Взрыв

И правильно боялся, ведь знал — будет боль, и еще раз боль, и незнание того, что случится в следующий миг, и, наконец, очевидная возможность умереть, потому что мыши — это мыши, методика — это методика, а я — это я. Я бы и дальше тянул, но нельзя было. Пришлось решать — или ставить опыт на себе, или сообщать о результате по инстанциям, прекрасно понимая, что, получив такой козырь, ни один военный не оставит его в моих руках, инициатива уйдет от меня навсегда. Если власть нужна была мне, то еще больше она нужна была тем, наверху, кто уже обладал властью, но хотел власти, еще большей. Для меня это стремление было подсознательным, для них — жизнью. Не мне было тягаться с ними в открытую. Вот почему ты решился на это, профессор Кирман, Нобелевский лауреат.

Неужели я не понимал тогда, насколько это глупо? Глупо не для меня лично, хотя и для меня тоже, — но глупо и безнравственно по большому счету! Цели в высоком смысле слова у меня нет. Эксперимент ради эксперимента. И это отвратительно, когда, поставив жестокий опыт на самом себе, начинаешь понимать, что цель, к которой ты стремился, была ничтожной…

Неожиданно Кирман остановился. Дорога петляла среди холмов, ночь была темной, но дорогу он все же видел, а там, за холмами, он видеть не мог, но все равно прекрасно представлял себе все изгибы асфальтовой ленты. Что-то он сказал недавно во время перебранки с самим собой… Что-то… Да. Кирман, Нобелевский лауреат. Что это еще за мания величия? Нет… Не мания. Я действительно получил Нобелевскую премию. Присудили еще вчера, а объявили об этом сегодня днем. Как я узнал? В машине я радио не включал, да и рано было. Сообщили позднее, когда мне было не до радио. Я был попросту мертв. Потом…

Еще одна новая способность организма? Предвидение? Ощущение всего, что касается его личности? Способность принимать радиоволны?..

Кирман сосредоточил внимание на этом последнем предположении и ясно увидел перед собой лицо телекомментатора. «Нобелевская премия по биологии и медицине за 2001 год присуждена Ричарду Кирману за достижения в исследованиях, связанных с генетической природой онкологических заболеваний… Сведения из Нью-Йорка противоречивы. По сообщениям официальных источников, Кирман умирает от рака. По другим, и сведения эти представляются достаточно надежными, Кирман действительно находился на лечении в клинике Рокфеллеровского университе в Нью-Йорке, но вчера вечером скрылся… Перед вами фотография… История весьма интригующая, и я уверен, что в ближайшие часы мы сможем информировать наших телезрителей… По-видимому, нити тянутся в достаточно высокие сферы…» Передача прервалась рекламой, и Кирман отогнал ее, как назойливую муху. Фотографию он разглядел и себя узнал.

Смогла ли дорожная полиция обнаружить машину? — подумал Кирман. Я ведь могу узнать это точно, разве нет? Если я могу чувствовать телепередачи, то почему бы не…

Он сосредоточился и почувствовал, будто падает куда-то, но даже не пошатнулся — падение прекратилось, и он увидел Уолтона. Журналист лежал на диване и смотрел в потолок. Он думал о чем-то неприятном, мыслей его Кирман не ощущал, но общее состояние брезгливости к самому себе уловил прекрасно. Предал, понял Кирман. Он представил троих мужчин, склонившихся над Уолтоном. У одного из них оттопыривался задний карман брюк, и, что самое смешное, в кармане — Кирман прекрасно это понял, не видя, — лежал завернутый в полиэтилен сэндвич. А Уолтон говорил. Он рассказал все, что знал. Все. И сейчас, лежа в темноте, испытывал такое чувство отвращения к самому себе, что впору вешаться.

Ну и вешайся, с неожиданной яростью подумал Кирман. Он мгновенно похолодел от этой мысли. Что-то, значит, осталось в нем от прежнего пещерного Кирмана, если он смог… Прочь! Ненависть к любому человеку, даже предателю, безнравственна. Бог с ним, с Уолтоном.

Ясно, во всяком случае, что до Карсон-Сити ищейки уже добрались. А может, добрались и до машины Уолтона, а там и до пещеры рукой подать. Это означает, что времени у него меньше, чем он рассчитывал. Времени — для чего?

Главное сейчас — вызволить Бет. А потом добраться до любого компьютера, имеющего выход в сеть министерства обороны и открыть все без исключения файлы с результатами работы, выпустить их в интернет — на всеобщее обозрение. Чтобы каждый человек на планете понял свое предназначение, чтобы каждый узнал, для чего живет и почему многие принимают мученическую смерть от рака, названного по глупейшей иронии незнания «болезнью века». Кирману вовсе не показался странным неожиданный для него переход от «я» к «мы», от власти для себя к идее счастья для всех.

Прежний план рухнул, и Кирман похоронил его в памяти без сожаления. Равномерный шаг не мешал думать, напротив — придавал мыслям определенный ритм. Кирман видел каждый бугорок на дороге, знал, что ждет его за поворотом, прислушивался к своим ощущениям. И в то же время спокойно и обстоятельно составлял план действий, анализируя собственную жизнь. Он вскользь отметил еще одно новое свойство — думать одновременно о нескольких вещах, принял как должное, оставив на будущее анализ и этого изменения в своем многократно изменившемся «я».

Кажется, начинает светать. Чтобы вызволить Бет, мне

Здесь повернуть, дорога нужно попасть на базу. Это

идет правее, за пригорком необходимо и для того,

брод через ручей, и собаки, чтобы поработать с

если они спустят собак, компьютерами. Впрочем, о

потеряют след. Вот и ручей, компьютерах потом, эксперты

я видел его оттуда, откуда все равно не разберутся в

видеть не мог. Что это все кодировке, слишком много

же: способность видеть сквозь цепей задействовано. Не

предметы, предельно станут же они анализировать

отточенный слух (журчание!) все без исключения файлы в

или способность предвидеть сети. Кто им позволит?

будущее? А время позднее — А Бет… Рихтер отпустил ее

три сорок шесть. Почему я спать, я вижу, как она

уверен, что это точное лежит, даже чувствую, какой

время? Ощущение времени сон ей снится. Боже, как я

естественно для человека, но ее чувствую! Она все

ведь не с точностью до сделала правильно. Впрочем,

минуты. В генах этого не они больше озабочены моими

может быть. Или может?.. поисками…

Кирман остановился. Ноги неожиданно подкосились, он опустился на песок и сразу лег, потому что даже сидеть было невыносимо. Мысли на мгновение смешались и опять разделились на два ручья. Усталости Кирман не ощущал, но встать не мог. Не было и голода — с самого вечера, с того мгновения, когда он очнулся в пещере. Тело все больше деревенело, казалось, что даже мысли потекли медленнее, сейчас все процессы в организме остановятся, и тогда он умрет, действительно умрет. Не навсегда — то того мгновения, когда взойдет солнце. Знание это было интуитивным, но совершенно твердым. При чем здесь солнце? — подумал Кирман.

Он физически ощущал, как отключаются в его теле отдельные клетки. Он жаждал рассвета, но до восхода оставалось еще почти два часа, горизонт на востоке едва-едва начал светлеть. Неужели так будет каждую ночь? — с досадой подумал Кирман. Умирать с темнотой и возрождаться со светом? Почему свет? До последней минуты он прекрасно жил в темноте. А теперь… Его могут найти… Не найдут… В темноте… Все…

x x x

Сьюард приехал в Лэнгли рано. День предстоял критический. Срок, отпущенный Кирману врачами, истекал. Приходилось теперь ориентировать сотрудников на поиск не живого Кирмана, а, скорее всего, его трупа. В крайнем случае придется загримировать под Кирмана какого-нибудь покойника и показать его журналистам. Съедят они это или нет — их проблемы. Сложнее с Крафтом из «Нью-Йорк таймс». Крафт умеет копать не хуже иного сыскного бюро, у него огромное количество знакомых и в самом Лэнгли. Вчера вечером эти знакомые должны были подбросить репортеру идею. Нужно проверить, как сработала наживка.

В оперативном зале ничего с вечера не изменилось. Дежурный офицер доложил сжато, картина получилась достаточно сложная и неприятная. В конце концов Сьюард решил, что поиски трупа можно отставить на второй план. Труп он и есть труп, с ним не поговоришь, в смысле информации это нуль. Гораздо сложнее ситуация с «Зенитом».

Ясно, что Кирман продолжал работу по этой программе и после ее отмены. В Пентагоне допустили оплошность, секретность оказалась слишком высокой и, как это бывает в подобных случаях, привела к бесконтрольности. Возможно, что существуют и другие, пока не отмененные, программы такой же степени секретности. Эту глупость, которая была не более чем следствием перестраховки, нужно было немедленно пресечь, и Сьюард отметил себе: поднять вопрос на первом же совещании с руководством министерства обороны.

А в данном конкретном случае искать выход из создавшейся ситуации придется ему, точнее — его ведомству. Глупое это занятие — вести разведывательную операцию по той единственной причине, что в собственном доме секретность превысила разумный предел. Хорошо бы свалить ответственность на директора, но шеф ЦРУ вернется только к следующему уик-энду.

Эксперты уже работают. В их доклад Сьюард вникать не стал, файл был короткий, строк тридцать, ожидать большего результата было бы нелепо, прошла ведь всего одна ночь.

Инцидент с мышью его поразил. Информация службы безопасности базы Шеррард была сухой, но емкой. Сьюард представил себе переполох, поднявшийся на базе, когда эта мышь сбежала из сейфа. Трудно обвинять в происшествии лаборантку Кирмана — Тинсли сама была посвящена не во все детали работы, да и недостаток образования сказывался. На допросах она не лгала — проверка на полиграфе показала это однозначно. Но здесь бы нюанс, понятный, повидимому, и Рихтеру. Тинсли не лгала, отвечая на прямо поставленные вопросы. На непоставленные вопросы она, естественно, не отвечала, а как мог Рихтер прямо ставить вопросы по проблеме, в которой не разбирался? Тинсли вполне могла утаить важную информацию.

Сьюард представил себе, как майор Рихтер входит с группой экспертов в кабинет Кирмана. С ними Беатрис Тинсли и специалист по вскрытию сейфов. Майор пробует открыть замок с помощью последнего шифра, сообщенного ему Кирманом за неделю до отъезда с базы. Поменять шифр в течение недели не мог никто. Однако сейф не отпирался. Значит, Кирман сообщил неверный код, нарушив грубейшим образом инструкцию по безопасности. Кодовое слово состояло из шести букв, угадать его было практически невозможно, это ведь, скорее всего, было и не слово, а бессмысленный набор букв. Специалист по сейфам возился с замком до глубокой ночи, Тинсли валилась с ног от усталости, и Рихтер разрешил ей идти спать.

Шифр подобрать не удалось — замок вскрыли автогеном. Едва дверца распахнулась, всех, кто был в комнате, окатила волна животного ужаса. Им померещилось, в глубине сейфа прячется существо, от которого буквально разит ненавистью. Как понял Сьюард, описать толком свое состояние не смог впоследствии никто. Майор лишь успел заметить, что из сейфа выскочила мышь — интенсивно белая, с красными глазами. Мышь метнулась к двери и исчезла, после чего ощущение ужаса схлынуло, и мужчины бросились вдогонку. Специалист по сейфам, наверное, все же остался — по инструкции он не имел права отходить от вскрытого сейфа без приказа начальства.

Мышь промчалась по коридорам, и охрана, по-видимому, решила, что началась атомная бомбардировка: расстреляв в воздух обоймы автоматов, солдаты бросились в убежище.

Мышь исчезла. Тинсли сказала, что мышь Бимбо была одним из последних подопытных животных Кирмана. Она была заражена, умерла от рака, а затем возвращена к жизни, в результате чего с ней произошла метаморфоза, объяснить которую лаборантка не смогла. Кабинет опечатали, в сейфе не оказалось ни одного клочка бумаги, ни одной компьютерной дискеты — только мышь.

Информация о поисках самого Кирмана тоже была скудной. В дорожную полицию Карсон-Сити позвонил фермер и сообщил о сгоревшей машине. Автомобиль обнаружили быстро — это действительно оказался «феррари» Уолтона. Кирмана в машине не было. По мнению полицейского эксперта, Кирман сбросил в окраг пустую машину, а сам скрылся. Это вызвало сомнения, но местность все же начали прочесывать. Оперативная информация шла на дисплеи, но сдвигов пока не намечалось.

Сьюард был убежден в том, что затишье временное. В существование разветвленного заговора он не верил, в террористов, похитивших умиравшего ученого, — тем более. Была здесь, возможно, хитрость, о которой нужно догадаться. Сьюарду даже показалось, что он читал в отчетах или слышал от кого-то слова, связанные с этим очередным исчезновением. Перечитывать тексты Сьюард не стал и начал думать о другом, полагая, что подсознание само найдет решение.

Осталась проблема прессы. История с фотографией Кирмана — явный прокол ФБР. С коллегами из федеральной службы придется еще разбираться, а сейчас необходимо было решить: сдерживать усердие репортеров или направить это усердие по какому-нибудь ложному следу. Конечно, не все журналисты представляли угрозу для расследования. Большинство, понимая, что не им соревноваться с ЦРУ, выжидало. Но были и настырные, среди которых самый настырный — Крафт из «Нью-Йорк таймс». Действительно классный репортер с острым политическим чутьем. Назревавшие сенсации он чувствовал за сутки. Сьюард еще вчера, вскоре после брифинга, решил «повезти» Крафта на запад. Когда тело Кирмана найдут, пусть Крафт окажется первым, кто возьмет у мертвеца интервью. Ради Бога.

Вспомнив о своем решении, Сьюард опять ощутил легкое неудовольствие, будто он не учел чего-то, что может потом дорого обойтись. Подсознание пока молчало, а видимых просчетов в рассуждениях Сьюард не нашел.

До десяти, когда Сьюарду предстояло ехать в Белый дом на совещание, он должен был сделать еще немало — дело Кирмана, несмотря на срочность и важность, не было, конечно, единственным, требовавшим его внимания. Сьюард вызвал к себе руководителей отдела Латинской Америки и потратил битый час на выяснение обстоятельств очередного переворота в Коста-Рике. Перенеся продолжение обсуждения на 15. 00, Сьюард взял подготовленную секретарем папку с полной распечаткой доклада (сюда внесли также новости, поступившие утром) и отбыл.

По дороге он просмотрел доклад, остановившись на последней странице. Оказывается, Крафт уже взял след. Его личные информаторы, один из которых был соответствующим образом обработан людьми Сьюарда, дали репортеру курс на Сакраменто (Карсон-Сити не упоминался — пусть Крафт поищет), и тот уже вылетел на запад.

Поиск самого Кирмана не продвинулся, хотя радиус действия групп довели до пятидесяти миль. На базе Шеррард эксперты продолжают работать. С мышью тоже происходили странности — ее не нашли, но базе то и дело вспыхивали очаги безосновательного ужаса. В шесть утра с поста у электростанции бежала охрана, в шесть тридцать в панике разбежался персонал столовой и так далее.

В Белом доме Сьюарда ждали. Шагая по ворсистому ковру, заглушавшему звуки, Сьюард неожиданно выудил из подсознания ту фразу, которая не давала ему покоя. Он остановился и даже чертыхнулся вслух. Если бы это было возможно, он вернулся бы в Лэнгли, прервал все линии поиска и повел расследование иначе. Главное — остановить Крафта. Не приведи Бог, если это будет в газетах. «Власть над планетой», — сказал вчера генерал Вудворт. Черт бы побрал Тинсли, которая, конечно, обо всем знала! Кирман поставил опыт на себе. Что-то с антивирусом рака, по-видимому. Что? Что, черт побери?

x x x

Кирман пришел в себя, едва над пустыней взошло солнце. Встал и пошел. Утро было прекрасное, и вся живность, какая только могла водиться в этой части континента, вылезла из нор и сновала по камням и песку, между редких кактусов. Это мелькание, суета сначала мешали Кирману, замечавшему все на расстоянии до сотни футов, а потом он как-то сразу научился отсекать лишнее, не замечать даже ящериц. Он мог видеть все, но сейчас это было ему не нужно. Кирман шел на юго-восток.

База там. Бет проснулась, Жизнь только начинается. В

сидит перед зеркалом, на душе сущности, я сейчас подобен

у нее тяжело, сейчас опять младенцу, но, вместо того,

явится майор и продолжит чтобы заняться изучением

допрос. Бимбо сбежала ночью, своего тела, решаю совсем

и ее не смогли поймать. другую задачу. Для чего я?

Почему я так точно чувствую, Прежде мне не приходилось

о чем думает Бет? А Бет — думать о смысле жизни так

поймет ли она, если я с ней упорно. Сейчас это самое

заговорю? Бет! Слушай и важное. Такими, как я,

запоминай! Пойди к Рихтеру должны стать все люди.

и скажи, что хочешь написать То, что произошло, — не

все, что знаешь о «Зените». просто удача эксперимента.

Начни с начала, пиши Это закономерный шаг в

подробно, и главное — эволюции человека. Взрыв

растяни работу до вечера. Все. эволюции. Уверен ли я,

Она поняла. Она напряжена, что наряду с анатомическими

застыла перед зеркалом, у нее изменениями у всех людей

жар, какая-то волна восторга. произойдут и психические?

Господи, неужели она так Почему я, возродившись,

меня любит?.. стал другим?

В сознание вторглась чужая мысль, и Кирман остановился. Приближалось массивное, неумолимое, секунду спустя Кирман понял, что по камням грохочет обычный «додж» дорожной полиции, в машине не меньше трех человек, и ищут они его, Кирмана. В небе тоже возникла тревога, чуть выше горизонта появился вертолет — до него было мили две, не меньше, и летел он не сюда, но следом за ним параллельным курсом летел второй, и раз уж так пошло дело, то район будет прочесан за какие-нибудь четверть часа. Скрыться здесь негде, пещер поблизости нет.

Ну и хорошо, подумал он. Мысли слились воедино, впрочем, что подсознательно он продолжал размышлять о многих проблемах сразу. Страха не было, не возникало и предощущения возможной трагедии. Пустыня скоро кончится, неожиданно подумал он. Еще минут десять быстрой ходьбы, и появится федеральное шоссе номер 50. Шоссе расположено южнее, нужно идти туда. Но это означает — выйти на открытое пространство, которое отлично просматривается с воздуха, а вертолеты приближаются. Ну и что? Разве это опасно? Сейчас Кирман больше доверял своим новым ощущениям, нежели логике, которая все еще бунтовала, неспособная примирить старые возможности его тела и духа с новыми.

Он заставил себя выйти на открытое пространство. С вертолета его сразу заметили, машина зависла над головой, но на довольно большой высоте, опускаться пилот почему-то не спешил.

Секунду спустя Кирман понял, о чем думает летчик. Собственно, он ни о чем не думал. Пилот смотрел на Кирмана сверху и жевал резинку. Но у сидевшего рядом с ним мужчины были сомнения, поскольку одежда Кирмана превратилась в лохмотья, да и внешность не вполне соответствовала портрету. Мужчина раздумывал, брать ли беглеца самому или посоветоваться с центром.

Прежде чем он успел сказать хоть слово в микрофон, Кирман принял решение. Оно было, вообще говоря, бредовым, но ничего иного, как ему почему-то показалось, он был не в состоянии сделать. Кирман решил притвориться эхинокактусом. Идея выглядела очень привлекательно. Он даже развеселился, будто предстоял ему ярмарочный балаган, а не борьба за жизнь.

Ну-ка, подумал он, посмотрим, кто кого. Он увидел себя глазами человека в вертолете. Увидел, как этот тип внизу, в пустыне, вдруг исчез. Он не мог исчезнуть, куда можно исчезнуть с поверхности огромного стола? Но среди кактусов никого не было. Не было, и все тут. Человек в вертолете показал пилоту, что нужно опуститься ниже, и пилот выполнил маневр, но тип, похожий на Кирмана, не появился. Более того, человек в вертолете поймал себя на мысли, что не понимает, для чего заставил пилота снизиться. Показалось что-то? Нет, вроде ничего не показалось. Он махнул пилоту — летим дальше. Пилот повиновался не без удивления, он-то ясно видел оборванца. Но в его обязанности поиск Кирмана не входил, он не знал всех данных, приказали лететь — он летел.

Машина удалилась на запад. Кирман шел, беззвучно смеясь. Он не помнил, чтобы за последние годы ему было так весело. Он начал понимать себя.

Хорошо будет жить на земле тем людям, что придут вслед за ним. Они не могут не придти, физически такие же совершенные, как он. Он будет среди них, новых, одним из равных.

Только равным среди равных и имеет смысл жить на свете. Стать выше других — значит унизить. Стать ниже — унизиться самому. И то и другое противно человеческой натуре.

А разве не противно человеческой натуре то, что он намерен выполнить в ближайшие часы? Разве не противно натуре тайное проникновение на базу, где прожил пять лет, в лабораторию, где пять лет проработал над совершенно бесчеловечным проектом уничтожения целых народов? Разве мог он гарантировать, что генетическая бомба, будучи создана, не окажется сразу пущенной в дело? Даже он, создатель, смог бы только через десятки лет понять по газетным сообщениям, что бомба была когда-то взорвана: «умерли от рака», «меланома», «саркома»… И что бы он сделал тогда, поняв? Повесился? Проклял весь мир?

Я был нечестен даже перед собой, подумал Кирман. Я бы нашел оправдание. Если бы любое преступление не оправдывали высокой или низкой, но целью, мир стоял бы на месте. Развития нет в рамках одного лишь понятия добра. Нужно и зло, нужно противоречие, противостояние, тогда, побеждая, идешь вперед.

Кирман не хотел оправданий. Он подумал, что жить нужно так, чтобы не приходилось оправдываться за каждый свой проступок.

Появилась лента шоссе. Час был ранний, вчера в это время от только выезжал из Карсон-Сити. Вчера? Кирман вспомнил вчерашнего Уолтона, вспомнил, что именно Уолтон направил людей из безопасности на след друга, а потом искал оправданий своему поступку, и значит… Кирман понял, что поиски оправданий для Уолтона закончились, потому что он мертв. Кирман увидел комнату, в которой был вчера ночью, увидел и самого Уолтона глазами кого-то, склонившегося над журналистом. Уолтон лежал на полу, его только что вытащили из петли. Картинка вспыхнула и погасла. Чушь, подумал Кирман. Нет. Почему? Неужели поиски оправдания зашли так далеко? Кирман поборол мгновенный импульс — броситься в Карсон-Сити. Он еще не сопоставил своего внезапного ночного импульса ненависти с гибелью Уолтона. Нет, возвращаться в Карсон-Сити нельзя — там его ждут. Впрочем, его могут ждать и на базе, но там есть за кого бороться: там Бет.

Автострада даже в этот ранний час была полна машин, стоявших длинной цепью. Пост дорожной полиции расположился к востоку от того места, где Кирман собирался пересечь дорогу. Место просматривалось отовсюду. Притвориться кактусом? Гуляющим поутру, хорошая идея… Или псом? То, что удалось один раз, не обязательно удастся во второй. К тому же он взял внушением одного лишь пассажира в вертолете. Пилот остался вне воздействия. А если бы там было два пассажира? Или два вертолета, а не один? Здесь-то десятки людей, одних полицейских семеро.

Кирман пошел напрямик, стараясь не выпускать из поля зрения группу людей у полицейского поста. Здесь никого нет, думал он, только камни, песок и бетон. На него никто не обратил внимания. Он убедил их. За дорогой вновь начинались холмы, и Кирман поспешил укрыться за первым же из них.

Это только начало, подумал он. На базу нужно успеть сегодня, иначе Бет придется плохо. Эксперты могут, хотя это и маловероятно, разобраться в системе кодирования, вскрыть секретные файлы, и тогда информация будет для него потеряна. За десять часов, что остались до ночной темноты, он должен преодолеть девяносто миль, если идти напрямик. Добрая половина пути лежит через горный хребет Уоссек. Вдоль шоссе или железнодорожного полотна почти вдвое дальше. Железнодорожная линия компании «Саузерн пасифик» пересекала шоссе. Он услышал приближение поездов: составы шли с юга и севера. Кирман легко определил, что поезд с юга будет здесь через две минуты, а с севера — через четыре. С юга шел пассажирский — Кирман вспомнил, что этот поезд уходил из Хоторна около трех часов ночи. Небольшой пассажирский состав — семь вагонов — промчался мимо.

Поезд с севера оказался товарняком. Полсотни цистерн и какие-то контейнеры. Машинист тепловоза был немолод, он был уроженцем Хоторна и ехал домой, где его ждали больше недели — он задержался в Сакраменто. Помощнику было все равно — приедем так приедем, нет так нет. Все равно жизнь прекрасна, утро замечательное, и девочек в Хоторне наверняка не меньше, чем в Карсон-Сити.

Все это Кирман ухватил мигом, и ему оказалось легко «поговорить» с машинистом. Поезд замедлил ход, и Кирман вскочил на подножку локомотива. Он остался на мостике, прошел немного назад, чтобы прямые потоки воздуха не очень мешали, за кабиной было нечто вроде щитка, и Кирман спрятался за ним. Рядом глухо гудело, урчало, мощная машина неслась вперед, скорость росла, машинист забыл о своем неожиданном поступке, он и не понял, для чего сбавлял скорость. До переезда через Ист-Уолкер — ближайшей к базе точке маршрута — оставалось три часа.

x x x

— Беатрис Тинсли, двадцать пять лет, не замужем, вероисповедание протестантское… Верно?

— Да.

— Допрос ведет майор Пол Рихтер. Прошу учесть, что сокрытие правды является уголовным преступлением…

— Я ничего не скрывала.

— Скрывали, мисс. Вы не лгали, вы просто недоговаривали. А нам нужно знать всю правду.

— Я могу написать все, что знаю, если…

— Обязательно напишете, мисс. Но прежде вы ответите на вопросы.

— Мне страшно, сэр…

— А мне, вы думаете, не страшно?

— Вам?!

— Да. Вас это удивляет? Почему? Вы ведь работали с этой проклятой мышью? Сейчас на базе всем страшно. Мышь спряталась где-то в районе пакгаузов, приблизиться туда невозможно. Чувство ужаса настолько велико, что все бегут… Вот так. Если бы вы предупредили заранее…

— Я не знала, что…

— Допустим. Сейчас речь о другом. С момента исчезновения Кирмана — вы ведь смотрели телепередачи и знаете, что он исчез, — прошли сорок часов. В том состоянии, в каком он был позавчера вечером, Кирман не протянул бы больше суток. Куда он мог пойти?

— Я… Простите, можно выпить воды?

— Нет. Отвечайте на вопрос.

— Сейчас… Подождите… Уберите свет. Я не могу сосредоточиться.

— Вам ни к чему сосредотачиваться. Говорите.

— Он мог вылететь в Карсон-Сити…

— Так, дальше.

— У него там друг.

— Его фамилия, профессия, адрес.

— Уолтон. Журналист. Семнадцатая улица…

— Дальше.

— Что… дальше? Спросите Уолтона, он…

— Мисс, мы вышли на Уолтона вчера. Кирман был у него прошедшей ночью и утром уехал. Куда и зачем?

— Спросите Уолтона. Может, он…

— Не может.

— Да, верно… Он повесился.

— Что вы сказали, мисс? Откуда вам это известно? Отвечайте!

— Откуда… Мне сейчас показалось, что кто-то… Погодите… Я поняла… Простите, майор, вы можете дать мне подумать две-три минуты? Потом я вам все скажу. Обещаю.

— Две минуты, мисс. Не больше…

…— Две минуты, которые вы просили.

— Я готова отвечать.

— У меня три вопроса. Первый и главный: где находится Кирман сейчас? Поскольку он, возможно, извините, мертв, то поставлю вопрос иначе: какова была цель его побега из клиники, где его нужно искать? Вопрос второй: в чем суть исследований, которые вы проводили под прикрытием программы «Зенит»? И третий вопрос: коды и адреса файлов, в которых Кирман хранит результаты экспериментов. Отвечать прошу коротко.

— Я начну со второго вопроса, если…

— С первого, мисс, я ведь должен отдать соответствующие распоряжения, время идет…

— Но я не могу с первого. Я просто не знаю, где находится Дик.

— Но вам известно, где он должен находиться, не так ли?

— Он выехал из Карсон-Сити на автомобиле Уолтона. Машину нашли?

— Мисс, откуда вы это знаете?

— Мне сказал Дик.

— Кто?!

— Дик… Ричард Кирман.

— Когда?

— Только что.

— Вы считаете меня идиотом? Где Кирман, я вас спрашиваю!

— Но я не знаю, сэр! Если вы будете меня перебивать… Я ведь обещала все рассказать…

— Послушайте, мисс, если вы надо мной не издеваетесь, то из ваших слов следует, что Кирман жив.

— Конечно.

— И что вы каким-то образом слышите, что он вам говорит.

— Да, сэр.

— Микропередатчик?

— Н-нет…

— Тогда почему я ничего такого не слышу?

— Дик говорит со мной. С вами у него не получается. Хотя… Он сейчас опять попробует.

— Что… Минуту… Да, понял. Аппаратная, внимание. Сейчас я от имени Ричарда Кирмана, лауреата Нобелевской премии по биологии и медицине, сделаю заявление.

x x x

Чем выше поднималось солнце, тем большую физическую силу чувствовал в себе Кирман. Есть не хотелось, и он подумал, что теперь никогда и не захочется, энергетика организма изменилась, как-то это связано с солнцем, хотя он пока не мог разобраться в причине. У мышей ничего подобного не наблюдалось. Как прямой источник биологической энергии солнце очень малоэффективно — фотосинтез растений тому пример. Противоречие было чисто научным, и Кирман подумал, что весь сейчас состоит из сугубо научных противоречий. Если ему не нужна пища, то какую функцию призваны теперь выполнять зубы, пищевод, желудок? Зубы у него пока были на месте, на одном даже сохранилась коронка, поставленная в прошлом году. Что ж, возможно, превращения еще не закончились, и ему вновь предстоит измениться? Когда? Как?

На большой скорости поезд проскочил несколько станций, Кирман освоился в роли пассажира-невидимки, и мысли его потекли было по нескольким непересекавшимся руслам. Он начал раздумывать о том, как будет исследовать самого себя, как оптимизировать задачу для компьютеров, что предстоит сделать, чтобы выполнить новую для него жизненную программу — обеспечить всем людям достойное их будущее. Эта последняя проблема занимала его больше всего, и он не заметил, что приближается очередная станция. Поезд замедлил ход, и Кирман очнулся. В его планы не входило быть замеченным, и он перебрался в кабину машиниста. Он постучал в стекло, и помощник открыл ему дверку, не удивившись, а машинист и вовсе не обратил внимания на пассажира. Кирман подумал, что его способности к управлению чужим сознанием растут слишком быстро. Нужно быть осторожным. Вмешиваться только в самых крайних случаях. Не причинять людям вреда — вот его новое кредо.