В бездне времен. Игра на опережение

Алексей Рюриков

В бездне времен. Игра на опережение

Часть I

Глава 1

Открытый дебют

Человека нашел он, Лаврентий. В душной, прокуренной дежурной камере полицейской части углядел в толпе задержанных физиономию из секретной картотеки, узнал моментально. Повезло, заскочил всего-то у местного пристава квартиркой одной поинтересоваться. Мазурика, понятно, потом все одно б на розыск проверили, да в Жандармское управление переправили, но то потом. А у подпоручика вышло сразу, ни часу не потеряли. Пристав арестанта поначалу отдавать не хотел – понять можно, полиции его по своему делу отработать надобно. Однако пришлось, интересы государства, куда денутся.

В жандармском кабинете Авель «запел» почти сразу. Арестованному за изнасилование десятилетней дочки местного священника деваться некуда, в камере местной тюрьмы проживет недолго. Там таких не любят.

Столичный ротмистр, вторую неделю рыскавший по губернии, немедленно забрал наблюдательного дознавателя к себе в подчинение. И теперь они с Лаврентием допрашивали бандита вдвоем. Николай Степанович отмалчивался, изучал фигуранта. А двадцатитрехлетний подпоручик старался. Поучаствовать в поимке известной всем российским сыщикам шайки – дело для карьеры совсем не лишнее. Да и просто услышать невзначай за спиной: «это тот самый, который трестовских брал?» – вовсе не дурственно. Пусть не сам брал, пусть с приезжим. Ротмистр уедет, а он останется. И Берия вытягивал из сидящего напротив подонка подробности:

– А главный в банде кто?

– Да там не банда, целый синдикат. Потому и называется «Трест». По всей России, если кто человека убрать хочет – встречается, платит. Ну и кого заказали, не жилец уже. Долго, во всяком случае. А главарь Яша Уралец.

– Кто таков?

– Да знаем мы его, – бросил питерский гость. – Есть в картотеке. В эсдековской боевке начинал.

– Так там много из боевок, – оживился задержанный. – Почитай, что все. Как в шестнадцатом году за одно участие в бомбистской партии петлю надевать стали, так и подались. А куда деваться? Особенно в «Тресте» уральских много, они там, в Екатеринбурге, и в стрельбе, и бомбы кидать великие мастера. Один, «Филипп» кликуха, рассказывал, даже и доктор нарочно к ним приходил, как человек устроен, рассказывал. Чтобы, значит, куда его убивать, понятнее было. И сейчас в «Тресте» так заведено, тренировки завсегда, даже и кто сам не стреляет.

– Серьезно, – протянул питерец. – А в Тифлисе они, значит, наместника валить собрались?

– Так вроде так, – пожал плечами задержанный. – Неспроста сам Уралец приехал. Он только самые сложные операции планирует. Да и деньги, должно, немалые.

– Как на «Трест» выйти можно?

– То есть что значит выйти?

– Ну вот, допустим, я хочу заказ сделать. Кого-нибудь убрать, скажем. Как мне с «Трестом» связаться? Откуда я про них вообще узнаю?

– Ясно откуда. В больших городах среди блатных всегда человечек на то имеется. И от него уже известие по остальным идет, по блатным, по малинам. Уралец, он и через старые связи, эсдековские еще, клиентов находит. У него в знакомых и адвокаты есть, и заводчики, и титулованные особы даже. И еще…

– А ты? – внезапно перебил подпоручик и, нагнувшись к задержанному, начал тихим, почти шипящим голосом быстро выплевывать резкие, режущие вопросы: – Ты сам как в «Трест» попал? Ты ведь не боевик. И не урка. Откуда ты так много знаешь, а?

– А ему золотая рыбка напела, – мгновенно поддержал смену тона Николай Степанович. И не менее резко спросил: – Так, нет?

Авель Енукидзе, прозванный когда-то «Золотой рыбкой» за умение угодить начальству, вздрогнул. Нет, он понимал, что жандармы его биографию выяснят быстро. Но все же было неприятно.

– Я сидел вместе с Яшей, – чуть помедлив, ответил он, переводя взгляд с одного офицера на другого. – В Туруханском крае. Когда вышел в семнадцатом, подался к нему. Он в Екатеринбурге верховодил. Тогда уже левых по Указу без суда вешать начали. Пришлось и мне за ним в банду, куда еще?

– Вот и не будем простого уголовного изображать, – кивнул ротмистр. – Кто «Трест» придумал?

– Не знаю точно, вроде сам Яков. Тогда решили, раз движение разбито, нужно подполье сохранить. Денег не было, фабриканты на партию не давали, эксы проваливались. Вот к блатным и ушли. Уралец с нижегородскими каинами сговорился, потом с другими. И многие боевки оставшиеся к себе перевел. Теперь по заказам на мокрое работаем.

У Авеля против воли проскакивал блатной жаргон, мешаясь с интеллигентной речью.

«Привык, наверное», – подумал Лаврентий. А ротмистр думал о другом.

– А деньги куда? – осведомился он.

– Часть в общую кассу, часть на руки. Но я не убивал никогда! Я курьер, ездил по городам, хаты готовил, обстановку уточнял, места.

– Где Уралец?

– Он на Батумской будет жить, там я квартиру готовил. Точно будет, сегодня приедет. Там уже его человек сейчас, Филипп.

Когда Енукидзе увели, Гумилев обернулся к молодому коллеге:

– Уралец – фигура опасная. Сам на дело почти никогда и не ходил, осторожный, но стреляет отменно. Среди уголовных с давних пор в авторитете, хоть и считается политическим. В тюрьмах в паханах ходил. Сам вида не страшного: мелкий, в очечках… Сейчас, значит, с политикой завязал. Филипп – его охранник.

– Брать будем? – спросил Берия.

– Будем, – согласился ротмистр и предупредил: – Уральца в любом случае только живым. Даже если он кого-то из наших застрелит. У него в голове весь «Трест» содержится, одним арестом всю банду закроем.

– Если заговорит, – с видом умудренного опытом сыщика усмехнулся подпоручик.

– Заговорит.

В квартиру первым ворвался ротмистр. Лаврентий влетел следом, запнулся о сбитый старшим коврик и, выпрямляясь, услышал: «Окно держи, м-мать!» и звон разбитого стекла. В разбитое окно выпрыгивал здоровый мужик в одежде мастерового, Берия успел разглядеть только шрам на его правой щеке, от виска до подбородка.

Он прыгнул к окну, туда уже летел второй, здоровущий чернявый тип с револьвером в руке. Увидев загородившего ему дорогу подпоручика, бугай почему-то стрелять в него не стал, вместо того повернулся к питерцу, в развороте ловя его стволом.

«Не Уралец… – с облегчением подумал подпоручик, спуская курок «нагана». – Можно! А за столичный труп бы голову сняли».

Убитого опознал питерский гость:

– Голощекин. Телохранитель этого вот, – он кивнул на сидящего в наручниках невысокого человечка в пенсне. – Спасибо, Лаврентий Павлович.

У Уральца при досмотре не нашли ничего. Ни оружия, ни листовок, ни документов. Говорить он, правда, согласился:

– Уринсон, Михаил Семенович, – назвался спокойным голосом. – Коммерсант.

– Да ладно, Яша, – ласково пропел улыбающийся ротмистр. – Ну какой из тебя, сам посуди, Уринсон? Ты ж сколько сроков отмотал до Указа о бомбистах-то?

– Мне положен адвокат, – задержанный отвечал хладнокровно, да и вел себя уверенно, считая, что у жандармов на него ничего нет. Показания Енукидзе разве, а это все равно, что ничего. Очевидцем убийств Авель не был, да и не убивал сам Уралец уже лет десять. Ну, проживание под чужим именем, так это мелочи, даже задумываться не стоит.

– Будет тебе адвокат, – тем же ласковым тоном протянул Николай Степанович, закуривая. И тут же передумал: – Вернее, не будет. По Указу пойдешь, от шестнадцатого года.

– Вы меня с кем-то путаете. – Главарь «Треста» тона тоже не менял.

«Хорошо держится, – мелькнуло в голове у подпоручика. – И не предъявишь ему ничего – убийства чисто уголовные, без политики. А на старое Указ не распространяется. Что столичный придумал?»

– У меня два человека, которые дадут показания, что ты покушение на наместника по заданию партии РКП(б) готовил. – продолжил ротмистр. – Твой дружок Енукидзе и… – он снова улыбнулся, затянулся папиросой и продолжил: – И сюрприз. Тебе ведь англичане деньги за наместника через Торгово-промышленный банк сбросили? А отмыл их для тебя наш общий знакомый, Ярославский, припоминаешь? Он у тебя кассиром был, верно? Ну, так я ему деньги и оставлю. Все, что за этот заказ получены. И жизнь сохраню. А он в военном суде выступит. Твои кассира не достанут, он под охраной. Как и Енукидзе…

Гумилев замолчал, выпустил в потолок струйку дыма и, полюбовавшись созданным облачком, предложил:

– Поговорим, Яшенька?

Газета «Ведомости», первая полоса

На днях заканчивается суд по нашумевшему делу «Треста» – мощной преступной группировки, настоящего «синдиката душегубов». Банда профессиональных преступников, причастных, по данным полиции, к сотням убийств в империи, была обезврежена в результате специальной операции правоохранительных органов весной прошлого года. В руках жандармов оказались и рядовые исполнители, и главарь – Яков Свердлов по прозвищу «Уралец». По данным следствия, именно «Трест» имел отношение к расстрелу летом 1920 года вице-губернатора Петербурга и убийству в Москве в 1921 году Константина Иванова, председателя правления Сибирского банка. Кто являлся заказчиком этих убийств, следователи также установили, но пока не решаются даже намекать на этот счет, не имея еще совершенных доказательств. Уже после ареста членов банды выяснилось, что одной из следующих их жертв должен был стать не кто иной, как наместник на Кавказе Вел. кн. Николай Николаевич. «Трест» представлял собой единую организацию из членов бывших террористических «боевых организаций» разных бомбистских партий: эсдеков, эсеров, бунда и прочих…

Генерал дочитал заметку, отложил газету и усмехнулся. Имен жандармов, ликвидировавших «Трест», в газетах, разумеется, не печатали. Но Коттен помнил, как взявший Свердлова ротмистр четыре года назад сидел в этом же кабинете, тогда еще восторженным штабс-капитаном победного девятнадцатого. Удивляясь совсем неожиданному предложению шефа Охранки.

Гумилев выглядел настолько изумленным, что генерал чуть не рассмеялся. Впрочем, предсказуемо – офицеры, прошедшие окопы только что закончившейся мировой войны, на предложение новой службы вообще отзывались неохотно. Да и репутация ведомства привлекательностью не отличалась. Впрочем, на сидящего напротив кандидата недавно назначенный заведовать всеми Охранными отделениями Российской империи фон Коттен ставку делал особую и угаданный ответ его ничуть не смутил.

– Михаил Фридрихович, я вас правильно понял? – чуть подняв бровь, но, в общем, без особой ажитации, скорее с некоторым недоумением, переспросил собеседник. – Вы мне что же, голубой мундир надеть предлагаете?

– Именно.

– Но… – штабс-капитан запнулся и продолжил несколько растерянным тоном: – Я ведь даже не из кадровых. В армию во время войны вступил, нынче в отставку намереваюсь. Да и, простите великодушно, не ищейка я, ваше превосходительство, крамолу вынюхивать не приучен.

– Угу, – добродушно согласился располневший от кабинетной работы генерал. – В Париже в обязанности военного агента у вас, наверное, только дружественное общение с союзными mademoiselle входило? А сокрытые, но полезные отечеству сведения добывать, по ведомству господ Игнатьевых, так-таки и не пришлось?

– Пришлось, отчего же? Но это дело другое… – Офицер, прищурившись, взглянул на генерала большими, чуть косящими глазами и, немного подумав, закончил: – …в каком-то смысле. Да и ведь война.

– Так я вам, Николай Степанович, и не агитаторов с листовками ловить предлагаю. Война кончилась, ее мы, с божьей помощью, вытянули. А дальше-то? Вы не задумывались, что в тылу творится? Да, бомбистские партии мы прижали. Но сами бомбисты, они ведь не делись никуда. Тех заводчиков, которые их подкармливали, наше ведомство вместе с военной контрразведкой прищучило, часть на каторге, часть поутихли. Немцы теперь тоже деньгами помочь не смогут… Не вздергивайте брови, вам не идет. Это не пропаганда, так и было. Союзники, те больше либералов наших поддерживали. А немцы левых. Впрочем, про французов вы в курсе, Игнатьев мне поведал историю с эмигрантским газетером, с этим, как его?

– Мартов? Да, газета «Наше слово». Мерзавцы призывали к поражению России. Но французы после наших протестов газету закрыли.

– Закрыли, – согласно покивал Коттен. – После того как мой армейский коллега Батюшин через графа передал, что ее немцы финансируют. Да и вы, кажется, приложили руку?

– Да, я написал статью для французской прессы. И, э-э…

– …нашли точный адрес этих пасквилянтов и тыкнули в него Второе бюро, которое якобы «не знало, где они прячутся», носом, – с удовольствием продолжил жандарм. – Интересное дело, а? И ведь полезное, согласитесь, не меньше иной кавалерийской вылазки значение имело.

Генерал вздохнул и вернулся к прежней теме:

– Видите ли, война кончилась не для всех. Среди наших союзников по Антанте отнюдь не все довольны тем, что в отличие от германской и австрийской империй российская все еще существует.

– Наслышан, – согласился Николай Степанович. – Польский вопрос, да и про отсутствие свобод вспоминают.

– Вот-вот! И кое-кто там готов оказать помощь антиправительственным силам. Это нынче главная опасность. Да и чистая уголовщина с политикой перемешалась. Про Котовского на юге доводилось слышать?

– В прессе читал. Романтический такой разбойник.

– А теперь представьте таких разбойников пару сотен, – нахмурившись, предложил жандарм. – Романтических. Во всех губерниях. С фронта вернутся люди, которые пять лет воюют. А куда придут? В деревню? Так крестьяне еле концы с концами сводят. На завод? А там места заняты, да еще военное производство теперь свернется. Вот и получите, пожалуйста.

Михаил Фридрихович покряхтел, поерзал в глубоком начальственном кресле, перелистал бумаги на столе и, собравшись с мыслями, продолжил:

– Это я к чему говорю? Оружия в стране после войны немало, кому возглавить банды, найдется. Поддержать мятежников, организовать, направить – за этим тоже дело не станет. И займутся такими вещами специалисты, за войну их много образовалось. В союзных разведках, из бывших германских агентов, да мало ли еще где? Потому время простой полицейщины уходит. России в нашем ведомстве нужны люди с боевым опытом, но притом личности образованные, творчески мыслящие. Культурному человеку, ему ведь и террориста ловить способнее. Бомбист или, там, шпион, он, знаете, натура тонкая, нервическая. Его без собственной чуткости психической и понять неосуществимо. А коль не понять, так ведь и предугадать нельзя. Злоумышленники в подполье организовываются, учатся, интеллигенцию завлекают. А у нас?

Фон Коттен откинулся в кресле и перешел на задушевный тон:

– Да и что вы, погоны сняв, делать станете? Скучно же, право. В армии мирной вам и впрямь не место, не улан же по плацу гонять? А я хоть опасное дело предлагаю, риск есть, не скрою, но ведь и интересное. Охоту любите?

– Да так, как-то… – К охоте штабс-капитан относился прохладно, не было у него такой страсти.

– А тут охота умственная, и противник изощренный… Может, для литературы новые впечатления опять же найдете, сюжетов хватает.

Генерал заинтересовался личностью штабс-капитана не только за цепкий ум и удачные действия во Франции, расчет он видел и в ином. Известный литератор, надевший голубые погоны, призван был повысить престиж ненавидимой «приличными людьми» охранки. Появление в жандармском ведомстве известного всей России поэта, путешественника в дальние страны и кумира романтической молодежи – а какая молодежь не романтична? – по мнению генерала, облик принятого им департамента облагораживало. Да и делу не помеха, известность в не связанном с розыском качестве, только в помощь, ежели этим распорядиться уметь. Оказать услугу знаменитому поэту – это ведь совсем не то, что какому-то жандарму. А в том, что из сидящего напротив кандидата выйдет толковый контрразведчик, Коттен не сомневался.

* * *

Генерал оказался прав. За четыре года Гумилев превратился в профессионала политической полиции, стихи притом писать не прекратив. После войны вышло уже два поэтических сборника, место службы он не афишировал, но и не скрывал. И если поначалу знакомые воротили нос от жандармского мундира, то после начала в России кровавых бунтов, далеко превосходящих потрясения 1905 года, отношение «приличного общества» к вчера еще презираемой охранке изменилось.

Многим представителям этого самого «общества», любившим поругивать самодержавие и посмеиваться над тупостью чиновников, революционер, студент, мастеровой или крестьянин, которому жандармы выбивали зубы на допросах, до недавнего времени представлялся априори невинной жертвой прогнившего и закоснелого самодержавия. Не за деньги ведь подпольщики работали, за идею! За свободу, за демократию! Мечтали улучшить жизнь рабочих и крестьян, которым улучшение, несомненно, требовалось, послевоенная Россия благополучием похвастаться не могла.

Военная экономика принесла государственное регулирование производства и распределения. На практике это означало не только свертывание свободной конкуренции и рынка, но и жесткую централизацию производства, контроль банков, трудовую повинность, регулирование рабочего времени и закупки продовольствия по твердым ценам… Да, эти шаги с безусловной неизбежностью предписывались войной, но они обостряли ситуацию. И они же позволили вытянуть первые, самые тяжелые послевоенные годы.

Победа над Германией позволила ненадолго снять напряжение. Но когда демобилизованная армия вернулась домой и увидела то же самое беспросветное существование… Взрыв был неизбежен, и взрыв произошел.

Два года его удавалось сдерживать, потом прорвало. Чего никто не ожидал, так это того, что протест выльется в самые буйные формы бессмысленного и беспощадного русского бунта. Стачки и демонстрации стали лишь началом, первыми ласточками надвигающейся революции. За ними следовала вторая волна, куда более крутая, подхватившая и завертевшая в кровавом водовороте те миллионы вернувшихся с фронта мужиков, которых четыре года учили воевать. Учили на совесть, и к началу двадцатых у народа для «диалога» с властью появился новый аргумент – штык. Вновь, как пятнадцать лет назад, запылали барские имения.

Весь предшествующий исторический опыт убедил народ, что «начальству» – царю, генералам, помещикам, буржуям и особенно чиновникам – доверять нельзя, что реализовать свои требования можно лишь в случае, если власть будет находиться в руках самих трудящихся. И как только появилась такая возможность, самочинно и повсеместно рабочие, солдаты, крестьяне стали создавать демократию по-своему. Вот тогда либералам «из общества» пришлось столкнуться с тем самым народом, которым они так искренне восхищались. Столкнуться лично и непосредственно, без защиты полиции и жандармов, с забывшей про закон и сдерживающие нормы, озверевшей от вековой ненависти к «барину» толпой. С той самой чаемой демократией.

Да, многие люди, составляющие эту толпу, имели веские основания для ненависти. Разоренные помещиком крестьяне, рабочие, выброшенные за малейшее несогласие с мастером, не с фабрикантом даже, на улицу с «волчьим билетом», их семьи, в которых детей кормили лебедой вместо молока. Но мятежная волна выбросила на гребень не их, действительно пострадавших, но требующих только самой малой справедливости, а накипь со дна общества, люмпенов и асоциальных типов, желающих грабить и убивать, не сдерживаясь ни моралью, ни правом. И устанавливающих свою, «революционную», лишенную всяческих запретов власть.

Поначалу в смуте, подпитываемой и изнутри – частью верхушки добивающейся своих целей, и извне, но в основе все же исконно русской, выплеснувшей все накопившиеся обиды, дружно слились разнородные потоки. Борьба рабочих и борьба либеральной буржуазии, борьба оттертой от трона знати и борьба крестьян, потуги промышленников-республиканцев и боевиков-анархистов, не признающих собственности, все усилия били в одну цель: свергнуть царя. Свержение самодержавия представлялось панацеей, чудом, после которого станет возможно все.

Именно эта разнородность борющихся сил спасла монархию. С царем остался государственный аппарат, церковь, победившая армия. А увидевшие уже через месяц, во что выливается свобода в реальном, а не выдуманном мире, либералы из буржуазии и помещиков – побежали к императору.

«Только язык пулеметов доступен уличной толпе, и только свинец может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя», – заявляли они теперь. Именно тогда голубой мундир жандарма стал символом подавления безудержной стихии мятежа.

Теперь, после всех этих событий, причуда гения поэзии, сопряженная со службой государю и охраной порядка, смотрелась вполне comme il faut. Ну а после выхода пары мемуаров отставных жандармских чинов схватка «на лезвии с террористами» даже для богемы представлялась занятием азартным и опасным, совершенно в духе искателя приключений в Африке.

«С «Трестом» получилось, – вернулся мыслями к статье и дню сегодняшнему Коттен. – Главаря взяли, организация, считай, ликвидирована».

Работу Гумилева он оценивал высоко. Да, основное сделали другие, установившие Ярославского, проследившие путь полученных «Трестом» денег от Intelligence Service[1], молодой тифлисский жандарм, вовремя притащивший курьера. Но Свердлова ротмистр взял лично, лично же вытащил на признание Ярославского и Енукидзе… Впрочем, с последним неплохо помог и тот самый подпоручик.

«Как его фамилия? – напряг память генерал. – Берия вроде? Из вольноопределяющихся, в Корпусе три года. Офицер, похоже, дельный, имеет смысл присмотреться. Голощекина при аресте лихо завалил, жаль, третий ушел, даже примет не установили. Только шрам на щеке».

Прошедший юбилей Его Величества Государя Императора Всероссийского ничем не напомнил события пятнадцатилетней давности. Вся Россия помнит, как в 1913 году террористы из так называемой «партии социалистов-революционеров» взорвали супругу Государя Александру Федоровну и его сына Великого князя Алексея Николаевича, тяжело ранив и самого Государя.

Да, сейчас, после знаменитого Указа 1916 года «О противодействии бомбистам», такая опасность устранена. Тем не менее в дни торжества было заметно усиление охраны и приведение в полную готовность войск гарнизона. Но юбилей отшумел. Сейчас нам предстоит еще одно, пусть проходящее регулярно, но отнюдь не становящееся от того менее радостным событие. Как и обычно, с 15 июля по 10 сентября в Нижнем Новгороде пройдет Макарьевская ярмарка.

Двое кассиров грузили деньги в броневик. Больше двух десятков мешков, тяжелых, запечатанных коричневым сургучом с двуглавыми орлами. Рядом с машиной стояли восемь охранников, солидную сумму перевозили. Впрочем, вела себя охрана спокойно: представить, что в тесный внутренний дворик, с двух сторон обнесенный стеной, а с остальных двух закрытый зданием Торгово-промышленного банка, проникнут грабители, было сложно. Вот в пути… но там прикрытие предполагалось посерьезнее.

Взрыв, снесший глухую стену, похоронил троих сторожей и кассира. Оставшихся охранников, кассира и курившего у машины водителя, остолбеневших и полуоглохших, расстреляли ворвавшиеся в пролом автоматчики в масках. В первые секунды банковские служащие ничего не поняли, а потом стало поздно. Следующие очереди хлестнули по двери и окнам, выходящим во двор, зацепив еще несколько клерков, ринувшихся посмотреть, что случилось.

Пока четверо грабителей расстреливали банк из «томпсонов», во двор сквозь пролом в стене въехал небольшой грузовичок АМО. Выскочившие из него шесть человек в масках споро покидали мешки с деньгами в кузов, после чего машина не спеша, задним ходом, уползла обратно на улицу. Два стрелка запрыгнули на мешки, оставшиеся двое – на подножки. Развернувшись, автомобиль устремился к окраинам. Весь налет занял пятнадцать минут.

Собравшиеся в кабинете слушали полицмейстера молча, перебивать разъяренное начальство никому не хотелось.

– …пятнадцать минут! Девять трупов и семь раненых! Похищено два миллиона рублей, мотор грабителей найден в кустах за городом, следов никаких. Сведений о бандитах – ноль! Ноль! – Глава полиции воздел руки кверху, отдышался и продолжил тоном тоскливым, переходящим почти в завывание:

– Вот кто, а? Кто, вы мне можете сказать? Рассчитать время, взорвать бомбу, пулеметы какие-то, да еще изуверство этакое… Охрана, кассиры – понятно, но по окнам-то! Там же обычные конторщики были, помешать ничем не могли.

Он опять отдышался, обвел взглядом сидящих в кабинете и, вздохнув, коротко бросил:

– Доклады.

– Взрывчатка – динамит. Обычный, как для горных работ выпускают. Оружие, судя по пулям и гильзам, американское, – уныло сообщил криминалист. – Автоматы Томпсона, производства САСШ. В самих Штатах используются их бандитами, гангстерами. В Российской империи до сих пор налетов с таким оружием не фиксировалось. Армией и МВД эти автоматы не закупались, возможно, закупала небольшую партию Погранстража, ответ от них будет завтра. Партикулярные лица законными путями в Россию такие игрушки не ввозили. В картотеке Делопроизводства регистрации образцов такого оружия тоже нет. Сравнивать не с чем.

– Игрушки, – злобно прошипел полицмейстер. – Интересные бандиты пошли, – тут он внезапно задумался, пошевелил большим пальцем пушистые усы, потом продолжил голосом уже не свирепым, но задумчивым: – Налетчики с оружием, какого, понимаешь, даже в армии не используют? Запомним… СПР[2] есть? – употребил начальник городских правоохранителей новомодное сокращение.

– Нету пальцев. Чисто.

– Следующий.

– Динамит заложили, похоже, вчера, – доложил худощавый, высокий парень, сидевший у самого дальнего края стола. – Есть свидетель, на рынке вениками торгует. Шел пешком мимо банка, видел, как вчера ближе к ночи, – тут начальник сыскного отделения пожал плечами и уточнил: – Период с двадцати по двадцать два часа получается, точнее пока не ясно, у него ж часов нет.

И вернулся к докладу:

– Так вот, шел он напротив банка, там как раз подвода ехала с грузом. Груз – мешки с луком, в навал. У стенки лошадь заартачилась, возница ее успокаивать стал, с подводы соскочили двое и подошли ему помочь. Соскакивали как раз со стороны стенки, они так и ехали, ноги свесив. Пока лошадь успокаивали, их за ней да подводой не разглядеть было. Успокаивали минут десять, свидетель подумал, видать, устала коняга, возница с ней уж больно спокойно, ласково. Я думаю, время тянул.

– А сколько вообще времени нужно? – поинтересовался сидящий слева от полицмейстера судебный следователь. – Чтобы взрывчатку заложить, самое малое?

– Разговаривал с саперами, они говорят, если заранее все подготовить, так и немного, – ответил сыщик. – Договорился на завтра, будем эксперимент проводить. Свидетель, подвода, два сапера подойдут, мне их начальник обещал.

– Правильно, – кивнул полицмейстер. – Приметы возницы, тех двоих, лошадь, подвода?

– По предположительным взрывникам примет нет, свидетель их не рассмотрел, темно уже было. Так, силуэты. По вознице кое-что есть. Одежда «обычная», а дальше рыночный его описал: здоровый мужик, лет тридцати, темные волосы, бороды и усов нет. Волосы ладно, темные – это любого цвета, кроме ярко-рыжего или блондина. Но особая примета есть – большой шрам на правой стороне лица. Лошадь и подводу Долгушин, свидетель тот самый, куда лучше запомнил, они уже в розыске.

– И перспективы?

Шатунов помолчал, пожевал губами, потом честно сказал:

– Не очень. Приметы так себе, только шрам. Но мало ли крупных тридцатилетних мужиков со шрамами? Война десять лет как кончилась, да мятежи потом. И опознать свидетель никого не сможет. Подводу и лошадь наверняка купили где-то, а сейчас уже бросили. Будем продавца искать, через него приметы покупателя устанавливать, ну и дальше, как обычно.

– Долго, – вздохнул начальник. И снова завелся: – Вы понимаете, что завтра это во всех газетах будет? Только трупов девять, да и сумма-то! В России, я и не припомню, чтобы такие деньги уходили. Из министерства нам визит обеспечен, ручаюсь! С грузовиком что?

– Пальцев нет, других следов нет, оставленных вещей нет, грузовик принадлежит купцу Лобову, он на нем из лабазов по лавкам товар возил.

– Угнан?

– Вроде как. В выходные купец его в лабаз загонял, перед полками с товаром ставил. Там интересная ситуация, замок заменили.

– В смысле? – переспросил следователь.

– А вот так. Там сторож есть, он внутрь лабаза не заходит, у него и ключей нет. А обход делает постоянно, подходит к воротам, замок дергает и дальше идет. Когда машину нашли, купца подняли, приехали – замок висит. Начал Лобов открывать ключом – не открывается. Похоже, замок как-то открыли, потом опять дверь закрыли и новый такой же повесили, чтоб подозрения не вызвать. До понедельника и не хватился бы никто, да и в понедельник не сразу поняли бы. Вы же понимаете – ну, заел замок, не открывается, бывает. Пока открыли, пока то се…

– А по времени это как?

– Грузовик всегда с вечера заправленный ставили, чтобы утром – пришел, сел, поехал. В пятницу поставили как обычно. Вот и считайте, если без учета замка: ворота распахнул, в кабину прыгнул, завел, выехал, ворота запахнул, замок набросил. Если человека три действуют, минут за пять можно управиться, меньше даже.

– А замок?

– А черт его знает. Старый замок не нашли. Подбор, по-моему, невыполним, там ключ массивный такой, с кучей бороздок. Скусить дужку – так там короб без повреждений.

– Короб родной? – мгновенно подхватился полицмейстер.

– Родной.

– Так, может, и ключом открывали родным? Потому и нет замка.

– Отрабатываем, – согласился сыскной. – Ключей было четыре, под заказ замок делали. Все четыре изъяты, доступ к ним имели двое – Лобов и его сын, он приказчик у него. Обоих просвечиваем, но нигде ничего.

– А торгуют чем?

– Рыба.

– И что, даже жалоб на тухлятину не было?

– Нет, у них четыре магазина свои, все беспорочно.

– Ладно, – поразмыслив, сказал полицмейстер. – Еще данные есть?

Послушав безрадостное молчание, он продолжил:

– Дальше так: сыск ищет подводу и еще свидетелей. Не бывает, чтобы никто ничего не видел, ищите. Еще один обход сделайте, пошире. Отрабатывайте Лобовых, даже, может, не их, а работников. Если сами купцы и не в деле, кто-то же должен был мазурикам про заправленный автомобиль рассказать? Криминалист, замок на лабазе смотрели? Там как следы?

– Смотрели. Сам смотрел, ваше превосходительство, нет ничего. И в лабазе смотрели, и во дворе банка – пусто.

– Про автоматы выясняйте тогда. А вы, Петр Александрович, – обратился начальник полиции к следователю, – что планируете?

– Что бронеавтомобиль не за тысячей рублей приехал, и не за десятью, понятно, – рассудительно заметил Ежевский. – Две версии на сей момент вижу. Первая: разбойники знали, что в субботу утром повезут два миллиона, и шли именно за ними. Вторая: отслеживали броневик, предполагали, что на нем в любом случае повезут крупные деньги, и пошли «на удачу». Броневик проследили, во сколько заезжает, сколько времени грузится, как выезжает – это все можно вычислить. Через сколько минут после въезда разбой начинать, таким образом, спланировать не трудно. Но если взрывчатку заложили вечером, второй вариант отпадает.

Следователь чуть подумал, кивнул каким-то своим мыслям и продолжил:

– Про то, что столь большую сумму грузят, эдак заранее не рассчитаешь. Полагаю, для налета время точное знать надобно было. А про время только из банка известить могли. Либо преступники все-таки наугад шли, но не похоже, подготовка впечатляет. В банке надо концы искать. Ищу.

– Немного народу, поди, знало? – с надеждой спросил полицмейстер.

– Человек двадцать, – разочаровал его Петр Александрович. – Сторожей одних полтора десятка. Они сумму не знали, но явно ведь не обычный рейс, столько охранников редко вызывают, догадаться не сложно. Им с вечера, около восемнадцати часов, сообщили, чтоб на утро готовы были. До проезда установленной сыскными подводы время имелось. Причем семеро охранников погибли. Если наводчик среди них, что исключать нельзя, то след оборван. Еще знали председатель правления, два вице-директора, счетовод и начальник охраны. Все допрошены, но все в удивлении, как и ожидалось.

– А получатель? – спросил сыскарь.

– Волжско-Камский банк. Ярмарка скоро, потребовались наличные. Но там сумму и день два человека всего знали, с ними проще. Тут, однако, есть аргументы в пользу и второй версии.

Мысль следователя в пояснении не нуждалась. Макарьевская ярмарка проводилась ежегодно с 15 июля, наличные ассигнации банку нужны каждый год и много – скупщики приезжают, снимают деньги со счета и расплачиваются на ярмарке с мелкими продавцами.

– Так что, – закончил Ежевский, – в рассуждении прошлых лет предугадать перевозку денег возможно было.

– Они что, каждый раз по два миллиона возят? – удивился начальник сыска.

– Обычно меньше, но все равно солидные суммы. А нынче год удачный предвидится. Юбилей его величества, урожай богатый предсказывают, после бунтов страна в порядок приходит. Да и в Европах подъем, оттуда гости ожидаются.

– А я думаю, – внезапно заявил полицмейстер, – это политические. Из бомбистов.

– Чего вдруг, ваше превосходительство? – поморщился следователь.

– Ну сами смотрите: автоматы заграничные, убивают напропалую, расчет такой точный. Жандармы в курсе?

– В курсе.

Резоны полицейского чина Петр Александрович понимал преотлично. За нераскрытое разбойное нападение с групповым убийством и похищением таких денег с того снимут голову. А раскрытие пока не светит. Если привязать к налету террористов, дело немедленно уйдет в Жандармский корпус. После выделения из МВД охранных отделений всем политическим розыском занимались там, полицмейстера «политика» последние четыре года не касалась.

– Так, может, они и дело возьмут?

Участники совещания смотрели на шефа городской полиции удивленно. Ответить решился следователь как фигура более независимая и чиновная:

– Так ведь на бомбистов никаких оснований, Николай Михайлович. В жандармы душевнобольных не берут, – выразил он общую точку зрения. – А такое дело на себя забрать, это точно нервное расстройство нужно иметь. «Глухарь» ведь дело-то, аки птица лесная.

– Птица не птица, говорят они что?

– Что подключатся и окажут любую надобную помощь. А что они скажут? – здраво рассудил судейский. – Про оружие я их уже озадачил, про банки тоже, про бандитов известных. Чего еще?

– Нету у нас в губернии бандитов таких живодерских, – вздохнул полицмейстер. – Двадцать лет тут работаю, знаю, о чем говорю. Не-ту. Какие были особо злостные, тех во время мятежа в двадцать первом годе извели. Залетные это, а скорее всего – террористы, вот чую я. Им все равно, они ж смертники: «В течение сорока восьми часов выносить приговоры лицам, принадлежащим к террористическим партиям». По Указу государя от шестнадцатого года бомбистам в любом случае только в петле сушиться, вот людей и не жалеют. Ладно, следующее совещание завтра утром, еще раз обсудим.

Вызова к начальнику Департамента в воскресное утро он не ожидал. Быстро вышагивая по пустому коридору, подполковник напряженно соображал, что могло вытащить в летний выходной генерала на службу. И зачем понадобился он сам. Гумилев занимался левыми террористами, но за последние четыре года социалистам не удалось провести ни одной серьезной акции, и сейчас в его отделении срочных дел не имелось. В приемной начальника он сдержанно кивнул невозмутимому, несмотря на неурочный день, секретарю, дождался ответного кивка на генеральскую дверь, вошел.

– Здравия желаю, ваше превосходительство.

– Здравствуйте, – буркнул Коттен. – Присаживайтесь.

Николай Степанович сел и приготовился слушать. Настроение у начальника было какое-то непонятное. Явно рассержен, но притом и словно предвкушает нечто.

– Вчера в Нижнем Новгороде ограблено местное отделение Торгово-промышленного банка, – начал генерал. – Налетчики взорвали стену, расстреляли охрану и банковских служащих из автоматов Томпсона. Похищено два миллиона. Следов нет, грабители не установлены. Девять убитых, восемь раненых.

– Ничего себе, – поднял брови подполковник. – Прямо Чикаго. «Томпсоны» то откуда?

– Из Америки, – пожал плечами начальник. – Ерунда «томпсоны», в другом штука. Местная полиция сработала, смогли описать одного из бандитов, почитайте.

Гумилев быстро просматривал ориентировку:

«Мужчина лет тридцати, высокого роста, плотного телосложения, на вид физически крепкий, видной наружности, на правой стороне лица большой шрам, лицо круглое, волосы на голове темные, бороды и усов не имеет, тип русский…»

«Здоровенный тридцатилетний амбал, шрам, – прикинул он. – Неужели?»

– Человек со шрамом? – помрачнев, спросил Гумилев генерала. – Опять?

– Неизвестно. Но смотрите: здоровый, видный, шрам. И главное – операция. Взрыв точно вовремя, расстрел всех, кто мешал, солидная сумма, следов нет. Похоже?

– Похоже, – признал Николай Степанович. – Третий случай уже?

– А черт его знает, который случай. За ним, может, море случаев, просто шрам не засветился. Вы у нас специалист по «Тресту», уголовных из бывших левых изучили. Вот займитесь, дело того стоит, я так сужу. Тем более и по «человеку со шрамом» всеми сведениями владеете.

– Если это он, то в Нижнем его уже нет. И никого из банды тоже. Потом, кроме шрама, еще что есть? А то зыбко как-то.

– Начинать все равно с места событий нужно. А кроме шрама есть автоматы. «Томпсоны» в Россию легально не поступали. Однако ж имеются сведения, что ими пользуются в Китае. И есть кое-какая информация об таковом интересном совпадении… этим Бабич из Разведчасти занимается. Вернетесь, у него как раз больше материала будет. В общем, есть резоны полагать, что заняться этим делом стоит, – закончил начальник.

В понедельник выходящего в Нижнем из поезда командированного встречали полицмейстер и начальник Губернского жандармского управления.

– Подполковник Гумилев, – представился Николай Степанович.

– Здравствуйте, – приветливо сказал глава местных правоохранителей. – Полицмейстер Матвеев.

– Полковник Ганько, – кивнул жандарм. – Добрый день, коллега. Куда едем, в гостиницу? Или в Управление сразу?

– Давайте в полицию, – решил приезжий. Обратился к полицмейстеру: – Дело ведь у вас?

К градоначальству полицмейстерский паккард домчал быстро. Ознакомившись с делом, Николай Степанович погрустнел.

– Купца проверили? – безнадежно спросил он.

– Ни в чем ранее замешан не был, – доложил начальник сыскного. – Ни он, ни сын. Алиби на субботу у обоих имеется. Отрабатываем на причастность, но…

«Но» петербуржец понимал прекрасно. Купец с сыном в любом случае будут отворачиваться. И если не виновны, и тем более, если наоборот. А закрывать солидных людей в холодную и допрашивать жестко полиция не хочет. Тем, опять же, более, что коммерсанты, скорее всего, ни при чем. Были бы в деле – рядом с гаражом валялся бы старый замок с перекушенной дужкой или вырванной начинкой.

– Я понимаю, – кивнул он Шатунову и спросил местного жандарма: – По нашей линии их проверяли?

– Обязательно, – ответил тот. – Нигде ничего. Лояльны, старший Лобов в двадцать первом во время волнений в добровольческих охранных дружинах служил. Состоит членом Союза русских патриотов.

– Бывшие черносотенцы? У них, кажется, тоже боевка имелась?

– Ну, уж в нашей-то губернии не имелось. Это на окраинах, с бундами да дашнаками всякими воевать. Да и то – погромы там, демонстрации охранять, а уж банки-то они не грабили.

– М-да. А что все же с замком? – поинтересовался подполковник. – Я не совсем понял, почему решили, что дужку перекусить не могли?

– Навесной замок представляете? – спросил полицмейстер. – Вот когда его вешают, к петлям еще короб приставляют, ящик такой железный. Закрывает замок сверху, чтобы к дужке не подобраться было, только снизу ключом открыть. Короб цел, петли целы. А подбор ключа сложен, хитрый замок.

– Тут, господа, вам виднее, ваша специфика, – согласился Гумилев. – Его вскрыть без ключа вообще возможно?

– Вскрыть все можно. Во времени вопрос, сторож раз в полчаса к воротам подходит. Мы прикинули: злодеи могли после одного обхода подскочить, гибкой пилкой дужку подпилить. Потом следующий обход сторожа пропустить, дужку дорезать, новый замок повесить. А после еще одного обхода уже авто угнать. На пару часов работы, зато тревоги не поднимется.

– То есть Лобовы могут быть непричастны?

– Да, скорее всего. Но гарантию не дам опять же.

– Ладно. Автоматы «томпсон» легально в Россию не поступали, как вы уже знаете. А патроны искать пытались?

Ответил начальник жандармского управления:

– Патроны 45-й калибр. В России не распространены, но встречаются. Гильз хватает, сейчас сличаем. Но это дело не быстрое, их небольшими партиями многие торгующие оружием компании закупали.

– Я прочитал результат вашего эксперимента, – заметил приезжий. – Получается, чтобы заложить взрывчатку, времени остановки подводы вечером предыдущего дня хватает?

– Вполне, – ответил следователь. – Версия со случайным налетом практически отпадает.

– А с подводой что?

– Ищем, – пожал плечами Шатунов. – Ориентировки на подводу и возницу исправникам по уездам разосланы, в соседние губернии тоже. Пока ничего. Свидетели налета еще нашлись, но описать нападавших толком никто не может. Маршрут грузовика после разбоя установлен: от банка они рванули в Канавино, там, на пустыре, видимо, перегрузили мешки и закатили машину в кусты. До пустыря, по опросам, нигде не останавливались, по времени тоже так выходит.

– Во что перегрузили, известно?

– На пустыре никто ничего не видел. Канавино вообще район паршивенький – «малины», ночлежки. Людишки свои у нас там имеются, только чего им в такую рань по пустырям, сами посудите? Они народец ночной.

– А в банке?

Сидящие в кабинете помрачнели. Молчание нарушил следователь:

– Похоже, мы нашли труп того, кто сведения передал.

«Похоже на «Шрама», – обреченно подумал подполковник. – Наводчик мертв, следов нет, примет нет. Грабители наверняка уже в другой конец империи поездом едут. Или в разные концы. Что там в Управлении Бабич нарыл? А то ведь снова повиснет нераскрытое».

А вслух сказал:

– Давайте подробнее.

– Сегодня утром обнаружено тело вице-директора Нижегородского отделения Торгово-промышленного банка господина Литвякова, – невесело сказал Ежевский. – Покойный жил один, по выходным прислуга не приходила. Сегодня в квартиру пришла уборщица, обнаружила труп. Убит путем нанесения ножевой раны в область горла, предположительно в ночь с субботы на воскресенье. В субботу после налета его допрашивали, показания дал обычные: о перевозке денег знал по службе, никому не сообщал, кто мог совершить разбой, представления не имеет. В крамольных организациях не состоял, ни в чем предосудительном замечен не был. В банке работает двадцать лет, к нам переведен из Новониколаевского отделения пять лет назад. Устанавливаем круг знакомых, опрашиваем соседей – обычные разыскные мероприятия. А ничего другого и не придумаем-с!

«Новониколаевск, – мелькнуло в голове у питерца. – Связи надо отрабатывать, и через МВД, и по нашим каналам. Так, – перескочила мысль на другое, – а следователь с сыскным – вроде люди опытные. Следствие все равно судебным вести, может, Ежевского и предложить? Да и сыскной бы не помешал, все же наши уголовщиной не занимаются, а тут замки какие-то с коробами… дело в Корпус забирать в любом случае надо. Обрадовать полицмейстера сразу, что ли?»

– Сыск по делу будет проводить Корпус, – вслух произнес Николай Степанович. – Поэтому прошу подготовить материалы к передаче. В связи с тем, что подозревается известная нам фигура, работать будет Охранный Департамент Корпуса в Петербурге. Кстати, какие-либо бомбисты по делу не проскакивали?

– По моему мнению, речь идет о шайке уголовных, – пожал плечами следователь. – Основательная группа, бывалая, но просто грабители, никакой политической подоплеки тут не видно.

– И так, и не так, – загадочно ответил подполковник. – Впрочем, об этом поговорим особо. Следствие все равно ведь за вами остается? Как там по Уложению?

– «Отдельный Корпус жандармов не ведет предварительное следствие в полном объеме, а лишь производит предварительное дознание либо переписку. Если важность дела заставляет производить следствие, а не дознание, производство по делу передается в соответствующий следственный орган», – без воодушевления, по памяти процитировал Петр Александрович. – Соответствующий, конечно, я получаюсь, хотя ежели в других губерниях злоумышления ранее были, и следственные дела есть, так можно и туда.

Перспектив к раскрытию Ежевский не видел, что бы там ни говорил столичный жандарм. Он знал, что боевые группы левых партий за последние годы практически вывелись: многих боевиков повесили по Указу «О пресечении бомбистских партий», остальные уехали или устрашились. И радости от сказанного гостем не испытывал, полагая, что Корпус мог бы и следствие забрать в Петербург.

– Но поскольку подлежащие привлечению к ответственности лица не установлены, в принципе следствие действительно придется мне производить. Если, конечно, особенных указаний из столицы не поступит.

– Не поступит, – «успокоил» Гумилев. – С вами и будем этот налет раскручивать.

«Ну, установят они злодеев, – без энтузиазма подумал Ежевский. – Ну, пусть даже и возьмут, толку-то? Доказательств все равно нет. А адвокаты за такие деньги самолучшие будут. Это же не агитаторов или там зачинщиков крестьянских возмущений ловить да вешать. Хотя фамилия у подполковника знакомая… Гумилев? Черт! Это ж поэт! И ведь это, помнится, именно он лет пять назад синдикат убийц брал, «Трест». Громкое дело было, известное. Ну что ж… это все же уже рекомендация. Да и с поэтом знаменитейшим пообщаюсь – тоже неплохо».

«Автограф не забыть взять», – наказал он себе и стал слушать столичного гостя дальше. Тем более тот повел себя совершенно разумно.

– Да, вот еще, – обратился Гумилев к полицмейстеру. – Господина Шатунова я бы тоже попросил откомандировать к нам в помощь. Господин следователь законоуложения, конечно, лучше знает, но тут уж и я припоминаю: «При производстве дознания чинами Корпуса на местах чины Департамента полиции должны оказывать всяческое содействие».

Идея лишиться начальника сыскного отделения полицмейстера не радовала, но… жандарм снимал с него ответственность по самому громкому в России преступлению за последние лет так пять, да и грабеж имел место все ж таки в его, Матвеева, епархии. Фамилию подполковника он вспомнил еще быстрее следователя. Стихов Николай Михайлович отродясь не читал, а вот по «Тресту» данными располагал. Их главарь, Свердлов, когда-то начинал как раз в Нижнем Новгороде, а политический сыск пять лет назад еще относился к полиции. И в отличие от Ежевского проскочившее замечание об «известной фигуре» полицмейстер воспринял иначе.

«А ну как жандармы эту банду примут? – рассудил он. – Не зря же Гумилева прислали? Он в Корпусе небось на хорошем счету, после Треста-то? Может, бывшие «трестовцы» как раз орудовали. Шатунов сыщик опытный, не помешает. Словят – глядишь, и Шатунов орденок заимеет, и нам польза. Все ж «при участии нижегородской полиции» получится. А пролетят – все, что мог, я сделал».

– Могли бы, господин подполковник, уложения и не вспоминать, – торжественно ответил Матвеев. – Нешто мы для розыска злодеев, в нашем городе разбой учинивших, да не поможем? Все, что в наших силах, сделаем. Александр Дмитриевич в вашем полнейшем распоряжении прямо с сей минуты. Что еще понадобится – в любое время. Специально распоряжусь.

Вернувшись в столицу утром, Гумилев, не заезжая домой, отправился на службу. И обнаружил в кабинете ротмистра Сиволапова, несмотря на ранний час изучающего дела по нынешней разработке.

– Что вычитал, Сиволапый? – поздоровался он с давним напарником.

Сиволапым ротмистра звали с детства, фамилия располагала. На прозвище он давно не обижался, хотя отвечать старался в тон:

– Так пока некоторые стишки пописывают, другие работают. Смотри, что получается: «человек со шрамом» засветился впервые в Тифлисе, где ты его упустил. Свердлов при допросе его имени не назвал, заявил, что Голощеков в первый раз привел.

– Он, кстати, возможно, не врал. Берия тогда Голощекова застрелил, а в «Тресте» тот не только Свердлова охранял, еще и новичков набирал.

– Пускай, теперь уж не важно. Четыре года назад, 17 октября 1924 года, «шрам» в Пишпеке всплыл, это Семиречье. Там моют золото, свозят в уезд. На пункт сбора налетела вооруженная банда, взяли металла на триста тысяч. Приметы рассказал единственный выживший приказчик, но описание смутное, в основном – шрам. Банда была вся из европейцев, это и насторожило. Четкая организация, дисциплина. Пришли, перебили всю охрану, взяли золото и ушли, как растворились.

– Угу. – Подполковник порылся в нижнем ящике своего стола, достал пожелтевшую газету и перебросил коллеге: – На, почитай.

– «Дерзкий налет грабителей в прошлое воскресенье всколыхнул все Семиречье. Похищено золота на полмиллиона рублей! Поимка наглецов стала делом чести для полиции и жандармов…» – прочитал Владимир Александрович. И немедленно ехидно поинтересовался: – И как у нас с «делом чести»?

– Вольдемар, – вздохнул Николай Степанович, – ты чего ехидничаешь, а? Тогда землю носом рыли, ни следов, ничего.

– А наводчик был?

– Был. Китаец, приказчик. Нашли мертвым, застрелен сразу после налета.

– Похожий почерк. Дальше смотрим: третий раз было в Казани, два года назад. Взяли кассу на двести тысяч. Я тогда сам выезжал, от Управления. Без бумаг помню: тоже очень точно спланировано, тоже главарь здоровяк со шрамом. Там взяли одного из грабителей, Железнякова. Бывший матрос, в девятнадцатом бунтовал с анархистами, затем в небезызвестном «Тресте» стрелком подвизался. Оказался в банде по рекомендации знакомого по флоту и «Тресту» Дыбенко. Других участников налета назвать не смог.

– Или не захотел.

– Или так, его тяжело раненного взяли, особо не надавишь. А через пару дней он помер на больничной койке. Но, думаю, все, что знал, сказал. Там ведь какая штука была, его свои пристрелить пытались. При преследовании городовой Железнякову голень перебил пулей, главарь банды обернулся и в голову подельничку выстрелил. Тащить не стал, а свидетеля оставлять не захотел. Наверное, думал, что убил, но два дня тот прожил. Он рассказал, что по ухваткам «Шрам» из левых, из боевки.

– Типичная для «Треста» картина, – поморщился Гумилев. – Видимо, после ликвидации основной организации хвосты сами по себе работать начали. Потому нас сейчас генерал и подключил. Дыбенко тогда установили вроде?

– А как же. Большевик с двенадцатого года, закоперщик возмущения матросов на линкоре «Император Павел I» в пятнадцатом. После заключения отправлен на фронт, затем снова арестован за антивоенную пропаганду. Вышел в двадцатом, с тех пор в антиправительственной деятельности замечен не был. Нашли его труп через три дня после допроса Железнякова. Снова убрали свидетеля.

– Почерк один, согласен. Еще дела нераскрытые смотрел?

– Смотрел. Больше ничего не подходит. Похоже, генерал прав, последыши «Треста», – сделал вывод ротмистр. – Смотри, пиит: все бывшие левые, операции продуманные, наводчиков убирают. Берут большой куш и пропадают на два года. Или так случайно вышло, интересно? Численность банды тоже совпадает, десяток человек во всех случаях. Что в Нижнем нарыл?

– Как и в прошлые два раза. Следов нет, деньги пропали, наводчик убит. Человек со шрамом в наличии. Генерал что-то про Бабича говорил – мол, концы какие-то у него нашлись. Сейчас к «шпионам» собираюсь, пусть просвещают.

* * *

В Разведчасти было, как всегда, тихо. Начальника Дальневосточного отделения Гумилев знал уже лет десять, к делу перешли быстро.

– Сейчас коллега из разведки Генштаба подойдет, – поздоровавшись, сообщил Валентин Павлович. – Луцкий, не знаешь такого?

– Нет. А должен?

– Да нет. Просто по Китаю он лучший специалист. Ты, кстати, в ситуации китайской ориентируешься? – спросил полковник.

– Не так, чтобы очень, – сознался Николай Степанович. – Газеты читаю, конечно, но и все.

– Ладно, слушай вкратце. В Китае сейчас главный Чан Кайши, год назад власть захватил, это ты должен был слышать. И есть такой генерал Чжан Цзолинь. Бывший хунхуз, это китайские разбойники. В 1906-м вместе со своей бандой перешел в китайскую армию, набрал себе еще головорезов и стал именоваться командиром дивизии. С этими бандами сделался неограниченным диктатором Маньчжурии… А вот и Алексей Николаевич.

– Добрый день, – поприветствовал вошедший. – Генерального штаба полковник Луцкий.

– Отдельного Корпуса подполковник Гумилев, – поднявшись, пожал протянутую руку жандарм.

– Тот самый? – искренне удивился военный.

– Э-э… который? – улыбнулся в ответ Николай Степанович.

– Который поэт? Вас, Гумилевых, сколько?

– Один он, один, – вмешался Бабич. – Поэт, тот самый. Видал, какие у нас в Корпусе люди служат?

– Польщен знакомством, – кивнул полковник. – Пару дней только как ваш новый сборник приобрел, в автографе не откажите. А по делу вашему в курсе, чем можем – поможем.

– Автограф за мной. А по делу рассказывайте, тут меня Валентин Павлович только просвещать начал.

– Про Чжан Цзолиня упомянуть успел?

– Да.

– Ну так тут и совпадение. Нами установлено, что Чжан Цзолинь имеет прочные связи с САСШ. Покупает там оружие и еще кое-что.

– В том числе «томпсоны»? – уловил мысль Гумилев.

– Да. Ими вооружены его телохранители. И, что для нас важно, Чжан собрал отряд из российских эмигрантов. Там уголовные, бывшие террористы и тому подобная публика. Вот их тоже вооружили этими автоматами. В числе этих наемников служил человек, подходящий по вашим приметам, командовал сотней. Причем в мае сего года он и его ближайший помощник от Чжана ушли. Но ушли по-хорошему, с полного согласия маршала. А в оплату вместо денег попросили именно «томпсоны».

– Личность этих двоих установили?

– Предположительно. Фриновский Михаил Петрович, 1898 года рождения, уродился в Пензенской губернии, русский, служил унтер-офицером Приморского драгунского полка. В 1916-м дезертировал.

– Вмешаюсь, – прервал коллегу Бабич. – По имеющимся у Корпуса данным, Фриновский, дезертировав, связался с анархистами, участвовал в убийстве генерал-майора Бема и налете на кассу в Иркутске. В двадцать первом году всплывал в Москве, во время бунта, после этого сведений не имеется. Вполне мог в «Трест» податься, а после провала в Тифлисе – в Китай.

– А выглядит как? Фото есть?

– Не имеется. А выглядит, по описаниям разведки, колоритно: здоровенный такой богатырь со шрамом на лице. Физически очень силен, стреляет неплохо.

– М-да… по приметам похож. А второй?

– Штубис Генрих Эрнестович, 1894 года рождения, латыш, из матросов. В тринадцатом стал анархистом, неоднократно арестовывался. Спустя год выслан в Олонецкую губернию, что его от Указа о бомбистах и спасло, когда анархистов вешать начали, он отбывал уже. Освободился в январе семнадцатого, жил в Петрограде, уклонялся от мобилизации. Далее следы теряются. Сейчас за ним ничего не известно.

– Оба начинали как анархисты, получается?

– Получается так. Но это не все, Чжан Цзолинь у себя в Маньчжурии бандитов повывел. А вот тех, кто на нашу территорию ходит, – пригревает. Дело тут политическое, Чан Кайши нынче наш союзник, а японцы вновь оккупировали часть Шаньдунского полуострова, там теперь война идет. И российская помощь Чану необходима. Ну а нам Токио враг, хотя и договор есть. Цзолинь же – японский ставленник. Он в четвертом году сам был главарем хунхузов, работал на самураев против нас в Маньчжурии. Так вот, сейчас Цзолинь и японцы пытаются организовать банды, которые могли бы попробовать сорвать поставки нашим союзникам в Китае. И разведку их руками вести заодно, разумеется.

– Хунхузы опасны?

– Чрезвычайно. Грабят, убивают и уходят за кордон. В Приморье и Уссурийском крае их набеги еще лет пять назад обычным делом считали. Вот вам такой любопытный факт: во Владивостоке за хунхузов в мирное время давали боевые медали и ордена. И даже удостаивали именного золотого оружия, представляете? Настоящие боевые действия шли. Обстановку потом переломить удалось, но не до конца. Сейчас они хотят снова нам эту головную боль устроить. А в Китае отребья хватает, и своего и пришлого.

– Вы считаете, что Фриновский и Штубис по этой линии? Но как это связано с налетом на банк в центре России?

– А вот тут как раз один интереснейший момент есть. У Чжана ведь наши эмигранты так, шелупонь в основном. Из каторжников беглых да из террористов, по Указу не повешенных. А вот военные инструкторы у него из немцев. Их вообще в Китае много, в Германии жизнь тяжелая: инфляция, работы нет, армии нет, вот бывшие вояки и едут подзаработать. Да и не только вояки, там всяких хватает. После войны немцам, когда армию ограничили, запретили и разведку. Но люди-то остались. А у немецкой разведки связи и в Китае издавна неплохие, и с нашими левыми, да и агентура в России никуда не делась. Денег у бывших шпионов нет, работы дома тоже. И вот, – Луцкий передал подполковнику трехстраничный меморандум. – Здесь послевоенная уже разработка деятельности Амтлауфа, одного из немецких шпионов. Он уже четыре года в Китае. И как-то связан с Фриновским, их видели вместе несколько раз. А когда Фриновский и Штубис уехали от Чжана, с ними был некий немец по прозвищу «Монах». Не Амтлауф, тот невысокий блондин, лет ему сейчас сорок семь. А Монаху около тридцати, приметы там есть. Нашим негласным агентом, из местных китайцев, характеризуется как человек энергичный, исключительно храбрый и при этом очень набожный католик. Почитайте, вдруг что полезное увидите.

«В 1917 году проживавший в Шанхае некий Морис Амтлауф (он же Морис Миллер, он же Карл Беренгардович Оттенберг) был командирован германским консульством с целью собирания сведений в Россию. Произведенною проверкою установлено, что…»

Гумилев бегло пробежал длинную справку о занятиях так и не пойманного тогда шпиона и в конце внезапно наткнулся на знакомую фамилию:

«30. VIII.1917 зафиксирован контакт Амтлауфа с заведующим департаментом Новониколаевского отделения Торгово-промышленного банка г-ном Литвяковым Никитой Павловичем. Установлено, что Литвяков встречался с Амтлауфом, известным ему под фамилией Оттенберг, по поводу якобы планирующегося последним перевода в Российскую империю крупной суммы из шведского банка «Свенска Хандельсбанке». Сделка, по нашим данным, не состоялась, более сношений Литвякова с Амтлауфом либо иными возможными немецкими агентами не зафиксировано».

Примечания

1

Разведка Великобритании.

2

Следы пальцев рук (жарг.). Так называемые «отпечатки пальцев».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.