Что там, за дверью?

Песах Амнуэль

Что там, за дверью?

В зале горели люстры, и я хорошо видел лица людей, сидевших в первых рядах. Я всегда смотрел на эти лица, когда читал лекцию. Мне нравилось наблюдать, как менялось их выражение, когда я рассказывал о случаях, свидетелем которых был сам. И о тех доказанных случаях, свидетелем которых я не был, но очевидцы — заслуживающие полного доверия люди — рассказывали мне в мельчайших деталях обо всем, что происходило на их глазах.

Джентльмен, сидевший в первом ряду — грузный мужчина лет пятидесяти в черном костюме, серой рубашке и строгом темном галстуке, — и его юная спутница, чью руку он держал на протяжении всего моего выступления, как мне показалось, откровенно скучали, когда я произносил вступительное слово, и так разозлили меня, что я обратил свои слова непосредственно к ним:

— Я хочу сегодня поведать вам о том, что касается судьбы каждого мужчины и каждой женщины, присутствующие здесь. Конечно, Всевышнему ничего не стоило, послав ангела сюда, на Кинг-Уильям-стрит, обратить всех в спиритизм. Но по Его закону, мы должны сами, своим умом найти Путь к спасению, и путь этот усыпан терниями.

Джентльмен с первого ряда смутился, увидев, что взгляд мой направлен в его сторону, но сразу придал лицу выражение высокомерного пренебрежения. Я начал рассказывать о случае в Чедвик-холле, а потом о сеансе в Бирмингеме и, наконец, о том, что проделывал дух Наполеона, вызванный медиумом Сасандером в Риджент-менор, и с удовлетворением заметил, что на лице этого джентльмена появилось удивленное выражение, он нахмурился, на какое-то время выпустил руку своей спутницы, а когда вновь о ней вспомнил, то выражение его лица было совсем отрешенным — я уже «взял» его, он стал моим, мне нравились эти моменты, они воодушевляли меня, они не то чтобы придавали мне сил, но лишний раз (хотя разве хоть какой-нибудь раз может быть лишним?) показывали: всех можно убедить, даже тех, кто не верит в Творца и Божий промысел, — пусть они остаются в своем неверии, но фактам, свидетелям они обязаны если не поверить, то понять, что не могли столь разные очевидцы в столь разных местах и при столь различных обстоятельствах ошибаться, говорить неправду или, того хуже, намеренно мистифицировать близких им и дорогих людей.

Когда я закончил, джентльмен с первого ряда сначала оглянулся назад, будто только теперь обнаружил, что находился в зале не один со своей спутницей, а потом начал громко аплодировать, не стараясь теперь уйти от моего взгляда, а напротив, поймать его и, возможно, просить взглядом прощения за свое недостойное неверие. Спутница его хлопала вежливо, она относилась к числу тех холодных женщин, которые держат мужчин в узде, как запряжную лошадь, командуют ими, но сами не способны на сильные чувства, и холодность их обычно делает супружескую жизнь подобной бескрайней пустыне, где на пути каравана, бредущего в бу-ДУщее, не встретится ни одного оазиса.

— Спасибо, господа, — сказал я, чувствуя, как зарождается огонек боли в левом боку чуть ниже сердца. — Спасибо, Что вы пришли и выслушали меня со вниманием.

Я прошел за кулисы, где меня ждал Найджел, надел поенное им пальто, потому что на улице, по словам моего дворецкого, стало прохладно, и направился к боковому выходу сопровождаемый взглядами театральных рабочих, слушавших мое выступление из-за кулис и не смевших подойти ко мне, чтобы задать наверняка мучившие их вопросы. Я сам подошел бы к этим людям, но боль в левом боку заставила меня идти к выходу, не глядя по сторонам. Разумеется, я не подал виду — шел, выпятив грудь, как гренадер на плацу, и высоко подняв голову, но страх, возникавший у меня всякий раз, когда начинался приступ стенокардии, страх, о котором не знал и не должен был знать никто, даже самые близкие люди, даже Джин — тем более Джин! — кто-нибудь мог прочитать в моем взгляде, и потому я смотрел поверх голов, что наверняка выглядело со стороны признаком дешевого снобизма, который я сам не терпел ни в себе, ни в своих друзьях и знакомых.

У выхода стоял, подпирая стену, мужчина в черном костюме — тот, с первого ряда. Спутницы с ним не было, мужчина выглядел смущенным, я не мог пройти в дверь, не задев этого человека, — ясно было, что он дожидался моего появления, и заговорил, как только мы встретились взглядами.

— Прошу прощения, сэр Артур, — сказал он, — мое имя Джордж Каррингтон, и если у вас найдется для меня несколько минут — не больше, я не собираюсь злоупотреблять вашим вниманием, — то мы могли бы поговорить о вещах, которые, я уверен, вызовут ваш интерес. А может, даже…

Он умолк, глядя на меня, прислушивавшегося не столько к его словам, сколько к собственным ощущениям, о которых не нужно было знать никому, тем более — постороннему человеку, пришедшему на лекцию лишь за компанию с молодой особой, а теперь готовому изменить свои устоявшиеся взгляды и сообщить об этом человеку, под чьим влиянием эти взгляды столь радикально изменились.

Я широко улыбнулся и протянул руку со словами:

— С вами была красивая молодая леди, ваша дочь, вы оставили ее в зале?

Он смутился еще больше и, отвечая на мое пожатие, сказал:

— Патриция поехала домой, я взял ей такси, потому что хотел переговорить с вами, но… Вы плохо себя чувствуете, сэр Артур? Я могу вам помочь?

Он мог помочь мне дойти до машины, но я — надеюсь, не очень невежливо — оттолкнул его руку, Найджел распахнул перед нами дверь, и я поспешил выйти на улицу, где было хотя и очень прохладно для сентябрьского дня, но свежий ветерок, перелетавший от дерева к дереву и срывавший желтые листья с крон, мог вернуть меня к жизни быстрее, чем лекарства, лежавшие в аптечке в машине.

Боль действительно отпустила меня — не совсем, но достаточно, чтобы не думать о ее существовании, — мой спутник следовал за мной на расстоянии шага, Найджел распахнул заднюю дверцу машины, и я, пригласив мистера Каррингтона (надеюсь, я правильно расслышал фамилию), сел рядом. Найджелу, занявшему водительское место, я сказал:

— Сделаем круг вокруг Риджентс-парка, хорошо? Я хочу поговорить с мистером Каррингтоном.

— Вы действительно хорошо себя… — начал фразу мой новый знакомый, но я перебил его словами:

— Вы не так давно оставили службу, верно?

— Три месяца назад, — механически ответил Каррингтон и лишь после этого хлопнул себя ладонями по коленям и воскликнул: — Вы именно тот человек, которому я давно мог рассказать все! Но мне казалось настолько невежливым вас беспокоить…

Он умолк на мгновение и спросил с ненаигранным интересом:

— Как вы догадались, что я недавно оставил службу и что со мной на лекции была моя дочь?

Я мог бы, конечно, сыграть с ним в любимую игру плохих сыщиков, но сейчас у меня не было настроения для мистификаций, и я ответил коротко:

— Мне так показалось. Я мог попасть пальцем в небо, но рад, что не ошибся.

Мистер Каррингтон не поверил моему объяснению, он вообразил, что я применил знаменитый дедуктивный метод, согласно которому следовало бы сказать, что джентльмену его возраста и положения не пристало являться в общественные места с молодой любовницей, а женой ему эта женщина быть не могла, потому что на ее пальце (и на его тоже, кстати говоря) не было обручального кольца, а если еще принять во внимание бросавшееся в глаза фамильное сходство, то кем еще могла быть эта милая девушка, если не дочерью стареющего мужчины, оставившего службу, о чем свидетельствовала его выправка, прямая спина и поза, которую он не мог изменить, даже сидя в первом ряду партера?

— Вы и не могли ошибиться, — убежденно заявил мистер Каррингтон. — Верно, Патриция — моя дочь, жену мою звали Эдит, она скончалась одиннадцать лет назад, и я больше не женился. Еще три месяца назад я служил в Скотленд-Ярде в должности старшего инспектора, занимался криминальными расследованиями и вышел на пенсию на пять лет раньше срока, потому что… Впрочем, это совершенно не важно.

— В полиции сейчас много нововведений, — сказал я, откинувшись на спинку сиденья и нащупав в кармане пальто свою трубку; я не стал ее доставать — нельзя курить сразу после приступа стенокардии, даже такого легкого, как сегодня. — И для вас наверняка неприемлемы взгляды молодых начальников.

— Не я один такой, — сказал мистер Каррингтон, отвернувшись к окну, чтобы скрыть от меня возникшее и исчезнувшее напряжение. — Сэр Артур, — решился он наконец перейти к делу, — я хочу рассказать — возможно, это пригодится вам в вашей просветительской деятельности, — о нескольких случаях из моей практики. Это удивительные случаи, но говорить о них мне не позволяла прежде моя должность.

Мы ехали вдоль восточной ограды Риджент-парка, и в открытое окно машины свежий ветер приносил слабый запах роз — впрочем, я понимал, что это всего лишь игра моего воображения. Мистер Каррингтон умолк, дожидаясь разрешения начать свое повествование, а я думал о том, что, если рассказ окажется интересным, нужно будет его записать, а потому следовало бы нам, пожалуй, поехать домой и там, за чашкой чая или рюмкой бренди, продолжить разговор, суливший, как мне уже начало казаться, немало любопытных откровений.

— Мистер Каррингтон, — сказал я, — вы меня заинтриговали. Надеюсь, вы не станете возражать, если я приглашу вас к себе? Это недалеко, пять минут езды. Вести серьезные разговоры в машине — верх неприличия, вы согласны?

— О, конечно! — воскликнул мистер Каррингтон, и через четверть часа (Найджелу пришлось ехать в объезд, потому что Риджент-стрит оказалась перегороженной — там то ли расширяли тротуар, то ли начали проводить археологические раскопки) мы сидели в моем кабинете — я в своем любимом кресле, а гость на диване перед журнальным столиком, Джин что-то обсуждала (слишком громко, как мне показалось) с Адрианом за стеной в библиотеке, я достал из бара початую бутылку бренди, рюмки и предложил:

— Выпейте, мистер Каррингтон, и расскажите о том, что вас волнует.

— Случаи, о которых я хочу рассказать, — начал мой гость, пригубив напиток, — происходили в разное время. Объединяет их то, что расследование каждого из них так и осталось незавершенным, хотя однажды дело даже было доведено до суда.

Дослужившись до старшего инспектора, — продолжал мистер Каррингтон, — я перестал заниматься мелкими преступлениями, простыми делами. Семь лет назад — да, это было почти сразу после окончания войны — утонул в реке некто Мортимер Блоу, тридцати шести лет, рабочий Бредшомской мануфактуры. На сочельник он выпил с друзьями, они о чем-то повздорили, как это часто бывает, и, чтобы привести мозги в порядок, отправились на берег Темзы в районе моста Перфлит, где, как вы знаете, нет бетонного ограждения и можно подойти к самой воде. Там спор вспыхнул с новой силой, завязалась драка, кто-то сильно толкнул мистера Блоу, и он повалился в реку, да так и не встал — видимо, Ударился головой о корягу. Было темно, драка продолжалась, никто не обратил внимания на то, что одним драчуном стало Меньше. Разумеется, в конце концов бессмысленное махание руками прекратилось, к синякам приложили монетки и отправились мириться в ближайший кабак, где и просидели почти до утра, так и не вспомнив об отсутствии Мортимера Блоу.

Утром Минни, жена мистера Блоу, обеспокоилась отсутствием мужа и пошла к его друзьям, от которых и узнала о драке и исчезновении супруга, которого никто не видел с самого вечера. Осмотрели берег, не нашли никаких следов пропавшего, и только тогда Минни обратилась в полицию. Ко мне это дело попало после того, как тщательные поиски не привели ни к каким результатам, шли восьмые сутки после исчезновения мистера Блоу, и его жена вдруг заявила сержанту Бакхэму, что супруг ее умер и сказал он ей об этом сам, явившись ночью домой в виде призрака.

— В виде призрака? — вырвалось у меня, и рука сама потянулась к блокноту, чтобы записать несколько слов для памяти.

— Именно так она сказала и настаивала на своем, — кивнул мистер Каррингтон и отпил глоток из рюмки. — Более того, по ее словам, несчастный супруг пытался объясните ей, где именно нужно искать его тело, но то ли у него не было опыта в общении с живыми, то ли она не могла его понять, будучи парализована страхом, — как бы то ни было, она лишь твердила, что Мортимер знает, где лежит, но выразить это не в состоянии, и еще одной такой ночи наедине с покойным она не выдержит.

Я поговорил с этой женщиной, — продолжал мистер Каррингтон, — и по крайней мере убедился в том, что она действительно чрезвычайно напугана. Ей было страшно возвращаться домой, но ее туда тянула неодолимая сила. Женщину звала к себе сестра, живущая в Уэльсе, но миссис Блоу ответила отказом, хотя страх заставлял ее не спать ночи напролет и даже не гасить в доме электричества, потому что оставаться одной в темноте было свыше ее сил. Призрак, однако, являлся и при свете — белесым облачком, переплывавшим из комнаты в комнату, — и все пытался что-то сказать, мычал, бранился…

Я знаю, о чем вы сейчас думаете, сэр Артур, — прервал рассказ мистер Каррингтон и допил наконец свое бренди. — Вы удивлены: почему никто из полицейских не остался с этой женщиной на ночь для того хотя бы, чтобы проверить ее показания. Сержанту Бакхэму это не приходило в голову, констебль Бертон не собирался бодрствовать ночи напролет, проверяя всякий, по его выражению, бред, а я был занят другим делом — убийством в Вудгрине — и вызвал миссис Блоу в Ярд. Эмоциональный рассказ женщины не то чтобы поколебал мои убеждения — кто же в наш просвещенный двадцатый век верит в призраков? — но для продолжения следственных действий — или отказа от них — я должен был убедить самого себя, что свидетельница что-то скрывает. Возможно, она сама каким-то образом была причастна к исчезновению супруга, а россказнями о призраках пыталась отвлечь внимание полиции.

Так вот и оказалось, — сказал мистер Каррингтон, сложив руки на груди, будто отгораживаясь этой позой от упреков, которые могли быть высказаны в его адрес, — что на следующий вечер я приехал домой к миссис Блоу и остался у нее на ночь. Не желая компрометировать женщину, я расположился в кухне, отделенной от спальни маленькой гостиной. Я взял с собой несколько последних номеров «Тайма» и — собирался коротать время до утра за чтением статей о политических событиях в послевоенной Европе.

Я слышал, как миссис Блоу ходила по комнате, потом стало тихо, я открыл журнал, было это — как сейчас помню — около полуночи, и вдруг раздался такой ужасный крик, что кровь, как любят писать романисты, застыла в моих жилах. Я бросился в спальню, не думая в тот момент о том, что миссис Блоу может быть, мягко говоря, не совсем одета. Бедная женщина — на ней действительно была только ночная рубашка — стояла босиком на кровати, смотрела в дальний от меня угол и беспрерывно вопила, да так громко, что я до сих пор не понимаю, почему этот вопль оставил равнодушными соседей — ведь его наверняка было слышно на противоположном конце улицы.

И вот что я вам скажу, сэр Артур: возможно, мне показалось — там, куда смотрела миссис Блоу, я действительно увидел странную туманную фигуру, ее почти невозможно было различить при электрическом освещении, но когда смотришь не прямо, а боковым зрением… Фигура проплыла в воздухе до стены и скрылась в ней, я услышал приглушенное бормотание, но абсолютно не уверен, что это не было игрой моего воображения.

«Господи, — рыдала миссис Блоу, опустившись на подушки, а я стоял поодаль, не представляя, как вести себя в этой ситуации, — Господи, наставь меня… Господи, Господи…»

Я подал ей воды, поднял с пола одеяло, укрыл женщину, потому что она дрожала как осиновый лист, и сказал:

«Все в порядке, миссис, я побуду с вами, с вашего разрешения, или позвольте мне вызвать вашего врача, он пришлет сиделку…»

Я сразу понял, что сморозил глупость: у семейства Блоу не было личного врача, а сиделка была бедной женщине не по карману.

Миссис Блоу посмотрела на меня странным взглядом, который я и сегодня не могу описать известными мне словами, и мне не оставалось ничего иного, как покинуть спальню. Больше всего я хотел бы в тот момент оказаться в своей постели, но невозможно было покинуть дом, так же как невозможно было и оставаться, — согласитесь, сэр Артур, ситуация сложилась в высшей степени щекотливая, но винить я никого не мог, поскольку сам напросился на это, мягко сказать, совершенно не нужное мне приключение.

Оставшееся до утра время я провел в кухне — читал журналы, курил и прислушивался к любому звуку. Ничего, однако, больше не произошло, и в семь часов — хозяйка, по-видимому, еще спала, но я не стал врываться в спальню, чтобы проверить это, — я покинул дом и отправился в Ярд, чтобы приобщить к делу об исчезновении мистера Блоу свои профессиональные наблюдения.

Весь день я был занят другими расследованиями, а ближе к вечеру, когда я вернулся в Ярд, чтобы подвести кое-какие итоги, мне сообщили, что меня дожидается посетительница. Это была миссис Блоу — бледная, с трясущимися руками. Она сказала, что не выдержит еще одной такой ночи, подруга посоветовала ей обратиться к сильному медиуму, чтобы тот поговорил с духом ее мужа и убедил его или вернуться в этот мир, или оставить супругу в покое. Я хотел высмеять это нелепое желание, но когда увидел, с какой мукой смотрела на меня миссис Блоу, слова застряли у меня в горле. Я только пожал плечами и сказал, что, если у нее появятся какие-нибудь сведения об исчезнувшем супруге, ей следует немедленно обратиться в Ярд.

Возможно, я должен был согласиться на ее предложение и присутствовать на спиритическом сеансе, чтобы исключить все возможности для неправильных выводов, но я очень устал в тот день и принимать участие во всяких глупостях — извините, сэр Артур, в то время я был убежден, что это именно глупости и ничего более, — я не желал.

Прошло три или четыре дня, время от времени я вспоминал о деле Блоу, справлялся у констеблей о том, есть ли новые сведения, но тело так и не было найдено, миссис Блоу тоже не давала о себе знать — я решил, что и ей ничего нового известно не стало. Кажется, на пятый день мне нужно было представить комиссару отчет о законченных делах, дело Блоу было одним из таких, и перед тем, как поставить точку, я послал сержанта Эмиссона на Перфлит-роуд, поскольку телефона у супругов Блоу не было и получить сведения иным способом не представлялось возможным. Сержант вернулся через час в сопровождении женщины, в которой я не сразу узнал миссис Блоу. Она больше не носила траур, во взгляде ее не было и следа былого страха.

«Вы не поверили мне, — сказала она, — но в тот же вечер мисс Александер — это замечательная женщина, у нее великая сила, — согласилась вызвать дух моего мужа, и мы устроили сеанс в нашей квартире. Нас было шестеро, я назову вам имена этих людей, и каждый подтвердит истинность того, что произошло. Дух Мортимера явился по первому зову и был счастлив, что его наконец вызвали, он может сообщить то, что намеревался, и спокойно после этого удалиться в тот мир, куда он никак не мог попасть. Его спросили о произошедшем…»

— Извините, мистер Каррингтон, — в волнении прервал я разговорившегося гостя, — извините, но это важно, и потому я решился прервать ваш рассказ. Дух Мортимера Блоу говорил через медиума или отвечал на вопросы посредством тарелочки или постукиваний?

— О! — удрученно сказал Каррингтон и развел руками, всем видом показывая, что не в его силах ответить на такой простой, но важный вопрос. — Видите ли, сэр Артур, я был тогда полным профаном в подобного рода делах, мне и в голову не пришло спросить… Вообще говоря, я отнесся к рассказу с изрядным скептицизмом, но выслушал до конца, то есть до того момента, когда она сказала: «Мой муж умер, ударившись головой о корягу, когда упал в воду, тело его долго плыло по течению, и его прибило к камышам на левом берегу напротив Грейвзенда, где никто не искал».

Я спросил, — продолжал мистер Каррингтон, — не сказал ли ей дух мистера Блоу, по каким приметам нужно искать место, где… Вы понимаете, сэр Артур, это был чисто формальный вопрос, я не верил ни одному слову, наверняка придуманному медиумом, чтобы успокоить бедную женщину. «Нет, не сказал, — ответила она, — дух моего мужа обещал покинуть этот мир, дав мне наконец покой. Он счастлив там, а я — так он завещал — должна быть счастлива здесь».

Больше она не сказала ни слова и ушла, подписав по моей просьбе свои показания, которые я приобщил к делу, представляя, какую усмешку вызовут они на лице комиссара, если он удосужится читать эти скучные страницы.

— Но вы, надеюсь, обследовали место, на которое указала миссис Блоу? — спросил я, закончив наконец набивать табаком одну из своих глиняных трубок и прикурив от длинной спички. — Верили вы ее словам или нет…

— Но проверить их было моим профессиональным долгом, — кивнул мистер Каррингтон. — Да, сэр Артур. На следующее утро я связался с полицейским участком Грейвзенда и попросил отправить одного или двух человек к камышам на противоположном берегу Темзы. Это было сделано, и тело мистера Блоу действительно нашли в воде — правда, не в камышах, как утверждал призрак, а дальше по течению. Видимо, во время прилива тело вынесло из камышей и прибило на Чимназскую отмель, где его и обнаружили.

— Так! — с мрачным удовлетворением воскликнул я. — Разумеется, было проведено опознание?

— Миссис Блоу опознала супруга, — кивнул мистер Каррингтон, — а проведенная экспертиза (честно говоря, была у меня мысль, что жена могла убить мужа по каким-то неизвестным мне причинам, а потом разыграть комедию с призраком) показала, что мистер Блоу действительно умер уже в воде от того, что потерял сознание и захлебнулся. И след от удара тупым предметом — или о тупой предмет — тоже был обнаружен. В общем…

Мистер Каррингтон развел руками, показывая, что по этому делу ему больше добавить нечего.

— Чрезвычайно интересно! — воскликнул я, наслаждаясь впервые за этот долгий день вкусным табачным дымом. — Чрезвычайно! Все правильно — дух не мог покинуть земную обитель, зная, что тело не найдено и не похоронено. Потому он и являлся бедной вдове. Она, конечно, поступила совершенно правильно, устроив спиритический сеанс — как иначе дух ее супруга мог сказать, где находится тело… Впрочем, — прервал я себя, — у вас в запасе, дорогой мистер Каррингтон, есть, как вы сами сказали, еще и другие истории? Я с нетерпением жду продолжения вашего рассказа — наверняка оно окажется еще более удивительным!

— Да. — Каррингтон покосился на бутылку, и я, разумеется, тут же наполнил до краев его рюмку и предложил дольку лимона и шоколад, от чего он не отказался, и несколько минут прошли в молчании, пока мой гость, к которому я испытывал все больший интерес, собирался с духом, чтобы перейти к следующему этапу повествования. — Да, — повторил Каррингтон, допив бренди и закусив шоколадкой, — вы правы, сэр Артур, вторая история удивительнее первой, а третья еще более удивительна… Была весна двадцать второго года, я собирался в отпуск, моя жена Эдит хотела… Впрочем, это не важно.

Несколько вопросов о семейной жизни моего гостя вертелись у меня на языке, но я сдержал естественное любопытство.

— Второе дело, о котором я хочу рассказать, — продолжал мистер Каррингтон, сложив руки на груди и всем своим видом показывая, что лучше его не перебивать, — это дело Эдуарда Баскетта, которого судили в двадцать втором году по подозрению в убийстве девушки Эммы Танцер. Как я уже говорил, произошло это поздней весной, я собирался в отпуск, и у меня совсем не было настроения возиться с делом, которое не сулило быстрого завершения. Двадцать четвертого мая Эмма Танцер, двадцати двух лет, продавщица в магазине женской одежды на Ганновер-стрит, вышла вечером из своей квартиры на той же улице в сопровождении приятеля по имени Эдуард Баскетт. Молодые люди собирались посетить кинематограф, где в тот вечер, как, впрочем, весь месяц, шли комические фильмы с участием Бестера Китона. В зал они вошли — билетер на входе вспомнил эту пару, — но домой после сеанса девушка не вернулась. Эмма снимала квартиру вместе с подругой Джейн Симпсон, тоже продавщицей. Поздно ночью, обеспокоенная отсутствием компаньонки, Джейн позвонила Баскетту, и тот очень удивился, потому что, по его словам, довел Эмму де ее подъезда. Молодой человек немедленно приехал на такси, и вдвоем с Джейн они обошли ближайшие кварталы хотя и понимали, что в этом было немного смысла. Затек, Баскетт позвонил в полицию, и дело попало в Ярд после того, как в местном полицейском участке оказались бессильны прояснить ситуацию.

Мне удалось обнаружить довольно странные факты, которые наводили на мысль о том, что к исчезновению Эммы Танцер причастен ее юный друг. Во-первых, опрос жителей первого этажа дома, где жила девушка, а также жителей дома напротив показал, что в то время, когда, по словам Баскетта, он проводил Эмму домой, никто не видел, как она входила в подъезд или хотя бы проходила по улице. Это, конечно, ничего не доказывает, но дело в том, что как раз в это время четверо свидетелей видели, как мисс Танцер и мистер Баскетт шли по Риджент-стрит, разговаривая на повышенных тонах. Риджент-стрит находится в противоположном конце Лондона, где Эмма Танцер жила до того, как сняла квартиру рядом с местом работы, там она и с Баскеттом познакомилась, так что соседи знали обоих и сами заявили в полицию, когда прочитали в газетах об исчезновении девушки.

Дальше — больше. Тот же билетер, который впустил молодых людей в зал кинематографа, вспомнил, что они не досидели до конца фильма, так ему, во всяком случае, показалось. Я допросил контролера в зале, и он подтвердил: парень и девушка, соответствующие по описанию мистеру Баскетту и мисс Танцер, покинули зал минут за двадцать до конца сеанса, он открывал им дверь и запомнил, как они, по его словам, дулись друг на друга — видимо, когда смотрели фильм, между ними произошла ссора.

На углу улиц Риджент-стрит и Бакклей в то же утро была найдена скомканная женская перчатка — она лежала у стены дома. На перчатке эксперт обнаружил пятнышки крови, и анализ показал, что это кровь той же группы, какая была у мисс Танцер, — сведения о ее группе крови я почерпнул из медицинской карты девушки. Перчатку показали Джейн Симпсон, и она подтвердила, что это перчатка Эммы.

Тогда я взялся за Баскетта всерьез, и он не смог толком ответить на многие вопросы — в частности, продолжал твердить, что никак не мог оказаться с Эммой на Риджент-стрит, поскольку именно в то время провожал ее домой. Где он был после этого? Пошел к себе — Баскетт снимал двухкомнатную квартиру в трех кварталах от дома Эммы, — лег спать и был разбужен звонком мисс Симпсон. По словам соседей, однако, Баскетт вернулся домой не в половине одиннадцатого, как утверждал, а вскоре после полуночи — это видели по меньшей мере три человека, причем все трое утверждали, что молодой человек был чрезвычайно взволнован, бормотал что-то себе под нос и долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Один из свидетелей, поднимавшийся в это время по лестнице, даже предложил Баскетту помощь, подумав, что юноша пьян. Тот, однако, не только помощи не принял, но ответил что-то резкое и невразумительное, продолжая свои попытки открыть непокорный замок.

Сэр Артур, я не буду перечислять другие улики. Я обнаружил множество — десятки! — косвенных свидетельств того, что мистер Баскетт и мисс Танцер о чем-то очень сильно поспорили во время сеанса, ушли из кинотеатра, спор продолжался на улице, после чего — то ли в припадке ярости, то ли с заранее обдуманным намерением — Баскетт ударил девушку ножом (в одном из мусорных баков на Риджент-стрит мы обнаружили нож со следами крови той же группы) и куда-то спрятал тело. Возможно, сбросил в канализационный люк — один из люков действительно оказался открыт, крышка лежала рядом, но тела внизу мы не обнаружили, за несколько дней, прошедших после той злополучной ночи, его могло отнести на много миль по запутанной системе подземных канализационных русел. В море тело, однако, вынесено не было — на выходе из системы стоят, как известно, прочные решетки, и тело там застряло бы.

— На ноже могли остаться отпечатки пальцев! — воскликнул я, понимая, впрочем, что старший инспектор Скотленд-Ярда не мог не подумать об этом гораздо раньше.

— Конечно, — кивнул мистер Каррингтон. — Отпечатки были обнаружены, но, к сожалению, такие смазанные, что идентифицировать их оказалось невозможно.

И наконец, — сказал бывший полицейский, наливая себе из бутылки остатки бренди, — мисс Симпсон показала, что в последнее время отношения между Эммой и Баскеттом сильно испортились, не настолько, чтобы привести к разрыву, но какая-то черная кошка между ними, безусловно, пробежала.

— Тело так и не нашли? — спросил я, пока не очень понимая, какое отношение загадочная история исчезновения Эммы Танцер могла иметь к моей лекции — ведь именно эта связь заставила Каррингтона вспомнить историю давнего расследования.

— Тело так и не нашли, — как эхо повторил бывший полицейский. — Баскетт продолжал все отрицать, но косвенных улик, свидетельствовавших о том, что девушка была убита и что Баскетт приложил к этому руку, накопилось такое количество, что комиссар потребовал передачи дела в суд, рассчитывая на то, что на судебном заседании удастся сложить всю мозаику, заставить подозреваемого признаться и показать, где он спрятал тело. Судили его не за убийство, поскольку Эмма числилась пропавшей без вести, а за насильственные действия, которые могли привести к смерти потерпевшей. Прокурор требовал для Баскетта семь лет заключения, защита настаивала на его невиновности, а я продолжал искать — ну не нравилась мне эта история, не видел я веской причины, по которой Баскетт мог желать девушке смерти — не считать же мотивом убийства размолвку влюбленных! Кстати, по требованию обвинения была произведена психиатрическая экспертиза подозреваемого, и врачи признали Баскетта полностью вменяемым и отвечающим за свои поступки.

— Все это очень интересно, — сказал я, доставая из бара непочатую бутылку бренди, — но я не понимаю, мистер Каррингтон, какое отношение эта трагедия имеет к…

— Духам и спиритизму? — подхватил Каррингтон мою мысль. — Терпение, сэр Артур, сейчас вам все станет ясно. Итак, пока шел процесс, я время от времени продолжал заниматься этим делом и выяснил, что перед тем, как Эмма стала встречаться с Баскеттом, у нее был приятель по имени Майкл Шеридан. Приятель был ревнив, собственно, по этой причине Эмма с ним и порвала. К ее исчезновению он не мог иметь никакого отношения, поскольку находился все время в Бирмингеме, куда переехал вскоре после того, как расстался с Эммой. Алиби его на тот злосчастный вечер было подтверждено пятью свидетелями и сомнений не вызывало. Но… Сэр Артур, это очень злопамятный человек, в чем я убедился после разговора с ним, он не прощал обид никогда и никому! И наконец, подхожу к главному. Знаете, чем он занимался в тот вечер, когда исчезла Эмма?