Роль морских сил в мировой истории

Тем не менее смутное чувство пренебрежения к опыту прошлого, который, как полагают, вышел из употребления, соединяется с естественной ленью – чтобы не дать людям осмыслить даже те постоянные уроки стратегии, которые лежат на поверхности истории флота. Например, многие ли смотрят на Трафальгарскую битву, венчающую славу Нельсона и его гений, иначе, чем на некий изолированный, исключительный случай? Многие ли задают себе вопрос стратегического свойства: как корабли оказались именно в этом месте? Многие ли понимают, что это был последний акт большой стратегической драмы, длившейся год или больше, в которой Наполеон и Нельсон, два величайших полководца, когда-либо жившие на земле (даже Наполеона, видимо, можно считать не «величайшим», а «одним из величайших» – в одном ряду с Александром Македонским, Ганнибалом, Чингисханом и другими. Нельсон же, как и Веллингтон, только «крупный» или «большой» – таких на памяти десятки. – Ред.), противостояли друг другу? При Трафальгаре потерпел поражение не Вильнев, но Наполеон. Победил не Нельсон, но Англия, которая была спасена (почему спасена? Вильнев шел из Кадиса в Средиземное море, в противоположную от Англии сторону и был перехвачен Нельсоном. – Ред.). Почему? Потому что комбинации Наполеона провалились, а интуиция и активность Нельсона позволили английскому флоту отслеживать действия противника и в решающий момент атаковать его корабли, стоящие на якоре[4]. Тактика при Трафальгаре, открытая критике в деталях, была в основных чертах сообразной с принципами ведения войны. И смелость этой тактики была оправдана как настоятельностью битвы, так и ее результатами. Но важные уроки эффективной подготовки, активного и энергичного ведения битвы, а также мышления и интуиции британского флотоводца в предшествовавшие месяцы являются уроками стратегии и, как таковые, остаются полезными.

В данных двух примерах события пришли к естественному и убедительному итогу. Можно привести третий пример, итог в котором, оказавшись не столь убедительным, дает основания обсудить, что могло быть сделано. В Войне за независимость против Англии Северо-Американские Соединенные Штаты выступали в 1779 году в союзе с Францией и Испанией. Флоты союзников трижды входили в Ла-Манш, однажды в количестве 66 линейных парусных кораблей, заставив английский флот спасаться в своих портах, поскольку он сильно уступал союзникам в численности. Теперь Испания ставила себе большую задачу – вернуть Гибралтар и Ямайку. Для возвращения почти неприступного Гибралтара союзники предприняли огромные усилия как на суше, так и на море. Они оказались безрезультатными. Возникает вопрос – и он относится к сфере стратегии, – что было бы более эффективным для взятия Гибралтара? Контроль союзниками Ла-Манша, их атаки английского флота в его собственных портах, сохранение угрозы подрыва морской торговли Англии, а также вторжение на Британские острова, с одной стороны, или более энергичные усилия, направленные против отдаленной и сильно укрепленной крепости империи, – с другой? Англичане, долгое время жившие в безопасности, были особенно чувствительны к опасениям вторжения, и основательные попытки поколебать их веру в непобедимость британского флота привели бы к падению воли к сопротивлению на островах. Каков бы ни был ответ, вопрос, в его стратегической постановке, является справедливым. В другой форме его выразил французский офицер того периода, предложивший сконцентрировать усилия на захвате Ямайки, которую можно было бы обменять на Гибралтар. Маловероятно, однако, чтобы Англия поступилась бы ключевым оплотом на Средиземноморье в обмен на обладание подобной зарубежной территорией, хотя и могла пойти на это ради спасения родных очагов и столицы. Наполеон однажды сказал, что завоюет Пондишери (в Юго– Восточной Индии, ныне союзная территория Пондишери. – Ред.) на берегах Вислы. Если бы он был способен контролировать Ла-Манш, как это делал некоторое время в 1779 году флот союзников, можно ли усомниться, что он завоевал бы Гибралтар на берегах Англии?

Чтобы сильнее подчеркнуть ту истину, что история, давая нам материал для изучения стратегии, одновременно иллюстрирует правила ведения войны через факты, приведем еще два примера, которые относятся к более отдаленной эпохе, чем та, которая рассматривается в этой работе. Как случилось, что в двух великих сражениях в Средиземноморье между державами Востока и Запада, в ходе одного из которых решалась судьба всего мира, противоборствовавшие флоты сталкивались в таких близко расположенных друг от друга точках, как мыс Акций (Актий) и Лепанто? Было ли это просто совпадением или стечением обстоятельств, которое повторилось и может повториться вновь?[5]Если последнее возможно, то стоит докопаться до причины этого. Потому что, если бы снова появилась великая морская восточная держава, подобная державе Антония или Османской империи, возникли бы те же стратегические вопросы. В настоящее время действительно кажется, что центр морской мощи, представленный главным образом Англией и Францией, находится преобладающей частью на Западе, но если каким-то образом к господству в Черноморском бассейне, которым сейчас обладает Россия, прибавится ее контроль над входом в Средиземное море, существующие стратегические условия, влияющие на морскую силу, обязательно изменятся. Теперь, если бы Запад настроился на конфронтацию с Востоком, Англия и Франция сразу же беспрепятственно дошли бы до Леванта, как они сделали это в 1854 году и как Англия в одиночку сделала в 1878 году. В случае же вышеупомянутого изменения условий Восток, как дважды это случалось прежде, перехватил бы Запад на полпути.

В весьма заметный и важный период мировой истории морская сила оказывала стратегическое влияние и имела вес, которые оценены не в должной мере. Сейчас уже невозможно располагать всем объемом знаний, которые необходимы для подробного отслеживания ее влияния на исход Второй Пунической войны (218–201 до н. э.). Но и косвенных свидетельств достаточно для обоснованного вывода о морской силе как решающем факторе. Точная оценка этого вопроса не может быть сформулирована на основе лишь тех характерных фактов этой войны, которые мы знаем, поскольку они, как правило, не отражают морские операции. Требуется также знакомство с подробностями общей истории флота, чтобы сделать из малейших косвенных свидетельств правильные выводы, опирающиеся на знание того, что было возможным в хорошо известные исторические периоды. Господство на море, каким бы оно ни было прочным, отнюдь не подразумевает, что одиночные корабли противника или небольшие эскадры не могли тайком выбираться из своих портов, пересекать более или менее освоенные пространства океана, совершать внезапные опасные нападения на незащищенные участки протяженной береговой линии, прорываться в блокированные гавани. Наоборот, история показывает, что такие вылазки всегда возможны, в определенной мере, для слабой из сторон, независимо от степени неравенства сил. Поэтому вовсе неудивительно, что в условиях полного господства на море (или в его преобладающей части) римского флота карфагенский флотоводец Бомикар на четвертый год войны, после сокрушительного поражения римлян в битве при Каннах, доставил на юг Италии 4 тысячи воинов и некоторое количество боевых слонов. Неудивительно и то, что на седьмой год войны он, избегнув столкновения с римским флотом у Сиракуз, вновь появился в Таренте, которым тогда владел Ганнибал. Неудивительно, что Ганнибал отправлял в Карфаген посыльные судна, и даже то, что он в конце концов благополучно добрался до Африки со своей поредевшей армией. Ни один из этих фактов не свидетельствует о том, что власти Карфагена могли по своему желанию оказывать Ганнибалу морем постоянную поддержку, которую он, собственно, и не получал. Но эти факты вполне могут создать впечатление, что такая помощь могла оказываться. Следовательно, утверждение, что преобладание римлян на море оказывало решающее влияние на ход войны, нуждается в проверке установленными фактами.

Моммзен пишет, что в начале войны Рим господствовал на море. По какой-то причине или ряду причин это государство, в основном не морское, добилось превосходства над своим морским соперником во время Первой Пунической войны, превосходство, которое имело продолжение. В ходе Второй Пунической войны не было ни одного крупного морского сражения – обстоятельство, которое само по себе и еще более в связи с другими хорошо известными фактами указывает на превосходство, подобное тому, которое в другие исторические эпохи характеризовалось теми же чертами.

Поскольку Ганнибал не оставил мемуаров, мотивы, заставившие его совершить опасный и почти катастрофический поход по Галлии, а затем через Альпы, неизвестны. Однако его флот у побережья Испании, определенно, не был достаточно сильным, чтобы состязаться с римским флотом. Если бы это было не так, полководец мог бы последовать путем, которым двинулся на самом деле, по каким-то причинам, известным ему самому. Но если бы он переправился морем, то не потерял бы 33 тысячи из почти 60 тысяч воинов-ветеранов, с которыми начал поход.

В то время как Ганнибал совершал свой опасный поход, римляне отправили в Испанию часть своего флота с армией на борту. Морская экспедиция обошлась без серьезных потерь, и римская армия успешно высадилась к северу от Эбро, на линии коммуникаций Ганнибала. В то же время другая эскадра с войсками на борту была направлена на Сицилию. Вместе две эскадры насчитывали 220 кораблей. В районах боевых действий каждая из эскадр перехватила и разгромила (без особых затруднений) по эскадре карфагенян, о чем можно судить по мимолетному упоминанию об этих сражениях и что указывает на действительное превосходство римского флота.

Через два года война приобрела следующий характер: Ганнибал, вторгнувшийся в Италию с севера, после ряда успехов прошел на юг, минуя Рим, и закрепился на юге Италии, снабжая свою армию за счет этой страны. Это обстоятельство отчуждало от него население и делало его положение особенно ненадежным при соприкосновении с мощной политической и военной системой контроля страны, которую создал Рим. Поэтому карфагенский полководец столкнулся с острой необходимостью установления связей между своей армией и какой-нибудь надежной базой, откуда поступали бы снабжение и подкрепления, что в понятиях современной войны и называется «коммуникациями». Существовало три надежных региона, которые, каждый по отдельности или все вместе, могли бы послужить такой базой. Это – сам Карфаген, союзная Македония и Испания. С первыми двумя связь могла осуществляться только морем. Из Испании, где Ганнибал пользовался самой надежной поддержкой, до него можно было добраться как по суше, так и по морю, пока противник не перерезал линии коммуникаций. Но морской путь был более коротким и легким.

В первые годы войны Рим, благодаря своей морской силе, осуществлял полный контроль над морским пространством между Италией, Сицилией и Испанией, то есть прежде всего над Тирренским и Лигурийским морями. Морское побережье от Эбро до Тибра большей частью не вызывало у него опасений. После битвы при Каннах (216 до н. э.) из союза с Римом вышли Сиракузы (213 до н. э.), мятеж распространился на остальную Сицилию (и многие города континентальной Италии. – Ред.), Македония также вступила в альянс с Ганнибалом. Эти события вызвали необходимость расширить зону операций римского флота и напрячь его силы. Какие изменения претерпела диспозиция флота и как это отразилось в дальнейшем на противоборстве Рима с Ганнибалом?

Имеются ясные указания на то, что Рим никогда не терял контроля над Тирренским морем, поскольку его эскадры беспрепятственно ходили из Италии в Испанию и обратно. Он также контролировал испанское побережье, с тех пор как Публий Корнелий Сципион (будущий победитель Ганнибала, называемый также Африканским и Старшим. – Ред.) счел полезным развернуть здесь силы флота. В Адриатике была создана военно-морская база в Брундизии (совр. Бриндизи) с приданной ей эскадрой для сдерживания Македонии. Эта база выполняла свои функции настолько эффективно, что ни один македонский воин не смог ступить на итальянскую территорию. «Нехватка боевых кораблей, – пишет Моммзен, – парализовала все поползновения Филиппа». В данном случае влияние морской силы даже не подвергается сомнению.

На Сицилии борьба сосредоточилась вокруг Сиракуз. Там действовали флоты Карфагена и Рима, но превосходство явно находилось на стороне последнего. Хотя карфагенянам временами удавалось доставлять в город различные поставки, они стремились избегать боевых столкновений с римским флотом. Владея Лилибеем (современный город Марсала), Панормом (Палермо) и Мессаной (Мессиной), флот Рима создал достаточное количество военно-морских баз на северном и западном побережье острова. Карфагенянам оставался открытым доступ к городу с юга, и они пользовались этим для поддержки антиримского восстания.

Из сопоставления всех этих фактов складывается резонный вывод, подкрепляемый всем ходом истории, что римский флот контролировал море к северу от линии, проведенной от Тарракона (совр. Таррагона) в Испании до Лилибея на западной оконечности Сицилии, далее вокруг северного побережья острова через Мессинский пролив к Сиракузам и оттуда в Брундизию (Бриндизи) на побережье Адриатики. Этот контроль длился без перерыва всю войну. Он не исключал морских вылазок противника, крупных и малых, о которых уже шла речь, но препятствовал постоянному и безопасному пользованию коммуникациями, в которых Ганнибал испытывал жизненно важную потребность.

С другой стороны, представляется столь же очевидным, что в первые десять лет войны римский флот не был достаточно сильным для проведения постоянных операций на морском пространстве между Сицилией и Карфагеном, а также к югу от вышеуказанной линии. Вначале Ганнибал использовал корабли, предназначенные для обеспечения коммуникаций между Испанией и Африкой, которые римляне в то время еще не пытались нарушить.

Следовательно, морская сила Рима полностью выключила из войны Македонию. Она не могла воспрепятствовать довольно эффективным и крайне опасным рейдам Карфагена на Сицилию, но вполне справлялась с блокированием транспортировки карфагенских войск в собственно Италию, когда она была бы особенно опасной. А как обстояло дело с Испанией?

Испанию отец Ганнибала Гамилькар Барка и сам Ганнибал готовили в качестве плацдарма для вторжения в Италию. С 235 года до н. э. вплоть до начала Второй Пунической войны они завоевали эту страну, распространяли и укрепляли свою власть над ней, как политическую, так и военную, с редкой предусмотрительностью. Они взрастили и закалили в местных войнах большую армию ветеранов. Перед своим выступлением в поход Ганнибал передал власть своему младшему брату Гасдрубалу сохранившему ему свою верность до конца (Гасдрубал погиб, идя на помощь брату, в 207 году до н. э. – Ред.), верность, рассчитывать на которую в погрязшей в склоках африканской столице у Ганнибала не было оснований.

Ко времени выступления Ганнибала в поход власть Карфагена в Испании утвердилась от Гадеса (Кадиса) до реки Ибер (Эбро). Район между этой рекой и Пиренеями был заселен племенами, дружественными римлянам, но неспособными в отсутствие покровителя оказать эффективное сопротивление Ганнибалу. Он покорил их, оставив 11 тысяч солдат контролировать этот район, пока здесь не высадились римляне и таким образом не отрезали Ганнибала от своей базы.

Гней Сципион прибыл сюда, однако, в том же 218 году до н. э. с армией численностью в 20 тысяч человек, нанес поражение карфагенянам и занял как побережье, так и внутреннюю территорию к северу от Эбро. Таким образом, римляне овладели землями, которые перекрыли путь подкреплениям от Гасдрубала к Ганнибалу и с которых они могли атаковать карфагенян в Испании. Безопасность же собственных коммуникаций римлян с Италией по воде была обеспечена их превосходством на море. Они создали военно-морскую базу в Таррагоне, противостоявшую базе Гасдрубала в Новом Карфагене (Картахене), а затем вторглись в карфагенские владения. Война в Испании под командованием Гнея и Публия Корнелия (того, кто потерпел поражение от Ганнибала в 218 году до н. э. на р. Треббия, не путать с Публием Корнелием Сципионом (Африканским Старшим. – Ред.) Сципионов с переменчивой фортуной в течение семи лет, очевидно, тема побочная. По ее окончании Гасдрубал нанес римлянам в 211 году до н. э. сокрушительное поражение, оба брата погибли, а карфагеняне почти преуспели в прорыве через Пиренеи с подкреплениями для Ганнибала. Их попытка в тот момент, однако, не имела успеха. И прежде чем ее возобновили, падение Капуи высвободило 12 тысяч римских солдат-ветеранов, посланных в Испанию под командованием Клавдия Нерона, полководца исключительных способностей. Ему обязан своими успехами в дальнейшем ходе Второй Пунической войны любой римский военачальник. Это своевременное подкрепление, восстановившее ослабленный контроль римлян над дорогами, по которым продвигались войска Гасдрубала, прибыло морем – путем хотя и наиболее коротким и легким, но закрытым для карфагенян римским флотом.

Через два года, в 209 году до н. э., Публий Корнелий Сципион, позднее прославившийся как Африканский, принял командование римскими войсками в Испании и взял Новый Карфаген комбинированной атакой с суши и моря. Затем он предпринял необычный шаг по уничтожению своего флота и передаче матросов армии. Сципион не удовлетворился действиями своей армии в качестве сдерживающей[6] силы, перекрывающей проходы в Пиренеях войскам Гасдрубала. Он совершил бросок в Южную Испанию и вступил с противником в ожесточенный, но не решающий бой на берегах Гвадалквивира. После этого боя Гасдрубал оторвался от Сципиона, поспешил на север, перебрался через Пиренеи в их крайней северо-западной части и двинулся в Италию, где положение Ганнибала ухудшалось с каждым днем, поскольку его естественные боевые потери не восполнялись.

Когда Гасдрубал, не понесший во время перехода больших потерь, вторгся в Италию с севера, война длилась уже десять лет. Если бы его войска беспрепятственно соединились с армией, которой командовал непревзойденный Ганнибал, то мог бы произойти решающий перелом в войне, поскольку сам Рим находился на грани истощения. Железные путы, которыми он связал свои колонии и союзные государства, были напряжены до предела. Некоторые из них уже разорвались. Но и оба брата также попали в крайне опасное положение. Один находился у реки Метавр, другой – в Апулии, на расстоянии 200 миль. Каждому из братьев противостояли превосходящие по численности силы, и обе эти римские армии располагались между разделенными карфагенскими войсками. Такая обманчивая обстановка, так же как длительная задержка с прибытием войск Гасдрубала, возникла в результате господства римлян на море; римляне также в течение всей войны препятствовали взаимодействию братьев-карфагенян, которые не могли использовать коммуникации через Галлию. В то самое время, когда Гасдрубал двигался протяженным и опасным кружным путем по суше, Сципион отправил 11 тысяч воинов из Испании морем в качестве подкреплений противостоявшей карфагенскому полководцу римской армии. В результате гонцы от Гасдрубала к Ганнибалу, которые были вынуждены преодолевать столь широкую полосу враждебной территории, попали в руки Клавдия Нерона, командовавшего южной армией римлян. Он, таким образом, узнал маршрут, которым собирался идти Гасдрубал. Нерон правильно оценил ситуацию и, обманув бдительность Ганнибала и оставив против него заслон, совершил форсированный марш с 7 тысячами своих лучших воинов для соединения с северной армией. После этого два консула обрушились на Гасдрубала превосходящими силами (40 тысяч) и разгромили его армию (около 30 тыс.). Сам карфагенский военачальник погиб в бою. Первой вестью о произошедшей трагедии для Ганнибала стала отсеченная голова брата, подброшенная в его лагерь. По преданию, он воскликнул, что Рим теперь будет господином мира. Битву при Метавре многие считают важнейшим сражением, решившим исход борьбы между двумя древними государствами.

Военную обстановку, которая сложилась после битвы при реке Метавр, можно резюмировать следующим образом. Чтобы победить римлян, следовало атаковать их в Италии, где помещалось средоточие их мощи, а также расколоть крепкую конфедерацию во главе с Римом. Такова была цель карфагенян. Для ее достижения они нуждались в надежной базе для военных действий и безопасных линиях коммуникаций. Базу карфагеняне создали в Испании творческим гением великого семейства Барка, соответствующих линий коммуникаций так и не удалось обеспечить. Имелись два возможных пути: один проходил морем, другой – кружной дорогой через Галлию. Первый путь блокировала военно-морская мощь Рима, второй путь сделала сначала ненадежным, а потом и вовсе перехватила римская армия, оккупировавшая СевероВосточную Испанию. Оккупация стала возможной тоже благодаря морской силе, которую карфагеняне во Второй Пунической войне никогда не могли нейтрализовать. В отношении Ганнибала и места базирования его армии римляне, следовательно, занимали две господствующие позиции, это – сам Рим и Северо-Восточная Испания, сообщавшиеся между собой по свободным линиям коммуникаций – морем. Таким путем римские армии, находившиеся на обеих территориях, постоянно оказывали друг другу поддержку.

Представим себе на месте Средиземного моря ровную пустынную местность. На ней возвышались бы горные хребты Корсики и Сардинии, крепости в Тарраконе, Лилибее и Мессане, прибрежные горные хребты, подступающие к берегу почти до Генуи, мощные укрепления в Массилии (совр. Марсель) и других местах. Если бы римляне располагали также вооруженной силой, способной пересечь эту пустыню по своей воле, а противник был бы значительно слабее и, следовательно, был принужден совершить большой обходной марш для сосредоточения своих сил, военная обстановка была бы предельно ясной. Трудно было бы переоценить значение и влияние такой силы римлян. Надо полагать также, что упомянутый противник, при всей своей слабости, совершал бы вторжения и рейды на территорию римлян, жег деревни, опустошал пограничные земли на протяжении нескольких миль, даже отбивал временами охраняемые обозы, не перерезая, однако, полностью коммуникации. Такие хищнические действия совершались более слабыми соперничающими прибрежными странами во все эпохи, но они ни в коей мере не оправдывают заключения, несовместимого с известными фактами. А именно заключения, будто «ни Рим, ни Карфаген не владели бесспорным господством на море», поскольку «римский флот временами наведывался к побережью Африки, а карфагенский флот, в свою очередь, появлялся у побережья Италии». В рассматриваемом случае флот играл роль вышеупомянутой силы в предполагаемой пустыне. Но так как флот действовал в условиях стихии, непривычной для большинства историков, так как моряки с незапамятных времен выглядели как чуждая раса и не имели собственных пророков, то ни их самих, ни их профессию до конца не понимали. Огромное решающее влияние флота в ту эпоху не принималось во внимание. Если приведенные аргументы разумны, то игнорировать морскую силу в качестве одного из решающих факторов так же нелепо, как абсурдно утверждение о ее исключительном влиянии.

Приведенные примеры из исторических эпох, разделенных значительными периодами времени, которые еще не рассматривались или уже рассматривались в данном исследовании, призваны показать значимость темы и существо уроков, преподанных историей. Как отмечалось ранее, эти примеры более часто выступают под рубрикой стратегии, чем тактики. Они относятся скорее к военным кампаниям, чем к отдельным сражениям, и поэтому представляют собой большую ценность. Подкрепим это суждение крупным авторитетом. Жомини (1779–1869, военный теоретик, генерал, автор ряда трудов по стратегии и военной истории. По происхождению швейцарец, с 1804 года на французской службе, с 1813 года на русской службе. – Ред.) пишет: «Когда мне случилось побывать в Париже в конце 1851 года, один известный деятель оказал мне честь, поинтересовавшись моим мнением относительно того, приведут ли недавние изобретения новых видов вооружения к изменениям в методах ведения войны. Я ответил, что они, видимо, повлияют на некоторые особенности тактики, но в крупных стратегических операциях и комбинациях сражений победа сейчас, как и прежде, достигается применением правил, при помощи которых добивались успехов полководцы всех эпох – эпох Александра Македонского и Цезаря, Фридриха и Наполеона». Данное исследование приобретает ныне особое значение в отношении военно-морских сил – из-за обретения современными паровыми судами мощных двигателей, влияющих на скорость и постоянство хода. В эпохи галер и парусных судов из-за неблагоприятных погодных условий могли провалиться самые лучшие планы сражений, но этот фактор ныне почти утратил влияние. Правила, которые должны определять крупные морские операции, применимы ко всем эпохам и выводятся из примеров истории. Возможность же пользоваться этими правилами при незначительном влиянии погодных факторов – недавнее достижение.

Определения, которые обычно даются слову «стратегия», сводят ее к военным комбинациям, объемлющим один или более театров боевых действий, либо изолированных, либо взаимосвязанных, но всегда рассматриваемых как актуальные или непосредственные военные события. Как ни уместны эти определения, современный (конец XIX века. – Ред.) французский эксперт совершенно прав, когда указывает, что они слишком узки для морской стратегии. «Эта стратегия, – пишет он, – отличается от общевойсковой тем, что она необходима как во время войны, так и во время мира. На самом деле в мирное время она может добиться наиболее убедительных побед, заняв в стране путем купли или соглашения великолепные позиции, которых едва ли можно было бы достигнуть во время войны. Она учит пользоваться всеми возможностями для утверждения на каком-нибудь выборочном пункте побережья с тем, чтобы обеспечить в дальнейшем оккупацию всей территории, бывшую на первых порах только временной». Поколение, ставшее свидетелем успешной оккупации Англией в течение десяти лет Кипра и Египта (1878 и 1882 годы. – Ред.) на условиях с виду временных, но до сих пор не приведших к потере приобретенных позиций, может легко согласиться с таким тезисом. Об этом действительно постоянно свидетельствует осторожная настойчивость, с которой все великие морские державы стремятся закрепиться то на одной, то на другой позиции, менее значительной и менее достойной, чем Кипр или Египет, в различных морях, досягаемых для представителей или кораблей этих держав. «Морская стратегия в действительности имеет целью создать, поддержать и увеличить в периоды войны и мира морскую силу страны», поэтому ее изучение представляет собой интерес и ценность для всех граждан свободной страны, но особенно для тех, которые связаны ответственностью за международные и военные отношения.

Теперь будут исследованы общие условия, которые либо существенны, либо оказывают сильное влияние на морское господство страны. После этого более конкретное рассмотрение разных морских государств Европы ХУЛ века, откуда начинается исторический обзор, сразу послужит иллюстрации и уточнению выводов по общей теме.

Примечание. Блеск славы Нельсона, затмевающей славу всех его современников, и безоговорочная вера в него англичан, как в деятеля, сумевшего спасти их от планов Наполеона (если бы Наполеон сумел высадиться в Англии, то, безусловно, британская сухопутная армия была бы разгромлена, а страна – быстро завоевана – как в 1066 году. – Ред.), не должен затушевывать, разумеется, того факта, что британский флотоводец действовал или мог действовать только в части театра войны. Цель Наполеона в войне, закончившейся Трафальгаром, состояла в объединении в Вест-Индии французских эскадр из Бреста, Тулона и Рошфора вкупе с сильным испанским флотом и формировании, таким образом, превосходящих сил, которые он собирался вернуть в Ла-Манш и обеспечить переброску через него французской армии. Естественно, он ожидал, что в Англии с ее глобальными интересами незнание цели передвижения французских эскадр вызовет смятение и озабоченность и что английский флот будет дезориентирован. Часть театра войны, переданная под ответственность Нельсону, помещалась в Средиземноморье, где он следил за военной базой в Тулоне и морскими коммуникациями на Восток и в Атлантику. Эта миссия имела большое значение, и оно возрастало в представлении Нельсона, поскольку он был убежден в том, что прежние попытки захвата Египта будут возобновлены. Из-за этого убеждения Нельсон предпринял сначала неверный шаг, который задержал его преследование Тулонской эскадры, когда она вышла в море под командованием Вильнева. Последнему же и в дальнейшем благоприятствовали постоянные попутные ветры, в то время как англичанин боролся со встречными ветрами.

Если все вышесказанное верно, если провал комбинаций Наполеона следует отнести столько же воздействию жесткой британской блокады Бреста, сколько энергичному преследованию Нельсоном Тулонской эскадры, ускользнувшей в направлении Вест-Индии и поспешно возвратившейся снова в Европу, то все же Нельсон имеет полное право на звание выдающегося флотоводца, что отмечено историей и что отстаивается в тексте этой книги. Нельсон и в самом деле не проник в намерения Наполеона. Возможно, это связано, как утверждают некоторые, нехваткой у британского флотоводца проницательности. Но проще было бы сказать, что это связано с обычным невыгодным положением обороняющейся стороны перед нанесением ей противником удара – с незнанием места нанесения удара. Для того чтобы найти ключ к решению сложной ситуации, требуется достаточно проницательности, и Нельсон справедливо усматривал этот ключ в подвижности флота, а не в его базировании. В последующем его действия дали яркий пример того, как упорство в достижении цели и неустанная активность в целях уничтожения противника могут исправить допущенную вначале ошибку и расстроить тщательно разработанные планы. В Средиземноморье у Нельсона было много обязанностей и забот, но при всем этом он четко понимал, что Тулонская эскадра является главной проблемой в регионе и важным фактором любой операции французского императора. Поэтому Нельсон постоянно держал эту эскадру в поле своего зрения, причем настолько, что называл ее «моим флотом», выражение, к которому французские критики проявили особую чувствительность.