 |
|
Популярные авторы:: Кларк Артур Чарльз :: БСЭ :: Горький Максим :: Joyce James :: Борхес Хорхе Луис :: Лондон Джек :: Чехов Антон Павлович :: Азимов Айзек :: Нортон Андрэ :: Станюкович Константин Михайлович Популярные книги:: The Boarding House :: Бурый волк :: Обман :: Справочник по реестру Windows XP :: Чужое :: Единственный способ :: Твин Пикс: Кто убил Лору Палмер :: Подземная Москва :: Игра королей :: Мятежная княжна |
Ровный ветер (сборник)ModernLib.Net / Поэзия / Алексей Цветков / Ровный ветер (сборник) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
в пенсильванском лесу насекомый фонарик пронося на весу ДАВЫД И ЮРИЙ о том ли песню скажу о царе давыде о князи славнем во граде ерусалиме как по кровле терема при слугах и свите он гулял ввечеру с министрами своими а на дворе баба тонок стан черны очи голая плещет в ушате бела как лыбедь и восхотел ее царь пуще всякой мочи похоть порты подпирает аж срамно видеть цареву слову никто перечить не волен министры по струнке небось люди служивы только есть у той бабы муж юрий-воин хоробрый зело вожатый царской дружины давыд ему юрий поусердствуй престолу а про себя погибни смертью и вся взятка из хеттеян он был из русских по-простому не жидовин как все а пришлого десятка вот пошел юрий на фронт саблей в чистом поле сражен упал себе и помер понемногу доносят царю а уж терпежу нет боле мигом жертву на аркан и в храм убить богу берет давыд себе бабу под белы руки кофточку с нее прочь сам сбрасывает брюки в саду павы кричат ночь звездами богата для царя вся правда нет ее для солдата был бог на давыда в обиде да недолго на то и царь как решил сам и поступает восставлю говорит бог из твоего дома сына возлюбленного пусть все искупает в терему на горе тешится давыд бабой то он так ее поставит то сяк положит пискнула сперва но куда голой и слабой бог сказал бог сделал а беде не поможет а где прежний твой полег не метили вехой во поле брехали псы вороны летали хеттеянского роду пришел-понаехал служил верой-правдой да гражданства не дали чуть если смеркнется в ерусалиме-граде царь персты на гусли и псалом бога ради поют павы в саду кричат по белу свету вся правда у бога а у нас ее нету «в пуще практически ни тропинки…» в пуще практически ни тропинки в тесном лесу поступаем сами словно стальные в строю опилки между магнитными полюсами в прежней ужом очутиться коже горстью компоста в смердящей груде можно лисой или сойкой тоже но почему-то все время люди голову ночью снесет над книгой стиснут внутри на манер гармошки контур отчизны такой же мнимой что и снаружи любой обложки это страну стерегущий ангел счастье качает предсмертным сердцем это стучит журавлиный анкер между константами юг и север если рождаешься жить положим можно пока неподвижна стража так и остаться простым прохожим до перекрестка любви и страха сойка направо откуда песня слева лиса где незримо бездна смерть неминуема как ни бейся счастье практически неизбежно КОНСТИТУЦИЯ ПТИЦ семь раз отмерь но после пили сплеча воздух на ломти ни паспорт козлам ни виза тот кто летит в самой бородке ключа он и есть отпирающий дверь парадиза деспот пространства где по нраву ему там и холопам пусть именуют раем кроткие дарим царю дочерей и еду раненых или хромых не подбираем совесть на свете если такой закон оба крыла себе ни рубля собрату правда целее когда сидит под замком так говорил тразимах сократу если прибыл на место в срок летел не туда тщетных товарищей по островам бросая общее нам обещали небо труда радугу пусть проливами вброд босая хищный навстречу чьи крючья твоих черней чем возразит наотрез истребитель братства адресат несметной еды супруг дочерей насмерть споткнувшись на берегу пространства боги добры но не первый вверху герой силится сбить с логарифма древнюю пряху хоть воспарившим нитка всегда с дырой так говорил сократ тразимаху а наутро гром вся в трещинах твердь темна градом падали рисовали сами на картинке эшера заподлицо тела полотно отлива вымостили глазами и гадая куда пропали скворцы и щеглы чик-чирик и опрометью за сарайчик поделиться с природой чем вечные боги щедры смотрит в небо древнегреческий мальчик «в сердцевине жары стеклянная вся среда…» в сердцевине жары стеклянная вся среда преломила в кадре прежние дни недели получилось так что я исчезал без следа возникали друзья но на глазах редели в том краю где у матери было две сестры незапамятной осенью астры в саду пестры деревянный дом где все как одна на идиш и дряхлела овчарка слепая на левый глаз там теперь никого из них никого из нас я ведь так и думал я говорил вот видишь в том последнем стакане зноя в канун огня нас теснило к столу и от пойла зрачки першили я бросал без разбора любых кто любил меня только взгляд к этим лицам лип насовсем как пришили если быстро проснуться поверю пусть не пойму в том краю где уже никаких сестер никому в самом месте где астры протерта ногтем карта деревянный день только идиш из уст немой во дворе овчарку звали рекс или бой я ведь знал наперед я и жил-то с низкого старта под реховотом горьким я тебя хоронил эти тридевять царств песок с высоты соколиной здесь бывает северный рыхлый наш хлорофилл не дает кислорода и слабые дышат глиной но чтоб рано не ожили марлей подвяжут рты треугольником сестры в острой вершине ты по бокам ни гу-гу на иврите кто-то если правда горнист просигналит последний миг тот кто алчно из туч наводил на нас цифровик отопрет свой альбом и покажет фото под крылом опустев страна простирает огни к некрасивому небу которое знал и бросил не снижаясь лайнер скребет фюзеляжем о пни если врежутся в трюм спастись не достанет весел по бельму напоследок друга узнав во враге я на идиш шепну подбежавшему рекс к ноге он остался один где бельмо проступает картой где в безлюдных лесах словно князь на тевтона рать собирает миньян но не может никак собрать очумевший от бездорожья кантор «в черте где ночь обманами полна…» в черте где ночь обманами полна за черными как в оспинах песками мы вышли в неоглядные поля которые по компасу искали у вахты после обыска слегка присела ждать живая половина а спутница со мной была слепа все притчи без контекста говорила безлюдье краеведческих картин холм в кипарисах в лилиях болото он там сидел под деревом один в парадной форме как на этом фото и часть меня что с ним была мертва кричала внутрь до спазма мозгового тому кто в призраке узнал меня но нам не обещали разговора ни мне к нему трясиной напрямик ни самому навстречу встать с полянки он был одет как в праздники привык под водку и прощание славянки немых навеки некому обнять зимовка порознь за чертой печали вот погоди когда приду опять но возвращенья мне не обещали рентгеновская у ворот луна в костях нумеровала каждый атом а спутница вообще сошла с ума и прорицала кроя правду матом «однажды в жизнь семью найдя себе…» однажды в жизнь семью найдя себе мы были дети нас кормили кашей как маленькие гости на земле мы жили и она была не нашей из прежних мест невидимая нить у взрослых не тянула на поблажку когда они склоняли нас любить свой двор и родину и чебурашку приобретя в потемках тех квартир пускай не весь диагноз но симптомы мы здесь утратили ориентир мы многие вообще забыли кто мы как вы найденышем в чужом краю я вырос и пошел служить в контору но свой скафандр по-прежнему храню размер давно не тот но память впору настанет день мы бросим есть говно припомним все что тщетно вам прощали и с бластерами выйдем наголо за звездную отчизну без пощады «почему эти кольца сатурна…» почему эти кольца сатурна так приятно горят и культурно а у нас в небесах пустота отчего мы печальны и хмуры разводя зерновые культуры повышая надои скота потому что адам-прародитель оказался шпион и вредитель а потомство за это плати под заплатанной дождиком твердью между быстрым рожденьем и смертью каждый божий с утра до пяти может в джунглях какой андромеды без печали журчат дармоеды астрономией дивной горды наша миссия в мире прямая в три погибели жить принимая как награду рога и горбы «до свиданья добрый клоун…» Памяти Д. А. П. до свиданья добрый клоун ты не сеял ты не жал тормошил веселым словом всласть кикиморой визжал человек пример колоды где положишь там лежит мы угрюмые уроды нас не каждый рассмешит но твои случалось были шутки в сторону смешны вот и мы столбами пыли завертелись и пошли каждый с маленькой котомкой потянулись меж стволов в тень где с дудочкой негромкой самый честный крысолов за лесным неверным светом робко в хворосте стопой ты ушел и дети следом не печалься мы с тобой «бог давно живет в нью-йорке…» бог давно живет в нью-йорке нам не делает вреда в длинной узенькой каморке где-то возле fdr он с утра заварит кофе дождь увидит за окном на стене мария в профиль рядом сын на выпускном так привычно жить в нью-йорке хоть и полностью не весь он спустился на веревке темным вечером с небес целый день сидит в старбаксе с ноутбуком в уголке знает есть ли жизнь на марсе и зачем она вообще а в окне не видно неба кактус в баночке засох не вернуть обратно время даже если кто-то бог и собачка смотрит в оба у старбакса на углу опознав в прохожем бога тщетно молится ему сутки прочь потом вторые время кончится и пусть вспоминай меня мария я когда-нибудь вернусь «пустяки но память лишняя…» пустяки но память лишняя здесь на площади точь в точь подошла однажды нищая просит чем-нибудь помочь второпях нашарил мелочи сердце жалостью свело было стыдно ей до немочи но беда сильней всего больше в бедах не до удали но без повода и вдруг вспоминаешь всех кто умерли и которые умрут вместо бродского и пригова вьется в космосе змея век любимая без выбора наша страшная земля гаснет мозг и молкнет речь его в верхнем зеркале сквозя немигающее вечное день за днем глаза в глаза «к воздуху вздохов ни разу не прикасался…» к воздуху вздохов ни разу не прикасался разве я жил среди них я им казался сроду не слышал названий любви и страха слов что в земных мозгах поднимают бурю этим недолгим двуногим на фото справа не был ни разу и вряд ли когда-то буду в яви разъятой на их имена и лица ни возникать не пытался ни появиться в паспорт не пойман с растром угрей на роже в бритом с ухмылкой образе обезьянки не отражался в стекле которое тоже пагубе в помощь они серебрят с изнанки вот почему безымянный безликий кто-то медленно блекнет под лупой на этом фото сердце не прянет в штопор подобно птице и никого не застигнет врасплох расплата коль нулевой элементу в этой таблице определен период полураспада «что ли мордой померк или в дыры корундом вытерт…» что ли мордой померк или в дыры корундом вытерт больно смотрят насквозь посетители смежных комнат вот войду невзначай а никто меня там не видит или выйду на двор а они обо мне не помнят даже дождь промахнется и камень с карниза мимо словно вынут из космоса с мясом изъят из мира пешеходы наотмашь попятно как стадо задом не очки бы с аверса и сам бы ошибся правда о прозрачный периметр не обопрутся взглядом да и весь невесом на ветру как паучья пряжа посреди этих твердых летаю последним летом кто меня позабыли кому я с тех пор неведом человек-невидимка зажмурил глаза для смерти оказалось нельзя даже веки теперь стеклянны столько тяжести впрок столько тьмы натекло на свете от которой впрогиб столы или всклень стаканы пусть стеклянные лопасти голому в долг прикроет тот кто полон по горло тому кто до капли пролит «стопари граненые в строю…» стопари граненые в строю радужная в ржавчине селедка кто теперь наследует страну тот в уста плеснет себе сегодня в бездне возводимой без гвоздя мнимей сна и смысла невесомей кто зиме замуровал глаза клейстером и правдой с антресолей истощив на поприще броню где истцов история искала бортничает с коробом в бору странник от дубровки до беслана от рязани до саянских гряд доброй ночи незнакомый брат наши тени рдели до небес тверже сроду не было скелета закружил завлек стеклянный лес чья селедка дикая свирепа дом снесло но с коробом под куст где стаканы встарь не протекали выдыхая истово из уст все этиловые радикалы раз в мороз такая синева даже ближнего любить не жалко воет ветер сеет семена грянет к оттепели жатва НОВОЛУНИЕ травимое сотнями псов-персеид суетливое лето последнее в оспинах соли высокое солнце но сворами сов оттеснит голубятня паллады вся в ярости древком о камень вот прянули кучей топча и терзая твое лучезарное мясо прощай говорливые лица природы сияли покуда не острые звезды в зрачки мы немые отныне но голос из горл извлеченный клещами проложен по хлябям как парус по жабры обугленным зноем внизу у матросов цынга симптоматика смерти подробна нас лета лишили какая ребята стояла жара скорей в глубину лабиринта где спит напролет ариадна под песню кондиционера пока из афин на подмогу эксперт-дефлоратор где мальчиков чудных и девочек вмиг подрумянит в шкварчащем фритюре разборчивый брат минотавр потом леониды толпой леопольды и кобольды в скалах на свой среднерусский манер подморозит рябину наутро немного морошки с пробоиной в брюхе а если еда ядовита она укрепляет усопшим суставы и бабушки ближе к метро продают белену с аконитом и болиголов мы развесили кроны над жизнью которую вместе любили червонным и желтым горит обожженная зелень и тело кладут в кристаллический зной словно соль золотая от бывшего солнца и девушка в кассе протянет билетик на наксос на наксос где спите спокойно какое хорошее лето прошло смотри аталанта стремглав но айва отвлекает от прежних скорбей ее папа оставил на милость а тренер нашел на дороге и там во флориде ременнообутая мастер смертельного спринта во рту елисейского привкуса спирт нам совестно мерзнуть поскольку скончавшимся нечем но жив пионерский инстинкт разведенья костра если снежная буря завистники льда и огня мы лишь тени других дикарей и ни мамонта больше в ущелье ни лишнего лемминга в тундре которых тогда увели за собой здесь под настом когда-то пылала эллада и боги любили свое ремесло и его образцы мы и есть эти боги сошедшие с призрачных круч бестелесные тени творенья но чирк зажигалкой и тьма запылает черней с лучезарной сестрой отступи за звенящий торос но не вспомнить зачем отступили прощай как нам стыдно что не было лета горит андромеда во мраке великая вульва вселенной сочащая бред изнутри но подернуты люрексом лунным рамена из персей на всех персеиды как псы чья горячая пасть настигает и топит в крови замерзающий кадр МОЛИТВА ЗЕМЛЕРОЕК светлому властелину избытка пристальному быстрому родителю грома топчущему каждую дрожь в чьих очах число ужаса и мера милости одинаковы вели славить себя если ты тот кто велит справедливо разве не ты посылаешь нам лучших кольчатых и круглых не ты делишься пышным опарышем гасишь малую жажду и разве не достоин трепета отделивший сухое от мокрого свят ступающий выше шумящего мха заклинатель трав мохнатый и хищный свят если нас не останется ибо мы умираем когда ты отвернешься и когда ты смотришь на нас мы умираем еще чаще блажен вкусивший ужаса шелеста настигающего ужа гибнущий от шипящего горла стиснутой пасти слава сытому самой покорной из наших жертв чтобы нам исчезать без вреда и существовать опрометью ибо мы лишь обочина твоего стремительного внимания но и плохое добро твое не уступит хорошему злу слава творящему мягкий воздух и липкую землю даже когда тебя нет ты оставляешь нам выбор ибо мы уже умерли а ты еще не отвернулся нас уже нет в живых дважды а ты еще не взглянул «такие интересные закаты…» такие интересные закаты изображает нам воображенье что будь в них чистой правды хоть на четверть мы жили бы практически в раю а эти звезды так в средневековье расписывали купола в россии и кто-нибудь коварно подсмотрел в нас норовят посеять убежденье что гребни гор тверды и достоверны а бабочки и эти как их птицы вообще зашкаливают перегиб когда я тоже молод был и жив я полагал что факты существуют и различал свет истины во всем в чиновниках ручьях олимпиадах по алгебре и в этих как бишь их доверчиво выслушивал признанья в любви и признавался в ней в ответ так жаль что слишком редко признавался потом припадок разочарованья умерил мой картезианский раж поверите здесь никого не встретишь из прежних тех кто раньше были вы есть сильный шанс что я вообще один сидел всю жизнь и рисовал закаты изобретал себе обмен веществ врубая некоторые нейроны в пустую вечность тыкался лаская притворной музыкой притворный слух но разве птицы могут быть неправдой тут богом надо быть а я никто «давайте взахлеб забывать имена зверей…» давайте взахлеб забывать имена зверей с камней и деревьев названья смывать резвей что нужды жевать этот жмых если слово ложь ума не прибавит что каждый бубнит свое похоже и тютчев федор считает тож а ну-ка забудем слова и забьем на все начнете по списку вычеркивать имена из первых оставьте без имени и меня когда по этапу адам покидал свой сад семь тысяч тому или около лет назад он следовал слепо чему надоумил бог с герлфрендом о глупостях без толку говоря объекты из сучьев шипов животов и ног назвал как ударило в тыкву от фонаря большой полосатый с хвостом называем раз и два неказистый подземный почти без глаз отныне предметных смотреть избегаю снов тем крепче люблю для чего не осталось слов пощупаю теплое липкое тотчас съем цветное озвучено где там твое кино и жуткая даже из сумерек в гости всем забудь ее имя тогда не умрет никто живи же никто и блуждай в лесах налегке большой неказистый подземный с хвостом в руке THE EVEN WIND have you paid any heed lately to the wind blowing forever the inherited one the lifelong gale we carry about ourselves inscrutable like gravity so deceptively smooth ever so even the only way to discern it is to observe how gently inclined is our walking posture against the trees and the rain or if you would bother to carry around a plumb line in your teeth it always turns contrary whichever direction you pick and lately it has been getting much stronger much stronger now it is tearing apart the traveler’s sturdiest cloak and the eyeballs are getting hammered deep into the scull so we kiss our dear departed good-bye with a lipless abrasion what with the last flesh already blown away off the bone РОВНЫЙ ВЕТЕР замечал ты в последнее время этот ветер веющий вечно наше наследство пожизненный бриз который носим с собой непроглядный как тяжесть обманчиво мягкий весь ровный различимый лишь если заметить как слегка наклонна наша походка по отношению к деревьям или дождю или если примешься носить в зубах свинцовый отвес он всегда остается встречным куда ни повернись а последнее время он все сильнее все сильнее он нынче рвет в клочья прочный плащ странника и словно молотком заколачивает глаза в череп прощаясь мы целуем наших ушедших с безгубым лязгом потому что с кости уже снесло последнюю плоть «если прямо спросить у зеркала что мы имели…» если прямо спросить у зеркала что мы имели в этом ебаном детстве от силы припомнится лишь весь картофель в костре да кино про подвиг емели на второй мировой как велела гефильте фиш а когда умирал навзрыд в своем мавзолее ким ир сен или кто там у них умирал тогда на заре загорались у взрослых глаза розовее и друг друга от скорби рвала на куски толпа чтобы чаще от страсти трясло трепеща прыщами будоражила нервы шульженко но громче всего из котлетного чада радиоточки трещали про даяна моше и карибский мол кризис его вспоминал о нездешнем один робертино лорети все чего возлежа возжелали на пляже тела вот такое нам родина детство спроворила дети вот волшебница участь куда ты нас всех родила возвращусь я на родину выйду на быструю речку где сплавлял пастернак знаменито на баржах плоты пусть как в детстве опять робертино споет про утечку наших пляжных мозгов про усушку всеобщей плотвы озирать эти нети убогие эти овины что за притча овин пусть губами коснется виска вся красавица жизнь но без тухлой своей половины где поет робертино и харкает жиром треска ей теперь прощено и ни слова упрека при этом потому что последние врозь на причале стоим ненаглядные все кто с авоськами кто с диабетом и даян на баяне с прощаньем славянки своим ЭЛЕГИЯ НА ПРИХОД ОСЕНИ в видоискатель быстро посмотри дрожит пейзаж меж волосков прибора там в приступе последней красоты нам предстоит сентябрьская природа прощай листвы прельстительная ложь шум прошлого прошаркавшего мимо здесь обещанья праздные даешь печально помня все невыполнимо жизнь исчезает за пределы глаз а с ней и некоторые из нас владыка дней всей милости милорд твой жмых пожух в точиле под ногами твой календарь как именинный торт уже почти прикончен едоками природа горше к осени на вкус еще любви щербатый серп в зените но у любви на каждый божий плюс два минуса в запасе извините коль волосы и стебли серебря летит смертельный ангел сентября котенком перепрятанная нить в саду где поздно пеночка свистела здесь быть собой или никем не быть из дании двоичная система быть наугад до грустных снегирей без паузы для очной ставки с небом сегодня будем счастливы скорей пока нас медленно заносит снегом и станет мир хрустальной шкурой тверд где всех судить горазд полумилорд как славно жить когда уже возник в сентябрьском сне среди друзей и водки тому в саду кто все равно тростник как все другие в мире одногодки ушедшие без милости верны где в бельмах льда живому нет прощенья медведи расстаются до весны пора прощаться до невозвращенья бежит оранжевый огонь в реке и светлый серп у ангела в руке «вышел и вмиг забываешь где это было…» вышел и вмиг забываешь где это было прости работа пенсия жена посуда до горизонта волнами рожь река мимо ни очага ни отчизны но ты отсюда солнце как прибито к синему циферблату над шелковой рожью медленно меркнет память день без дна словно велено прекратить трату времени но пространство временно оставить как бы от любви неутолимое лето но пешеход с повернутым наружу взором уже не совсем тот который помнит это и уже совершенно не тот о котором третий на смену прежним чья конечная явка поперек ржи за речкой где проступит роща глянешь и нет вопроса почему так ярко только не понимаешь почему так молча потому что здесь перестала шуршать прялка оступился звук никак не наступит снова говорили вечность ты смеялся и правда вечности нет это просто пустое слово «все же должна быть живая кому по силам…» все же должна быть живая кому по силам краски судьбы обозначить любую разным быстрое счастье она помечает синим долгое горе она вышивает красным как же неровно ложатся на ткани пятна этот эффект испокон замечали предки только и прелести в ней что всегда нарядна красное поле в небесный горошек редкий глаз не отводит от стиснутых в лапках пялец песню мурлычет и вечные годы мчатся только б неловкая не уколола палец как до сих пор к сожаленью случалось часто все что ни вышьет положенной жизни верстка ржа не берет и на зуб не сгодится моли вот и выходит работая без наперстка 1, 2, 3, 4 |
|||||||