Хрустальное яблоко - Шаг за грань

Олег Верещагин, Алексей Ефимов

Шаг за грань

1. Распахнутая дверь

Двадцать девятый год Промежутка

Девятилетний Борька Рокотов, сердито всхлипывая, рассматривал в зеркало ванной свою губу. Оттопыренная, она и без этого казалась втрое больше, чем обычно. Хотя – какой там «казалась», она такой и была, а изнутри ее «украшала» черная рана.

Губу Борьке разбил его лучший друг Витька Галюшин буквально двадцать минут назад. Начиналось все вполне обычно. Встретившись после школы, мальчишки, как договаривались, отправились на Волгу – проверить первый раз поставленные этой весной рачьи вентеря. Там они вздули двух пиратов с противоположного берега, которые тоже решили проверить вентеря, только чужие – пираты бесславно бежали, оставив ликующим победителям в качестве трофеев одно весло, две пары кедов и удочку. Борька и Витька решили немедленно, что агрессоры были на год («не, на два…», «да не, ты помнишь, здоровые такие, я прям до носа еле допрыгнул – на три!..») старше, и отпраздновали победу костром и прыжками вокруг него с дикими воплями, от которых лягушки в затоне массово попадали в воду в обмороке. Потом оказалось вдобавок, что раков попалось немерено.

И вот тут все и произошло. Витька немедленно заявил, что самый большой рак у него. Он, Борька, вежливо указал, что – нет, фиг, вот самый большой – клешни как раздвинутые пальцы на руке – и он в Борькином вентере. И честно предъявил рака. Тогда Витька мерзко засмеялся и безосновательно ответил, что это только так кажется потому, что у Борьки руки маленькие, как у девчонки.

Борька въехал лучшему другу в ухо…

…Раскрытые вентеря упали с обрыва, и раки обрели свободу, положив конец спору о своей величине. Кроме того, утонули сами вентеря. Друзья заметили это уже позже, так как в тот момент они, окончательно потеряв человеческий вид, с урчанием, визгом и прочими малочеловеческими звуками катались вокруг костерка, терзая друг друга совершенно беспощадно и собирая на одежду весеннюю траву, грязь и пепел. Расцепились они только когда вкатились в костерок.

Оба являли собой жалкое зрелище – перепачканные, ревущие от ярости в два ручья каждый, встрепанные. Но Борьке повезло меньше – Витька успел заехать ему головой в подбородок – видимо, случайно – и вот…

…Набрав в рот жидкость для полоскания, мальчишка тихо заныл и, поспешно плюнув в раковину, стал яростно полоскать рот водой, приплясывая на месте от жжения. Потом опять исследовал рану и вздохнул. Да уж. И это еще никто не видел – он пробрался домой через огород, таясь за свежей зеленью… Одежду засунул в стирку в надежде: мама решит, что «это уже давно тут лежит», переоделся, пригладился более-менее… но вот губа…

Борька опять всхлипнул и поклялся, что больше никогда Витьке словечка не скажет, раз он такой гад, предатель, да еще и по лицу головой бьет. Все. Дружба кончена. Навечно.

От этой мысли мальчишке стало совсем плохо, и он поплелся к себе в комнату – точнее, в комнату, которую делил с двумя младшими братьями. В голову лезли мысли, что драку вообще-то начал он сам, воспоминания, как ошалело моргал Витька, когда уселся на землю от удара в ухо, раздумья о том, что ухо у Витьки распухло, как вареник, и гудит, наверное…

А все равно сам виноват!!!

Усевшись на ковер, мальчишка включил телевизор. Новенький, стерео. Низачем включил, просто надеясь наткнуться на какую-нибудь передачу, которая его развеселит – ничего из любимых Борькой программ (типа документалок про освоение Солнечной, мультиков серий «Витязи» и «Серый конь мой» или концертных программ по старым песням) в это время еще не шло.

А включив – вздрогнул от неожиданно и властно вторгшихся в комнату звуков гимна «О, Россия!» и поднял голову. На фоне развевающегося государственного флага с гербом Империи сидел в кожаном кресле с высокой спинкой и смотрел прямо на Борьку…

…Борька ошалело уставился в экран. Личное обращение Императора к согражданам было чем-то неслыханным – ведь Император не политик из прошлого, ему нет нужды поднимать свою популярность дешевыми обещаниями. К нему мог прийти любой. Он приходил к людям редко… Да и оторвать все русское население Земли и других планет Солнечной системы от их важных и интересных дел – это не фунт изюму. Вне всяких сомнений, предстояло услышать нечто… нечто экс-тра-ор-ди-нар-но-е. Необычное, на взрослом языке.

И Борька не ошибся.

Всем знакомое по стерео помещение отнюдь не поражало роскошью, напротив, это был самый обычный кабинет человека, который работает всерьез и много – и лишь многочисленные терминалы спецсвязи давали понять, какова власть обитателя этого кабинета.

Сам Его Величество Василий тоже не слишком походил на Императора – невысокий, подтянутый мужчина, с узким, почти лисьим лицом и коротко подстриженными светлыми волосами. Он был одет в гвардейский офицерский мундир без знаков различия. Трудно было поверить, что еще в бытность наследником престола этот человек заслужил репутацию одного из лучших пилотов Солнечной системы, а позднее стал автором нескольких блестящих работ по гиперфизике. Все знали, что космос был страстью Его Величества – за десять лет его правления население внеземных колоний, и до того немаленькое, увеличилось вдвое, а внеземная промышленность – едва ли не вчетверо. Сам Его Величество еще в двадцать лет прославился полетом через хромосферу Солнца на им же сконструированном корабле – подвиг, не удававшийся доселе никому и принесший уникальные научные результаты, – а позднее руководил не менее уникальной «глубокой» экспедицией в атмосферу Юпитера, которая поглотила не одного отличного пилота-исследователя.

Солнечная система была велика – и неизученного в ней должно было хватить еще на тысячелетия, – но ни один мир в ней, кроме Земли, не был изначально пригоден для жизни, и это совсем не нравилось Борьке – в свои девять лет он прямо-таки бредил далекими планетами, по которым можно ходить без скафандра. Ждать, когда полностью сработает на Марсе и крупнейших спутниках планет-гигантов проект «Атмосфера»? Долго… скучно… Но тут уж ничего не поделаешь – межзвездные полеты невозможны. Хотя гипердвигатель был создан более полувека назад, его нельзя было использовать – мощности реакторов не хватало, чтобы совершить прыжок, и после нескольких катастроф исследования в этой области закрыли. А три посланных в Дальний Космос «медленные» экспедиции на кораблях с работающими на межзвездном водороде термоядерными двигателями Буссарда так и не вернулись и быстро перестали даже выходить на связь… Поначалу казалось, что постепенное развитие земной техники решит эту проблему, но уже через несколько лет ученые развели руками – они уперлись в потолок, обусловленный самими физическими законами. Альтернативой гиперприводу мог стать только квантовый двигатель, но вот его-то никак не получалось создать.

– Господа, – начал Его Величество, и его голос зазвенел торжеством. – Друзья. Братья мои и сестры… – Борька вдруг изумленно понял, что Его Величество… ой, нет… не может быть… волнуется! Мальчик подобрался и аж наклонился к экрану в готовности ловить каждое слово. «Вы только скажите, – мелькнула горячая мысль, – а уж мы… мы…» – На данный момент у нас есть все основания утверждать, что проблема, беспокоившая человечество последние полвека – проблема недостижимости звезд, – на самом деле коренится вовсе не в бессилии земной науки, как мы, увы, уже привыкли считать. Все вы знаете, что задача перехода в гиперкосмос нами давно решена, вопрос лишь в энергии, которую наши реакторы не в состоянии обеспечить. Человечество оказалось заперто в Солнечной системе. Мы не могли исследовать Галактику непосредственно, но тем усерднее вели астрономические наблюдения. И недавно наши ученые – профессор Белозерцев из Петербургского института гиперфизики и профессор Джон Кауфман из Эдинбургского астрофизического института – совершили поразительное открытие. На самом деле многие физические законы, которые мы привыкли считать чем-то вечным, вовсе не являются неизменными. По некоторым, до сих пор еще неизвестным причинам вся центральная часть нашей Галактики оказалась погружена в зону, в которой не действуют гиперприводы – и, следовательно, невозможны межзвездные полеты. Но, как нам удалось установить, эта зона медленно – конечно же, по астрономическим меркам, – но неотвратимо сжимается. И от имени всей Империи я заявляю – уже в ближайшее время – ближайшее время по меркам человека, его жизни, а не меркам Вселенной – настанет момент, когда звезды во всем их манящем величии станут близки нам! По самым последним расчетам, нам осталось ждать не больше года. Нам же с вами предстоит достойно ответить на вызов, который бросит нам Вселенная, и сильно расширить пределы нашего обиталища – в сравнении с теми, к которым мы привыкли и которые так уютно обжили…

Его Величество сделал паузу, и Борька с трудом перевел дух – как оказалось, он все это время не дышал. Просто забыл – неудивительно, когда вот так, вдруг, сбываются твои самые смелые мечты. И это что… это вот так… просто?!

– Я сказал «вызов»? – продолжил речь Император. – Что ж, я не ошибся. Это будет величайший вызов за всю историю человечества. Не только нам откроется Вселенная. Мы тоже откроемся для Вселенной. Вековая загадка чужого разума наконец решена – за все время существования Земли никто не прилетал на нее – просто потому, что не мог. Но отныне покров Медленной Зоны не будет защищать нас. Любой корабль любой расы отныне сможет достичь Земли – и никто не поручится, что намерения гостей окажутся добрыми. Там, – Император показал рукой вверх, – нас ждет невиданно огромный мир, в котором миллионы цивилизаций развивались тысячи лет. Мы – не более чем дети, которые вышли на порог родительского дома, не более чем юные моряки, которые готовятся впервые выйти из уютной гавани в море, где безумствуют грозные шторма. Мы пока что ничего не знаем о том огромном мире – но мы должны быть готовы ко всему, даже к вторжению, направленному на то, чтобы уничтожить нас. Времени осталось очень мало – и поэтому я, как и мой коллега, Император Англо-Саксонской Империи, Его Величество Эдуард VII, объявляем на Земле военное положение. Отныне все силы двух наших Империй будут направлены на производство гипердвигателей и на оснащение ими наших кораблей. Кроме того, во имя обороны Земли нам предстоит решить огромную по масштабам задачу – создать военный флот, который сможет обеспечить защиту нашей Родины от врагов, потенциал которых мы пока даже не в силах представить. Наши армии, которые за долгое время мира превратились в воспитательные центры для юношей, должны вернуть себе былую мощь. Наша промышленность должна обеспечить их новым и самым современным оружием, а наши ученые должны начать разработку еще более совершенного оружия, а также вернуться к разработке оружия, изготовление которого ранее было признано нецелесообразным. Наши биологи и медики должны быть готовы к встрече с самыми фантастическими формами жизни, многие из которых наверняка окажутся смертельно опасными. Наши ксенологи должны выйти из тени и превратить свою доселе абстрактную науку в нечто такое, что позволит нам установить контакт даже с самыми невероятными существами. Наши дипломаты должны стряхнуть пыль со своих навыков и быть готовыми к переговорам, от которых, возможно, будет зависеть судьба наших Империй. Для человечества настала пора выйти в Большой Космос – и я призываю всех и каждого поддержать этот прорыв. Нам нужны рабочие на звездолетные верфи, нужны моряки для новых кораблей и солдаты для нашей новой армии. Нужны врачи и ученые, исследователи и экспериментаторы. Нужны те, кто не побоится покинуть Землю и сделать своим домом новые миры. Нет, я не оговорился, товарищи, – вопрос о колонизации подходящих планет уже решен. Человечество не может вечно оставаться в Солнечной системе, мы должны выйти в Большой Космос – и пойти дальше не в хрупких скорлупках звездолетов, а на прочной базе населенных планет, ставших новым домом Человечества. Возможно, наш путь не будет легок и нас встретят те, кто не желает нам добра. Что ж: мы будем готовы и к этому. Нам есть что вспомнить. Мы подняли наши Империи из руин, из праха рухнувшей цивилизации. И вот теперь – мы поднимем их к звездам.

Император отчетливо перевел дух, несколько секунд молчал. Потом неожиданно широко улыбнулся и сказал, разведя руками:

– Вот. Я поздравляю всех. Есть с чем, честное слово.

– МаааАААА!!! ПаааААА!!! – истошно завопил Борька (все это время он буквально смотрел в рот Его Величеству и только кивал снова и снова, сам того не замечая), вскакивая и опрометью бросаясь к выходу из комнаты. Зацепился за стул, с шумом полетел на пол, яростно пнул стул в сторону, как живого врага, опять вскочил, вылетел в дверь и ссыпался по лестнице с грохотом землетрясения, не переставая вопить.

Сразу внизу он попал в руки вбежавшего с улицы отца. Смеющийся, раскрасневшийся мужчина подбросил старшего сына к потолку и, с размаху посадив себе на плечи, вышел на крыльцо. Следом почти выбежала мама, несшая на руках таращившего глаза маленького Тошку; трехлетняя Ладка спешила позади сама, в восторге от поднявшейся суматохи.

Средний из братьев – Вовка – взобравшись на забор, что-то верещал наружу, наверное – приятелям. Дед Семен – Борька обалдел, качаясь на плечах отца, – с уханьем, гиканьем и свистом плясал посреди двора вприсядку. Смеющаяся баба Дина махнула рукой дочери:

– Наших зови всех! Скорей зови, отца унимать!

– Молчи… баба! – почти не сбивая дыхания, рявкнул дед. – Я… с детства… мечтал! Эх, старый я! – и, подскочив, сел в воздухе на «шпагат». – Старый, пропали мои мечты пропадом! Ух-хаААА!!!

Борька прислушался. И понял, что поселок полнится гулом – слитным, катящимся, ликующим. Гул – шум голосов, шаги, смех, выкрики – наваливался отовсюду-отовсюду. Мальчик никогда не слышал такого. И вскрикнул удивленно, когда руки отца вдруг сжали его под бока и взметнули еще выше – так, что он увидел сразу все улицы, заполнявшиеся кипением народа.

– Запомни, сынок! – крикнул отец. – Этот день! Запомни!

И Борька закричал – звонко и громко – первое, что пришло ему в голову:

– УррррррРРРРАААА!!!

– …раааААААА!!! – отозвались улицы – словно ждали лишь этого детского крика, восторженного, как сама искренность, и звонкого, как веселый водопад.

* * *

Со дня сотворения мира

легенды слагались веками,

но не было дерзостней мифа,

чем миф о крылатом Икаре…

Мы медленно всходим по трапу.

Мы смотрим на землю влюбленно.

Нас ждут голубые пространства

прекрасного Млечного лона.

И вот чуть приметною вехой,

укутанная облаками,

плывет колыбель человечества,

покачивая материками.

Старенькая,

обжитая,

с повернутой набок осью…

В ее позывных – ожиданье,

в ее позывных – беспокойство:

А вдруг мы закружимся в млечности,

молниями испепеленные?!.

…Гордись, колыбель человечества:

мы выросли из пеленок![1]

2. Кто стучится в дверь ко мне?

Второй год Экспансии

Предупреждение

Дэм-Торсад, столица Империи Сторкад, будто заклеймил меня. Он во мне, хотя я постоянно пытался стереть его гнилостный след в моей памяти. Он воздвигнут в воспоминаниях – кошмарах, на самом деле – и я не могу остановить его тлетворное влияние на разум. Пятьдесят долгих лет я всеми силами старался освободить себя от мучительных образов этого жестокого и озлобленного общества. Я могу вырваться из давящих стен города, но яркие воспоминания остаются. В памяти он выглядит не процветающим мегаполисом, а огромным памятником… Памятником людям, чей инертный разум настолько придавлен традициями и привычками, что их жизнь подобна той, какую вели их предки тысячи лет назад.

Я не мог не заметить, что в обществе их глубоко укоренилась несправедливость. Знать подавляет обычных людей, которые, в свою очередь, растаптывают рабов. Талант ничего не значит, о людях судят исключительно по социальному статусу. Воспитываются и одобряются подсиживание и клеветничество. Знатные старики глубоко завидуют усердной молодежи и испытывают извращенное удовольствие, раздавив кого-нибудь из них своим влиянием. Простолюдины же благоговейно смотрят на знать, страстно желают ее положения и власти, но связаны традициями крепче железных кандалов.

Понятие прогресса чуждо сторкам. Кажется, что эта громадная Империя построена лишь стечением обстоятельств и удачей. Но как только ты узнаешь больше об их замысловатой системе, появляется ощущение, что они – словно большой могучий зверь, небрежно продирающийся вперед и растаптывающий любое препятствие. Этот зверь – не тупое здоровенное травоядное. Это хищник. Хищник с жестоким умом и без какого-либо намека на сочувствие. Их успех не в стремительных действиях, он достигается неторопливым и четким планированием, что может занять десятилетия. Но сторки умеют ждать.

Попадая в безупречно сплетенную знатью паутину, знай – это больше чем попасться самому, сюда же могут попасть твои дети и дети твоих детей. Выбраться не проблема. Проблема выбраться живым.

За проведенное в Дэм-Торсаде время я стал ненавидеть и презирать сторков. Их общество слишком во многом радикально отличается от нашего. Но я научился никогда не недооценивать их. Путь сторков беспощадно действенный, и я даже сейчас, после победоносной для нас войны, против воли восхищаюсь всеми их достижениями за века.

Из автобиографии Яромира Лещинского, первого посла Русской Империи в Империи Сторкад (3–5 гг. Экспансии)

Братья по разуму

Капитан Рэн кен ло Илвэри был в растерянности.

И пусть она выражалась всего лишь в слегка приподнятых плечах, украшенных неброскими контрэполетами повседневного мундира, а лицо капитана, обращенное к панорамному иллюминатору ходового мостика, оставалось обычным лицом сторка хорошего Рода – спокойным и чуточку надменным, – несмотря на все это, капитан Рэн кен ло Илвэри был в растерянности.

Он понимал, что эту растерянность видят все. Понимал, что надо сказать офицерам хоть что-то, после чего мир обретет привычные опоры и очертания хотя бы вчерне. Но это понимание затмевалось, парализовывалось мыслью о происходящем перед его глазами. Более того, он мог бы поклясться, что подчиненные, видящие его растерянность, сейчас о ней не думают совершенно – все их существо заполнено тем же изумлением и неверием, что и у него, капитана. Реальным оставался лишь голос штурмана, читавшего все новые и новые координаты. Но – эти координаты!!!

Рэн кен ло Илвэри даже в детстве не интересовался проблемой Медленной Зоны. Он просто знал, что такая зона есть, он выучил о ней достаточно, чтобы пройти проверки и испытания… но скажите на милость, кто станет всерьез рассуждать о весе тени? Какой смысл – хотя бы теоретический, хотя бы самый отвлеченный! – в этих рассуждениях? В Космосе – огромном и невообразимо сложном – да! – есть граница, за которую невозможно проникнуть. Изгибы ее довольно прихотливы, но они рассчитаны, записаны в каталоги и – совершенно безопасны. Лишь астрономы изучают лежащие в Медленной Зоне звезды. Оттуда не приходит никакая информация (если не считать легенд – например, о каком-то смешном беспилотном аппарате, якобы найденном дайрисами и содержавшем подробные сведения о какой-то планете вокруг какого-то солнца и запущенном какими-то аборигенами этой неведомой планеты…). Когда – очень давно – сторки выбрались в космос и наткнулись на границу Медленной Зоны – было много попыток проникнуть туда. С кораблями не происходило ничего страшного, их просто «вышибало» из гипера, как выразился кто-то. Потом был период, когда на почве этого феномена расцвели буйным цветом различные теории. А еще потом Медленная Зона стала просто такой же данностью, как многие другие неразрешимые загадки Космоса.

Ну… конечно, не совсем такой. Мало кто из мальчишек не мечтал о том, как он найдет способ, и Сторкаду откроются новые звезды, вот же они, видны в телескопы! Об этом мечтали даже дети из Низших Родов. Но это были всего лишь детские мечты…

…Капитан вздрогнул. Штурман смотрел на него растерянно. Он перестал говорить, очевидно, отчаявшись перечислить все те цифры, что мелькали на экране.

– Я поставил автоматическую проверку гиперполя, – пояснил он. – Я не понимаю… Такое ощущение… – Он замолчал, судя по всему, сам не веря тому, что хотел сказать.

– Да при чем тут ощущения?! – нетерпеливо, высоким от волнения голосом сказал кто-то из младших офицеров. Капитан не оборвал его. – Все же ясно! Я читал об этом, о такой теоретической возможности, ее предсказывали, только в сроках расходились, и никто не называл близких к нашему времени – Медленная Зона начала откатываться!

Рэн кен ло Илвэри смерил офицера взглядом. Потом повернулся к иллюминатору.

– Похоже, вы правы, – сказал он.

И тут же мостик наполнили голоса – говорили все офицеры, говорили, забыв о всегдашней сдержанности. Капитан не обрывал их. Мысль снова работала четко, хотя где-то на заднем плане разума полыхало лесным пожаром изумление и неверие – открываются Недоступные Звезды?! И он – он! – обнаружил это первым! Но это же, это же, это же…

Его рейдер был загружен рабами с Арк-Сейора, которых ждали на Арк-Федане. Но любой капитан флота имел право на свободные действия в условиях форс-мажора, а сложившаяся ситуация подходила под форс-мажор по всем параметрам. И нужно было быть древесным слизнем, чтобы – даже не имея на то прав! – не попытаться «пощупать языком» новое.

Движением руки капитан подозвал карго-офицера:

– Освободите половину трюмов, на ваше усмотрение.

Карго-офицер отсалютовал и быстро вышел, на ходу отдавая приказы в диск коммуникатора. «Освободить трюмы» в данном случае значило просто выбросить рабов в открытый космос, однако сейчас капитану было не до сантиментов, возможная добыча могла стоить во много раз дороже. Склонившись к штурману, Рэн кен ло Илвэри негромко приказал:

– Вон та звездочка, – и просто ткнул в экран. – Давайте курс. Попробуем на легких крыльях… – и, выпрямившись, прочел курс громко, вслух.

На мостике установилась тишина, в которой металлическим звоном прозвучали последние слова командира:

– Сила с нами, мужи Сторкада!

– Сила с нами! – отозвался слаженный хор. И на этот раз в нем не было и тени дежурной слаженности – только откровенный энтузиазм, только рев стаи накъя’тт, пикирующих за добычей.

Обычные школьники

– Вставай, друже, рассвет занялся, и схватка ждет нас!

Вообще-то, когда у тебя над ухом с утра пораньше орут такое, а открыв глаза, ты видишь на экране окольчуженного витязя с воинственно торчащей бородой – может и крыша подломиться. Но Генка, приоткрыв один глаз, дотянулся до пульта, и экран выключился.

Однако вставать и правда было пора. Пружинисто потянувшись и достав противоположные стенки пальцами рук и ног, Генка улыбнулся в потолок, разглядывая крест светящихся панелей, и со вздохом закинул ладони под голову. Повысив голос, запросил:

– Метеорология, как обстановка?

– В комплексе без изменений, – отозвался мелодичный голос справочного. – Снаружи утро, минус тридцать градусов по Цельсию, ветрено. Ожидается пылевая буря.

Было 7.00, а значит, завтрак ждал на столе. Интересно, пришел ли отец, подумал Генка и, встав прыжком, потянулся снова, потом резко нагнулся за гантелями. Судя по шуму, отец был в душе. А мама, наверное, все еще спала. Где Машка, и спрашивать не стоило, она ни за что не встанет раньше половины восьмого, если только ее не разбудит мама, да и тогда Машка ухитряется прятаться в кровати, словно суслик в норе. В результате, она всегда просыпает, а потом мчится на занятия, как солнечный призрак. Такой же красивый, неуловимый и опасный в своей стремительности.

За большим окном ронял листву осенний лес. Красивый такой, с вьющейся между ясеней тропкой и алыми кустами терновника, с голубым небом между крон… Жаль, что голография. Нет на Луне-11 лесов, если не считать здоровенного парка. Но он под куполом, а это немного не то. Нет, там воздух, ветер, «солнце» – все, как настоящее.

Но «как» настоящее – это все-таки не настоящее.

Генка очень любил свою планету. Нет, это правда было так – и красные пески-барханы, и черные скалы, и фиолетовое небо с ослепительным кружком класса F2, Зрачком. И бури любил, и все вообще. Он полюбил Луну-11 сразу, как только прилетел сюда, первой верной и глубокой любовью…

…но этот пейзаж не менял почти никогда.

Луну-11 открыли два года назад, сразу после того, как рухнула Зона – и почти тут же, в числе первых, на нее прилетели Никишовы. На Луне оказались гигантские залежи минерала лопарита – сырья для добычи тантала и ниобия, поэтому на планете была (и есть, и будет) нужда в инженерах, а Никишовы и были инженеры, только он – проходческих машин, а она – глубинной разведки.

Короче говоря, Луна-11 – не какое-нибудь там захолустье. Тут два грузовых и пассажирский космопорты, которые никогда не пустуют. Но туристов не бывает. Луна – не планета. Десять процентов кислорода в атмосфере, высокая радиоактивность, ужасающие ветры и почти ноль фауны-флоры.

Поэтому весь родной город Генки – Красный Порт – лежал под землей, выставив на поверхность лишь терминалы портов да парк под мощным защитным куполом. Луна-11 была немногим меньше Земли, но город – Город, как его еще называли – тут был только один, и жил он, подчиненный добыче лопарита. Подземные шахты и коридоры по площади были уже больше самого Красного Порта, и хватит их еще на века, точных цифр Генка не помнил, хотя они это учили.

Нельзя было сказать, что у колонистов легкая жизнь. Если мерить жалованьем – оно было просто огромным, так как шло сразу по дюжине статей от нескольких ведомств. Но бесплатных товаров и услуг, которые недавно начали появляться в метрополии, тут не было. Техническое обслуживание, впрочем, на уровне, это признавали все. Генка вспомнил, как в прошлом году на Надежде тамошние пацаны кулаки сгрызли от зависти, когда узнали, что на Одиннадцатой в каждой квартире полный набор бытовых автоматов. Зато на Надежде нет вспышек радиации и такой тяжеленной работы у взрослых. Отец Генки после шестичасовой смены спал полсуток, и еще часов шесть к нему лучше было не подходить… Ну и развлечений на Одиннадцатой было поменьше, чем на планетных колониях, что уж говорить о метрополии… Было даже искусственное море. А вот домашнего зверька не заведешь – не выжить ему в бронированных коридорах с оптимальной температурой, влажностью и искусственным (пусть и совсем солнечным по научному спектру) светом. Поэтому вот кому на самом деле завидовал Генка, так это мальчишкам, у которых жили собаки, кошки, лошади, коровы, да кто угодно, хоть хомяк на жердочке!!! Генка и на хомяка согласился бы.

И все-таки он хотел работать тем же и там же, где и отец. В будущем году мальчишка собирался лететь учиться на Землю. Вообще ему нравилось многое – история очень нравилась, и нравилось пилотировать самолеты, а иногда хотелось стать воздушным десантником. Но всякий раз, когда школьники посещали шахты, все эти желания разом отступали…

Никишов-старший работал на «мыши» – горном проходчике. Тот и правда походил на большеголовую, короткотелую мышь с большим длинным хвостом. «Глаз» – блистер кабины оператора. «Рот» всегда открыт, «верхняя челюсть» его – плазмотрон, короткобойный, но мощный, он выжигает лопарит, превращая его в расплав вместе с породой, и эта масса течет в «нижнюю челюсть» – хобот, по которому расплав подается в составленный из автономных вагонеток «хвост». «Мышь» ползет себе на двух парах гусениц, бесконечно и неспешно выжигая перед собой туннель. Едва заполняется охлаждаемая автоматически подающимся жидким азотом вагонетка, как она тут же отцепляется и едет на завод, который тут же, в шахте. Там параллелепипеды расплава вновь идут в печи, и уже готовые слитки металла загружаются в очередной балкер в одном из грузовых портов. И – вперед, к звездам! Почти все мальчишки хотели работать именно на проходчиках, но на практике меньше чем у половины получается выдержать хотя бы треть взрослой смены – тяжело. «Мышь» управляется мускулопультами, ты сидишь в тяжелом скафандре голый и почти ничем не можешь шевелить, кроме рук, а жара от плазмотрона такая, что печет даже сквозь блистер и скафандр. У Генки получалось – он был не то чтобы сильный, но выносливый, это признавали все. Недаром в пионерских походах он всегда ходил разведчиком и мало кто мог его «перепрыгать» на теннисном корте.

Квартира Никишовых – большая, пять комнат – располагалась на втором жилом ярусе, 17-я линия, № 85. А в этой квартире одна из комнат находилась в полном распоряжении мальчишки со всем барахлом – от мощного компьютера «регина» до древних, еще бумажных, книжек Александра Афанасьева, которые Генка чохом купил в букинистическом на Земле.

Середина мая второго года Экспансии – даже на календарь смотреть не нужно. Сегодня в школе Генке нужно было читать доклад о Третьей Мировой. Он неожиданно вспомнил об этом именно сейчас и понял, почему такое хорошее настроение. Генка неделю готовился к этому докладу, на который сам напросился, – готовился тщательно, даже можно сказать – любовно. Диск с докладом лежал на столе.

Именно поэтому Генка настроил побудку на упоминание о схватке.

* * *

17-я линия в этот час принадлежала спешащим на рейсовик школьникам. Улицы на Одиннадцатой были почти настоящие – если не поднимать голову к потолку и не обращать внимания на одинаковый в любое время суток свет.

Почти около двери Генку поджидали Алька Хотько и Богдан Равиков. Если Алька была одета почти так же, как сам Генка (в смысле – сапоги, джинсы, тонкая ветровка, только на девчонке – защитная пионерская, а на мальчишке оранжевая, в цвет комбинезона проходчиков, галстуки), то Богдан оказался в своем репертуаре. Затылок и виски выбриты, волосы надо лбом торчат семью прядями, зафиксированными лаками всех цветов радуги; брюки – одна штанина джинсовая, вторая – из металлизированного вельвета – обрезаны выше колен, наколенники – белый и черный – украшены шипами; на груди майки – герб Империи, только Хадарнави копьем поражает не демона, а недоуменного сома… Даже сапоги не как у людей – носы сверху обрезаны, и торчащие пальцы покрашены по ногтям черным лаком. Маечку его Генка раньше не видел и не мог сказать, что она ему понравилась – Генка не любил шуток над символикой. В такие минуты он искренне жалел, что на Одиннадцатой нет обязательной школьной формы. И еще временами удивлялся, что этот придурок – его лучший друг…

Хотя нет – придурком Богдан не был. Еще в прошлом году он отхватил бронзу в Императорских Юношеских по классу «малый реактивный», а в начале этого получил Премию Цесаревича за разработку маячной системы посадки авиатранспорта. Ну, нравилось парню выставлять себя то ли придурком, то ли просто асоциалом из старых времен. «Свобода – так на всю катушку!» – как иногда говорил Богдан.

Алька тут же начала с подъемом рассказывать о том, как позавчера они с девчонками проверяли снаряжение для вылазки к одному горному кряжу на предмет находки там артефактов Рейнджеров. Это у нее пунктик. Ну что Рейнджерам делать на такой планетке, как Одиннадцатая? Но энтузиазм заражает – Генка слушал, кивал, мычал, а когда Богдан начал за Алькиной спиной корчить утрированно-вдохновенные рожи, не выдержал:

– Кончай!

Алька обернулась, немедленно все поняла и, вспыхнув, сказала:

– Свинья! – и ускорила шаги, оторвавшись от мальчишек.

Богдан не смутился. Его вообще трудно было смутить, он сам предпочитал делать это. Как, к примеру, два месяца назад, когда он изложил на социологии свою теорию окружающего мира. По его мнению, все вокруг – большой эксперимент, поставленный Мировым Разумом, и эксперимент этот близок к завершению, о чем свидетельствует константа убывания энтропии, каковая энтропия является неотъемлемой частью процесса развития цивилизации: как она сойдет на нет – тут всем и Армагеддон. Виктор Борисович, социолог, выслушал Богдана в полном спокойствии, поставил ему за семинар «пять» и вежливо попросил более не читать на ночь Шопенгауэра, а если уже свербит – взять «Комментарии» англосакса Озрика Генти.

– Чего ты заводишь ее? – толкнул Генка Богдана под ребра.

Тот пожал плечами и вместо ответа объявил:

– А вон и транспорт.

Внутренний транспорт в Красном Порту – открытые автоматические электровозы, идущие по заданным маршрутам. Один такой стоял на углу 17-й и 18-й линий, и с него уже махали ребята и девчонки, одноклассники друзей. Алька, по-прежнему не оглядываясь на мальчишек, запрыгнула на платформу первой и подсела к своим пионеркам.

Отвечая на приветственные тычки, мальчишки пробрались на свободные места – и Богдан тут же воткнулся взглядом в установленный на носу платформы экран. Генка вытянул ноги в проход и бросил ворвавшейся на уже двинувшуюся платформу Машке:

– Проснулась?

– Мама велела тебе передать, чтобы ты не задерживался сегодня в школе, – заявила младшая сестричка, села наискосок и достала из рюкзачка каталог одежды.

Платформа набрала скорость и выскочила на транспортный ярус, по которому потоком неслись вагонетки. Полосы для городского транспорта были почти пусты. Генка устроился удобней и благожелательно осмотрелся. Ребята вокруг менялись разной ерундой вроде дисков с новыми фильмами и минералов для коллекций – этим на Одиннадцатой увлекались даже девчонки. По рукам ходили несколько номеров «Пионера», «Костра», «Вестника Русской Империи» и местной газеты «Вокруг порта».

Все, как обычно.

Платформа вылетела на верхний ярус, и Генка заметил, как сидящая справа девчонка с рюкзачком на коленях вздрогнула и привстала, безусловно выдав себя, как приезжую – даже если бы Генка не вспомнил, что не видел ее раньше.

Ну, это в самом деле было жутковато. Керамлит невидим, а несущие арки тоннеля – очень тонкие, поэтому по первому разу всем кажется, что платформа с разгону выперлась на поверхность. Слева и справа ветер срывал с верхушек барханов, отливавших червонным золотом, вихри красного песка. Чуть подальше видна была около черных скал машина ремонтников – там гектар за гектаром серебристо поблескивали солнечные батареи, питавшие все поселение энергией. В здешних местах это был самый дешевый и выгодный способ. Над скалами поднималась угловатая громада корабля – медленно, она казалась вообще неподвижной, от решеток лидаров до острых копий пламени из реверс-моторов.

– Балкер «Слон» уходит на Землю, – сказал Генка, чуть нагнувшись через проход к девчонке. – За горами, там – грузовой космодром.

– А? Да, спасибо… – Девчонка бледненько улыбнулась, потом вздохнула и как-то очень мило наклонила голову вбок. – Я перепугалась.

– А все пугаются первый раз. – Генка улыбнулся как можно шире и мужественней. – А ты новенькая, это точно. Как тебя на Одиннадцатую занесло?

– Не меня, а папку, – пояснила она, но тут же поправилась, очевидно, опасаясь обидеть старожила: – Но мне тут нравится!

– Неужели?! – изумился Генка, и новенькая рассмеялась. – А кто у тебя отец?

– Новый начальник портовой полиции, – гордо сказала она и наконец представилась: – Я Уля… Ульяна Устинова.

Все три космопорта Луны охранялись своим полицейским подразделением – оно и больше, и не такое бездельное, как городская полиция, в его ведении и посты лидарного предупреждения, и противокосмическая оборона, и таможня… Короче, начальник портовой полиции – фигура, даже если и у него половина функций – фикция. Например, та же ПКО – от кого обороняться? Или таможня – ну скажите на милость, откуда в космосе контрабандисты? Космос-то открылся, а вот мечты и надежды встретить в нем высокоразвитый технический разум, похоже, так и остаются мечтами и надеждами…

– Никишов, Генка, – кивнул Генка, а больше ни о чем они поговорить просто не успели – платформа подкатила, снижая ход, к мраморной арке, на которой золотом было высечено:

Нельзя воспитать мужественного человека, если не поставить его в такие условия, когда бы он мог проявить мужество.

А. С. Макаренко

* * *

Как очень часто бывает на нервном подъеме, Генка плохо запомнил, как делал доклад. Знал, что было тихо и все смотрели на него. Наверное, одноклассники и отворачивались, и двигались, но Генка этого не заметил, ему все запомнилось именно так – повернутые к нему знакомые лица и неожиданно незнакомо построжавшие глаза.

У него все было рассчитано по минутам, однако он не следил за временем – тема подхватила и несла его сама. Такое же восторженное состояние мальчишка испытывал и когда готовился к докладу, читал выбранную литературу. Люди страшной и святой эпохи, о которой он говорил, представлялись ему кем-то вроде витязей из эпоса. Всего-то – мир со всеми его людьми, с космосом, с журналами и выходными, с фильмами и песнями, с Землей и звездами – вот этот хороший, добрый, веселый мир есть только потому, что они тогда умирали, голодали, сражались и оставались непоколебимы, как… нет, не как скалы, куда скалам – как настоящие люди!

Генка опомнился, только когда закончил доклад.

– Вы все знаете эти слова, и я вполне могу отнести их к людям, о которых сейчас рассказывал… «Им страшно только забвение. Помните. Пожалуйста – помните», – и, нажав на кнопку стерео, отошел к «окну», где под легким ветром покачивались волны трав в степном море.

По классу пронеся шепоток, и даже учитель истории Игорь Алексеевич Могилев сделал шаг вперед от стены, возле которой стоял все это время. У Генки и правда получилось удачно – он голографировал кусочек старой хроники, и сейчас вышедший из боя «витязь» РА, неся в руке шлем, в замедленном темпе шел сквозь падающий снег из глубины «окна» – в класс. Все подались вперед и застыли, не сводя глаз с приближающегося человека. Свет в классе погас, и Алхунов запел (Генка долго искал именно эту древнюю запись)…

От героев

былых времен

Не осталось

порой имен…

Те, что приняли смертный бой,

Стали просто землей и травой…

«Витязь» шагнул с экрана в класс – под песню. И, остановившись, посмотрел вокруг, вытирая лицо рукавом грязного бушлата. Потом – улыбнулся, неумело и светло…

…Этот взгляд —

словно высший суд

Для ребят,

что сейчас растут.

И мальчишкам нельзя

Ни предать, ни обмануть,

Ни с пути

свернуть…[2]

…Кончилась запись. Свет зажегся. Девчонки прятали сырые глаза. Мальчишки смотрели упрямо, набыченно. Генка стоял около «окна», которое вновь опустело, заложив руки за спину, и не нашел ничего умнее, как сказать:

– Это все.

– Ну что же, Гена, – Игорь Алексеевич подошел к своему столу, помолчал. – Это очень хорошо. Я с удовольствием поставлю тебе «отлично».

– Да, меньше за это сошествие ангела не поставишь, – сказал Богдан. – Весьма трогательно.

…Прежде чем мальчишек растащили, Генка разбил Богдану бровь, и сам обзавелся рассеченной губой…

* * *

Сразу после школы – несмотря на просьбу матери – Генка домой не пошел. Настроение было пакостным, он отвязался от сочувствующих приятелей, устав выслушивать негодующие речи и обещания в адрес куда-то девшегося прямо из медпункта Богдана.

Мальчишка забрался, петляя по улицам-линиям, в портовый район, в кафе «Красные Пески» – половина стен в заведении была прозрачной и выходила на поле космодрома. Кафе это облюбовали охотники, и тут же находилось представительство компании «Бобров и сын». Дело в том, что среди бедной фауны Луны-11 имелась такая хищная тварь, как визгун – опасная и хитрая, но с отличным мехом. Человек двадцать на Луне профессионально занимались добычей визгуна, поэтому кафе внутри было украшено снимками пустыни, оружием, шкурами, около шлюза постоянно торчали два-три пескохода, а в самом помещении так же постоянно сидели минимум трое охотников, причем их громоздкое снаряжение было свалено по углам вперемешку с оружием и пустыми бутылками. Охотники старательно поддерживали мнение о себе как об отчаянных ребятах – впрочем, достаточно оправданное. Тут же можно было встретить и немногочисленных туристов – как правило, офицеров космофлота или таких же охотников-любителей-экстремалов.

Вот сюда Генка и пришел. Только что вошедший охотник с болтающейся на груди маской махнул ему рукой:

– А, Генок! Привет, Генок, как дела?

Мальчишка улыбнулся, молча кивнул. Этого парня пионеры два месяца назад спасли от верной смерти – его пескоход ухнул в расщелину, сам водитель выбрался чудом и полз к городу со сломанной ногой. Ползти ему оставалось еще километров сорок, когда Генка и Богдан на него наткнулись.

Усевшись за столик спиной к залу, Генка хмуро уставился на поле космодрома. Злость на Богдана не исчезла, даже меньше не стала, и мальчишка решил, что обязательно сцепится с другом… – бывшим другом, черт!.. – снова. Совсем оскотинел, гаденыш!!! И дело было даже не в том, что он там буркнул о докладе. Дело – в теме доклада.

«Решено, – подумал Генка. – Допиваю сок – и отправляюсь к нему домой. Драться он не откажется, не трус же он, в конце концов. А мне станет легче».

– Садится, – сказал кто-то неподалеку, и в кафе произошло легкое движение.

Генка обернулся – все дружно смотрели в противоположное окно. Генка увидел высоко в небе точку – она пульсировала и быстро росла, все отчетливей делясь на четыре огненных креста. Стал слышен свистящий гул.

Генка сверился с часами и удивился. Никакого корабля по времени не должно было быть. Экстренный рейс?.. Послышался вибрирующий писк – сработали звуковые глушители, зато начали трястись все незакрепленные предметы. Мальчишка ощутил неприятное – словно кто-то быстро забегал под кожей. Он встал, сделал несколько шагов к окну и не удержался от вопроса:

– Кто это?

Бородатый охотник, уже стоявший там, ответил:

– Грузовик. Час назад запросил экстренную… О, смотри.

Четыре колонны призрачного пламени отвесно спустились сверху. Они ширились, укорачивались, и на них, словно приседая, неспешно опускался большой серебристый корабль, неуклюжий, какими кажутся большинство космических кораблей на поверхности атмосферных планет. Вибрация сделалась невыносимой – корабли такого класса для посадок не предназначались. Около махины держались четыре автоматических буксировщика.

– Да вы гляньте, туда батальон строем войдет! – ахнул кто-то.

Генка не сразу понял, о чем это, но потом увидел… Да – насчет батальона – это, пожалуй, еще и преуменьшение… Половина флаинг-моторов была выдрана – не только внешние дюзы, но и сам безектор, кораблю словно вывернули нутро. Там серебристый металл почернел, от корабля то и дело отрывались и падали вниз какие-то куски. Генка завороженно смотрел на посадку. До такой степени изувеченные корабли он до сих пор видел только в стерео, в фантастических лентах о звездных войнах.

Изумлен был не только мальчишка. Кто-то позади спросил потрясенно:

– Да что с ним такое случилось-то?

– Факел сорвался, – предположил еще кто-то неуверенно.

Ему ответили презрительно:

– Когда факел срывается, от корабля только атомы остаются, салага.

– Столкновение, похоже…

– Да с кем – такое?! Взрыв какой-то…

Грузовик окончательно опустился, словно очень усталый человек наконец-то добрался до стула и сел. В кафе включились экраны – показывали вблизи корабль, машины, мчащиеся к нему. Генка с интересом посмотрел бы, что там будет происходить, но его тронули за плечо.

Мальчишка обернулся.

Рядом стоял Богдан.

Контакт

Женщина на снимке улыбалась, стоя под большим деревом – раскидистым, с корой в мощных трещинах. Капитан Рэн кен ло Илвэри неожиданно узнал дуб и невольно хмыкнул от удивления.

– Красивая женщина, – оценил старший помощник. – Доктор, что скажешь по их поводу?

– Фактически они идентичны нам, – корабельный медик, изучавший какие-то блестящие предметы – тоже из трофеев, – отвлекся от своего занятия. – Конечно, отличия есть, но они минимальны. Так что даже общие дети у нас могут быть – если когда-нибудь нанесешь визит на их планету, то вполне можешь взять эту женщину себе.

За столом прокатился короткий смех. Настроение у всех было возбужденным. Не успели хотя бы «с краю прихватить каши», как гласила древняя пословица, шалея от открывшихся перед ними новых горизонтов – и буквально на рейдер вынесло большой неизвестный корабль. Команда чужака не ожидала атаки – похоже, вообще не подозревала, что такое возможно – и до последнего момента вместо того, чтобы звать на помощь или хотя бы сообщить о происходящем своим, бомбардировала сторков восторженными (по тону голосов было слышно) приветствиями и какими-то вопросами. Правда, капитан не мог не признаться самому себе – когда его рейдер выпустил абордажные катера и чужаки поняли, что это всерьез, они дали хороший отпор. Их корабль уходил на полной тяге, и рейдер смог остановить его, лишь почти безнадежно изувечив. Когда абордажные группы вломились, наконец, на борт, их встретили всем, чем только можно – и даже тем, чем нельзя. Оружия у экипажа почти не было, но сторки потеряли пятерых убитыми, а из всей вражеской команды – двадцати трех невероятно, до ступора похожих на них существ – никого схватить живым не удалось. Трюмы корабля были заполнены слитками металла – кстати, очень дорогого, тантал был редок на Сторкаде, он шел в медицину, а главное – на производство реакторов космических кораблей. Но груз знаний о чужом мире – от звездных карт до личных мелочей команды – был в миллион раз ценней.

Сейчас рейдер и его жертва дрейфовали в космосе, сцепленные штурмовыми галереями. Внешне оба корабля казались мертвыми, но на деле внутри шла напряженная непрерывная работа.

– Раса крепкая, но глупая и доверчивая, – задумчиво сказал Рэн кен ло Илвэри, и офицеры, замолчав, повернули головы к капитану. – Что они похожи на нас – с этим пусть разбираются ученые. В конце концов, мьюри тоже на нас похожи… – При упоминании старых врагов многие нахмурились. Сравнение получилось неудачным – ЧЕМ кончилась война с мьюри, на Сторкаде знали все и забывать не собирались. – Как там с анализом уровня развития?

Офицер, к которому был обращен вопрос, кивнул:

– Судя по тому, что мы успели изучить, – эта раса только-только выбралась в космос. Они освоили крохотный кусочек пространства. Технически сильно отстают от нас, хотя корабль сам по себе неожиданно хорош, есть множество вещей, которые просто драгоценные камни на фоне даже наших достижений. Если мне будет позволено добавить… – офицер замялся, и Рэн кен ло Илвэри кивнул. – У меня странное ощущение… В этой расе есть что-то неправильное… нет, не так. Непривычное, необычное. Я не могу понять, что это, но оно есть – сквозит во всем, начиная от их корабля и кончая тем, как они дрались…

– Когда сможете сформулировать свои подозрения более точно, – с легкой насмешкой сказал капитан, – тогда мы вернемся к этому разговору. Пока же… – Он встал. – Пока я принял решение, – вытянувшийся из его руки зеленый луч пошел по новой карте, развернувшейся на экране. – Мы используем их корабль и захваченные записи, а также наше удачное сходство для того, чтобы высадиться вот сюда, – на карте вспыхнула точка. – Если я что-то успел понять – это планета-рудник. Я приказываю подготовить десантную группу – думаю, трехсот человек хватит. С их наивностью и явной неискушенностью в делах войны мы легко сломим сопротивление, разграбим рудник, вывезем все ценное, включая рабов, и вернемся на Сторкад втройне победителями. Разработкой деталей операции я займусь сам.

Одобрительный шум был ответом на короткую речь капитана. Лишь офицер, так скомканно сделавший доклад-прогноз, молчал. Не от обиды – нет, он не находил ничего обидного в словах командира, скорее соглашался с ними. Но сейчас он рассматривал доставшийся ему в качестве трофея пистолет врага – пороховой, древний, с вытертым воронением. Длинный плоский ствол пистолета был украшен какими-то буквами – пока что письменность новых будущих рабов не была расшифрована, и офицер просто задумчиво проводил по надписи пальцами, пытаясь разобраться с тем, что его беспокоит, и злясь сам на себя за эту неуравновешенность…

…На стволе старого, как история Земли, «ТТ», сделанного еще в 30-е годы ХХ века от Р. Х., который офицер-сторк забрал у старшего механика захваченного рудовоза после того, как успел выстрелить раньше, упав за тело застреленного стармехом десантника, было выгравировано – видимо, намного позже, в годы Серых Войн:

Я УМРУ – НО И ТЫ, ГАД, ПОГИБНЕШЬ!

Беда и жизнь

Домой мальчишки возвращались пешком, хотя это было далеко. Но они не спешили и забрались аж на коммуникационный уровень, потому что там было меньше людей, а те, что были, – занимались делами и по сторонам не смотрели.

– Ген, ты меня прости, – говорил Богдан негромко. В ответвлениях коридора мягко мерцали указатели, слышался шум работающих проходчиков. – Понимаешь, у меня… у нас горе. Мне бы просто сказать, а меня зло какое-то взяло, ну, я и – как идиот…

– Что случилось-то? – спросил Генка хмуро.

Богдан тоскливо вздохнул:

– Да понимаешь, Ждан погиб. – Он неожиданно споткнулся и всхлипнул.

– Как погиб? – холодея, спросил Генка. Ждан, старший брат Богдана, служил в полиции на Земле.

– Как, как… – хрипло сказал Богдан. – Так и не бывает даже… Сволочи какие-то… банда, как в истории твоей любимой… Напали на поселок на Курильской косе, с моря. Жданка там еще с двумя ребятами, стажерами, что-то делал, я не понял, что… А больше никого. Даже мужчин почти не было, все в море на ловле… А эти… с баркаса с моторного высадились и по поселку… Стрельба, крики… Ну, Ждан и эти двое стажеров, они… бой приняли, в общем. Они, а с ними мужики, какие были, пацаны постарше – оружие похватали, бандитов почти всех и положили, какие остались – сдались. А Ждана… убило. Вот так… – Он вытер глаза рукой.

– Какая банда? – Генка никак не мог взять в толк. – Разве такое бывает?!

– Ну вот… выходит, бывает, – ответил Богдан. – Сказали – даже место нашли, где у них база была, где-то на островах, которые от Японских остались… Дикари совсем, а с винтовками автоматическими, с пулеметом…

Генка не знал, что сказать. Он осторожно положил руку на плечи Богдану – показалось, что тот собирается по-настоящему заплакать. Но это, конечно, была чушь. Богдан дернул плечом и, посопев, зло сказал:

– Ладно, там посмотрим, что дальше… Простишь? – требовательно спросил он.

– Конечно, – кивнул Генка. – Только больше не надо так, Богдан. Ждан… он же видишь, он и сам, как… – и не договорил, не нашел слов.

А Богдан только наклонил разноцветную голову, и какое-то время мальчишки шли молча.

Потом Генка спросил:

– Ты на той неделе собираешься в поход? Или…

– Пойду, – ответил Богдан. – Слушай, давай в наше кафе зайдем, что ли…

«Наше кафе» – это было кафе-автомат на углу 17-й и 18-й линий, около остановки.

Мальчишки вскочили на только-только отошедшую от остановки платформу, идущую в нужном направлении. Группа инженеров, возвращавшихся со смены, распевала старую песню – впрочем, тут она звучала скорей в ироническом ключе:

Гонят партию в землю глухую,

В самоцветный проклятый рудник…

Генка думал о случившемся. Не верилось, что такое вообще могло произойти. Банда… Нет, конечно, бывает разное. Но такое?!

Он вспомнил Ждана. Тот был старше Богдана на шесть лет, служил уже два с лишним года и прилетал в отпуск – в форме; конечно, не такой, как армейская, но все равно в форме – веселый, возбужденный от встречи с родными…

Генка закрыл глаза. Он пытался представить себе, как это было. Но в голову лезли только кадры из фильмов – пусть и документальных, но фильмов. А Ждан был не из фильма. Он был настоящий, а теперь его – нет.

Это были тяжелые мысли. Потому что смерть, хоть и далекая, была настоящей смертью в бою. У Богдана был брат. А теперь его нет.

* * *

К удивлению Генки, в кафе сидели за столиком и жрали пирожные Алька и… Ульяна. Алька заметила мальчишек первой и громко сказала:

– Ну, вот и они. И рожи целые. А ты беспокоилась чего-то там…

– Привет… – удивленно сказал Генка, присаживаясь к столу. – А ты как здесь? – вопрос был обращен к Ульяне.

Она снова – как тогда на платформе – наклонила голову к плечу и спокойно ответила:

– Я думала, что вы будете драться. И я с Алькой решила вас подождать тут.

«Ты им не говорил?» – взглядом спросил Генка.

Усевшийся рядом Богдан ответил:

«Нет».

– Ульяна Устинова, – представил Генка новенькую, доставая из окошка вазочки с мороженым. – А это – Богдан, его внешний вид куда хуже внутреннего содержания.

– Очень приятно, – двусмысленно, но в то же время церемонно сказала Ульяна, и Богдан передал ей вазочку:

– Мне тоже. Ты ведь дочь нового начальника полиции космопорта?

– Так ты ее знаешь? – удивился Генка.

– Видел мельком и в школе, а главное, в новостях… Мило с твоей стороны, что ты тут нас подождала с Алькой.

– Вы все пионеры? – неожиданно поинтересовалась Ульяна.

Алька кивнула и повела вокруг ложечкой, как скипетром:

– Все, даже этот раскрашенный псих. Тут без этого можно было бы умереть со скуки. А ты – пионерка?

– Конечно, – гордо ответила Ульяна. – Старший пионер. У вас небольшие отряды, наверное?

– Отряд, – уточнил Генка. – Он смешанный, называется «Кроты»… Мы тут весело живем – кстати, у нас парк здоровенный, с целую страну размером, но это не самое интересное. Алька насчет скуки не права, вообще-то. Вот ты чем занимаешься?

– Я? – Ульяна задумалась. – Ну… Флюктуационной психологией, но это для себя, такие специалисты нечасто нужны… А так – коррекционной хирургией. А как пионер – следопыт и инструктор служебного собаководства.

– Ого! – вырвалось у Альки. – Но собак у нас нет, только в парке волки.

– Кстати, а почему весь город не в парке? – полюбопытствовала Ульяна. – Это ж лучше…

Мальчишки переглянулись, и Генка пояснил:

– Понимаешь, наверху бывают вспышки радиации. Растениям там или животным даже – им ничего, а людям тяжеловато бывает… А, ну так вот, я – оператор проходческих машин и радиооптик, а как пионер – следопыт тоже, как ты, и водитель пескоходов. Богдан – техник наземных служб и лингвист, плюс пионерские – водитель, как я, и взрывотехник. Алька – геолог и археолог, и еще фельдшер и связист. Ну и развлекаемся, как можем. Профессии у нас в основном «домашние», конечно… Но мы и еще немало чего умеем.

– А театр у вас есть? – поинтересовалась новенькая.

– А как же, – ответил Генка гордо. – И театр, и станции по интересам.

– Которые, правда, влачат довольно жалкое существование, – добавил Богдан. Подумал и уточнил: – Ну, кроме геологической.

– Почему? Я очень историю люблю, – возразил Генка.

– Так там вся станция на тебе и держится…

– Военную историю, конечно? – Ульяна с интересом посмотрела на мальчика.

– Да почему? Не только, – Генка пожал плечами. – Даже не столько, наверное, хотя это и странно звучит. Меня больше интересует, как получилось все то, чем мы живем, из всего того, что было… ну, в двадцать первом веке. Из бардака, короче.

– Кое-кто говорит, – вдруг добавила Ульяна, уже не сводя с мальчишки глаз, – что из бардака получилась тюрьма.

– Это о так называемой «внутренней свободе»? – презрительно уточнил Генка. – Да знаю, читал. Ерунда полная. Как раз эта «свобода» чуть мир не угробила, потому что она без умения себя контролировать и подчиняться правилам ведет к вседозволенности, которую опять-таки каждый считает «свободой», для личного пользования, правда. Анархия.

– А по-моему, не было тогда никакой анархии, – возразила Ульяна. – Анархия, если научный термин брать, а не бытовое понимание, скорее сейчас. Почти все тогдашние государства были настоящими диктатурами. Отец полгода назад писал большую работу, а я материалы читала. Интересно очень. И страшно. Например, полицейским можно было застрелить человека за отказ выйти из машины. Или забрать ребенка из дома просто так, потому что кому-то что-то показалось.

– Ну, я про бытовое понимание анархии, – слегка смутился Генка. – В душах и в умах. А полицейский произвол как раз и шел от попыток навести порядок при непонимании, что начинать-то надо с воспитания людей – а для этого сами правители должны быть сверхлюдьми! Читала, наверное, – умение грабить людей называлось «умением делать деньги» и было почетным. «Адвокат» профессия была – защищать преступников, причем только богатых преступников. А искусство? Микроволновка для психики – сходил на выставку и испек мозги… И при этом толпа народу кричала: «Запрещать – значит нарушать права человека!»

Только после этой горячей тирады они обратили внимание на то, что Богдан и Алька наблюдают за ними с преувеличенными вниманием и робостью. Ульяна смущенно вздохнула, а Богдан, выставив перед собой ладони, подобострастно сказал:

– Продолжай, продолжайте! Это просто радость сердцу – вас вот так слушать и слушать. Набираться мудрости в осознании собственного приземленного ничтожества…

– Ой, мне казалось, что ты тоже любишь историю, – покаянно сказала Ульяна Альке.

Та вздохнула и засмеялась:

– Археологию. Все, что нельзя выкопать из земли, меня интересует лишь в обязательном порядке.

* * *

В квартире Никишовых было тихо. Отец все еще спал, сестра куда-то умелась, мама – на работе. Генка тоже решил не задерживаться, хотя отец, конечно, проснувшись и никого не обнаружив, за обедом начнет бухтеть, что его все бросили, – есть у него такая манера. Мама всякий раз говорит, что это атавизм – желание мужика видеть себя в семье толстой осью вращения. Генка в таких случаях всегда выступал за отца, Машка – за маму, и получалось равенство и равновесие…

Вообще-то надо было готовить уроки. Тем более, что задали немного. Но у Генки лежала недочитанная книжка по радиооптике, да еще оказалось, что пришла почта, а с нею – письмо от Келли О’Мейры, с которым Генка познакомился на Надежде. К письму были приложены снимки, которые Генка не успел скопировать себе тогда. Бросив в угол рюкзак, мальчишка присел к столику и начал просматривать присланное, забыв обо всем остальном и представляя отдых на Надежде – как было здорово! Келли сообщал, что этим летом полетит в международный лагерь на Землю, и звал с собой. Генка задумался. Отпуск у родителей предполагался в начале осени – и Никишовы вроде бы всей семьей собирались на Землю. Может быть, удастся уговорить родителей ездить там с Машкой, а самому – в лагерь? В конце концов, последнее лето свободное, через год кончится школа – и все, считай, началась взрослая жизнь…

А ведь и правда – последнее лето. Генка вздохнул. Похоже, как говорится, кончается детство.

Подняв голову, он оглядел свою комнату и повел плечами. Ну и пусть. Но наступающее-то лето – точно его! А дальше и заглядывать нечего, потому что ясно одно: будет интересно. Иначе просто не бывает, любая жизнь интересна, главное – выбирать самому! И знать, что та же самая жизнь не даст – просто не даст! – выбрать неправильно.

Вот это – здорово.

Смерть

Еще несколько лет назад планета была одна.

Нет, правда. Генка хорошо знал и любил историю, но ему постоянно приходилось себе напоминать, что все события, которые восхищали и завораживали его, происходили на одной планете.

Да что там – на одной планете, чаще всего просто – на какой-то части этой планеты! И нередко – крохотной. Даже первые две мировые войны Мировыми на самом деле вовсе не были. А вот, скажем, вся знаменитая и легендарная эпопея короля Артура крутилась на части острова Британия. Небольшого острова.

Колумб плыл почти три месяца, преодолевая расстояние, которое Генка с друзьями проходили в пионерском походе. Ну – ладно, в большом походе. Но это – подростки. А у взрослых сейчас были другие подвиги и путешествия, именно поэтому на Одиннадцатой имелся парк размером с целую старинную страну. На таком клочке «земной Земли» могло произойти столько всего, что историкам хватило бы материала на века. А тут это просто парк. Место отдыха.

Иногда, если честно, это было немного обидно…

…Солнце Одиннадцатой в целом вполне нормальная звезда – ярче и горячей настоящего Солнца, но расположено дальше от планеты. Если бы не редкая ядовитая атмосфера, на Одиннадцатой вполне можно было бы комфортно жить и на поверхности. Но атмосфера для человека непригодна, а почти полностью отсутствующий озоновый слой пропускает на поверхность столько ультрафиолета, что лучше не рисковать.

Купол над парком, расположенным в долине между гор, ультрафиолет пропускает в нужных дозах, если только не случится особо жесткой вспышки, о чем всех оповещают заранее. При разбивке парка его создатели словно бы выдернули с Земли кусочек России – с лесами, реками и береговыми рощами, озерами в ивовых зарослях… Немногочисленные строения – гостиницы, молодежный центр, базы – просто теряются на природе, и земные (и не только земные) животные чувствуют себя тут здорово. Люди их не трогают никогда, сюда просто запрещено приносить оружие, а несколько лесников следят за тем, чтобы не слетел с катушек никто из зверей. Двоюродный брат Альки, кстати, был как раз лесником.

По самому парку можно было передвигаться пешком, верхом и… все. Правда, выходов довольно много, и ребята, ехавшие на урок истории на природу, сошли с платформы недалеко от лифта, ведущего к Черному озеру.

Озеро было мертвым. Вообще воду город для своих немалых нужд брал из подземных озер в пещерах. Там хоть раз в жизни был на экскурсии каждый – в местах поразительной холодной красоты, где малейший лучик света рождает сотни огней в кристаллах льда. На поверхности Луны воды нет. Ну – не то чтобы вот совсем нет – нет в привычных человеку количествах, и если воду из подземных озер по какой-то причине выбрасывает наверх – пески мгновенно ее поглощают.

Воду для озер и речушек парка тоже брали оттуда. На специальной станции ее обрабатывали, добавляли кое-что, и получалась обыкновенная речная вода, с водорослями и рыбой. И только Черное озеро было не такое. Его проектировал кто-то из поклонников вечных книг Толкиена и создал копию Келед Зарам, как с иллюстраций. Получилось красиво. Словно в рамке из черных диабазовых скал лежит не очень глубокое и абсолютно прозрачное озеро. И именно потому, что оно абсолютно прозрачное, – оно кажется абсолютно непрозрачным, черным и непроницаемым. Никакой живности в озере тоже специально нет – черная ледяная вода…

Еще по пути к лифту все заспорили насчет того, сколько действительно важных изобретений и открытий было утеряно из-за Безвременья. В спор втянули и Игоря Алексеевича. Генке сегодня спорить не хотелось, он нацепил на ухо проигрыватель и включил старую, им самим обработанную запись – и слушал, прикрыв глаза, чеканные строки, которые и были историей куда больше, на его взгляд, чем все потерянные изобретения…

…Когда истевон, и сорб, и летт не разнились меж собой,

в низовьях Эльбы, большой реки, царил один Закон:

«Любой имеет право на суд, и право на хлеб – любой!

Да будет конунг мечом племен, и тинг – защитой племен!»

И снова правит этот закон, и держит нам стол и кров…

Генка задержал дыхание от привычно подступившего восторга в ожидании этих обрекающих, холодных слов, в которых – сила великого, правого, могучего Добра… вот!

…прижат сапогом язык лгунов, и подать их тяжела.

Как кости кривые, что плохо легли, двадцать гнилы веков

военачальники нашей страны смахнули со стола!..[3]

«Вот что важно, – подумал он. – А не изобретения. Вот что есть история…»

Об этом же он думал, когда они шумной кучкой шли к лифту. Богдан, конечно, хватил через край, когда сказал, что историческая станция держится только на Генке, но тот и правда стоял у самых ее истоков. Еще год назад этой станции вообще не было – были несколько человек, как и Генка, интересовавшихся историей. И в один прекрасный день, выписав оборудование, фильмы, наглядные пособия с Земли, они отпочковались от школьного театра. Этой весной, не так давно – тоже вместе с театром, – станция удивила всех (Генка шутил, что в первую очередь самих себя) постановкой ко Дню единства нации[4].

Сегодня на станции ожидалось серьезное пополнение – трое младшеклассников решили связать свою судьбу с изучением родной истории. Генка как раз подумал об этом, когда они все подходили к большому лифту – и его двери открылись навстречу. Кто-то приехал сверху…

…Люди, вышедшие из лифта, удивили ребят. Все сразу изумленно замолчали, рассматривая десяток солдат – явных солдат тяжелой пехоты, не понимая, как и зачем они попали на Луну-11 и почему едут сверху. Солдаты, вышедшие из лифта, тоже смотрели на ребят – это чувствовалось, хотя лица у всех были закрыты масками из матового материала.

«Кто это такие?» – неожиданно подумал Генка.

Мысль его самого удивила, а через миг он понял, что удивляться незачем – и правда, кто это такие? Это не были солдаты тяжелой пехоты. Ни русские, ни англосаксы. Похожи – да. Но форма доспехов, форма шлемов, наконец, оружие в руках не оставляли сомнений, что это… кто?! На рукавах и шлемах золотом отблескивали эмблемы – крылатая пантера… или не пантера?

Кто-то удивленно охнул. Солдаты задвигались, поднимая стволы. Ребята и девчонки чуть подались назад – ничего не понимая, а точнее – не понимая своего понимания, потому что такие вещи так не происходят даже в стерео. Стоявший впереди-справа солдат поднял одной рукой матовое забрало, и на этот раз удивленно выдохнули, охнули, вскрикнули сразу несколько человек, а Генка подумал медленно:

«Да ну… чушь…»

На школьников смотрело совершенно человеческое лицо – бледноватое, узкое, с большими, внимательными зелеными глазами, высоким лбом… Волос не было видно за козырьком.

– Здрасссь… – сказал кто-то. Кто-то, все еще думавший, что это тяжелые пехотинцы.

А еще кто-то – из девчонок – произнес тихо:

– Люди, это же инопланетяне.

– Хватит чушь городить, – ответили ей.

Зеленоглазый обежал всех взглядом, остановился на стоящем впереди учителе – Игорь Алексеевич молчал, видимо, тоже был растерян. Чуть наклонил голову и произнес – снова раздалось на этот раз уже совершенно дружное «оаххх»:

– Нужна ваша сдача. Вы захвачены.

Его голос был гортанным, произнесенные слишком тщательно слова отдавали акцентом, похожим на акцент германца или скандинава.

– Это школьный класс, – учитель отвечал на удивление спокойно. – Это дети, я их учитель. Я понятно говорю?

– Понимаю, – ответил… кто?! – Не… сучествено, – с этим словом он не справился. – Вы есть пленная собственность Сто’кадт. Вы идете с моими людьми.

Он что-то скомандовал – быстро, резко. От общего строя отделились двое солдат, взяли оружие (что это за штуки-то?) поперек груди и легко потеснили землян к стене. Остальные быстро пошли, почти побежали по коридору вслед за своим командиром.

– Что происходит? – спросил кто-то высоким голосом, нехорошим таким.

Игорь Алексеевич спокойно ответил:

– Сейчас разберемся… – и обратился к оставшимся охранникам: – Я не очень понимаю, кто вы и что вам нужно. Но я хотел бы начать урок. Мы можем подняться наверх?

«Он что, с ума сошел? – подумал Генка. – Это же самые настоящие ВРАГИ – как бандосы в Серых Войнах, они всех нас тут положат и даже не чихнут…»

Бросил взгляд вправо – Ульяна стояла там, рядом с Алькой. Девчонки были бледны, в глазах – непонимание. Стоявший слева Радька Юргин шепнул:

– Ген, у меня в сумке пистолет. Прикрой меня, я доберусь… положу этих гадов на хрен.

Генка машинально сдвинулся, закрывая его. Между тем один из солдат что-то коротко сказал своему товарищу, и тот ответил на очень плохом русском:

– Верх нет. Раб дурак? Урок, урок. Дурак.

– Я вынужден буду настаивать на продолжении наших занятий… – Игорь Алексеевич сделал шаг вперед – спокойно говоря все это, даже улыбаясь. – Вы не понимаете всей сложности учебного процесса…

– Ты назад! – инопланетянин (глупости, это какие-то люди, так думать легче и проще…) упер ствол оружия в грудь человека.

В тот же момент Игорь Алексеевич сделал резкое движение снизу вверх скрещенными кистями, отбивая оружие от себя в потолок, и с силой ударил – точнее, просто толкнул – солдата на его товарища. Последний шаг позволил учителю занять выгодное место и совпал с рокотом взрыва, прокатившимся по коридору, – а потом тишина так и не вернулась, потому что сразу из нескольких мест послышалась пальба. Под потолком мигнул и зажегся экран всеобщего оповещения, но работал только несколько секунд и показал перестрелку в аппаратной между двумя дежурными и полудюжиной солдат – таких же, как эти, в коридоре у лифта. Впрочем, этого никто не видел – в коридоре бушевала куча мала, сбитых с ног сторков лупили чем попало и, если бы не броня – от них мало что осталось бы…

Вакханалию мщения прервал лишь голос Игоря Алексеевича:

– Берендяев, Сайгин! Возьмите их оружие – запереть пленных… а, черт, вон в том помещении, запереться самим, сидеть и не шуметь!

– Есть, Игорь Алексеевич!

– Новенькая! Извини… С тобой пойдет Машуков, его отец на космодроме работает… Коля, отведи новенькую на пост ПКО, пусть все объяснит отцу.

– Есть, Игорь Алексеевич!

– Скорее идите! Ребята, у кого есть пистолеты?

– У меня!

– У меня!

– У меня есть!

– И у меня!

– Так, хорошо… Никишов, Гена, ты будешь за старшего.

– Есть, Игорь Алексеевич… Игорь Алексеевич, что происходит?!

– Не знаю, Гена, ребята, – я не знаю! Скорее всего это и есть долгожданный контакт… – Учитель проверил свой пистолет, не стал его убирать. – Я доберусь до ближайшей рубки связи. Вы – уходите на коммуникационный ярус вон через тот колодец. Никишов, не рассыпайтесь. Пробирайтесь в школу, запритесь там в убежище. С собой берите всех, кого встретите. Все, идите, скорее!

Учитель попятился, потом повернулся и заспешил по коридору, держа пистолет в полуготовности. Класс едва не побежал за ним – за взрослым, который знал, что делать.

Генка передохнул и запретил – наглухо запретил – себе думать о маме, папе, о Машке.

– Все слышали, кто старший? – отрывисто спросил он.

Ответом было молчание – напряженное, но не истеричное.

– Что Игорь Алексеевич сказал – тоже слышали? Тогда за мной, скорее!

Их подхлестнул еще один взрыв где-то наверху…

…Из коридора, где располагались младшие классы, выводили ребят.

Аварийный выход на коммуникационный ярус был в коридорчике за поворотом к младшим классам – там и сидели, тяжело дыша и совершенно не понимая, что делать, запыхавшиеся, перепачканные смазкой, мокрые мальчишки и девчонки. Странные, как две капли воды похожие на людей чужаки успели в школу раньше них – то ли случайно, то ли у них был план? И теперь в пяти шагах от ребят их младших товарищей – а у некоторых братьев и сестер – вели по коридору.

Кое-кто из младших ревел, но большинство просто цеплялись друг за друга и за воспитательниц. Девчонки смотрели со страхом, мальчишки – кто в пол, кто – волчонком, исподлобья – на идущих рядом чужих солдат. У некоторых пацанов были разбиты лица, двоим помогали идти. Вокруг воспитательниц держались не только те, кому было очень страшно, – каждую из женщин беспомощным, трогательным и решительным кольцом окружали по десятку восьми-десятилетних мальчишек, державшихся как охрана.

Примечания

1

Авторы книги приносят извинения автору стихов, который им неизвестен.

2

Стихи Евгения Аграновича.

3

Авторы книги приносят извинения автору стихов, который им неизвестен.

4

17 марта. В этот день на десятом году Безвременья был установлен контакт между Советом РА в Великом Новгороде и Казачьим Кругом в Предкавказье. Тем самым заложено начало нового объединения.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.