У ангела болели зубы (сборник)

Алексей Котов

У ангела болели зубы (сборник)

Права на видання цієї книги належать видавництву ПП ВКФ "Ліра Плюс"

www.videlka.com

© "Ліра-Плюс", 2014

У ангела болели зубы…

1

На столе лежала открытая тетрадка. К авторучке подползал солнечный зайчик…

Людочка бродила по комнате, заложив руки за спину и с отчаянием, а то и со злостью косилась на чистый лист. Сердце казалось упругим, горячим и переполненным… Но первые, такие необходимые и уже, казалось бы, витающие в воздухе стихотворные строчки, все равно не приходили.

«Я не могу сказать «прощай»… Я не могу поверить в это… — рой мыслей в голове был похож на ураганчик. — Слова усталого поэта… Нет, сонета… Нет-нет!.. Моя тяжелая карета….»

Людочка нервно прикусила губку.

«При чем тут карета?! — она на секунду остановилась. — Чушь!»

Молодая женщина на мгновение представила себя печальной принцессой. Образ казался довольно милым и привлекательным. Но внутренний настой, слишком резкий, рождающий слишком стремительные чувства и слова, мало гармонировал с печальным и меланхоличным личиком венценосной особы.

Людочка подошла к окну.

Муж Ленька полол огород. Дачный участок, освещенный веселым утренним солнцем, сиял как сцена перед премьерой. Но в прелести наступающего дня не было ничего бутафорского и искусственного. Мир был свеж, прост и чист.

«А сказать «прощай» кому? — Людочка потерла щеку. — Леньке, что ли?!»

У Леньки была широкая спина борца. Упругие мышцы чуть вздрагивали под загорелой кожей в такт ударам тяпки.

«Слон несчастный!..» — не без укора подумала Леночка и вернулась к столу.

2

— Ты что?..

— Я это самое… Я воды попить.

Под тяжестью Ленькиных шагов чуть поскрипывали половицы.

— Хорошо, только не мешай мне.

Людочка что-то быстро писала. Она разговаривала с мужем, не поднимая головы.

Ленька, не отрываясь от кружки с водой, покосился на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого.

— Жарко уже… — как бы, между прочим, сказал Ленька.

— Что? — сухо спросила Людочка.

— Жарко, говорю…

— Да.

— К вечеру закончу с огородом. А потом крышу на сарае поправить нужно.

— Да.

— А еще… Это… Ну, в общем…

— Да! — резко оборвала Людочка.

Ленька потоптался на месте.

— Что, «да»?.. — не уверенно переспросил он.

— Не мешай мне, пожалуйста!

Склонившееся над тетрадкой лицо жены было удивительно красивым и в тоже время бесстрастным, как лицо врача.

— Да я ничего… Пишешь, значит, да? — Ленька смутился. — Ладно, с огородом я сам справлюсь.

Голос Леньки вдруг стал виноватым. Он тихо закрыл за собой дверь…

3

«У ангела болели зубы,

Ни Бог, ни черт, никто, ничто

Ему — увы — не помогло

Иль помогало сделать хуже…

Больной в раю едва ли нужен

И за скандал, в конце концов,

Был сброшен ангел с облаков.

Изгнанник рая!.. Но обида —

ничто в сравнении с судьбой,

Не щеку жжет зубная боль,

А сердце, душу, кожу, крылья!

От боли ангел весь вспотел

И вдруг на чей-то дух печальный

(Чужой, возможно нелегальный)

Больной щекой он налетел…

Людочка откинулась на спинку стула и самодовольно улыбнулась.

Строчки рождались уже сами собой и почти не требовали усилий. Они приходили ниоткуда. Какой будет следующая, Людочка искренне не знала…

Такого рева не слыхали

ни ад, ни рай, ни небеса:

«Молись, проклятая душа!!..

Молись и знай,

Что всех мук ада,

как искупленья, как награды,

Тебе не видеть никогда!»

Боль успокоилась немного

И ангел выдавил: «Ты чья?!..»

Пауза получилась хотя и легкой, но продолжительной.

Встряхнись же, жалкая душа!

Или тебя встряхнут за шкирку,

Встряхнут, да так, что станешь дыркой

От всемогущего перста…

Авторучка снова замерла… Но только на пару секунд.

И перепуганная насмерть

Размахом крыл — едва жива —

Лепечет тоненько душа:

«Поэтова я, господин…»

«Ха-ха-ха!..» — едва ли не сказала вслух Людочка.

Дурак не может быть один!

Он вечно трется где-то рядом

Хозяйскую мозоль блюдя…

И да хранит его судьба

От благости вдруг ставшей ядом…

4

Нинка Федорова полола огород в купальнике. У нее было большое сильное тело и красивая грудь. Грудь едва помещалась за узкой полоской лифчика.

«И как он только не треснет, лифчик этот?!» — подумал Ленька.

Особенно остро подобные мысли беспокоили Леньку, когда соседка нагибалась к земле.

— Ленька, слышь!..

Погода назад Нинка развелась с мужем. Женское одиночество сделало ее смелой и простодушной. Особенно в общении с Ленькой.

— Ленька!..

— Ну?

— Жена твоя где? Опять стихи пишет?

Нинка стояла, опираясь на тяпку, и пристально смотрела на Леньку.

Ленькин взгляд снова уткнулся в полоску ткани на женской груди.

— Обед она готовит, — соврал Ленька.

— Вкусный, наверное?

— Кто?

— Ни кто, а что. Обед.

Ленька промолчал.

— Ленька, скажи честно, жрать хочешь? А то пойдем, накормлю.

Полуголая, уже успевшая вспотеть от работы, Нинка была похожа на булочку с маслом. Ленька вдруг почувствовал, как его «мужское начало» огнем обожгло низ живота.

— Нет, спасибо…

Ленька отвернулся. Он с силой, почти не разбирая где сорняк, а где картошка, заколотил тяпкой по земле.

— Дурак ты, Ленька!

Ленька сжал зубы и едва не кивнул головой в ответ.

5

Людочка торжествовала… Она ерзала на стуле и боялась отстать от убегающих, торопливых строчек.

… А где же ангел?

Здесь!

Но в гневе он черен стал

И жуткий лик

Испепеляющее велик,

Как молнии в гневливом небе.

Да кто же рифмок не изведал?!

Тоскливо-кислое вино —

Слова, рожденные бездельем,

Но боль зубная — вот похмелье!

Мысли опережали возможности их изложения. Строчки «…Не челюсть — сердце боль свела, Ах, рифмы — серая тоска!..» не находили себе места.

Ленька вошел в комнату тяжелым, командорским шагом.

Широкая ладонь легла на плечо Людочки.

— Леня, ты что?!..

Властные руки потащили ее в спальню.

— Обалдел, да?!

Леня страстно сопел и молчал. Людочка отчаянно отбивалась, не выпуская из рук тетрадки и ручки. Вскоре лицо мужа стала похоже на разрисованную физиономию индейского вождя решившего объявить войну всем соседям.

— Уйди, идиот, а то убью!

Людочка укусила мужа за палец.

Ленька тихо охнул. Он оставил в покое женщину и сунул палец в рот.

— Нашел время!.. — Людочка заплакала. — Уйди!

Ленька стоял посреди комнаты — огромный и неуклюжий.

— Ну, чего уставился?!

— Я это самое… — в голосе мужа слышалось откровенное раздражение. — Я есть хочу!

— Вот и иди на кухню!

Взгляд Леньки споткнулся на разгневанном лице молодой женщины. Слезы делали его чужим. Людочка протяжно всхлипнула и по детски вытерла нос ладонью.

Леньке стало чуть-чуть стыдно — соблазнительный и полуголый образ соседки Нинки сразу же померк. Инстинкт уступил место сомнению.

На кухне Ленька нашел хлеб, колбасу и стакан остывшего кофе. Ленька ел, не чувствуя вкуса, и смотрел в окно. Когда соседка Нинка, наконец, направилась в сторону своего дома, Ленька облегченно вздохнул. Он на цыпочках прошел по залу. Людочка спряталась в спальне, но Ленька даже не взглянув в сторону запертой двери.

В полутемном коридорчике Ленька наткнулся на брошенную тяпку. Та, очевидно вспомнив свое близкое родство с граблями, охотно и умеючи разбила ему нос черенком…

6

… И на беду,

Гуляла кляча там, внизу.

Стихотворная строчка застыла как кинокадр. Грозный ангел с опухшей щекой висел в воздухе, держа перед собой съежившуюся от страха душу поэта. Внизу прогуливалась старая лошадь. Она лениво жевала траву и совсем не интересовалась тем, что происходит у нее над головой.

Людочка отлично знала, что должно было произойти дальше. Но слов — простых и понятных — таких, которые рождались в сердце всего десять минут назад, уже не было.

— Ленька… Дурак! — громко сказала Людочка.

Стало чуть легче, но ангел «в кадре» не двигался.

Людочка привстала и посмотрела в окно. Ленька снова полол огород. Его могучая спина казалась по стариковски сутулой и усталой.

«Кадр»-картина: ангел плюс ошарашенная душа поэта и кляча внизу таяла прямо на глазах.

«Нет-нет!.. Нельзя!.. Так нельзя!»

Людочка не понимала что нельзя и почему нельзя. Ручка торопливо заскользила по бумаге, записывая то последнее, что норовило ускользнуть из памяти.

Ангел ожил…

… Он шкуру с лошади срывает,

Ей душу втискивает в грудь.

Душа, о радости забудь!

И обнаженный конь взмывает

И исчезает вдалеке…

Со шкурой старою в руке

Стоит и смотрит ангел…

Браво!

В сердце что-то тихо щелкнуло. Авторучка тут же продолжила:

Поэт — кто высказаться может,

Кто может вспыхнуть разом, вдруг,

Всем тем, что рвет чужую грудь,

Всем тем, что чье-то сердце гложет…

Когда душа моя без кожи,

Слова испепеляют мозг.

Я говорю, мой добрый Бог!..

Мой милосердный, добрый Боже,

За что ты мучаешь меня?..

За что мне, кляче, вдруг дана

Душа без самой тонкой кожи,

За что от слов схожу с ума?..

Я вижу мир и мир без дна,

На что мне опереться, Боже,

Ведь я…

Людочка замерла после «я»… Как такового ее собственного «я» почти не было. Был только лист бумаги и чуть подрагивающий кончик авторучки над ним.

Время летело совершенно незаметно. Людочка уже не помнила ни о чем: ни о Леньке, ни о недавней ссоре с ним. Прежнее поэтическое вдохновение вернулось незаметно, словно на цыпочках. Но из недавнего — чуть насмешливого и лукавого, — оно вдруг превратилось во что-то пронзительно острое. Собственное «я» таяло, как снег на горячей ладони.

А строчки оборвались… Чувства в груди стали настолько огромным и нетерпеливым, что Людочка задыхалась. Она резко встала и, не зная, что ей делать дальше, обошла вокруг стола.

Руки дрожали… Она перевернула лист тетради. Лист был пугающе чистым, как снег.

7

— Ленька, ты свою благоверную бить пробовал?

— Нет.

— Даже ни разу?!..

— Нет.

— Зря!.. Вон тот салат попробуй, Ленечка.

Нинка все-таки одела халатик. Правда, он был застегнут не на все пуговицы. Такая небрежность только подчеркивала стройность женской фигуры.

На расстеленном прямо на грядках одеяле стояли тарелки с разнообразной закуской. Бутылка самогона торчала рядом с локтем Леньки, едва ли не на четверть воткнувшись в мягкую землю.

Ленька ел торопливо, но со вкусом.

— Может, выпьешь?

Не дожидаясь ответа, Нинка потянулась к бутылке. Очередная пуговица на ее халатике легко выскользнула из петли.

«Старый халатик, наверное… — решил Ленька. — Покупала его давно».

— Мой-то бывший выпить любил, — легкомысленно болтала Нинка. — А как выпьет, так, значит — подраться. Дурак, одним словом…

— Знаю, — Ленька кивнул.

Однажды тощий и злой, как черт Толик бросился на Леньку. Но тому даже не пришлось поднимать руки. Толик налетел на гиганта-соседа, как на железобетонный столб и рухнул на землю.

— Убить обещал, — Ленька улыбнулся.

Он поднял стакан. Наполненный до краев стакан с самогоном пах не столько сивухой, сколько едва ли не сорока травами, на которых был настоян.

— Пей, Ленька, пей, а то прольешь…

Нинка ждала. Она улыбнулась и не опускала глаз.

«А купальник, значит, то же… Переросла она его, значит». — Ленька тянул в себя пахучую жидкость, не отрывая глаз от полоски лифчика.

Он вдруг поймал себя на мысли, что Людочка наверняка смотрит в окно — приготовление к пикнику на огороде получилось довольно шумными.

Ленька чуть не поперхнулся самогоном.

— Черт!.. Сигареты дома забыл.

Ленька отставил не допитый до дна стакан и быстро встал.

— Вернешься?..

В глазах Нинки было столько тоскливого и жадного ожидания, что Ленька отвернулся.

— Я скоро, — пообещал он.

— А с Толиком у меня — все!.. — вдруг горячо заговорила Нинка. — Понимаешь, Ленечка?.. Последний раз с граблями его встретила. Не могу я с ним больше… Противно.

Ленька уже шел к дому. Не оборачиваясь, он кивнул. Споткнувшись на борозде, Ленька не к месту выругался и решил, что в его в личной жизни, пожалуй, тоже все кончено…

8

Пачка сигарет лежала на столе, в зале.

— Слышь, поэтесса!.. — Ленька ударил кулаком в запертую дверь спальни. — Выходи, поговорить нужно.

За дверью чуть слышно всхлипнули.

— Ну, кому говорю?!

Ленька удивился тому, как зло и громко звучит его голос.

За дверью молчали.

Ленька уже не сомневался, что Людочка видела «пирушку» мужа с красивой соседкой на огороде. Но, как и все неприятности, а эту особенно, Людочка переносила молча.

— Сволочь!.. Всю душу ты мне вымотала! — вдруг закричал Ленька. — Иди сюда, бить буду!

Глубоко оскорбленное мужское чувство, порядком подтравленное полуголой Нинкой и оглушенное самогоном, требовало выхода. Но только слов было мало…

Ленька пнул ногой стул. Тот упал на бок. Ленька пнул его еще раз. Стул с грохотом, задевая по пути все, что только можно, отскочил в сторону.

— Писательница!.. Творческая личность, понимаешь! — бушевал Ленька. — А в доме жрать нечего!.. Огурцами с грядки питаюсь, как заяц приблудный! Я тебе что, бык, чтобы и дома и на работе за двоих пахать?!..

Дверь в спальню под огромным кулаком затравленно пискнула и чуть подалась во внутрь.

— Ты хоть копейку домой принесла, а?!..

Вообще-то, Людочка работала учительницей в начальных классах. Но ее зарплата составляла только десятую часть Ленькиной. О ней частенько забывали, планируя ближайшие расходы.

— А рожать за тебя кто будет, тоже я?!.. Дура никчемушняя!!.. Выходи!

Кулак снова опустился на дверь. Та стала ниже и перекосилась на один бок.

Ленька вдруг понял, что еще одно усилие и дверь разлетится в щепки.

Он замер и медленно опустил кулак.

— Выходи… — голос Леньки звучал все также грозно, но вдруг стал значительно глуше. — Все равно бить буду!

Тоненькая и хрупкая Людочка была только на год моложе Нинки. Но рядом с ней она казалась подростком. У Людочки были огромные голубые глаза и тоненькая шея.

— Симулянтка!.. Кровососка несчастная!..

Дверь сама, без малейшего усилия со стороны Леньки, движимая лишь легким сквозняком, вдруг стала открываться.

Ленька притянул ее к себе мизинцем за ручку.

— Выходи, кому говорю!

В спальне снова горько всхлипнули… Потом еще и еще раз.

Ленька сунул в щель между дверью и косяком подвернувшееся под руку полотенце и прижал ее…

— Последний раз по-хорошему говорю, выходи!

Тихий плач Людочки начался с детского «Ой, мамочка!..».

— Сволочь малохольная!..

Ленька попятился от двери. Он споткнулся об опрокинутый стул и, едва не потеряв равновесия, обрушился на диван.

— Заткнись!

Ленька запустил в стену подушкой.

Плач в спальне стал чуть громче и значительно безысходней.

— Да заткнись же!.. — Ленька сдавил руками голову, чтобы не слышать его. — У меня скоро крыша от тебя поедет!

Уши под широкими ладонями горели жарким пламенем. Ленька завалился на бок. Он вслепую нашарил вторую подушку и накрыл ей голову.

— Господи, что же я с такой дурой связался?!.. — на мгновение перед его мысленным взором снова промелькнуло пышное тело Нинки. — Все бабы, как бабы, а эта… Ну, вообще!.. Господи, да за что ты меня так, а?!

Вопль Леньки из-под подушки звучал не менее трагично, чем тихий женский плач в спальне.

— Все равно уйду, блин!.. Я что, псих, что бы с дурой жить?!

Ленька подобрал под себя ноги и лег поудобнее.

— Этих баб… — он на секунду запнулся. — Море! А может и два моря. Океан, в общем… А я тут с этой… Поэтессой-принцессой! Три стихотворения напечатали, а она… — паузы между злыми словами становились все длиннее и длиннее. — А она от счастья рехнулась. Да кому ты нужна, со своими стихами?!.. Ненормальная! Кто их сейчас читает-то?

Дышать под подушкой было трудно и жарко. Хмель кружил мысли и искал простора. А может быть просто глоток свежего воздуха.

Ленька снял подушку и положил ее под голову.

— Слышь, Людка!.. — он помолчал, ожидая ответа. Но ответа, кроме короткого, уже после слезного, всхлипывания не последовало. — Недавно с мужиками после работы выпивали… А закуску на газете разложили. Глядь, а там, в газете, стихи!.. Полчаса ржали. Ах, мол, ты меня оставил и все такое прочее… Ну, смешно же, пойми! Какого черта, спрашивается, со своими переживаниями на люди лезть?.. Как на сцене, честное слово. «А сердце пусто, как почтовый ящик…» — Леньки чуть улыбнулся. — А почему, например, не как гробик, а?.. Или как ведро. Ха-ха!.. — смех получился не совсем естественным. Ленька заерзал на диване и громко рявкнул. — Людка-а-а!!..

— Что? — тихо донеслось из-за двери.

— Мое сердце пусто, как наш холодильник.

Ответа не последовало.

— Поэтесса, а юмора не понимаешь. — Ленька презрительно скривился. — Слышь, пошли в баню, а?.. Спинки друг другу потрем…

«Не пойдет!» — подсказал Леньки внутренний голос.

«Знаю!» — тут же огрызнулся сам Ленька.

Но злость уже проходила. Хмель потихоньку брал свое — Леньку потянуло в сон и он зевнул. Вспышка раздражительности, жуткой и всепобеждающей, оказалась похожей на мыльный пузырь.

— А завтра я к Нинке уйду, — пообещал он жене. — Одна жить будешь, на свою детскую зарплату. С пустым сердцем и холодильником. Поняла?.. Чего молчишь?

В спальне чуть скрипнул стул.

«Села, наверное…» — догадался Ленька.

Если Людочка плакала, она всегда по-детски забивалась в угол комнаты. Иногда она опускалась на корточки и прятала лицо в ладони. Потом, после слез, Людочка садилась за стол и долго-долго, отрешенно смотрела в одну точку. У нее были пустые, но почему-то удивительно прекрасные глаза, а на тонкой шее пульсировала чуть заметная голубая жилка.

Стул скрипнул еще раз.

Очередной зевок Леньки получился шумным и протяжным.

Ленька положил подушку поудобнее, повернулся на живот и уткнулся в нее носом.

— А Нинка баба что надо… Такая за хорошего мужика обоими руками держаться будет. Ученая уже… Со своим алкашом Толиком вдоволь всего нахлебалась. И детей нет… Лафа!

Ленька приоткрыл один глаз.

— Людк!..

Из-за двери уже не доносилось ни малейшего звука.

— Не плачешь, да?..

Молчание.

— А зря!.. Покаталась ты на моей шее — и хватит. Баста!..

Через пару минут Ленька уснул. Он уснул так быстро и незаметно для самого себя, что его последняя фраза: «Придумали, понимаешь любовь в помидорах для…», так и осталась незаконченной.

Ему снилась голая Нинка. Они лежали в постели, но ничего такого между ними не происходило. Или уже произошло… Внутри, под сердцем Леньки было пусто, как в старой бочке.

«Чужая ты…» — вдруг убежденно сказал Ленька соседке и отвернулся к стене.

9

…Было два, а может быть и три часа ночи.

Людочка лежала на спине и рассматривала потолок раскрашенный луной в сетчатую клетку от шторы. Иногда она морщила лоб и кусала губы, — детали давнего и смешного случая словно окутал туман.

Сколько ей было тогда?.. Вряд ли больше трех лет.

Шумный праздник Нового Года в детском саду отмечали вместе с родителями. Людочка почти не помнила лиц и многое, если не все, возвращалось к ней как смутные, темные пятна в большом, ярко освещенном зале.

Зал жил ожиданием Деда Мороза. Это Людочка помнила очень хорошо. Середина зала, возле сверкающей елки, была пугающе огромной и пустой.

Людочка не помнила, как пришел Дед Мороз. Наверное, он прошел сквозь толпу и направился к елке. Он что-то громко говорил, стоя возле нее… Конечно же он, должен был что-то говорить… Наверное, поздравлял. Память сохранила только микрофонный тембр его голоса начисто лишенный слов.

А еще был страх… Именно тогда крошечная Людочка вдруг ясно поняла, что не только она, но и все дети боятся к подойти к Деду Морозу. Страх был живым и самым настоящим — расстояние до сказочного, белобородого гостя казалось слишком огромным. Слишком!.. Сверкающий зал отражался в полу, и сам пол был похож на тонкий слой льда.

Людочка хорошо запомнила паузу, когда Дед Мороз перестал говорить… Он сел. Он ждал, но никто из детей к нему не шел. Страх стал похож на стену.

И тогда маленькая Людочка бросилась к дедушке под елкой так, словно прыгнула в бездну… Это было похоже на полет. Она с разбега уткнулась Деду Морозу в колени и… Что она выпалила? «Дедушка» или просто «Мороз»?.. Или она ничего не сказала, а просто смотрела полными ужаса и восхищения широко распахнутыми глазами на лукавый прищур за пышной бородой?

Сильные руки подняли девочку и посадили ее на колени. Людочка была готова зареветь от страха и закричать от упоительного восхищения победы. Двойственное, удивительное и почти сказочное чувство настолько переполняло ее, что она заплакала. Она чувствовала на себе сотни жадных и одобрительных, завистливых и сочувственных взглядов… И тогда она спряталась, именно спряталась за огромную, белую бороду Деда Мороза.

Людочка улыбнулась. Смешно!.. Смешно, но именно там, за бородой ей было почему-то совсем не страшно. Она на мгновение ощутила чувство огромного, как небо, покоя… А зал засмеялся. Зал ожил и к Деду Морозу устремились все. Очень скоро Людочку оттерли в сторону — желающих оказаться на ее месте было слишком много. Ее грубо толкнули и она чуть не упала, споткнувшись о ногу суетливого фотографа. Впрочем, она не чувствовала тогда ни обиды, ни смущения, ни растерянности… Да и так ли важно, что было и что чувствовала она потом?

Людочка быстро встала и подошла к окну. На подоконнике лежала тетрадка… На бумагу быстро легли самые-самые последние строчки поэмы:

… Пусть не нужна мне больше борода,

Но добрый Бог, не покидай меня!

10

Ленька проснулся поздно — пол-девятого. По щеке ползал теплый солнечный зайчик.

Ленька потер щеку, зевнул и потянулся.

Дверь в спальню была широко открыта. Ленька усмехнулся и вытянул шею… Жены в спальне не было.

«Убежала!!..»

Ленька метнулся было к входной двери, но прежде чем с шумом вылететь наружу, он все-таки догадался заглянуть в окно.

Людочка полола огород. На мгновение в сердце Леньки вспыхнуло что большое и торжествующее…

«Да куда она денется-то?!..»

На Людочке был старенький, открытый купальник. Тот самый, когда три года назад Ленька впервые увидел Людочку на пляже… Правда, тогда Людочка выглядела совсем уж худенькой девчонкой.

Ленька довольно долго рассматривала фигурку жены.

Людочка остановилась и подняла ногу, рассматривая что-то на ее подошве.

«Босиком вышла… Вот дура!»

Торжество лопнуло и Ленька улыбнулся.

Он сходил на кухню и вернулся оттуда с пол-литровой банкой молока и куском булки.

Ленька ел за столом, рассматривая обложку «поэтической» тетрадки Людочки. Стихов он не любил и у него хватило терпения прочитать только первую строчку: «У ангела болели зубы…»

Ленька жевал и думал.

«Молоко хорошее… — подумал он и незаметно для себя потянулся к авторучке. — Еще бы сегодня купить у Дарьи Петровны нужно…»

У ангела болели зубы…

Прямо на обложке тетради крупными буквами вывел Ленька. На минуту он задумался и быстро прибавил к ним еще три строчки.

«Здорово! — решил он, рассматривая полностью завершенное стихотворение. — Правда, коротко, но за то все понятно… Не то что у Людки».

Ленька отставил пустую банку и встал. Шлепанцы Людочки он нашел рядом с кроватью. Прихватив их собой, Ленька пошел на огород.

11

— Ну, что ты так спешишь? — терпеливо учил Ленька. — Лупишь прямо по картошке. И тяпку правильно возьми.

— Как правильно? — удивилась Людочка.

По ее мнению, тяпку можно было держать как угодно.

Ленька показал как правильно.

Людочка благодарно кивнула.

— Я это… Я вчера выпивши был… — Ленька говорил безразлично и даже холодно. — Буробил что-нибудь, да?

Людочка снова кивнула.

— Не обращай внимания… Подожди! Опять ты тяпку, как швабру держишь.

Людочка моргала глазами и покорно смотрела на мужа.

— Говорю же тебе, вот так!

Сильные руки Леньки переставили женские ладошки на черенке тяпки.

— Поняла?

— Да…

Ленька засомневался.

— Что ты поняла?

— Не нужно обращать внимания…

— Это ты о Нинке, что ли?

Людочка молчала.

Ленька широко улыбнулся.

— Людк, вот скажи честно, ты меня любишь?

Глаза молодой женщины вдруг стали огромными и виноватыми.

— Стихи ты свои любишь, а не меня, — сказал Ленька. — И опять шлепанцы потеряла, поэтесса несчастная!

Он нагнулся.

— Нет, я тебя люблю… — чуть слышно ответила Людочка.

— Врешь ты все, — просто сказал Ленька.

Он обул жену, как обувают ребенка.

— Ладно, хватит языками трепаться. Работать пора.

Картофельные борозды казались бесконечными… Солнце быстро поднималось к зениту. Становилось все жарче.

— Устала?

— Нет…

— Может, отдохнем?

— Потом, Ленечка!..

Ленька покосился на соседний участок. Нинки не было видно.

«Жаль ее, — подумал он. — Хорошая баба… То есть человек».

Мысль пробилась через неумолчно звучащие в голове Леньки строчки:

У ангела болели зубы…

Что ж, к стоматологу пора,

А врач сидел больной и грустный,

Но ангел вылечил врача!

«Привязались же, черт! — не без досады, но и не без чувства самодовольства, подумал Ленька. Его первый опыт в поэзии казался ему все более и более удачным. — Как там говорят-то?.. С кем поведешься, от того и наберешься, да?»

Ленька на секунду представил себе, как потрясенная Людочка прочитает его стихи.

«Позавидует, кончено!» — решил Ленька.

Его ангел был на удивление добрым малым…

Исход

1

Вообще-то, на свою шикарную загородную дачу Сашка Тимохин никогда не спешил: тепло в машине, уютно, да и время подумать есть. Ведь жизнь штука многовариантная, вроде шахмат. Вот и сиди, братан, считай: «Допустим, если я — так, а они — вот так, то мне либо назад со своим бизнесом пятиться, либо снова напролом идти…»

А назад отступать Сашка не любил. К чему это?.. Один раз слабость свою покажешь, потом и друзья сожрут и костей не останется.

Слева от дороги церквушка с недостроенной колокольней показалась. Мысль безразличная в голове Сашки промелькнуть успела: «Строят, значит…» Меж домами втиснута церквушка — как на пятачке. Откуда она, зачем?..

Сунул было Сашка в рот сигарету… Вдруг, глядь, перед самым капотом его машины красотка вынырнула. Честное слово, как бесенок из шкатулки. Нажал Сашка на тормоза, вывернул руль в сторону до отказа, а пешеходку, с распахнутыми от ужаса донельзя глазами, все-таки чуть-чуть задел.

Еще одна проблема, елки-палки!.. Вышел Сашка из машины, смотрит, сидит пешеходка на грязном асфальте вроде брошенной куклы Барби. На Сашку смотрит и огромными, ошалелыми глазищами хлопает.

Во время дорожной разборки типа «кто виноват и что делать» самое главное инициативы из рук не упустить.

Улыбнулся как можно спокойней Сашка и говорит:

— Ну, вставай, что ли, симпатичная.

Встала красотка, даже не пошатнулась. Ага!.. Значит, кости целы и голова в норме. Испугана, правда, сильно, но это дело поправимое.

Осмотрел Сашка девушку: из одежды на ней плащик из дорогого «бутика», а под плащом вязаная мамина кофта и простая юбчонка. Одним словом, торопливый прикид для посещения булочной. Дорогие вещи бережет, значит, бедолага.

Нет, не крутой случай получился!.. Не нарвался Сашка на настоящую стерву, у которой мозги на деньги морским узлом завязаны. Та бы и в полубессознательном состоянии в Сашку обеими руками вцепилась. А эта — ничего… Стоит и ждет, что Сашка скажет.

Уверенной Сашкина улыбка стала, почти хозяйской.

— Где болит? — спрашивает.

— Тут… — неуверенно показывает рукой девушка. — И вот тут чуть-чуть…

Осмотрели уже оба: локоть об асфальт стесан… Бедро в грязи.

— Идти можешь?

— Могу.

— Зовут тебя как?

— Леночка…

Ишь ты!.. Не просто Лена, значит, а Леночка.

— А меня Сашка.

Что ж, платить нужно, Сашка, компенсировать потери, так сказать. Извинился Сашка, пару полушутливых комплементов подарил. Леночка понемногу в себя пришла. Вот только торг смешным получился.

Сашка интересуется:

— Вам тысячи баксов хватит?

А что, спрашивается?.. Красивая же девчонка! Что деньги на ней экономить? Кошельком блеснуть любому мужику приятно.

Покраснела Леночка, плечами пожала.

Ха!.. Тут уж любому понятно станет: с рук она свой плащик модный покупала, а потому и цены его не знает. Насмотрелся уже Сашка на «Золушек», которые по престижным тусовкам шастают и богатого мужа ищут. Дуры, в общем!.. Им и любовь подавай и денег побольше. А дома «Золушки» дешевый суп из пакетиков кушают, в маминых вязанных кофтах ходят и о Канарах мечтают.

Кстати, магазин женской одежды вот он, — рядом. Вывеска, как царская корона, золотом горит «Для милых и прекрасных дам». Этот шик — не церквушка. Этот, сразу видно, уверенно стоит, на своем месте. И цены там — хоть в омут с головой.

Почесал Сашка затылок. Ладно, гулять, так гулять, елы-палы! Если разобраться, авария могла гораздо хуже получиться. А что тысяча баксов, что две… Какая разница?!.

Кивнул Сашка на магазин, подмигнул Леночке и спрашивает:

— Ну, красавица, пошли, пошикуем, что ли?

А та снова как цветок рдеет — грязи на плаще стесняется. Но уже и хитрить понемногу начала, глазки строит, а в глазках тех вопрос: ты, сколько стоишь, парень?..

Засмеялся Сашка: много, глупышка, много! Ты таких денег даже во сне не видела. Пойдем и тебя осчастливлю. Эх, ты, жертва обстоятельств!..

2

Через полчаса, в магазине, совсем ошалела Леночка.

— А это можно?! — спрашивает, а у самой глазищи от жадности так и горят.

Ну, кофточка… Ну, не мамина явно. На триста баксов тянет, не меньше.

Сашка солидно кивает:

— Можно.

Продавщицы так и танцуют возле Леночки: и это вам к лицу, милочка, и это!.. А вот это вообще последний писк.

Хмыкнул Сашка и думает: «Познакомиться нужно поближе с Леночкой. Забавная девчонка. Правда, глупеет от жадности, но это ничего… Сейчас все красотки такие».

О жене Сашка не вспоминал. Что ему, жена?.. Леночка хотя бы спрашивает можно взять или нет. А жена всегда без спроса берет и никогда ей вдоволь не бывает.

Набила Леночка покупками огромную сумку. Приданое «Золушке» и попробуй от улыбки удержаться. Зачем же сумку, спрашивается, самой к выходу тащить?.. На то и сервис существует. А Леночка и за ношу свою мертвой хваткой держится и Сашку из вида боится потерять. И смех, и грех!.. А еще про свой прежний плащик без умолку тараторит: мол, дорогой был плащик… Очень дорогой. Так что пудовая сумка с вещами может быть и компенсирует его невероятную стоимость.

Из магазина вышли, Сашка как бы между прочим спрашивает:

— Тебя куда отвезти?

Покраснела от удовольствия Леночка, поняла: ой, понравилась!.. Теперь бы не упустить богатого принца, главное, не упустить. Но быть красивой и жадной одновременно даже для красавицы тяжело. Суетлива жадность, ухватиста, цепка до судорожности. Еще эта сумка, черт бы ее побрал!..

Улыбнулась Леночка в ответ, все свое очарование в улыбку вложила, всю до самой последней капельки.

— Я на левом берегу живу… — волосы поправила, шагнула ближе к Сашке.

Дальше сказать ничего не успела. Как раз в это время и рванула белым, напалмовым огнем Сашкина машина. Тихим взрыв получился, а внутри салона — огонь и такой, что поневоле ад вспомнишь…

3

Не осел Сашка на лавочку — стек на нее расслабленным телом — и до жути ясная мысль в голову ударила: «Вот и все… Меня больше нет».

Нелепая, в общем-то, авария Сашку от гибели спасла да полтора десятка шагов до машины, не больше. И теперь словно не на скамейке он сидел, а там, в горящей машине. Всем нутром, каждой клеточкой своего здорового и жадного к жизни тела ощутил: был я, Сашка, — а теперь нет меня. Шарахнули в упор из засады, завалили, как кабана. Дальше — только тишина в ушах: ни тебе криков прохожих, ни сирен, ни суеты людской… Оборвалась ниточка. А там, еще дальше, — бездна… Без дна.

Ужасом пахнуло на Сашку, таким холодным, смертным ужасом, что замотал он головой, замычал: нет!.. Не хочу. Все что угодно, только не это!.. Только не бездна, у которой нет ни начала, ни конца.

Тогда и злость пришла, как спасение от ужаса. Горячая злость, обжигающая… Из самых потемок души вынырнула и вроде легче Сашке стало. Злоба — штука незамысловатая, без всяких там психологических казусов и простых ответов на вопросы требует: мол, а за что они меня так?!.. За что?!

Нет-нет!.. Не завалили все-таки кабана, мимо заряд прошел: добрый клок шерсти и мяса из души вырвал, страхом оледенил, но не оборвал ниточку, не опрокинул в бесконечное ничто.

Заскрипел зубами Сашка. Раненый зверь — штука жуткая. Не угробили, значит, меня, да?!.. Что ж, ребята, теперь моя очередь. А вам смотреть, как кровь и слюна с кабаньих клыков капают… Ждите, суки, иду!

Вдруг Леночка руку Сашке на плечо положила.

Шепчет дрожащим голоском:

— Саша, как же это?!..

Ничего, глупышка, ничего… Убить нас хотели, понимаешь?

И уже вслух:

— Ты домой иди, а я сейчас… Надо мне…

Прежде чем встать, поднял Сашка глаза… Глядь, — церковь напротив. Та самая, с недостроенной колокольней. Скрипнуло что-то в мозгах у Сашки, пронеслось, как дуновение ветерка… Только на мгновение, на секундочку, вспомнил он, как недавно дружок, рыжий Толик, об одном человеке говорил: пора, мол, ему, этому типу, мимо денег и прямиком к Богу. Заржали ребята, как жеребцы. А Толик снова пальцем в небо тычет — к Богу! Ха-ха, блин!..

Сашка тогда тоже смеялся. Только Бог гораздо ближе оказался — в маленькой церквушке, через дорогу, как раз за горящим «Вольво». Жил человек — а вот нет его. Ушел человек — и захохотало ему вслед многоголосое, жуткое эхо: к Богу, братан, к Богу!..

Сотовый телефон у Сашки бесшумный, с виброзвонком. Ожил телефон. Вытащил его Сашка, но включить не успел, догадался кто звонит… Охотники! Телефонный номер этот только жена знала да рыжий Толик. Завалили они, значит, на пару кабана и теперь интересуются, не пора ли с него паленую шкуру драть. Если молчит Сашка — значит, пора. По расчетам выходило, что у Бога теперь Сашка. А туша его на земле. Что ж добру зря пропадать, спрашивается?.. Для того и валили его на любимой тропке… А туша — не душа, она денег стоит.

Заскрипел Сашка зубами от внутренней боли, голову руками обхватил… Да разве же есть на свете такая кара, которая этим псам-охотникам все с лихвой вернет?! На куски их порвать — мало будет! Куски кровавые в землю втоптать — и этого мало!..

Говорят, у кабана глаза так устроены, что он неба видеть не может. На желуди в траве любоваться — сколько угодно, а вот небо только тогда ему в зрачки сверкнет, когда кабана в схватке на спину опрокинут. Ударит его в самое сердце небесно-синий свет больнее любой раны: смотри, туша кабанья, отгуляла ты свое!.. Отликовала ты, груда мяса, и брызнула из тебя мелкими каплями в разные стороны жизнь. Точка!.. Уступи другим сытное место под солнцем.

И все?!..

Один предел человеческой ненависти и боли положен — полная пустота. Горит душа, выжигает все и вся вокруг. Тьма и снова бездна!.. Затупилась свинцовая, алая от накала злость, черной окалиной покрылась. Застонал Сашка, кулаки сжал… Нет же, нет!.. Вперед бежать нужно, крушить все, копытами топтать, рвать-рвать-рвать!.. Но сверкнула небесная синь в глаза и уже нет почему-то прежней всепожирающе жадной жажды мести.

Все в человеке — мясо, а глаза?.. От тьмы куда спрячешься?

Выгорела душа… Вспыхнула как спичка — и погасла.

Снова застонал Сашка, словно с тоской назад оглянулся. Где жизнь?.. Куда ушла?.. Почему снова тьма вокруг?.. Себя ребенком вспомнил: маленьким был, любил Сашка бабушке голову на колени класть. Та его по макушке гладит и с улыбкой приговаривает: «Ты мой разбойник маленький… Ты мой котенок глупенький». Хорошо тогда было — тепло, чисто, светло… И мир детский таким же казался. Не было в нем ни ужаса, ни ненависти, ни пустоты, а только огромное и чистое небо над головой. Вечное небо, не переходящее… Но давно кончился этот мир, а сейчас уже и сам Сашка. Доигрался, кабан…

Опять зазвонил телефон. Но уже не дернулся Сашка, не заледенел от всепожирающей злости на своих убийц, а просто смотрел на телефон и слушал. И другое он слышал, бабушкино далекое: «Ты мой маленький… Ты мой глупенький».

Права была бабушка — обманули внука Сашеньку. И всегда обманывали… Не тот побеждает, кто играет по правилам, а тот, кто создает эти правила. И не просто создает, а втискивает их в людские души.

«Ты мой маленький… Ты мой глупенький».

Все, кабан!.. Крапленой колода жизни оказалась. Мсти, не мсти, а все равно теперь вокруг только тьма и бездна. Кончились чужие правила, кончилась и сама жизнь. Но почему дорога вдруг длиннее самой жизни оказалась?.. Куда теперь пойдешь?..

Всхлипнул Сашка, нос ладошкой вытер…

«Ты мой маленький… Ты мой глупенький».

Случай Сашку от смерти спас или, в самом деле, Бог?..

А теперь собери в ладошки слезы, все, какие у тебя есть: злые, отчаянные, жалостью к себе, ненасытному, переполненные, протяни Богу — возьмет ли?.. Если чистое серебро из грязи поднять, обо что его вытрешь? Не о земную же грязь, о себя и чище от этого не станешь…

Положил Сашка сотовый телефон на скамейку, встал и пошел. Два пути перед ним лежало: один — к Богу, к церквушке с недостроенной колокольней и второй — слепая кабанья тропа…

4

Народу в церкви немного оказалось. Ну, старушки там да с десяток человек среднего возраста. Что за служба — поди разбери, если последний раз в церкви вместе с бабушкой лет двадцать пять назад был.

Стал Сашка в уголок, от людей подальше. Что там поп возле алтаря читает — не поймешь. Только одно и слышал Сашка внутри себя: «Ты мой маленький… Ты мой глупенький…»

А жизнь — там, за окошком, осталась. Уже чужая жизнь… И словно тяжелая, замшелая шкура с Сашкиной души сползать начала. Чувствует он вдруг: некуда ему больше спешить и некому мстить. Домой он пришел… Вернулся, наконец.

Поднял Сашка глаза — неподалеку распятие. Бог распят на кресте.

А Его-то за что?.. Он же никому зла не сделал.

Тоже загадка… Попробуй, пойми ее.

Мельком оглянул Сашка — сзади Леночка стоит. И без сумки почему-то.

Хор тихо запел:

— Богородица Дева радуйся, Благодатная Мария, Господь с тобою…

С Тобою… Это значит, маленький, живой комочек у человеческого сердца лежит, и это сердце своим теплом согревает. Бог на землю сошел и Бог — плоть от плоти твоей, человек. Улыбнись же!.. Зачем тебе жизнь без радости? Нет больше страха, нет злости похожей на безумие, нет бездны.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.