СТАЛКЕР - Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер!

А может быть, их просто разучились делать? Услужливые производители в угоду изнеженным потомкам трапперов и золотоискателей заменили джутовую основу на что-то неприлично мягкое, понаделали искусственных потертостей и дыр, да и пустили полученного уродца гулять по подиумам двадцать первого века. А старое оборудование отправили на переплавку. И есть джинсы – и нету их. Это вроде как гламурный вокалист взял, да и запел «Brother, Can You Spare A Dime»?[8] И похоже на блюз – и нет его!

«Я и сам вышел из моды, правда, недавно», – самокритично буркнул сталкер, уцепил пакет с покупками и отправился домой или, как изысканно выражался тот же Карапет, «на фатеру».

«Что-то многовато я словечек от него нацеплял, – подумал Берет. – Ведь и бандюк-то он мелкий, неавторитетный, а надо же, какой заразный! Вот Кощей, тот да, тот везде и всегда будет в авторитете, хотя, на первый взгляд, пижон пижоном».

И вдруг понял, что ни с одним нормальным человеком за все время своего пребывания в столице как-то не встречался. Не сложилось. Словом даже не перекинулся. Ну, разве что вот с этой продавщицей. Сразу стало тоскливо и захотелось куда-нибудь в другое место. Но как ни вспоминал, другого места, кроме Зоны Отчуждения, представить себе не мог. И «Зона внутри» самодовольно ухмыльнулась.

Так что встреча с Кощеем была даже и кстати. Кощей был настоящим, хотя и страшноватым. Может, что-нибудь важное сообщит блестящий полковник-мутант. Ведь не просто же так пригласил, не потому, что ему выпить не с кем… А может быть, именно потому, что не с кем. Не с Карапетом же ему водку пьянствовать, в самом деле!

«Хотя, если разобраться, чем я отличаюсь от того же Карапета? – думал сталкер, пристраивая отремонтированный старенький обрез под джинсовой курткой. – Да в общем-то ничем. А раньше отличался?»

И понял, что отличался, только вот чем именно, так и не смог однозначно сформулировать, плюнул с досады и отправился в «Дом у дороги». Пора было.

Берет спустился в метро, мгновенно, можно сказать, профессионально сортируя людей и четко фиксируя следы нелюдей, отпечатавшиеся в человеческих сознаниях. Эта привычка выработалась сама собой, и избавиться от нее скорее всего уже никогда не удастся. Впрочем, пока ничего опасного не наблюдалось, хотя «тронутые» попадались довольно часто. Впрочем, он давно уже решил для себя, что большинство обитателей столицы мутанты, вот только валить их не полагалось, не тот уровень изменений. Настоящие мутанты были не здесь, настоящие мутанты вели себя правильно. Это было нетрудно, ведь правила устанавливали они сами… Да и вообще не при делах он нынче вечером, у него выходной с соответствующей культурной программой. И слава богу, а то не удержался бы и прикончил какого-нибудь гада. От привычки убивать, пусть даже и гадов, пусть нелюдей, как и от любой другой дурной привычки, очень трудно избавиться. Да и только ли гадов ты убивал, а, сталкер, вспомни-ка? А если и гадов, то тех ли?

Московский весенний вечер глотком крепленого вина скользнул в гортань города, и город поплыл, словно выпускник, впервые выпивший из горлышка. Только что был день, он входил в метро днем, а вышел уже вечером. Впрочем, сказано ведь – в одно и то же метро нельзя войти дважды. И выйти тоже.

У Дома Пашкова неинтересно, как-то слишком уж напоказ целовались вялые парочки. Внезапно между серых колонн упруго мелькнула опасная, зыбкая тень. Кровосос? Хотя откуда бы здесь взяться кровососам? Показалось, наверное, и все-таки… Берет нащупал локтем злой и надежный обрубок двустволки за поясом и напрягся. Да, именно что показалось. Сталкер чертыхнулся и отправился на поиски Староваганьковского переулка. Места были знакомые с детства, только названия улиц и переулков поменялись в угоду политической моде. Переулок обнаружился сразу, стоило свернуть налево с Нового Арбата. Раньше он назывался… Честно говоря, Берет подзабыл, как он раньше назывался, вроде бы улица Энгельса или Маркса, а может быть, и того, и другого вместе.

«Дом у дороги» оказался действительно старым московским домом, чудом уцелевшим в архитектурной паранойе, правившей бал в центре столицы последнюю сотню лет. Кощей сидел за столиком под полосатым навесом, накрывавшим часть московского дворика. Был он, как всегда, вызывающе элегантен, начищен, отполирован от черных штиблет до загорелой лысины и настроен позитивно-саркастически.

– Вот, – сказал он, – полюбуйтесь, молодой человек, что творится. Как вам это нравится? Вместо блюза мы имеем Латинскую Америку. Сальсу! Нет, я, разумеется, не против сальсы в каком-нибудь другом месте, но блюз – это святое! Впрочем, нам сальса не помешает, хотя я, признаться, настроился посидеть, послушать старый добрый блюз, вспомнить общих знакомцев. Ведь этот ваш Звонарь был истинным блюзменом, только он не с Богом разговаривал, а с Зоной, и Зона его слушала. Впрочем, вечер следует принимать таким, каков он есть, так что… Что будем заказывать?

Берет промычал что-то неопределенное, еда для него была прежде всего мясо, ну и все остальное, причем остальное было несущественно.

– Понятно, – сказал Кощей. – Значит, как обычно.

Помолчали. Заиграло что-то латиноамериканское, закрутились туда-сюда первые пары, но большинство девчонок обтянули себя джинсами, и это было неправильно. Хотя в латиноамериканских танцах Берет не разбирался совсем, но лажу чувствовал. И сразу стало скучно.

– А у меня для тебя новость, – со светской улыбочкой сообщил особист. – Даже две, и обе хорошие.

– Что за новость? – рассеянно спросил Берет, поглощенный разглядыванием девушек на танцполе. Наконец появились правильные девушки. В юбках. Девушки вертелись, гнулись, взметая и без того короткие юбки, мелькали загорелые бедра, дразня и провоцируя партнеров и публику, но все происходило так быстро, что ничего толком разглядеть не удавалось. Движения тел создавали стремительно меняющийся рисунок танца, но сами тела оказывались вторичны, растворялись в жарко пульсирующем плетении. Это возбуждало, но как-то безадресно и словно бы не взаправду.

– Ну, во-первых, нашелся мешок с хабаром, который вы с пилотом выбросили над Зоной, так что ты нам теперь ничего не должен, разве что жизнь мы тебе спасли, но это мелочь.

– А во-вторых?

– А во-вторых, про охоту на мутантов в метро можешь забыть, в связи, так сказать, с переходом на другую работу. Кстати, тебе перевели подъемные, и довольно приличные.

– Какую еще другую работу? – спросил Берет, поворачиваясь к Кощею. – Если я правильно тебя понял, деньги у меня теперь имеются, так что я вправе выбирать. Так ведь?

– Работа тебе привычная, – спокойно сказал Кощей, – убивать. Только теперь уже не мутировавших бомжей и шлюх, а тварей поопаснее.

– И каких же?

– Сталкеров. – Кощей сообщил это скучным голосом пресытившегося жизнью аристократа. – Да-да, сталкеров! И не рассказывай мне, голубчик, что никогда не убивал сталкеров. Вы там, в Зоне Отчуждения, только тем и занимались, что друг друга убивали, уж мне ли, грешному, не знать! Но успокойся. Ты будешь убивать только тех сталкеров, которых необходимо убить. Потому что они уже не люди.

– Я, пожалуй, все-таки откажусь от вашего лестного предложения, – медленно и даже церемонно сказал Берет. Внутри у него все словно смерзлось, оцепенело, больше всего ему хотелось разрядить обрез в сверкающую, словно покрытую воском, голову Кощея. Нехороший это признак, навязчивые желания, ох, нехороший…

– Попробуй, – усмехнулся Кощей, – попробуй откажись. Не пройдет и месяца, как ты сам превратишься в чудовище. И тогда убивать придут уже тебя. Пойми, парень, от Зоны нельзя излечиться, но помочь тебе остаться человеческим существом мы можем. Мы тебя «держим», контролируем Зону в тебе, если бы не мы, ты бы давно уже превратился в нелюдя, и вопросы человеческой морали волновали бы тебя меньше всего. Знаешь чего бы ты больше всего хотел? Убивать и жрать. И в конце концов так и сдох бы голодным или сытым – всё равно – от чьей-нибудь пули. Только, как ты догадываешься, мы ничего не делаем просто так. Мы – не благотворительная контора, мы совсем другая контора, надеюсь, это ты понял.

– И что от меня требуется? – безнадежно спросил Берет, заранее угадывая ответ. – И какие еще «мы», сколько вас, кто вы такие?

– Убивать, – как-то даже вкусно повторил Кощей, салютуя возвращающимся за столики танцорам бокалом шампанского, – тем более что ничего другого ты толком делать так и не научился. А насчет остального – придет время – узнаешь, я тебе это уже говорил.

И добавил, усмехнувшись снисходительно:

– Если, конечно, будешь себя хорошо вести.

«Ненавижу сальсу, вообще ненавижу, когда передо мной вертят жопами. Ненавижу, когда мной вертят, как жопой», – подумал Берет, наливая себе водки. А где-то на самом краешке сознания, с омерзительным интеллигентским прононсом кто-то до тошноты знакомый злорадно прогнусавил:

– Вот ты и ссучился, сталкер!

Берет. Москва. Пока что человек

Вроде бы не соврал Кощей, не всю правду сказал, конечно, аристократ особистского розлива, но ведь и не соврал. Не были они уже людьми – те, кого приходилось убивать Берету. Во всяком случае, когда понимали, зачем к ним заявился Берет, на людей они похожими быть переставали. Впрочем, сталкер предпочитал действовать так, чтобы они не успели ничего понять. Это было… гигиеничней, что ли… Хотя все, кого приходилось убивать Берету, по службе или в Зоне Отчуждения, так или иначе сначала переставали принадлежать к роду человеческому, а только потом уже умирали. Переставали для Берета, потому что это, если считать противника или жертву существом, подобным себе, человеком, таким же, как ты, непрофессионально. Жертва – никто. Или враг. Но ни в коем случае не человеческое существо. Иначе ты не солдат, а негодяй, извращенец. Так, наверное, каннибалы не думают, что жрут людей, они жрут мясо. Или отдают должное предкам. Впрочем, извращенцы среди солдат тоже встречаются…

Но вот в чем беда, бывшему сталкеру и самому становилось все трудней ощущать себя обычным человеком. Та самая «Зона внутри» понемногу меняла его, оставляя человеческие эмоции почти нетронутыми, и это было самое мучительное. Убийца? Да, убийца, все военные – убийцы; способность и готовность к убийству совершенно незнакомых людей – непременная принадлежность профессии, без нее ты не солдат. Так же, как и без готовности умереть. Берет брезгливо относился к офицерам, которые, попав на войну, с искренним изумлением обнаруживали, что основными составляющими их работы являются убийство и смерть. С убийством они свыкались довольно быстро, а вот со смертью – никак. До самой смерти не верили, а она приходила к ним неминуемо, потому что смерть недолюбливает непрофессионалов, не умеющих умирать как должно. И старается побыстрее с ними разобраться, не стесняясь в средствах. Неправильную профессию ты выбрал, парень, не свою… Тебе бы картошку сажать, помидоры выращивать, в крайнем случае счетоводом работать, крыской офисной, над файлами гнуться да за «опель» кредит выплачивать, а ты сдуру полез в военные. Думал, всю жизнь будешь солдатиков безответных гнобить да девок портить по провинциям страны? Не вышло, парень, и поделом тебе теперь! Рядовые – да, те имеют право не дружить со смертью, потому что их никто не спрашивал, хотят ли они убивать и умирать. Не спрашивал скорее всего потому, что большая часть, конечно же, не хотела. А вот профессионалы – с тех другой спрос. Потому и умирают настоящие профессионалы непросто и с толком. Хотя это тоже – когда как…

Теперь Берет регенерировал, помедленней кровососа, конечно, но все-таки достаточно быстро, чтобы не бояться ножа под ребра или пистолетной пули. Научился ненадолго входить в стеллс, умел отключить чужое сознание, на время, конечно, но большинству людей и такое недоступно. И еще многое, наверное, умел, даже не зная пока, что именно.

У него не было нужды в деньгах, через пару дней после разговора с Кощеем явился Карапет и принес несколько банковских карточек. Банк был неизвестен Берету, во всяком случае, рекламы его он не видел ни в метро, ни по телевизору, но карточки принимались любым банкоматом.

Карапет поздоровался уважительно, даже с опаской, без привычного нарочитого хамства, что было само по себе непривычно. Признал старшего, стало быть, признал и смирился. Все-таки он был понятливый и даже в чем-то стеснительный, этот бывший бандюк, любитель налитых здоровьем и жаждой родить кустодиевских женщин, разлапистых китайских джипов, суровых с виду и все-таки немного игрушечных, да дешевого виски. Только вот прежний Карапет-раздолбай нравился Берету гораздо больше, чем нынешний. Он и сам себе прежний нравился гораздо больше. С деньгами появились возможности, но куда-то пропали нормальные человеческие желания, а самое главное – пропало желание желать, пронзительный, никогда не покидавший его до этого времени азарт к жизни. Душа напрочь высохла, словно гло2тка последнего пьяницы. Да и работа не слишком способствовала.

Работа случалась нечасто и оплачивалась… Сталкер даже не знал, как оплачивалась его работа. Просто после выполнения очередного задания на одну из кредиток поступали деньги, и скорее всего довольно большие суммы. Насколько они были большими, Берет толком не знал. Проверить состояние счета – пустяковое вроде бы действие – он так и не решился. Стыдно было и даже страшно почему-то. Так что он тратил только то, что заработал когда-то в Зоне, сдавая артефакты торгашам, – деньги вернули, скорее всего не без помощи Кощея. Эти деньги почему-то казались ему честными. Видимо, убийство вне войны или, пусть, вне Зоны, хотя бы даже и нелюдей, не было его призванием, а это значило, что и умереть он был не готов.

На этот раз с ним связались ночью. В дверь постучал мятый, весь какой-то вздернутый Карапет. Выглядел бандюк нехорошо, не то перепил прошлым вечером, не то получил вздрючку от начальства, но был он каким-то серым, словно стертым. Был гонец похож на издыхающего слона, и несло от него перегаром и еще чем-то неживым и скверным. Так пахнут больные, да еще дома на снос – безнадегой и отчаянием. Как обычно, он продиктовал адрес и повернулся, чтобы уйти, но неожиданно замешкался у двери.

– Знаешь, сталкер, – тихо сказал он, – ну бы ее на хрен, такую работу. Я бы лучше на нары… Честно.

– Ну и за чем дело стало? – хмуро спросил невыспавшийся Берет. – Шагай в милицию-полицию, тебя там мигом оприходуют, сейчас у них это быстро.

– Да кто меня теперь пустит на нары-то, – махнул рукой Карапет. – На нарах, чай, люди парятся, человеки. Понимаешь, люди! А я кто теперь? Сам не знаю, веришь? Сам-то неужто ничего не чуешь? Чуешь, гад, чуешь, только не признаешься ведь никогда, военная косточка в башке потому что. Кость – она и есть кость, что вбил – то и въехало. Вам, воякам, что угодно впарить можно. А я обыкновенный человек… был. Я ведь недавно даже в церковь сходил, думал, отпустит, да только когда разглядел, кто у них дьяконом, – ноги в руки и чуть ли не бегом… Только в кабаке и опомнился, выжрал пузырь, посмотрел вокруг – и тут их полным-полно… Ну, я и чухнул из кабака, даже расплатиться забыл. Опомнился в закутке каком-то возле Курского, сижу на приступке и паленую водку пью с бомжами… Слава богу, эти бомжи людьми оказались, водки вот со мной выпили да поговорили. Нелюди мы с тобой, сталкер, и нелюдей же убиваем. Только мне кажется, скоро в Москве людей и вовсе не останется, а тех, кто останется, нелюдь для своих нужд приспособит. Ты не думай, ты ведь, как и я, мелочь, недомутант, а вот Кощей – тот да, тот настоящий. Не самый-самый, но и не шестерка, а вот до самых-самых нам с тобой, братан, срать не досрать… Их по телевизору не показывают, и в интернете они не светятся, твиттеров не заводят, только они и сейчас уже почти всем рулят – и мутантами, и Зоной, и людьми… Страной. У тебя, кстати, выпить ничего нет?

Примечания

1

Отсылка к роману Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, Ангел».

2

Лешка Звонарь «Блюз 100 рентген» (АСТ, 2010).

3

Лешка Звонарь «Девочка на Кордоне».

4

Имеются в виду сотрудники научно-исследовательских центров в Покрове и Лыткарине.

5

Remington 870MCS. Предназначен в том числе и для выбивания дверей.

6

«Научно-исследовательский институт приборов» (ФГУП «НИИП»), г. Лыткарино.

7

Рабочая песня.

8

«Браток, не подкинешь ли десять центов?» Песня времен Великой депрессии.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.