По делам его...

— Было дело, — кивнул Веденеев. — На именинах у Зиночки Догилевой, нашей сотрудницы. Она сейчас в декретном отпуске, так что не в курсе событий. Собрались на даче, человек двадцать было, все свои, Даниила тоже позвали, не потому, что с ним веселее, а потому, что жалко его. Живет один, ни родителей, ни братьев-сестер, никого. С женщинами тоже не везет… Так вот, до его приезда все шло нормально, но как только он появился в доме, пошли вразнос бытовые приборы. Холодильник отключился и больше включиться не пожелал. Экран телевизора погас. Что там было еще?

— Утюг, — подсказала Криницкая.

— Да, это самое удивительное! — воскликнул Веденеев. — На газовой плите стоял чугунный утюг. Зинины старики его как гнет использовали, когда капусту солили. В последний раз им гладили при царе Горохе. Так вот, Зина хотела снять утюг с плиты, чтобы поставить чайник, и обожгла ладонь: железяка оказалась раскаленной.

— Забыли плиту выключить? — поднял брови Ромашин.

— Но газ-то не горел! Шашлыки мы во дворе делали, а газ перекрыт. Я как раз на крыльцо вышел, чтобы вентиль отвернуть, а тут Зина завопила из кухни…

— Интересная история, — вежливо сказал Антон.

Ничего интересного, по правде говоря, в этой истории не было. Физики шутят. Или химики? Какая разница, одно слово — ученые. Вот у него в детстве был приятель по прозвищу Флашка, который вечно спотыкался на ровном месте. Все считали, что он придуривается, но Антон знал, что это не так. Флашка был несчастным человеком — он даже по квартире старался перемещаться, нащупывая ногами путь, чтобы не споткнуться о самый неподходящий предмет. И все равно падал, а однажды сломал ногу, упав с единственной ступеньки у школьных дверей. Объяснения этому феномену у Антона не было, а патологоанатом с Петровки, которому он как-то рассказал о своем несчастном друге, заметил глубокомысленно, что речь идет, скорее всего, о подсознательном процессе, когда ноги подворачиваются вне всякой связи с окружающей действительностью.

Правда, электроприборы в присутствии Флашки работали нормально, а утюги сами собой не нагревались.

— Вот вы сказали, что вам было Вязникова жаль, — сменил тему Ромашин. — И девушки у него нет, и живет он бобылем. Может, у него другая… э-э-э… ориентация?

— Да нормальная у него ориентация, — вскинулась Елена. — И к несчастному случаю не имеет никакого отношения. Мало ли в кого он влюблен…

— В Митрохину, что ли? — негромко спросил Ромашин.

Криницкая вздохнула, а Веденеев едва заметно поднял брови.

— Он никогда в этом не признается, — сказала Криницкая, — и уж тем более — Маше. Впрочем, может, сейчас… Нет, думаю, что и сейчас тоже. Особенно сейчас.

— Даниил и мухи обидеть не способен! Так что подозреваемыми все равно остаемся мы с Леной, да еще, возможно, Маша, — с мрачным видом заявил Веденеев.

Отреагировать на это неожиданное заявление Ромашин не успел — за шкаф заглянул лысый Долидзе.

— Господа, — сказал он, — я, к сожалению, вынужден прервать вашу беседу. Витя, — обратился он к Веденееву, — во втором тигле пошел отсчет. Вы могли бы отложить разговор на два-три часа? Иначе придется прервать эксперимент, а это довольно большие деньги.

— Да мы уже поговорили, — сказал Ромашин, поднимаясь.

— Нашли убийцу? — деловито поинтересовался Долидзе. — Кто из этих двух, Витя или Лена? Или вдвоем, в преступном, так сказать, сговоре?

— Там видно будет, — сухо ответил Антон.

— Вот и славно, а теперь за работу! — скомандовал Долидзе.

— Всего хорошего, — сказал Ромашин и направился к выходу.

— Прощайте, — пискнул чей-то голос.

* * *

К теоретикам следователь не пошел. Линию беседы с Вязниковом он пока не выстроил. Вернувшись на работу, направился в лабораторию судебной экспертизы.

— Да, маловато информации, — сказал Илья через час. Разговор шел в кабинете Репина. Сам он расположился за журнальным столиком, а гость ходил из угла в угол, с неодобрением поглядывая на разбросанные в беспорядке бумаги, лежавшие не только на письменном столе, но и на журнальном, а еще на кожухе компьютера, в большой картонной коробке в углу и даже там, где бумагам не полагалось находиться в принципе: на приемной щели измельчителя бумаг. — По сути, ничего ты не выяснил, если не говорить о странной способности Вязникова нагревать утюг и портить электроприборы.

— При чем здесь утюг? — отмахнулся Антон. — Я тебе говорю — темнят ученые, скрывают что-то, туфту гонят. Ты разберись в горючих смесях, над которыми они колдуют. Голову на отсечение, что-то перемудрили с химией, может случайно, а может и конкретно убрать хотели.

— Как, ты говоришь, Веденеев комментировал? — перебил друга Илья. — «Либо что-нибудь перегорит, либо отключится, либо еще какая-нибудь гадость произойдет»? Вроде самопроизвольного возгорания. Конечно, человек — не утюг на даче…

— Ты чего? — с недоумением спросил Антон, остановившись перед Репиним и глядя на него сверху вниз.

— При Вязникове раскалился утюг, чего быть не могло. При Вязникове перестал работать холодильник. При Вязникове без видимой причины сгорел человек.

— Илюша, — раздраженно сказал Антон. — Давай сегодня без мистики и фантастики! Устал я, голова болит. Не надо про утюг.

— Не буду про утюг, — согласился Репин. — Но все-таки я бы на твоем месте…

* * *

Под вечер Антон наконец собрался с духом и позвонил в муровский архив. Туда он обращался чрезвычайно редко и по самой крайней необходимости. С майором Ниной Равдиной у него отношения не сложились. Вернее, раньше-то они как раз очень даже сложились, но жизнь такие фортели порой выкидывает, что сейчас они видеть друг друга не могли, хотя по службе изредка приходилось. Уже набрав номер, Антон сообразил, что, похоже, подсознательно тянул время до пяти часов, когда Равдина обычно уходила домой, а на связи оставались дежурные. Идея, которую подкинул ему Илья, выглядела дико, а посмешищем становиться не хотелось.

В ответ на его странную просьбу никто в трубку даже не хмыкнул, дежурная сотрудница сухо попросила кинуть запрос по факсу.

— Понял, — весело ответил Ромашин. — Прямо сейчас перешлю.

Что и сделал, вписав в стандартную форму текст требования. Если и последуют шуточки в адрес следователя, который сам не знает, что спрашивает, то он по крайней мере их не услышит.

* * *

Майор Равдина позвонила в девять утра, когда Антон вошел в кабинет. Спал он ночью плохо — было душно даже при открытых окнах, — и потому не сразу понял, чего хочет от него женщина с властным и капризным, но подозрительно знакомым голосом.

— Так вас уже не интересует запрошенная информация? — раздраженно спросила Равдина.

— Интересует! — вскричал Антон. — Большое спасибо!

— Получите по факсу.

— А может… — но в архиве сочли дальнейший разговор ненужным.

— Ничего себе, — бормотал Антон, когда полчаса спустя забрал в дежурке семь листов плотного текста через один интервал. — Сколько же они туфты надыбали по городским происшествиям?

Вернувшись в кабинет, Антон углубился в чтение. Вечером взял бумаги домой и перечитал их после ужина, пока Света мыла посуду, а Алеша смотрел по телевизору, как добрый дядя Шварценегер лупцует плохишей. Потом жена разбила тарелку и минут десять ворчала насчет того, что работай Антон в частном агентстве, жили бы как люди, а не считали деньги от зарплаты до зарплаты. Ромашин сосредоточенно кивал в такт ее словам, и вдруг, криво улыбнувшись, сказал, что скоро, быть может, он сумеет несколько улучшить материальное положение семьи.

Утром он заперся в своем служебном кабинете и, сославшись на срочные дела, попросил не беспокоить. Он в третий, а потом в четвертый и пятый раз перечитал полученные из архива бумаги. Долго рисовал круги со стрелками, а потом потянулся к телефону.

— Илюша? — сказал он. — Тут ответ на запрос поступил. Приедешь ко мне или зачитать тебе прямо сейчас?

* * *

Положив трубку, Ромашин посмотрел на часы. Сегодня пятница, но если Вязников действительно таков, каким его описывают сослуживцы, то он еще в лаборатории. Впрочем, теоретик может работать и дома.

Антон позвонил в институт.

— Только что вышел, — сказал приятный женский голос. — Может быть, еще на этаже, ждет лифта. Позвать?

— Да, если не трудно, — попросил Ромашин.

Запыхавшийся голос Вязникова послышался в трубке минуты через три.

— Это Ромашин, следователь, — сказал Антон. — Пару недель назад я заходил к вам в институт, но с вами так и не пообщался. Хотелось бы поговорить.

— Мне приехать к вам? — деревянным голосом спроси Вязников. — Или вы машину пришлете?

— К нам — это мысль, — сказал Антон. — Гарантирую кофе, чай, бутерброды. Есть напитки покрепче. Можно пиццу заказать.

— Не понял.

— Я к тому, чтобы ко мне домой заскочить, если вы не против. В спокойной обстановке побеседуем…

— Не понял, — повторил Вязников. — Вы что, дома сейчас допросы проводите?

— Да нет, в гости приглашаю.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Вязников. — Но, наверно, ваше предложение из тех, от которых нельзя отказываться?

— Почему же нельзя? — удивился Ромашин. — Не сегодня, так потом как-нибудь свидимся. У вас другие планы? Хотите проведать Марию Константиновну?

Наступившая пауза убедила Антона в том, что он действительно попал в точку. Теперь уж точно Вязников приедет и попытается понять, что известно следователю о его с Машей отношениях.

— Записывайте адрес, — деловито сказал Антон. — Жду вас к двум. Успеете?

— Постараюсь, — ответил Вязников.

Ромашин позвонил Свете, коротко объяснил, что ему нужно. По дороге домой, остановившись на красный свет перед поворотом с Каширского шоссе, связался с Репиным.

— Илюша, — сказал он, — я позвал Вязникова к себе. Подъедешь?

— Не рано ли? — помедлив, спросил Репин. — Считаешь, что удастся дожать?

— Думаю, да. Подваливай к трем. Вместе с Олей, естественно. Чтобы все по-домашнему, без нервов.

— Может, не нужно Олю? — засомневался эксперт. — Мало ли…

— Решай сам, — закончил разговор Антон. — В три, не опаздывай!

* * *

Когда раздался короткий звонок (так звонят люди, не уверенные в том, что их ждут или что им будут хоть сколько-нибудь рады), Антон открыл не сразу. Он потоптался в прихожей секунд тридцать, чтобы выяснить, велико ли у Вязникова терпение: позвонит ли он еще раз — длиннее и настойчивее — или так и будет ждать, нервно оглядываясь по сторонам?

Вторично Вязников не позвонил, и Антон распахнул дверь, за которой никого не обнаружил. Секунду он стоял в оцепенении, а потом, бросившись к уже закрывшейся двери лифта, крикнул:

— Даниил Сергеевич, куда же вы! Я дома, дома!

Лифт остановился этажом ниже, дверь хлопнула, за поворотом лестницы послышались шаги, и на площадку медленно поднялся гость, с недоумением глядевший на хозяина.

— Я подумал, что вас нет, — сказал Вязников, пожимая протянутую ему руку.

— Проходите, пожалуйста. И оставьте в покое свою обувь, у меня не Эрмитаж. Дома, кстати, у вас есть тапочки для гостей?

— У меня? — Вязников задумался так, будто его попросили проинтегрировать в уме сложную функцию. — Нет… Собственно, у меня гостей практически не бывает, а сам я предпочитаю босиком. То есть, в носках, извините за нескромность.

Почему хождение дома в носках свидетельствует о нескромном поведении, осталось невыясненным — из кухни выглянула Света, картинно обрадовалась, будто увидела старого приятеля, и потребовала, чтобы мужчины немедленно садились за стол.

— Я… э… вообще-то не голоден, — окончательно смутился Вязников и просительно посмотрел на Антона: мол, не на обед вы меня звали на самом-то деле, хотите поговорить, так давайте, ни к чему эти церемонии.

— Светочка, — сказал Антон, — ты накрывай, а мы с Даниилом Сергеевичем уединимся на время в кабинете.

Он сел в старое кожаное кресло у письменного стола и кивнул на второе такое же, чуть менее потертое, что втиснулось в угол между пианино и книжными полками.

Гость опустился в кресло осторожно, будто боялся, что в подлокотниках циркулирует ток высокого напряжения.

— Не буду ходить вокруг да около, — сказал Антон, глядя Вязникову в глаза.

— Вы математик, наверняка любите четкие определения и уважаете строгие доказательства.

Вязников кивнул и одновременно едва заметно пожал плечами.

— Я был в вашем институте, — продолжал Ромашин. — В курсе ваших работ, в общих чертах, разумеется. Какая у нас складывалась поначалу картина? Митрохин сгорел, можно сказать, синим пламенем. А у вас — Институт физики горения. Выводы очевидны, не так ли?

— Ну… затрудняюсь сказать. Феноменология события очень сильно отличается от… э-э…

— Вот именно, — подхватил Антон. — Наши эксперты потратили много времени, чтобы доказать то, что для вас и ваших коллег было изначально ясно: гибель Митрохина не связана с каким-либо веществом, созданным в институте.

— Кто бы сомневался, — проговорил Вязников. — Но вы же думали, что один из нас Володю… э…

— Можете себе представить, я даже вас подозревал, — улыбнулся Антон, но Вязников лишь высоко поднял брови: неужели, мол, такая глупость могла прийти вам в голову? — Ведь мотив, признайтесь, у вас был. Вы любите Марию Константиновну, и в случае смерти ее мужа… Погодите, Даниил Сергеевич, я ведь не настаиваю на такой версии!

Антон инстинктивно вытянул вперед руки, потому что гость вскочил, будто вытолкнутый пружиной, и, сжав кулаки, пошел на хозяина. Впрочем, Вязников сделал лишь один шаг, а потом его энергия иссякла, и он остановился посреди комнаты, перестав вдруг понимать, где находится.

Антон прислушался — показалось ему или Света действительно вскрикнула за стеной?

— Не сердитесь, Даниил Сергеевич, если я задел ваши чувства, — мягко сказал Антон. — Да вы садитесь… И, пожалуйста, не обижайтесь на меня. Вы же математик, должны понимать: я обязан был рассмотреть все варианты, даже безумные и нелепые.

Вязников попятился и повалился в кресло — похоже, его с трудом держали ноги.

— Извините, — пробормотал он. — Никто из нас не… Но дышать стало легче.

— Минутку, — быстро сказал Антон, теперь ему точно было слышно, как Света чем-то гремела на кухне. — Посидите, Даниил Сергеевич, я сейчас вернусь. Похоже, нас зовут обедать.

Он вышел из комнаты и обнаружил жену на пороге кухни. В руке Света держала верхнюю половинку гипсовой скульптуры Дон-Кихота — в прежние времена эта полуметровая статуэтка стояла у отца на столе. После смерти отца, Антон, никогда не любивший это произведение ширпотреба, переставил рыцаря на кухонный шкаф, где он, с одной стороны, никому не мешал, а с другой, служил напоминанием о том, что когда-то в этой квартире был другой хозяин. Обломки нижней части статуи усыпали кухонный пол, а один, самый крупный, почему-то лежал в большом блюде для салатов.

— Я так перепугалась! — воскликнула Света, увидев мужа.

— Ты лазила на шкаф? — спросил Антон.

— Что я там забыла? — возмутилась Света и принялась собирать с пола осколки. Антон вышел в прихожую, оставил половинку статуи у обувного ящика и вернулся на кухню.

— Погоди-ка, — сказал он. — Потом уберешь, объясни, что произошло. Он же стоял не с края, его только землетрясение могло сдвинуть с места или… Ты говоришь, что не лазила?

— Нет, конечно! Я вообще стояла к шкафу спиной. Вдруг слышу — что-то шевелится. Оборачиваюсь, а этот уже подкатился к краю и… Я подставила руки — чисто инстинктивно, поверь! — он на меня и упал. Только был уже разломан — половину я успела подхватить, а другая как грохнется! Никогда не подумала бы, что такое может случиться! Дай совок, я все соберу. Господи, а этот кусок как в блюде оказался? Слава Богу, что не разбилось. Антон, ты видел когда-нибудь, чтобы статуи сами собой падали? Послушай, может, действительно случился толчок, а я не заметила?

Антон помог жене собрать осколки, самый большой — из блюда — вынес в прихожую, остальные поместились в мусорном ведре. Света наконец пришла в себя и потребовала:

— Иди к гостю. Что он может подумать? Через десять минут выходите к столу, я вас специально звать не буду.

— Хорошо, — согласился Антон.

Вязников, похоже, не шевелился после того момента, как хозяин его оставил. Он посмотрел на Антона, и во взгляде математика почему-то ясно читался ужас. Не удивление, не вопрос, а именно ужас — темный, глубокий, непреодолимый.

— Что? — спросил Вязников, с трудом разлепив губы. — Что случилось?

— Ничего особенного, — махнул рукой Антон, усаживаясь в кресло. — На шкафу статуэтка Дон-Кихота стояла. Гипсовая. Сто лет стояла и вдруг упала. Ерунда, я ее давно хотел выбросить… Так о чем мы с вами? Да, вспомнил. Вы сказали: «Дышать стало легче». Вы имели в виду Митрохина?

— Я имел в виду Митрохина, — повторил Вязников, глядя на Антона, как кролик на удава.

— Объясните, пожалуйста, — предложил Антон. — Мы сейчас не в официальной обстановке, вы мой гость, можете говорить все, что считаете нужным. Митрохин был плохим человеком, вы это хотели сказать?

— Можно подумать, что вы сами этого не знаете, — буркнул Вязников, перестав наконец глядеть Антону в глаза и переведя взгляд на трещину в потолке, которую Света уже дважды безуспешно замазывала краской. — Вы же со всеми несколько раз говорили, не могли не услышать…

— Что? — нахмурился Антон. — Ничего такого страшного я о Митрохине не слышал. Просто вы к нему несправедливы, поскольку неравнодушны к его жене. Теперь — вдове.

— Несправедлив! — усмехнулся Eязников. — Несправедлив к человеку, который крадет чужие научные идеи! К человеку, который добивается женщины с помощью шантажа! К человеку, выгнавшему из дома собственную мать, потому что ему нужна была ее комната! Вы знаете, что старуха поехала к брату в Челябинск, по дороге заболела — была зима, морозы стояли под тридцать, — и умерла через неделю после приезда, а он даже на похоронах не был, потому что справлял медовый месяц?

— Об этом мне никто не говорил, — пробормотал Антон.

— Конечно, все они Володю выгораживали. Расскажи о том, что знали и как к нему относились, вы бы подумали: ага, а не ты ли его… того!

— Подведем итоги, — кивнул Антон и начал загибать пальцы: — Вы любите Машу, ненавидите научное воровство, не можете простить Митрохину бесчестное поведение по отношению к матери…

— Все перечисленные мотивы, — сказал Вязников спокойным голосом, — не имеют значения, потому что ни у кого из нас не было ни малейшей возможности убить Владимира. Ваши эксперты с этим согласны.

— В общем-то да, — кивнул Антон. — Да что мы все о Митрохине? Света нас обедать ждет. Пойдемте.

Антон буквально вытянул гостя из кресла и подтолкнул в направлении двери. Минуту спустя они сидели за круглым столом, на котором стояли пиалы с овощным и мясным салатами, блюдо с большими кусками аппетитного мяса и жареным картофелем. Хозяин разлил по бокалам холодное «Каберне» и предложил тост за прекрасных дам, которых мы любим, даже если они никогда не будут нам принадлежать.

— Это ты на что намекаешь? — нахмурилась Света, опустив бокал.

— Тост для меня, — объяснил Вязников. — Давайте я тоже скажу. Выпьем за то, чтобы каждому было воздано по делам его.

— Воистину так, — кивнул Антон.

— Но именно по делам, — добавил Вязников, — а не по намерениям или желаниям. За выполнение желаний выпьем отдельно.

— И то верно, — согласился Антон. — Желания далеко не всегда становятся делами, значит, и тосты должны быть разными.

— Что-то вы туманно выражаетесь, мальчики, — вздохнула Света и перевела разговор на премьеру в «Сатириконе», которую никто из них не видел, а потому и обсуждение получилось весьма беспристрастное.

За выполнение желаний так и не выпили.

* * *

Антон начал было помогать Свете убирать пустые тарелки, но жена мягко сказала, что, во-первых, сама лучше справится, а во-вторых, нельзя допустить, чтобы гость скучал.

— Действительно, — усмехнулся Антон. — Что же, Даниил Сергеевич, вернемся к нашим баранам, если не возражаете?

— Душно сегодня, — пробормотал Вязников, устраиваясь в кресле так, будто собирался провести в нем всю оставшуюся жизнь. — По-моему, вы уже достаточно подготовили ситуацию: сначала поджарили меня на медленном огне, потом остудили замечательным вином и едой. Не настолько же я туп, чтобы не понимать смысла ваших действий. Давайте говорить прямо.

— Да, — кивнул Антон, взял в руки лежавшую на столе папочку и достал из нее несколько листков бумаги.

— Вот, — сказал он, — впервые об этом зашла речь, когда я был у вас в институте. Кто-то сказал, что голова, мол, у Вязникова золотая, но руки не из того места растут: при вашем появлении портятся приборы или еще какая-нибудь гадость происходит. О многих теоретиках можно сказать, что при их появлении что-то горит или взрывается. Фольклор такой. Мне это показалось забавным, но, понимаете ли, в этом деле забавно все, кроме смерти. Мотивы, если говорить о преступлении — они ведь тоже забавны, такая, можно сказать, детективная классика, в жизни обычно бывает проще и страшнее. А сам пожар…

Антон кашлянул, прервав себя на полуслове, и ткнул пальцем в первую строку отчета.

— Начнем с конца, — сказал Ромашин. — Самый свежий случай. Восьмое апреля этого года. На углу улицы Вавилова и Ломоносовского проспекта. Ясный тихий день. В тринадцать двадцать падает дерево в аллее, придавливает проходившего рядом Самсона Орехова, семидесяти трех лет. Насмерть. Эксперты в недоумении — здоровое дерево, могло простоять еще целый век, но почему-то сломалось, как тростник. Человека похоронили, дело закрыли, объяснений нет, люди говорят о злом роке.

— Дальше, — продолжал Антон, переведя палец к следующей позиции в списке.

— Двадцать первое января. Сильный ветер, гололед, но небо ясное, это все свидетели говорят, да и метеослужба утвеждает то же самое. И вот с этого ясного неба в девятнадцать пятьдесят три прямо в группу людей, выходивших из гастронома «Улыбка», бьет молния. Два человека получают ожоги второй степени, один — сильнейший удар током. К счастью, летальных исходов нет. Нет и объяснений — впрочем, в данном случае эксперты к делу даже не приступали. Несчастный случай, природное явление. А почему с ясного неба — пусть физики или метеорологи объясняют, это научная загадка, к милиции отношения не имеет.

Под номером три значился случай в цирке на Цветном бульваре.

— Тридцатое декабря прошлого года, — сказал Антон. — Новогоднее цирковое представление. Второе отделение. Иллюзионист приглашает любого желающего из зрителей спуститься на манеж. Выходит мужчина лет… — Антон поднял взгляд на Вязникова и сказал оценивающе: — лет примерно тридцати, с небольшими залысинами… Зрители потом утверждали, что это была подстава, так в цирке обычно делают. Но на самом деле иллюзионист подставами не пользовался. Итак, выходит мужчина, и иллюзионист велит ему пройти за ширму. Мужчина проходит, артист делает пассы, и неожиданно — прежде всего для самого фокусника — сильнейший порыв ветра опрокидывает и ширму, и зрителя, и артиста, причем иллюзионист падает так неудачно, что ломает ногу, хотя с чего бы — на арене, как вы понимаете, опилки… Через мгновение вихрь стихает, будто и не было. Представление сорвано.

— Очень интересно, — тихо сказал Вязников. — И много у вас таких случаев?

— В списке — одиннадцать за последние полтора года. Самое удивительное, что раньше — я поднял архивы за пять лет, дальше смотреть не стал — таинственных явлений, подобных перечисленным, не наблюдалось вообще. Или, по крайней мере, они не попадали в отчеты. Не знаю, насколько этот список полон — к примеру, в нем нет происшествия с утюгом на даче у Догилевых.

— Вам и об этом рассказали? — усмехнулся Вязников.

Антон промолчал.

— Случай в цирке я хорошо помню, — задумчиво сказал Даниил.

— Еще бы вам не помнить! — воскликнул Антон. — Ведь это вы были тем зрителем. Эпизод запротоколирован.

— А остальные десять, — продолжал Вязников, будто не с Ромашиным, а сам с собой разговаривал, — к ним-то я какое могу иметь отношение?

— Вы хотите сказать, что для остальных случаев у меня не может быть доказательств вашего участия — прямого или косвенного?

— Участия моего и в цирке не было никакого. Присутствие — да, не спорю, черт меня тогда дернул полезть на арену. Захотелось вдруг показать, что я… Не знаю.

— Способны на экстравагантные поступки, — подсказал Антон.

— Нет, пожалуй. Скорее — на поступки, неоднозначно определяемые здравым смыслом.

— И что? Доказали?

— Неважно, — сухо сказал Вязников. — Я не понимаю, извините, Антон Владиславович, что вы хотите мне, как выражаются люди вашей профессии, инкриминировать? То, что из-за меня фокус не удался?

— И еще при вас упало на человека дерево. И еще — молния поразила людей в ясную погоду.

— При мне? — удивился Вязников. — Вы уверены?

— Я это предполагаю, — сказал Антон. — Смотрите. Свое присутствие в цирке вы не отрицаете. На углу улицы Вавилова и Ломоносовского проспекта живет ваша двоюродная сестра Евгения Мильченко, вы часто бываете у нее в гостях. И в тот день были тоже. Евгения Константиновна это запомнила — когда поднялся шум, вы вместе выглянули в окно.

— Вы говорили с Женей? — удивился Вязников. — Странно, она мне ни словом… Впрочем, неважно. Припоминаю: мы действительно подошли к окну и видели, как из-под упавшего дерева вытаскивали человека. К чему вы клоните? Раз мы с Женей стояли у окна, значит на месте происшествия меня не было, и дерева на бедного прохожего я сбросить не мог. Впрочем, не смог бы, даже если бы находился рядом, это ведь тоже очевидно. И молнию с неба запулить не мог — я, видите ли, не Зевс-громовержец. Кстати, около того магазина меня быть не могло, потому что…

— Что же вы замолчали, Даниил Сергеевич? — спросил Антон минуту спустя. — Вспомнили, что в квартале от «Улыбки» находится магазин электротоваров, где вы в тот вечер покупали пылесос?

— Не помню, в тот ли вечер или в другой… — пробормотал Вязников.

— В тот самый. Когда ударила молния, продавец увидел бежавших к месту происшествия людей и сам тоже вышел на улицу — посмотреть что случилось. А вы ждали у прилавка, когда будет оформлена покупка. Я говорил с продавцом, и он узнал вас на фотографии. Если бы это был обычный вечер и обычная покупка, каких сотни на дню, он бы, конечно, вряд ли вас опознал, но ведь молнии падают с ясного неба не так уж часто.

— А остальные случаи… Сколько их осталось в вашем списке? Восемь? — спросил Вязников, протянул руку к черной папочке, но тут же ее отдернул и сцепил пальцы, обхватив руками колено. — Они все такие же странные? И я всегда был неподалеку?

— Более чем странные, — кивнул Антон. — Кстати, надо бы добавить к списку случай, произошедший полчаса назад. У меня на кухне Дон-Кихот стоял много лет и вдруг свалился, причем так загадочно…

— Дон-Кихот? Какой еще Дон-Кихот? — удивился Вязников.

— Статуэтка гипсовая. Не могла она упасть на пол, а вот упала.

— Мое алиби в этом случае можете подтвердить вы сами, — заметил Вязников, посмотрев Антону в глаза честным взглядом.

— Как и в остальных случаях. Когда сгорел Митрохин, вы ведь тоже в стороне стояли, это все подтверждают.

— Так чего же все-таки вы от меня хотите? — не повышая голоса спросил Вязников. — Чтобы я вспомнил другие подобные случаи, каких действительно много было в моей жизни в последнее время? Аномально много, согласен, сам поражаюсь. Вы говорите — одиннадцать…

— Двенадцать, — поправил Антон. — Или тринадцать, если считать случай с утюгом.

— Я могу вспомнить пять или шесть, но если вы мне перечислите то, что у вас на листке, то, может, вспомню и остальные. Непонятно все это, согласен. И что? У меня был в детстве приятель, Саша его звали, так он постоянно выигрывал в очко. Кто бы карты ни сдавал — у него ровно двадцать одно. На деньги с ним, конечно, не играли. Если человеку везет…

— Погодите, — прервал Антон разговорившегося гостя, — кажется, звонят.

За дверью послышалась сначала трель звонка, потом голоса — Светы и еще чей-то, раздались шаги, и на пороге кабинета появился Илья Репин, из-за плеча которого выглядывала улыбавшаяся Оля. Антон встал, а за ним поднялся и Вязников, неловко переступая с ноги на ногу.

— Знакомьтесь, — сказал Антон. — Это Илья, мой хороший приятель, а в свободное от дружбы время — эксперт-криминалист Главного управления внутренних дел. Ольга, его жена. По профессии, кстати, врач-психотерапевт.

— Почему кстати? — спросила Оля. — Кому-нибудь требуется помощь?

— Пока нет, Оленька, — улыбнулся Репин. — Поболтай со Светой, а мы тут посидим немного.

— Есть будете? — спросила Света из кухни.

— Нет, спасибо, — отказался Илья. — Мы уже обедали.

— Присаживайся на стул, — предложил Репину Антон. — Извини, кресла уже заняты.

— Сойдет и стул, — сказал Репин и сел так, чтобы видеть сразу и Антона, и его визави. — Ну что? Сознался Даниил Сергеевич?

— В чем, простите? — вскинулся Вязников. — Это что — допрос или…

— Или! — вскричал Антон. — Именно или! Вы же прекрасно понимаете, Даниил Сергеевич, что я не могу вызвать вас к себе в кабинет и там зачитать вам этот список.

— Я смотрю, — вмешался Илья, — со списком уже разобрались?

— Пока тебя не было, тут Дон-Кихот свалился, — сообщил Антон. — Хорошо хоть не Светке на голову. Но вдребезги.

— Так он же в глубине стоял, — с недоумением начал Репин и оборвал себя. — А, ну конечно, вы тут разговаривали, Даниил Сергеевич в эмоциональном возбуждении…

— При чем здесь эмоциональное возбуждение? — воскликнул Вязников. Похоже, он действительно начал терять самообладание. — При чем вообще какой-то Дон-Кихот, и дерево на Ломоносовском, и цирк этот, я уж не говорю о молнии с ясного неба?

— А также о неожиданном закипании воды в холодном чайнике, — подхватил Антон, — о столкновении трех автомобилей на управляемом перекрестке в районе Плющихи, о пожаре в студенческом общежитии Гнесинки, об инциденте у крепостной стены Китай-города… Да, и утюг не забудьте!