Полиция по-русски - Время жестких мер

Алексей Пронин

Время жестких мер

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Странный сон снился ей в ночь на понедельник. Семейство Князевых праздновало годовщину даты. Звенели фужеры, галдели люди. Она смеялась над остротами Максима (верный признак, что в доме гости), выискивала кого-то глазами. Вышла на балкон в коктейльном платье – сзади подкрался незнакомец, обнял за талию. Она собралась возмутиться – почему он прячется от ее мужа, ведь они хотели обо всем рассказать – но незнакомец пропал, она стояла одна на пустом балконе. Налетел шквалистый ветер, выдул из дома гостей. «Забери Данилку из школы, – вещал Максим, собираясь утром на работу (можно подумать, она сама не знает, что делать с собственным ребенком). – Приготовь обед, вымой пол, не забудь проверить, как Данилка скачал из Интернета сочинение. Я приду поздно, усталый, голодный…»

Окончание сна напоминало боевик про похищение. Она тряслась в железном кузове со связанными руками и заклеенным ртом. Машина шла по проселочной дороге, из кабины доносился грубый гогот. Таяла в прошлом роскошная квартира на улице Депутатской, таял ухмыляющийся Максим, третьеклассник Данилка, размазывающий слезы кулачком. Таяла смешная машинка со значком «Тойоты» на капоте, таяла легкая, благополучная жизнь…

Она проснулась. Не в кузове. Все на месте – по крайней мере, элитная квартира в новом доме. Не сказать, что тело переполняла энергия. Пошатываясь, вышла в зал, встала перед огромным «французским» зеркалом. Последнее стоило денег, но действительность не приукрашивало. «Почему Бабу-ягу после утренника не разгримировали?!» – «А ее никто и не загримировывал!» Она уныло разглядывала скомканное существо в кружевной сорочке. Было в этом что-то декадентское. Не поправлялась ли она? Добрела до ванной, встала на напольные весы, привычно втянув живот. Цифры мельтешили. В голове творилось то же самое. Нет, она по-прежнему Князева Кира Ильинична (терпеть не могла свое отчество, было в нем что-то старческое), тридцать три года, замужем за директором фирмы «Реалком» Максимом Князевым. Второй этаж комфортабельной новостройки в тихом и зеленом уголке Центрального района. Полгода не работала, а до того дня, когда акции компании резко скакнули вверх и Максим едва не застрелился от счастья (так и сказал: я абсолютно счастлив, надо застрелиться, ведь больше такого не будет) – трудилась… Впрочем, какая разница, где она трудилась?

Цифры на весах, наконец, успокоились. Полсотни с хвостиком. Толстеете, Кира Ильинична. Становитесь горизонтально ориентированной. Пора сниматься в рекламных роликах – играть людей до похудения. Что творилось в голове? Максим отравил за ужином? Не должен, родная жена не препятствует счастью мужа на стороне. Данилку второго дня отправили к свекрови в Тасино (школа не убежит), прислуги в доме не держали. Максим уехал на работу, и это событие она опять проспала. Она отогнула клеенчатую шторку над ванной – поморщилась, гнильцой попахивает, менять пора. Максим перед работой душ принимал: сырость, потеки на стенах, забрызгал потолок. Зачем перед работой принимать душ? Можно подумать, она не знает…

Наличие у Максима любовницы она вычислила давно. Он не опускался до таких пошлостей, как помада на воротниках, забытые презервативы в карманах, не удаленные сообщения. Но она умела наблюдать и сопоставлять факты. Реакция на отдельные слова, судороги лицевых мышц, нюансы поведения, когда он приходил к ней ночью, чтобы рассказать о своей великой любви, а она мучительно размышляла, не зарядить ли ему в челюсть, или потерпеть еще годиков пять.

Голова трещала. Что-то с ней было не в порядке. Спала не тем боком? Ей казалось, что в окружающей обстановке что-то меняется. Рвался глашатай из подсознания, чтобы сообщить потрясающую новость. Она недоуменно озиралась. Вроде все как всегда – ванна сверкала кафелем, хромированные полочки, еще одно зеркало… А что тогда? Она встала под душ, почистила зубы, подставила макушку звенящему напору, чтобы устранить пульсирующую боль в лобно-височном отделе головного мозга…

Она прошлепала в халате на кухню, заварила кофе и устроилась в кресле в гостиной, подтянув к себе сервировочный столик. В огромной квартире царила оглушительная тишина. Может, собачку завести неутомительной породы?

Странно, ей не хотелось никуда идти. Она не помнила, когда в последний раз выходила из дома. Что имелось на текущий день? Данилка завис у свекрови. Мать Максима терпеть не могла невестку (взаимное чувство), но души не чаяла в восьмилетнем внучонке, освоившем компьютер и ныне с успехом осваивающем дворовую культуру, находя при этом всемерную поддержку у Максима, считающего, что человек в своей жизни должен пройти все – за исключением тюрьмы, глада и преждевременного мора. С данной стороны все было спокойно (относительно). Разводиться в ближайшие дни они не собирались. Любовь прошла, но осталась квартира, которую жалко пилить, машины, загородный дом на Ордынской дороге, да и вообще…

Она решила позвонить подруге Василисе. Шанс застать подругу был велик, та не работала, жила за счет того, что сдавала внаем две «лишние» квартиры, оставшиеся от родителей и родителей упомянутых родителей, а занималась большей частью тем, что искала мужа через Интернет (хорошо, не через Интерпол).

– Ой, привет, – обрадовалась Василиса. – Ты как? Давно не звонила.

– А вчера я разве не звонила? – озадачилась она.

– Не помню, – задумалась Василиса, – по-моему, нет. Но я автоответчик пока не проверяла. Слушай, – заговорщицки зашептала подруга, – у меня тут один миленький проект образовался. Вариант, конечно, сыроват, местами сомнителен…

– Проект? – отстраненно пробормотала она.

– Ты не знаешь, что такое проект? – изумилась Василиса.

Она знала, что такое проект. Максим просветил. Это когда денег нет, а обмануть уже хочется.

– Ты нашла спутника жизни по Интернету?

– Точно! – возликовала Василиса и тут же сникла. – Но есть сомнения. Боюсь, мне уготована участь Дюймовочки.

– Ты станешь маленькой и худой?

– Я стану дурой, – отрезала Василиса, – сбежавшей от старого, слепого и богатого. Но это мой собственный позор. Парню семьдесят с гаком, на секс здоровья нет, но тепла хочется, он собирается ложиться на операцию в офтальмологическую клинику и проживает почему-то в Молдавии, где держит маленький, но вкусный винный заводик. У тебя-то как?

– Плохо.

– Максим лютует? – ужаснулась подруга. – Боже правый, как я тебе сочувствую. Эти постоянные изматывающие скандалы, разрушающие психику… (откуда она взяла про скандалы?) С этим надо что-то делать, Кира. Ты же не хочешь превратиться в царицу Медею?

– А что у нас с царицей Медеей?

– Трагедия. Поссорилась с мужем Язоном, расколотила всю посуду, в истерике подожгла дом и перебила детей. Не подумай, что я такая умная, просто заначку вчера доставала, и книга упала на голову. Ты должна принимать немедленные меры, Кира.

«Учите меня жить, – тоскливо думала она. – Ни в коем случае не помогайте мне материально».

В памяти не сохранилось, чем закончился разговор с единственной подругой. Она вспомнила про японское авто жизнерадостного розового цвета, коротающее дни на банковской стоянке через дорогу. Подошла к окну, убедилась, что авто не уехало, и вернулась в кресло. Какое сегодня число, если взять за основу, что сегодня понедельник? Пришлось воспользоваться телепрограммой. Понедельник, шестнадцатое сентября.

Павел просил не звонить в первой половине будней. Работа у него была ненормированной, часто приходилось сидеть дома, а у жены график тоже скользил, так что… И все же она позвонила, решив, что повесит трубку, если услышит его голос. Но, кроме длинных, дребезжащих звонков, ничего не слышала. Павла не было на линии – чему имелась миллион и одна причина.

Говорят, что в жизни бывает все. Но почему-то всегда одно и то же. Она вспоминала его прикосновения, его цепляющий взгляд, чувствовала, как портится настроение. Павел никогда не разведется, она тоже никогда не разведется. Жизнь коротка, чтобы относиться ко всему серьезно. И все же…

Это был какой-то странный день – понедельник, шестнадцатое сентября. Она поскользнулась на лоджии, когда пыталась снять с веревки высохшее белье. Ударилась виском о керамический горшок, череп заискрился, боль добежала до пяток, она села в угол, обняла голову. Кое-как добрела до кухни. Не стоило включать плиту, чтобы разогреть кашу. В цепи произошел сбой, конфорка не включилась, она сунула руку с обратной стороны, чтобы нащупать место подсоединения, ударило с такой силой, что волосы встали дыбом…

Нагруженная свежими впечатлениями, она добрела до гостиной, рухнула в кресло. Что она знала про электричество? Дерется сильно. И сила тока измеряется в километрах, судя по этим бесконечным проводам…

– Ну и кто из нас после этого блондинка? – злорадно вымолвила Василиса.

Она с изумлением уставилась на трубку в руке.

– Ты, – всхлипнула она.

– Спасибо, – хмыкнула подруга. – Вызови электрика, и все будет в порядке. Кстати, как ты относишься к сексу с электриком?

– Никак. Я лучше с мужем.

– Ну, не знаю, – засомневалась Василиса. – Временами нужно ходить в народ, а не вариться до полной шизофрении в этом вашем великосветском котле. Можешь вызвать мужа, но он не обрадуется. Можешь не подходить к плите, это же не зеркало, верно? Можешь вызвать кого-то другого… Кстати, я поняла по твоим туманным намекам, что этот «другой» несколько моложе тебя?

– Немного, – всхлипнула она.

– И он знает, сколько тебе лет?

– Частично…

Подруга прыснула.

– Странная ты сегодня, Кира. Ты уверена, что все в порядке… если не считать твоего знакомства с физикой для восьмого класса?

Она не понимала, что с ней происходит. Бросила трубку, стала собираться с мыслями. Машинально отстучала номер Павла, прослушала серию длинных гудков. Потрогала несостоявшуюся шишку на виске. Встала, переоделась – сменила халат на бриджи от Сваровски, зауженную майку. Сообразила, что все утро ходила босиком, пошла в прихожую за тапками. Тапочек там не оказалось (в чем не было ничего удивительного, она оставила их либо в спальне, либо в ванной), но тут ее внимание привлек шум в подъезде. Пьяные крики и гогот. Кто-то пробежал. Она прильнула к двери. Подвыпившая компания спускалась по лестнице, игнорируя одно из величайших достижений человечества – лифт. Это было странно. В элитных домах проживают люди, считающие себя воспитанными. Может, электрики?

Подчиняясь какому-то неосознанному чувству, она посмотрела на часы в прихожей: без трех минут одиннадцать, отомкнула замок и высунула нос на площадку. Поступок был опасный, но компания уже прошла и в данный момент материлась в районе первого этажа. Она задумалась. Куда она спрятала свой баллончик с аналогом экстракта красного перца – морфолидом пеларгоновой кислоты, гарантирующим рыдания, конвульсии и схватки в горле? Странно, он всегда лежал на полочке у двери…

Что-то щелкнуло и грозно зашипело на кухне. Она не помнила, чтобы включала чайник или ставила кастрюлю на плиту. Однако это свершилось! Жизненный опыт подсказывал: кастрюлю можно отодвинуть. А чтобы не схлопотать вторично, достаточно не соваться к проводам. Она убрала одним пальчиком «сбежавшую» посудину, выключила агрегат. Вооружившись шоколадным батончиком, прошла в гостиную, включила телевизор, чтобы окунуться в бытие симпатичных сусликов на канале «Animal planet» (там последнюю неделю показывали исключительно сусликов). Но телевизор по всем каналам показывал рябь. Она привстала, треснула его по макушке – за что, спрашивается, платят кабельным мошенникам? Развлечения, кажется, отменялись. Не беда, решила она, вот если останусь без воды и света, тогда…

Тогда что?

Уйти из дома? А когда она в последний раз выходила из дома?

Происходило что-то пугающее и взывающее к анализу. Витамины не выпила! – осенило ее. Вот причина беспокойно-раздражительного состояния! В пятый раз за текущее утро она отправилась на кухню, извлекла из шкатулки на холодильнике флакончик с разноцветными драже, отправила пару в рот. Эти витамины со сложным названием положительно сказывались на самочувствии и обладали приятным вкусом. Но от неприятностей не спасали. Забираясь в холодильник, она прищемила палец дверью, хотела сунуть его под холодную воду, но вместо холодной включила горячую…

В завершение экзекуции она порезала палец на правой руке, принялась его обсасывать… и замерла, охваченная странным чувством. В спину кто-то смотрел.

Она повернулась.

В гостиной, за раздвоенным сервантом, между ней и дверным проемом, мерцал Павел…

Он смотрел на нее так, словно получил предложение убить любовницу за хорошие деньги, согласился, но в ответственный момент вдруг засомневался…

Шквал эмоций захлестнул. Она похолодела, потом жар охватил, вспыхнула кожа на лице. Это не по правилам! – подумала она. – Так нельзя! Он не должен сюда являться. К черту правила! Следовать правилам – лишать себя удовольствий…

– Господи, Павел… – она подошла к нему на негнущихся ногах, обняла. – Ты испугал меня…

Он был какой-то деревянный. Смотрел на нее так, словно они впервые встретились. Весь из себя такой женатый… Она вдохнула его запах, прижалась к груди, сомкнула руки у него за спиной…

Он не шевелился. Она отстранилась от него, посмотрела в глаза, стала выбираться из своего сложного и запутанного состояния.

– Ты как сюда попал, несчастный? – прошептала она. – Пойми меня правильно, я счастлива тебя видеть, но это как-то странно, согласись – без звонка, уведомления, ты стоишь и смотришь, как я блуждаю по кухне…

– Дверь была открыта, – хрипло вымолвил он.

– Господи, конечно… Я вышла в подъезд, а потом забыла ее закрыть. Там местные хулиганы… хулиганили.

– Я видел, – буркнул он, – парни в стельку, я столкнулся с ними во дворе. В этом районе подобные экземпляры, видимо, не редкость?

В этом районе в любое время суток – патриархальная Англия! С Павлом было что-то не в порядке. Кто из них сошел с ума? Он стоял, как бедный родственник, не знал, куда деть руки. Физиономия то бледнела, то покрывалась пунцовыми пятнами.

– Ответь, пожалуйста, на несложный вопрос, Павел, – вкрадчиво молвила она. – Что ты делаешь в моей квартире? Я, между прочим, по-прежнему замужем. Ты следишь за моим мужем и в курсе его перемещений по городу? Или надеешься на чей-то протекционизм?

– Дверь была открыта, – хрипло повторил он.

Ну, точно, оба свихнулись.

– Я не спрашиваю, КАК ты попал в мою квартиру, это мы прошли, – ласково сказала она и задумалась, не обнять ли его вторично – уж больно беспомощным он выглядел. – Я спрашиваю, что ты делаешь в моей квартире? Это разные вещи, нет? Или с этого дня наш потаенный роман переходит в авантюрную плоскость?

Он сглотнул так, словно у него в горле выросла опухоль.

– Я извиняюсь… – выдавил он. – Это глупая ошибка…

– Только не говори, что ошибся адресом! – вскипела она. – Веди себя прилично, что происходит?.. Постой, Павел, подожди, ты неправильно понял, я уже заткнулась…

Он задрожал (примерно на том месте, когда она назвала его по имени), попятился в прихожую. Никогда она не видела его таким растерянным. Что с ней не так? Третий глаз вырос? Хлопнула дверь. Она отметила, что снова не сработала защелка, но к действию это знание не подвигло. Она стояла, оглушенная, растерянная. Обида душила. Взяла себя в руки и стала думать – что это было? Ну, пришел. Разум помутился, труба позвала в дорогу. Сам не понял, что творит. И это нормальное объяснение?

Она блуждала по необъятной квартире, терялась в трех извилинах. Подошла к окну, откуда просматривался фасад коммерческого банка «Доверие», занимающего два этажа в жилой глыбе, мраморный портал, монументальные ступени, цивилизованная парковка, на которой Максим выбил постоянное место для ее куклы. Машинка стояла в почетном окружении внедорожников солидных бизнесменов. Зачем в городе внедорожники? Чтобы ездить по тротуарам и газонам? Мимо шли какие-то люди, проезжали автомобили. Она выпадала из времени и пространства, стояла, тупо созерцала свою крохотную «самодвижущуюся повозку».

За спиной раздался шорох. Она повернулась. Посреди гостиной в нерешительности застыл Павел! Он смотрел на нее изумленными глазами, не знал, куда деть руки, и очень выразительно демонстрировал изделие из золота – молчание.

– Вернулся… – выдохнула она, подбежала, прижалась к его широкой груди. Просто фонтан эмоций! Она смеялась, тянулась губами к его выбритому подбородку. Он выбрался из плена тормозящих устройств, обнял ее за талию. Мужские руки подрагивали.

– Дверь опять была открыта… – прошептал он. Его дыхание стало учащаться, он дрожал, как газующая у светофора машина, крупинки пота блестели на лбу.

– Это для тебя, – отозвалась она. – Я знала, что ты вернешься… Подожди, милый, я позвоню своему горе-мужу, нужно убедиться, что он на работе, мы же не собираемся заняться самоликвидацией…

Он не собирался ждать. Поднял ее на руки, стал вертеться, как механическая балерина, гадая, где же в этих хоромах спальня…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Он вырвался из собственного дома, как из душного склепа. Не существует для человека ничего невозможного. Но сколько всего невыносимого!

– С праздником тебя, зятек, – посмеиваясь, заявила теща, перекрывая дорогу у ванной комнаты.

– С каким, Тамара Александровна? – Он кисло улыбнулся, внося свой скромный вклад в дело мира и согласия.

– Уезжаю от вас на пару дней. – Она внимательно следила за его мимикой, но он не выдал своей нечаянной радости. – Навестить хочу подругу в Венгерово… О, ты только не волнуйся, провожать меня в аэропорт не надо, потому что самолеты туда не летают, да, собственно, и поезда не ходят.

– А как же вы поедете, Тамара Александровна? «Вас сбросят на парашюте?» – Последнюю фразу он произнес мысленно – еще не выжил из ума.

Теща что-то проворчала про друга безоблачного послевоенного детства, который тоже собирается в Венгерово на личной машине. Потом она опять брюзжала, хлопая дверцами холодильников – про невроз навязчивых движений, что ее опять покусали цены в магазине, что при таком обилии холодильников в доме их содержимое могло бы быть разнообразнее. Съедобно ли содержимое всех этих многочисленных пакетов, упаковок, баночек с наклейками? Смолин не удержался от шпильки – съязвил, что лучший способ узнать, съедобен ли продукт – это его съесть. Сказал и заперся в ванной. Уставился в зеркало. У существа, смотрящего из зазеркалья, на лбу было написано, что Дарвин был прав…

Тамара Александровна пожаловалась Альбине. Когда он вернулся в спальню, чтобы воспользоваться платяным шкафом, супруга уже не спала. Сидела, нахохлившись, в мятой ночной сорочке, уныло рассматривала родинку на плече. Смолин отвел глаза. Застывшая, холодная красота в последнее время не вдохновляла.

– Ты должен быть посдержаннее с мамой, – хмуро сказала Альбина. – Я понимаю, что она тебе надоела до полного неприятия, но мы же цивилизованные люди, нет? Сегодня она уедет. А на следующей неделе собирается обратно в свою Кыштовку.

– Хорошо, я напрягусь, – пообещал Смолин, забираясь в шкаф. – Ты не слишком рано встала?

– Нет, – возразила Альбина. Судя по шелесту и кряхтению пружин, она избавлялась от ночной сорочки и тянулась за «рабочим» бельем. – В отличие от некоторых, мой утренний сон не делится на две части – до звонка будильника и после. Если надо, значит, надо.

Когда он выбрался из шкафа, Альбина уже облачилась в строгое белье и изучала содержимое своей прикроватной тумбочки – с таким видом, словно в ней чего-то не хватало. «Вибратора, – подумал Смолин, – идентичного натуральному. Не удивлюсь, если в один прекрасный день нас станет трое».

Их отношения перетекали из зоны умеренной прохлады в зону приличных холодов. Теща Тамара Александровна придерживалась стойкого мнения, что эти двое – не пара. Она пронесла это мнение через долгие семь лет и только укрепила его. Теперь того же мнения придерживались остальные участники вялотекущего семейного триллера. Детей в семье не было. Кто бесплоден, не выясняли. Альбина работала в похоронном агентстве «Белая ночь» – мало того, она им руководила и даже придумала название (довольно спорное). В светлом прошлом Альбина торговала цветами, впоследствии бизнес разросся, потом скончался родной брат, и весь его печальный бизнес придавил Альбину мертвым грузом. Нормальные люди советовали продать бизнес. Альбина колебалась. Последней каплей стал скандал, устроенный Смолиным. Отличное решение – выслушай мужа и сделай наоборот. Она попробовала и втянулась. Клиент всегда мертв, все такое. Да и люди стали умирать чаще, денег у безутешных родственников стало больше – в связи с неуклонно растущим благосостоянием граждан…

– Ты опять к своим покойникам? – равнодушно спросил Смолин.

– А ты опять к своим живым? – парировала Альбина.

– У меня тоже случаются покойники, – похвастался Смолин. – Работаем по наследствам. А те, кто их составляют, имеют странное свойство умирать раньше, чем планируют. Но общаемся мы – тут ты права – исключительно с живыми.

– Кстати, о наследстве, – задумчиво сказала Альбина.

– Хочешь сгрузить на меня своих клиентов? – насторожился Смолин.

Очень трудно вывести из равновесия холодную женщину.

– Нет. – Она презрительно скривила губы. – Не дождешься. Я вспомнила, как на старославянском языке звучало слово «наследство». Извини, дорогой, но это «задница».

– Да, отчасти ты права, – согласился Смолин. – В древнем своде российских законов – так называемой «Русской правде» – фигурирует именно это слово. Но, увы, дорогая, с ударением на «и». «Задни ца». И сразу другой смысл, верно?

Итак, он вывалился из дома, как из душного склепа. По привычке шагнул к гаражу, вспомнил, что машина переехала в автосервис, развернулся, зашагал обратно, мысленно подсчитывая, во сколько денег обойдется так называемый профилактический осмотр. Возможно, права любезная Тамара Александровна – зарабатывал ее зять немного. Смолин трудился в адвокатской конторе «Богоявленский и сыновья». В фирме царила атмосфера умеренно-демократической тирании. Больше всего там обожали пускать пыль в глаза. Никакими «сыновьями» в конторе не пахло, фамилия Богоявленский была псевдонимом некоего Шельмана Михал Михалыча (с такой фамилией уж точно репутацию не сделаешь), но данный факт тщательно скрывался. Любимым ругательством в конторе была загадочная для непосвященных фраза: «Иди ты в Андорру». Немногие знали, что в крошечном европейском государстве четверть века назад запретили адвокатов. Как класс. Тамошнее правосудие убеждено, что ловкие юристы могут и дьявола сделать богом, нечего им делать в суде, только головы морочат присяжным…

До станции метро «Заельцовская» оставалось четыре шага. Ехать – два пролета под Красным проспектом. Нужды в автомобиле не было. Но не успел он влиться в толпу, штурмующую стеклянные двери, как зазвонил телефон.

– Мама спрашивает, – сухо сказала Альбина, – не будешь ли ты столь любезен отвезти ее сегодня днем на улицу Станционную, где ее подберет один старый знакомый, с которым она поедет в Венгерово?

– Как-то сложно, – озадачился Смолин.

– Ничего сложного, – возразила Альбина. – Дедушка старый, он не знает, что такое город, и боится на своей машине типа «Вятка» появляться в центре.

– Могу ее подвезти только на трамвае, – злорадно сказал Смолин. – Машина в автосервисе. Я, кстати, говорил.

– Я, кстати, не помню. То есть ты отказываешься?

– Отказываюсь? – поразился Смолин. – Отказываюсь… что? Подвезти твою мать на трамвае?

– Хорошо, я так ей и передам. – Альбина бросила трубку.

Он заскрипел зубами от злости – достала-таки. Кинулся к стеклянным дверям, но вновь включился телефон. Звонил коллега Рудик Харчевский. Особым жизнелюбием голос абонента не отличался – нормальное явление для понедельника.

– Привет, – хрипло вымолвил Рудик.

– Привет, – согласился Смолин. – Позвольте угадать. Ты вчера мешал желудочную микстуру с жидкостью для ращения волос?

– Нет, – отрезал Рудик, – жизнь такова, что постоянно ставит перед нами бутылку водки. Да, я выпил вчера. Но я уже практически на работе.

– Я тоже буду.

– Не будешь. Михал Михалыч изволит тебя послать. Меняй направление и следуй по адресу: улица 26 Бакинских комиссаров, восемнадцать, квартира… такая же.

– Почему меня?

– А кого? Международных наблюдателей?

– Господи, да где это?

– У тебя нет GPS? – удивился Рудик.

– В голове?

– В машине.

– Машина в ремонте.

– Сочувствую, – хмыкнул Рудик. – Но деваться некуда, против кармы не попрешь. Можешь оспорить повеление, но учти, что в спорах рождается не истина, а грибы и сибирская язва. По указанному адресу ты найдешь некую Талысину Татьяну Геннадьевну. Это дочь Гангреевой, которая приходится дочерью, а проще говоря, наследницей безвременно почившей Ермаковой – чудаковатой старухи из Дома под часами. Запомни эту несложную цепочку: Ермакова – Гангреева – Талысина. Итак, Гангреева – единственная наследница. Так думали до пятницы. Но в пятницу огласили завещание, и выяснилось, что старуха отвалила внучке целую квартиру. Гангреева в шоке. Не хочет видеть дочь и, похоже, забыла, что она мать. Талысина, вероятно, не в курсе. С матерью она почти не общается, а о существовании доброй бабушки и вовсе забыла. Ты должен ее найти, поставить в известность, зачитать…

– Права, – усмехнулся Смолин. – Вы уверены, что ей нельзя, например, позвонить?

– Звонили. Не берет. Если верить ее матери (а верить ли матери, вопрос интересный), Талысина в данный момент нигде не работает, не учится, полгода не оплачивала коммунальные счета и не жаждет встреч с представителями жилищных контор. А известить ее мы обязаны СЕГОДНЯ. Так что дуй. Дорога не близкая, до обеда можешь не появляться.

– Да где это? – в сердцах воскликнул Смолин.

– А я знаю? – с убивающей простотой отозвался Рудик и повесил трубку.

Он представил, как Харчевский потянулся к чайнику; как всунулся в комнату мэтр Богоявленский, известил, что до вечера не появится, как потянулся народ с чашками: надутый очкарик Виктор Плотников, впорхнула улыбчивая Лара Малинович в здоровенных очках, эротично уселась на стол Смолина, потекла непринужденная беседа. Для чего еще создан понедельник? Для отдыха на работе после трудных выходных.

Он сплюнул, побежал на переход, где догорал зеленый. К остановке подлетала стайка маршрутных автобусов. Интуиция подсказывала, что на метро до упомянутой улицы ему не добраться…

Он поразился протяженности городских окраин. С двумя пересадками доехал до Верещеевского парка – обширной лесисто-заболоченной территории, окруженной промышленной зоной. Плутал мглистыми переулками, выслушивая от местных жителей противоречивые указания. У истока улицы еще стояли приличные дома, но за забором автобазы потянулись бараки, заросшие чахлыми тополями. Он шел и удивлялся – куда его занесло? Неужели в наше время, под боком у приличного мегаполиса существуют подобные «спутники», где живут люди? Бараки уплотнялись, дорога превращалась в сплошную колдобину. Стаи бродячих собак зорко патрулировали окрестности. К нужному дому он подошел без двух одиннадцать – глянул на часы и ужаснулся: где его носило два с половиной часа? Чертыхаясь, что повелся на элементарную «разводку», зашагал к бараку, погруженному в неопрятную растительность. Умирающие тополя клонили головы. В двухэтажном бараке был всего один подъезд. Из него вываливалась пара пьяных, виртуозно матерящихся «автохтонов». Автомобильное правило «дай дорогу дураку» работает и в сухопутном мире – Смолин посторонился.

– А это что за т-тетерев? – спотыкаясь, пробормотал алкаш.

– Г-где, К-колян? – «Коллега» алкаша принялся ловить разбегающийся фокус.

– Д-да здесь был… – Эти двое практически ничего не видели. Спотыкаясь, побрели прочь. Смолин пожал плечами, вошел в подъезд. В бараке пахло кошками и отходами человеческой жизнедеятельности. Древняя штукатурка отслаивалась от потолка, свисала клочьями, на стенах красовались замысловатые «фрески» от сырости. Дом возводился в сороковые годы – когда эвакуировали за Урал заводы, и нужно было срочно расселять рабочих.

Он с изумлением озирался. И в этом милом местечке проживает будущая владелица квартиры в центре за бешеные деньги? Ну что ж, ей пора переезжать… Он освоил длинный коридор, заглянул в почтовые ящики – у всех выломаны дверцы, и никакой корреспонденции. Ступил на аварийную лестницу, прислушался. Почему его охватило волнение?

В бараке было тихо – только за стеной прерывисто гудело. Самогонный аппарат, – решил Смолин. Он обнаружил на втором этаже аналогичный коридор и на цыпочках начал продвижение, боязливо поглядывая по сторонам.

На дверях сохранились таблички. Восемнадцатая квартира располагалась в конце коридора. Не дверь, а мечта омоновца. Он вытер ноги о сморщенный коврик, поискал звонок, занес руку, чтобы постучать. Еще раз прислушался, постучал.

Дверь открылась от удара костяшками пальцев.

Он подождал, стукнул еще раз. Щель расширилась. Показалась стена, оклеенная обоями в пошлых подсолнухах, огрызок зеркала, половицы с отслаивающейся краской.

Дальнейшие действия Смолина были нелогичны. Нормальный человек постучал бы громче, что-нибудь крикнул. Но Смолин погрузился в странное состояние. Он вошел в узкий коридор с огрызком зеркала. Мебели в прихожей не было, за исключением вешалки со старыми плащами.

В горле пересохло. Он уже не отдавал отчет своим поступкам. Шагнул за порог, отделяющий прихожую от квартиры.

И обнаружил в ветхом жилище странную женщину.

Она должна была заметить его. Но она не замечала. Он мог поклясться, несколько раз она обращала взор в его сторону – он проходил сквозь него, не задерживаясь. Смолин сместился за колченогий трельяж, стоял, как зачарованный. Щеки пылали. Он не мог ни уйти, ни окликнуть ее. Никогда не замечал за собой проблем с принятием решений. Женщина была относительно молода, чуть за тридцать. Хорошенькое личико, каштановые волосы, интересно рассыпанные по плечам… и совершенно пустые огромные глаза. Она блуждала по квартире – в простеньких трико, закатанных до колен, смешных меховых тапках, в застиранной майке. Он не мог понять, чем она занимается.