Первые. Лучшие. Любимые - Выжить за бортом

Алена Алтунина

Выжить за бортом

Воспоминание прорезало сознание внезапно, как вспышка молнии. Что-то в людской толпе заставило ее замереть, она огляделась вокруг, чтобы понять, что же так ее потрясло, и немного вдалеке увидела молодую женщину с коляской. Женщина была хорошенькой блондинкой с располневшей после родов фигурой. Она вела за руку маленькую, совершенно очаровательную девочку, такую же светловолосую, как ее мать, девочка с интересом смотрела по сторонам. Как раз эта картина и пробудила какие-то смутные, едва уловимые воспоминания. Перед глазами возник очень похожий мираж: такой же теплый летний день и такая же белокурая малышка, но только женщина была совсем другой – с длинными, даже очень длинными волосами цвета воронова крыла, очень светлой кожей и абсолютно голубыми глазами. Как звали ту женщину, она не знала, но вспомнила имя девочки и еле слышно произнесла:

– Юля, Юлечка.

Язык плохо слушался ее, вот уже пять месяцев она не произносила ни слова. Чума, которая все это время тянула ее за рукав, удивленно спросила:

– Чего? Ты что, умеешь говорить? Ну-ка повтори!

– Юлечка… – еще раз тихо сказала она.

Это имя было таким дорогим и таким знакомым. Она не двигалась, боясь, что образ девочки навсегда исчезнет и тогда опять будет только черная пустота вместо воспоминаний.

– Обалдеть! – сказала Чума. – Ну ты, блин, вообще! Чего ж молчала все это время или тебе с нами западло базарить?

– Не знаю, – прошептала она.

– Понятно! Блаженная, блаженная и есть! Что с тебя взять! Ну, пойдем уже, а то вокзальные до нашего места доберутся, нам тогда шиш останется!

Они торопились в небольшой продуктовый магазин около вокзала. Там им давали подгнившие фрукты и овощи, просроченные консервы, протухшие продукты, в общем, все то, что и продать нельзя, и выбросить жалко. Магазин нашла Чума, но иногда вокзальные бомжи, нарушая все правила, приходили раньше, и тогда все это изобилие доставалось им.

Чума с удвоенной энергией потянула Блаженную за рукав. Сопротивляться ей было бессмысленно. Она была по-мужски сильной и жесткой. Не зря же все их «коллеги» боялись ее, как чумы, и почти беспрекословно подчинялись. Правда, случались иногда бунты, но Чума пресекала их на корню, не давая разрастаться заразе. Она всегда чувствовала, когда что-то затевалось, и карала беспощадно еще до начала заварушки. Нюх у нее был отменный, она всегда знала, где можно раздобыть съестное, спиртное, одежду, деньги и даже лекарство. Всегда предчувствовала беду: облаву ментов или набег конкурентов. Блаженная про себя называла ее Волчицей. Ей казалось, что это прозвище больше подходит той, чем «Чума», потому что Чума приютила ее, как маленького Маугли, и по-своему заботилась о ней, спасая от побоев, изнасилования и от голода. Блаженную в их стае не любили, считали обузой и не раз пытались от нее избавиться. Если бы не Чума, наверняка уже прогнали бы или даже убили. Неизвестно, чем она ей так приглянулась, но та заботилась о ней, как родная мать. А так как нрав у Чумы был крутой, то и забота ему под стать: тычки, пинки, оплеухи – обычное дело. Сначала Блаженной было все равно, а потом она привыкла. Тем более что Чума их раздавала направо-налево абсолютно всем, чтоб не тратить лишних слов, чтоб быстрее понимали и шевелились. Блаженную она по-своему жалела и если и тыкала иногда в бок, то не от злости, а по привычке. Та была ей преданна, ходила за ней по пятам и все прощала. Она только слегка поплакала, когда Чума постригла ее наголо. Видимо, женщине, которой она была прежде, было стыдно и неприятно ходить с лысой головой.

– Не реви! – сказала ей тогда Чума и протянула почти чистый носовой платок. – Дура! Еще спасибо скажешь! Зачем тебе эта красота здесь! Вшей плодить?

«Наверное, она права», – подумала Блаженная и простила ее.

Все эти пять месяцев ее воспоминания были связаны лишь с жизнью в этом бомжацком притоне. Навсегда запомнилось, как ее били первый раз – больно, жестоко, грязно матерясь. Почему она вызывала у бомжей такую агрессию, не понятно, в общем-то в том мире, в котором она жила теперь, пьяные драки в порядке вещей. Как правило, кровавые, с увечьями, хотя повод для разборок всегда был пустяковым. Просто в этой среде много пили, а пьяные люди очень обидчивы. Блаженной еще повезло, ей только подбили глаз, сломали нос и выбили зуб, но не искалечили до хромоты, не ударили ножом или разбитой бутылкой. Отлежавшись несколько дней, она могла нормально передвигаться. Увечье в их среде означало меньшую дееспособность, а значит, меньшую возможность опередить конкурентов, чтобы добыть съестное. В этой волчьей стае каждый как мог добывал себе кусок хлеба и стакан водки.

Возможно, Блаженную забили бы насмерть, появись Чума в тот раз чуть позже. Растолкав толпу пьяных бомжей и обматерив их распоследними словами, она подняла тихо стонущую женщину и увела в свою коморку. Там раздела ее, осмотрела каждую ссадину, промыла водкой раны и вправила нос, от чего Блаженная потеряла сознание. После того случая Чума не оставляла ее одну, боялась, что в ее отсутствие устроят жестокую расправу. И все-таки упустила еще один случай, который чуть не стоил Блаженной жизни.

В тот день Чума ушла на раздел территории с вокзальными. Это была негласная встреча, только между вожаками. Подопечную пришлось запереть в коморке, зная, что никто не посмеет вскрыть замок. Но ненависть к Блаженной за это время еще больше возросла, ей нужен был выход, и вот подвернулся подходящий случай, чтобы выпустить пар. Даже страх перед Чумой не смог остановить пьяных мужиков, которые решили изнасиловать фаворитку. Они взломали дверь и выволокли Блаженную во двор. Там, разложив ее на грязном столе, под злобное хихиканье и подбадривание местных баб, под пьяное бормотание мужиков принялись обсуждать, кто начнет. Насильников было пятеро, они расстегнули свои вонючие портки и рьяно спорили о праве первенства. Блаженная смотрела на них с ужасом и не могла пошевелиться. Но Бог есть на свете, и он вновь послал спасителя в лице разъяренной Чумы: встреча с конкурентом не состоялась, она поспешила домой, предчувствуя что-то неладное. И, как всегда, оказалась права. Мгновенно оценив ситуацию, схватила кусок ржавой трубы и кинулась на насильников. Сначала она нейтрализовала самого сильного из них, Цыгана. Потом досталось еще одному герою-любовнику, Шулеру. Еще троих она повергла в бегство своими матерными криками. Ругалась Чума сочно, с выдумкой и так громко, что перекричать ее не мог никто. На стычках с другими стаями бомжей ее не раз выручали голос и способность виртуозно материться. Часто, заслышав ее крик, конкуренты предпочитали пуститься наутек.

Она накинулась на Петюню, старого гомосексуалиста.

– А ты чего здесь забыл, пидор гнойный?

– Да я так, я посмотреть только, я не хотел… – залепетал тот.

Потом повернулась к Сизому, горькому пьянице:

– А ты чего приперся, у тебя же с рождения не стоит! Что бы ты делал со своим обрубком? Отвечай, мать твою!

– Да я, да я, того… Да цего ты? Да мы посутили… Цего ты, Цума? – принялся мямлить Сизый беззубым ртом.

На очереди был Кок. Чума, покрепче обхватив трубу, начала надвигаться на него:

– А ты? Что, никак трипак свой застарелый вылечил? Или хочешь всех наградить? Я тебя предупреждала – к бабам не подходить! Предупреждала?

– Ну Чума, ну ладно. Ну что ты разошлась? Ну, бес попутал! Деваха-то как хороша, не мог устоять!

– Да ты у меня не то что стоять, ходить не будешь!

Дальше шла ненормативная лексика. Кок поспешил исчезнуть.

Чума злобно посмотрела на кучкующихся баб и сказала:

– Думаете, я не знаю, кто эту кашу заварил? Я с вами, падлы, потом разберусь! – И посмотрела на каждую в отдельности.

Бабы сжались под ее взглядом и дружно заблеяли:

– Мы при чем? Это все мужики! Нам это ни к чему! Чего ты разошлась?

– Потом поговорим, суки! – сказала Чума напоследок, подняла Блаженную и повела в свое жилище, приговаривая:

– Ты чего на них смотрела? Надо было хватать что под руку попадется и бить по грязным рожам! Двоих прибьешь, остальные разбегутся! Нечего лежать и ждать, пока тебя по кругу пустят, надо защищаться!

Вот тогда она и постригла Блаженную налысо. Это был тонкий ход, который оправдал себя и в экономическом смысле, и в установлении мира. Увидев лысую голову Блаженной, бабы зашушукались, некоторые смотрели на нее с жалостью. Теперь особо завидовать ей было нечего, они постепенно отстали. И мужики потеряли к ней всякий интерес. Без своих шикарных волос Блаженная выглядела худой, изможденной и несчастной.

С подачи Сизого, который не выговаривал пол-алфавита, ее начали звать Жека. Петюня, чтобы загладить свою вину, связал ей красивую разноцветную шапочку: он был знатным рукодельником. Принес и сказал:

– На вот, примерь! Тебе пойдет! Да и не так холодно будет!

С того дня Блаженная, в просторечии Жека, постоянно носила эту шапочку, даже под ушанкой в холодные дни. Она ей действительно шла и очень нравилась. Волосы слегка отросли, уже торчали ежиком, но с шапочкой Жека не расставалась, она стала как бы символом относительно спокойной жизни.

Каждую ночь Жеке снились кошмары. Сны были такими страшными, что иногда она боялась ложиться спать. Сидела и смотрела в одну точку, пока сон не валил ее на груду грязных, дурно пахнущих матрацев. Вообще, плохой запах был неотъемлемой частью бомжацкого приюта. Поначалу Жеку нещадно рвало от него. Но не зря говорят, что человек может привыкнуть ко всему, вот и она привыкла. Наверное, ее тело пахло так же неприятно, как и у других, но она давно перестала замечать это.

Чума все же была женщиной относительно чистоплотной. Она дружила с уборщицами из платного привокзального туалета, и те изредка пускали помыться. Чума поливала себя и Жеку из шланга для мытья полов и что есть мочи терла тело. Вода текла ледяная, но лучше такая гигиена, чем никакой. Потом они натирали друг друга водкой, чтоб не простудиться. Вроде бы возникал эффект сауны, правда, наоборот – сначала холод, потом тепло. Чума доставала свежие, неизвестно где добытые вещи, и они переодевались. Только шапочка оставалась неизменной, за ее чистотой Жека следила сама. Из туалета женщины выходили чистые, разомлевшие и довольные.

Натирая Жеку водкой, Чума приговаривала:

– Ну и тоща же ты, мать! Об тебя порезаться можно!

Действительно, несмотря на все старания Чумы, Жека худела ото дня ко дню. Она не могла есть те отбросы, которыми питались другие, Чума сначала ругала ее, упрекая в брезгливости, убеждала, что для того, чтобы выжить, нужно много харчиться, не глядя на качество еды. Но потом, поняв тщетность уговоров, только подсовывала кусочки посвежее и получше.

Первое время Чума пыталась растормошить Жеку, чтобы узнать, как она оказалась на улице. Но та, точно сомнамбула, на вопросы не отвечала. Позже все решили, что она глухонемая, ничего не понимает, и оставили ее в покое. Но Жека сама себе не давала покоя, каждую минуту пытаясь вспомнить себя – кто она и откуда, что с ней случилось и почему оказалась здесь. Память возвращалась постепенно. Сначала она вспомнила все, что касалось неодушевленных предметов. Вспомнила книги и фильмы, которые читала и видела, но где и при каких обстоятельствах это происходило, она не знала. Помнила название цветов, деревьев, птиц и прочее, но откуда они ей знакомы, оставалось тайной. Страшно было то, что она, как ни силилась, не могла вспомнить ни одного лица. Ведь наверняка у нее были мать, отец, может быть, братья, сестры, муж и, самое главное, – дети. Поняв, что не смогла бы забыть родное дитя, решила, что у нее не было детей. Но вот сегодня – прозрение: эта девочка, ее имя… Она цеплялась за ее образ всей своей ненадежной памятью. Чума молча шла впереди, не мешая ей, давая возможность вспомнить больше. Другие воспоминания не появились. Тогда Жека спросила:

– Какие у меня были волосы? Какой длины? Какого цвета?

– Ишь, как разговорилась! – сказала Чума неизвестно кому. – Цвет можно в зеркале разглядеть, а насчет длины… Я такой отродясь не видала, пониже спины были. Я их в парикмахерскую снесла, так они там все, как больные, сделались, бегали вокруг меня, не могли поверить, что волосы настоящие. Знаешь, сколько за них отвалили? Полторы тыщи баксов! Я их припрятала на черный день. Когда нужно будет, заберешь, они твои!

– А цвет был черный, до синевы?

– Так говорю тебе, в зеркало посмотрись!

– Не хочу!

Жека, как раз после побоев, увидела свое отражение в витрине магазина и заплакала. Тогда волос не было видно, они были под сбитой кроличьей шапкой, а вот лицо привело ее в ужас. Опухшие глаза, синий нос, рана на губе и отсутствие зуба. Она не знала, как выглядела раньше, но то, что увидела в витрине, потрясло настолько, что теперь она избегала своего отражения.

– Если не будешь жрать, то скоро вообще смотреть будет не на что! – Чума не упускала момента повоспитывать свою подопечную.

Не обращая внимания на ее слова, Жека спросила:

– Как я попала к вам, знаешь?

– Так я ж тебя нашла на улице, аккурат возле железной дороги. Ты уже почти окоченела. Хоть и конец марта был, но страшно холодно. А на тебе одежды почти никакой. Джинса какая-то потертая, шарф. Правда, сапожки хорошие, на натуральном меху. Шапки и пальто не было. Ты болела потом долго, и все молчком, вот я и решила, что ты немая. А ты ишь как говорить умеешь!

– А где эти вещи?

– Сапожки я продала, их бы все равно с тебя наши сняли и поменяли на водку. Джинса у нас в бараке валяется, сильно ношенная, за такую ничего не дадут, а на наших баб не налазит.

– Ты покажешь ее мне?

– А то! Может, еще что вспомнишь…

Они подошли к магазину. Как обычно, им насовали просроченных продуктов и даже дали бутылку водки. У Чумы повсюду были знакомые, которые относились к ней с большим уважением. Такое отношение к человеку без определенного места жительства непривычно и очень странно. Видимо, люди могут поставить себя высоко, даже находясь на самой низкой ступени социальной лестницы. Нужно сказать, что Чума была женщиной волевой, честной, справедливой и если карала, то за дело, а в трудную минуту никого из своих не бросала. Возможно, эти ее качества и вызывали уважение.

«Дома» они разделили добычу между «домочадцами», одарили всех водкой, а потом пошли смотреть вещи Жеки. Надо было успеть засветло. В бараке не было электричества, пользовались свечами, но экономили, а при слабом освещении мало что можно рассмотреть.

Когда Жека взяла в руки костюм, пропахший сыростью и кое-где заплесневелый, она замерла в надежде, что сейчас в ее сознании всплывут какие-нибудь новые образы. Но тщетно, чудо не произошло, прозрение не наступило. Чума сочувственно спросила:

– Ничего?

– Нет! – ответила Жека, тяжело вздохнув.

– Не дрейфь! Раз уж что-то вспомнила, значит, скоро попрет. Ты только подожди.

Они принялись рассматривать вещи. На первый взгляд вид у них действительно был затрапезный, но при детальном рассмотрении оказалось, что костюм очень высокого качества, а его потрепанность – нарочита. На этикетке значилось, что потрудилась над этим костюмом английская фирма Voyage. Но самое главное открытие было впереди: в маленьком кармашке брюк Жека нашла клочок бумаги с двумя рядами цифр. Чума удивилась:

– И как ты его нашла, мы сто раз обшарили карманы, но ничего не видели.

– Наверное, прилип к карману, по гладкости он такой же, как брюки, да и маленький очень.

– А что это за цифры?

– Вот эти похожи на номер телефона, а эти непонятные.

– Так нужно узнать что к чему! – решительно сказала Чума.

– Но как?

– Просто пойти и позвонить!

– Откуда?

– Пойдем в булочную, что возле сапожной будки, оттуда и позвоним.

– Нас не пустят!

– Пустят! Зайдем с черного хода. Я иногда от них звоню.

– Куда?

– Не важно! – пресекла Чума Жекино любопытство.

Наскоро перекусив, они пошли в булочную. К удивлению Жеки, их не только не прогнали, а встретили вполне приветливо.

– А Чума… – сказал какой-то мужичок, похожий на грузчика, – позвонить пришла? Проходи!

Устроившись в подсобке на ящике с песком возле стенда с пожарным инвентарем, они набрали номер. Вежливый женский голос сразу же сказал:

– Добрый день! Назовите, пожалуйста, номер счета!

Жека на секунду растерялась, но потом назвала другой ряд цифр.

– Ваш счет аннулирован! – сообщил голос. Трубку повесили.

Чума спросила:

– Что там сказали?

Выслушав Жеку, кивнула:

– Все ясно! Кажется, это банк! – И решительно протянула руку. – Дай сюда трубку.

– Но что ты им скажешь?

– Разберусь!

Она набрала номер и, когда ей ответили, рявкнула:

– Вы почему бросаете трубку?

Вероятно, на том конце попросили назвать номер счета, потому что Чума прочитала его. Когда ей что-то ответили, она с негодованием произнесла:

– Что? На каком основании?

Ей что-то сказали.

– Со смертью владельца? – повторила Чума. – И давно вы меня похоронили?

В трубке что-то пропищали:

– По-вашему, я с того света звоню? – спросила Чума зловещим голосом.

Там, похоже, оправдывались.

– Что у вас творится? Думаю, придется через суд восстанавливать меня в правах! – продолжала стращать Чума. И вдруг почти миролюбиво сказала: – Возможно, это просто какое-то недоразумение… Назовите имя владельца, адрес! Может, это и не я вовсе. Неприятно чувствовать себя покойником.

Кажется, ее план сработал, так как она начала повторять то, что говорили ей:

– Токарева Елена Борисовна, Ленинский проспект, дом двадцать два, квартира двадцать четыре. Все правильно, моя дорогая. Но только зовут меня Евгения, а не Елена! – Чума лукаво подмигнула Жеке. – Вот видите, это просто недоразумение! Как приятно вновь воскреснуть! Спасибо вам, дорогая!.. И вам всего доброго!

Чума положила трубку. Жека с восхищением и удивлением смотрела на нее.

– Рот закрой, простудишься! – сказала Чума.

– Ты умеешь так говорить?

– Я уже давно отвыкла говорить без мата. Ан видишь, еще могу!

– Ты прирожденная актриса!

– А я и была актрисой в свое время!

– Но как же… – начала было Жека.

– Как я стала бомжихой? Это долгая история, потом как-нибудь расскажу. Поверь мне, бомжи тоже люди и все они лишь жертвы обстоятельств. У всех такие жизненные истории, ни один фантаст не придумает! Вот и у меня своя история. Только сейчас это не важно. Главное, теперь у нас есть имя и нужно выяснить, кому оно принадлежит. Если окажется, что оно твое, мы на самом деле тебя воскресим.

– Откуда ты знаешь о банках и банковских счетах? – продолжала удивляться Жека.

– Не знаю, информация сама оседает у меня в голове. Я не пытаюсь запоминать что-либо нарочно. Может, где-то разговор случайно услышала, может, газету невзначай прочитала, не могу сказать. Со мной всегда так. Если надо, вдруг могу вспомнить то, о чем и не подозревала. Раньше у меня была хорошая память, наверное, я ее не совсем еще пропила.

На самом деле пила Чума немного, так только, чтоб не особо выделяться, не выпадать из среды, ее слова о пьянстве были просто кокетством.

– Что же нам теперь делать? – спросила Жека.

– Пойдем смотреть на тебя в зеркало. Как бы ты ни оттягивала этот момент, придет время, когда придется взглянуть правде в глаза.

Они поблагодарили грузчика и вышли из булочной. Чума повела Жеку в секонд-хенд, где та смогла бы увидеть себя во весь рост. Чума и с работниками магазина была на короткой ноге. При входе сидела девочка, по виду школьница.

– Я вам вещи кое-какие оставила, – сказала она. – Присмотрите за товаром, я сейчас принесу.

Девочка ушла. Чума подвела Жеку к зеркалу во всю стену, сняла с нее шапочку и сказала:

– Смотри, ты очень даже ничего, только больно худая, просто мощи. Если тебя откормить, станешь красавицей.

Жека подняла глаза и постаралась беспристрастно оценить увиденное. Зрелище было не из легких. В зеркале отражалась изможденная женщина непонятного возраста, с короткими, торчащими во все стороны волосами. Возможно, эти волосы и были когда-то иссиня-черные, сейчас же казались почти седыми. Лицо невероятно бледное, под глазами синяки. В уголке рта, если присмотреться, виден небольшой шрам, который слегка искривлял рот. Щеки запавшие. Во рту, с левой стороны, недоставало верхнего зуба. Только глаза были красивые – необыкновенного синего цвета, большие и выразительные, в обрамлении длинных густых ресниц. Нос, к счастью, тоже был нормальным, без искривлений, небольшой и аккуратный.

– Ты хорошо мне нос вправила, – сказала Жека. – Спасибо!

– Знаю! С тех пор как я стала Чумой, я этих носов вправила несметное количество.

– А как тебя звали раньше?

– Это не имеет значения, у нас теперь только клички. Имя – это связь с прошлым, а у нас нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее. У некоторых оно равно нескольким дням.

– Это ужасно! Я не хочу так жить!

– И не надо. Ты из другого мира, это видно. Тебе никогда не выжить среди нас. Поэтому шевели мозгами, вспоминай и ищи себя. Сейчас что-нибудь вспомнила?

– Нет! Только когда мы шли за продуктами, вспомнила маленькую девочку, ее звали Юлечка, и еще красивую молодую женщину с длинными черными волосами. Я подумала, может, это была я, но сейчас сомневаюсь.

– Знаешь, когда я тебя нашла и ты отогрелась, я подумала, что никогда не видела такой красавицы. Поверь, я повидала достаточно, чтобы судить об этом. Уверена, ты вспомнила именно себя. Тебе трудно в это поверить, потому что ты действительно сильно изменилась, но все еще можно поправить. Думаю, пора доставать деньги из заначки и приводить тебя в порядок.

– Не простая задача, – обречено сказала Жека.

– Тем приятнее будет результат! – уверенно сказала Чума.

Девочка принесла большой пакет с вещами. Некоторые из них никуда не годились, а некоторые оказались вполне приличными. Почти на дне пакета лежало практически новое очень элегантное бледно-розовое платье с большим мазутным пятном. Платье от Зайцева! Было совершенно непонятно, каким образом дама, носившая дорогой наряд, умудрилась вляпаться в мазут.

– Тебе очень подойдет, примерь! – велела Чума.

– Там пятно.

– Это не страшно. У меня есть знакомый в химчистке, настоящий волшебник. Он мне столько вещей привел в порядок! Я их потом продаю, – сказала она, понизив голос. – Это пятно для него не проблема. За то время, что будет его выводить, сводим тебя в цирюльню, к стоматологу и кое-что прикупим.

На том они и порешили. По дороге Жека спросила:

– Скажи, откуда у тебя столько знакомых и почему все к тебе так хорошо относятся? Вон, и продукты оставляют, и одежду.

– Если бы я так хорошо не знала людей, я бы подумала, что это от доброты душевной. Но, повидав, как ужасно человек может относиться к другому человеку, делаю другие выводы. Им приятно чувствовать себя щедрыми. Они бы эти вещи все равно выбросили, а так, гляди, меня, убогую, одарили. Им ничего не стоит, а на душе умиление – от собственного благородства. Хотя, если честно, многие, действительно, делают добрые дела по зову сердца, а не напоказ. Не перевелись еще чудаки на Руси! На том и стоим!

– Как ты думаешь, я старая? Сколько мне может быть лет? – опять спросила Жека.

– Ты молодая, даже очень. Думаю, тебе нет еще и тридцати.

– Мне кажется, что я старуха.

– Это потому, что жизнь бомжацкая не сахар. Изменишь жизнь, изменишься сама. Тело у тебя молодое, крепкое, морщин на лице нет, и глаза не такие, как у нас, прожженных. Значит, молодая ты, жизнью не битая. Поди, жила себе, горя не знала, но что-то случилось, ты оказалась на улице без документов и без памяти.

– Может быть, Юлечка – моя дочь.

– Скорее всего, так и есть. Но я бы на твоем месте не обольщалась, мало ли какой окажется правда, поэтому на время отключись. Пока будем приводить тебя в порядок и искать Токареву Елену.

Они вернулись к месту своего обитания. Располагалось оно недалеко от вокзала. Раньше здесь стояли пятиэтажки, потом их снесли, жильцов благополучно расселили. Огородили территорию высоким забором, затеяли постройку новых домов, но по какой-то причине остановили и забыли о ней. Сохранившиеся старые гаражи, ржавые и почти развалившиеся, превратились в приют для бродяг, а те, что были из кирпича, стали постоянным прибежищем товарищей Чумы. Кирпичных гаражей было четыре штуки. В одном жили мужчины, в другом – женщины, в третьем – все вперемешку, в четвертом жила Чума. Эта территория у бездомных считалась элитной. Во-первых, недалеко от вокзала, что было несомненным преимуществом, потому что вокзал – всегда хлебное место. Во-вторых, далеко от людей, которым вряд ли понравились бы такие соседи. В-третьих, кирпичные гаражи – это просто роскошь, в них зимой тепло, а летом не жарко.

Бомжи, которые по воле случая или по своему выбору стали таковыми, считали себя свободными людьми. У них не было никаких обязательств перед государством. Им не нужно было платить налоги, квартплату, работать… Но с другой стороны, случись что, и защитить их было некому. Они не могли обратиться в суд, в милицию, получить пособие, пенсию. Хотя, в общем-то никто из них и не стремился к этому. Все они были в той или иной степени обижены на государство, и редко кто хотел бы вернуться в ряды добропорядочных граждан.

Пока Чума наводила порядок в рядах своих подопечных, проверяя, кто чем занимался в течение дня и какую лепту внес в общее благополучие, Жека немного прибралась в гараже и собрала на стол относительно съедобную снедь. После прихода Чумы они наскоро перекусили и легли спать. В эту ночь Жека спала хорошо. Ничто не мешало ей – ни пьяные визги и хохот, ни зловонные матрацы, ни грохот поездов. У нее появилась слабая надежда, что скоро жизнь изменится, найдется Токарева Елена, и это поможет пролить свет на ее, Жекино, прошлое.

Утром Чума, оставив за старшего Цыгана, повела Жеку в город. Сначала они зашли в прачечную, потом отдали в чистку платье. А вот с парикмахерской им не повезло. Чума не хотела идти в обычную цирюльню, решила, что Жеку должны постричь именно в салоне, только там смогут вернуть ее подопечной красоту. Но в салон их, конечно же, не пустили, все же Чума была не настолько всемогущей. Жека убеждала Чуму отказаться от этого намерения, но та была непреклонна, никакие доводы не принимала и потащила Жеку в метро, чтобы попытать счастья в другом районе. Обычно бродяг в метро не пускают, но Чума перла, как бульдозер. Видно, уж очень разозлили ее холеные работники салона. Возможно, доехать до нужной станции все же удалось бы, если бы не приключение, свалившееся на голову.

В подземном переходе они увидели картину, которая не могла оставить Чуму равнодушной. Бритоголовые подростки, одетые в камуфляжную форму, избивали инвалида. Били жестоко, кто чем, но в основном ногами в грубых ботинках. Стащив с инвалидной коляски, били с таким остервенением, что выжить почти не было шансов. Инвалид был не робкого десятка, отбивался, как мог, но подростков было пятеро, а запах крови так возбудил их, что они просто не слышали голоса немногочисленных прохожих, пытавшихся вразумить разбушевавшихся парней. И тут в драку вмешалась Чума. Она выхватила из ближайшей урны ведро, вытряхнула его содержимое на пол и, издав боевой клич, бросилась на обидчиков калеки и при этом материлась так, что подростки на мгновение замерли в оцепенении. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Чума успела огреть двоих по лысым черепам. На короткое время они были нейтрализованы. Трое других, вмиг сориентировавшись, устремились на странную женщину, но вынуждены были только защищаться. Разъяренная Чума была страшнее тигрицы. Инвалид, который оказался на редкость живуч, если доставал, бил своих обидчиков единственной ногой. Жека помогла инвалиду сесть в кресло, а потом, правда, с большой осторожностью, раздавала пинки и тычки слабеющим противникам. Инвалид, оказавшись в кресле, стал не менее опасен, чем Чума. Бритоголовые бросились бежать. Чума, послав им вдогонку несколько нелестных отзывов и крайне неприятных пожеланий, перевела дух.

– Фу, вот уроды! Чего они от тебя хотели? – спросила она инвалида.

– Да так, – ответил тот, – старые счеты.

– Посмотри, мерзавцы, – обратилась она к Жеке, – всю одежду разорвали.

– Мне тоже, – пожаловалась Жека.

Чума взглянула на нее и с тревогой спросила:

– Ты почему в крови? Тебя ранили? Где болит?

Ни дать ни взять заботливая мамаша.

– Кажется, это не моя кровь. Может, вот его? – сказала она, указывая на инвалида.

Чума принялась изучать пострадавшего. Мужичок был немного потрепан, но не очень пострадал, видимо, был привычен к подобным баталиям.

– Да вроде все цело! Что, сильно досталось? – спросила она его.

– Мне не впервой, не боись, девчонки! – бодро ответил он.

– На сегодня парикмахерская отменяется, – решила Чума, – пойдем переодеваться и мыться.

Жека вспомнила ледяной душ, и ее передернуло. Тут вмешался инвалид.

– Вот что, девочки, – сказал он, – в конце концов, вы из-за меня пострадали, я перед вами в долгу. Если бы не вы, я бы надолго вышел из строя, а так только легким испугом отделался. Долг платежом красен, поэтому прошу ко мне, там отмоетесь. Одежды женской, правда, нет, но, может, что из моих вещей подойдет. Потом посидим, покушаем, выпьем, поговорим. Я вам что-нибудь вкусненькое приготовлю. Ну как, согласны?

Предложение было заманчивым, хотя вряд ли инвалид проживал в комфортных условиях. Но в любом случае хуже, чем мытье холодной водой в общественном туалете, ничего быть не могло. Чума и Жека согласились и пошли в гости.

Жека уже почти не замечала презрительных или равнодушных взглядов прохожих, но на этот раз все оборачивались и смотрели с удивлением. Действительно, троица выглядела странно: впереди на коляске ехал избитый инвалид, за ним следовали две бомжихи неопределенного возраста, одетые в какие-то кровавые лохмотья. Ни Чума, ни инвалид на это не обращали внимания.

Спустя десять минут они вошли в тихий дворик около блочной девятиэтажки. Дом оказался вполне приличным, с кодовым замком и чистым подъездом. На лифте поднялись на пятый этаж. Инвалид открыл дверь и пригласил их войти. Не известно, что испытала Чума, но Жека удивилась чрезвычайно. Инвалид жил в просторной двухкомнатной квартире с хорошим ремонтом и мебелью. Все выглядело довольно аккуратным, и Жека огляделась, ожидая увидеть следы женского присутствия. Но ничего похожего не обнаружила.