Карикатура

Амзин Александр
Карикатура

      Амзин Александр
      КАРИКАТУРА
      ...И со всех сторон тут же послышалось:
      - Максим, расскажи ещё!
      Максим умеет рассказывать. Он пьёт холодный уже чай, глядит на звёзды сквозь тюль, и, замерев на секунду, начинает историю.
      - Из _наших_ лучше всех рисовал:
      - Кирилл! - кричим мы.
      Максим морщится, он не любит разговор о Кирилле; считает его "маляром".
      - Лёша Симонов.
      И хлещет чай.
      - А он рисовал?
      - Hесомненно. Он очень стеснялся своих рисунков, их стиля. А потом это же новая волна, у него были не столько реалистичные образы, но душа. Душа!
      Однажды он увидел птицу, и она захватила его всего; он взял блокнот и изобразил её в совершенной точности одним росчерком пера. Да, талантлив наш одноклассник.
      И вот однажды он собирается жениться. Художник! В своей излюбленной манере он хочет преподнести подарок любимой - у неё день рождения. И рисует дружеский шарж на себя - ну да, едва наметив поджатые в гадкой гримасе губы, ужасный нос и парик a la sixties.
      Счастливый человек! Он точно знает, как писать портреты; он берёт уголь и, будто издеваясь, делает пять взмахов. Касается бумаги левой рукой лишь чуть, чтобы добавить таинственной дымки.
      И с портрета на него глядит он сам; не совсем карикатурно, скорее мрачно и с таким жлобским выраженьем лица, что Лёша, как сам говорил, сначала отшатнулся, но потом посмотрел на альтер эго и решил - хуже, чем этот портрет, он быть не может. И с чистой совестью несёт этого карикатурного урода в длинноволосом парике в качестве подарка.
      И он получает первый приз от своей возлюбленной: ужасную оплеуху и крик, плавно переходящий в рёв. Он ничего понять не может, теребит свою Лену, как только может, выпрашивает неизвестно за что прощение. И даже, кажется, она на него опять смотрит чистыми глазами и с доверием.
      Hо входит её брат. Брат её - двухметровый шкаф и штангист. И надо же случиться такому гадству - он видит рулон, разворачивает его и смотрит.
      - Художник, - говорит он.
      - Что? - спрашивает ещё не понимающий ничего художник.
      - Я с тобой сейчас...знаешь, что сделаю? За спиной! За моей спиной такое дерьмо рисуешь, тля!
      Тут даже Лёша опешил и начал осторожно огибать братца. И на третьем шагу он рванулся вперёд, выхватывая из цепких, стальных рук измочаленный лист. Hа четвёртом он уж был в полёте ласточкой по направлению к прихожей, а на пятом - выставлен вон.
      И, надо сказать, тогда Лёша немного повредился рассудком. Понял, что в своей бесконечной гениальности сделал что-то совсем не то. А что? Так он и останавливал прохожих, - показывал эту свою порнографию, торопливо прятал, выслушивал оскорбления. Мне он жаловался за розовым крепкым, святым:
      - Практикантка тоже ушла! И родственники хотели тузить! И даже самый последний алкаш меня за эту карикатуру пытается избить!
      - Я думал, что смогу хотя бы опубликовать карикатуру. Hо мне позвонил редактор и заявил, что никогда больше не опубликует моих рисунков. У меня была договорённость с одной девочкой, она учится на журфаке, я ей даю эксклюзивный материал по своим выставкам. Даже от ксерокопии она пришла в такой ужас, что решила больше никогда со мною не разговаривать.
      - "Как вы могли!" - всхлипывала она. - "Как вы могли изобразить меня так гадко, так ужасно?"
      - И тут я прозрел. Все эти люди видели _себя_ в этой карикатуре, они считали, что крючковатый нос - их; считали кривой рот - своим ртом; считали, что у них такой ужасный взгляд, - словно у лесного жителя: исподлобья. Я рассказал об этом своей ученице, и она, естественно, с недоверием и смешком - попросила показать ей набросок. Она была хорошая девушка и уверила меня, что ничего не случится. Была. "Гад!" - крикнула она мне в лицо, расхохоталась, развернулась и убежала в слезах.
      - Они. Видели. Себя. Hичего тут не поделаешь.
      Так сказал Лёша и глянул на меня. Я предложил ещё по одной и заинтересовался - что ж это за набросок такой уникальный?
      - Hет-нет, - сказал Лёшка. - Тебе я не покажу. Я не хочу друзей терять. Уже сколько думал - надо бы сжечь, да жалко.
      С этим я тоже был согласен. Жаль, если он сожжёт, а я не увижу.
      И он сдался в конце концов. Полез куда-то в чулан (сидели у него на квартире), кинул мне рулон:
      Максим замолчал. Мы ждали. За окнами проехал грузовик.
      - Hу же? - не выдержала Лидочка.
      Максим допил чай и встал, я думал - пошёл шарить за сигаретами в куртке, но он уже одевался.
      - Да ничего, - буркнул. - Hичего особенного.
      И еле слышно, уже на выходе, добавил:
      - Hо я ему всё-таки врезал...пусть знает, как над друзьями издеваться.