Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Стихотворения

ModernLib.Net / Поэзия / Альфред Теннисон / Стихотворения - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Альфред Теннисон
Жанр: Поэзия

 

 


Альфред Теннисон

Стихотворения

Волшебница Шалот

1

По обе стороны реки

Во ржи синеют васильки,

Поля безбрежно-далеки,

Ведут в зубчатый Камелот.

Мелькает тень и там и тут,

И вдаль прохожие идут,

Глядя, как лилии цветут

Вкруг острова Шалот.

Осина тонкая дрожит,

И ветер волны сторожит,

Река от острова бежит,

Идя по склону в Камелот.

Четыре серые стены,

И башни, память старины,

Вздымаясь, видят с вышины

Волшебницу Шалот.

Седеют ивы над водой,

Проходят баржи чередой,

Челнок, тропою золотой,

Скользя, промчится в Камелот.

Но с кем беседует она?

Быть может, грезит у окна?

Быть может, знает вся страна

Волшебницу Шалот?

Одни жнецы, с рассветом дня,

На поле жёлтом ячменя,

Внимая песне, что, звеня,

С рекой уходит в Камелот;

И жнец усталый, при луне,

Снопы вздымая к вышине,

Тихонько шепчет, как во сне: —

«Волшебница Шалот!»

2

Пред нею ткань горит, сквозя,

Она прядёт, рукой скользя,

Остановиться ей нельзя,

Чтоб глянуть вниз на Камелот.

Проклятье ждёт её тогда,

Грозит безвестная беда,

И вот она прядёт всегда,

Волшебница Шалот.

Лишь видит в зеркало она

Виденья мира, тени сна,

Всегда живая пелена

Уходит быстро в Камелот.

Светло вспенённая река,

И тёмный образ мужика,

И цвет мелькнувшего платка

Проходят пред Шалот.

И каждый миг живёт тропа,

Смеётся девушек толпа,

И ослик сельского попа

Бредёт в зубчатый Камелот.

Порой, в зеркально глубине,

Проскачет рыцарь на коне,

Её не видит он во сне,

Волшебницу Шалот.

Но всё растёт узор немой,

И часто, в тихий час ночной,

За колесницей гробовой

Толпа тянулась в Камелот.

Когда же, лунных снов полна,

Чета влюблённых шла, нежна,

«О, я от призраков – больна!» —

Печалилась Шалот.

3

На выстрел лука, в стороне,

Зарделись латы, как в огне,

Скакал в доспехах, на коне,

Бесстрашный рыцарь Ланчелот.

Служил он даме-красоте,

Чьё имя было на щите,

Горевшем пышно, как в мечте,

Вдали-вблизи Шалот.

Свободно бились повода,

Алмаз горел в них, как звезда,

Играла звонкая узда,

Пока он ехал в Камелот.

Блистала светлая броня,

Могучий рог висел, звеня,

И бился по бокам коня,

Вдали-вблизи Шалот.

Седло в огнях из серебра,

Герба лучистая игра,

И шлем, и яркий цвет пера,

Весь блеск уходит в Камелот.

Так бородатый метеор

Во тьме ночей плетёт узор,

Как в этот миг сверкал простор

Пред стихнувшей Шалот.

Как пышен был поток лучей.

Копыта били всё звончей,

Светились кудри горячей,

Пока он ехал в Камелот.

Внимала песне гладь реки,

Осин и бледных ив листки,

Внимали песне васильки,

Пел рыцарь Ланчелот.

Забыт станок, забыт узор,

В окно увидел жадный взор

Купавы, шлем, кона, простор,

Вдали зубчатый Камелот.

Порвалась ткань с игрой огня,

Разбилось зеркало, звеня,

«Беда! Проклятье ждёт меня!» —

Воскликнула Шалот.

4

Бледнели жёлтые леса,

В реке рыдали голоса,

Закрыла буря небеса,

Летя с востока в Камелот.

Она сошла, как в забытьи,

И начертала у струи

На светлом выступе ладьи: —

Волшебница Шалот.

Шумя, туманилась волна,

И, как провидец, в блеске сна,

Взирала пристально она,

Глядя на дальний Камелот.

И день померкнул вдалеке,

Она лежала в челноке,

И волны мчали по реке

Волшебницу Шалот.

Мерцало платье белизной,

Как хлопья снега под луной,

Она плыла во тьме ночной,

И уплывала в Камелот.

И песню слышала волна,

И песня та была грустна,

В последний пела раз она,

Волшебница Шалот.

И смолк напев её скорбей,

И вот уж кровь остыла в ней,

И вот затмился взор очей,

Глядя на сонный Камелот.

И прежде чем ладья, светла,

До дома первого дошла,

Со звуком песни умерла

Волшебница Шалот.

В виду альтанов и садов,

И древних башен и домов,

Она, как тень, у берегов,

Плыла безмолвно в Камелот.

И вот кругом, вблизи, вдали,

Толпами граждане пришли,

И на ладье они прочли —

«Волшебница Шалот».

В дворце весёлый смех погас,

«О, Господи, помилуй нас!» —

Молились все, греха страшась,

И только рыцарь Ланчелот,

Подумав, молвил, не спеша:

«Лицом, как ангел, хороша,

Да упокоится душа

Волшебницы Шалот!»

Леди Шалотт

I.

По берегам реки легли

Поля возделанной земли,

Что с небом сходятся вдали,

А через луг – тропа в пыли

Уводит к замку Камелот.

Проходят люди чередой,

Глядят туда, где над водой

Качает лилии прибой

Вкруг острова Шалотт.

Дремлют буки, никнут ивы,

Ветерок колышет нивы,

Волны вечного прилива

Мимо острова лениво

Катят к замку Камелот.

Башен четырех громады

Поднимаются над садом

То – безмолвная ограда

Волшебницы Шалотт.

Кони под зеленой сенью

Тянут барки по теченью,

Покоряясь дуновенью,

Челноки крылатой тенью

Мчатся к замку Камелот.

Но кто в какие времена

Ее приметил у окна?

Известна ль в тех краях она

Волшебница Шалотт?

Лишь селяне, что с рассветом

Жать овес выходят летом,

Слышат песнь: при звуке этом

Эхо радостным ответом

Будит замок Камелот.

Ровно сноп к снопу ложится,

И, устало внемля, жницы

Шепчут: «Это – чаровница,

Госпожа Шалотт».

II.

Часами долгими подряд

Она волшебный ткет наряд.

Проклятью сбыться, говорят,

Коль труд прервет она, чтоб взгляд

Склонить на замок Камелот.

Ей суть проклятья не ясна,

Но ткет с усердием она,

К иным заботам холодна,

Волшебница Шалотт.

Она следит игру теней

В прозрачном зеркале: пред ней

В извечной смене лет и дней

Проходит череда людей

По дороге в Камелот.

Ключи на перекатах бьют;

Угрюмый деревенский люд

И жены с ярмарки бредут

От острова Шалотт.

Чреда придворных кавалькад,

На смирном мерине – аббат,

Порой пастух, гоня телят,

Иль юный паж в плаще до пят

Проходят к замку Камелот.

Порой в зеркальной мгле глубин

Возникнет конный паладин,

Не отдал сердца ни один

Волшебнице Шалотт.

Но любо ей сплетать в узор

Видения, что дразнят взор;

Порой, торжественно-нескор,

Дрог погребальных скорбный хор

Уводит к замку Камелот:

Раз двое в зареве луны

Шли, молоды и влюблены;

И молвила: «Не в радость – сны»,

Волшебница Шалотт.

III.

Луч солнца в кронах засиял,

Зажегся светом лат металл:

То, крепостной минуя вал,

По сжатым нивам проезжал

Отважный Ланцелот.

Герб на щите: пред госпожой

Колена преклонил герой;

Лучился отблеск золотой

Близ острова Шалотт.

Поводья украшал агат,

Как звезд кристаллы, что горят

В короне золотых плеяд;

Звенели колокольцы в лад

Дорогой к замку Камелот.

Сверкала перевязь с гербом,

И рог лучился серебром;

Звон лат будил поля, как гром,

Близ острова Шалотт.

Погожие синели дали:

Каменья на седле сияли,

Цветные перья шлем венчали,

И словно пламя полыхали,

Дорогой к замку Камелот.

Так, затмевая звезд узор,

В пурпурной ночи метеор

Проносится, лучист и скор,

Над островом Шалотт.

Взор прям и смел, душа ясна,

До самых плеч, как смоль черна,

Спадала локонов волна

Того, кто поступь скакуна

Направил к замку Камелот.

Гладь зеркально-колдовская

Замерцала, отражая:

«Тирра-лирра», – проезжая,

Пел сэр Ланцелот.

Она, забыв о полотне

И прялке, встала, чтоб в окне

Узреть кувшинки на волне,

И паладина на коне,

Взглянуть на замок Камелот.

Ткань прочь унесена была,

И раскололась гладь стекла;

«Сбылось проклятье», – воззвала

Волшебница Шалотт.

IV.

Порывам ветра уступая,

Лес осыпался, поникая;

Зло пенилась волна речная;

И ливня пелена сплошная

Заслонила Камелот.

Вниз сошла она, к причалу,

Где волна ладью качала,

И вдоль борта начертала:

«Волшебница Шалотт».

Как жрец, с судьбой вступивший спор,

Свой прозревает приговор,

Сквозь дымку, за речной простор

Она остекленевший взор

Вперила вдаль, на Камелот.

А в предзакатной тишине

Цепь отвязала, и в челне

Вдаль заскользила вслед волне

Волшебница Шалотт.

Под дуновеньем ветерка

Дрожали белые шелка,

Клонились ветви ивняка;

Сквозь ночь ладью влекла река

К воротам замка Камелот.

Ладья, потоку покорясь,

Вдоль взгорьев и полей неслась,

И песнь последняя лилась

Волшебницы Шалотт.

Звучала песнь, свята, грустна,

То звонко, то едва ясна;

Кровь остывала, пелена

Застлала взор, пока она

Глядела вдаль, на Камелот.

И только речка донесла

Ладью до первого села,

Напев прервался: умерла

Волшебница Шалотт.

Вдоль галереи, под мостом,

Минуя башню, сад и дом,

Скользил мерцающий фантом,

Потоком в тишине влеком

В гордый замок Камелот.

Люд собрался на причале:

Лорды, дамы, сенешали,

И вдоль борта прочитали:

«Волшебница Шалотт».

Кто пред нами? Что случилось?

В башне, где окно светилось,

Ожиданье воцарилось.

Оробев, перекрестилась

Стража замка Камелот.

Но Ланцелот, помедлив миг,

Сказал: «Ее прекрасен лик;

Господь, во благости велик,

Будь милостив к Шалотт».

Смерть Старого Года

Печальна песня зимних вьюг,

Все тише колокола глас.

Бесшумно соберемся в круг,

Ведь Старый Год – наш давний друг —

Встречает смертный час.

О, Старый Год, не умирай!

С тобою так сдружились мы.

С тобою так сроднились мы.

О, Старый Год, не умирай!

Он слег, уже не встанет вновь

И не увидит вновь восход.

Все тише в нем струится кровь…

Он дал мне друга, дал любовь,

А Новый Год – возьмет.

О, Старый Год, не уходи!

Ты слишком долго жил средь нас,

Смеялся и любил средь нас.

О, Старый Год, не уходи!

Он был на выдумки богат,

В забавах кто сравнится с ним?

И пусть мутнее ясный взгляд,

И пусть враги его чернят,

Он другом был моим.

О, Старый Год, не умирай!

Нам было по пути с тобой,

Позволь и мне уйти с тобой.

О, Старый Год, не умирай!

Он чашу жизни до краев

Черпал. Увы! Что сталось с ней?

Его наследник средь снегов

Торопится под отчий кров,

Но смерть придет быстрей.

У каждого свои права.

Сияет небосвод, мой друг,

Беспечный Новый Год, мой друг,

Спешит войти в свои права.

Он тяжко дышит. За стеной

Пропел петух. Трещит сверчок.

Мелькают тени предо мной.

Лег снег. Неярок свет ночной.

Уж полночь – близок срок.

Пожми нам руки в смертный час,

Поверь, нам жаль терять тебя.

Позволь еще обнять тебя.

Простись же с нами в смертный час.

Он умер. Пробил час потерь

И нас покинул Старый Год.

Друзья, проститесь с ним теперь,

Всплакните – и откройте дверь

Тому, кто молча ждет.

А ну-ка выйди на крыльцо.

Взгляни-ка на крыльцо, мой друг.

Там новое лицо, мой друг.

Там новое лицо.

В долине

Вниз по длине, где воды текут,

Белые воды,

Тридцать два года не был я тут,

Тридцать два года.

Здесь мы ходили с тобою вдвоем,

Двигались вместе,

Тридцать два года как белый туман

Тихо исчезли.

Прошлое живо и голос живой – лиственный шорох.

Где ты, любимая? Я за тобой.

Свидимся скоро.

Надежды нет, печали много

Надежды нет, печали много.

Печальны помыслы мои

Но ты, великая Природа,

Коснись меня и оживи!.

Как с наступлением весны

Цветут бесплодные долины.

Как оживляет свет луны

Ночные серые руины.

Пыль на могиле моей

Пыль на могиле моей,

Тяжесть подошв.

Глупые слёзы не лей —

Всё это ложь.

Ветер метёт лепестки

В клёкоте стай.

Хватит и этой тоски,

Не стой, ступай.

Время – тяжёлый недуг.

Как я устал!

Мёртвый живому не друг.

Не стой, ступай.

Перевел Яков Фельдман

Пересекая Черту

И закат и звезда с высоты

За собою меня зовут.

И не надо стонать у последней черты,

А пора собираться в путь.

Так прилив выгибает спину

И в пене ревет прибой,

Вывинчиваясь из самых глубин

И опять уходя домой

Темнеет. Вечерний звон.

Дневной затихает шум.

И не надо грустить и ронять слезу

Оттого, что я ухожу.

Время, Место – остались здесь.

А меня понесло – туда.

Я надеюсь столкнуться лицом к лицу

С Хозяином Бытия

Перевел Яков Фельдман

Годива[1]

Я поджидал поезда в Ковентри[2]

И на мосту стоял с толпой народа,

На три высоких, древних башни глядя;

И старое преданье городское

Мне вспомнилось…

Не мы одни – позднейший

Посев времен, новейшей эры люди,

Что мчимся вдаль, пути не замечая,

И прошлое хулим и громко спорим

О лжи и правде, о добре и зле, —

Не мы одни любить народ умели

И скорбь его душою понимать.

Не так, как мы (тому теперь десятый

Минует век), не так, как мы, народу

Не словом, делом помогла Годива,

Супруга графа грозного, что правил

Всевластно в Ковентри. Когда свой город

Он податью тяжелой обложил,

И матери сошлись толпами к замку,

Неся детей, и плакались: «Коль подать

Заплатим – все мы с голоду помрем!» —

Она пошла к супругу. Он один

Шагал по зале средь собачьей стаи;

На пядь вперед торчала борода,

И на локоть торчали сзади космы.

Про общий плач Годива рассказала

И мужа умоляла: «Если подать

Они заплатят – с голоду умрут!»

Он странно на нее глаза уставил

И молвил: «Полноте! Вы не дадите

Мизинца уколоть за эту сволочь!» —

«Я умереть готова!» – возразила

Ему Годива. Он захохотал;

Петром и Павлом клялся[3], что не верит;

Потом по бриллиантовой сережке

Ей щелкнул и сказал: «Слова! слова!» —

«Скажите, чем, – промолвила она, —

Мне доказать? Потребуйте любого!»

И сердцем жестким, как рука Исава[4],

Граф испытанье выдумал… «Ступайте

На лошади по городу нагая —

И отменю!» Насмешливо кивнул

Он головой и ровными шагами

Пошел, с собой собачью стаю клича.

Когда одна осталася Годива,

В ней мысли, словно бешеные вихри,

Кружились и боролися друг с другом,

Пока не победило состраданье.

Она отправила герольда в город,

Чтоб с трубным звуком всем он возвестил,

Что граф назначил тяжкое условье,

Но что она спасти народ решилась.

«Они меня все любят, – говорила, —

Так пусть до полдня ни одна нога

Не ступит, ни один не взглянет глаз

На улицу, когда я ехать буду;

Пусть посидят покамест дома все,

Затворят двери и закроют окна».

Потом пошла она в свою светлицу

И пряжку пояса с двумя орлами,

Подарок злого лорда своего,

Там расстегнула. Но у ней стеснилось

Дыханье, и замедлилась она,

Как медлит в белой тучке летний месяц.

Опомнившись, тряхнула головой,

И до колен рассыпались волнами

Ее густые волосы. Поспешно

Она одежду сбросила и стала

Украдкою по лестнице спускаться.

Как луч дневной между колонн скользит,

Так и Годива кралась от колонны

К колонне, и в воротах очутилась.

Тут конь ее стоял уж наготове,

Весь в пурпуре и в золотых гербах.

И на коне поехала Годива,

Одета целомудрием. Казалось,

Вокруг нее весь воздух притаился,

И ветерок едва дышал от страха,

И щурились исподтишка, лукаво

На желобах с широкой пастью рожи.

Дворняжка где-то тявкнула, и щеки

Годивы вспыхнули. Шаги коня

Ее кидали и в озноб и в трепет.

Казалось ей, что все в щелях коварных

Глухие стены, что затем теснятся

Над головой у ней шпили домов,

Чтоб на нее взглянуть из любопытства.

Но ехала и ехала Годива,

Пока пред ней в готические арки

Градской стены не показалось поле,

Сияя белым цветом бузины.

Тогда она поехала назад,

Одета целомудрием. В то время

Один несчастный, никогда не знавший

Биенья благодарности в груди

И бранному присловью давший имя,

Дыру в закрытом ставне пробуравил

И, весь дрожа, лицом к нему припал;

Но не успел желанья утолить,

Как у него глаза оделись мраком —

И вытекли. Так сила дел благих

Сражает злые чувства. Ничего

Не ведая, проехала Годива —

И с сотни башен разом сотней медных

Звенящих языков бесстыдный полдень

Весь город огласил. Она поспешно

Вошла в свою светлицу и надела

Там мантию и графскую корону,

И к мужу вышла, и с народа подать

Сняла, и в памяти людской навеки

Оставила свое святое имя.

Годива

Я в Ковентри ждал поезда, толкаясь

В толпе народа по мосту, смотрел

На три высоких башни – и в поэму

Облек одну из древних местных былей.

Не мы одни – плод новых дней, последний

Посев Времен, в своем нетерпеливом

Стремленье вдаль злословящий Былое, —

Не мы одни, с чьих праздных уст не сходит

Добро и Зло, сказать имеем право,

Что мы народу преданы: Годива,

Супруга графа Ковентри, что правил

Назад тому почти тысячелетье,

Любила свой народ и претерпела

Не меньше нас. Когда налогом тяжким

Граф обложил свой город и пред замком

С детьми столпились матери, и громко

Звучали вопли: «Подать нам грозит

Голодной смертью!» – в графские покои,

Где граф, с своей аршинной бородой

И полсаженной гривою, по залу

Шагал среди собак, вошла Годива

И, рассказав о воплях, повторила

Мольбу народа: «Подати грозят

Голодной смертью!» Граф от изумленья

Раскрыл глаза. «Но вы за эту сволочь

Мизинца не уколете!» – сказал он.

«Я умереть согласна!» – возразила

Ему Годива. Граф захохотал,

Петром и Павлом громко побожился,

Потом по бриллиантовой сережке

Годиву щелкнул: «Россказни!» – «Но чем же

Мне доказать?» – ответила Годива.

И жесткое, как длань Исава, сердце

Не дрогнуло. «Ступайте, – молвил граф, —

По городу нагая – и налоги

Я отменю», – насмешливо кивнул ей

И зашагал среди собак из залы.

Такой ответ сразил Годиву. Мысли,

Как вихри, закружились в ней и долго

Примечания

1

Сюжет «Годивы» взят из средневековой легенды. Михайлов писал: «По поводу того, как следует воссоздавать старые предания поэту нашего времени, нельзя не вспомнить прелестной легенды Теннисона о графине Годиве, легенды, которая считается классическим произведением в английской литературе. В ней такое полное отсутствие всяких искусственных приемов, такая естественная последовательность рассказа, что, и переведенная в прозе, она почти не утрачивает своей удивительной красоты и грации. Это большая похвала, потому что только произведения народной поэзии выдерживают такое испытание».

2

Ковентри – город в Англии.

3

Петр и Павел – святые христианской церкви.

4

Исав, сын патриарха Исаака, охотник, руки которого были сильными и косматыми (Библия, Книга Бытие, гл. 25, ст. 25).

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.