Всего лишь зеркало

Вскоре действительно пошли дожди».

14

Меня мучили два ощущения. Первое было связано с только что прочитанным отрывком. Его я расшифровать пока не мог.

Второе кольнуло меня еще во время чтения письма Алика. Оно не забывалось ни на секунду: «берегитесь ее». Я вспоминал Светлану, выражение ее глаз, ее позы, прохладную кожу, и меня ничего особенно не настораживало. Я остерегался ее, конечно, – но ровно настолько, насколько должен остерегаться женщины всякий нормальный мужчина. Не меньше. Но и не больше. Однако я уже настолько верил Алику, настолько чувствовал его, что понимал: просто так «берегись ее» он на ветер не бросит. Что же такое знал покойник, чего еще не знаю я? Может, он навязывал мне соперничество?

С него станется. Мне уже хотелось назло ему не остерегаться ее, а сблизиться еще больше.

В принципе же развитие событий меня полностью устраивало. Вместо скуки и пустоты я получил сразу несколько загадок. Радоваться надо было бы, по идее.

Чтобы еще больше запутать ситуацию и обрадовать себя окончательно, я достал телефон Оли и решительно его набрал. Казалось, она только и ждала моего звонка. Ей надо со мной поговорить, и она готова тут же приехать.

– Да я уж знаю, где ты живешь, не секретничай.

– И где я живу?

Она назвала дом, квартиру и номер телефона.

– Значит, ты быстро найдешь.

– Я буду у тебя через пять минут.

– А можно через пятнадцать?

– У тебя женщина?

Я решил сразу же расставить все точки над «и», как говорится в плохих романах. Там всего-то одна точка, если на то пошло. Кажется, Оля любит решительность и определенность, обожает нападать. Воспользуемся этой ее слабостью и обратим против нее ее же оружие.

– Я живу один. И ни разу не был женат. Если бы у меня была женщина, я бы попросил тебя прийти через час. Но сейчас никого нет. Мне необходимо пятнадцать минут, чтобы встретить тебя так, как мне хотелось бы.

– Конечно. Извини.

Она была у меня ровно через пятнадцать минут.

– Спасибо за историю об Алике, – сказал я, мягко убирая плащ с ее довольно узких плеч. Я демонстрировал полное отсутствие когтей. Только пухлые подушечки на передних лапах. После чего я оглядел ее и продолжил:

– Кажется, я знаю, что ненавижу больше всего на свете.

– Что же? – сказала она, обтягивая плотный свитер.

– Я ненавижу говорить пустые слова, в то время как мне хочется увидеть твою грудь.

– Зачем же говорить?

Она нырнула рукой в мою ширинку, а я немедленно занялся ее грудью.

Есть, есть в жизни вещи, которые не разочаровывают. Это подзабытое ощущение взбодрило меня чрезвычайно. Близко посаженые пышные овалы, предназначенные, казалось, для осторожных ласк, через минуту хотелось уже свирепо терзать. С Олей всякие прелюдии были неуместны, они представлялись даже не напрасной тратой времени, а непониманием женской природы. В данном случае быстрота и натиск становились другом удовольствия. До постели мы так и не добрались, повиснув друг на друге в прихожей.

Поделюсь своим интимным секретом. Приличную часть моей вместительной прихожей занимал встроенный зеркальный шкаф-купе, закрывавший пространство от пола до потолка и придававший прихожей празднично-парадный блеск. Будни – это кухня, а прихожая – праздник. Я развернул Олю, сразу ставшую соблазнительно маленькой, лицом к огромному зеркалу (глаза ее были закрыты). Руками она, словно сомнамбула, оперлась о зеркальную поверхность. Моя красавица быстро расставила ноги и изогнула спину: очаровательная белая пантера задрала хвост.

Если делать это с женщиной перед зеркалом, перед большим зеркалом, раздвигающим пространство, то наслаждение удваивается, а иногда увеличивается многократно – вот в чем половина моего секрета. Возникает впечатление, что это происходит не с тобой, и ты, реальный, одновременно становишься участником виртуальной голографической игры, то есть выпадаешь из реальности. Ты начинаешь обитать в двух измерениях сразу и наслаждаться одним мгновением (одной точкой во времени) по разным правилам игры. Я видел перед собой страстную пару, которая корчилась в любовных судорогах, понимая, что эта сладкая парочка – мы с Олей. Я был внутри ситуации, участник, и одновременно над ней, посторонний зритель и участник уже с другими функциями.

Вы пробовали смотреть себя на видео? Дело в том, что изнутри всегда представляешь себя иначе, чем видишь со стороны. Представлять себя – значит пытаться увидеть со стороны, а смотреть на себя со стороны – значит пытаться убедить себя, что это и есть ты.

Короче говоря, происходит эффект раздваивания личности. Незнакомый мужчина на моих глазах укрощает маленькую белую пантеру – и я, господин N., чувствую ее горячую плоть.

Секс – странная штука. Возбуждение наступает от самых неожиданных вещей. Иногда это запах, даже не букет, а едва уловимый и оттого особенно дразнящий оттенок; иногда милый и трогательный жест – детский рецидив опытной женщины, не подозревающей, что она навсегда в чем-то останется ребенком; иногда развратно содрогающиеся овалы, которые хочется плотно сдвинуть, а потом медленно растащить в стороны. И зеркало возвратит вам ваши воплотившиеся фантазии с удвоенной силой.

Да здравствует зеркало!

Вы думаете, что я вам сейчас о сексе?

Глубоко заблуждаетесь, милейший (ая). Я именно о зеркале (и это вторая половина моего секрета). Я всю жизнь страдал от сакральных качеств этого мерзкого стекла, воздавая при этом хвалу тому, кто выдумал эту сладчайшую казнь. Не стоило труда описывать мое интимное приключение с Олей, да я, собственно, и не его описывал. Я пытался донести до себя (это моя каторга), а значит, и до Вас (а это мое наслаждение, светлая сторона каторги), пытался отразить закон зеркального отражения, делающий человека человеком и в то же время превращающий человека в страдающее существо. Любое темное чувство отражается в зеркале разума, кроится на мелкие кусочки, препарируется – и все искусство остаться человеком заключается в том, чтобы не убить чувство, а сделать его светлым. Странный закон. Если ты живешь только чувствами – ты не вполне человек; но как только ты разобрался с чувствами, отразил их в зеркале разума – ты становишься лишним. Я живу с зеркалом внутри – и чувствую себя выше всех и, вследствие этого, никому не нужным. А может быть, я никому не нужен, и поэтому чувствую себя «выше всех?..

Вот это бесконечное отражение зеркал я действительно ненавижу больше всего на свете (я тогда соврал Оле: было неуместно вдаваться в подробные разъяснения, к тому же я никогда не делаю этого с женщинами; впрочем, с мужчинами тоже). Я начинаю сходить с ума, и мне хочется разбить зеркало вдребезги и как-нибудь ненароком порезаться о криво изогнутые, острые, как бритва, края осколков.

…Я слишком долго смотрелся в зеркало, а этого делать, как уже было сказано, не следует.

Засмотришься в зеркало – увидишь смерть.

15

А согласитесь: смертельное манит. Завораживает. Трудно отойти от края глубокой пропасти, хочется еще и еще взглянуть на серые камни, о которые так легко разбиться и оставить на недолгую память о себе поблескивающие маслянистые пятна теплой крови.

К таким чувствам я зеркала не подношу принципиально.

– Может быть, ты думаешь, что я не любила Алика?

Я с сожалением смотрел, как Оля небрежно упаковывает свои овалы в изящный бюстгальтер алого цвета.

– Если ты переспала со мной, это не значит, что ты не любишь другого, – скучно заметил я.

– Да я не о том. Вы так похожи… У меня такое чувство, что я ему не изменила.

– Все зависит от того, как посмотреть…

У меня не имелось причин ссориться с ней. Было просто грустно.

– Ты неправильно все понимаешь. Я могу спать только с теми мужчинами, которые мне очень нравятся. Которых я люблю. Они сливаются для меня в один облик – тот, который я ищу. Короче говоря, я могу спать только с одним мужчиной.

Не скрою: мне было приятно.

– Вот как, – счел необходимым сказать я.

– Да, вот такое странное чувство, – сказала Оля.

– Можно, я спрошу тебя об Алике?

– Можно.

– Чем он занимался?

– Он был журналистом. Писал под дурацким псевдонимом Жан Бакланов. Добывал сведения о жизни звезд из интернета и рассылал в разные редакции. Неплохо зарабатывал, делал деньги из воздуха, как он говорил. Потешался над публикой, спекулируя на ее потребности творить себе кумира. Особенно его привечали в деловом еженедельнике «Дедал».

– А Светлана?

– У нее завод в Томске. Кирпичный.

– Завод!? Зачем же ей нужен был Жан, то бишь Алик?

– Ей нравятся умные, интеллигентные мужчины. Писателей она просто обожает. Охотно прощает им разные странности. Без закидонов что за писатель? Бизнесвумен должна окружать себя культурными людьми. А если уж совсем просто, то она мечтает родить ребенка от интеллигентного мужчины.

– Почему же она не родила от Алика?

– Она родила. Мальчика. Ребенок отчего-то умер через год. Без видимых причин. Алик сильно переживал.

– И Светлана боялась, что бы родишь от Алика?

– Боялась не то слово.

Оля говорила сухо и без выражения, то есть с выражением подчеркнутого равнодушия. И речи, и манера – все обнаруживало в ней тактичность и ум. Сейчас мне трудно было представить ее в той позе, около зеркала. Это хороший признак, ибо я давно заметил: если женщину трудно представить в постели, значит, ей там самое место. Мне даже неловко было за ней ухаживать, чтобы она, не дай бог, не подумала чего-нибудь такого. Это тоже признак: отношения, если они изволят складываться, будут глубокими, а не поверхностными – то есть именно такими, которых я избегаю. Естественно, я не мог сказать об этом Оле, поэтому молчал, обрекая ее на инициативу – на неблагодарное мужское подвижничество.

– Можно, я скажу тебе то, чего говорить, скорее всего, не следует?

– Мы же с тобой не чужие, – сказал я с оскорбительным отсутствием энтузиазма, но безо всякого намерения оскорбить.

– Думаю, мы именно чужие, хотя… Все равно: я хочу тебя предостеречь.

На мой вкус, это было лишним, хотя бы потому, что не так давно я уже получил одно предостережение, но как повод для поддержания беседы вполне подходило.

– Я весь внимание.

– Ты относишься к этому несерьезно, понимаю, и все же я скажу. Думаю, Светлана проявит к тебе интерес. Я хочу, чтобы ты знал: она со своей сестрой Ритой весьма успешно делили Алика.

– Как это делили? Он же не фунт изюма, однако.

Я был рад, что у меня появился интерес к беседе с человеком, с которым еще недавно мы, как говорится, были близки. Обычно после близости интерес утрачивается безвозвратно.

– Алик поочередно жил с сестрами, и они знали это.

Я задумался, и это было похоже на то, что я завидовал Алику.

– От чего ты меня предостерегаешь?

Она подняла свои глаза, которые (я давно это заметил) меняли цвет в зависимости от освещения. Сейчас они были светло-серыми.

– Я не знаю. Я просто чувствую, что должна тебе это сказать.

– Твои глаза меняют цвет в зависимости от освещения.

– И от настроения тоже.

– Ты удивительная женщина.

Нечего сказать – говори комплимент. Она действительно была удивительной, потому что сразу же уловила фальшь в моем отрепетированном комплименте и одним движением губ, весьма артистично, дала мне понять это. Мы оба рассмеялись, поймав друг друга на игре.

До сих пор не знаю: почему я избегаю глубоких отношений?

16

Мне часто снится один и тот же сон.

Пустыня.

Я иду, иду, в зной, по пыльному бездорожью. Я свободен, и всякая проторенная дорога, то есть определенное направление, ущемляет мое чувство свободы. Я иду по неизвестному пути, потом оборачиваюсь и вижу себя в огромном зеркале, подозрительно напоминающем марево миража, потом опять иду (мне делается все тяжелее и тяжелее: босые ноги вязнут в горячей пыли), оборачиваюсь – и становлюсь все меньше и меньше, превращаясь в маленькую шевелящуюся точку. Зеркало от меня не отдаляется, а я в зеркале уменьшаюсь. Что-то происходит с пространством и временем, но я никак не могу понять, что именно. Я уже превращаюсь в ничто, мне интересно, что будет дальше…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.