Военные тайны XX века - Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941–1945

Впрочем, уже после начала Апрельской войны русские эмигранты сразу попытались создать некую общую структуру, что, однако, тут же привело к взаимным ссорам и обвинениям. Бомбардировки Белграда длились с 6-го по 10 апреля, и уже 10 апреля 1941 г. в здании Русского дома собрался Комитет по оказанию первой помощи жертвам бомбардировки. В него вошли С.Н. Латышев, Н.И. Голощапов, Д.А. Персиянов, Р.А. Фолькерт. А 13 апреля, т.е. на следующий день после того, как в Белград вошла передовая команда немцев под командованием капитана Ф. Клингенберга, в том же здании Русского дома при помощи В.Н. Штрандтмана была открыта бесплатная столовая для пострадавших в бомбардировке. Поскольку огромный плакат над входом гласил «Американский Красный Крест раздает бесплатные обеды», Комитет тут же заявил протест и вывесил текст протестного заявления на дверях Русского дома. После того как в Белграде начало свою деятельность гестапо, бывшие члены Комитета 15 мая 1941 сообщили и его сотрудникам о своем несогласии с тем, чтобы раздавать в Русском доме помощь от англосаксов²⁷.

Впрочем, это было не единственным обвинением, которое выдвигалось отдельными представителями эмиграции в отношении Василия Николаевича Штрандтмана, работавшего в посольстве в Белграде еще до Первой мировой войны и назначенного на пост российского посла Омским правительством адмирала Колчака в апреле 1919 г.²⁸ Еще в конце тридцатых годов вышла анонимная брошюра без указания места издания (по данным гестапо, она была посмертной публикацией работы полковника Войска Донского и популярного писателя И.А. Родионова), в которой Штрандтмана обвиняли в принадлежности к масонству, в заигрываниях с левыми и в подрыве деятельности правых организаций, а также в том, что всё окружение Штрандтмана – «левые тунеядцы, разрушители России и развратители эмиграции»²⁹. Интересно, что в своих мемуарах Н.Н. Берберова также упоминала о принадлежности к рядам русского масонства В.Н. Штрандтмана, называя при этом Василия Николаевича «ультраправым» и «мракобесом»³⁰. Донос на Штрандтмана написал и добровольный помощник немецких властей Владимир Кутырин, якобы «не имевший личных к тому причин», кроме желания раскрыть сущность Штрандтмана. Кутырин добавил к сочному портрету Штрандтмана еще и обвинение в расхищении государственных кредитов и сотрудничестве с английской разведкой. Впрочем, и сам Штрандтман при допросе в гестапо признал, что поддерживал отношения с представителями английского посольства на охоте и в дипломатическом теннис-клубе, в том числе с известными ему как представители английской разведки Найтом, Хоупом и Принном³¹ , фигурировавшими в качестве главных руководителей разведывательно-диверсионной работы английского посольства в показаниях Б. Ходолея³². Принн, по словам Штрандтмана, даже предлагал ему 3000 динаров в месяц за информативное сотрудничество, но Штрандтман якобы отказался. Действительно ли это происходило таким образом или в кабинетах немецких следователей прошлое представлялось несколько по-другому, сказать трудно. Однако немцы приняли абсолютно четкое решение: Штрандтман – неподходящая фигура на роль главы русской эмиграции в Сербии. Русская эмиграция должна была получить новую организационную структуру и новое руководство.

Уже в начале мая Александр Иванов, белградский журналист и книготорговец, от имени делегации Русского национального комитета обратился с предложением своей помощи в организации единого Бюро по вопросам о русской эмиграции к военному коменданту Белграда, который направил обращение к специальному комиссару Белграда – Д. Йовановичу, а тот, в свою очередь, направил его в айнзатцкоманду Белграда. Вскоре, 7 мая 1941 г., А. Иванов передал в СД предложение о создании русского представительства в Белграде, вместе с благодарностями он получил ответ, что шаги в этом направлении уже предприняты, а его предложение будет принято к сведению³³.

Учреждение новой организации, которая занималась бы устройством жизни и защитой русских эмигрантов, связано с деятельностью генерал-майора Михаила Федоровича Скородумова (1892 – 1963)³⁴. Михаил Федорович был офицером лейб-гвардейского Павловского полка, участвовал в Первой мировой войне с самого ее начала, несколько раз был ранен, попал в плен, пытался бежать, наконец был обменен и вернулся в 1917 г. в Петроград, участвовал в неудавшемся офицерском заговоре. С началом Гражданской войны М.Ф. Скородумов – ее активный участник, он отличился в ходе взятия Киева, Днестровского похода, обороны Перекопа. Далее типичная судьба – эвакуация в Галлиполи, затем в Болгарию, активная деятельность в РОВСе³⁵. В 1921 – 1922 гг. происходит политическое сближение болгарского правительства под руководством лидера Болгарского земледельческого народного союза Стамболийского с Болгарской коммунистической партией. Стамболийский даже встретился с советскими делегатами на конференции в Женеве в апреле 1922 г. Сразу после этого положение эмигрантов в Болгарии резко ухудшилось, начались избиения русских офицеров на улицах и высылка неугодных³⁶.

Генерал Скородумов был выслан болгарскими властями в Королевство СХС. В Белграде Скородумов занялся политической и общественной деятельностью. М.Ф. Скородумов был участником и одним из наиболее заслуженных инициаторов сбора и перезахоронения останков русских воинов на Салоникском фронте. По признанию современников, именно ему принадлежит особая роль в возведении на месте братской могилы перезахороненных воинов величественного памятника Славы русским воинам на Новом кладбище (Белград). Это самый большой монумент русским солдатам в Сербии. Кроме того, это самый крупный памятник русским солдатам, павшим в Первую мировую войну, во всем мире³⁷. Кроме того, Скородумов участвовал в организации союза бывших кадровых царских русских офицеров и остальных военнообязанных, получившего название «Русское народное ополчение»³⁸. «Ополчение» занимало крайне правые, последовательно монархистские позиции, выражая чаяния тех русских эмигрантов, которые не смирились с поражением в Гражданской войне и стремились к продолжению борьбы с теми, кто, по их мнению, поработил Святую Русь, обагрил руки в крови русского народа и изгнал на чужбину национальную элиту. Символ «Русского народного ополчения», так называемый «ополченческий крест»³⁹ (равноконечный крест с полукруглыми, расширяющимися на конце ветвями), появился в 1935 г. на памятнике русским солдатам Первой мировой на Новом кладбище в Белграде, а в 1941 г. – на стальных шлемах бойцов РОК. В рамках официального массового мероприятия, посвященного перенесению праха русских солдат в склеп при основании памятника, М. Скородумов 24 мая 1935 г. обратился к собравшимся эмигрантским массам с речью. Он с горечью заявил: «Сегодня, хороня эти кости мы хороним не только кости наших погибших солдат, наши святые кости, но и хороним нашу русскую глупость»⁴⁰. Скородумов выразил уверенность в бессмысленности Первой мировой войны для России и высказал гневные слова по адресу Англии и Франции, которые извлекли из войны большую пользу. Таким образом, Скородумов выразил как мнение своих единомышленников из «Русского народного ополчения»⁴¹ , так и мысли многих других проживавших на чужбине русских эмигрантов – участников Первой мировой войны.

Надо отметить, что в то время проживавшая в Югославии часть русской эмиграции, как и вся русская эмиграция в целом, фактически поделилась на две части – «оборонцев» и «пораженцев». Первые считали, что гитлеровская Германия стремится уничтожить Россию, вторые – что гитлеровская Германия стремится уничтожить лишь большевизм в России. На этом основании одни утверждали, что следует помогать Сталину в обороне России, другие считали, что целесообразно желать поражения СССР, т.е. победы А. Гитлера. Объективности ради стоит отметить, что в тот период подобные разногласия были вполне объяснимы. Несмотря на отдельные достаточно двусмысленные пассажи в «Майн кампф», гитлеровское окружение не состояло из откровенных русофобов. Сам Гитлер не высказывался по этому поводу достаточно открыто. Интересно отметить, что лишь после начала нападения на СССР, в конце 1941 г., сам фон Бок, генерал-фельдмаршал вооруженных сил нацистской Германии, командовавший группой армий «Центр» во время подготовки и в начале нападения Германии на СССР, с удивлением узнал, как действительно видели дальнейшую судьбу России Гитлер и его приспешники Розенберг и Гиммлер⁴². Наивность русских эмигрантских кругов доходила до удивительной степени: например, обратившийся 24 мая 1941 г. в белградское отделение гестапо и СД журналист Сергей Завалишин в качестве подтверждения своей верности идеалам нацизма сообщил о том, что он был сотрудником, издателем и совладельцем газет «Всеславянский клич» и «Всеславянская трибуна», которые, по его мнению, стояли на позициях стран Оси⁴³. Подобные воззрения расходились с поступившими вскоре инструкциями; не только панславизм и «всеславянство», но даже и само слово «русский» должны были вызывать подозрительность у бдительных сотрудников СД. Показательно, например, как 10 марта 1942 г. (когда немцы еще не дошли до безысходной полосы поражений, но уже успели полностью сформулировать свои взгляды на практическую политику на востоке) немецкий цензор исправил статью Г.П. Граббе, «секретаря РПЦЗ в Сербии» (так названа его должность в его личном деле в гестапо). В этой статье, под заголовком «Сербская церковь против коммунизма», помещенной в сербском официозе – газете «Наша Борба», Г.П. Граббе достаточно объективно, и в то же время лояльно по отношению к немецкой политике, анализировал взаимоотношения Сербской и Русской церквей в Новое время. Немецкий цензор вычеркнул из статьи несколько слов, очевидно, показавшихся ему вредными и опасными: «Югославия» и «вечная, великая, славянская Россия»⁴⁴. А В.К. Штрик-Штрикфельдт, участвовавший в создании РОА и личный друг А.А. Власова, описывает еще более примечательный случай, имевший место примерно в то же время: из песни о Стеньке Разине было приказано исключить слова о Волге как «русской реке» и петь вместо этого «мощная река»⁴⁵. Немногие из русских эмигрантов в Югославии весной 1941 г. могли предвидеть такое развитие событий.

В конце весны 1941 г. (22 мая) приказом командующего немецкими вооруженными силами в Сербии была создана единая организация русских эмигрантов – «Бюро по защите интересов и для помощи русским эмигрантам в Сербии», начальником Бюро был назначен М.Ф. Скородумов. Постоянное местопребывание Бюро было определено в Белграде, в Русском доме имени императора Николая II, в помещении бывшей Государственной комиссии. С 11 июня 1941 г. Бюро включилось в обязательную регистрацию всех русских эмигрантов в Сербии, начатую по приказанию немецких властей управой города Белграда еще 22 мая, и выдачу каждому, достигшему шестнадцатилетнего возраста, специального постоянного удостоверения личности, которое по требованию германских властей являлось и удостоверением об арийском происхождении. Согласно результатам переписи, в Белграде на 13 августа 1941 г. проживали 7020 совершеннолетних подданных Российской империи без другого гражданства, около полутора тысяч россиян, принявших иностранное гражданство. Всего в столице Сербии в то время проживали 11 133 русских людей⁴⁶.

Уже 15 мая М.Ф. Скородумов опубликовал развернутый приказ № 1 по Бюро. В нем была представлена структура и изложены задачи деятельности Бюро. Указывалось, что Бюро будет иметь 6 отделов, которые возглавили следующие лица: канцелярия и финансовая часть – полковник Н.Л. Неелов, секретариат Бюро – капитан А.А. Обатуров, культурно-просветительные заведения – ротмистр И.В. Рычков (административно-хозяйственная часть), учреждения Российского Общества Красного Креста – профессор, доктор Н.В. Краинский (на него также возлагалось руководство научно-учебной частью всех русских учебных заведений и учреждений, носящих научный характер), административный отдел – сенатор С.Н. Смирнов, регистрация и печать – А.В. Ланин. Сообщалось о подготовке официального списка русских колоний на территории Сербии с обязательным утверждением начальников колоний, подотчетных М.Ф. Скородумову. На базе бывшего Русского научного института формировалось высшее научно-учебное заведение с подразделением на ученый и учебный отделы, с вхождением в него всех военно-научных и учебных сил под руководством профессора Н.В. Краинского. Русско-сербская гимназия в стенах Русского дома действовала беспрерывно до прихода советских войск в 1944 г. Летом 1941 г. была открыта и благотворительная столовая для беднейших русских эмигрантов.

В том же приказе Скородумов оповестил русскую общественность, что все существовавшие до тех пор русские организации и общества закрыты распоряжением властей и должны сдать всю отчетность и наличность на хранение в финансовый отдел Бюро. По усмотрению начальника Бюро некоторые из организаций могли получить разрешение на свое дальнейшее существование. То же касалось и разрешения выпуска периодических и непериодических изданий на русском языке, с тем что тут требовалось разрешение и немецких властей, согласно существовавшему специальному распоряжению о печати в Сербии. Были запрещены какие-либо непосредственные обращения отдельных русских эмигрантов, организаций или групп к немецким или сербским властям, все подобные прошения должны были следовать только через Бюро.

Кроме сухих строк приказа, необходимо было донести до эмигрантов суть произошедших изменений, поэтому уже 16 июня М.Ф. Скородумов адресовал эмигрантам письменное обращение, появившееся на стенах Русского дома. В обращении констатировалось тяжелое положение русской эмиграции в результате «тяжелой катастрофы, которую перенес приютивший... [эмигрантов. – А.Т.] братский... по крови народ», а также упоминались последовавшие в последнее время «незаслуженные гонения и оскорбления», вызванные пропагандой со стороны агентов Англии и коммунистического интернационала. Скородумов сравнил произошедшее с событиями 1917 г., «когда те же агенты погубили и нашу Родину и тоже, прикрываясь именем Царя, предательством сверху и глупостью снизу, разрушили нашу Родину». Более того, он выразил свою уверенность, что, несмотря на временное недопонимание сербским народом поведения эмигрантов, «пройдет немного времени и обманутый сербский народ поймет» русских, которые, исходя «из прошлого опыта России, предвидели и хотели... спасти... от происшедшей катастрофы».

Далее Скородумов призвал всех, соблюдая понятную в военное время осторожность во всех своих поступках, заняться внутренней организацией эмигрантской жизни. Он определил следующие дальнейшие направления деятельности русской эмиграции:

1) поднять моральный уровень эмиграции, активизировать роль духовенства в современной жизни, удешевить таксы на церковные требы;

2) объединить все военные организации в один отдел, не делить русских военных на высших и низших;

3) направить обучение в строго национальное русло и ввести во всех русских учебных заведениях, в том числе и в женских, обязательное обучение ремеслам; все это с целью укрепления здоровой семьи – фундамента здорового национального Государства;

4) финансовое положение русской эмиграции базировать не на иностранных подачках, а на развитии частных жизнеспособных русских предприятий, которые могли бы явиться источниками существования как для инициаторов, так и для не имеющих работы, а также для помощи детям и престарелым;

5) благотворительные комитеты должны быть сведены в одну группу, взяты под строгий контроль, при этом работающие в них не должны быть оплачиваемы из собираемых сумм;

6) забыть все политические и другие распри, объединиться всем вокруг Бюро по защите интересов русской эмиграции.

В заключение М.Ф. Скородумов призвал эмигрантов сторониться шептунов, сеющих смуту, и агентов-провокаторов. От лица Бюро он пообещал строго наказывать независимо от возраста образования и положения, всех, замеченных в безмерном употреблении алкоголя; всех, скандалящих в общественных местах; всех, занимающихся на улицах попрошайничеством; всех русских женщин, замеченных в неприличном поведении, одежде или явной проституции. Это наказание предполагалось осуществлять в виде рекомендаций властям высылать провинившихся на принудительную работу в какой-либо из монастырей без права возвращения обратно. Таким образом, М.Ф. Скородумов надеялся защитить честь и репутацию «национальной зарубежной Руси». Кроме того, М.Ф. Скородумов остановился и на терминологических особенностях, обозначающих статус русских в Сербии, заявив, что русских впредь никто не посмеет называть «беженцами», т.к. они «эмигранты»⁴⁷.

Приказом начальника Бюро в Сербии подверглась реформированию сеть эмигрантских организаций в провинции, которые были объединены в 19 колоний по всей зоне немецкой оккупации. Центрами колоний стали: Белград, Петровград, Велика Кикинда, Дебеляча, Панчево, Вршац, Бела Црква, Смедерево, Младеновац, Лозница, Валево, Ужице, Чачак, Крагуевац, Кралево, Ягодина, Ниш, Заечар, Косовская Митровица⁴⁸.

После нападения Германии на СССР русская эмиграция активизировала свою деятельность. В это время появляется любопытный документ – обращение «к русскому народу и русской эмиграции», которое подписали русские журналисты в Сербии, представители правых политических течений: А.В. Ланин, В.М. Пронин, Е. Месснер, М. Соламахин, В.К. Гордовский, Н. Тальберг, Н.П. Рклицкий, Е. Шелль, Д. Персиянов, Н. Чухнов, Вл. Гриненко. В своем обращении они утверждали, что «22 июня... пробил час, который, начиная с 1917 г., ожидали все национально-мыслящие русские люди... решительный бой нового мирового правопорядка... против коммунистической советской власти». Далее авторы обращения наивно заявляли, что «германские вооруженные силы... объявили беспощадную войну не Русскому народу и не России, а... коммунистическому интернационалу... Победа над... коммунистами... принесет Русскому народу освобождение и избавление, подлинную свободу, мир, порядок, справедливость и национальную Русскую власть, власть Русскую, а не интернациональную, которая возродит Россию и сольет в одну дружную работу всех истинно-Русских людей... даст землю трудящимся крестьянам и казакам, обеспечит рабочего и его семью, установит частную собственность, вернет армии её Русское имя и былую славу». Наконец, русскую эмиграцию они призвали «быть готовой к скорому возвращению на родную землю для... участия в построении Русского Будущего в союзе двух величайших Империй: Российской и Германской»⁴⁹.

После 22 июня 1941 г. немецкие власти в Сербии с все большей осторожностью стали присматриваться к поведению руководства Бюро русской эмиграции. Уже 20 июля 1941 г. в театральном зале Русского дома состоялась первая лекция «общеповторительных военных курсов» на тему «Ведение современных войны и боя», причем, как было написано в объявлении, «присутствие обязательно для военнослужащих всех родов войск»⁵⁰. Позднее Бюро организовало и специализированные военно-морские, общеказачьи, административные и административно-полицейские курсы, педагогические курсы, курсы по восстановлению мостов для нужд возвращающихся в Россию; топографический отдел стал печать подробные карты европейской части России⁵¹. Процесс этот был инициирован Скородумовым и его соратниками в предвкушении скорого возврата в Россию после немецкой победы. Однако немцам эти идеи отнюдь не понравились. Критика, с которой газета «Русский бюллетень» писала об украинских сепаратистах, и манипуляции с картами царской России не могли не вызвать раздражение немецких оккупационных властей. Последней каплей стало желание М.Ф. Скородумова возродить русскую национальную армию для похода в Россию на большевиков. Идея об этом появилась, по-видимому, еще в конце июня, поскольку уже в июле М. Скородумов начал переговоры с сотрудником СС в Загребе графом фон Хейдек-Корвином о вывозе русских эмигрантов с территории получившей «независимость» Хорватии. Хейдек-Корвин уже было сформировал группу в 200 русских эмигрантов, готовую к отправке в Белград. Впрочем, руководство не только не похвалило Хейдек-Корвина за проявленную инициативу, а даже приказало его арестовать⁵².

В то же время – летом 1941 г. возникло сначала некоммунистическое (четническое), а потом и коммунистическое (партизанское) движение Сопротивления. В отличие от четников, чья тактика сводилась к выжиданию, партизаны сразу же после 22 июня 1941 г., получив распоряжение от Коминтерна, перешли к организации вооруженного восстания. При этом они начали восстание в Сербии с июля 1941 г. нападением не на немецких солдат, а на сербские полицейские участки и муниципалитеты, а также на отдельных «классовых врагов» коммунистической идеологии. В числе жертв этих нападений оказалось и несколько десятков русских эмигрантов с семьями, а еще большее число эмигрантов стали объектами физических и вербальных нападений, делавших их жизнь в провинции все более тяжелой⁵³. Тем временем события развивались с пугающей быстротой. Взаимопонимание между русскими эмигрантами и сербским населением становилось с каждым днем все более призрачным. «Батюшка Сталин» и «Красная Армия» вызывали полностью противоположную реакцию у значительных масс сербского населения и убежденных антикоммунистов из рядов русской эмиграции. Белые русские воспринимались как кровные враги «Батюшки Сталина», по стране прокатилась волна убийств русских эмигрантов, не говоря уже о простых ссорах и избиениях на улицах. Убить вооруженного немецкого солдата, за которым стояла мощь вермахта, или даже сотрудника сербской полиции, обладавшего многочисленными друзьями и родственниками, способными и желавшими отомстить, было намного сложнее, чем вырезать беззащитную русскую семью, волей судьбы заброшенную в балканскую глушь. В своей послевоенной статье М. Скородумов пишет, что до конца лета «от рук сербских коммунистов... погибли около трехсот русских людей»⁵⁴.

Невозможно проверить точность этой цифры, однако ряд убийств, избиений и грабежей русских эмигрантов действительно зафиксирован в материалах СД, причем следует отметить, что до СД такие дела доходили только тогда, когда пострадавшие имели протекцию. В противном случае даже местные полицейские власти отказывались вести расследование, списывая дело на криминал, т.к. не желали привлекать к своему участку острый взгляд гестапо и сербской Специальной полиции.

Примером может служить трагический эпизод, о котором рассказала Нонна Белавина, дочь священника, отца Сергея Белавина, приехавшая к отцу в деревеньку Кула, близ города Пожаревац. «В девять вечера в канцелярию общины вошли три вооруженных человека и заставили казначея общины отвести их в квартиру отца Сергея. Под дулом винтовок казначей крикнул: «Отец Сергей!» – «Кто это?» – «Я, Бора». – «Входи, дверь открыта». Двое из нападавших вошли в дом и оставались там один час... Через час они снова вышли... священника ударами прикладов они принуждали идти с ними. Один из них нёс большой сверток с вещами, замотанными в простыню. ... В переулке священник попытался убежать, но был схвачен третьим нападавшим, который жестоко избил его прикладом... Вскоре собравшиеся крестьяне услышали оттуда, куда увели священника, выстрел... На теле покойного были обнаружены: прострельная рана... шея перерезана на глубину 5 – 6 см. Несколько проникающих ножевых ран в области груди... Отца Сергея похоронили... без священника, т.к. он был единственным священником поблизости»⁵⁵.

Нонна Белавина была студенткой юридического факультета Белградского университета. А ее отцу Сергею Белавину было 49 лет, и 18 из них он проработал священником в разных сербских сельских приходах. Объективности ради следует все же сказать, что, несмотря на все перипетии своей трагической жизни в Сербии, Нонна, прожившая долгую и счастливую семейную жизнь, ставшая успешной поэтессой, матерью и бабушкой, а также видным членом русского эмигрантского сообщества в США, все-таки на протяжении всей своей жизни сохранила любовь к своей второй родине. Воспоминания о Балканах и скрытую в сердце, но не забытую любовь к стране своей юности она выразила в стихотворении «Белград», написанном после короткого посещения Сербии в 1977 г. Это был ее первый приезд в город ее юности, после того как она оставила его в 1944-м, стремясь спастись от надвигавшейся Красной армии. В качестве эпиграфа она взяла строфы своего же стихотворения, написанного осенью 1944 г.⁵⁶

БЕЛГРАД

Вернусь ли я к тебе? Увижу ли и скоро ль

Голубизну твоих сливающихся рек

И обезумевший, ослепший город,

Где я была счастливей всех?

Н.Б. 1944 г.

Я вновь брожу по улицам знакомым,

Тем, что когда-то отняла война...

Как хорошо! Я здесь – своя. Я – дома.

И словно юность мне возвращена.

Какой размах у всех воспоминаний.

И сколько лет ложится в каждый миг.

Я в этот парк спешила на свиданье...

А в этот дом – за пачкой новых книг.

Сюда, дрожа, бежала на экзамен,

А там сиял искусства строгий храм...

Тоску о нем я пронесла годами

по всем ненужным и чужим путям.

Мне улицы протягивают руки,

Встречая дочь заблудшую свою,

Но после долгой и глухой разлуки

Не каждый дом в лицо я узнаю.

Я знаю: нет к прошедшему возврата,

Но все ж душою, полною тепла,

Ищу окно, в которое когда-то

Любовь, еще не узнанной, вошла.

Оно, как встарь, распахнуто. Навеки!

(Как неизменно счастье двух людей...)

А там, вдали, обнявшиеся реки

В голубизне немыслимой своей.

И старый парк, и церкви, и «Споменик»...

О, город мой, прости меня, прости!

Ведь неповинна я в своей измене,

Война смешала все мои пути.

Я – не твоя! Повернута страница.

С другой страной я связана судьбой.

Но ты всегда, всю жизнь мне будешь сниться

И в сердце яркой вспыхивать звездой.

Вследствие разрастания партизанского восстания, к которому примкнули и четники, и просто возбужденные ненавистью к оккупантам сербские народные массы, ситуация в сербской провинции стала крайне сложной не только для немцев, но и для лояльных им элементов, в том числе – русских эмигрантов. Среди первых жертв русской эмиграции, павших от руки сербских повстанцев, были: Максим Тимофеевич Каледин, есаул Кубанского казачьего войска, Юстин Харитонович Мельник, младший унтер-офицер, Константин Николаевич Шабельский, ротмистр, Севастьян Степанович Годиенко, поручик⁵⁷. В результате в провинции стали самоинициативно возникать отряды самообороны русских эмигрантов, формировавшиеся из лиц, умевших держать в руках оружие и имевших богатый боевой опыт. Типичным примером этого стали события в Западной Сербии». ...Проживавшие в Шабаце казаки после убийства коммунистами пяти казаков с семьями сами взялись за оружие и, сформировав две сотни, под командой сотника Иконникова отбивались вместе с немецкими частями от наступавших и окружавших их коммунистов»⁵⁸. Отряд под командованием Павла Иконникова включал в себя 124 казака и действовал до 12 октября 1941 г. В Восточной Сербии также были зафиксированы случаи самоинициативного создания эмигрантами отрядов самообороны в г. Бор⁵⁹.

Эта инициатива была на руку немцам, которые в Сербии не располагали крупными силами. На территории оккупированной Сербии (население свыше 4,5 млн человек) немцы к концу лета 1941 г. имели всего три дивизии (704-ю, 714-ю, 717-ю), каждая из которых состояла из двух пехотных полков, сформированных из резервистов старших и средних возрастов (1907 – 1913)⁶⁰. В то же время немцы разрешили формирование антипартизанских частей своим союзникам в Сербии – сформированному незадолго до этого сербскому правительству Милана Недича и сторонникам праворадикального сербского народного движения «Збор» под руководством Димитрия Льотича.

В результате всей этой ситуации начальник штаба военного коменданта Сербии полковник Кевиш согласился на предложение М.Ф. Скородумова создать воинское формирование из русских эмигрантов. Однако сам М.Ф. Скородумов, стремившийся «после ликвидации коммунизма в Сербии» повести корпус на Восточный фронт, выглядел в глазах немцев слишком инициативным для передачи в его руки военной силы. Чего стоил один приказ о формировании РОК, изданный 12 сентября 1941, в котором была объявлена мобилизация всех возрастов, от 18 до 51 г.⁶¹.

В результате Скородумов и его окружение были отодвинуты от руководства эмиграцией и корпусом. Уже 14 сентября был запрещен печатный орган русской эмиграции «Русский бюллетень», а его ответственный редактор А. Ланин был взят под стражу⁶². Сам генерал Скородумов также был задержан «до выяснения обстоятельств». По воспоминаниям современников, осенью 1944 г. освобожденный от должности М.Ф. Скородумов публично заявил о том, что уходит с политической и общественной сцены и вернется в РОК рядовым, когда советские большевики придут в Сербию и будут выгонять оттуда немцев. В сентябре 1941 г. это заявление выглядело смешным, но М.Ф. Скородумову представилась возможность сдержать свое слово. До 1944 г. он жил на средства от небольшой сапожной мастерской, а в 1944 г. вновь вернулся в корпус рядовым и в его рядах покинул Сербию. На место М.Ф. Скородумова и его соратников пришли более лояльные кадры – генерал Владимир Владимирович Крейтер, возглавлявший до этого колонию в Нише, стал руководителем Бюро, а генерал Борис Александрович Штейфон (1881 – 1945) стал командиром РОК.

Хотя большинство русской эмиграции было сконцентрировано в сербской части Югославии, в других частях страны также имелось несколько колоний, у которых были свои проблемы. Погромы против православных сербов после провозглашения Независимого государства Хорватия (НГХ) привел к отдельным жертвам среди русских эмигрантов. Тем не менее после немецкого вмешательства ситуация стабилизировалась, и русская эмиграция попала в ситуацию, типичную для русской диаспоры в оккупированных странах.