Десять лет до страшного суда

— В нашем распоряжении нет годов, Пин. Ты уверен, что никто не знает, как делать провод?

— Абсолютно. Я интересовался в Гильдии металлургов, в Гильдии Производителей труб, и даже в проклятой Матерью Гильдии Ювелиров. Они все знают, что такое медь, но никто из них никогда не слышал о медном проводе. Я зашел в тупик.

— Извините меня, — вмешался Хард. — Что такое медный провод, за которым вы так охотитесь?

Когда Джону Харлену и Пиндару Смиту вдвоем удалось растолковать Харду, что такое медный провод, тот сказал:

— Если то, о чем вы говорите, является металлической нитью, сделанной из меди, то Гильдия Производителей Парчи может изготовить его для вас, а если нет, то по крайней мере подсказать, кто может это сделать.

— Парчовщики? — удивленно воскликнули в унисон Харлен и Смит.

— Конечно. Они используют золотые и серебряные нити для создания узоров, разве не так? И тот, кто делает эти серебряные нити, сможет сделать и медные.

После этого задача Смита намного упростилась. Он составил список необходимых комплектующих и поставил перед Хардом задачу добыть их. Это приводило к неединичным казусам, таким как, например, то обстоятельство, что магниты можно было достать только В Гильдии Фокусников. Но никаких задержек больше не было.

— Эй, Тчорнио, посостязаемся в скачках?

— Опять? Материнский нос, Гардниен, меня уже тошнит от этих скачек. Мы только этим и занимаемся.

День выдался светлым и ветреным, и Тчорнио, недавно восстановленный дома в сыновних правах после пяти тяжких недель презрения, чувствовал себя лучше, чем после того ночного инцидента в переулке, когда были убиты два его дружка. Материнский Глаз светил ярко, борода и волосы Тчорнио прекрасно развевались на ветру, и самое худшее, что могло омрачить ему сегодняшний день, были бы скачки на далберах.

— А, тебя тошнит от скачек только потому, что ты никогда не побеждаешь.

Это было правдой, но Тчорнио тем не менее захотелось почему-то возразить:

— О чем ты говоришь? Мой Бустрофедон в любой момент обгонит твоего Галиматьяса.

Такое неосмотрительное заявление сделало скачки неотвратимыми.

— Ого! — радостно воскликнул Гардниен. — Тогда докажи это. Давай сюда, становись к линии.

С глумливой помощью других молодых вельмож, которые были с ними на пастбище далберов сразу за городскими воротами, Тчорнио и Гардниену удалось выровнять своих непослушных далберов. Животные, как обычно, не понимали того, что от них требовалось. Бустрофедон Тчорнио был особенно нервозен и им можно было управлять только путем интенсивного использования шпор и крепких слов, которые вызывали унижающий достоинство Тчорнио смех зрителей. Скачки, еще не начавшись, уже испортили ему настроение на целый день.

— Что ты ставишь? — улыбаясь спросил Гардниен.

Гордость требовала от Тчорнио проявления несуществующей у него уверенности в исходе пари, а повышенная нервозность его далбера диктовала необходимость сделать это как можно быстрее.

— Двадцать пять на Бустрофедона, — поспешно выдавил он из себя. Действительно, этот день был для него неудачным.

— Двадцать пять? Это что, игра для малышей? Ставлю пятьдесят на Галиматьяса. Будешь поднимать?

— О… нет. Встретимся в конце скачек.

Тот факт, что никого из зрителей нельзя было заставить поставить на Бустрофедона, не прибавило ему присутствия духа.

И вот, наконец, кто-то произносит ритуальные предстартовые заклинания: «Во имя твоей матери, во имя твоего отца, во имя Короля — и-и-и — СТАРТ!»

При этом выкрике Галиматьяс сорвался как испуганный птеродактилоид и помчался на предельной скорости вдоль овальной дорожки с таким рвением, что от Гардниена требовалось единственное — только удержаться. Что же касается Бустрофедона, то стартовая команда только усугубила его растерянность. Далбер как будто вмерз в землю, и ничего из того, что Тчорнио кричал или делал, чтобы сдвинуть вредное животное с места, не помогало. В то время как Гардниен, подбадриваемый приветственными выкриками из толпы, легко скакал на Галиматьясе вдоль дорожки, Тчорнио все больше краснел как от попыток привести своего далбера в действие, так и от чувства унижения, которое все усугублялось. Прекрасный день, как почти всегда теперь, превращался в жуткий кошмар. Тчорнио не переносил скачек.

Однако прибытие Галиматьяса на стартовую позицию разморозило, наконец, Бустрофедона, и под улюлюканье толпы проклятый далбер проскакал с Тчорнио полдистанции, после чего снова остановился как вкопанный. Тчорнио вынужден был спешиться и вести его к стартовой позиции, получая при этом удары со стороны тупого животного. Унижение Тчорнио было настолько доведено до предела, что его даже мало расстроили как необходимость выплатить сумму ставки, так и беззаботная болтовня Гардниена. Он был, если оперировать эмоциональными категориями, законченным неудачником.

Направляясь к стойлам далберов, Тчорнио вел себя необычно тихо. В постоянной битве за престиж среди своих приятелей он растратил все свои очки. Сознавая неприятную истину, что его престиж упал до рекордно низкой точки, он мучительно думал о том, что должен сотворить хоть что-то ради восстановления былого положения.

— Не стоит так расстраиваться, — дружелюбно сказал ему во время обеда один из приятелей. — Ведь это всего лишь скачки на далберах.

— Нет, не совсем так, — ответил ему Тчорнио, и это было правдой; дело было не столько в этом, сколько в непрерывной цепи неудач на протяжении последнего времени. — Это заговор. — Выпалив это, он сам удивился удачному экспромту, во-время пришедшему ему в голову.

— Заговор? — его приятель мгновенно весь превратился во внимание.

— У меня есть данные, — Тчорнио осторожно выбирал слова, — что здесь в Лиффдарге существует заговор против граждан благородного происхождения. — Сказав это, он с удовлетворением отметил, что у него появилось еще несколько внимательных слушателей.

— Ты имеешь в иду еще одно крестьянское восстание, как триста лет назад? — спросил один из них.

Еще один стал размахивать ногой кабнона как шпагой:

— Мы побьем их всех, — прокричал он. — Мы даже не оставим их в живых для Материнского Проклятия.

Тчорнио стал понадежнее закреплять с таким трудом завоеванные позиции:

— Нет, в данном случае это не крестьяне, — таинственно пояснил он. — По данным, которыми я располагаю, в это вовлечены более могущественные силы. — К нему снова возвратилось приятное чувство собственной значимости. Это, пожалуй, было игрой, которую, хвала Матери, он мог бы успешно играть. — К сожалению, сейчас я не могу сказать вам больше того, что уже сказал, — подытожил он.

— А, он имеет в виду тех двух забытых Матерью мужланов, которые убили месяц назад Гарлина и Дребнио, а он позорно убежал, — фыркнул Гардниен.

Тчорнио с презрением посмотрел в сторону своего друга, но отказался принять оскорбление. Вместо этого он попытался обратить эту угрозу для своего престижа в свою пользу:

— Это было только начало.

— Ты имеешь в виду что-то другое? — поинтересовался один из друзей.

— Да, гораздо большее и худшее, — мрачно подтвердил Тчорнио. — Помните, как я гнался после этого за убийцами и мне не удалось задержать их? — Все кивнули в знак того, что подтверждают сказанное. — Я даже проверял каждого, кто приходил на моления, причем по два раза на протяжении шести дней. — Все снова согласно кивнули.

Тчорнио стал развивать свои достижения:

— Вот поразмыслите хотя бы об одном: каждый простолюдин Лиффдарга участвовал во всеобщих молениях. Учеты Храма подтверждают это. И все же схватить убийц не удалось. Более того, дивизион Гвардейцев обыскивал город в течение каждого всеобщего моления на предмет выявления уклоняющихся от посещения Храма, но они тоже не обнаружили убийц. А ведь убийцы все это время находились в городе.

Присутствующие затаили дыхание. Даже Гардниен был настолько поражен услышанным, что спросил:

— Откуда ты все это знаешь?

— Ну, частично потому, что городские ворота были закрыты, и никто, будь то убийцы или нет, не мог выйти из города. Но главное, — прежде чем выложить свой главный козырь, Тчорнио сделал многозначительную паузу, — Главное в том, что уже после того случая я их видел в городе.

Все заговорили одновременно:

— Когда? Где? Что они делали? Почему ты их не схватил? — Вопросы сыпались один за другим, в то время как Тчорнио готовился ответить на них поэффективней.

Каскад вопросов сменился постепенно глубокую тишиной; Тчорнио расчетливо дал возможность этой тишине еще более углубиться, после чего выдал основную информацию:

— Я видел их пять недель тому назад на улице Хромого Далбера, неподалеку от рынка. Я не знаю, что они там делали, но как только они меня увидели, то сразу же побежали. Я пытался схватить их, но их организация задержала меня.

— Что ты имеешь в виду под словом «организация»? — спросил Гардниен. Его тон уже не был таким насмешливым, как до этого.

— Именно то, что ты слышал, — самодовольно ответил Тчорнио. — Когда я пытался остановить убийц, кто-то все время мешал мне, швыряя в мою сторону глиняную посуду; кто-то другой катил мне под ноги тыквы, а кто-то еще натравил на меня табун диких далберов. И если вы еще сомневаетесь, что здесь замешана организация, то задумайтесь хотя бы вот над чем: как только табун далберов прошелся по мне, один из Материнских Гвардейцев тут же арестовал меня. А это, мой друг, явственно свидетельствует о наличии организации.

Больше вопросов не было. Все сидели в угрюмой неподвижности, включая и самого Тчорнио, которому удалось, даже не замечая этого, убедить себя самого. И вот наконец один из молодых вельмож произнес вопрос, который вертелся на языке у каждого:

— Что же нам теперь делать?

Втайне очень довольный своим возвышением от униженного неудачника до признанного лидера, Тчорнио с достоинством ответил:

— Вот мой план…

— Вот мой план, — сказал Смит. — Теперь, когда мы изобрели этот проклятый Матерью телеграф, первое, что мы должны сделать, это протянуть провода между Лиффдаргом и каким-нибудь другим городом. Затем…

— Стоп!

— В чем дело, Хард?

— Вы не имеете права протянуть провода без разрешения Храма.

— В самом деле, — добавил Ансгар Соренштайн, — ничего невозможно сделать на этой забытой Матерью планете без разрешения Храма.

— Это не совсем так, — патетическим тоном внес коррективы Хард. — Разрешение требуется только на то, что никто не делал до этого.

— Хард, старик, мы не планируем делать здесь ничего такого, что кто-то уже сделал до нас, — внес ясность Джон. — А как получить одобрение Храма?

Как оказалось, чтобы получить одобрение Храма, требовалось выполнить три условия. Первое заключалось в том, что нововведение не должно содержать ни малейшего намека на ересь; во-вторых, оно должно быть, в самом широком понимании этого слова, полезным; и, наконец, оно должно быть необходимым для общества, удовлетворяя общепризнанные нужды.

— Первое, что мы должны сделать, — объявил на следующий день Джон после обдумывания проблемы на протяжении всей бессонной ночи, — это продемонстрировать телеграф узкому кругу влиятельных лиц здесь в мастерской. Мы пригласим нескольких купцов, нескольких вельмож, двух-трех высокопоставленных армейских офицеров, командующего Материнской Гвардией и столько священников, сколько пожелают присутствовать. Как только они увидят телеграф в действии, они оценят его возможности. Таким путем мы докажем его полезность и необходимость его четкой работы.

— Прекрасно, — откомментировал это предложение Ансгар Соренштайн. — Потом все, чего нам останется добиться, это доказать его ортодоксальность. Как это сделать, Джон? Ведь ты наш главный мозговой центр.

— О, это очень просто, — проявил инициативу Хард. — Вам следует нанять адвоката Храма. Если телеграф в принципе возможен, он докажет, что «Книга Гарта Гар-Муйена Гарта» предсказала его, и это само по себе автоматически делает его ортодоксальным.

— Вот видите, как иногда бывают похожи порядки на Терре и Лиффе, — заключил Пиндар Смит.

— Отец, сэр! — Хотя его положение в доме и было восстановлено две недели тому назад, Тчорнио все еще был предельно вежлив.

— Я занят, сынок, пытаюсь читать. — При общем уровне грамотности на Лиффе прочитать рукописное приглашение стоило для старшего Хиирлта огромного труда.

— Но папа…

— Не мешай мне, Тчорнио. Кажется, это письмо довольно важное. Эти парни Гар-Террэны пишут, что могут свободно разговаривать на большие расстояния. Понимаешь, такая штука могла бы иногда быть полезной. — Одной из причин, по которой старший Хиирлт был князем, являлась его способность понимать, что некоторые штуки могут, в действительности, рано или поздно пригодиться.

— Но я хочу рассказать тебе о заговоре! — хныканье Тчорнио отличалось той особенностью, что содержало только самые неприятные составляющие его голоса.

— Тчорнио! Уходи. Мне не до твоих детских заговоров. Когда ты уже научишься не беспокоить меня по всяким пустякам?

Тчорнио, потерпев неудачу, медленно ушел. Он надеялся уговорить отца на финансирование комитета по борьбе с заговором, и вот теперь ему придется раздобывать деньги каким-то другим путем. Он не сомневался, что добудет их. К нему уже поступило несколько таинственных предложений от людей, которые пожелали выделить наличные при условии, что останутся анонимными.

Когда его сын ушел, Великий Князь Хиирлт звонком колокольчика вызвал к себе своего секретаря, который ведал деловыми вопросами. Эти ребята Гар-Террэны, похоже, действительно имели что-то стоящее, и он желал тоже заполучить свой собственный кусок от этого пирога.

— Смит, Мать его разнеси вдребезги эту штуку! Эта чертова… я имею в виду, забытая Матерью штуковина не работает! — Тщательно балансируя на полуразвалившемся стуле, Джо Харлен сидел, склонившись над первой действующей моделью телеграфа.

— Что ты имеешь в виду под «не работает»? — Пиндар Смит подошел к столу и стал осматривать деревянную раму, на которой были расположенные намотанные медным проводом катушки.

— Я имею в виду, что, когда я нажимаю на этот позабытый Матерью ключ, этот проклятый зуммер не пищит. Вот что я имею в виду, когда говорю, что эта штука не работает.

— Прекрасно, прекрасно, — забормотал Смит, склоняясь над установкой и проверяя все катушки одну за другой. — Демонстрация должна начаться через полчаса, и наши высокопоставленные приглашенные должны уже прибывать с минуты на минуту. Просто великолепно — именно в такой ответственный момент эта штука отказала! Ага, слава Богу — вот оно в чем дело. — Смит соединил два проводка. — Попробуй теперь.

Харлен нажал на ключ и зуммер сказал:

— Би-и-и…

— Би-и-и? — удивился Харлен.

— Мне пришлось использовать керамический резонатор, — невинным тоном объяснил Смит. — А теперь позволь мне спаять эти проводки.

В соответствии с установившимся на протяжении веков лиффанским обычаем, гости начали собираться только через полчаса после назначенного времени. Конечно, никто не позаботился предупредить об этом терран, и к тому времени, когда первый вельможа приехал, наконец, в своей запряженной в четверку далберов карете, каждый нерв у обитателей мастерской утончился до состояния, сравнимого разве с толщиной тянутого вручную медного провода, соединявшего различные детали аппарата.

Никто также не предупредил терран, что все гости прибудут на далберах. Ансгару Соренштайну, которому по программе демонстрации отводилась не самая значительная роль, вполне естественно было поручено присматривать за далберами. Когда количество далберов, за которыми ему следовало присматривать, достигло сорока пяти, его нервы были так же измотаны, как и у всех других участников Особой Операции. Но самое большее, чего он стал опасаться, так это того, что приедут все приглашенные. Эти сорок пять истерических далберов, которые едва не довели его до сумасшествия, представляли собой только половину списка приглашенных.

Если улица возле мастерской выглядела как площадка для родео, то сама мастерская напоминала крупную общенациональную выставку. Ну а если улица возле мастерской не выглядела как площадка для родео, то тогда нет никаких средств для описания того, что происходило внутри мастерской. Вдоль одной стены были выставлены все элементы полного комплекта телеграфной системы, состоящей из двух станций. Другая стена была завешена графиками, поясняющими, как работает система. Они были любовно вычерчены и раскрашены Ансгаром Соренштайном, которого теперь так донимали далберы. В дальней части комнаты, на небольшом возвышении Хард объяснял прелести телеграфа, используя свою самую певучую поэтическую дикцию, а в это же самое время Пиндар Смит, находившийся у входной двери, отправлял телеграмму Джону Харлену, который находился в другой комнате. Первая телеграмма состояла из слов «Что изрекла Мать?», которые не вызвали никакого удивления со стороны присутствовавших.

— И как, вы сказали, это забытое Матерью сообщение проходит через эти забытые Матерью тоненькие ниточки? — задал вопрос армейский офицер.

— Материнский Дух, преподобные лорды, живет в тех батареях. Когда необходимо отправить сообщение, наша Мать ускоряет его, — вежливо ответил Хард.

— Что говорит этот забытый Матерью зануда? — обратился офицер к Джону.

— В батареях содержится электричество, — коротко ответил Джон. Он как раз расшифровывал первые передачи Смита и ему было некогда давать ответы по техническим вопросам.

— Я бы этого не сказал, — пробормотал офицер себе под нос. И затем, уже громко, он обратился к своим соотечественникам: — Только подумайте, ребята, эти забытые Матерью зануды заставили саму Мать работать на себя. Они держат ее в этих забытых Матерью банках.

— Это не святотатство, Отец? — спросил кто-то одного из священников, присутствовавших на демонстрации.

— Нет, сын мой, — торжественно ответил священник. — С моей точки зрения это — вполне угодное Матери дело.

Доктор Джеллфт скромно присутствовал на церемонии, придавая ей значимость своим титулом. Никто не обращал на него внимания в большей степени, чем это требовалось для того, чтобы лишний раз убедиться в том, что все происходящее — вовсе не из разряда тех вещей, о которых можно забыть сразу же, как только они заканчиваются. Естественно, никому и в голову не приходило задавать ему вопросы, и это было весьма кстати.

Как бы там ни было, проведенную презентацию по всем статьям следовало признать успешной. Все присутствовавшие единодушно отметили полезность телеграфа. Правда, одного армейский офицера обожгло кислотой из батарей, но сам он не очень пострадал. Было похоже, что священники не обнаружили в показанном им устройстве ничего еретического, хотя, конечно, они пока воздерживались от комментариев и окончательных выводов до заключения Храма. Единственная неприятная заминка произошла, когда мероприятие уже закончилось.

После того, как каждый поблагодарил каждого за за демонстрацию или за присутствие на ней, все гости почему-то не расходились. Небольшими группками они топтались у двери, как если бы никто не хотел выходить до того, как выйдут все остальные. Наконец, Сполн Гар-Тчорниен Хиирлт, очень знатный вельможа, шепотом спросил у Пиндара Смита:

— Скажите, пожалуйста, уважаемый человек, куда вы, во Имя Матери, спрятали поднос?

Ни о каком подносе Пиндару Смиту никто ничего не говорил. Он передал по телеграфу Джону: «Где поднос?»

— Хард, — спросил Джон, — что ты знаешь о подносе?

— Какой поднос? — спросил Хард.

Джон передал сообщение Смиту: «Какой поднос?»

Смит поднял голову от ключа и спросил князя:

— Какой поднос, сэр?

— Как, тот самый забытый Матерью поднос, на котором мы должны оставить наши карточки. Ведь как иначе вы зафиксируете наш интерес к этой штуке? Вот чего все мы ожидаем у этой забытой Матерью двери.

Смит передал эту информацию Джону, который передал ее Харду.

— Материнский нос! — сердито выругался Хард. — Как я мог забыть об этом? — Он побежал наверх и возвратился с богато украшенным серебряным подносом, который поставил на стол у входной двери. После этого гости вышли; большинство из них оставили свои карточки.

Тчорнио нервничал, сидя в самом дальнем углу таверны. До этого он никогда не имел ни с кем тайных встреч, и был уверен в том, что все, кто находятся в таверне, следят за ним. С третьим ударом часов, в точно обусловленное время встречи, невысокий, хорошо, но внешне просто одетый мужчина вошел в таверну и направился прямо к столику Тчорнио.

— Вы — Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт? — спросил мужчина.

Тчорнио поднялся:

— Да, сэр. Не будет ли вам угодно сесть? — Мужчина сел в кресло напротив Тчорнио, который, нервно осмотревшись вокруг, тоже сел.

— Я пришел затем, — начал неизвестный, — чтобы сделать вам предложение от имени очень высокопоставленного лица, которое не желает, чтобы его имя фигурировало во всем этом, но которое хочет, тем не менее, поддержать в финансовом отношении вашу организацию в знак признания важности того дела, которое задумано вами. Это ясно?

— Да, — ответил Тчорнио, который очень четко расслышал слова «поддержать в финансовом отношении».

— Прекрасно. Договоримся так: мы будем ежемесячно давать вам определенную сумму денег, пропорционально количеству членов организации, зарегистрированному по состоянию на конец предшествующего месяца. Вы, в свою очередь, будете представлять нам списки членов вашей организации и отчет о всей вашей деятельности.

— … и он ухватился за это?

— Как кабнон на кукурузную приманку! — докладывал таинственный низкорослый мужчина своему начальнику. — Всякий раз, когда я произносил слово «деньги», его глаза загорались. Он не слышал ничего больше. Только повторив несколько раз мне удалось втолковать ему, что чем больше он завербует членов, тем больше денег мы будем ему давать. Можете быть уверены в том, что к концу следующего месяца вся молодежь из благородных сыновей Лиффдарга будет состоять в этом антизаговорщицком комитете. И он будет представлять нам прекрасные отчеты.

— Хорошо. — Высокопоставленный лиффанский дворянин потер руки. — Он хочет заговора, не так ли? Подождите немного, и мы ему сделаем самый настоящий заговор.

Заседание в Храме поразило терран тем, что оно больше походило на воскресную проповедь, чем на судебное заседание. Их адвокат встал и зачитал несколько выписок из «Книги Гарта Гар-Муйена Гарта», после чего доктор Джеллфт, как наиболее знатный из клана Гар-Террэн, встал и коротко зачитал составленные Хардом несколько абзацев, в которых литургической терминологией описывался телеграф. После этого Его Святейшество Главный Патриарх и Отец Отцов, чрезвычайно знатный лиффанин, не имевший других имен, изрек:

— Изобретение удовлетворяет требованиям Писания. Пока не будет доказана его вредность или бесполезность, Мы распространяем на него Наше временное одобрение.

За этим последовали молитвы, после которых все разошлись.

8

Для всех участников Особой Операции первый год на Лиффе был самым тяжелым.

Терране, например, запутались в сложностях лиффанской финансовой системы. Получив святейшее разрешение, они должны были после этого организовать компанию по эксплуатации своего изобретения. Это выглядело достаточно просто по своей сути, но некоторые формальности, которые было необходимо при этом соблюсти, были до невероятности сложными.

Прежде всего, возникла необходимость повысить статус одного из терран, прежде всего, Пиндара Смита, возведением его во дворянство, чтобы клан Гар-Террэн мог на равных решать со знатью все возникающие вопросы. Титул доктора Джеллфта, полученный не естественным путем, по праву рождения, а в результате пожалования, для этих целей не подходил, поскольку в соответствии с лиффанскими законами, основанными на кровных связях, он не мог быть ни унаследован, ни использован каким-либо иным способом. Поэтому терранам пришлось добиваться присвоения Пиндару Смиту баронского титула.

На церемонию посвящения Пиндара в рыцарство прибыли все заинтересованные во внедрении телеграфа в жизнь. В данном случае «все» подразумевало приблизительно половину всего населения Лиффдарга. Разумеется, никто из молодых представителей знати не присутствовал, поскольку у них были свои интересы и дела, но зато собралась вся знать постарше, а также представители клерикальных и армейских кругов. Церемония проходила в Большом Зале дворца короля Осгарда Гар-Осгардиена Осгарда.

С высоких стропил Большого Зала свисали закопченные, полинявшие за сотни лет штандарты знатных родов Лиффа. Один из штандартов висел отдельно, главным образом потому, что был относительно новым, и поэтому относительно ярким. Изображенные на нем жезл и сдвоенная змея до этого дня представляли в семье знатных семей Лиффа клан Гар-Террэнов. Предусматривалось, что в процессе церемонии он будет снят и вместо него будет вознесен совершенно новый штандарт с изображением серебряного зигзага, символизирующего молнию.

Подъему штандарта предшествовал полуторачасовой концерт древней додекафонической музыки, восходящей к чему-то загадочному, называемому Золотым Веком Лиффа. И вот когда длился концерт, нервы Смита начали сдавать.

— Я заявляю вам, доктор, что не смогу этого сделать, — возражал он громким шепотом доктору Джеллфту, который раньше уже прошел через все это.

— Это музыка так выводит тебя из равновесия, мой мальчик, — ответил старый доктор с ностальгическим вниманием. — Помнится, в свое время она расстроила меня тоже. К этой древней музыке просто следует привыкнуть.

— Нет, док, это не музыка, а вся процедура, от начала и до конца. Возведение во дворянство и все такое прочее. Я никогда не верил в подобное, и сейчас… как бы это сказать… — словом, я не смо…

— Благостная Мать, тебя случайно не тошнит, нет?

— Нет, док. Я просто боюсь, что забуду свои слова, которые по сценарию мне следует говорить.

— Это все, что тебя беспокоит? Боже мой, не беспокойся о своих словах, Смит! Все, кто проходят через такую церемонию, всегда забывают свои слова, и теперь это уже превратилось в традицию. Пусть это тебя не беспокоит. Король Осгард очень добродушный и прогрессивный человек, поверь мне. Он не придаст никакого значения тому, что ты забудешь свою роль, и будет подсказывать тебе. Да, тогда я тоже забыл свои слова, что было, то было, но он шептал мне каждый мой ответ, ну прямо как какой-то забытый Матерью суфлер.

Самым странным оказалось то, что, получив такой обнадеживающий совет, Смит не забыл ни слова из того, что от него требовалось говорить по ритуалу. Трехчасовая церемония посвящения в рыцарство прошла без сучка и задоринки, что вызвало немалое удивление короля Осгарда.

Церемония после подъема штандарта была еще более сложной. Никто не удосужился заранее предупредить Смита, что ему для подтверждения своего титула предстоит выдержать дуэль с самым знатным из дворян.

— Черт бы все это побрал, — вылил он свое раздражение на терран, — никто даже не предупредил меня об этом. Если бы я знал об этой дуэли заранее, я бы ни за что не согласился на такую церемонию. Ведь не могу же я выйти и на глазах у всех убить знатного человека. Это не для меня.

— Но никто не требует от тебя, чтобы ты убивал его, — успокоил его Хард. — Это просто ритуал, все делается понарошке. Ведь на самом деле это он должен убить тебя, а не ты его.

— Меня? Это тем более не входит в мои планы. Я категорически отказываюсь быть убитым.

— Да не по настоящему убить, ты, лишенный благословения Матери сын далбера. Я же сказал тебе, что это все понарошке. Вы будете сражаться тупыми шпагами. Такой шпагой ты не сможешь даже поцарапать кого-нибудь. Этот вельможа символизирует держателей акций, ты понял? И вообще, не забывай, что все это делается чисто символически.

Действительно, все оказалось именно так. Такое странное действо можно было назвать не иначе только как символикой. Самый старый вельможа, какого только можно себе вообразить, восьмидесятитрехлетний герцог Тедрио Гар-Гардниен Тсолистран, которому помогали и по мере своих сил поддерживали на ногах двое других дворян в возрасте чуть помоложе его самого, приблизился к Смиту со скоростью примерно одного шага в минуту, дважды взмахнул обмотанной чем-то мягким шпагой над головой Смита, затем опустил ее на его плечо с силой, сравнимой разве что с прикосновением бабочки. Смит, получивший подробный инструктаж от Харда, срочно упал оземь и завопил:

— Сдаюсь, сэр, сдаюсь!

После этого герцог Тедрио промычал несколько нечленораздельных слов относительно долга компании по отношению к своим акционерам, Смит с готовностью согласился, и таким образом Лиффанский Телеграфный Трест превратился в концерн.

— Что нам необходимо сделать, — объявил Гардниен, — так это придумать символ. — Новое дело заставило обоих забыть старую междоусобицу, и он стал главным помощником при Тчорнио по вопросам физической подготовки и его советником. Справедливости ради следует сказать, что Тчорнио редко следовал советам Гардниена, поскольку он вообще редко прислушивался к чьим-либо советам.

— Символ? Какой символ ты имеешь в виду? — спросил Тчорнио. Они сидели в кабинете в здании своей новой штаб-квартиры, которое было взято в аренду за счет первого же денежного поступления от неизвестного благотворителя.

— Я имею в виду какой-то отличительный знак, который мы могли бы носить.

— Но наше общество является секретным.

— Ну, я не имею в виду, что его следует носить на людях, на улице или в других местах. Но мы могли бы одевать его во время собраний, на учениях и подобных мероприятиях.

— Но всех членов проверяют перед тем, как впустить на собрание; им ничего не нужно носить, чтобы подтвердить свою принадлежность к нашей организации.

— Ну, Тчорнио, я вижу, что ты не понял меня. Забудь об этом. — Наступила длительная пауза. Затем Тчорнио вышел из кабинета, чтобы поприсутствовать на церемонии принятия присяги вновь принятыми членами. Все были выстроены в линию, правая рука каждого символически зажимала левую на уровне груди.

— Мы клянемся, — повторяли они, — быть преданными Комитету по борьбе с заговором, беспрекословно подчиняться приказам своих начальников по Комитету, какими бы эти приказы ни были. Мы клянемся быть бдительными в выявлении заговорщиков, где бы они ни находились. Святым Именем Матери мы клянемся в этом.