Зеленый лист

утро, когда проснулась с ощущением, что должна сделать что-то важное, и я долго лежал, соображая, что же это должно быть, пока ты готовила завтрак; было воскресенье, я чувствовал, конечно, что тайфун в Колорадо опять начал набирать силу, но не это меня беспокоило; слушая шипение закипавшего кофейника, я вдруг вспомнила; и я увидел коричневую дверь, и стоявший рядом старый стул, а потом подумал, что никогда не видел их раньше; но я напомнила, и я вспомнил; как мы могли забыть, нужно сегодня же…
      Мы пошли к нему после полудня, потому что хотели собраться с мыслями, придумать единственные слова, которые скажем человеку, сумевшему соединить нас через этот свой просвет. Он, конечно, все упростил, рассказывая ничего не понимавшей в квантовой физике девушке о бесконечно сложной жизни мироздания, но все равно он хорошо придумал - как же еще соединять сути, если не через свет и любовь?
      Мы поднялись на пятый этаж, позвонили в знакомую дверь и долго ждали. Савранский не открывал, из квартиры не доносилось ни звука, мы подумали, что колорадским смерчем могли бы подлететь снаружи к окнам и увидеть, ощутить, что там, в комнатах, происходит…
      - Юля? - спросила, выглянув из двери соседней квартиры, пожилая женщина, имени которой я не помнила, хотя и встречала ее, конечно, на лестнице, да и дома видела много раз, когда она спускалась за солью, спичками или просто так - поболтать с мамой о погоде и ценах. - Юля? А вы - Миша? Очень приятно. Вам нужен Станислав Никонович? Вы разве не знаете?..
      Что она говорила? Упал на улице… в Склиф, а потом перевезли в Первую градскую…
      - Он там? - спросили мы. Соседка поджала губы, покачала головой и сказала:
      - Умер. Еще… когда? Да, как раз перед первым сентября, я внука в школу собирала, надо было тетради купить. Сын его позвонил… Из Штатов вызвали, он прилетел на пару дней, отца хоронить, и от квартиры ключ забрал…
      - Простите, - сказала я, а я добавил: - Мы действительно не знали.
      Повернувшись, мы стали спускаться по лестнице. Шли и шли, а лестница не кончалась, она была бесконечной и вела на Кендар, нужно было подумать, и как же хорошо думается, когда стоишь, крепко вцепившись в почву корнями, голубой Альциор припекает крону, и мысли перемещаются сквозь миры - в том пространстве световых квантов, о котором говорил он…
      «Вы можете найти половинку не для меня, а для другого человека?»
      «Интересная задача, надо подумать…» Мне тогда было все равно, и я не поняла.
      - Юля! Юля, я совсем забыла! Юля, вы уже спустились? Соседка… как же ее имя… смотрела сверху в лестничный пролет
      и подавала нам знаки.
      - Что? - спросила я.
      - Минуту! - крикнул я. - Мы поднимемся.
      - Станислав Никонович… он… за неделю, а может, за несколько дней до того… ну, как это с ним случилось… да вы поднимитесь… Может, зайдете на минуту?
      Большая комната, куда ввела нас хозяйка, была так заставлена мебелью, что пройти между диваном и огромным шкафом я смог только боком, а я и проходить не стала, остановилась в дверях, глядя на женщину с испугом, которого не могла скрыть.
      - Вот, - сказала хозяйка, достав из ящика серванта запечатанный конверт без марки и адреса, с короткой надписью: «Юлии». - Станислав Никонович сказал, чтобы я передала это вам, но только если вы сами появитесь.
      - Да, - сказала я, протянув руку.
      - Дай мне, - сказал я и забрал конверт у тебя из рук.
      Внутри оказался листок белой нелинованной бумаги. Прямым, без наклона, упрямым, четким почерком было написано: «Юля, спасибо Вам. Вы подсказали мне чрезвычайно интересную задачу. Если Вы читаете это письмо, значит, задачу я решил. Ведь Вы счастливы? Нет, не так нужно спрашивать. Вы стали собой, верно? Простите, что не выполнил Вашу просьбу - сейчас Вы наверняка знаете, почему я так поступил».
      - Спасибо, - сказала я хозяйке.
      И мы ушли. И оказались на улице. Почему-то мне чудилось, что если смотреть в небо - вечернее, с золотистой кромкой низких облаков на западе, - то лучше виден просвет, та, как он говорил, двумерная граница, отделяющая миры друг от друга, но и соединяющая тоже.
      У меня была плохая память на лица, а незнакомые имена я запоминала еще хуже. Сейчас это не так, потому что память свою я тренировал с детства, будучи уверенным, что непременно стану программистом, и твои воспоминания были для меня открыты, но черпал я из них мелкими горстями, не зная, как это повлияет на нас… на наше… в общем, на то, что составляло нашу единую душу, как бы ни относиться к этому слишком общему и расплывчатому понятию.
      Я встретила его по дороге на работу, на перекрестке, откуда одна улица вела к блошиному рынку, а другая - через сквер с голубями - к библиотеке, в которой мне с некоторых пор стало неуютно, потому что я слышала, даже если не хотела того, женские пересуды по поводу нашей с тобой странной для многих жизни: молодая пара, а ни с кем не общаются, никуда не ходят, какие-то они, эти двое, сами в себя погруженные, оба не от мира сего, ну, Юлька всегда была такой, и мужа себе под стать выбрала, наверняка дома они друг с другом ругаются и швыряются тарелками: если на людях все прекрасно, то в тихом омуте… Чушь все это, конечно, но ощущать краем сознания глупые разговоры мне было неприятно, и тут я тебе ничем не мог помочь, предложил как-то уволиться и поискать другую работу, но я не согласилась - в библиотеке мне, по крайней мере, все было знакомо, а на другом месте…
      Он стоял у кромки тротуара и ждал, когда появится зеленый, я подошла и встала рядом, мне не было до него дела, я не смотрела в его сторону и потому вздрогнула, когда он неожиданно обернулся и сказал:
      - Простите, пожалуйста, вы - Юлия?
      Я не знала этого человека - точно, я мог это подтвердить, в твоей памяти, которой ты просто не умела пользоваться, это лицо отсутствовало, как и имя, которое он назвал:
      - Игорь Гольцев. Мы со Станиславом Никоновичем работали вместе лет восемь… почти девять. Его назначили старшим научным, а я только пришел после университета.
      Он говорил быстро и много - не был уверен, что я захочу его слушать. Зажегся зеленый, и мы оба поспешили на противоположную сторону, где должны были разойтись: мне в библиотеку прямо через сквер, ему в свой институт - налево.
      - Вы разве меня знаете? - спросила я.
      - Я давно вас знаю, - Игорь улыбнулся, и мне сразу стало с ним очень легко разговаривать, я не смогу объяснить словами, но мне показалось… - То есть я вас видел. На фотографии. Ваша фотография стояла у Стана на столе. Теперь это мой стол, но я все никак не решусь ее убрать. Мне кажется, что если я уберу вашу фотографию, то Станислав Никонович окончательно уйдет из этого мира, вы понимаете, что я хочу сказать?
      - Нет, - покачала я головой, хотя все уже поняла и внутренне сжалась, ожидая его следующих слов.
      - Но вы же знали, наверное… Это невозможно было не заметить…
      - Чего? - спросила я. Я хотела, чтобы слово было произнесено вслух, и он сказал:
      - Ну… Стан любил вас, Юлия. Последние годы. По-моему, он вас просто боготворил.
      - Но я… Он мне никогда… Мы были соседями и встречались на лестнице… Я даже в лицо его плохо знала, у меня слабая память на лица и имена…
      Наверное, я говорила совсем не то, что нужно; конечно, ты говорила не то, зачем было этому Игорю знать, какой ты оказалась слепой?
      - Вот как… - произнес он со странным оттенком в голосе: то ли с сожалением, то ли с обидой.
      - Юлия, - сказал он. - Наверное, будет правильно, если я верну вам вашу фотографию. Стан хотел бы этого, я думаю. Послушайте, мы могли бы… Давайте встретимся в четыре…
      - В пять, - быстро сказала я. В пять заканчивался мой рабочий день, и я могла бы… Зачем?
      - Хорошо, - сразу согласился Игорь. - Неподалеку есть неплохое кафе - «Либерти». Там можно посидеть, выпить кофе, и плюшки там замечательные.
      - Знаю, - вырвалось у меня, хотя я совсем не собиралась рассказывать Игорю о том, как мы сидели там с Савранским, и он втолковывал мне азы какой-то теории, которую я все равно не поняла.
      - Отлично! - обрадовался Игорь. - Тогда в пять.
      Я попросила тебя пойти со мной, но я не согласился, сказал, что буду неподалеку, посижу в сквере или поброжу по рынку, это ведь твой разговор, меня Игорь не знает и, возможно, будет неприятно разочарован. Ни к чему.
      В кафе я сразу направилась к дальнему столику, чтобы видеть улицу через большое окно, и села на то место, где сидела… сколько же времени прошло… почти год. Год, как жизнь, которой у меня стало много больше, чем было, а у Савранского не стало вовсе…
      Фотографию он достал из модного рюкзака, с такими сейчас многие ходят, очень удобно: и руки свободны, и спину поневоле держишь прямо. Фото оказалось в тонкой деревянной рамке, я взяла карточку в руки и не сдержала удивленного вздоха. Мне было восемнадцать, я недавно поступила в университет, и мы с новыми подружками - человек десять - праздновали начало семестра у меня дома, потому что мама с папой отправились в тот вечер в театр (на «Шопениану» в Большой - выудил я из твоей памяти) и нам не мешали, мы вволю повеселились, и несколько раз Машка, у которой был фотоаппарат, щелкнула нас вместе и по отдельности. Меня тоже, конечно.
      Как эта фотография оказалась у Станислава Никоновича?
      - Я не знаю, - сказал Игорь. - Но Стан этой фотографией очень дорожил.
      - Спасибо, - сказала я и положила рамку на стол изображением вниз. Почему-то мне не хотелось, чтобы я-прежняя вмешивалась своим взглядом в разговор.
      Нам подали (та же самая официантка, между прочим, - подсказал я тебе) кофе и плюшки. Возможно, даже на тех же самых тарелочках.
      - Юлия, - напряженно сказал Игорь. - Вы действительно не знали, что…
      - Нет, - сказала я, - ив мыслях не было. Он был… просто сосед, я и имени его не помнила, пока мы случайно не встретились неподалеку, на блошином рынке.
      - С ним отвратительно поступили, - убежденно произнес Игорь. - Да, характер у него был тяжелый, идеи его не всем были понятны, но это не причина, а повод. Его не должны были отправлять на пенсию, он и дня не мог прожить без дискуссий, расчетов, идей, мыслей.
      - Знаю, - сказала я, - многие мужчины, оказавшись в такой ситуации, быстро стареют… А у него даже семьи не было. Наверное, поэтому сердце и не выдержало.
      - Вы так думаете? - произнес Игорь все с той же странной интонацией.
      Он повертел в руках кофейную чашку, но пить не стал, поставил на блюдце и отодвинул в сторону. Я к своей чашке не притронулась. Ну, говори же, думала я, не тяни.
      - Ваше второе «я», - сказал Игорь, взглядом изучая узоры на полировке стола, - и ваше третье, и ваше четвертое… Вы с мужем, и еще ветер в американской пустыне, и дерево на планете, у которой нет названия, как и у голубой звезды, вокруг которой…
      - Альциор, - сказала я, и Игорь вздрогнул:
      - Что?
      - Альциор, - повторила я. - Так называется звезда. А планета - Кендар. А меня… ну, то есть, как вы сказали, дерево… зовут Ламмат.
      - Ага, - сказал он, - вот значит как. Извините, Юлия… вы действительно ощущаете все это как часть себя?
      - Я - это я, вот и все. Вы ощущаете, что эта рука - ваша? И сердце? Вы ощущаете, что сердце - часть, без которой вы… Но я не понимаю, откуда… Это Станислав Никонович вам рассказал о… Мы с ним на эту тему не говорили…
      - Знаю, - кивнул Игорь. - Вы не говорили. Видите ли, Стан был замечательным генератором идей, его интуиция была невероятна: он мог о чем-то просто догадаться, а потом расчеты показывали, что он прав. А я математик, Юлия. Стан был моим научным руководителем, он ставил задачи, я их решал.
      - Значит, это вы…
      - Да, это мои расчеты. Он мне все о вас рассказал. Конечно, не называл имени, но на его столе стояла фотография, и на обороте - ваше имя. Вы посмотрите.
      Я посмотрела. Там было написано: «Юлия. 21 сентября 2004 года».
      - Почему? - спросила я.
      Я не должна была задавать этого вопроса, я сказал тебе - не надо, но ты все равно спросила:
      - Почему он решил задачу для меня, а для себя - не стал? Он нашел во Вселенной все мои частички и соединил их, а для себя…
      Игорь покачал головой.
      - Не во Вселенной, Юлия. В Многомирье. Вы думаете, тайфун в Калахари - он в нашей Америке, той, что за океаном? Нет-нет, это в какой-то другой ветви мироздания. И звезда… как вы ее назвали… Альциор? Нет такой звезды в нашей Вселенной, она тоже в другой ветви, но это не мешает вам быть единым целым. Я бы никогда не смог найти эти решения, если бы не главная идея Стана - о просвете. Он говорил вам? Двумерное пространство, облегающее каждый из миров, как перчатка облегает ладонь. Пространство, соединяющее миры и разъединяющее их. Если бы не просвет, все ветви перепутались бы друг с другом, словно лианы в тропическом лесу. Мы бы жили в мире хаоса, где все наши решения реализовывались бы на наших глазах и взаимодействовали друг с другом. Физически это похоже на кошмар бесконечностей. Вы, наверное, не знаете, но у физиков в конце девятнадцатого века была, как им казалось, нерешаемая проблема - бесконечности в ультрафиолетовой части спектра черного тела. Из-за этого покончил с собой Больцман, не выдержал противоречия. Ав середине прошлого века возник другой кошмар - это бесконечности, от которых невозможно было избавиться в квантовой механике. И если бы не идея Стана о просвете, о двумерной оболочке, своеобразной коре, в которую одеты ветви мироздания, то физика Многоми-рья сейчас…
      - Он был гением? - перебила я.
      - Наверное.
      - Зачем вы мне все это рассказываете? - спросила я, не обращая внимания на твои знаки и на то, что на Альциоре произошла вспышка, опалившая мою крону так, что я ощутила ожог.
      - Я только хотел вернуть фотографию, - сказал Игорь, пряча взгляд.
      - Нет, - сказала я. - Фотографию вы могли выбросить.
      - Стан любил вас, Юлия.
      - Да, я это уже поняла. И поняла, что решение задачи… Я ничего не смыслю в этой вашей науке… Он - и вы, потому что без вас он не мог сделать расчет, - нашел в Многомирье мои… части, да? Нашел то, что сделало меня мной. Он хотел, чтобы я была счастлива. Не качайте головой, он хотел этого, я знаю, потому что когда-то тоже больше всего хотела, чтобы был счастлив человек, которого я тогда любила. Я говорила об этом Станиславу Никоновичу, и он мне обещал, а решил на самом деле другую задачу, для меня, и теперь я понимаю почему, но это ведь не все, верно? Есть еще что-то, о чем вы не решаетесь сказать? Есть, я чувствую…
      - Да, - кивнул Игорь. - Наверное, лучше, чтобы вы знали.
      Он все-таки выпил кофе - залпом, будто опрокинул рюмку водки.
      - Видите ли, Юлия, - сказал он, - мы еще очень мало знаем о Многомирье. Что знали физики о Вселенной сто лет назад? Даже галактики еще не были открыты. А Многомирье - это миллиарды вселенных, может, даже бесконечное количество, видите, мы даже этого не знаем. И каждое мгновение рождаются новые ветви, новые миры, мы пытаемся понять связи, придумываем аналогии. Менский представил его в форме кристалла, Савранский говорил о просветах между ветвями, Лебедев - о склейках, когда просвет в каком-то месте истончается, и ветви начинают взаимодействовать. А еще мы знаем теперь, что человек, всякая личность - это не индивидуум, не единица в нашем пространстве-времени, а мультивидуум, то есть существо, живущее во множестве ветвей и представляющее собой… Да что я вам рассказываю, Юлия, уж это вы знаете, чувствуете… благодаря Стану.
      Он говорил много, он, по-моему, говорил не по делу, он хотел что-то сказать и тянул время, толкуя о вещах, которые меня совершенно не волновали. Кристаллы, склейки, просветы, мультивидуумы - физика, теория… Зачем мне?
      Не торопи его, сказал я; я и не тороплю, подумала я, но когда же он наконец…
      - Видите ли, Юлия, - произнес Игорь. - Стан был человеком идей, а расчеты… Впрочем, я уже говорил… В общем, он вас любил. Да, это я говорил тоже. Он хотел, чтобы вы не просто стали собой в Многомирье, но чтобы вам было хорошо в нем жить. Аэто оказалось невозможно без… Ну, он ведь был связан с вами своим чувством. Вы могли стать собой, только если прервать эту связь, этот причинно-следственный поток…
      - Вы хотите сказать, что Стан умер… не от сердца?
      Игорь помолчал. Он не смотрел мне в глаза, старательно отводил взгляд, будто считал себя в чем-то передо мной виноватым.
      - От сердца, - сказал он наконец. - Стан поставил начальные и граничные условия задачи. И систему уравнений мы собрали вдвоем. Он предполагал всего лишь получить условия разрыва непрерывности - чтобы рассчитать обрыв связи между ним и вами.
      - Он хотел убить свою любовь, - жестко сказала я.
      - Можно сказать и так.
      - Почему он решил за меня? Почему он это с вами обсуждал, а не со мной?
      - Ну… Стан был уверен, что…
      - Что безразличен мне, да? Но ведь он мог хотя бы намекнуть!
      - Он говорил, что женщина прекрасно чувствует, когда ее любят.
      - Господи!
      - Его система уравнений, - печально сказал Игорь, - была с вашей несовместна, поверьте.
      - Как он умер? - спросила я.
      - Вы знаете. Сердце. Коронарная недостаточность.
      - А точнее? Это можно вызвать искусственно?
      - Нет, конечно. Искусственно можно растянуть просвет, это ведь двумерная поверхность, разделяющая ветви - те, в которых счастливы вы, и те, в которых он… Это мы и рассчитали вдвоем.
      - Связь между нами прервалась, и он умер, - сказала я. - А я даже ничего не почувствовала.
      - Ну… - это его «ну» стало меня раздражать, захотелось схватить Игоря за лацканы пиджака и хорошенько встряхнуть. - Вы не могли почувствовать, Юлия, это была односторонняя связь.
      - Неразделенная любовь, - пробормотала я.
      - Ну… да. Так, собственно, это и происходит на самом деле.
      - Он понимал, что умрет?
      Не надо так, сказал я; надо, подумала я, надо, мы должны знать все. Зачем? - подумал я.
      - Не знаю, - помолчав, ответил Игорь. - Вот что меня гложет все это время. Я не знаю. Что мы понимаем в физике Мультиверса? В ветвях, склейках, просветах, ветвлениях? Мы пока, как те древние греки, для которых весь мир состоял из четырех стихий, так же все упрощаем. Стан мог не представлять последствий, но мог догадываться, а мог и знать точно, я же говорю - интуитивно он предвидел почти любые мои решения: мог сказать, каким окажется результат расчета, еще до того, как я включал компьютер. Это меня и мучит - знал или нет.
      - И решили переложить груз на меня, - сказала я. - На нас.
      Он наконец поднял на меня глаза. Взгляд был совершенно больным. Он измучился, не сумев для себя решить, в чем на самом деле виновен.
      - Вы подумали, - продолжала я, - что мне… нам… легче будет нести этот груз, потому что я… мы…
      - Человек Многомирья, - тихо произнес он, я едва расслышала и наклонилась к нему через стол. - Мультивидуум. А я всего лишь просто человек.
      - Но вы - специалист! - воскликнула я. - Вы и для себя можете рассчитать…
      - Рассчитать могу, да. Но нужно создать задачу. Вы думаете, расчет - главное? Что я без Стана? Ни-че-го. Ноль.
      Я встала. Мой кофе и моя плюшка так и остались нетронутыми.
      - Извините, Игорь, - сказала я, и на этот раз я даже не попытался сдержать тебя; я должна была сказать это, и я с тобой согласился. - Извините, но в каком бы мире мы ни жили и кем бы себя ни ощущали… вы в вашем трехмерье, а я, какой себя сейчас знаю… каждый несет ответственность за сделанное им.
      - И вам нисколько не…
      - Перестаньте!
      Я вышла из кафе, чувствуя спиной его взгляд; наверное, мне это только казалось, может, он вообще не смотрел в мою сторону, погруженный в собственные мысли.
      Иди ко мне, сказал я, сейчас, сказала я, мне нужно подумать, давай думать вместе, но мы и так вместе, верно, и мысли у нас общие, послушай, ничего уже нельзя изменить, мы никогда не узнаем, принял ли он решение сам или просто не выдержало сердце, разорвалось, когда прервалась связь…
      Он хотел, чтобы я была счастлива.
      Ты счастлива.
      Да?
      Тихий ветерок, прятавшийся в пустыне Калахари, набрал силу и обрушился ураганом на маленький городок, в котором было всего двести домов и три тысячи жителей. А дерево Ламмат на планете Кен-дар под голубыми лучами Альциора опустило ветви к почве и застыло.
      Стан… Мне почему-то вспомнился художник, нарисовавший для больной девушки зеленый лист. Чего он хотел для себя? И знал ли, чем рисковал?
      Это совсем не похоже, сказал я, не нужно аналогий, не думай об этом. Нет?
 

This file was created

with BookDesigner program

[e-mail]

06.08.2008