждан. Однако он опасался ловушки, шантажа или скандала и выбирал партнерш с величайшей осторожностью. Он набрал себе в штат молодых женщин, лояльность которых не вызывала сомнений, большей частью это были дочери его политических советников. И когда Риддл послал Венди к нему поговорить насчет работы, ей пришлось спасаться от них бегством. Но тут на Риддла нашло вдохновение. Он подыскал Венди работу в здании сената рядом с кабинетом Рипли, рассчитывая, что зоркий взгляд сенатора довершит остальное. Так и вышло. На первой же неделе он подмигнул Венди в коридоре, на другой пригласил немного поболтать, и на следующий вечер состоялся его дебют в кино.

– Гад, – пробормотала Венди, глядя на экран.

– Ты была бесподобна, – сказал ей Риддл. На экране сенатор поглядел на часы, поднялся, быстро оделся и, развязно помахав рукой, вышел.

– Прекрасно, – сказал Риддл. – Отличная штука.

– Вы заплатите мне сейчас? – спросила Венди. – Сегодня у меня занятие.

– Конечно, малышка, – ответил Риддл. Он включил свет, вынул бумажник и отсчитал десять хрустящих стодолларовых бумажек.

– Я добавил еще небольшую премию, – сказал он. – Только помни, никому ни слова. Не ставь под угрозу нашу операцию.

– За меня не волнуйтесь, доктор Грин, – сказала Венди. – Послушайте, он хочет встретиться со мной в воскресенье после церковной службы. Можно?

– Нет, – сказал Риддл. – Твоя миссия завершена. Бросай работу и возвращайся в колледж.

– Знаете, на меня поглядывал еще кое-кто из сенаторов.

– Забудь об этом, – резко сказал Риддл.

– Хорошо, – ответила Венди. – Скажите, а можно узнать, что вы собираетесь делать с этой пленкой? Ее не покажут в ближайшем кинотеатре?

– Не будь любопытной, – сказал Риддл. – Получила свои деньги, теперь помалкивай.

Он так поглядел, что у его собеседницы похолодела кровь. Сумасшедший тип, подумала она. То тихий, то грозный, как в шпионском фильме.

– Я никому ничего не скажу, – пообещала Венди. – Единственное мое желание – не пустить этого дегенерата в президенты.

– Свое дело ты сделала, малышка.

– Послушайте, не могли бы мы как-нибудь встретиться? – робко спросила она. – Поговорить о политике, о том о сем?

– Извини, Венди, сейчас мне нужно скрываться, – сказал Риддл. – Пока, малышка.

– До свидания, доктор Грин. Спасибо за все.

Сдерживая слезы, она выбежала из комнаты.

После ее ухода Риддл снял курчавый белокурый парик, сел на диван и погрузился в раздумье. Венди задала справедливый вопрос: что делать с пленкой? Приближалась самая опасная, самая сложная часть операции.

Доновану Рипли уже не бывать президентом, это ясно. Но частности были очень проблематичными и очень важными для дальнейшей карьеры Риддла. Будь его цель только в том, чтобы убрать Рипли из политической жизни, достаточно отправить сенатору копию фильма с запиской, что, если он не подаст в отставку к такому-то числу, другие копии станут достоянием общественности. У Рипли не осталось бы выбора. Ему пришлось бы объявить по телевидению, что состояние его здоровья, или здоровья жены, или еще какая-то причина вынуждает его уйти из сената и навсегда прекратить политическую деятельность. Единственной альтернативой было бы найти и убить владельца пленки, а Риддл был уверен, что его не отыщут. Венди могли найти, могли и применить пытки, но она не знала ни настоящей его фамилии, ни адреса, ни внешности, потому что перед ней он появлялся в парике и контактных линзах.

Конечно, можно бы пустить в ход этот фильм, не предлагая Рипли уйти в отставку. Ему все равно придется уходить, а какое было бы удовольствие видеть этого болвана опозоренным! Риддл не раз подумывал о том, как показать этот фильм публике. Он с восторгом прочел, как техники телестудии показали по кабельной сети (случайно, как они утверждали впоследствии) порнографический фильм. Показать бы постельные подвиги Рипли в перерыве кубкового матча. Задача непростая – пришлось бы захватить телестудию, – но игра стоила свеч.

Однако праздные мысли праздными мыслями, но нужно было обдумать и серьезные дела. Например, денежные. Этот фильм стоил миллион долларов. Сенатор Рипли, разумеется, выложил бы эту сумму, и, несомненно, нашлись бы еще люди, готовые заплатить большую цену. Можно было бы взять деньги, уехать в Испанию или Доминиканскую Республику и жить как король, но Риддл стремился к большему. Он хотел служить своей стране. И притом на единственной в своем роде должности.

Байрон Риддл метил в директора ЦРУ.

Пробиться на эту должность нелегко. Обычно ее дают банкирам, уолл-стритовским юристам и прочим большим шишкам, а не бедным парням, рисковавшим жизнью в траншеях. Но теперь дела обстояли иначе; у него была пленка, крупнейший козырь в этой игре. Вопрос заключался в том, как действовать дальше. Можно было бы обратиться прямо к Эду Мерфи, но как Эд поведет себя, неизвестно. Слишком велик риск. Лучше для начала поговорить с Уитом Стоуном; Уит – умный человек, едва ли не самый умный в городе. Может, они столковались бы с некоторыми лидерами конгресса, вполне способными сделать директором того, кто выжил Рипли из политики.

Но как бы ни решился политический аспект, еще должна быть рекламная кампания. Необходимо будет подать себя, создать образ человека, подходящего для этой должности. Нужно все тщательно продумать. Может, сперва ему достанется должность поменьше, например, заместителя директора. Потом можно начинать рекламную кампанию. Можно выпустить биографию, повествующую о его подлинных и вымышленных заслугах. Придется выступать на слушаниях в конгрессе и появляться на «встречах с прессой». «Тайме» может опубликовать нужную статью, давний коллега работает там старшим редактором, на него можно рассчитывать. Такая реклама, хорошая поддержка из конгресса и Белого дома – и через год можно стать директором. Байрон Риддл был в этом уверен. Он тяжело трудился много лет, многим пожертвовал, и теперь пора получить вознаграждение. Время настало. Управлению нужен смелый, дальновидный человек, и этим человеком был Байрон Риддл.

Он встал с дивана, вынул пленку из проектора, положил в портфель, проверил пистолет и с улыбкой вышел из квартиры. Байрон Риддл обретал покой.

18

Президент и комик позировали фотографам у первой метки на поле для гольфа в загородном клубе «Сандерберд» возле Палм-Спрингса. Комик Пит Гейнор в ярко-красной рубашке «поло» паясничал перед фотографами и членами клуба, собравшимися посмотреть на игру. Президент Чарлз Уитмор глядел на далекие заснеженные вершины и думал, как хорошо было бы сыграть партию в гольф безо всех этих людей и особенно без остряка-хозяина Пита Гейнора.

– Вот что я скажу вам, ребята, – зубоскалил Гейнор с репортерами. – Я буду играть с президентом в гольф, но и только. Те, кто играл с ним в другие игры, уже доигрались.

Репортеры и члены клуба рассмеялись с готовностью. Импровизированные остроты Гейнора были не так уж забавны, но он сорок лет смешил Америку в кино, по радио и телевидению, и теперь уже начинали смеяться по привычке, как бы отдавая дань прошлому.

Ник Гальяно стоял чуть в стороне от всех, не попадая в кадр. Одет он был в рубашку «поло» и дорогие брюки для гольфа, как и другие члены клуба, собравшиеся у первой метки, но стеснялся своего лица. У тех были холеные лица богачей; у Ника было лицо балтиморского бармена, лицо плебея, и теперь, когда все смеялись шуткам Пита Гейнора, он хмурился. Выждав, когда прекратится смех, он окликнул президента:

– Слушай, босс, а особнячок здесь ничего. Может, тебе побелить его и перебраться сюда?

Зрители оценили шутку и рассмеялись, а Гейнор закатил глаза в наигранной досаде.

– Кто этот человек, мистер президент? Он просто крадет все мои реплики.

Снова послышался смех – зрители получали больше, чем ожидали. Ник Гальяно подмигнул, сделал вид, что бьет клюшкой по мячу, и сострил еще раз:

– Кроме шуток, босс, Палм-Спрингс – отличное место. Видно, Агню был не так уж глуп.

Репортеры и фотографы расхохотались, но члены клуба не сочли эту шутку смешной. Чарлз Уитмор, подмечавший почти все, заметил, как один бородач, репортер не то из журнала «Роллинг рок», не то «Стоун эйдж», что-то черкнул в блокноте.

– Ребята, последнее замечание Ника не для печати, – сказал Уитмор, и бородач нахмурился, но блокнот спрятал.

Президент также заметил, что, услышав об Агню, Пит Гейнор поджал губы. И понял, что несколько лет назад комик с бывшим вице-президентом были друзьями. «Черт с ним, – подумал Уитмор, – этот спектакль, затеял он, а не я».

Но это было не совсем так. Уже несколько десятилетий президенты и кандидаты в президенты, приезжавшие в Палм-Спрингс, по традиции играли в гольф с Питом Гейнором, потому что Гейнор был любимым атрибутом Америки, первым ее комиком, фотографирование с ним тоже было политикой, как ношение шляпы времен войны с индейцами или шествие в процессиях в день святого Патрика. И дело было не только в фотографиях. Пит Гейнор был богат, а его друзья еще богаче. Он был влиятелен, как президент корпорации или издатель газеты, и от его приглашения на партию в гольф никто из политиков не мог отказаться. Это походило на ленч с профсоюзным боссом Джорджем Мини – улыбайся и терпи.

– Ребята, знаете, где остановился президент? – обратился Гейнор к собравшимся. – В поместье Холленфилда. А вы хоть видели его? Поместье Холленфилда – это то, что создал бы бог, будь у него деньги.

Старая шутка вызвала новый взрыв смеха. Уитмор стал нервничать. Ему надоело быть партнером комика.

– Давай начинать, Пит, – сказал он. – Ник, ты точно не хочешь играть?

– Не хочу, босс, – ответил Гальяно. – У меня похмелье никак не пройдет.

– Ник, ну ты знаешь поговорку, – вмешался Пит Гейнор. – Мужчине с похмелья нужен аспирин, а женщине бюстгальтер. И в наши дни, похоже, многие из них нуждаются в бюстгальтерах.

Уитмор отметил, что комик предпочел отпустить шутку, а не пригласить Ника принять участие в игре. Но это было понятно. Пит Гейнор играл в гольф с президентами, а не с их подручными. А у Ника, похоже, в самом деле было жуткое похмелье. В последнее время он пил слишком много. Уитмор решил выяснить почему и отошел к первой метке.

Президент ударил сильно, но неточно. Его первый мяч пролетел над головой агента секретной службы, стоявшего у пальмы ярдах в двухстах.

– Подкрепитесь, мистер президент, – сказал Пит Гейнор. – Все принцы крови, приезжающие сюда, подкрепляются на первой метке.

Вторая подача Уитмора была прямой и высокой и вызвала недружные аплодисменты зрителей. Уитмор усмехнулся, помахал им рукой и подумал, сколько из них могло голосовать за него. В лучшем случае, решил он, процентов двадцать.

Гейнор подошел к мячу, подмигнул толпе, повозился с клюшкой, потом, скованно, неловко размахнувшись, каким-то чудом послал мяч на тридцать ярдов дальше, чем президент.

– Отлично, Пит, – сказал Уитмор вполне искренне. «Старикану, – подумал он, – никак не меньше семидесяти».

– Этим я обязан добродетельной жизни, – ответил Гейнор. – Пойдемте, мистер президент, я вас подвезу.

Он повел Уитмора к светло-голубой мототележке с отделанным бахромой тентом и своими инициалами на борту. Ник Гальяно сплюнул и сел в другую тележку с Уолтом Харригеном, главой наряда агентов секретной службы. Уолт был стройным, загорелым молодым человеком с большим носом и лохматой шевелюрой.

– Этот тип не педик? – спросил Ник, когда они катили по полю футах в двадцати от президента.

– Гейнор? Нет, просто он так себя держит. У этого старого козла полно женщин.

– Ты встречался с ним раньше?

– Да, я приезжал, когда он играл в гольф с Агню, а потом еще с Фордом.

– Что ты о нем скажешь?

– Гад он. С уходом репортеров оставляет свои шуточки и становится обычным надменным богачом. Он всегда просил наших ребят отыскать его мяч. А мы здесь вовсе не затем, чтобы искать мячи. Дело в том, что тогда было неясно, можно ли поспорить с таким типом и не потерять работу. Но мы перевоспитали его.

– Как же вам это удалось?

Уолт остановил тележку и понизил голос, а президент тем временем готовился нанести еще один удар по мячу.

– Ладно, скажу только, что если он посылал кого из наших за мячом, то мяч никогда не находился. Или оказывался футах в двух под водой. Он понял. Не стал присылать бесплатной выпивки, но мы об этом не жалеем. Богачи все такие. Липнут к большим шишкам, а остальных и за людей не считают. Пожалуй, единственный из них, кого я уважаю, это Джефф Филдс, тот актер, что принимал участие в кампании. Он стоящий парень.

Остановив тележку в тени пальм, они стали смотреть, как президент и Гейнор загоняют в лунку мячи. Комик загнал мяч с двадцати футов, а Уитмор с шести дважды промахнулся.

– Эй, давай удвоим ставки, – протрещал Гейнор, вызвав жидкие смешки у репортеров и фотографов, наблюдавших за игрой. Президент нахмурился и пристально посмотрел на Уолта Харригена.

– Сейчас вернусь, – сказал Уолт Нику, спрыгнул с тележки и подошел к репортерам.

– Очень жаль, ребята, – сказал он. – До конца матча никакой прессы.

– Что за чертовщина? – сказал репортер из «Нью-Йорк тайме». – Раньше никогда такого не бывало.

– Ничего не поделаешь, – сказал агент. – У меня инструкции.

– От кого? – спросил бородач.

– От начальства, – солгал агент. – Шли бы вы, ребята, в клуб, промочили бы горло и вернулись к концу.

– Выпить я не прочь, – признался один репортер, и, немного поворчав, джентльмены прессы направились к зданию клуба.

– Кто этот бородатый? – спросил Ник, когда они с Уолтом катили ко второй метке.

– Мы проверяли его, – сказал Уолт. – Он неопасен.

– Среди них нет неопасных, – злобно сказал Ник. – Это стервятники. Даже нет, снайперы, вот кто. Рядом с боссом они свойские ребята – пьют его виски, смеются его шуткам, – а потом исподтишка обходятся с тобой, как Освальд с Кеннеди, только вместо пуль действуют словами.

– Да нет, большинство из них ничего, – сказал Уолт.

– Притом еще лицемеры, – продолжал Ник. – Все такие благородные, нравственные, прямо-таки святые. А знаешь, где сейчас половина из них? В отеле, милуются с барменшами или с девками, привезенными из Лос-Анджелеса.

Уолт улыбнулся.

– Да, – сказал он. – У них это называется правилом «западнее Потомака» – ни один репортер восточнее Потомака не говорит о том, что другой репортер делает западнее Потомака.

– Вы присматриваете за ними, так ведь?

– Знаем, кто из них где, – сказал агент. – И с кем. Он снова остановил тележку, и они смотрели, как президент и Гейнор делают подачи со второй метки. На сей раз президент загнал мяч на соседнюю дорожку, а комик уверенно послал свой точно посередине. Потом маленький караван мототележек с тентами тронулся снова.

– Мне кто-то сказал, что Джефф Филдс в городе, – сказал Уолт Харриген.

– В городе, – подтвердил Ник.

– Он заглянет сюда?

– Нет, – жестко ответил Гальяно. – Джефф не особенно респектабелен. Слишком много ходит слухов о его похождениях с женщинами. Нельзя так распускаться и надеяться, что президент допустит тебя к себе.

– Да, – сказал Уолт. – А разве не странно, что та женщина была убита в его доме?

– Ничего странного, – сказал Ник. – Они были друзьями. Настоящими друзьями, если хочешь знать.

Молодой агент не понял, что имелось в виду, однако Ник оставил эту тему, и она вскоре забылась. На зеленых, похожих на ковровые дорожках продолжался матч. Вокруг сверкали под утренним солнцем искусственные озера и нежной расцветки домики для гостей, разбросанные по громадной лужайке словно пасхальные яйца. Вскоре Чарлз Уитмор опередил Гейнора и стал играть сдержаннее. На девятой дорожке, когда репортеры уже вернулись, он одним ударом загнал мяч с песчаного препятствия в лунку. Пит Гейнор в деланном ужасе воздел руки и трижды пытался попасть в лунку, сделав в итоге на один удар больше, чем Уитмор. Президент с любопытством смотрел, как комик промахивается с расстояния в восемнадцать дюймов. Нарочно? Так поступали многие. Как глупо. Неужели они думают, что ему это важно?

– Может, еще партию? – спросил Пит Гейнор, когда они шли к фотографам. – Одна победа не в счет.

– Увы, Пит, – ответил Уитмор. – День у меня занят.

– Ладно, увидимся вечером, – сказал комик. – Я представляю вас за обедом.

– Не отбивай у меня внимания.

– Ха! Я знаю, кто отбивает у всех внимание.

Уитмор собрался уходить, но фотографы просили еще снимков, тогда Гейнор вынул карточки участников соревнования и стал, позируя, подписывать их.

– Знаете, мистер президент, – негромко сказал он, – сегодня на обеде будет несколько человек, ждущих, что вы скажете об этой истории с благотворительностью. Эти люди всегда на вашей стороне, но их беспокоят слухи о благотворительных планах, идущих из Вашингтона.

«Вот в чем дело, – подумал Уитмор, – главное всегда выясняется последним».

– Я запомню. Пит. Спасибо, что сказал.

– Вы меня знаете, я не политик, – продолжал Гейнор. – Но, клянусь богом, похоже, что многие в этой стране не желают зарабатывать себе на жизнь.

– Да, – сказал Уитмор. – Иногда я встречаю таких. – И повернулся к фотографам. – Это все, ребята. До вечера.

Он направился к ждущему лимузину, но Пит Гейнор пристроился сбоку.

– Послушайте, мистер президент, может, вечером после обеда заедем ко мне чуть-чуть расслабиться? Никакой политики, немного выпьем, повеселимся. Может, заглянет парочка нежных молодых созданий – я помогаю им начать карьеру в шоу-бизнесе. Им доставит наслаждение познакомиться с вами. Подчеркиваю – наслаждение.

Старый, седой комик подмигнул, и Уитмор чуть не рассмеялся ему в лицо. Неужели они думают, что он настолько глуп?

– Посмотрим, как пойдут дела, Пит. У меня очень жесткий распорядок.

Президент ускорил шаг и влез в прохладный лимузин. Там его ждал Эд Мерфи со списком телефонных звонков и стопкой докладных записок. Едва «линкольн» начал удаляться от клуба «Сандерберд», Мерфи стал излагать проблемы последних двух часов, и Уитмор выпаливал свои решения. Когда лимузин свернул на проезд Франка Синатры, самые срочные дела были решены, и Уитмор переменил тему.

– Эд, я больше не желаю видеть этого клоуна.

– Он представляет вас сегодня вечером.

– Знаю. На этом точка. Поверишь ли? Этот тип хотел, чтобы вечером я поехал с ним к девкам.

– Раньше такое случалось.

– Раньше кое у кого из этих типов совсем не было вкуса. И очень мало здравого смысла. Послушай, вечером я хочу вставить кое-что в свою речь. Сунь туда из моей принстонской речи кусок о том, что люди должны помогать друг другу, об их взаимозависимости. Помнишь его?