Счастье для всех - Тени чёрного пламени

– Почему один идешь?

У стола неслышно появился Слон. Ветеран старался не опираться на собственноручно выструганную палку и сейчас стоял напротив, уперев кулаки в стол. Серые глаза в красноватых прожилках белков смотрели испытующе, и я смог только неопределенно пожать плечами.

– Риск пока у всех равный. Сама ситуация паршивая. Вот ты, к примеру, вполне можешь получить перо в бок, если кому-то не понравятся твои расспросы.

– Сравнил тоже хер с пальцем!

– Не шуми, старый. Пока еще мы зависли в той точке, где ловить за руку очень сложно. Подозреваю, что основное веселье будет позже, когда пойдем по зацепкам, которые появятся.

Слон почесал перебитый когда-то в молодости нос, хмыкнув, пошел к лестнице, на пороге снова оглянулся и обреченно махнул рукой. Он из того сорта людей, которым постоянно вынь да покажи глубинный смысл, самую суть явления. А как я покажу то, чего пока сам не вижу? Есть предчувствие, как если бы ходишь в тумане и видишь мелькающую рядом тень. Но на самом деле тот, кто ее отбрасывает, может быть очень далеко или, напротив, слишком близко. Уравнивает вас в шансах то обстоятельство, что оба видят лишь тени друг друга. Раньше мне часто приходил на ум один и тот же вопрос: почему люди идут за мной? Нет, не все и точно не толпой с криками и лозунгами. Почему эти несколько человек остались рядом и не ушли даже сейчас? У каждого есть приличная сумма на счету, возможность начать новую, спокойную жизнь. Со мной-то все ясно: с потерей Даши из жизни навсегда ушел покой, теперь я как машина с сорванными тормозами, летящая по дороге. Остановить такую может только стена, после которой уже не будет ничего, только темнота. Но пока я лечу вперед, пока есть эта самая дорога, кто-то ищущий свой путь, свое Счастье, обязательно будет идти следом, чтобы обрести свой смысл, независимо от того обстоятельства, что мой исчез уже давно. Щелкнула, став на место, крышка ствольной коробки, автомат лежал перед глазами на испятнанной масляными разводами холстине. На этот раз я пристегнул подствольник, поскольку дорога по узкой полосе радиоактивной земли – наверняка не самая веселая часть ожидающего в пути аттракциона. Подствольный гранатомет – это своего рода туз в рукаве. С давних времен закрепилась привычка брать его в тех случаях, когда реально не знаешь, чего ожидать. Оптика в этом случае не нужна. Открытый прицел у АЕКа вполне удобен, и на рабочей дистанции его должно хватить. Опять жертвой необходимости пал сухой паек, из жратвы я взял только две плоские банки шпрот да полбуханки черных сухарей. На чем не стал экономить, так это на воде. В заплечной поилке плескалось около двух литров подсоленной воды с моими обычными добавками. К подствольнику взял шесть осколочных выстрелов, автомат, как обычно, накормил с запасом – восемь магазинов в подсумках и еще сто двадцать патронов во внутреннем подсумке небольшого рюкзака-семидневки. Пистоль, как обычно, покоился в отстегнутой сейчас набедренной кевларовой кобуре тут же, на краю стола. Казалось, старый друг обрадовался встрече и сам протянул тебе руку. Так рукоять «грача»[8] сама нырнула в ладонь, как только я отстегнул лямку верхнего клапана кобуры. Пистоль стал чем-то вроде талисмана, хотя в бою больше применять его не доводилось. Однажды он спас мне жизнь, поэтому я с особым настроением пристегнул кобуру и вложил пистолет обратно. Сборы были завершены, все, что зависит от меня, сделано. Эта головоломка была решена так же быстро, как и всегда.

У третьего КПП меня уже поджидал замученный службой альфовец с блеклыми лейтенантскими звездами, вшитыми на выпускном нагрудном клапане кармана разгрузки. На черном от недосыпа и гари лице выделялись внимательные голубые глаза, тоже красные как у кролика. Вся экипировка его носила следы ночного боя: грязный комбез, пустые магазины небрежно торчат из боковых подсумков на поясе. Маска с респиратором сдвинута вниз и болтается на шее. Привычно козырнув, бегло просмотрев документы на оружие и внутренний пропуск на территорию отряда, парень указал в сторону подвод, выстроившихся вдоль обочины у шлагбаума.

– Старшим конвойной группы идет младший сержант Гуревич, с ним трое контрактников, вы четвертый. Метеосводка плохая, грозовой фронт идет из центра Зоны на юго-восток.

– Тропу может перекрыть?

Лейтенант только неопределенно пожал плечами, вопрос был неуместный. Хотя не спросить тоже было не слишком вежливо.

– Пока трудно сказать. Разведка надыбала несколько укрытий через два десятка километров, потом еще одно местечко будет, но расстояние сами знаете – фигня. Гуревич поведет, он только позавчера с Кордона. Ровной дороги, Антон Константиныч!

– А тебе быстрее отстоять. Бывай, служба.

В новых условиях, когда единственной тягловой силой оставались только лошади, в «Альфе» приспособили под транспорт обычные крытые прицепы от автомобилей. Два таких фургона с узкими прорезями бойниц по бортам теперь стояли, готовые к отправке. Груза не было видно, но, судя по осадке колес, снятых с легковых машин, везли нечто тяжелое. У первого фургона стоял альфовец в обычном полевом комбезе с ручным пулеметом на ремне, заброшенном на плечо. Он что-то объяснял мужику неопределенного возраста, сидящему на облучке. Немного поодаль кучковались мои коллеги по работе – трое старателей, по виду из вольных бродяг. Среди них выделялся высокий мужик, одетый в форменный альфовский комбез без знаков различия. На хитрой ременной петле, почти у пояса, у него висела гладкоствольная «сайга» со смоткой из двух коробчатых магазинов. Все лицо, почти до самых глаз, покрывала густая черная борода. Двое других одеты неброско: самопальные комбезы типа «сокол», которые шьют на Кордоне и продают всем, кто пожелает, пригнанные и прилично поношенные. У того, что чуть постарше и выше ростом, – обычный АКСУ, «чебурашка»[9] с длинным пулеметным магазином на сорок патронов. Самый маленький из всей троицы вообще был с двуствольным ружьем и широким поясом-патронташем, опущенным на ковбойский манер – к бедрам. Но все трое новичками не выглядели, это было заметно по манере, с которой они держали оружие, и самое главное – никто из них не вертел головой, как это делают все вновь прибывшие первое время.

Я подошел и представился.

За всех ответил именно бородач, видимо, первое предчувствие было верным и это бригадир.

– Я Семен, это Стах и Анджей, или просто Джей. Ты как, ходил уже по душегубке-то?

– Приятно. Я Антон. Ходил, но всего пару раз. Претензий на командирство у меня нет, мужики. Покажите место в строю и скажите, что делать.

Бородатый Семен одобрительно кивнул и, усмехаясь в бороду, стал объяснять. Все оказалось довольно просто и толково.

– Начальник наш, Гурей то бишь, мужчина военный, весь насквозь правильный…

В разговор вклинился Стах, счастливый обладатель «чебурашки» и хриплого, прокуренного баса:

– Потому как молодой да зеленый!..

Но его тут же окоротил Семен, все время поглядывавший на сержанта, который уже закончил терки с водителем кобылы и неторопливо шел в нашу сторону:

– Цыц! Ты-то больно заматерел, проходчик глубин! А ты, мил человек, пойдешь вместе с Анджеем. Замыкающим то есть. Гурей у нас строгий и весь из себя главный, но водила тут я. И места тоже я определяю.

– Мне без разницы, где идти, главное, на Кордон попасть.

– Добро. Не сомневайся, дойдем.

Бородач снова одобрительно кивнул, и мы пожали друг другу руки в знак того, что консенсус достигнут. Ладонь у проводника была крепкая, шершавая от трещин и мозолей. Подошел Гуревич и, узнав меня, тоже поздоровался, чем вызвал удивленный взгляд Семена и остальных. Узнав, что я уже занял место в группе, сержант махнул рукой караульному у ворот, и шлагбаум медленно пополз вверх. Семен со Стахом пошли вперед, сержант забрался на облучок переднего фургона. Мы с молчаливым Анджеем пошли слева по ходу движения обоза, возле второго крытого жестью фургона. Вдали, на севере, отдаленно рокотал гром, привычно уже перебегали меж облаками грозовые зарницы. Дорога обещала быть долгой.

Первые сутки в пути прошли относительно спокойно. Агрессивной живности в этих местах существенно поубавилось, за все время нам попалось лишь две стайки диких слепых собак, быстро ретировавшихся, как только они почуяли вооруженных людей. К вечеру погода испортилась, пошел дождь со снегом. Я все так же шел в хвосте, иногда поглядывая по сторонам. Тропа пролегала по остаткам старой разбитой дороги, почти сплошь развалившейся на куски бетонных плит с густо пробивавшейся между ними травой. Пожухлые жесткие кусты сливались с плитками почти полностью, отчего иногда приходилось останавливаться, чтобы снова найти дорогу. Около восьми часов вечера, когда сумерки сгустились и разглядеть что-то впереди без приборов ночного видения стало невозможно, Семен скомандовал привал, и я понял, что настоящая дорога начинается только теперь.

Он подошел к нам с Джеем и поинтересовался без всякого перехода:

– Видел что-нибудь необычное?

Я действительно ощущал некое присутствие, но никаких видимых следов опасности не замечал. В Зоне нет привычных примет, все меняется очень непредсказуемо. И то, что кажется опасным прямо сейчас, вполне может оказаться лишь безобидной странностью.

– Две стайки бродячих собак в расчет можно не брать. Одна точно до сих пор идет за нами, но ничего серьезного, просто рассчитывают поживиться объедками или трупом одного из нас.

Водила только усмехнулся и, взяв в горсть бороду, внимательно обвел глазами невысокие холмы где-то у меня за спиной. Поза его была расслабленной, никаких видимых признаков беспокойства я не заметил.

– С собачками это ты ловко заметил! Верно, идут за нами, но скоро отстанут. На ночлег останавливаться не будем.

– Как пойдем с грузом по темноте? Не сбиться бы с дороги.

Семен снова понимающе улыбнулся и махнул ладонью куда-то вперед. Там поднимались невысокие, поросшие чахлым леском холмы. Они тянулись вдоль узкой тропинки почти до самого горизонта.

– Тут дорога пока безопасная, текучей земли еще нет. Мы вешки ставим, их только в «ночник» углядеть можно. Фургоны в повод возьмем да и двинемся, помолясь. Накинь шлем да респиратор, сейчас буря нас догонит, будет кисло.

Наши возницы тоже спешились, мы с Анджеем помогли неразговорчивому, угрюмому подростку по имени Петря облачить двух его лошадок в защитные антирадиационные попоны с респираторами. Лошади, видимо, уже имея привычку, особо не сопротивлялись, послушно давая застегивать сбрую и бахилы. Я тоже надел маску и шлем, хотя у «сумрака» они не очень удобные. Сам шлем не тяжелый, со встроенной гарнитурой связи, более всего напоминает обычную армейскую «сферу»[10]. Маска у него комбинированная, с фильтрами и аппаратом замкнутого цикла, на полчаса автономного дыхания. Тут есть встроенный прибор ночного видения, но видимость так себе что с ним, что без оного. Смотровые линзы выпуклые, с антибликовым покрытием и защитными блендами. Шланг выведен назад, где под дном поилки и находится этот самый баллон автономного цикла дыхания. За время, пока носил, к весу практически притерпелся, только вот носить не люблю, где возможно обходясь простой шапкой-маской.

Когда окончательно стемнело, Семен взмахом руки дал сигнал выдвигаться. Наш проводник надел поверх комбеза немецкий плащ-накидку с рукавами и противогазом, вмонтированным в капюшон. Прогулка закончилась, об этом говорило еще и то обстоятельство, что все мои коллеги теперь не выпускали оружия из рук. Наушники шлема резали большую часть диапазона внешних звуков. Но по тому, как резко трава прильнула к земле, я понял, что поднимается ветер. Воздух, идущий сквозь фильтры, имел стойкий привкус резины и затхлости, хотя при этом был ощутимо прохладным.

– «Ночники» включаем. Начинаем движение!..

Голос Семена по общей связи звучал отрывисто, чувствовалось приближение грозы. Я переключил ПНВ в пассивный режим, все вокруг из черного стало черно-зеленым. Однако тропа впереди стала видна довольно отчетливо. А впереди через промежутки в пять-шесть метров я различил пятна какого-то изотопа или фосфорной краски. Скорее всего, это и были те самые метки, о которых говорил проводник. Петря слез с облучка и повел упряжку в поводу, крепко ухватив кобылу справа за хитро вмонтированную в хомут скобу. Мы с напарником, обвязанные страховочным тросом, двинулись следом. Анджей знаками показал, что нам следует отстать метра на три и поглядывать по сторонам и назад. Ветер усиливался с каждой секундой, а сполохи грозы становились все более яркими. Вскоре вдобавок к треску помех и вою ветра в динамиках защелкал счетчик радиации. Интенсивность излучения возросла на треть по сравнению с обычной для этих мест, но выше не поднималась. Холмы постепенно становились все выше, и вскоре идти стало легче, потому что они заслоняли тропу от ветра. Страховочный трос и не оставлявшее меня чувство близкой опасности не давали погрузиться в мерный ритм ходьбы. Я постоянно то смотрел под ноги, то оглядывался по сторонам. Чахлый лес на склонах холмов не мог бы скрыть засады, но ночью к нам можно было подобраться относительно легко.

Так продолжалось довольно долго, пока эфир не разорвал хриплый окрик Семена:

– Сто-оп!.. Все стоим, никто не двигается, смотрите по сторонам!..

Обоз замер как вкопанный, я присел в канаве рядом с задним левым колесом фургона и стал осматриваться по сторонам. Сперва я ничего не понял, водя стволом в направлении холмов, пытаясь вычислить угрозу, но там из-за усилившегося ветра фиг чего разглядишь. Вдруг сильным порывом ветра меня буквально вжало в колесо фургона, а от близкой вспышки молнии сработал предохранитель «ночника», и тот, мигнув, отключился. Но темноты кругом как не бывало, вдруг стало светло, словно в жаркий полдень. Сзади и слева я увидел стену светящихся молний, занявших все небо, на которое хватало глаз.

Из наушников послышался сильно искаженный голос проводника:

– Стоим, никто не шевелится! Петря, Никола – держите лошадей, делайте что хотите, но пусть скотина стоит смирно!..

Не думаю, что кто-то из путешественников вообще смог бы шевельнуться, настолько подавляющим по своей мощи было увиденное зрелище. Волна, состоящая из сотен грозовых разрядов, свитых в тугие вихревые воронки, шла вперед степенно, без какой-либо видимой суеты. Это сочетание невиданной скорости и внешней незыблемости могло вызвать только страх, но отчего-то его не было. Как завороженный я смотрел на огромный черный столб, поднимавшийся к низко висящим черно-сизым облакам в окружении таких же вихрей, но существенно меньших размеров. Между «братьями» тянулись ломаные нити электрических разрядов, которые связывали их между собой, словно непрочные светящиеся нити. Вдруг краем глаза я различил впереди по ходу движения массивную тень и направил ствол автомата в ту сторону, но быстро опознал нашего проводника. Семен с усилием добрел до того места, где я сидел, и плюхнулся рядом на корточки, тоже прислонившись к борту фургона.

– Вот это силища, да?!.

Мне трудно было различать слова, но по общему смыслу отрывков фраз я догадался, о чем он пытался сказать. Не отвечая, я махнул рукой и несколько раз энергично кивнул.

Семен, поняв, что я услышал и вроде бы все понял, приблизил голову к моей и снова заговорил:

– Волна за холмы никогда не ходит! Но это самая сильная, которую я тут видел!.. Если перескочит через холмы, лезь под фургон и хватайся за скобы на днище!

Зная, что вопрос получится глупым и скорее всего бесполезным, я все-таки спросил проводника:

– Поможет?!

Ответ вышел ожидаемо язвительным, но в данной ситуации можно либо страдать молча, либо банально шутить:

– А хрен его знает! Но хуже-то не будет, это точно!..

Хлопнув меня по плечу, Семен поднялся и, крепко вцепившись в борт фургона, пошел обратно к головной повозке. Я впервые подумал о лежащих внутри раненых и девушке-фельдшере с молодым и серым от усталости лицом, которая, сев у КПП, только пару раз показывалась наружу, переходя из одного вагончика в другой. Стены в случае чего от стихии не защитят, у нас снаружи шансов выжить куда больше, чем у запертых в этих коробках.

Тем временем волна шла вперед, задевая краем верхушки холмов, выворачивая с корнем хилые деревца, которые тут же всасывало внутрь. Низкий, похожий на утробное рычание какого-то гигантского зверя свист буквально рвал барабанные перепонки, заполняя собой все пространство, которое оставили темнота и мертвенно-белый свет зарниц. Так прошла целая прорва времени, сколько точно, я уже сказать не могу, в последний раз, как я смотрел на экран ПДА, плавающие на дисплее часы показывали невразумительное 99.00.99. Большой смерч и его младшие братья силились перескочить холмы, но каким-то чудом у них ничего не выходило. Медленно, очень-очень медленно они величаво и грозно тронулись вперед, вдоль хребта по дороге и наконец-то обогнали наш небольшой отряд. Ветер все так же перебрасывал тучи пыли и мелкого мусора, но сила его уменьшилась настолько, что я смог подняться на ноги.

– Все, народ, поднимаемся и идем дальше, до норы осталось совсем недалеко! Вперед и с песней!..

Обоз медленно двинулся вперед, мы с Анджеем все так же шли позади. Волна ушла далеко вперед, и вскоре снова стало совершенно темно. Я включил «ночник», и мир вокруг опять окрасился в черно-зеленые тона. Скоро холмы понемногу сошли на нет, и перед нами снова открылась ровная как стол степь, покрытая участками редкого леса и высокой сухой травой. Единственное, что было непривычно видеть, это то, как даже под порывами неутихающего ветра не колыхнется ни единый стебель или дерево. Тропа была словно тонкая нить среди этого застывшего моря сухостоя, зловеще поблескивавшего в неровных всполохах отдалившейся грозы. Справа впереди я увидел развалины большого панельного дома, пространство вокруг которого неярко светилось. От дома остались только пара подъездов и игровая площадка перед фасадом. Крышу, как и весь пятый этаж, что-то срезало, словно гигантским ножом. Два подъезда с восточной стороны отсутствовали, от них остались стоять нерушимо только внешние стены, держащиеся непонятно как и на чем. Но вся западная часть хрущевки с виду была совершенно нетронута.

Вдруг молчавший всю дорогу Анджей подошел ко мне и, указав рукой на развалины, отчетливо сказал с едва уловимым польским акцентом:

– Это Норка, наша главная резиденция!

В молодом еще голосе слышалось неподдельное облегчение. Мне даже послышалось, что парень только сейчас переводит дух. Скорее всего, то, что я принимал за угрюмость, оказалось обычным страхом. Добраться до безопасного места, своего рода тихой гавани, всегда считается хорошей приметой. Я заметил, что даже лошади пошли несколько быстрее.

Дорога пошла под уклон, караван медленно втягивался в небольшой отвилок от основной дороги, что, видимо, было вполне нормально.

Снова по общей связи прозвучал отрывистый голос Семена:

– Так, народ, прибавим ходу! Волна прошла стороной, но все еще может измениться, поднажмем маленько!

Все, даже лошади, непроизвольно стали идти быстрее, хотя, может быть, это просто дорога пошла под уклон. Я тоже старался не отставать, время от времени поглядывая по сторонам и назад. Однако взгляд невольно притягивала гигантская стена из полыхающих молниями воронок, закрывшая всю правую половину горизонта. Волна выброса не ушла слишком далеко, по дальномеру, встроенному в мой монокуляр, получалось что-то около двадцати восьми километров. Смерчи сталкивались и расходились, будто бы споря между собой за место в общем строю.

Вскоре обоз снова остановился, и по общему каналу снова отозвался Семен:

– Анджей, ты и твой напарник – вперед, осмотритесь там. Только в темпе, нужно быстрее проскочить внутрь, пока «банка» снова не закрылась.

Напарник махнул стволом дробовика в направлении дома, до которого было уже рукой подать, и пошел вперед. Отпустив его метров на десять, я пошел следом, внимательно вглядываясь в темные провалы окон. Попутно я осматривался, силясь увидеть границы аномального поля, которым обычно окружена «банка». Такие аномалии стали появляться относительно недавно, сразу же после того, как кочующие территории «белого шума» вырвались из-под контроля сектантов. Теперь они бродили по Зоне, подчиняясь неким природным законам, механизмов которых никто не понимал. Механика этого явления выглядит так: кочующая земля исчезает через положенное время, а на ее месте возникает иногда просто то, что было раньше, а иногда аномальное поле. Но в редких случаях появляется кусок пространства, где, как в консервной стеклянной банке, запечатан летний день, вещи, оставленные кем-то, лежат на своих местах и не покрываются пылью, дома не разрушаются, а ветер дует только в одном направлении. И так всегда. Никто не мог разобраться, откуда берется пространственно-временной карман, который простые старатели прозвали «банка». Как и все в Зоне, они просто объективно существовали. Закономерностей тоже было всего две: «банка» появлялась только на месте кочующей земли, и все внешние факторы никак не действовали на все то, что запечатано внутри. Но там, безусловно, можно жить, дышать и уйти когда захочется. Чем-то это явление напоминало сгинувший сейчас «теремок», хотя там шутки были исключительно с погодой, время и все остальное на заимке текло так же, как и в остальной Зоне.

– Иди за мной, быстро осмотрим подъезды и место вокруг дома. Долго снаружи стоять нельзя…

Невысокий поляк удобно перехватил ружье, почти побежал вперед, откинув капюшон и почти что сорвав с лица маску.

Потом, ненадолго остановившись, снова бросил через плечо:

– Маску уже можно снять. В Норе нет радиации, только тишина и пыль.

Я не спешил следовать его примеру, но повел стволом автомата в знак того, что услышал. С того самого момента, как смерч прошел мимо, на душе было тревожно. Вполне может быть, что Джей прав. Наверняка он прав, ведь видно же – идет уверенно, почти как у себя дома. Да и счетчик радиации давно успокоился, сменив тревожный треск на мерное пощелкивание. Однако торопиться не стоит, иногда неделю эту штуку не снимал. Привычка есть, потерплю.

– Я пока воздержусь, веди.

В доме, как и говорил Анджей, ничего необычного мы не обнаружили. Кучи бытового мусора, битых стекол и сгнивших обломков старой мебели – все это теперь было сброшено вниз. Там, в провале двух несуществующих подъездов, громоздилась приличная куча разношерстного мусора. Видимо, процесс «консервации» прошел сразу же после катастрофы на атомной станции. Вся утварь, обрывки газет и истрепанные книги были исключительно из советского периода. Уцелевшие квартиры никто не посещал уже долгое время, благодаря тому что в этой «банке» был вечный полдень, мы с напарником без труда осмотрели оба подъезда за полчаса. Следы были только на первых этажах, но по тому, как Анджей равнодушно прошел мимо, было понятно, что это место их обычной стоянки. В квартирах первых этажей все до потолка было набито обломками мебели и другим деревянным ломом. На вторых этажах по разным комнатам кто-то разложил разный стройматериал. Ребята давно нашли это место и основательно его обустроили – весь третий этаж щеголял заколоченными самодельными деревянными экранами, закрывавшими окна. Тут было относительно чисто, стояли две печки-буржуйки. В углах стояли аккуратно свернутые матрасы. Четвертый этаж был отдан под наблюдение, тут все обложено полиэтиленовыми мешками с землей, уложенными возле окон и вдоль стен. В условиях Зоны и с учетом особенностей ведения боевых действий именно здесь можно выдержать непродолжительную осаду или затяжной бой часов этак на двадцать. Чувство тревоги наконец отпустило, и я снял маску и шлем. Но особой разницы заметно не было. Воздух вокруг тоже словно бы слежался, казалось, он замер в тот самый миг, когда вместе с домом и всеми этими вещами был запечатан тут на неопределенное время.

Мы спустились вниз, Анджей доложил проводнику, что все чисто, и вскоре обоз подъехал к дому, образовав возле уцелевшей половины нечто вроде табора. Пока все устраивались, я подошел к скамейке, по-прежнему стоявшей возле развалин песочницы. Спинки, само собой, не было, но нижняя доска оказалась достаточно прочной и, даже не скрипнув, приняла мой вес. Так я просто сидел, в голове была звенящая пустота.

Подошел Анджей, присел рядом и, тоже глядя перед собой, сказал, конкретно ни к кому не обращаясь:

– Говорю же, тут тихо.

К чему-то вспомнилась какая-то глупая книжка из детства. Там герои шли через дремучий лес, их преследовали то ли орки, то ли эльфы, но факт в том, что встреча для героев ничем хорошим не кончалась. Они всю дорогу трепались о ерунде. Громко спорили без опасений, что их могут услышать чуткие уши вражеских разведчиков, а на привалах они непременно восторгались красотами и пели песни. А тут в голове ни одной внятной мысли, только ноги звенят от усталости и зудят шрамы на лице. Никакой романтики, один серый быт, несмотря на тонны удивительного вокруг.

Я лишь согласно кивнул, на что Анджей понимающе улыбнулся, показав солидную щель меж верхних передних зубов.

– Пошли мыться, тут под домом вода скапливается, чистая. Пить нельзя, но смыть грязь радиоактивную вполне можно.

– А хватит воды-то?

– Она никогда не кончается. Минут пять проходит, и все как раньше. Чудеса, пся крев!

Поляк снова утвердительно мотнул головой и развел руками. Мы вместе пошли к провалу, где за самопальной изгородью, сколоченной из обломков оконных рам, был вход в дыру, ведущую в подвал. Самое лучшее предположение, которое я смог сделать, это прорыв водопровода, хотя наверняка уже не скажешь. Вода заполняла подвал на две четверти и источала прелые запахи мокрого камня, ржавчины и чего-то еще. У стены, возле самой дыры, прямо на земле лежали два алюминиевых таза и эмалированный ковш. Анджей повесил ружье и патронташ на выступающий из стены обломок арматуры и зашел в воду по колено. Увидев, что я стою у кромки воды, приглашающее махнул рукой:

– Входи, там ковшик у стенки, бери и смывай пылюку-то! Говорю же, через пять минут вода снова будет как раньше.

Взяв белый, когда-то эмалированный ковшик, я вошел в воду и минут десять смывал с одежды, рук и лица дорожную пыль. Вода, так же, как и воздух, пахла затхлостью и болотом. Несомненно, это вода, но словно бы неживая. Даже не так, скорее не мертвая.

После помывки я хотел было вернуться к песочнице, в компанию как-то совершенно не тянуло. Но на полпути меня по общей связи вызвал Гуревич и приказал подняться на четвертый этаж. Причин отвязаться не нашлось, поэтому я снова пошел к дому и, мельком поздоровавшись с фельдшером, поднялся наверх. Охранники помогали невысокой девушке устраивать раненых, хотя покинуть повозку согласились не все. Теперь, уже вволю надышавшись затхлым воздухом аномалии, я понял почему. Всего в повозках на Кордон ехало шесть человек, все тяжелораненые. Двое из них, оставшиеся сейчас в фургоне, так и вообще сошли с ума. Слышал, что они сумели выжить после того, как сфинксы устроили охоту на небольшой отряд старателей. Звери загнали уцелевших далеко вглубь аномального поля, и те просидели, окруженные плазменным пламенем, около пятидесяти часов. Спасение тоже вышло в высшей степени неожиданным: пласт пространства начал неожиданное движение и аномальное поле просто схлопнулось. Бедолаг подобрали идущие из рейда разведчики «Альфы», но оба выживших повредились умом и никого не узнавали. Как и кто оплатил их перевозку в Бреднянск, я не выяснил, однако же, несомненно, спонсор нашелся, ибо страховка – это не для бродячих искателей приключений.

Когда я поднялся на этаж, там были только Гуревич и проводник. Сержант уже установил свой пулемет в нишу у окна с фасадной стороны. Сектор получался широкий, градусов триста. Простреливать можно было все пространство перед домом на глубину полукилометра. Никаких естественных укрытий там нет, кругом ровная как стол степь без оврагов или густых зарослей кустарника, даже деревьев нет. Семен сидел спиной к нам, проводник, не отрываясь от окуляров массивного полевого бинокля, смотрел в ту сторону, куда недавно ушла волна. Горизонт в той стороне был абсолютно черен от череды грозовых смерчей, но до нас не доносилось ни единого звука. Из внешнего мира внутрь вообще ничего не попадало, тишина вокруг была в буквальном смысле мертвая. Даже голоса звучали здесь глуше, словно бы выцветая по мере того, как ты заканчиваешь каждое слово. Сержант присел на корточки возле пулемета, жестом пригласил сесть рядом:

– Антон Константиныч, пока шли, ничего в дороге не приметили?

Гуревич был из Белоруссии, хотя внешне больше напоминал выходца с юга: смуглая кожа, черные волосы и горбатый нос. Исключением были светло-голубые с прищуром глаза, а сам взгляд был цепким, внимательным.

– За нами никто не шел, если ты об этом.

Про свои ощущения я рассказывать особо не стал, каждый тут сможет выдать целый букет фобий, если спросить о предчувствиях.

Но сержант только досадливо прихлопнул рукой по колену и снова спросил, но уже с нажимом:

– Да я ж не про следы! Ну вспомните, может, краем глаза чего видели, а?

Больше всего сейчас мне хотелось прислониться к стене и закрыть глаза. Переход неожиданно вымотал все силы, чего я за собой давно уже не припомню. И поэтому я отрицательно покачал головой, ибо пока рассказывать было нечего.

Альфовец резко поднялся и уже ровным тоном, в котором тоже сквозили усталость и напряжение, сказал:

– Ладно, будем считать, что мне показалось… Стоим по двое, первая смена ваша с Семеном. Бандуру оставлю, неспокойно как-то на душе.

Гуревич указал мне на пулемет и направился к лестнице, на ходу вынимая из нагрудной кобуры пистолет. Потом он остановился и хотел было что-то добавить, но, передумав, махнул рукой и скрылся внизу. Я передвинулся к пулемету и осмотрел оружие. Вопреки уставу отряда, это был не наш, а американский десантный М249 с выдвижным прикладом и укороченным стволом[11]. Штука неплохая, хотя мне привычней отечественный «калаш». Я открыл крышку, проверил ленту и, поправив немного сбившееся звено, вернул все в боевое положение. Затвор клацнул, оружие было готово к стрельбе. Сержант пользовался неплохой четырехкратной оптикой. Поэтому сектор сквозь него был виден как на ладони. На расспросы обозного начальника я не обратил внимания, а точнее, мне не было до них дела. Здесь безопасно, в этом я уверился после того, как случайно попробовал затхлой воды из ямы под домом. Жизнь покинула это место настолько, что даже нечто враждебное не сможет тут долго оставаться. Усталость появилась только тут, словно бы «банка» вытягивала силы, сам вкус жизни.